Первый поцелуй (ЛП)

Глава 3

Если бы Питер знал, кто скрывается под именем неуловимой леди Уислдаун, то придушил бы ее на месте.

Охотник за приданым. Он терпеть не мог данное прозвище, смотрел на него скорее как на эпитет, и даже, если это слово всплывало где–то в его мыслях, Питер чуть не плевался от отвращения. Он провел весь прошлый месяц в Лондоне, делая все возможное, чтобы гарантировать, что данный ярлык к нему не пристанет.

Между человеком, который искал женщину со скромным приданым, и тем, кто интересовался только деньгами, существовала ощутимая разница, и характеристика этому могла быть дана одним словом.

Честь.

Честь управляла всей его жизнью с того самого момента, когда его отец в потрясающе нежном пятилетнем возрасте усадил сына перед собой и объяснил, что отличает истинного джентльмена. И ей–богу, Питер не собирался позволять какому–то трусливому собирателю сплетен пачкать свою репутацию одним единственным росчерком пера.

Если бы у этой чертовой женщины имелась бы хоть капля чести, зло подумал Питер, она не скрывала бы с такой напускной скромностью свою личность. Только трусы используют анонимность, чтобы оскорблять и подвергать осмеянию.

Но Питер не знал, кто скрывался под именем леди Уислдаун, и подозревал, что никто никогда и не узнает, как минимум, не при его жизни, а потому вынужден был довольствоваться тем, что вымещал свое омерзительное настроение на всех, с кем ему приходилось общаться.

А это означало, что ему по всей видимости, следующим утром придется довольно пространно извиниться перед своим камердинером.

Питер ослабил свой шейный платок, поскольку в данный момент находился в переполненном бальном зале в доме леди Харгрив. Он не мог отказаться от этого приглашения; сделать так означало, что он придает слишком много значения словам леди Уислдаун. Лучшей тактикой в этом случае было нахально отрицать свою вину, со смехом отмахиваясь от всех ее выдумок, а также найти некоторое утешение в том факте, что он не был единственным, на кого были совершены нападки в этом утреннем выпуске. Леди У посвятила одинаковое количество строк пятерым гостям, включая бедную пострадавшую мисс Мартин, на которую непременно обрушится высшее общество, поскольку она была всего лишь простой компаньонкой леди Нили и, как Питер уже от кого–то услышал, – не была одной из них.

Кроме того, он просто обязан был приехать сегодня вечером. Питер уже принял приглашение, а здесь должны были собраться все подходящие молодые мисс Лондона. Он не мог позволить себе забыть о цели своего пребывания в городе. Не мог позволить себе остаться необрученным по окончании данного сезона; всех тех средств, что у него имелись, Питеру едва хватило лишь на то, чтобы оплатить арендную плату за его скромное холостяцкое жилье, находящееся к северу от Оксфорд–стрит.

Питер представил, что сегодня вечером отцы всех этих достигших брачного возраста барышень вероятно будут рассматривать его несколько более внимательно, а некоторые из них могли и вовсе не позволить своим дочерям и дальше общаться с ним, что в глазах общества было равносильно признанию виновным, а поэтому ему лучше вести себя так, словно ничего не случилось.

Хотя на самом деле ему отчаянно хотелось пробить кулаком стену.

Хуже всего было то, что единственным человеком, с которым ему абсолютно не следовало общаться, была Тилли. Она везде и всеми была признана первой наследницей сезона, а ее приятная внешность и живой характер сделали девушку по–настоящему выгодной партией. Трудность заключалась в том, что любой, кто обратит на нее внимание, вряд ли избежит клейма «охотника за приданым», и если Питера заметят ухаживающим за ней, то он никогда не избавится от этого пятна на своей репутации.

Однако для него Тилли была именно тем единственным человеком, которого ему хотелось видеть.

Она поселилась в его мыслях, в его мечтах. Тилли улыбалась, смеялась, иногда была серьезна, и, казалось, она понимала его, успокаивая одним своим присутствием. И Питеру хотелось большего. Точнее он желал всего: знать, какой длины ее волосы, быть именно тем мужчиной, кто освободит их из аккуратного небольшого узла на ее затылке. Ему хотелось знать, как пахнет ее кожа, и каковы точные очертания ее бедер. Питеру хотелось танцевать с Тилли, прижимая гораздо ближе, чем было дозволено приличиями, и хотелось похитить ее, спрятав от посторонних глаз, чтобы никакой другой мужчина не смог даже взглянуть на нее.

Но его мечты разбивались о необходимость оставаться только тем, чем были. Мечтами. Не было ни единого шанса, что граф Кенби одобрит брак между его единственной дочерью и не имеющим ни цента младшим сыном барона. А если он похитит Тилли, если они тайно сбегут без разрешения ее семьи… Что ж, тогда ее наверняка лишат наследства, а Питер не мог обречь ее на жизнь в благородной бедности.

Это не было тем, холодно подумал Питер, что имел в виду Гарри, когда просил его оберегать свою сестру.

И в результате он продолжал стоять у стены бального зала, делая вид, что очень заинтересован содержимым своего бокала, и весьма довольный тем, что не смог ее заметить. Если бы ему было известно, где находится Тилли, то Питер был бы не в состоянии помешать себе наблюдать за девушкой.

Если бы Питер знал, где она, то, непременно, не удержался бы от того, чтобы хоть мельком взглянуть на нее. А как только бы это произошло, разве смог бы он отвести от нее взгляд?

Тилли бы его, конечно, заметила, их взгляды встретились, и Питеру пришлось бы подойти к ней, чтобы поприветствовать, а потом она захотела бы танцевать…

До него дошла вся ирония его положения. Питер покинул армию только ради того, чтобы больше не испытывать мучений из–за ужасов войны.

А теперь он сам себя мучил.

Питер весьма искусно встал таким образом, чтобы его спина в большей степени была обращена к толпе гостей. Но тут ему пришлось мысленно себя одернуть, когда он понял, что все время оглядывается через плечо.

Он обнаружил небольшую группку мужчин, знакомых ему еще по армии, каждый из которых, в этом он был совершенно уверен, приехал в Лондон по той же самой причине, что и он сам, хотя Робби Данлоп являлся исключением. Ни один из этих мужчин не имел несчастья получить приглашение на злополучный званый обед леди Нили. А Робби имел счастье не попасть в поле зрения леди Уислдаун; казалось, даже эта высохшая старая карга знала, что у Робби не хватит хитрости продумать, а тем более совершить, такую смелую кражу.

– Не повезло тебе с Уислдаун, – прокомментировал один из бывших солдат, качая головой с искренним сочувствием.

Питер лишь проворчал что–то себе под нос и неопределенно дернул одним плечом. Казалось, что этого вполне достаточно для ответа на данное замечание.

– Уже к следующей неделе все об этом забудут, – сказал другой. – У нее появится какой–нибудь новый скандал для обсуждения, и, кроме того, никто ведь, в самом деле, не думает, что это ты украл тот браслет.

Питер повернулся к своему другу, начиная понимать весь ужас напечатанного в газете. Ему даже в голову не приходило, что кто–то мог действительно подумать, что похититель – это он. Его всего лишь раздражало упоминание о том, что он является охотником за приданым.

– Э–э, я и не думал упоминать об этом, – начал запинаться приятель, делая шаг назад, вероятно, под воздействием свирепого выражения на лице Питера. – Я уверен, что воровкой окажется та компаньонка. У этих дамочек никогда не бывает и двух шиллингов в одном кармане.

– Это не мисс Мартин, – огрызнулся Питер.

– А тебе откуда знать? – спросил один из мужчин. – Ты ее знаешь?

– Кто–нибудь знает ее? – спросил кто–то еще.

– Это не мисс Мартин, – повторил Питер уверенным тоном. – И это низко так отзываться о женщине.

– Да, но как ты…

– Я находился рядом с нею! – повысил голос Питер. – Бедная женщина отбивалась от попугая. У нее не было возможности взять браслет. Конечно, – добавил он язвительно, – теперь я не уверен, что кто–то сможет доверять моему слову по данному вопросу, когда меня самого назвали главным подозреваемым.

Все мужчины наперегонки бросились уверять его, что продолжают доверять любому его слову, хотя один из них оказался настолько глуп, что указал на тот факт, что Питера никто не называл главным подозреваемым.

Питер свирепо уставился на него. Главный или нет, но теперь казалось, что большая часть Лондона думает о том, что он может быть вором.

Черт возьми!

– Добрый вечер, мистер Томпсон.

Тилли. Только ее и не хватало этим вечером.

Питер обернулся, поражаясь, как его кровь может мчаться с такой силой от простого звука ее голоса. Ему не следует смотреть на нее. Ему даже не следует хотеть смотреть на нее.

– Как хорошо, что я вас увидела, – сказала Тилли, улыбаясь так, словно хранила некую тайну.

Он погиб.

– Леди Матильда, – произнес Питер, склоняясь к ее протянутой руке.

Она повернулась и поприветствовала Робби, а затем обратилась к Питеру:

– Возможно, вы могли бы представить меня остальным вашим друзьям?

Питер так и сделал, хмурясь от того, что все его знакомые капитулировали перед ее чарами. Или, подумалось ему, возможно, – перед очарованием ее приданого. Гарри был весьма неосторожен, когда упоминал о нем на Континенте.

– Я нечаянно подслушала, как вы защищали мисс Мартин, – сказала Тилли, как только с представлением было покончено. Она повернулась к остальной части собравшихся и добавила: – я тоже была там, и уверяю вас, она не могла быть воровкой.

– Кто же, как вы думаете, украл браслет, леди Матильда? – спросил кто–то из мужчин.

Губы Тилли сжались, чуть–чуть, всего лишь на одну секунду, достаточную для того, чтобы дать понять тому, кто наблюдал за нею очень внимательно, что она раздражена. Но для кого–то другого (то есть для всех присутствующих, за исключением Питера) радостное выражение ее лица ничуть не изменилось, тем более, что она произнесла:

– Я не знаю. Точнее я думаю, что его найдут упавшим за стол.

– Конечно, леди Нили уже обыскала комнату, – растягивая слова, возразил один из мужчин.

Тилли неопределенно махнула рукой, – жизнерадостный жест, который, как подозревал Питер, предназначался для того, чтобы успокоить джентльмена, дав тому понять, что она не может задумываться над такими сложными вопросами.

– И тем не менее, – со вздохом произнесла девушка.

Это было что–то, восхищенно подумал Питер. Больше никто не заговорил. Одним своим «и тем не менее» Тилли закончила обсуждение ровно там, где ей этого хотелось.

Питер попытался проигнорировать остальную часть беседы. В основном это была всякая бессмыслица о погоде, несколько более холодной, чем обычно в это время года, пересыпанная случайными замечаниями о чьем–либо наряде. Лицо Питера, если он хоть как–то мог его контролировать, выражало вежливую скуку. Ему не хотелось казаться чрезмерно заинтересованным Тилли, и хотя Питер не тешил себя надеждой о том, что именно он – главная тема сплетен на балу, все же он уже заметил не одну старую склочницу, поглядывающую в его сторону, чтобы затем начать что–то нашептывать кому–то рядом с собой.

Но тут все благие намерения Питера полетели к черту, поскольку Тилли повернулась к нему и произнесла:

– Мистер Томпсон, полагаю, что уже заиграла музыка.

Нельзя было растолковать это ее замечание никак иначе, и в то время как остальные джентльмены бросились к ней, чтобы заполнить пустующие строки в ее бальной карточке, Питер был вынужден, пригласить ее на танец в центр зала.

Это был вальс. Это должен был быть вальс.

И как только Питер взял ее руку в свою, борясь с искушением переплести их пальцы, он удивительно отчетливо понял, что был низвергнут в пропасть.

Даже хуже того – бросился туда сам.

С одной стороны, Питер, как мог, пытался убедить себя в том, что все это – ужасная ошибка, что его не должны видеть с нею… черт, что он не должен быть с нею, а с другой – он совершенно не мог сдержать чистого, почти сияющего радостного трепета, который охватил его, когда Питер заключил девушку в свои объятия.

И если сплетники захотят заклеймить его, как самого худшего из всех охотников за приданым, то так тому и быть.

Все это стоит одного танца с нею.

Первые десять минут Большого Бала у Харгривов Тилли провела, пытаясь избежать опеки родителей, вторые десять минут ушли на поиски Питера Томпсона, а третьи – были потрачены на болтовню совершенно ни о чем с его друзьями.

Поэтому следующие десять минут она собиралась провести, полностью завладев его вниманием, даже если это убьет ее.

Тилли все еще была несколько раздражена тем фактом, что фактически была вынуждена сама просить Питера потанцевать с нею, и это в присутствии дюжины других джентльменов. Но теперь, когда он держал ее руку и изящно кружил по залу, это казалось всего лишь мелочью, на которой не стоит заострять внимание.

Тилли спрашивала себя, как так получается, что его рука на ее спине может посылать такой поразительный прилив желания прямо к основам ее существа? Ведь казалось, что, если она и чувствовала себя покоренной, то причиной тому должны были стать его глаза, которые после десяти минут прилежного игнорирования ее существования, обжигали ее со страстью, от которой у нее перехватывало дыхание.

Но, по правде говоря, если она и была готова забыть обо всех предостережениях, и если сейчас Тилли требовалась каждая последняя капля ее силы воли, чтобы не вздохнуть и не прильнуть к Питеру, умоляя о поцелуе, то все это было благодаря его руке, лежавшей на ее спине.

Возможно, эти чувства объяснялись местоположением его руки на пояснице Тилли, – всего лишь в дюйме от ее самого интимного места. А возможно, все дело было в странности ее ощущений, в ее неодолимом влечении к нему: словно в любой момент она могла забыться, и тогда ее тело окажется страстно и скандально прижатым к его телу, изнывающее от желания чего–то, что она не вполне понимала.

Давление было безусловно нежным, притягивающим ее к нему, медленно, но неумолимо… однако когда Тилли посмотрела вниз, то обнаружила, что расстояние между их телами не изменилось.

Но атмосфера вокруг них накалилась до предела.

Она была объята пламенем.

– Я сделала что–то такое, что вызвало ваше недовольство? – спросила Тилли, отчаянно пытаясь направить свои мысли на что–нибудь помимо неистового желания, которое угрожало обрушиться на нее.

– Конечно, нет, – грубо ответил Питер. – Почему вам пришла в голову столь абсурдная мысль?

Тилли пожала плечами.

– Полагаю, вы выглядите… о, я не знаю… несколько отчужденно. Как будто вы не рады моей компании.

– Это смешно, – проворчал Питер, как делали все мужчины в том случае, когда понимали, что женщина права, но не имели никакого желания признать это.

Однако Тилли выросла с двумя братьями и прекрасно знала, как это доказать, но вместо этого она произнесла:

– Вы были великолепны, когда защищали мисс Мартин.

Рука, обнимавшая ее, напряглась, но, к сожалению, лишь на секунду.

– Любой на моем месте поступил бы так же, – ответил Питер.

– Нет, – медленно произнесла Тилли. – Я так не думаю. На самом деле, я сказала бы, что многие поступили бы совсем наоборот, и полагаю, вы знаете, что я права.

Она окинула Питера дерзким взглядом, ожидая, что тот начнет ей возражать. Но Питер был умным мужчиной, и он этого не сделал.

– Джентльмен не должен наносить ущерб репутации женщины, – сухо произнес он, и Тилли поняла, что ее странным образом наполнило восхищение этим его легким намеком на старомодность. Ей понравилось то, что он, фактически, был смущен своим собственным строгим моральным кодексом.

Или, возможно, это не совсем кодекс, а скорее просто факт, на котором ей удалось его поймать. Сейчас модными стали некие бесчувственные повесы, но Питер явно не был таким жестоким.

– Женщина также не должна наносить ущерб репутации джентльмена, – тихо произнесла Тилли. – Я сожалею о том, что написала леди Уислдаун. Она поступила дурно.

– А вы прислушиваетесь к мнению нашего уважаемого комментатора сплетен?

– Конечно, нет, но я одобряю ее слова чаще, чем не одобряю. Однако на сей раз, мне кажется, она перешла границу.

– Она никого не обвиняла. – Питер пожал плечами, словно его совершенно не волновала тема разговора, но его выдал его же тон. Он был разъярен и обижен, и все из–за утренней колонки леди У. Если бы Тилли знала, кто такая леди Уислдаун, она была бы счастлива скрутить эту даму как рождественского гуся перед жаркой.

Это было странное, страстное ощущение – эта ярость из–за того, что ему причинили боль.

– Леди Матильда… Тилли.

Она с удивлением огляделась, обнаружив, что слишком глубоко погрузилась в свои собственные мысли.

Питер улыбнулся ей и мельком взглянул на их руки.

Тилли проследила за его взглядом и только тогда поняла, что сжала его пальцы так, словно они были шеей леди Уислдаун.

– О! – вырвалось у нее от удивления, после чего, что–то невнятно пробормотав, девушка добавила: – Простите.

– Вы страдаете привычкой лишать пальцев ваших партнеров по танцам?

– Только тогда, когда вынуждена выкручивать им руки, чтобы заставить их танцевать со мною, – парировала Тилли его выпад.

– А я–то всегда думал, что война – опасное место, – пробормотал Питер.

Тилли удивилась, как он мог шутить такими вещами, удивительно, но мог. Она не совсем понимала, как на это ответить, но тут оркестр, закончил играть вальс, исполнив удивительно оживленный туш, и Тилли была избавлена от необходимости отвечать.

– Проводить вас к вашим родителям? – спросил Питер, уводя ее из центра зала. – Или к вашему следующему партнеру?

– На самом деле, – сымпровизировала Тилли, – мне ужасно хочется пить. Может быть, пройдем к столу с лимонадом?

Который, как она заметила, находился в другом конце комнаты.

– Как пожелаете.

Они продвигались довольно медленно; Тилли сдерживала свой шаг, делая его степенным, надеясь удлинить время своего пребывания в обществе Питера на минуту другую.

– Вам нравится бал? – спросила она.

– Куски и части[5], – произнес Питер, упорно глядя только прямо перед собой.

Но Тилли заметила, как уголок его рта скривился.

– Так куски или части? – смело спросила она.

Он практически остановился.

– Вы понимаете, что только что произнесли?

Слишком поздно Тилли вспомнила подслушанный ею разговор своих братьев о кусках муслина и частях[6]…

Ее лицо вспыхнуло.

И затем, помоги им Бог, они оба рассмеялись.

– Не говорите никому, – прошептала девушка, отдышавшись. – Мои родители запрут меня на целый месяц.

– Это было бы конечно…

– Леди Матильда! Леди Матильда!

Независимо от того, что хотел сказать Питер, его высказывание было прервано миссис Фезерингтон, подругой матери Тилли и одной из самых больших сплетниц, спешившей навстречу к ним и тащившей за собой свою дочь Пенелопу, которая была одета в платье довольно неудачного оттенка желтого цвета.

– Леди Матильда, – произнесла миссис Фезерингтон. После чего добавила тоном, который заморозил бы кого угодно: – Мистер Томпсон.

Тилли собралась было представить присутствующих друг другу, но вдруг вспомнила, что миссис Фезерингтон и Пенелопа присутствовали на званом обеде леди Нили. Практически, миссис Фезерингтон была одной из тех пяти несчастливцев, чьи имена были упомянуты в утренней колонке леди Уислдаун.

– Ваши родители знают, где вы? – спросила миссис Фезерингтон у Тилли.

– Прошу прощения? – переспросила Тилли, моргнув от удивления. Она повернулась к Пенелопе, которая всегда казалась ей довольно милой и тихой девушкой.

Но если Пенелопа и знала, что имела ввиду ее мать, то не сделала никакого намека, кроме огорченного выражения лица, которое вынудило Тилли предположить, что, если бы внезапно в середине бального зала возникла дыра, то Пенелопа с радостью в нее бы спрыгнула.

– Ваши родители знают, где вы? – повторила миссис Фезерингтон, на сей раз более многозначительно.

– Мы приехали вместе, – медленно ответила Тилли, – так что полагаю, они знают…

– Я отведу вас к ним, – прервала ее миссис Фезерингтон.

И тут Тилли поняла.

– Уверяю вас, – холодно сказала она, – мистер Томпсон более чем способен отвести меня к моим родителям.

– Мама, – произнесла Пенелопа, практически хватая свою мать за рукав.

Но миссис Фезерингтон проигнорировала ее.

– Девушка, подобная вам, – сказала она Тилли, – должна заботиться о своей репутации.

– Если вы имеете ввиду колонку леди Уислдаун, – ответила неестественно ледяным тоном Тилли, – тогда должна вам напомнить, что вы тоже были в ней упомянуты, миссис Фезерингтон.

Пенелопа задохнулась.

– Ее слова меня не беспокоят, – ответила миссис Фезерингтон. – Я знаю, что не брала этого браслета.

– А я знаю, что мистер Томпсон тоже этого не делал, – возразила Тилли.

– Я никогда и не говорила, что он это сделал, – ответила миссис Фезерингтон, а затем, удивив Тилли, повернулась к Питеру и заявила: – Прошу прощения, если я дала вам повод, так думать. Я никогда и никого не назову вором без доказательств.

Питер, напряженно стоявший рядом с Тилли, только кивнул в ответ на ее извинения. Тилли почти подозревала, что это было единственным, что он смог сделать, без риска потерять самообладание.

– Мама, – повторила Пенелопа, тоном близким к отчаянию, – видишь там, напротив двери, Пруденс, она весьма энергично нам машет.

Тилли была видна сестра Пенелопы Пруденс, и ей показалось, что та совершенно счастлива, беседуя с одной из своих подруг. Тилли решила для себя, что при первом же удобном случае ей следует оказать поддержку Пенелопе Фезерингтон, которая была известна как желтофиоль[7].

– Леди Матильда, – вновь заговорила миссис Фезерингтон, полностью игнорируя свою дочь, – я должна…

– Мама! – Пенелопа резко дернула мать за рукав.

– Пенелопа! – Миссис Фезерингтон повернулась к своей дочери с очевидным раздражением. – Я пытаюсь…

– Мы должны идти, – сказала Тилли, используя в своих интересах мгновение, пока миссис Фезерингтон отвлеклась. – Я с удовольствием передам маме ваш поклон.

И затем, прежде, чем миссис Фезерингтон смогла освободиться от Пенелопы, которая подобно тискам сжала ее руку, Тилли обратилась в бегство, практически таща Питера за собой.

За все время этой сцены он не произнес ни слова. Тилли совершенно не понимала, что это могло означать.

– Я ужасно сожалею, – сказала Тилли, как только они оказались вне пределов слышимости миссис Фезерингтон.

– Вы ни в чем не виноваты, – ответил Питер, но в его голосе чувствовалось напряжение.

– Нет, но, что же… – Тилли замолчала, неуверенная в том, как продолжить. Ей совсем не хотелось брать на себя вину миссис Фезерингтон, но, тем не менее, казалось, что кто–то должен принести Питеру извинения. – Никто не дожен называть вас вором, – сказала она, наконец. – Это недопустимо.

Питер улыбнулся без тени юмора.

– Она не называла меня вором, – сказал Питер. – Она назвала меня охотником за приданым.

– Она никогда…

– Поверьте мне, – сказал Питер, прерывая ее тоном, заставившим Тилли почувствовать себя глупой девчонкой. Как она могла это пропустить? Она что, совсем ничего не понимала?

– Это – самая глупая сплетня, которую я когда–либо слышала, – пробормотала девушка скорее в свою защиту, чем для чего–либо еще.

– Да?

– Конечно. Вы – последний человек, который женился бы на женщине из–за ее денег.

Питер остановился, уставившись на нее суровым пристальным взглядом.

– И вы сделали этот вывод за три дня нашего знакомства?

Ее губы напряглись.

– Большего времени и не требовалось.

Для Питера ее слова были подобны удару, почти заставившему его пошатнуться от силы ее веры в него. Тилли смерила его взглядом, ее подбородок выражал непреклонность, руки уперлись в бока. И Питер ощутил странную потребность напугать ее, оттолкнув от себя и напомнив девушке, что мужчины прежде всего – грубияны и глупцы, и она не должна доверять им с таким открытым сердцем.

– Я приехал в Лондон, – неторопливо и четко произнес Питер, – с единственной целью – найти себе невесту.

– В этом нет ничего необычного, – примирительно сказала Тилли. – Я тоже здесь для того, чтобы найти мужа.

– К моему имени не прилагается ни цента, – добавил он.

Ее глаза расширились.

– Я – охотник за приданым, – напрямик заявил Питер.

Тилли покачала головой.

– Нет.

– Вы не можете сложить два и два и ждать, что получится только три.

– А вы не можете говорить такими нелепыми загадками и ждать, что я пойму ваши слова, – ответила она.

– Тилли, – со вздохом, ненавидя себя за то, что ей почти удалось его рассмешить, произнес Питер. Теперь отпугнуть ее становилось невероятно трудной задачей.

– Возможно, вы и нуждаетесь в деньгах, – продолжила она, – но это не означает, что вы собираетесь кого–то обольстить, чтобы заполучить их.

– Тилли…

– Вы не охотник за приданым, – почти яростно произнесла она, – и я скажу это любому, кто посмеет утверждать обратное.

Что ж, он вынужден сказать ей это. Ему придется выложить на стол последний аргумент, чтобы заставить ее понять правду.

– Если вы хотите восстановить мою репутацию, – медленно заговорил он слегка утомленным голосом, – тогда вам следует избегать моего общества.

Ее губы приоткрылись от шока.

Питер пожал плечами, пытаясь пояснить ситуацию.

– Если хотите знать, я провел последние три недели, отчаянно пытаясь хоть как–то избежать ярлыка «охотника за приданым», – сказал он, с трудом веря, что все это он говорит ей. – И я практически преуспел в этом, до выхода сегодняшней колонки леди Уислдаун.

– Все это пройдет, – прошептала Тилли, но в ее голосе отсутствовала твердая уверенность, словно она пыталась убедить в этом и себя тоже.

– Нет, если все вообразят, что я ухаживаю за вами.

– Но это ужасно.

Кратко, но верно, подумал он. Однако никакого смысла произносить это вслух Питер не видел.

– И вы за мной не ухаживаете. Вы выполняете обещание, данное Гарри. – Тилли сделала паузу. – Разве нет?

– А это имеет значение?

– Для меня – да, – прошептала она.

– Теперь, когда леди Уислдаун навесила на меня ярлык, – сказал Питер, пытаясь не задавать себе вопроса: а почему, собственно, это имеет для нее значение, – я не могу даже стоять подле вас без того, чтобы кто–то не подумал, что я гоняюсь за вашим состоянием.

– Вот сейчас вы стоите рядом со мной, – указала Тилли.

Это была адская пытка. Питер вздохнул.

– Я должен проводить вас к вашим родителям.

Она кивнула.

– Простите.

– Не извиняйтесь, – рявкнул Питер. Он сердился на себя, и на леди Уислдаун, и на все это проклятое высшее общество. Но не на нее. Только не на нее. И последнее, что он хотел видеть, так это ее жалость.

– Я разрушаю вашу репутацию, – сказала Тилли, ее голос сорвался, перейдя в беспомощно–грустный смех. – Это почти смешно, вот.

Питер наблюдал за нею с язвительной усмешкой.

– Это мы, молодые девушки – те, за кем требуется вести наблюдение, отслеживая каждое наше движение, – пояснила она. – Вы же, мужчины, можете делать все, что захотите.

– Не совсем так, – сказал Питер, переводя свой взгляд на плечо Тилли, чтобы не позволить ему остановиться на более интересных местах.

– Во всяком случае, – произнесла Тилли, взмахнув рукой тем самым движением, которое уже так успешно использовала этим вечером, – кажется, что я являюсь препятствием на вашем пути. Вы хотите жену и, что ж… – Из ее голоса пропало оживление, а когда она улыбнулась, то улыбка вышла какой–то неестественной.

Никто кроме него и не заметил бы этого, понял Питер. Никто не понял бы, что ее улыбка не была тем, чем представлялась.

Но он–то понял. И это разбило ему сердце.

– Кого бы вы не выбрали… – продолжила Тилли, поддерживая эту свою улыбку неискренним тихим смехом, – похоже, она не должна быть из моего круга.

Именно так, подумал Питер, но совсем по иной причине, нежели та, что пришла ей в голову. Он бы не смог найти жену, находясь рядом с Тилли Ховард, потому что он не смог бы отвести от нее взгляда, не смог бы даже начать думать о другой женщине в присутствии Тилли.

– Я должна идти, – сказала Тилли и, понимая, что она права, Питер, тем не менее не мог заставить себя произнести слова прощания. Он пытался избегать ее компании именно по этой самой причине.

И теперь, когда Питер должен был попрощаться с нею раз и навсегда, это оказалось еще труднее, чем он думал.

– Вы не выполните свое обещание, данное Гарри, – напомнила ему Тилли.

Питер покачал головой, хотя она никогда не поймет, насколько точно он соблюдал свое обещание. Он обещал Гарри, что защитит ее.

Тилли сглотнула.

– Мои родители вон там, – сказала она, указывая куда–то налево позади себя.

Кивнув, Питер взял ее под руку и развернул так, чтобы они могли пройти к графу и графине Кенби.

И тут они оказались лицом к лицу с леди Нили.