В арт галереи Славы Костровой специально для меня установили пианино. Не удивлюсь, если эту идею проспонсировал отец.
Сегодня Слава разлекламировала мое выступление, и собрался весь бомонд города. Я и не думала, что в наше время электронной музыки еще остались ценители классики.
Я очень нервничала перед тем, как выйти в зал. Теребила шнурок на поясе юбки. Придирчиво оглядывала в зеркало свои уложенные в ракушке волосы, распустила их, вытащив шпильки. Они плавными волнами очертили мое личико и подчеркнули блеск испуганных глаз.
Мой дебют в качестве пианистки все встретили добродушно.
Среди разодетой и надушенной толпы я увидела родителей, которые стояли в обнимку возле репродукции Леонардо да Винчи "Тайная вечеря".
Меня вдохновил и поддержал образ любящих людей.
Страх испарился окончательно стоило коснуться новеньких блестящих клавиш…
Я снова играю на пианино. Шопен "Весенний вальс". С музыкой льется моя душа. Моя боль и радость. В нирване от захватившей волны звуков меня несет в прошлое. Детский дом, лишения. Слезы наворачиваются на глаза, пропитывают ресницы. Я прикрываю веки отдаюсь на волю Шопена. Пусть лечит меня, вдохновляет. Отгоняю воспонимание, когда впервые увидела Ризвана, и он трепал меня за шкирку, как нашкодившего котенка. Сегодня не его день. Его дней в моей жизни вообще больше нет!
Калейдоскопом вспыхивают картины — я в доме приемного отца, занимаюсь с репетиторами и тренируюсь до изнеможения, чтоб стать достойной его любви и оправдать оказанное доверие.
Очередная боль на высокой ноте, мое разочарование. Я всего лишь рабыня на продажу богатому немцу Джерриту Швайгерову. Для меня неприятный старик, а для Захара Даниловича — выгодная сделка.
Вспышка — снова Ризван Курбанов. Зверь, вырвавший меня зубами из цепкого капкана чужих планов.
Пальцы соскальзывают с клавиш. И вот уже льется другая мелодия. Вивальди "Зима". По коже мороз, сердце трепещет, пытаясь разбить сковавший его лед страха. Чернильные зрачки варвара будоражат воображение. В них одержимость, ненависть, злость. А еще похоть. Густая и черная, как чернила каракатицы. И я уже пропитана ей насквозь. После жизни в доме Ризвана, его пошлых касаний, его унижений, я отравлена. Думаю о своем мучителе каждую ночь, в бреду просыпаюсь, пытаюсь отогнать навязчивый кошмар.
Разврат заразен. И от него нет инъекции, прививки. Ризван Курбанов пророс в меня вирусом, курсирует по венам, истончая их, изматывая меня.
Дерзкий, дикий, порочный, необузданный. Ризван слишком брутальный мужчина, опасный дзюдоист. Для меня ставший наваждением, первым сексуальным опытом, эмоциональным всплеском, который топит все сознание. Образ варвара заманивает в лабиринт без выхода. Только он в конце туннеля. И единственный выход перестать думать о Курбанове — сделать лоботамию. Ведь образ настолько яркого и харизматичного мужчины не вытравить одним лишь желанием забыть его!
Снова возвращаюсь к Шопену. "Весенний вальс" успокаивает расшалившиеся нервы. Не стоило вспоминать о Курбанове. Но как контролировать непослушные мысли, если они сами утекают в его направлении?!
Музыка помогает расслабиться.
И я забываю на миг о зрителях, о том где я. Арт галерея Славы меркнет перед глазами. Я снова свободная девчонка и сбегаю из приюта. Бегу под весенним дождем, слушаю вальс и улыбаюсь.
Я больше не одна. У меня есть мои родные мама и папа. Весь мой мирок из черной точки превращается в целую Вселенную. Впереди меня ждут перспективы, радуга сквозь дождь. Реализация самых смелых надежд.
Я стану собой, обрету свою личность и больше не буду пытаться понравиться, угодить, притворяться. Обрету душевное равновесие и баланс в истерзанной душе.
Задыхаюсь от счастья, распахиваю глаза и… замираю от ужаса!
Ризван Курбанов стоит прямо передо мной, облокотившись на пианино. И смотрит. Смотрит. Так смотрит, что душу наизнанку выворачивает.
И в смоле его взгляда вместо ненависти и злости читается прошлое…его боль. Он не в силах ее скрыть. Просто смотрит, а я погружаюсь в его горе. В те годы, в которые он испытал то, что заставило его стать монстром.
Губы мужчины шепчут приказ:
— Играй!
И я безвольно подчиняюсь. Забываю, что всего миг назад планировала стать независимой и самостоятельной.
Перед взглядом варвара я снова покорна. Пальцы порхают по клавишам пианино.
Ризван задумчиво смотрит, не двигается, не нападает. И я играю.
Остаемся только мы. Вся обстановка и гости арт галереи меркнут. Становятся размытыми тенями в дождь.
Фигура Курбанова четкая и мощная. Он как всегда одет в траурный черный. На лице густая щетина, а под большими глазами залегли серые круги.
Он смотрит на меня неотрывно. Эмоции на лице мужчины меняются с каждым аккордом. Не верю своим глазам, я вижу в нем одержимость и восхищение. Признание и извинение.
Может, мне хочется в это верить. Но впервые Курбанов спокоен и умиротворен. Словно все эти дни он искал меня и, наконец, нашел.
Я играю долго. Понимаю, что стоит убрать пальцы с клавиш, как очарование иссякнет. Вернется жестокий варвар, который принуждал меня к греховным действиям.
Рядом с ним кровь нагревается, становится вязкой. Спускается ниже в плоть и лижет бедра. Сжимаю ноги крепче.
Не отдаю себе отчет, почему я не боюсь больше этого опасного мужчину. Я не могла соскучиться, желать встречи, мечтать ощутить его тяжелый порочный взгляд.
Ризван развращенный, пресыщенный мужчина. Горец, привыкший брать то, что хочет силой.
А я нимфетка. Тонкая и хрупкая птичка, которую он не успел сломать. А сейчас рядом с ним, мне до одури захотелось, чтоб он продолжил ставить на мне порочные эксперименты. Он ведь не довел дело до конца, не лишил меня девственности.
Такому зверю интуитивно хочется подчиниться и отдать то, что он не взял.
Это наваждение, морок. Я в плену угольных глаз, терпкого пьянящего запаха с мускусными нотами. Страдаю и одновременно сгораю от нервного возбуждения.
Игра затягивается. Из пианино перетекает в нас. И Курбанов король на шахматной доске, а я пешка.
Мы смотрим друг на друга. В горле пересыхает, я веду языком по губам. Курбанов следит за моим движением хмуро и сосредоточенно. Сглатывает. На жилистой шее дергается кадык. Смуглая упругая кожа манит мои пальцы соскользнуть с клавиш и потянуться к его груди.
Едва сдерживаю неугомонные порывы.
Кому молиться, когда сам царь зверей заявляет свои права?!