Плата за любовь

Глава первая

Она шла по улице. Одна, как всегда. Вечер был холодный, бесснежный и тусклый. Обычный февральский вечер. В липком тумане растекались желтые круги уличных фонарей и суетливые силуэты прохожих, таких же, наверное, озябших и голодных, как она.

Подъезд ее дома терялся в темноте. Снова выкрутили лампочку! Она шагнула, напряженно вслушиваясь в вязкую тишину. Извечный запах всегда открытых парадных — не запах, а просто вонь — преследовал ее и в лифте. Обычно она его не замечала, как привыкла не замечать многих неприятных вещей. Но сегодня и погода, и темнота, и лифт — все было таким унылым и давящим, что ей было не просто грустно, а невыносимо тоскливо. Она устала, замерзла и чувствовала себя такой одинокой и несчастной, что просто жить не хотелось. Она стояла, безвольно прислонившись к стенке лифта, и думала, как это ужасно — всегда возвращаться одной в свою пустую холодную квартиру, где ее никто не ждет. Так же неприятно, как просыпаться ранним утром в холодной комнате, когда за окном дождь или снег, на душе — тоска, а тебе нужно вставать и делать привычные и надоевшие дела. И до того много в жизни досадных мелочей и ненужных обязанностей, что все чаще думаешь: и зачем она нужна — такая жизнь? Но откуда-то из глубины, затюканная безрадостными мыслями, иногда прорывалась мечта о чем-то необыкновенном и прекрасном: «Вот если бы!..» Но она знала, что никакого «если бы» не случится, — просто она едет домой, где ее никто не ждет.

Но оказывается — ее ждали! Когда она в такой же темноте сделала несколько шагов от лифта («Черт бы их побрал — кто ворует все лампочки?»), торопливо вынимая из сумки ключ, то прямо перед своей дверью наткнулась на что-то. Она замерла и попробовала ногой что-то мягкое, человеческое, которое зашевелилось и издало непонятный звук. «Пьяный», — решила она и отступила назад в растерянности. «Пьяный» зашевелился, и в темноте вспыхнул огонек зажигалки, высветив силуэт сидящего на корточках мужчины. Неудивительно, что она не могла пройти — он привалился спиной прямо к ее двери.

— Не пугайтесь, — негромко сказал мужчина, — я не сделаю вам ничего плохого.

Она увидела, что он не пьян. Его лицо было разбито, кровь из рассеченной скулы стекала на белый воротник рубашки, выглядывавшей из-под куртки. Покачиваясь, мужчина встал, и она снова отступила к лестнице — таким показался он ей крупным и высоким.

— Мне нужна ваша помощь. — Он старался быть вежливым, но явно нервничал. Огонек зажигалки вспыхивал все короче и слабее, а мужчина не переставая щелкал, и руки его дрожали. Внизу на лестнице послышался шум — топот, ругань и крики. Мужчина быстро шагнул к ней и, схватив за локоть, подтащил к двери. Она торопливо и послушно открыла дверь, и они юркнули в спасительную тишину квартиры. Несколько минут они стояли в темноте, прислушиваясь к возне на лестничной площадке. Было понятно, что разыскивают ее незваного гостя и явно не с лучшими намерениями.

Когда все стихло, она включила свет, и оба невольно зажмурились.

— Спасибо вам, — тихо сказал мужчина и попытался улыбнуться разбитыми губами.

Она растерянно молчала, не зная, что делать. Прошла, не раздеваясь, в комнату, включила телевизор. Так она делала всегда. Тишина пустой квартиры пугала ее своей неприветливостью. Но и такие нежданные визитеры ее, понятно, тоже не радовали. Мужчина по-прежнему стоял в коридоре с видом побитой собаки и с немым вопросом в глазах. В конце концов, надо на что-то решиться. Она вздохнула и кивнула головой в сторону ванной.

— Пройдите, умойтесь. Я сейчас посмотрю, что у меня есть в аптечке.

Она осторожно обрабатывала раны, украдкой рассматривая незнакомца. Он был молод, наверное, ее ровесник. И, несмотря на разбитое лицо, пожалуй, даже красив.

— Как вас зовут?

— Маша.

— А меня Андрей.

— Ну вот, Андрей, все, что могла, я сделала, — улыбнулась Маша и убрала окровавленные тампоны со стола.

— Не знаю, как благодарить тебя, — перешел он на «ты». — Боюсь показаться назойливым, но, раз ты меня уже выручила, выручай до конца. Можно, я пересижу немного у тебя?

Маша пожала плечами. Он выключил свет и встал у окна, вглядываясь в темноту. Его тревога передалась и ей. Она подошла и тоже посмотрела во двор.

— Ну что? — шепотом, словно ее могли услышать внизу, спросила она.

— Мне лучше пока не выходить.

…Через два часа они уже знали друг о друге так много, как могут знать только случайные попутчики. Испуг и стресс прорвались многословием, нервным смехом и зверским аппетитом — они съели все, что было в холодильнике и что сумели быстро приготовить. Запив жареную картошку, огурцы и колбасу пивом, они сидели на кухне и пили кофе.

Андрей рассматривал сидящую напротив девушку и думал, что в другой ситуации он никогда не обратил бы на нее внимания. Тоненькая, невысокая, бледное лицо, темные глаза. Живет одна. Квартира тесная и бедная, хотя и чистая. Да и дом так называемого гостиничного типа — с обшарпанным парадным и грязными лестницами.

Маша все это прекрасно понимала. Да, с таким парнем она вряд ли смогла бы познакомиться на улице или у своих знакомых. И не только дорогая одежда, но и сама манера поведения выдавала в нем то, что Маша назвала бы породой. Он действительно был красив той редкой аристократической красотой, которая сразу в глаза не бросается, но которую нельзя не заметить. И Маша с невольным сожалением подумала, что его появление в ее жизни не более чем случайность. Как подарок судьбы. И самое приятное, что он смотрит на нее именно так, как ей всегда мечталось, чтобы на нее смотрели мужчины. От его взгляда она просто расцветала и чувствовала себя юной, желанной и красивой. Смешно подумать, что совсем недавно ей жизнь была не в радость.

Они так много и долго говорили, что теперь хотелось помолчать, но молчание не было тягостным, казалось, оно еще больше их сближает.

— Где тут можно покурить? — спросил Андрей.

— Можно на балконе, но, — бросила она опасливый взгляд за окно, — лучше здесь, на кухне.

Они стояли в темноте у окна, мерцали два огонька, дым уходил в открытую форточку, и они улыбались друг другу.

— Сколько тебе лет? — сказала Маша.

— Двадцать семь.

— Сначала ты показался мне гораздо старше, а сейчас ты совсем как мальчик.

Он выбросил окурок и повернулся к ней. Маша была ниже почти на голову и смотрела на него снизу вверх, затягиваясь сигаретой, и глаза ее улыбались. Он нежно взял в ладони ее лицо, и в свете уличных фонарей она увидела, какие у него необыкновенно синие глаза.

— Почему ты носишь кольцо? — тихо, почти касаясь губами ее лица, спросил он. — Ты ведь живешь одна.

— Я в разводе, а ты?

— А я женат, — просто ответил он и поцеловал ее. Их поцелуй был бесконечно нежен и бесконечно долог, или ей так показалось. Его пальцы, утонув в волосах, ласкали ее затылок, нежно перебирали пряди, и ей было так хорошо, что казалось — ах, вот оно — счастье.

Глава вторая

Лена открыла глаза и порадовалась солнечному дню. Может, и сегодня день пройдет без приступа. Вот уже год как астма мучила ее приступами удушья. Она росла здоровым ребенком и даже представить не могла, что в двадцать пять лет будет чувствовать себя настолько беспомощной.

Старинные настенные часы пробили девять. В комнате стало светлее. Лена жила в прекрасной, но мрачной старой квартире, где родились и выросли ее дед, мать и она сама. Ее дед был потомственным врачом, профессором, человеком известным и вечно занятым. Дом вела бабушка.

Лена встала и, укутавшись в теплый стеганый халат, приготовила легкий завтрак и в одиночестве съела его в тишине просторной столовой. Квартира находилась в центре города, в одном из престижных «правительственных» домов. В ней было пять комнат и большая кухня. Высокие потолки украшала ажурная лепка, эта мода давно прошла, но ремонт в квартире не делали много лет. Дом был построен еще до революции, и многие квартиры перепланировали, но дед не соглашался ни на какие реконструкции и усовершенствования. Из-за высоких потолков комнаты казались полупустыми, несмотря на массивную мебель. Тех, кто приходил в дом впервые, поражали величественная кровать ручной работы, гостиный гарнитур красного дерева, резные буфет и комод, тяжелые кресла, прекрасные старинные люстры с подвесками и камин с узорчатой решеткой. Для Лены все это было свое, привычное. В юности она стеснялась приглашать подруг в этот музей — слишком старомодным казался ей собственный дом по сравнению с новыми типовыми квартирами. Тогда он угнетал ее своей чопорностью и вечной тишиной — шуметь в квартире строжайше запрещалось, дед много работал дома. И если Лена включала телевизор или слушала музыку, она должна была очень плотно закрыть дверь, благо стены старых домов достаточно толстые. Сколько она себя помнила, здесь всегда царил полумрак и стояла тишина, каждый час нарушаемая глухим боем настенных часов.

Лена прошлась по комнатам, неторопливо смахнув пыль с картин и рояля. Она недавно оставила работу и никак не могла привыкнуть к тому, что нужно целый день проводить одной в ожидании мужа. Так уж случилось, что через год после окончания института она осталась совсем одна: все ее близкие — и дед, и мама, и бабушка — умерли в один год.

Ее мать — Наталья, была единственной дочерью знаменитого профессора отоларинголога Аристарха Львовича Бакшенева, которому удалось сделать ряд научных открытий, создать свою школу, учредить клинику и даже избежать сталинских репрессий. Были у него в то время какие-то неприятности, но в семье старались не говорить о прошлом, и если бы не случайные слова бабушки, то Лена никогда об этом даже не узнала. Бабушка — Полина Григорьевна, была дамой строгой и сдержанной, а ее дочь — сумасбродной и неуправляемой с детства. После получения аттестата зрелости Наталья наотрез отказалась от предложения родителей продолжить династию и поступить в медицинский институт и подала документы в театральный. Попытка оказалась неудачной, и через год безделья она согласилась на уговоры матери получить образование искусствоведа. Наталью устроили в институт, но занималась она так неохотно, что только знаменитая фамилия удерживала ее в рядах студентов. После окончания института она познакомилась с Николаем. Он был учеником Аристарха Львовича, а впоследствии стал его ассистентом. Профессор очень уважал Николая за старательность и прилежность, но превыше всего ценил его порядочность. Николай и Наталья понравились друг другу — как ни странно, в этот раз вкусы профессора и его дочери совпали. Может, Аристарх Львович слишком поспешно благословил этот брак, а Николай посчитал неудобным тянуть с женитьбой, но все произошло очень быстро.

Родительский эгоизм профессорской четы нетрудно понять: Наталья вела себя все более эксцентрично, появились сомнительные знакомые, она могла не прийти ночевать или пропасть на несколько дней, являлась домой навеселе, начала курить. Поэтому, когда родители увидели взаимную симпатию молодых людей, то вздохнули с облегчением и скоропалительно выдали свою непутевую дочь замуж. Николай, по их мнению, был именно тем человеком, который мог стать опорой Наталье на всю жизнь. То, что он был простым парнем из рабочей семьи, не смущало их. Они очень надеялись, что замужество изменит и исправит Наталью и она будет хорошей женой и матерью. Но они ошиблись.

Когда новизна супружеских отношений потеряла для Натальи свою прелесть, все вернулось на круги своя. Маленькая Леночка была оставлена на попечение бабушки, которая, боясь повторить свои ошибки в воспитании дочери, с детства держала внучку в строгости и послушании. Николай работал в клинике, писал диссертацию, а редкие свободные часы проводил с дочерью. Еще до ее рождения ему стало ясно, что он поспешил с женитьбой — побоялся обидеть своего учителя. И вскоре понял, что первоначальная симпатия не только не переросла в более глубокое чувство, но и, наоборот, потихоньку исчезла. Они с женой были совершенно чужими людьми, однако занятый интересной работой и искренне привязанный к этому дому и к дочери, Николай старался не замечать пренебрежительного отношения Натальи, ее странных друзей, звонков и вечного отсутствия по вечерам. Но вскоре терпеть такое положение стало невозможно. Жена не ночевала дома, объясняя это подготовкой нового модного вернисажа, приносила домой непонятные картины, как она утверждала, «новое слово в живописи». Дед решительно воспротивился их появлению в доме, и Наталья, которая все же не решалась конфликтовать с отцом, вообще перестала жить дома. Ходили слухи о ее романе с каким-то молодым художником, мужа она игнорировала.

Непонятное положение Николая в доме родителей бросившей его жены угнетало, и, если бы не дочь, он ушел бы сразу. Но Леночка была еще такой маленькой и так нуждалась в родителях, что лишать ее еще и отца он не осмелился. Профессор и его жена терпеливо ждали возвращения дочери и уговаривали зятя: ничего, мол, перебесится — вернется, не в первый раз. Потерпи, говорили они, все наладится, главное — семья, ребенок, Наташа еще очень молода, со временем образумится. Но Николай понимал, что здесь уже ничего не сложится, и все медлил, не решаясь что-либо предпринять.

Наталья вскоре действительно вернулась, но все стало еще хуже. Полине Григорьевне пришлось наконец взглянуть правде в лицо — ее дочь нуждалась в помощи психиатра. Николай с тещей неоднократно обсуждали этот вопрос, так и не придя к чему-то определенному. Они боялись огласки, боялись за состояние Аристарха Львовича, перенесшего инфаркт. Наталья напивалась, много курила, принимала таблетки, от которых то беспробудно спала, то приходила в неистовое веселье. Боясь отца, она грубила матери, а срывалась на Николае. В отсутствие профессора в доме случались невообразимые скандалы, истерики, от которых все же старались оградить ребенка. Психиатра она не слушалась и все делала назло.

Однажды вечером, вернувшись из клиники, Николай оказался в пошлой и банальной ситуации, застав жену с любовником в постели. Это стало последней каплей. Родители с ребенком были на даче, поэтому Николай просто забрал свои вещи и ушел. Вскоре он уволился из клиники и уехал работать врачом в провинцию. Наталья ничего не стала объяснять родителям, однако Полина Григорьевна поняла, что случилось что-то такое, о чем лучше не спрашивать. Она тепло попрощалась с зятем, а профессор не захотел даже увидеть своего ассистента перед отъездом и заперся в кабинете.

Так в три года, при живых родителях, Лена фактически стала круглой сиротой. Отца она видела очень редко, мать жила своей жизнью и, казалось, старалась не замечать дочери, которую воспринимала как досадную помеху. Наталья лечилась в наркологической клинике, на некоторое время это дало результат. Неизвестно, что произошло бы с ней дальше, если бы не Константин. Дядя Костя, как всю жизнь называла его Лена, был психиатром. Он полюбил ее непутевую мать. Сначала она была его пациенткой, потом они поженились. Дядя Костя оказался хорошим мужем и отчимом. С мужьями Наталье везло. Двенадцать лет, прожитых с ним, были относительно спокойными в жизни их семьи. Константину удавалось удерживать жену в рамках нормальных семейных отношений. Только он умел общаться с ней, не раздражая ее. Был снисходителен к ее выходкам, и Наталья прислушивалась к его мнению. То, что у бывшего мужа вызывало отчаяние и брезгливость, Костя воспринимал с пониманием. Он не считал свою жену больной, скорее в силу своей профессии, он вообще не встречал абсолютно здоровых людей. Посторонний человек назвал бы Наталью истеричкой и психопаткой, а для дяди Кости она была эксцентричной и нервной. Лене всегда казалось, что он относился к ее матери как отец — все же он был старше Натальи на двадцать лет. А для Лены он был то же, что и дедушка, только не такой занятой и гораздо более ласковый. Он читал ей книжки, водил в зоопарк — в общем, делал то, чего никогда не делала ее мать.

Но, наверное, любому терпению приходит конец, и дядя Костя тоже ушел от них. Лена была уже большой, она понимала — человек хотел спокойной старости. Потом мать еще дважды выходила замуж, но ни один из ее мужей не задержался на длительное время. Наталья часто меняла работу, но нигде не задерживалась, подолгу сидела дома, ходила по квартире вечно злая, постоянно курила и придиралась к дочери и матери.

Лена окончила школу с медалью, поступила в мединститут. Ее не слишком прельщала карьера врача, но она хотела порадовать стариков. Она росла серьезной, сдержанной девочкой, много читала, на вечеринки не ходила и привыкла все свое время проводить в одиночестве или в обществе бабушки. С матерью она старалась общаться поменьше и со временем стала испытывать к ней смешанное чувство брезгливости и жалости.

Несчастье случилось внезапно, и, хотя в семье давно жили с предчувствием беды, такого никто не мог предвидеть. Аристарх Львович воочию убедился, что Наталья — законченная наркоманка. Он нашел шприцы и приличный запас наркотиков в собственном доме. С ним случился второй инфаркт, которого старик уже не пережил. Через сутки отравилась Наталья. Занятые печальными хлопотами, они с бабушкой не обратили внимания на то, что дверь ее комнаты долгое время оставалась закрытой. Скорую помощь вызвали слишком поздно.

Лена с ужасом наблюдала, как рушится вокруг нее, возможно, не слишком счастливая, но привычная и налаженная жизнь. Первым тяжелым ударом была смерть деда, уход матери потряс ее меньше, подсознательно она была готова к такому концу. Но она никогда не думала, что бабушка, которая была ей ближе всех, оставит ее совершенно одну. За месяц из пожилой леди она превратилась в старуху, истаяв, как свечка. Эту потерю Лена пережила очень тяжело. С ней случился нервный срыв. Врачи опасались проявления болезни ее матери, но с этим обошлось, однако после всех потрясений у Лены обнаружилась тяжелая форма бронхиальной астмы. Так в двадцать четыре года Елена стала богатой наследницей и самой одинокой и несчастной девушкой в мире. Но ей повезло, она встретила человека, которого полюбила, и жизнь приобрела новый смысл…

Лена вздохнула. До чего же тоскливо сидеть праздно дома и ждать конца дня. Она не находила себе места. Хозяйка из нее была никудышная, бабушка не приучала ее к домашней работе. Убирать квартиру обычно нанимали кого-нибудь через фирму обслуживания. Текущую уборку бабушка делала сама, всегда чистила столовое серебро и отлично готовила. Но Лена и этого делать не умела.

Ее мужа это нисколько не огорчало. Он тоже нанял приходящую прислугу для уборки, завтрак готовил сам, обедал на работе, а вечером, если они не уходили в гости или в ресторан, заказывали на дом пиццу или перебивались яичницей и бутербродами. Так что у Лены было много свободного времени, а у мужа не было его совсем. Она сожалела о том, что оставила работу.

После окончания института ее распределили в кардиологический центр. Работа ей нравилась. И ушла она оттуда, не успев даже хорошенько обдумать свое решение. Просто новый заведующий отделением, грубый и несдержанный человек, в первый же день набросился на Елену. Это было настолько неожиданно и несправедливо, что, возмущенная, она начала оправдываться и тут, как на грех, стала задыхаться. Приступ был настолько сильным, что ей потребовалась срочная помощь коллег. А заведующий только сказал, поморщившись, что лишние пациенты из числа врачей отделению не нужны. На следующий день, не посоветовавшись даже с мужем, она подала заявление об уходе. Коллеги пытались ее удержать, уговаривали не обращать внимания на грубияна, но Елена не желала ничего слушать. Если бы дед был жив, этот наглец не посмел бы с ней так разговаривать, значит, сама она ничего не стоит. Елена могла обратиться к старым друзьям деда, и они поставили бы ее начальника на место, но делать этого она не хотела.

Лена тряхнула головой, отгоняя грустные мысли. Ей хотелось думать о приятном, она стала думать о муже. Бесспорно, это самый красивый, самый умный, самый добрый человек на свете. Казалось, судьба сжалилась над ней и после стольких потерь послала в утешение Андрея. Познакомились они случайно, и как-то сразу она доверилась ему и рассказала о себе все, хотя была по натуре сдержанной, даже замкнутой. Она видела его искреннее сочувствие, понимание и инстинктивно потянулась к этому мужчине. Выходя замуж, она не была уверена в своих чувствах, но со временем поняла, что очень любит этого человека…

Зазвонил телефон, Лена сняла трубку.

— Здравствуй, Аленка. — Так называл ее только Андрей. — Как дела?

— Скучаю.

— В морозилке — мороженое, твое любимое, а в нижнем отделении — бананы. Я утром купил.

— Спасибо, Андрюша.

— Целую, пока, не скучай.

Улыбаясь, Елена пошла на кухню за мороженым. Это был вафельный рожок, наполненный ванильным мороженым с орехами и залитый сверху шоколадом. Она развернула блестящую обертку и с наслаждением откусила. Какой он милый и внимательный, ее Андрюша. Лишь бы у него всегда все было хорошо.

Совсем недавно у Андрея были большие неприятности. Сначала он не пришел ночевать и не позвонил, чего никогда не случалось. Елена не спала всю ночь, обзвонила всех знакомых и уже не знала, что и думать. Утром муж вернулся, невозмутимый, как всегда, но со следами побоев на лице. Жене он ничего толком не объяснил, сказал — неприятности, мол, не волнуйся, все улажу. Последующие дни были очень напряженными, Андрей постоянно отсутствовал, приходил очень поздно, расстроенный и подавленный. Как-то вечером он разговаривал по телефону, а Лена случайно сняла трубку параллельного аппарата и поняла по разговору, что мужу срочно нужна довольно крупная сумма денег и что он пока не может ее достать.

Лена стала лихорадочно думать, что можно продать. В доме было много ценных вещей, картины, прекрасная библиотека. Кроме того, она унаследовала просторную благоустроенную дачу, гараж и дедовскую «Волгу». Не долго думая, Елена прямо предложила мужу что-нибудь продать, все равно что, лишь бы поскорее уладить дело. В другой ситуации она со стыда бы сгорела, если бы он узнал, что она подслушала разговор, но сейчас было не до сантиментов.

Андрей наотрез отказался воспользоваться богатым приданым своей жены, казалось, он и раньше не замечал его. Квартира его устраивала, он ничего не хотел в ней менять. На даче они почти не бывали, машина у него была. Свой «мерседес» он держал в их гараже, который вмещал две машины. «Волгой» пользовалась Лена, да и то крайне редко. Никакие аргументы и уговоры жены на Андрея не подействовали. «Не смей ничего продавать, — сказал он, — как ты будешь жить, если со мной что-нибудь случится?» Лене стало страшно, потерять Андрея для нее означало потерять все. Она решила раздобыть деньги тайком от мужа. Ее семья была богата, и, хотя инфляция съела деньги на сберкнижках, денег в доме всегда хватало. Дед работал до последнего дня, получал большую пенсию и баснословные гонорары. Но почти все ушло на похороны, поминки и на ее лечение… Можно было продать что-нибудь из картин или столовое серебро, у деда была уникальная коллекция марок, но Елена не знала подлинной стоимости этих вещей, да и не имела времени на поиски приличного покупателя.

Поразмыслив, она решила продать то, в чем немного разбиралась, — золотые украшения. Лена боялась, как бы это дело не получило огласки, поэтому не рискнула обратиться к друзьям. Из фамильных драгоценностей она выбрала массивные серьги с бриллиантами и старинный перстень с гранатом и пошла в частный магазин, который посоветовала ей случайная знакомая. Ювелир показался ей компетентным и надежным. Он сразу же определил подлинную стоимость украшений, но порекомендовал не продавать семейные реликвии, а заложить, с тем чтобы позже выкупить. Лена решила, что в этом есть смысл. Она взяла еще несколько весьма дорогих вещей и все заложила, получив нужную сумму. Вечером она отдала деньги мужу, который стал ругать ее за необдуманный шаг.

— Я ничего не продавала, — оправдывалась она, отвечая на его упреки. — Я заложила, а это совсем другое дело. Это же временные трудности, потом деньги появятся — вот адрес, — и ты выкупишь. А я хочу спать спокойно.

Но позже, когда Андрей попытался выкупить ее украшения, «надежного» ювелира и след простыл. Они искали его, наводили справки, но безрезультатно. Большая часть фамильных драгоценностей семьи Бакшеневых была безвозвратно утеряна. В шкатулке остались бабушкин платиновый крестик, покрытый бриллиантовой россыпью, серьги и перстень с изумрудами, полученный Еленой в день совершеннолетия. Много драгоценностей пропало еще при жизни ее матери, очевидно, они были проданы или обменены Натальей на наркотики. Пытаясь утешить Елену, муж купил ей бриллиантовый перстень, но она тосковала по любимым с детства вещам, они всегда казались ей сказочными, ведь их носили еще родители деда. Елена помнила, как девочкой часто сидела на кухне, бабушка готовила и рассказывала маленькой внучке о собственном детстве, о родителях, о званых вечерах и детских праздниках, о том, как одевались в то время, какие носили украшения. Леночка примеряла на свои крошечные пальчики сверкающие кольца, надевала браслеты и колье и представляла себя на балу. Как она завидовала бабушке, что той пришлось жить в таком прекрасном мире, не понимая, что бабушка рассказывает ей лишь о своих детских впечатлениях, ведь ей было всего семь лет, когда произошла революция. Еще тогда своим детским умом Леночка начала понимать, что их семье революция не только не принесла пользы, но и основательно навредила.

Так что она не просто потеряла очень дорогие и красивые вещи, она лишилась частицы своего мира воспоминаний. Но Андрей все же был для нее несравненно дороже, и, если бы снова что-то угрожало его жизни, она отдала бы все, лишь бы он остался жив.

Глава третья

Маша никогда не была так невероятно счастлива. Эти несколько месяцев наполнили ее жизнь смыслом. Все, что было раньше, казалось, происходило не с ней: ненужный брак, неожиданный ребенок, длительный развод.

На последнем курсе института она вышла замуж за Виктора, хорошего и веселого парня, родила сына. Они стали жить в этой квартире, принадлежащей ее отцу, и все вроде должно было бы быть хорошо. Но за пару лет веселый парень превратился в запойного пьяницу. Он пил неделями, часто валялся в подъезде, не в состоянии добраться до дверей собственной квартиры. Маша сгорала со стыда. Протрезвев, муж клялся «завязать», но через несколько дней все повторялось. Сначала Маша думала, что сумеет справиться сама, но скоро поняла, что нужно обратиться к врачу. В ответ на уговоры жены Виктор выходил из себя:

— Что я, псих, что меня надо лечить? Захочу — сам брошу.

— Ну так брось, — просила Маша.

— А, может, я не хочу, — заводился он и снова напивался уже «назло» жене.

Отца своего Маша не знала, мать ее была тихая, добрая женщина. Она очень страдала, оттого что ее ребенок растет без папы, стеснялась этого и, наверное, поэтому у нее всегда был виноватый вид. Они жили в небольшом поселке, мама работала медсестрой. Когда Маша пошла в первый класс, мама вышла замуж за нового главного врача их больницы. Он стал девочке настоящим отцом. В семью пришло счастье, и мама стала молодой и веселой. Отчим никогда не кричал, не напивался, и Маша понятия не имела, каково это жить с пьяницей. Возможно, она и дальше терпела бы, но в один из «запойных» дней приехали родители и увидели зятя, в скотском виде лежащего на лестнице. Дочь они нашли похудевшей и измученной. Маленький Павлик рос очень болезненным, денег вечно не хватало, муж не только пропивал свою зарплату, но и таскал деньги у жены. Маша до сих пор помнила испуганные, полные слез глаза матери. Она, судорожно обнимая дочь, поцеловала спящего внука и сразу же принялась хозяйничать на кухне — достала привезенные продукты и стала готовить сытный ужин. Отец с пониманием смотрел на Машу, покусывая нижнюю губу, что было признаком крайнего волнения.

— И давно это?

— Давно. — Маша заплакала. — Я не знаю, просто не знаю, что делать.

— К врачу не обращалась?

— Он не хочет, прямо из себя выходит, когда я только говорю об этом.

— А сам бросить может?

— Да не хочет он, по-моему, ему нравится такая жизнь.

Утром отец поговорил с Виктором. Маша и мама сидели в комнате и нервничали, прислушиваясь к раздраженным мужским голосам, доносящимся из кухни. Вошел Виктор, его лицо было красным и злым. Не говоря ни слова, он снял со шкафа чемодан и стал складывать в него вещи. Вошедший вслед за ним отец был, как всегда, спокоен и сдержан.

— Собирайся, дочь, поедешь с нами. Ребенку полезен деревенский воздух, подлечить его надо. Да и тебе отдохнуть не мешает, скоро на работу нужно выходить.

— Витя едет с нами?

— Нет. Витя навестит своих родителей, а заодно решит, как дальше жить.

Расставшись с Витей, неожиданно для себя Маша испытала чувство облегчения. До сих пор ей даже не приходило в голову, что она вовсе не любит мужа. Будучи по натуре неуверенной, она даже обрадовалась, что отец решил эту проблему за нее.

Виктора она больше не видела. Павлик остался жить с бабушкой и дедушкой, и, хотя Маша скучала по сыну, она не могла не признать, что там ребенку намного лучше, чем в городе. Так и устроилась ее жизнь: привычная работа, пустая квартира и частые поездки к родителям. Со временем Маша совсем скисла, стала чувствовать себя старухой, у которой все уже в жизни было и впереди лишь безрадостные дни.

Но вскоре все изменилось. Сначала Маша познакомилась с Олей и поняла, что нашла себе настоящую подругу. Ольга перешла к ним из другого отдела, она была жизнерадостной, заводной, могла утешить, как никто, ничего не боялась и умела во всем видеть светлую сторону.

Жизнь рядом с ней казалась веселой, яркой и даже забавной. У них обнаружилось много общего. Ольга была ее ровесницей, тоже разведена, жила с мамой и маленькой дочкой. Мама ее, красивая высокомерная женщина, не нравилась Маше, в ее присутствии она робела, а маленькую Лизу просто обожала. Своего сына Маша видела редко, и возня с дочкой подруги была ей в радость. Ольга, в свою очередь, благотворно влияла на Машу, которая часто хандрила.

Когда появился Андрей, так внезапно, как принц из сказки, он стал вечной темой их разговоров. Честно говоря, Оля не очень-то поверила рассказу подруги. Ей казалось, что Маша слишком романтизирует эту историю. Если он такой красивый и богатый, тогда что он забыл в жалком Машином доме? Ну, допустим, нужда заставила, но потом ведь он стал постоянно приезжать. У таких мужиков девушки — модели с ногами от ушей. Что-то здесь не то.

— Слушай, он подозрителен. А вдруг он преступник и скрывается у тебя? Или замешан в каком-то грязном бизнесе и его ищет мафия? Машка! Они же тебя тогда кокнут!

Маша недоверчиво смотрела на Олю.

— Ну что ты. Он не может. Он такой… благородный.

— Очень ты разбираешься! Благородный! Вот подставит тебя!

— Олька, не пугай. Он так мне нравится! Ты ведь знаешь, у меня никого не было после развода. А вдруг это моя судьба?

— Может, и так. Только не забывай, что он женат.

Маша вздохнула. Было решено, что Ольке обязательно надо познакомиться с Андреем, посмотреть на него, так сказать, со стороны.

Вскоре такой случай представился. Андрей приехал к Маше вечером и остался ночевать. Это было впервые за месяц их знакомства. Обычно он уезжал домой к жене. Маша была так рада, что не стала спрашивать о причинах, побудивших его остаться. Она влюбилась в него, как говорится, по уши. Оттого что он находился рядом, Маша никак не могла уснуть. Андрей спал, а она с любовью смотрела на его красивое лицо, и такая волна нежности переполняла ее сердце, что оно готово было разорваться от любви и боли.

На следующий день Оля, приехавшая к Маше с самого утра, с ним и познакомилась. Она разбудила их внезапным звонком и за это была отправлена на кухню — варить кофе. Пока она занималась этим ответственным делом, то есть варила кофе, она думала о том, что Маша ничуть не приукрасила, описывая Андрея. Он действительно красив, и притом весьма. Не смазлив, как мальчик, а красив мужской красотой, как древний римлянин — все правильное: нос, брови, подбородок. Высокий рост и фигура хорошая. Не такая, конечно, спортивная, как у ее бывшего мужа, тот с детства «качался» (наращивал мышечную массу, как он выражался), но тоже неплохая.

За кофе они разговорились. Маша была довольна и горда. Она уже видела, что ее избранник произвел впечатление на подругу. Вот так, может, она и не красавица, а какого парня отхватила! Ольга же, со своей яркой внешностью и бойким нравом, — одна! Та понимала невысказанные мысли Маши, но они ее совершенно не обижали. Сказать по правде, Оля, несмотря на дружеское расположение и привязанность к подруге, все же в душе считала ее не очень умной и подумала, что, скорее всего, Андрей быстро потеряет интерес к Маше. Она милая и добрая девочка, но этого недостаточно, чтобы удержать такого парня. Из собственных наблюдений Олька давно сделала вывод, что мужчины, как правило, страстно любят женщин, которые не стоят этого: вредных, вздорных и даже подлых. А хороших и добрых обманывают и используют. О своих заключениях, мило улыбаясь змеиной улыбкой, Оля и поведала этому красавчику, как она назвала Андрея.

— В отношениях между мужчиной и женщиной большое значение имеет эффект неожиданности, — мудрено ответил тот. — Чем больше таких ситуаций, как приятных, так и не очень, но волнующих, тем сильнее эмоции. Ничто, по-моему, так не убивает чувства, как однообразие. А создавать такие ситуации под силу женщинам со сложным и неуправляемым характером, так что в твоих словах есть доля истины, хотя это вопрос спорный.

«Да-да, — подумала Оля, — спорный, то-то ты при своей Маше исподтишка на мои коленки поглядываешь. Бабник, он и есть бабник, да к тому же еще не очень уверен в себе».

Такие разговоры были Маше не интересны, и она не очень-то в них и вникала. Она просто наслаждалась присутствием своего возлюбленного. Только теперь она подумала о его жене, о той неведомой ей женщине, которая могла на законных основаниях находиться рядом с ним всегда. Как было бы хорошо жить вместе, вдвоем. Принимать гостей, разговаривать. Андрей казался ей таким умным! Не вдумываясь в смысл разговора (он был для нее слишком отвлеченным), Маша не понимала, что речь, собственно, идет о ней. Она молча пила кофе и любовалась своим Андреем. Ольга же выполняла возложенную на нее задачу вывести его на чистую воду и с невинным видом любознательного ребенка продолжала расспрашивать его. Он отвечал кратко, но без видимого раздражения.

— Андрей, а чем ты занимаешься?

— У нас частное предприятие.

— У кого это — у вас?

— У меня и у моего партнера.

— У вас легальный бизнес?

— Вполне.

— И чем вы занимаетесь?

— Комплектующими к автомобилям.

— А родители твои кто?

— Папа — бывший военный, мама давно не работает.

— Ты один в семье?

— У меня есть брат.

— Это здорово.

— Ты думаешь? — рассеянно проговорил Андрей.

— Конечно. Вот я — одна в семье, и Машка — тоже. Что хорошего? И кто же он?

— А Бог его знает. Бандит, наверное. — Он натянуто рассмеялся. — Мы не виделись уже несколько лет.

— Ну, вы даете! А еще братья! Ты, наверное, забыл, как он выглядит?

— Как он выглядит, я довольно хорошо представляю, — неохотно ответил он, давая понять, что этот разговор ему наскучил. — Знаете что, девчонки, хватит допросов. Поехали лучше погуляем за город. Я знаю такое местечко! А потом можно пообедать. Я только вчера обещал Маше повести ее в шикарный новый ресторан.

Глава четвертая

Сидя в кресле напротив матери, Оля увлеченно рассказывала о прошедшем дне:

— Ресторан потрясающий, в итальянском стиле. С виду обычный старый дом, а внутри просто класс. Название я забыла, что-то вроде «Сан-Ремо», тоже через черточку. Вы там с Антоном не были? — Антон Иванович был маминым поклонником.

— Ты же знаешь Антона? Он предпочитает старые рестораны. — Мать выпустила дым через тонкие, изящно вырезанные ноздри красивого носа. Она всегда курила и, хотя утверждала, что собирается бросить, но вот так по вечерам, за доверительным разговором с дочерью, не могла удержаться от сигареты и кофе. Ольга же придерживалась правил курящих женщин: никогда не курила натощак, рано утром или поздним вечером, не пила алкоголя во время курения и оставляла недокуренной последнюю треть сигареты. Но сейчас она тоже держала длинными и изящными, как у матери, пальцами дымящую сигарету.

— Ты прекрасно сегодня выглядишь. Удачный макияж и прическа…

— Как только мы решили ехать в ресторан, я все сделала прямо у Машки. Надела ее платье, помнишь, такое: цвета морской волны с вышивкой на плече? Она была в нем у нас в день рождения Лизы?

— Ах да, помню, премиленькое. Но ей не идет, не ее стиль.

— А мне — отлично. И волосы, видишь, как уложила. — Ольга повернула голову. — В платье вырез на спине, так что нужно было показать красивую шею. — Мать одобрительно кивнула. Шея у дочки и вправду была красивая.

— Ну и как? Отреагировали окружающие мужчины?

— Пока мы шли к столику, чуть шеи себе не свернули, — самодовольно ответила Ольга. — А какие блюда! Я все-все попробовала.

— Как тебе Машин избранник?

— Очень и очень, — многозначительно протянула Оля, — видный парень, ты бы видела, породист, гад!

— Понравился?

— Еще бы! Но там Маша. У них роман в самом разгаре.

— После пика отношений они неизбежно идут на убыль, — со знанием дела заявила мать. — Если он действительно так хорош, то не думаю, что ты отказалась бы от такого парня. — Отношения матери с дочкой скорее напоминали общение двух подруг, с той лишь разницей, что они не собирались никогда стать соперницами.

— Не знаю. Может, и нет, но не в этой же ситуации? Во-первых, что-то в нем мне не понравилось, а во-вторых, мне не хочется делать больно Маше.

— Маше будет больно, если сделать это у нее на глазах.

— Мама, ты становишься циничной.

— Вероятно. Но я знаю жизнь и знаю мужчин. Судя по твоим словам, Маша ему быстро наскучит. Так что все может получиться вполне естественно.

— Мама, ну что ты говоришь! Чему ты меня учишь? Уводить мужиков у подруг?

— Я просто думаю о тебе. Ты молода, красива — и одна.

— Одна я по твоей милости. Если бы я меньше тебя слушала, у меня был бы сейчас муж, а у Лизы — отец.

— Ой, не надо только говорить мне об этом мужлане. Я всегда утверждала, что он тебе не пара. Ты умна, образованна, я не представляю, о чем можно было вообще с ним разговаривать!

— Представь, можно было, и не только разговаривать.

— Фу, Оля, это уже вульгарно! Но хватит о твоем бывшем. Я только потому и завела этот разговор, что вижу: тебе впервые за последнее время кто-то всерьез понравился.

Ольга уклонилась от дальнейшей беседы и ушла в спальню. Она легла, но в голове было столько мыслей, что спать не хотелось. Рядом посапывала в своей кроватке четырехлетняя Лиза. Комната слабо освещалась через матовое стекло двери — мать еще не ложилась. По вечерам она любила, сидя у телевизора, накладывать маски или делать маникюр.

Для своих пятидесяти лет мама прекрасно выглядела. Ее и сейчас можно было без преувеличения назвать красивой женщиной. За собой она всегда тщательно следила: волосы, лицо, руки и фигура были объектом ее неусыпной заботы. Это, естественно, не оставалось незамеченным — мать всегда имела поклонников, с мужем она развелась пятнадцать лет назад. Антон Иванович был «другом семьи» уже четыре года (мама являлась сторонницей длительных отношений). Он был моложе на восемь лет, вдов и хорошо обеспечен, и если бы мать хотела, то давно бы вышла замуж. Но подобная перспектива ее совершенно не привлекала.

Антон Иванович хорошо относился к Оле, очень любил Лизу, своих детей и внуков у него не было. Лизу он баловал всевозможными игрушками и сладостями, часто приглашал вместе с бабушкой к себе на дачу или отдохнуть летом в дом отдыха. Ольга с ними никогда не ездила, а Лизу с удовольствием отпускала. К личной жизни матери она относилась спокойно. Мама всегда была такой: красивой, ухоженной, умной, ироничной.

По паспорту маму звали Варварой, но еще смолоду она представлялась всем более утонченным именем — Виолетта и была так упорна в этом, что со временем так стали звать ее даже те, кто знал ее подлинное имя. Сейчас Виолетта Сергеевна работала преподавателем в институте иностранных языков, а в молодости была переводчицей.

В юности Виолетта была очень красивой: стройной, высокой натуральной блондинкой с прекрасными удлиненными изумрудными глазами. Она всегда была окружена толпой обожателей и относилась к этому, как к само собой разумеющемуся. Замуж она вышла на третьем курсе за молодого преподавателя их института. Он был хорош собой, интеллигентен и скромен. Но, прожив с мужем несколько лет, Виолетта обнаружила, что быть просто женой очень скучно. Ведь если теряешь интерес к мужчинам, то нет и стимула одеваться красиво, ухаживать за собой, да и вообще пропадает вкус к жизни. А Виолетте хотелось по-прежнему сводить мужчин с ума. И она стала жить своей жизнью, в которой мужу отводилось очень скромное место. Она так никогда и не выяснила, знал ли он что-то о ее любовных похождениях, но после десяти лет брака муж вдруг ушел к другой женщине.

Виолетта видела ее, нарочно пошла посмотреть на избранницу мужа, и была разочарована. Его новая супруга была более чем обыкновенной, отнюдь не красивой, не слишком образованной и толстой. Виолетта Сергеевна пришла в недоумение, что нашел муж в этой курице, но совсем не сожалела о его уходе. Развод был на редкость приличным и интеллигентным. Они с Дмитрием остались друзьями и даже изредка семьями ходили в гости друг к другу. Вторая жена родила ему троих детей и сейчас, в тяжелые времена инфляции, у них были серьезные материальные проблемы.

Оля многим напоминала мать — такая же умная, язвительная, а иногда эксцентричная. Внешне она больше походила на отца и не была так красива, как Виолетта. Но уверенная манера держаться, прекрасный вкус и хорошая фигура при небольших усилиях превращали ее в эффектную женщину. Светло-русые слегка вьющиеся волосы, небольшие, но очень выразительные серо-зеленые глаза, прямой тонкий нос с изящно вырезанными, как у матери, ноздрями и чуть великоватый рот не нарушали общей гармонии, а придавали лицу определенную прелесть. В ранней юности она безумно страдала, когда ее не приглашали на школьных вечерах. (Оля была худым и нескладным подростком.) А потом, когда ее уже начали замечать и приглашать, она по необъяснимой детской вредности могла так высмеять отважившегося мальчишку, что тот просто не знал куда деваться. И ее снова стали обходить, выбирая девочек попроще.

Близкой подруги у Оли никогда не было. Она пыталась подружиться с несколькими девочками во дворе и в классе, но общаться с мальчиками ей нравилось больше. Они не жеманничали, не сплетничали и не выдавали ее секретов. Одноклассницы в один голос утверждали, что с мальчиками совершенно невозможно дружить, они непременно начинают объясняться в любви или лезут целоваться. На собственном опыте Оля этого не заметила и пришла к выводу, что девчонки сами напрашиваются на это, и стала презирать их кокетливые ужимки. К ее маме в гости приходили очень галантные мужчины, но мама не закатывала глазки и не хихикала. Таким образом, Оля сделала еще один вывод, что на дурацкие уловки девчонок попадаются только неумные мальчики. Потом она поступила в институт, стала посещать вечеринки и встречаться с мальчиками. Не потому, что ей очень нравилось ходить с ними в обнимку и целоваться в кафе или в кино, а потому, что так было принято в студенческой среде, а ей хотелось быть такой, как все. Ни один из ее знакомых не был, по ее мнению, человеком, в которого можно было влюбиться. У каждого чего-нибудь да не хватало: юмора, живости, роста или просто ума. Ее имидж бойкой и умной девчонки привлекал, как правило, мальчиков интеллигентных и скромных, которыми она могла вертеть, как хотела. И ей было скучно…

Потом она встретила Олега и влюбилась… за полчаса, да так, что ей казалось — это навсегда. Познакомились они на дне рождения ее двоюродного брата. Алик посадил ее рядом с Олегом и поручил заботам товарища. Олег пришел один, без девушки, потому что был женат. Его жена жила и училась в другом городе, куда и ему предстояло вскоре вернуться. Понемногу они разговорились. Оле он показался необыкновенным — умным, тактичным, острым на язык. Наверное, это была любовь с первого взгляда. Не любовь, а сразу же — одно мучение, ведь он был женат, а значит, у них не было будущего. Олег галантно ухаживал за ней, игриво бросая брату:

— Вот когда встречаешь такую девушку, начинаешь сожалеть о том, что ты уже не свободен.

Оле был приятен его комплимент. Потом, думая о нем, она каждый раз вспоминала эти слова, и буйная фантазия рисовала ей заманчивые картины их страстного романа. В действительности никакого романа не было. Они виделись изредка, в одной компании встречали праздники. Олег был ее постоянным кавалером и партнером по танцам, да и только. Иногда, во время танца, глядя в золотые лучики его зрачков, она с мучительной грустью говорила себе, что дальше ничего не будет, никогда, просто не может ничего быть. Обида захлестывала ее, но она улыбалась. Он ласково заглядывал ей в глаза и, прощаясь, целовал в щеку, как сестру друга. Оля ненавидела брата и себя: если бы не их родство, отношения между ней и Олегом могли бы сложиться иначе. Ведь она знала, что Олег не был верным мужем. Но предложить ему себя она не могла, ведь ей было всего восемнадцать и больше всего она боялась потерять его уважение.

— Ты мне очень нравишься, — как-то сказал он, — как человек.

— Только как человек? — постаралась лукаво спросить Оля, хотя почувствовала себя разочарованной.

— Ну, если бы ты мне нравилась как женщина, мы не говорили бы об этом, — почему-то ответил он.

Эти слова были ей непонятны, тем более что она знала: это неправда, она нравилась ему, нравилась именно как женщина. И только когда он уехал, Оля поняла, что, будь она посмелее…

Целый год она тосковала о нем, но потом жизнь пошла своим чередом.

На последнем курсе института Оля вышла замуж за простого мальчишку-шофера. Это шокировало ее мать, родных, знакомых, да и, если честно, удивило ее саму. Саша не был похож на ее интеллигентных друзей и казался взрослым в свои двадцать лет. Иссиня-черные волосы, карие глаза, смуглая кожа и отличная фигура атлета. Ее муж был похож на грека, еврея и итальянца одновременно. Он слушал Олину болтовню со снисходительной улыбкой взрослого, хотя был моложе на два года. Он всегда был немногословен и уверен в себе. Саша не сделал ей официального предложения, а просто потащил в ЗАГС, и их сразу расписали. Оля была поражена — так никто и никогда не смел вести себя с ней. Но, к ее удивлению, ей это нравилось. Они стали жить с Олиной матерью, а вскоре молодого супруга забрали в армию. Отслужив, он вернулся, когда Лизе уже было больше года. Прожив с Сашей какое-то время, Оля нашла его неинтересным и даже глупым. Скорее всего, здесь сказалось отношение Виолетты Сергеевны к браку дочери. Мать привыкла жить без мужчин в доме, присутствие зятя ее страшно раздражало. Она вообще поражалась выбору дочери. Саша тоже не жаловал тещу и относился к ней со скрытой неприязнью. Ему не нравились ни ее образ жизни, ни вечное курение, ни ее мужчины.

Виолетта Сергеевна старалась прямо не говорить плохого о Саше, но незаметно внушала дочери, что он ей не пара. Однако отделаться от Саши было не так-то просто, он был непробиваем. На заявление Оли о том, что она его, наверное, не любит, он с удивлением уставился на жену:

— Как это? В постели ведь нам с тобой хорошо? Какая тебе еще любовь нужна?

Оля закусывала губу. Это правда, близость с Сашей всегда была желанна и нравилась ей, ее покоряли его мужская сила, уверенность в себе. В такие минуты она забывала, что он плохо образован, не читает книг и не умеет правильно выражаться. Так что разводиться он не собирался, а вывести его из себя было очень трудно. Так они и жили и, наверное, жили бы до сих пор, если бы не объявился Олег. О его приезде Олю по телефону уведомил Алик:

— Приходи, Олег очень хочет тебя увидеть.

За столом их было четверо, хозяйничала жена Алика, Настя. Они посидели, выпили, вспоминая старые времена, обсудили насущные проблемы. Олег почти не изменился за эти восемь лет. Он рассказывал о своей семье: сын его был уже большим мальчиком, с женой они жили хорошо. Он преуспел в бизнесе, открыл собственный магазин теле- и радиоаппаратуры. Недавно купил новую квартиру. Купил жене машину, сын учится в престижной школе, отдыхать ездят за границу. Алик с увлечением расспрашивал Олега, но тому было явно не по себе. Рассказывая о своей жизни, он чувствовал себя неловко, ведь семья Алика жила очень скромно. Рассматривая Олега краешком глаза, Оля испытывала смешанное чувство. Она столько раз представляла их встречу, а теперь просто не знала, что сказать. У нее появилось смутное чувство нереальности, усиленное алкоголем.

Да, она любила и, наверное, до сих пор любит его. А он? Ведь столько лет он жил без нее, а сейчас случайно на день заехал, позвал ее, и она, как девчонка, примчалась к нему. От таких мыслей Оля вдруг разозлилась. Зачем он позвал ее? Рассказывать о своей жене? Хвастаться благополучием своей семьи? Зачем она пришла? Сумасшествие какое-то — стоило брату сказать: «Олег приехал», — и она помчалась сама не своя. А он сидит — чужой, самодовольный, но все равно такой родной, желанный.

После ужина, когда Алик и Настя стали купать и укладывать своего трехмесячного Мишеньку, Оля с Олегом наконец остались одни.

— Как ты живешь, Оля? Я слышал — замужем. Надеюсь, счастлива?

Оля испытующе посмотрела на него: издевается или просто не в курсе? Алик, как и все ее родственники, считал Сашу неотесанным мужланом и жалел Олю. Интересно, Алик уже успел что-то рассказать о ее жизни? Наверное. Вот почему Олег так смотрит на нее, видимо, тоже жалеет.

— Спасибо, все хорошо, — сдержанно ответила она, стараясь быть приветливой, но вредный чертенок внутри уже проснулся и протер глазки.

— У тебя дочка?

— Ага.

— Наверное, хорошенькая?

— Нет, вредная, — зло ответила Оля и достала сигарету, — вся в меня. — Олег облокотился на стол, уткнулся подбородком в ладони и смотрел, как Оля закурила и, откинув голову, выпустила тонкую струйку дыма через сжатые губы. Дым просочился через ноздри, и они нервно вздрогнули, как у норовистой лошадки. Взгляд Олега был непроницаем, и Оле показалось, что он ее осуждает, ведь сам он никогда не курил. А Олег думал о том, что она стала еще красивее, в лице осталось что-то детское ранимо-растерзанное, а в глазах — боль и злость.

— Что-то не так, Оля?

— Все так, — отрезала она, — не стоило мне приходить.

— Я думал, мы по-другому поговорим при встрече…

Глаза Ольги сузились:

— Ты думал, что я умру от счастья и брошусь тебе на шею, оттого что ты вспомнил обо мне через столько лет?

— Зачем так, Оля? Мы ведь были друзьями.

— Друзьями? Ты думаешь, я хотела, чтобы мы были друзьями? — ляпнула Ольга и тут же пожалела о сказанном. Может быть, Олег действительно относился к ней только по-дружески, а ее чувства — это ее проблема, но теперь она выдала себя с головой. Олег вдруг заговорил тихо и страстно, но она плохо понимала его, отвлеченная собственными мыслями.

— Оля, ты мне очень, очень нравилась, даже больше чем нравилась. Но ты была такая юная, такая доверчивая, что я не мог, не смел обидеть тебя. Я не был уверен, что стоит решать все самому, за тебя, за себя, за мою жену.

— А сейчас? — Оля посмотрела ему в глаза. — Сейчас ты уверен?

— Нет, не уверен.

— И зачем только ты приехал…

Она встала и ушла, заплакав уже в лифте. Во дворе она села на скамейку, закурила и стала успокаиваться. Что это на нее нашло? Она ведь хотела его увидеть, просто увидеть, поговорить. Он же до сих пор снится ей. Наверное, это и есть любовь. Завтра он уедет, и у нее ничего не останется, даже воспоминаний. Все-таки он позвонил, позвал — значит, не забыл за столько лет.

Он вышел через полчаса и направился к своей машине. Оля вспорхнула со скамейки и подошла к нему.

— Подвезешь?

— Садись, — явно обрадовался он. — Хорошо, что ты не ушла. Прости меня, я, наверное, что-то не так…

— Все так, расслабься, Олег. — Она села рядом с ним на переднее сиденье, порылась в сумочке и достала сигареты. — Ничего, если я закурю?

— Если ты думаешь, что сигареты могут изменить мое отношение к тебе, то напрасно.

— Твое отношение? — Она подняла брови, выпустила струйку дыма.

— Если честно, я приехал к Алику, чтобы повидаться с тобой.

Оля молчала.

— Ты не рада?

Она не ответила, отвернулась к открытому окну, выдохнула дым.

Олег взял ее руку и стал целовать. Она попыталась высвободиться.

— Оля, Оля, — шептал он. — Не отталкивай меня. Ты ведь меня любишь. Я знаю.

— И что ты можешь мне предложить? Ужин в ресторане и номер в гостинице?

— Все будет, как ты решишь.

И она решила. Провела с ним весь день и ночь. И было это действительно в гостинице.

…Оля расчесывала волосы перед зеркалом, невольно всматриваясь в собственное лицо. Она не знала, что будет дальше, и знать не хотела, главное, что сейчас она счастлива. В душе шумела вода — там с утра освежался Олег. Оля уже приняла душ, выпила чашку кофе и решила позвонить домой. В это время дома только мама. Вечером она предупредила ее по телефону о том, что не придет ночевать, и просила придумать что-нибудь для Саши.

Но трубку взял муж, и его голос не предвещал ничего хорошего:

— Оля? Ты откуда звонишь?

К этому она не была готова и потому замычала что-то маловразумительное:

— Как дела, Саша? Ты почему дома?

— Лиза заболела.

— Что с ней?!

— Высокая температура. Где ты находишься?

— Я сейчас приеду!

Не предупредив Олега, Оля помчалась домой. Она проклинала себя. Это все из-за нее. Это Бог ее наказывает. Ее доченька заболела, мечется в жару, а она, мать, развлекается с любовником! Оля влетела в квартиру и сразу же наткнулась на Сашу. Тот смотрел каким-то чужим и отрешенным взглядом.

— Где она? — задыхаясь от бега, прошептала Оля.

— В садике. — Саша отвернулся и ушел в кухню. Не веря своим ушам, Оля побежала в комнату. Лизы действительно не было дома, и матери тоже. Оля швырнула сумку и пошла в кухню. Саша сидел за столом, перед ним стояла бутылка водки. Не глядя на жену, он плеснул себе полстакана и выпил. Вообще Саша не пил и не курил, он занимался спортом. Из-за сигарет, например, они вечно ссорились, а тут с утра — водка.

— Как ты мог? Как ты мог? — Оля не знала, что сказать. Она была растерянна, смущена, возмущена. — Как можно говорить такое?

— А как можно делать такое? — не поворачиваясь, ответил он. — Где ты была?

— Я просила маму предупредить…

— Она предупредила, — перебил он, — так где ты была?

— Если мама тебе говорила, то ты и так знаешь.

— Я хочу услышать, знаешь ли это ты!

Оля не знала, что делать. Еще полчаса назад она была готова гордо бросить ему в лицо всю правду. Но сейчас она инстинктивно пыталась уберечь свой брак. И ей было дико и странно видеть Сашу, с утра пьющего водку. В его спокойствии было что-то угрожающее.

— Не успели сговориться, — усмехнулся муж, видя ее смятение. — Варвара сказала мне, что ты не придешь ночевать. Решила, что у тебя встреча.

Она действительно так сказала матери, но почему та не придумала что-нибудь убедительное для Саши, как она ее просила? Ну как она могла так подвести ее!

— Да, встреча, — схватилась Оля за соломинку. — Собирались мои одногруппники по институту.

— Где?

— За городом, на даче. Там не было телефона, и я не могла тебе перезвонить позже.

Саша встал, медленно подошел к окну и присел на подоконник.

— Это ты сейчас придумала?

— Твое дело верить или нет. — Она устало села у стола, вдруг почувствовав страшную усталость. — Так получилось, я сама не ожидала…

— Может быть, — протянул он, скрестив руки на груди. — Но очень уж мне не понравилось, как твоя мать сообщила мне об этом. Она радовалась! Она же спит и видит, как ты разводишься со мной и вроде нее таскаешься по мужикам!

— Оставь в покое мою мать. Ее жизнь тебя не касается.

— Зато меня касается твоя жизнь!

Неожиданно зазвонил телефон. Оля сняла трубку.

— Оля, — услышала она взволнованный голос Олега, — Оля, что случилось? Ты так внезапно ушла.

— Я думала, что у меня заболела дочь…

— Думала?

— Да. Но ничего не случилось. Это мой муж так шутит.

— У тебя неприятности?

— Да.

— Я могу помочь?

— Нет. Прости, я не могу сейчас разговаривать.

— Это ты меня прости…

Она положила трубку и, подняв глаза, встретила вопрошающий взгляд Саши.

— Это он?

— Кто он?

— Мужик, у которого ты была ночью.

Ольга промолчала. Сашино лицо окаменело, губы стали белыми, на скулах заходили желваки.

— С кем ты была, сука?

Ольга задрожала от сдерживаемого гнева.

— С человеком, которого люблю.

В ту же секунду резкий удар по лицу сбил ее с ног. Она неловко упала, прямо с табуреткой, и ударилась головой о дверь кухни. Боль и страх она еще не успела ощутить, только крайнее удивление — как он посмел? Оля лежала на полу и удивленно смотрела на Сашу. Он казался таким большим, сильным. Быстрым движением он запрокинул бутылку, отпил водку прямо из горлышка и шагнул к ней. «Сейчас он меня убьет», — отстраненно, как будто констатируя факт, подумала она. Но он не ударил. Он нагнулся и взял ее на руки, прижал к себе так крепко, что ей стало больно. Оля и не пыталась сопротивляться. Саша бросил ее на кровать в спальне, сорвал одежду, разорвав на куски ее новое платье и красивое белье. Затрещала рубашка, посыпались пуговицы. Он отшвырнул брюки и стал жестко, жадно целовать ее лицо. Она чувствовала водочный запах, силу, с которой он сжимал ее. Эти неистовые, грубые ласки пугали не меньше, чем побои. Казалось, он хочет раздавить, задушить своими объятьями. Его большое тело навалилось так, что трудно было дышать… Она тихо всхлипнула сквозь сжатые губы. Саша сразу же оставил ее, лег рядом, обнял. Она ощущала его колючую щеку и то, как неистово бьется его сердце. И Оля тихо заплакала, чувствуя себя несчастной и униженной. Она поняла, что Саша вовсе не хотел ее унизить. Он пытался доказать, как любит ее. От этого Оля заплакала еще сильнее. Ей было так жаль и Сашу, и Олега, и себя, что она еще долго всхлипывала, уткнувшись в плечо мужа.

Вскоре они развелись. Виолетта Сергеевна не могла простить зятю синяка на лице дочери. Она стала его открыто игнорировать, взывать к Олиной гордости и к чувству собственного достоинства. Но Оля была не в состоянии что-то решить, она пребывала в каком-то оцепенении. Думала об Олеге, о Саше и то любила их обоих, то во всем винила. Саша стал болезненно ревнив, постоянно подозревал ее в неверности. Даже близость перестала быть для них такой желанной. Саша видел перемену в ней, и это злило его.

Но на развод подала она. Три раза их вызывали в суд, где Оля уверенно, подбадриваемая матерью, требовала развода, а Саша его не давал. На последнем слушании он просто заявил от злости, что его жена — потаскуха и, если разведется, будет вести аморальный образ жизни на глазах у малолетней дочери. Так что лучше он будет ее удерживать в рамках семейной жизни. Теща, естественно, все отрицала и указывала на факт пьянства и избиения.

В общем, после неоднократного полоскания грязного белья на глазах у всех и взаимных оскорблений, их развели. Виолетта Сергеевна облегченно вздохнула. Они остались одни в доме, без мужчин. Оле тоже стало легче, хотя иногда ночами ей не хватало Саши, его пылких и надежных объятий. Скучала и Лиза, но она была слишком маленькой, чтобы долго помнить…

Глава пятая

Инфляция, которая началась двукратным повышением цен в начале девяностых, за пять лет привела к полному обнищанию Олиной семьи и всех ее родственников. Они с мамой пребывали в постоянном недоумении: сначала растущая дороговизна удивляла, потом стала возмущать и, наконец, пугать. Но, как и большинство знакомых, они терпеливо ждали конца «этого безобразия». Но годы шли, а «безобразие» не прекращалось, наоборот — оно становилось нормой. В представлении Оли семья, имевшая в восьмидесятые годы на сберкнижке пять-десять тысяч, была зажиточной. Несмотря на рост цен, люди не стали снимать свои сбережения. Только очень немногие сообразили вложить их в дело. Большинство же ждало стабилизации в стране, а следовательно, и возмещения государством убытков, не понимая, что той страны, в которой они жили, уже нет, а новый строй меньше всего заинтересован во всеобщем равенстве. Оля утешала себя тем, что является свидетелем подлинно исторического события: перерастания социализма в капитализм. А вследствие этого происходило расслоение общества. Случалось так, что бывшие друзья прекращали общаться друг с другом только потому, что один стеснялся своей бедности, а другой испытывал в обществе обедневшего друга неловкость из-за своей состоятельности.

Люди, которые, как ее родители, проработали всю жизнь на государственных предприятиях и привыкли жить на получаемый заработок, лишились и работы, и зарплаты. Заводы, фабрики, исследовательские институты становились убыточными, простаивали месяцами и наконец закрывались. Жизнь день ото дня дорожала. Появилось много нищих, они бродили в поездах метро и электричек, сидели под магазинами и в подземных переходах. Для кого-то это был бизнес, кто-то умирал с голоду.

Особенно трудно стало жить скромным, честным, непрактичным людям, тем, кто не сумел быстро приспособиться к новым обстоятельствам. Такие могли заработать лишь тяжелым физическим трудом, и именно они чаще всего оказывались обманутыми. Фирмы, нанявшие их, долго не платили, а затем исчезали, так и не рассчитавшись с работниками. В тех государственных учреждениях, которые еще не закрылись, зарплату не выдавали иногда по полгода. В городах стали свирепствовать эпидемии гепатита, дифтерии, гриппа. Папа рассказывал Оле, что у него на работе с людьми иногда случаются голодные обмороки. Во многих семьях почти не ели мяса, дети не видели молока — как тут не заболеть? Двух зарплат, ее и мамы, не хватало даже на питание, и если бы не Антон и Саша, который регулярно передавал деньги для Лизы, то непонятно, как бы они жили.

Из окна своей комнаты Оля частенько видела двух худеньких интеллигентных старичков в приличных костюмах, при бабочках, которые по утрам разгребали тросточками содержимое мусорных баков возле нового красивого дома. Мысленно она назвала их «скрипачами». Ей представлялось, как они несут свой «улов» домой к маленьким старушкам-«балеринам», и к горлу подкатывал комок. Довели страну, сволочи. Кто эти сволочи, она точно не знала, знала только, что это те, кто там, наверху. Те, у кого есть возможность решать судьбу страны. Родители этих людей на помойках не роются. Их дети не считают, как ее Лиза, что самое вкусное на свете — сникерс.

В магазинах прилавки ломились от продуктов, здесь были и свинина, и куриные окорочка, и колбасы с сырами, и шоколад, и нарезанные тончайшими ломтиками, в симпатичных упаковках рыбные деликатесы. Дети из бедных семей завороженно рассматривали горы экзотических фруктов, которые не в состоянии были купить им родители.

А рядом проезжали «мерседесы» и BMW. Новые богачи покупали машины, дома и предприятия. Рестораны, кинотеатры, заводы, магазины, оздоровительные комплексы ждали своих хозяев — тех, кто сможет их купить. Появилось много новых бистро, кафе, ресторанов, казино и ночных клубов. И посетителей там хватало. Тут и там создавались фирмы, малые и совместные предприятия, которые испарялись так же внезапно, как и возникали. Инженеры, учителя, врачи стремились устроиться в частные клиники, гимназии, фирмы. Удавалось это далеко не каждому, а семью нужно было кормить. Вот и соглашались люди на любую работу, приносящую реальный доход. Некоторые ее знакомые стали «челноками» — ездили в Москву или в Турцию за товаром и продавали его потом у себя в городе. Кто-то просто работал на рынке на хозяина. Так или иначе, но в стране, где почти ничего не производили, почти все что-то продавали. Как грибы, облепили улицы коммерческие магазины. Под каждым большим магазином стояли толпы бабушек с сигаретами, женщин-лоточниц с бананами и апельсинами и еще много разного народу, торговавшего всем подряд: мясом и овощами, одеждой и аппаратурой, сантехникой и мебелью.

Вот так год за годом страна вечных очередей превращалась в страну продавцов. Оля отсиживала в своем исследовательском институте день за днем и, как все, ждала, что вот-вот повысят зарплату, вот-вот ее выплатят за позапрошлый месяц, вот пойдет она в отпуск… В общем, жила, как все, — надеждой, что жизнь сама собой наладится. А между тем стало страшно ходить по вечерам. У соседки убили сына прямо на остановке, когда тот возвращался домой после работы. Забрали пятьдесят долларов. Такова была нынче цена человеческой жизни. Люди начали уезжать за границу, но удавалось это далеко не всем. Кто-то едва не умирал с голоду, кто-то сходил с ума, а кто-то делал деньги. В стране стало невозможно жить, страшно рожать и неудобно умирать (похороны обходились родственникам в огромную сумму).

Оля, как это часто бывает, не слишком задумывалась над происходящим, пока окружающая жизнь не затронула ее непосредственно. Институт, где они с Машей работали, закрыли. Подругам пришлось искать работу. Однако это оказалось совсем непростым делом. Прежде всего потому, что устроиться по специальности было невозможно. И потом, Оля вдруг поняла, что не любит свою работу. Если бы все оставалось по-старому, она так и просидела бы до старости в этом институте: что-то делала, получала зарплату и не искала ничего нового. Однако теперь ей хотелось найти интересную и перспективную работу. Но где? Требовались люди определенных специальностей, да еще и с опытом работы: экономисты, бухгалтеры, менеджеры по продаже и рекламе, переводчики и т. п. Ничего из этого им не подходило, вернее, они не подходили. Идти работать официанткой, барменшей или продавцом Оле не хотелось. Оставалось предлагать себя в качестве секретаря-референта, хотя и здесь предпочтение отдавалось людям, имеющим соответствующую подготовку и опыт. Посовещавшись с Машей, Оля дала объявление в газету, и теперь их дни были расписаны по встречам. Они ездили на собеседования, звонили по объявлениям «Предлагаю работу» и ждали ответных звонков дома. Каждая из них была по крайней мере уже в трех фирмах, они оставили свои координаты, но предложений пока не последовало.

Первой получила приглашение Ольга. Сначала откликнулись на ее объявление, позвонив по телефону. Потом предложили встретиться около станции метро, потому что работодатель был из другого города и пока не имел здесь рабочего помещения. Это не насторожило Ольгу. Она никогда не сталкивалась с частными, негосударственными организациями и понятия не имела, какие там порядки. Поэтому она согласилась встретиться. Ее будущий начальник оказался невысоким тщедушным мужчиной. Молодой, лет тридцати пяти, прилично одетый и на дорогой машине. Ее немного удивило предложение сесть в машину, покататься. Зачем кататься, если нужно поговорить? Но, может быть, у богатых такие порядки? Он покатал ее по городу, рассказал о предстоящей работе. Все получалось как нельзя лучше — ей предлагали самой подыскать помещение для офиса, сделать ремонт и вскоре приступать непосредственно к делу. Место было как раз таким, о котором она мечтала, — интересное, с возможностью карьерного роста и с перспективой дальнейшего обучения языку и бухгалтерскому делу.

Она не могла поверить такой удаче. Немного смущало, что Роман Петрович, или как он просил называть ее — Рома, почти не расспрашивал ни о полученном образовании, ни о знаниях в той или иной области. Казалось, его вполне удовлетворил рассказ Оли о себе. Помня, о чем ее спрашивали на предыдущих встречах, она постаралась заранее ответить на всевозможные вопросы. Но, похоже, это ему не требовалось. Он в общих чертах объяснил, в чем будет заключаться ее работа, согласился выплачивать ей желаемую зарплату и заявил, что Оля ему подходит. На прощание они договорились, что Роман Петрович заедет за ней завтра и отвезет познакомиться с необходимыми документами. Оля, вполне довольная, сообщила Маше о своей удаче:

— Если не сорвется, это будет просто класс! А что у тебя?

— Мне предложили должность офис-менеджера в новой фирме, занимающейся оптовой продажей мебели. Компьютер и оргтехника, даже знание языка необязательно.

— Отлично, Машка!

— Пока испытательный срок, если еще подойду…

— Обязательно подойдешь. Ты же такая исполнительная!

— А чем будешь заниматься ты?

— Фирма будет оформлять документы людям, уезжающим за рубеж на ПМЖ.

— Не поняла, — засмеялась Маша, — куда?

— На постоянное место жительства. Вот я и буду заниматься конкретно этим. Меня, естественно, подучат, ознакомят с нужными документами. Поэтому я завтра поеду, а ты уж посиди с Лизой, а то мама с Антоном на даче.

На следующий день утром Маша уже была у нее. Олька готовилась к встрече. Оставалось всего двадцать минут. Она скромно накрасилась и оделась так, как, по ее мнению, должна была одеваться приличная секретарша: строгая черная юбка чуть выше колен, белая, безупречно отутюженная блуза, туфли на не очень высоком каблуке — красиво и удобно.

— Ты зачем волосы так прилизываешь? — удивилась Маша, увидев, как Оля собирает гладко зачесанные волосы в маленький узел. — Тебе так хуже, лицо кажется худым и нос выдается вперед.

— А он должен быть назад, — засмеялась Олька. — Так у меня деловой вид и я не выгляжу легкомысленной, — объяснила она.

Маша внимательно посмотрела на нее:

— Ты боишься?

— Скажем так, опасаюсь. Мне какой-то сон нехороший снился.

— Тогда не ходи.

— Вот еще, из-за сна потерять работу!

— Ну хотя бы адрес оставь. Куда едешь?

— Не знаю еще.

— Молодец, сама меня учила: куда ни идешь — оставляй координаты.

— Какие там координаты! Он же из другого города. Вот есть только визитка, я написала на ней номер его машины. — Оля чмокнула Лизу, махнула Маше и убежала.

Роман Петрович опоздал на пятнадцать минут. Оля уже решила, что над ней подшутили. Место, где они договорились встретиться, было открытым — ни деревца. Она стояла под палящим солнцем, вся мокрая от пота в синтетической блузке. Внезапно длинная сверкающая машина вынырнула из потока транспорта и притормозила рядом. Дверца распахнулась.

— Здравствуйте, Оля. Извините. Непредвиденные обстоятельства — позвонил замминистра, пришлось срочно с ним встретиться. Давно меня ждете?

— Не очень.

— Вот. — Он сунул ей визитку, где под фамилией было указано: «Заместитель министра по…», дальше читать Оля не стала.

— Я понимаю, — ответила она, подумав: «Странно, он словно оправдывается. Извинился, и ладно».

Какое это облегчение — после такой жары оказаться в удобном кресле автомобиля, плавно скользящего по ровному шоссе, чувствовать, как твое разгоряченное тело остывает под легкими прохладными волнами из кондиционера, а негромкая музыка создает приятное ощущение, будто ты отправляешься в другой, лучший мир. Когда она разбогатеет — обязательно купит себе такую же шикарную машину.

Они поговорили о предстоящей работе, о перспективе подобного агентства. Роман сказал, что присмотрел помещение для офиса, и в ближайшие дни они туда съездят. Оля была разочарована. Почему не сегодня? Ей хотелось приступить к работе немедленно.

— Сейчас мне нужно срочно связаться со своим городом — важный разговор, а потом поедем, заберем документы. Несколько дней тебе хватит, чтобы разобраться с ними?

— Вполне.

Вот оно — начало новой жизни. Это ее шеф. Он вполне респектабельный, сдержанный. Он совсем не рассматривал ее, как это делали мужчины во время предыдущих собеседований. И в первую встречу, когда она была в длинном обтягивающем платье, и сегодня, когда мелькнули ее голые коленки, пока она садилась в машину, он, казалось, не обратил на это никакого внимания. Это успокаивало и вместе с тем задевало ее женское самолюбие. Конечно, она сделала прическу, которая ее немного старит, но юбка все-таки достаточно короткая, чтобы он мог заметить, какие у нее потрясающие ноги.

«О, эти женщины! — воскликнет читатель-мужчина. — Они сами не знают, чего хотят». А женщины считают, что мужчина должен восторгаться женщиной, но не настолько, чтобы она боялась сесть в его машину.

Так что Олю немного огорчило, но и успокоило поведение Романа. Владельцы подобных машин, решила она, наверняка имеют возможность выбрать девушек и с более совершенными ногами.

Горячий влажный воздух улицы затрепетал под первыми крупными каплями внезапно хлынувшего летнего ливня. Они едва успели скрыться в парадном и войти в квартиру на втором этаже, как бурные потоки воды полились с такой силой, что, казалось, через час весь город утонет в пенящемся теплом водовороте. Оля стояла у окна, наблюдая за разгулявшейся стихией. Такой ливень! Этого следовало ожидать после подобной жары. Она слышала, как в коридоре набирал номер, пытаясь дозвониться, Роман, и смотрела во двор, заросший такой густой и высокой травой, словно ее год не косили. Из-за этого земля казалась неправдоподобно близко, хотя она стояла на балконе второго этажа старого, с высокими потолками дома.

— Налить тебе колы? — Роман зашел в комнату с бутылкой кока-колы и плиткой шоколада.

— Давай. Дозвонился?

— Нет. Линия занята. — Он налил в стакан кока-колы и подал Оле. — Ты не торопишься?

— Нет. — Лучше бы она этого не говорила.

Роман присел рядом и стал что-то рассказывать о составлении контракта. Внезапно он остановился и внимательно поглядел на нее:

— Оля, ты очень щепетильная?

Она моментально все поняла и внутренне напряглась:

— Да.

Роман вдруг опустил голову ей на колени, и она увидела, какие редкие волосы у него на голове. Его жест был предельно понятным. Ей стало противно. Она всегда была разборчивой в связях и не собиралась спать с первым встречным. Оля отодвинулась и встала:

— Ты поэтому меня сюда привез?

— Ну что ты, мне действительно будут звонить сюда.

Но она уже не верила ему. Случилось так, как все рассказывали. И зачем она зашла в эту квартиру? Еще оставалась надежда достойно ретироваться. Она сделала шаг к двери, но внезапно оказалась в его объятиях. Попыталась отстраниться, но Роман держал ее очень крепко. Оля стояла, отклонившись, стараясь не класть руки ему на плечи, чтобы сама поза объяснила ее нежелание.

— Отпустите, Роман Петрович, мне неприятно ваше поведение. Отпустите! — уже всерьез закричала она, почувствовав, что он с силой опускает ее на диван. Его рука полезла ей под юбку, неприятно заскользила по голой ноге. Собрав все свое отчаяние, она так оттолкнула его, что он даже опешил.

— Не делай больше этого, — сказал он со скрытой угрозой.

Задыхаясь от бессилия и пытаясь увернуться от его рук, она стала говорить, все еще надеясь на его благоразумие:

— Я… была… о вас… такого мнения… Неужели это все… работа эта… документы. Этого ничего нет! Все только для того, чтобы заманить меня сюда!

— Ну, почему, — бормотал он, снова обнимая ее и пытаясь раздеть.

— Но как же мы сможем после этого работать! Дали бы время хотя бы привыкнуть к вам! Я не могу так сразу, — кричала она, не зная, какие аргументы могут на него подействовать. Но он уже перешагнул грань понимания, его сознание сузилось до одной мысли. Они яростно боролись. Роман так прижал ее к дивану, что она не могла освободить руки, а он тем временем пытался раздеть ее, поцеловать. Оля стала отбиваться ногами — раздался треск рвущейся юбки, и ей удалось оттолкнуть его. Он был устрашающе спокоен:

— Я ведь тебе сказал…

Олина рука упала на утюг, стоящий рядом с диваном. За несколько секунд она сделала два поразивших ее открытия. Первое: оказывается, любой мужчина, даже невысокий и тщедушный, как этот, все равно сильнее ее. Второе: ударить утюгом по голове живого человека она не может. И мужчина, поняв это, отобрал утюг. Ольга расплакалась:

— Не надо, пожалуйста, не надо!

Это на него тоже не подействовало, он по-прежнему пытался раздеть ее. Оля вырывалась, руки болели, слезы текли по щекам.

— Отпусти! Дай мне успокоиться! Я сама разденусь.

Он отступил, тяжело дыша:

— Раздевайся.

— Сейчас. — Она пробовала потянуть время. — Дай мне попить. — Он налил стакан, протянул ей. Прикрыв глаза ресницами, она медленно пила. До двери не добежать, а добежит — не успеет открыть. Не отбиться, не упросить. Значит, остается окно. Она вспомнила, какая высокая за окном трава. Но она ведь так боится высоты! «Господи! — мысленно взмолилась она, — дай мне сил!» Оля поставила стакан на стол, и он тут же шагнул к ней.

— Не надо. Я сама. — Теперь, когда решение было принято и выход найден, главное — набраться смелости осуществить задуманное.

— Раздевайся. — Он сказал это спокойно, но властно, он не просил, он приказывал. Это было то, что нужно. Сам того не сознавая, он помог ей решиться. Страх захлестнула злость — да кто ты такой, чтобы мне приказывать!

— Сейчас, — сдержанно проговорила она и подняла узкую юбку так, чтобы та не сковывала движений ног. Снова взяла стакан и поднесла к губам. Дальше все произошло так, словно это не она, а кто-то другой внезапно сделал стремительный шаг к балкону. Оля прыгнула, повисла на одной руке, чтобы смягчить падение, и приземлилась на поросший травой склон. Она не почувствовала боли и помчалась под ливнем по незнакомой улице.

Глава шестая

Ольга не могла поверить в то, что это произошло с ней — такой умной, такой осторожной. Когда она наконец добралась домой, в грязной, разорванной по шву юбке, насквозь промокшая, со спутанными волосами, у нее началась истерика. Маша достала початую бутылку коньяка, плеснула в два бокала. Они выпили, и, закурив, Оля стала успокаиваться.

— Господи, ну какая же я дура, Машка, — причитала она.

— Дура, — спокойно согласилась Маша, — ты видела, какая у тебя рука?

Оля подняла левую руку — с внутренней стороны кожа была содрана до синевы, очевидно, сообразила она, о доски балкона.

— И туфли так разбила — выкинуть, — продолжала Маша. — Но главное, неужели ты не понимаешь, что могла разбиться! Или покалечиться! Хорошо, если бы ногу только сломала, а если позвоночник?

Оля нервно затянулась:

— Ты хочешь сказать, что у меня был другой выход?

— Да.

— Какой?

— А ты не догадываешься?

Ольга покачала головой.

— Я бы не смогла. А ты?

— Да уж не прыгала бы…

Теплая ванна и коньяк приятно расслабили тело. Ольга лежала, погрузившись по шею в воду, и сама не верила тому, что такое могло произойти с ней. Может, Маша и права — прыгнув, она рисковала больше. Но стоило ей вспомнить его глаза и «раздевайся», как она переставала о чем-то жалеть. Реакция Маши понятна, она всегда подчинялась обстоятельствам, но Оля так не могла. Вечером, когда Маша ушла, а Лиза уже лежала в постели, приехал ее бывший муж. Саша появился на пороге, такой большой, сильный и надежный, что Оля не раздумывая бросилась в его объятия.

…Она лежала, глядя в темноту и прислушивалась к ровному дыханию Саши. Это случилось впервые за два года их развода. Просто в сложившейся ситуации ей необходимы были поддержка и понимание. Маша считала, что таков мир бизнеса и, раз решила войти в него, нечего разыгрывать из себя недотрогу. Раньше Олька с ней соглашалась. Но когда дошло до дела, поняла, что не может, просто не может. Это гадко, думала она, гадко и унизительно. Вот Саша ее понял. Она расплакалась у него на груди и все ему рассказала.

— Зачем ты бродишь на приманку мужикам? — спросил он. — Что, денег не хватает?

— Я не работаю уже два месяца, и маме давно не платят…

— А так не скажешь. — Саша оглядел комнату, в которой они сидели. — Ремонт сделали?

— Это все Антон. — Оля пожала плечами. — Он маму одевает, ну и продукты, и всякое такое.

— Все тот же Антон?

— Все тот же…

— Не женятся?

— Ты ведь знаешь маму.

— Знаю… — Саша помолчал, что-то обдумывая. — Я теперь буду работать в городе, так что смогу чаще привозить деньги. И больше.

Ольга молчала, не зная, что ответить. Ведь это она его выставила. Она и мать. После развода он уехал к родителям, в другой город. Приезжал редко, привозил Лизе подарки и деньги. На алименты Оля не подавала, а Саша никогда не присылал денег — всегда привозил сам. Вот и сейчас он положил на стол деньги и куклу Барби. У Оли заныло сердце, когда она увидела, как обрадовалась дочка папе. Все время, пока они разговаривали, она вертелась на руках у Саши, щупала заклепки на его кожаной куртке, заглядывала в глаза, задавала кучу вопросов. Карманы ее пижамки были полны ее любимыми сникерсами, но она забыла об этом.

Они так похожи, подумала Оля. Лиза действительно была очень похожа на отца. Такая же смугляночка, с шелковистыми каштановыми волосами и круглыми карими глазами. Впервые Оля подумала о том, что девочка и характером не в нее. И возможно, она никогда не простит матери того, что та так бездумно лишила ее отца.

— Нет, — махнула головой Оля, продолжая прерванный разговор, — мне все равно нужно искать работу. Не можешь ведь ты всю жизнь содержать нас.

— Здесь мой ребенок, — только и ответил он.

Наверное, потому что мамы не было, создавалось впечатление, будто Саша никогда никуда не уходил, всегда жил с ними. Он немного повозился с Лизой, потом всей семьей поужинали и, когда девочка уснула, а они сидели у мерцающего телевизора, Саша обнял ее. Ольга снова заговорила, стараясь словами выплеснуть свой испуг и обиду. Он слушал ее, не перебивая, и она чувствовала, что он одобряет и поддерживает ее. Его объятия успокаивали, утешали. Как ей не хватало их все это время! Зачем только она настаивала на разводе? Саша казался ей повзрослевшим и немного уставшим. Он был аккуратно пострижен и чисто выбрит, в модной светлой рубашке, выгодно оттеняющей его смуглую кожу и подчеркивающей красивую мускулатуру плеч. Всем телом она ощущала глухие удары его сердца. Ей было так хорошо и спокойно рядом с ним. Она подняла голову, всматриваясь в глубину его темных зрачков, и, движимая нахлынувшим желанием, нерешительно поцеловала его. Он ответил таким страстным и умелым, пожалуй даже слишком умелым, поцелуем (раньше он так не целовался, ревниво подумала она), что у нее закружилась голова.

Потом она лежала счастливая, умиротворенная. Мамина спальня утопала в сумерках, только окно слегка светилось мягким серым светом. Она видела силуэт Саши, полулежащего рядом. Он молча курил в темноте. «Мама будет в шоке», — подумала Оля и улыбнулась. Ненавистный зять спал в ее постели, да еще и курил там, где даже она не смела. Ольга придвинулась и села рядом с Сашей. Его рука скользнула по ее обнаженному плечу.

— Тебе хорошо? — спросил он.

— Да, — ответила она и, не выдержав, спросила: — У тебя после меня много было женщин?

— А у тебя?

Оля смолчала. После Саши у нее никого не было, но говорить об этом не хотелось. Однако он и так все понял. Потушил окурок и повернулся к ней:

— Ну, и чего ты добилась своим разводом? Я еще понимаю, если бы мы развелись, потому что у тебя кто-то был. Или если бы я пил или бил тебя. А так — бестолковый развод. Только чтобы порадовать твою мамочку.

…Сейчас он спал, а Ольга лежала и думала о том, что совершила ошибку. Пусть она и не знала толком, любит ли его, но ведь никого другого у нее нет. Олег больше не приезжал, не писал, не звонил, да она и не хотела этого. Действительно, она просто послушалась мать и разбила собственную семью. А теперь оказалось, что, когда ей плохо, ей нужен именно Саша и никто другой.

Когда она проснулась, рядом никого не было и ничто не напоминало о его визите. Ни на кухне, ни в ванной. Никаких следов: ни забытой зажигалки, ни немытой чашки. Он встал, оделся и ушел. Так уходят из чужого дома, от случайной женщины. Никакие, даже самые безжалостные слова не сказали бы ей об этом так явственно, как внезапно опустевшая квартира. Оля неприкаянно слонялась по комнатам, нечесаная, неумытая.

Она покормила дочь, погуляла с ней в сквере, зашла в магазин, но тягостное настроение не проходило. Ей было тоскливо и одиноко. Позвонила Маша, обещала забежать завтра. Потом — мама, сообщив, что задержится еще на день. Оля была даже рада — никого не хотелось видеть. Полдня она провалялась у телевизора, стараясь заполнить голову чужими судьбами, но нескончаемые сериалы раздражали псевдостраданиями и однообразностью сюжетов.

Вечером, уложив Лизу, она с тоски накурилась до одури и решила никогда больше так не распускать себя, не давать воли чувствам. Мама права, с мужчиной нельзя слиться духовно надолго. Как бы ни было хорошо, придет время, когда он непременно оттолкнет тебя, всегда найдется что-то важнее: работа, увлечения, друзья или другая женщина. И последнее, как ни парадоксально, — наименее опасно. Женщина — всего лишь женщина, как и ты, она так же надоест, как и ты, тогда как все другое для мужчин гораздо важнее. Но «все другое» женщины терпят, и только измена задевает их, как будто каждодневное пренебрежение лучше. Все это мама часто говорила ей, но Ольга особенно не задумывалась, ей казалось, что это не касается ее ни в какой мере. А теперь она вспоминала мамины слова. Нельзя быть до конца откровенной с мужчиной, откровенной и преданной. Рано или поздно привязанность он назовет назойливостью, забота будет раздражать, внимание — утомлять. Женщине нельзя быть слабой, во всяком случае долго, все слабое вызывает презрение, а вот силу всегда уважают, неважно какую.

Ольга сидела на кухне в клубах дыма, отблеск уличных фонарей тускло освещал небольшую комнату, тени от кухонной мебели казались причудливыми призраками, которые оживали при свете фар проезжающих машин. Она считала себя умнее, выше мужа, а теперь сходит с ума только потому, что он ушел по-английски. Она прекрасно обходилась без Саши почти два года и вдруг из-за одной ночи решила, что не может жить без него. Ольга вспомнила прошедшую ночь, но уже не почувствовала прежнего волнения, настолько утомили ее собственные грустные мысли.

И когда на следующий день зашел Саша, Оля была ровной, спокойной, обыденной, такой же, как всегда, когда он заезжал повидать Лизу. Она лишь недоуменно подняла брови, когда он предложил ей еще денег.

— Это за что? Ты уже дал больше, чем обычно. Я смогу одеть Лизу на год вперед. И вообще я вполне способна сама о нас позаботиться.

Если он и был раздосадован или удивлен, то не подал виду. Он оставался тем же непробиваемым Сашей, которого она знала.

— Как хочешь, но учти: теперь я буду бывать у вас чаще, так что предупреди Варвару (так он за глаза называл тещу). Не хочу, чтобы Лиза в чем-нибудь нуждалась из-за ваших амбиций.

Господи! Амбиций! С ума сойти можно! Да раньше Саша даже такого слова не знал. Оля с трудом сдержала улыбку.

— Надеюсь, ты не против, чтобы я чаще видел дочь?

— Нет, конечно.

К Оле снова вернулось хорошее настроение. Пусть говорит что хочет, но ему не убедить ее, что он будет приезжать исключительно ради Лизы. В сущности, он спрашивал, не против ли она видеть его чаще.

— Приходи, когда хочешь, маме я все объясню.

Вот так Саша стал бывать у них почти каждую неделю, а иногда и чаще. По выходным он часто возил их за город, на озеро. Оле нравилось проводить время с ним и Лизой. Близости между ними она больше не допускала, как будто провела невидимую черту, за которую их отношения не должны были заходить. И он, казалось, принимал установленные правила. Оля открывала в нем все новые качества. Она наконец разглядела человека, с которым прожила несколько лет бок о бок, и теперь оценила его ум, щедрость, такт и выдержку. Как прежде, он был немногословен, но иногда довольно толково рассказывал ей о разных интересных вещах, в которых она вообще не разбиралась. И хотя Ольга уверяла, что содержать ее Саше не придется, получалось, что живет она за его счет. Работу она так и не нашла, правда, ей предложили место секретаря за восемьдесят долларов в месяц в одной маленькой фирме рядом с домом, но только с сентября. Так что оставшийся месяц она решила отдохнуть и побыть с дочкой и… с Сашей.

Новый этап в их отношениях приятно волновал ее. Мама, удивленная частыми визитами бывшего зятя, собиралась, очевидно, сказать что-то нелестное, но Оля так выразительно на нее глянула, что Виолетте Сергеевне оставалось лишь недоуменно поджать губы. А вообще-то матери было не до нее, она порвала с Антоном. У нее появился новый воздыхатель, роман был в самом разгаре, они даже собирались уехать на море, так что разбираться в жизни дочери было некогда, чему Ольга была только рада. Сейчас она не снесла бы категоричных маминых суждений. Единственным человеком, с которым она могла поговорить, была Маша. Она не давала советов, да Оля в них и не нуждалась. Более благодарного слушателя, чем Маша, у нее не было. Та действительно умела слушать, тогда как Оля никак не могла научиться этому нехитрому искусству и всегда стремилась вставить свое.

Как всякий невнимательный собеседник, она помнила свои вопросы, но забывала, что на них отвечали.

— Ты просто любишь его, — высказала свое предположение Маша.

— Я не знаю. Лиза любит, это точно. Но теперь я боюсь завязнуть в нем. Мне было так плохо после той ночи.

— Он как-то объяснил свой внезапный уход?

— Сказал, что проспал, опаздывал на работу и пожалел меня будить.

— Так это ведь здорово, что пожалел!

— Значит, я просто мнительная дура.

Лето проходило с невероятной быстротой. А Олина жизнь была размеренной и спокойной. Мама уехала на море со своим новым другом. Маша вышла на работу, и виделись они теперь редко. Впервые у нее появилось много времени для дочери и дома. Поначалу она с удовольствием окунулась в домашние дела. Но когда все было выстирано, выглажено, начищено и убрано, ее энтузиазм несколько угас и она стала заниматься с Лизой: учить буквы и цифры, рисовать, лепить. Ее предположения подтвердились — Лиза была родной дочерью своего отца: спокойной, малоразговорчивой и как будто обо всем имела собственное мнение, хотя и не торопилась его высказывать.

Ее круглые темные глаза хранили непроницаемое и неопределенное выражение, она не была похожа на нее, и Ольга начала бояться, что никогда не будет понимать своего ребенка. Зато с Сашей у дочери было полное взаимопонимание, и иногда, когда они смотрели вместе картинки в книжке или дурачились, Оля испытывала легкие уколы ревности. И когда только Саша успел завоевать упрямое и гордое сердечко дочери? Тем не менее она была рада его визитам. Он никогда не навязывался, целовал при встрече или прощании, обнимал за талию, когда они гуляли с Лизой в парке, но все равно всегда держался несколько отчужденно. Ольга вела себя так же, но часто ощущала невольный трепет, как будто его обманчиво-мягкое спокойствие таило в себе нечто большее.

Глава седьмая

Маша шла на работу. Теплое летнее утро обещало знойный день. Хорошо, что у нее в офисе всегда приятная прохлада, работает кондиционер. Ей нужно быть на работе к девяти, но Маша вышла раньше, чтобы спокойно дойти до метро, не садясь в душный автобус. Она работала уже вторую неделю, и ей очень нравилось ее место. Прежде всего потому, что оно вынуждало все время следить за собой. Теперь она не могла позволить себе сломанный ноготь или синяки под глазами из-за плохо проведенной ночи. Это пока не надоело ей, и работа еще казалась постоянным праздником. Она всегда была нарядная, ухоженная, приветливо-улыбчивая. Поначалу, после приключения с Олькой, Маша с опаской относилась к своим коллегам, особенно к шефу, ведь она была единственной женщиной в коллективе, если не считать приходящей пожилой бухгалтерши. Но со временем она привыкла и совершенно успокоилась. У нее был очень хороший коллектив, ребята-менеджеры помогли ей освоиться с компьютером. Один из них, Миша, поначалу редактировал ее переводы, пока она восстановила забытые знания английского. Все опекали ее, угощали то конфеткой, то яблоком. Ее непосредственный начальник был немного суховат, но тоже нормальный дядька. В общем, все складывалось хорошо — работать было интересно, приятно, и главное, появились какие-то деньги. Первый месяц ей платили каждую неделю по двадцать долларов. После постоянного безденежья это казалось Маше настоящим богатством. Ее родители, конечно, помогали, как могли, в основном — продуктами, но за последние месяцы даже квартплата стала серьезной проблемой.

Иногда Маша думала, что мог бы помочь Андрей. Но он то ли действительно не замечал ее бедственного материального положения, то ли просто не желал его замечать. Последнее время они виделись редко, и ей не хотелось омрачать эти встречи разговорами о своих проблемах. Хотя, глядя иной раз на дорогую коробку конфет или на роскошный букет роз, она с досадой прикидывала, сколько необходимых вещей можно было бы приобрести на такие, в сущности зря потраченные, деньги. Изредка он привозил и продукты, но это, как правило, были деликатесы: икра, креветки, салями. Их отношения не были все же настолько близкими, чтобы Маша могла пожаловаться ему на материальные трудности. Она любила его, но так, как белошвейка может любить графа, — преданно, нежно, боясь потерять из-за неосторожного слова или действия. Андрей оставался для нее человеком из высшего общества и относился к ней совершенно так же, как в самом начале: внимательно и чуточку отчужденно. Ему нравилась Маша такой, какой он ее знал, — ненавязчивая, ласковая, живая и легкая, ничего не требующая, всем довольная. Как только он замечал, что появляются какие-то сложности в их отношениях, то просто исчезал, иногда на несколько недель. А когда вновь появлялся — Маша была так рада, что не приходилось ничего объяснять.

Маше, как любой женщине, конечно, хотелось спросить, где он пропадал, но она почему-то не смела. Иногда во время таких вот его отлучек она приходила в отчаяние, думая со злостью, что она ему ведь даже не любовница, а так, девушка на ночь. Любовницу по крайней мере обеспечивают и предупреждают об исчезновении. Но ей не оставалось ничего другого, как терпеть и есть целый день хлеб с оставшейся после его визита икрой, потому что не было денег на что-то другое. Пока у Маши не было работы, она могла бы принять от него денежную помощь, хотя в глубине души и поеживалась от мысли, что ей могут платить за любовь. Вот почему новая работа так вдохновляла и радовала. Теперь она могла просто любить и быть любимой, не думая о бытовых сложностях. День сегодня у Маши выдался легкий. Александр Николаевич (так звали ее шефа) отправился в банк. Менеджеры разошлись по своим делам. Бухгалтер тоже уехала с шефом, так что Маша осталась одна, не считая охранника. Она быстро сделала необходимые дела и сейчас просто сидела у телефона и играла в пасьянс на компьютере. Ей почему-то вспомнилось прошедшее воскресенье, которое она провела с Ольгой и ее семьей.

Они ездили на озеро со смешным названием Свин, из-за чего его окрестили Свинкой. Но Свинка не оправдывала своего названия — озеро было чистым, с ровной линией песка у воды и свежей травой под раскидистыми ивами. Маша давно так не отдыхала. Весь день они жарились на солнце, плавали, пили пиво и болтали с Ольгой. Саша участвовал в их разговорах мало, в основном играл с дочкой. Маша раньше его никогда не видела и теперь была удивлена.

По рассказам Ольги и ее мамы она представляла его другим. Вопреки их нелестным отзывам, она нашла его очень симпатичным. «Непонятно, что Ольке нужно?» — недоумевала она. Маша ей просто завидовала. Такой парень! Молодой, красивый, не пьет. А как любит Лизу!

Ее бывший муж никогда даже не подходил к ребенку. Павлик был тогда совсем маленький. И после развода ни разу не приехал его повидать. Наверное, и забыл, что у него сын есть. Маша горько усмехнулась. Будь у нее такой муж, как Саша, она никогда бы не развелась, хотя бы ради ребенка. Олька просто с жиру бесится! Это все воспитание. Машина мама нажилась одна, матерью-одиночкой. А что это значит в маленьком поселке! Чего только Маша не наслушалась в детстве: и «байстрючка», и «нагулянная». Как она гордилась и гордится своим отчимом, как любит его. Да он лучше любого отца! Мама научила ее ценить семью. Вот почему она столько терпела своего мужа пьяницу, и если бы не папа, то и сейчас терпела бы.

А Виолетта Сергеевна своей богемной жизнью не могла внушить дочери уважение к прочному браку. Маша недолюбливала мать своей подруги, хотя та как будто относилась к ней хорошо. Любила посидеть с ними, поговорить за кофе, коньячком, сигаретами. Маше казалось, что мать взрослой дочери не должна так себя вести. Чтобы ее мама курила или обсуждала с ней мужчин! Так что в этом она полностью поддерживала Сашу. Мама должна быть примером во всем. Маша никогда не курила при сыне, не говорила плохих слов — нельзя показывать детям плохой пример. Саша прекрасный муж — Олька просто дура. Как сейчас, она видела его выходящим из озера. Темный загар делал его похожим на жителя какой-нибудь солнечной страны — грека или итальянца. Широкие, с красивой мускулатурой плечи, живот с квадратиками мышц, узкие бедра, стройные ноги. Когда Саша выходил, отфыркиваясь, из воды, на него засматривались все женщины на пляже. А он, казалось, этого не замечал, потягивался с ленивой грацией крупного красивого зверя и зарывался вместе с Лизой в горячий песок. На всем свете для него сейчас существовала только одна женщина — эта маленькая загорелая девочка. Но от Маши не укрылись и взгляды, которые он иногда бросал на Ольгу. Странно, но они волновали ее больше, чем ту, которой предназначались.

…Олька выскочила из воды и помчалась по песку, убегая от смеющейся Лизы. Она легла на полотенце рядом с Сашей, и оба рассмеялись, глядя на дочь, неловко шлепнувшуюся носом в песок. Оля показалась ему сейчас такой близкой, доступной, что он, все еще, смеясь, склонился к ее лицу, и глаза их встретились. Смех замер у нее на губах, когда она увидела так близко его лицо. Неожиданно испугавшись того, что сейчас может произойти, она тихо сказала:

— Не надо, Саша…

Он отвернулся, и она не увидела боли и досады, промелькнувших в его лице. Но Маша, ставшая невольной свидетельницей этой сцены, заметила это, когда глаза Саши натолкнулись на ее полный сочувствия взгляд. Ночью Маше приснился выходящий из воды Андрей. Он подошел близко, наклонился ее поцеловать, и она увидела смуглое лицо Саши.

…Маша помешивала ложечкой чай, поглядывая из-под опущенных ресниц на Ольгу. Сказать или нет? Можно считать, что это касается только ее, но все-таки Олька ее подруга. Оля готовила у плиты, в комнате возились дети — Маша привезла Павлика на выходные. Сегодня они сходили с малышами в зоопарк и покатали их на карусели. И Маша весь день мучилась: сказать или нет?

— Знаешь, Оля, я думаю, тебе следует знать, — неуверенно начала она.

— Знать что?

— Помнишь, когда мы последний раз ездили на природу, Саша отвез вас, а потом — меня…

Ольга промолчала, но сердце неожиданно тревожно застучало. Она не повернулась к Маше, помешивая в кастрюльке.

— Помнишь? — снова протянула Маша.

— Ну?

Маша нервничала. Она не видела Олькиного лица. Оказалось, что сказать это так, как она собиралась, — легко, с юмором, не просто. В темном стекле окна она видела силуэт подруги. Внезапно Олька показалась ей очень красивой — тонкий профиль на фоне ночного неба, изящная линия подбородка, переходящая в очертания шеи. Что-то было в этой красоте надменное, бросающее вызов Машиной простоте. И у Маши возникло непреодолимое желание стереть это уверенное отражение. Она продолжала смущенным тоном, притворно скромно опустив глаза, чтобы скрыть их победный блеск.

— В общем, он напросился на чашечку кофе. Мне неудобно было отказать. Мы посидели у меня, поговорили о жизни. В частности, о ваших отношениях…

Оля молчала и продолжала помешивать, только поза стала чуть напряженнее.

— Потом он стал говорить всякое. Ну, что я ему нравлюсь и все такое. Полез с поцелуями. — Маша покраснела, она чувствовала себя все неуютнее.

Ольга наконец выключила плиту и повернулась к подруге:

— Каша готова, зови детей.

Глаза Маши округлились:

— Но… Я думала… ты что-то скажешь… по этому поводу.

Оля со спокойной улыбкой подняла брови:

— Маша, это твое дело. Зачем ты все это мне говоришь?

— Пойми, я не могла не сказать тебе. Ведь ты моя подруга. А Саша твой муж, хоть и бывший.

— Что же ты не вспомнила об этом раньше, до того, как целоваться с ним?

— Мне стало жалко его, он к тебе так… а ты… Я бы никогда не бросила такого мужа. А ты и «сама не гам, и другому не дам».

— Ладно, бери, если я «не гам», а тебе приспичило. Конечно, я совсем не в восторге от того, что мой бывший муж и лучшая подруга улеглись в одну постель, но мешать этому я не собираюсь…

— Я не спала с ним! — запальчиво перебила ее Маша. — Я не смогла бы этого сделать именно из-за тебя! Понимаешь?

Ольга пожала плечами и пошла за детьми. В их присутствии разговор не возобновлялся, и хотя Маша несколько раз пыталась продолжить его, Ольга каждый раз устало, но твердо останавливала ее. Только когда дверь за подругой захлопнулась, она дала выход своему отчаянию.

Ну почему они все такие? И Машка не исключение. Нет, мама права: лучшие подруги — первые предательницы. Жалко ей стало! А меня не жалко? Хоть бы не рассказывала. Мало ей Андрея! Сашка, может, специально так сделал, чтобы заставить меня ревновать. А Машка, видно, решила поразить мое воображение: вот, мол, какая я неотразимая штучка, все к моим ногам падают. Оле стало противно. Сама она и не думала уводить у подруги Андрея, хотя это было легче легкого. Он давно уже недвусмысленно давал понять, что она ему нравится. Но ведь он был парнем Маши! Оля чуть не заплакала, но не из-за Саши. Ей было жаль глупую Машку и их внезапно разрушившуюся дружбу. Они больше не подруги, и Сашу Машка не получит, а вдобавок и Андрея потеряет. За все в этой жизни надо платить.

При следующей встрече она с деланной доброжелательностью сказала Саше, что одобряет его выбор, что Маша — прекрасный человек и симпатичная девочка, она, несомненно, заслуживает лучшего, чем ее бывший муж пьяница и женатый любовник. Но провести Сашу ей не удалось. Он подошел сзади и обнял ее так, что она задохнулась от волнения.

— Не ревнуй, Олька, — прошептал он, — я люблю только тебя.

— А целуешь моих подружек, — не удержалась она.

— Больше не буду, — засмеялся он и поцеловал ее.

С Машей они продолжали общаться, звонили, заходили друг к Другу, но Ольга уже вычеркнула ее из списка друзей. Прежде она принимала ее со всеми недостатками и, несмотря на них, Маша все равно ей нравилась, теперь же она не воспринимала ее и со всеми своими достоинствами Маша ей не нравилась. А Маша мучилась из-за своей недавней оплошности и всячески пыталась ее исправить. Хорошо подумав, она поняла, что поддалась низким чувствам. Она ничего не должна была позволять Саше и тем более рассказывать об этом подруге. Поэтому она была благодарна Оле за то, что та не стала явно относиться к ней хуже и не понимала, что Ольга не простила ее, потому что вообще не умела прощать.

Вскоре Саша увез Лизу к своим родителям. Он предложил поехать всем вместе, но Оля отказалась. Она не знала пока, как ей следует вести себя с его родителями. Их отношения с Сашей снова стали близкими, но все же не вполне определенными. И, поскольку на несколько дней она была предоставлена самой себе, то Маша решила пригласить подругу в гости. И тут уж Оле ничего специально не пришлось делать, все было ясно и так. Маша, судя по всему, уже надоела Андрею. Это было видно по его рассеянно-скучающему виду, он сидел так, будто отбывал повинность, и все время поглядывал на часы. И тем не менее старался быть вежливым и предупредительным с Машей.

В общем, вечер был ужасным: Олька отмалчивалась, Андрей скучал, и только Маша пыталась быть веселой и предупредительной хозяйкой, чтобы развеселить любимого и загладить вину перед подругой. Олька не понимала, зачем она пришла сюда. Как она раньше могла общаться с этими людьми, каждое слово которых отдает ложью, а от их «любви» за версту несет фальшью! Наконец она поднялась, сказав, что устала и хочет домой. Лицо Маши выразило искреннее огорчение:

— А торт с чаем? — Она беспомощно оглянулась на Андрея. — Могла бы еще посидеть…

— Вы и сидите, а мне пора.

— Мне, к сожалению, тоже. — Андрей ободряюще улыбнулся Маше. — Я тебе позвоню…

Ольга метнула быстрый взгляд на Машу, но увидела в ее глазах лишь простодушное выражение. Невольно ей стало жаль бывшую подругу, потому что она поняла: Андрей больше не позвонит.

Вечер пахнул на них неожиданно теплой свежестью. У Ольги сразу поднялось настроение. Захотелось вдохнуть полной грудью. Удержать щекой нежное дыхание ветра. Засмеяться. Просто так. Как можно было сидеть два часа взаперти, когда на улице такая благодать! Она посмотрела на Андрея и увидела в его глазах немое подтверждение собственным мыслям.

Они отправились вместе в открытое летнее кафе и продолжили вечер там. Выпили бутылку вина, потанцевали. Андрей понравился ей, а о том, что сейчас расстроенная Маша одна дома моет посуду, она старалась не думать. С Андреем было приятно, он был неглуп и ненавязчив. Проводил ее домой, поцеловал, но на продолжении не настаивал. Так, совсем неожиданно, у Оли начался роман.

Глава восьмая

Лена чувствовала себя несчастной. Ей было плохо. Сначала ей казалось, что из-за вечного сидения дома и вынужденного безделья она просто копается во всяких мелочах, которых, возможно, не замечала бы, если бы работала. Отсюда и плохое настроение, и чувство неуверенности, и страхи за мужа. Поэтому, как только ей стало лучше, она решила выйти на работу. Старый друг деда взял ее к себе в платную клинику лечащим врачом-кардиологом. Лена не отказалась и от ночных дежурств. Лучше работать ночью, чем ворочаться всю ночь без сна одной в постели и трястись за Андрея. Последнее время он редко бывал дома, приходил очень поздно, а уходил, когда она еще спала. Стал часто уезжать в командировки. В этой занятости и озабоченности делами она видела только одно: он тяготится ею, избегает ее. Когда она пыталась сказать об этом, он с негодованием возражал. Как она могла подумать такое! Просто очень много работы! Как она может не доверять ему! Разве он давал повод? Вот разгребет завал, и они поедут отдыхать. Лене оставалось только ждать. Выручала работа.

Ровный, кроткий нрав Елены привлекал к ней людей: и сотрудников, и пациентов. Все наперебой хотели лечиться у нового врача или хотя бы получить консультацию. И Елена Николаевна никому не отказывала, старалась помочь не только как кардиолог, но и психологически — выслушать, поддержать, утешить. И делала она это настолько деликатно, что ничуть не раздражала своих коллег. Наоборот, они были признательны ей, поскольку Елена умела как бы мимоходом предложить обратиться к тому или иному специалисту, ссылаясь на их компетентность и большую практику. Держала она себя скромно, как и подобает врачу-интерну, была исполнительной и добросовестной. И главное — теперь она чувствовала, что люди ценили ее за личные качества, а не за то, что она внучка Бакшенева. Так что у нее были все основания чувствовать себя довольной жизнью, если бы только…

Она так любила Андрея, а он стал отдаляться от нее. Лена чувствовала это. Муж всегда был вежлив, сдержан, немногословен — прекрасные качества, на ее взгляд, для мужчины. Но раньше она ощущала идущее от него тепло. Теперь же ей было холодно рядом с ним. И Лена была несчастна. Видеться они стали еще меньше: если он был дома — она находилась на дежурстве, когда она могла провести вечер с ним — у него обнаруживались срочные дела до поздней ночи. Андрей стал рассеянным, выглядел уставшим, как будто испытывал единственное желание, чтобы его оставили в покое и не трогали. На обеспокоенные вопросы жены о здоровье, делах он только морщился, отделываясь безликим «нормально». И Лена не хотела ему надоедать. Она была внимательна и предупредительна. Стараясь доставить ему удовольствие, понемногу научилась готовить, советуясь со знакомыми хозяйками. Однако, несмотря на похвалы мужа, она видела, как мало это его интересует. Он поглощал настоящий украинский борщ — результат ее невероятных усилий — так же равнодушно, как прежде дежурную яичницу с бутербродами. Прежде он по несколько раз в день звонил ей, теперь это случалось крайне редко. Раньше он по поводу и без повода дарил ей цветы, приносил сладости и фрукты. Сейчас же, убедившись, что она может сама делать необходимые покупки, муж больше не проявлял инициативы. Когда Лена мягко поинтересовалась, почему он перестал хоть иногда что-то покупать, Андрей с удивлением ответил, что она не просила его об этом. В общем, это были такие мелкие неурядицы, которые неизбежно возникают в семейной жизни, но они становились главными в их отношениях, поскольку ничего другого, кроме этого, у них просто не было.

Лена не могла избавиться от ощущения, что даже их близость превратилась в исполнение супружеского долга. А они оба были слишком хорошо воспитанны и довольно закомплексованны, чтобы попытаться вместе разобраться в этом, поэтому упорно старались делать вид, что все обстоит благополучно.

Лена решила положиться на время и, стиснув зубы, перетерпеть. Она с головой ушла в работу. Возвращалась домой невероятно усталая и иногда засыпала, так и не поужинав. Готовить стало некогда, они снова перешли на сухомятку. Андрей так же много работал и мало бывал дома. В огромной квартире они могли даже не видеться. Вечерами Лена уходила почитать в спальню, Андрей — в бывшую комнату ее матери. Вообще-то Лена предложила мужу обосноваться в кабинете деда. В ее представлении это была чисто мужская комната — с большим письменным столом, удобным кожаным креслом и обширной библиотекой. Но на Андрея она действовала удручающе, и он предпочитал более современную обстановку бывшей маминой комнаты, которую Лена не любила и куда почти не заходила — слишком невеселые воспоминания пробуждала она. Сегодня муж сразу после легкого ужина, состоявшего из яичницы и гренок, ушел туда смотреть телевизор.

Лена с книгой лежала в постели, но никак не могла сосредоточиться, ее мысли были далеко от проблем героев. Она думала о том, что почти не знает Андрея, не знает, какой он на самом деле. Она никогда не видела его родственников, даже родителей. Те не приехали к их свадьбе, впрочем, очень скромной по случаю траура. Они зарегистрировались и провели вечер вчетвером со своими свидетелями в ресторане. Она не видела его семейных фотографий, не знает, каким он был в детстве, что любил, с кем дружил. Лена даже привстала в постели от охватившего ее волнения. Ей не известно о нем НИЧЕГО! Всегда такая осмотрительная в выборе друзей и знакомых, недоверчивая и пугливая, она вручила свою судьбу совершенно незнакомому человеку только потому, что тот выслушал ее и посочувствовал. Она сидела как прибитая, с трудом приходя в себя. Сейчас она видела все так ясно. Ведь она даже не уверена, любит ли он ее. Он был милым, ласковым, внимательным — но разве это любовь? Разве это страсть? А она? Разве она сама уверена в своих чувствах? Да, он был первым человеком, который ей так понравился, и он стал ее мужем. И уже это убеждало ее: она любит его, конечно же, любит. Но… если это ошибка? Глупая, банальная, досадная ошибка — ее супружество!

Повинуясь внезапному порыву, она вскочила на ноги и, как была в пеньюаре, бегом бросилась к мужу. Он лежал на софе и спал. В спортивных брюках, с голой грудью, покрытой золотистым пушком, спокойный и расслабленный. Газета лежала рядом. Телевизор работал. Он был такой милый, что Лена невольно залюбовалась им. Что еще за фантазии? Бедный муж так устает, что засыпает на ходу, а она — со своими необоснованными претензиями и глупыми домыслами. Он ни разу не спросил ее, если она задерживалась, никогда не обидел ни словом, ни взглядом. Как она может сомневаться в нем! Если любит — должна безоговорочно ему доверять. Если нет — расстаться, но не опускаться до пошлого выяснения отношений. Она вспомнила, какие скандалы закатывала дяде Косте ее мать, и ей стало стыдно даже за свои неосуществленные намерения.

Она выключила телевизор, убрала газету и, укрыв мужа теплым пледом, погасила свет.

Глава девятая

Приближалась осень. Стало больше дождливых дней, желтых листьев и грустных дум. Оля вообще не любила это время года, когда все, казалось, начинало умирать. Даже суровый февраль лучше. Знаешь, что еще немножко, еще чуть-чуть — и все придет в движение. Это как рождение новой жизни, как начало всего. Тогда как первый упавший лист — напоминание о смерти, «memento mori».

Лиза с Сашей еще не вернулись. С Машей они теперь только болтали по телефону, а какое это секретничание? Маша с головой ушла в работу: новый коллектив, новые отношения, поездки к родителям, парикмахерская, маникюр. Да Олька и не нуждалась в ней. Она стала встречаться с Андреем. Сначала — из любопытства, к которому примешивалось дурное чувство мести, потом ей действительно стало с ним интересно, но совсем не в том смысле, как Маше. Самое главное, что с ним она могла оставаться самой собой, говорить о чем угодно, делать, что хочется, и он понимал и принимал ее такой, какой она была. И поэтому с ним ей было легко.

— Послушай, а почему с Машей ты совсем другой — ненастоящий какой-то? — однажды спросила она его, когда он провожал ее после очередной встречи.

— Потому что настоящий я Маше не нужен. Ей нужен романтический герой. У нее слишком скучная жизнь, вот и тянет на романтику. Знаешь, это забавно, но мне самому иногда нравится. Меня любят, ждут. А что принимают не совсем за того?.. Меня довольно часто принимают не за того, но не о том речь. Принимают не таким, каков ты на самом деле, а каким тебя хотят видеть. Может, подсознательно Маша, как это пишут в книгах, много лет ждала своего героя, именно такого, каким считает меня. Ну, а то, что я похож на него только внешне, разве важно? С тобой вот я могу быть самим собой.

— И я тоже. Мне кажется, что ты меня понимаешь и не осуждаешь. — Оля улыбнулась. — А еще я думаю, что ты никому обо мне не расскажешь, какой бы глупой и откровенной я ни была.

Андрей улыбнулся и взял ее за руку.

— Еще мне нравится, — продолжала она, — что можно быть просто друзьями и ни о чем таком не думать.

— А почему, собственно, не думать ни о чем таком? — Он остановился и обнял ее. Его поцелуй не был ей неприятен, но и не взволновал. Она легко отстранилась, и они пошли дальше, все так же держась за руки. У своего подъезда Оля повернулась к Андрею.

— Ну, все? Будем прощаться?

Она сказала это просто так, но, очевидно, он неправильно понял, потому что снова неуверенно обнял и прикоснулся к ее губам. Оля уже готова была грубо оттолкнуть его (все это было ни к чему), но почувствовала, что он дрожит — дрожит, как юноша перед первым объятием. От этого она почему-то растерялась и позволила себя целовать. Как очарованная школьница на первом свидании, со смехом подумалось ей. Они простояли полчаса в подъезде, замерев в долгих поцелуях. Наконец Оля высвободилась и удивленно посмотрела на Андрея:

— Ты что это?

— Тебе не понравилось?

Она неопределенно пожала плечами, кивнула на прощание и вошла в лифт.

Квартира встретила ее привычной тишиной. Она соскучилась по Лизе. Сначала наслаждалась необычной свободой, но теперь, через десять дней, просто места себе не находила. Хорошо, что они скоро возвращаются, да и мама приедет. Она никогда раньше не оставалась одна так надолго и теперь чувствовала себя немного тоскливо. Мельком взглянула на часы. Только десять тридцать! Спать не хотелось совсем — долго спала утром. Нужно было погулять еще, но Андрей стал назойливым. Впрочем, сама виновата. Придется поскучать. Ольга достала из бара начатую бутылку вина и плеснула себе с полстакана. Потом включила телевизор и устроилась поудобнее на диване. Она не успела отпить и пару глотков, как раздался звонок телефона.

— Оля?

— Да. — Голос был смутно знакомый.

— Я тебя не разбудил?

— Нет.

— Мы можем поговорить?

— Конечно.

— Узнала меня?

— Нет.

— Это Олег…

— Здравствуй, Олег, — помолчав, ответила она.

— Здравствуй. — Его речь лилась, как всегда, медленно и нежно. — Как живешь?

«Ишь, как вкрадчиво мурлыкает, как кот перед мышью», — с внезапной неприязнью подумала она. Но ответила сдержанно:

— Хорошо, спасибо.

— После нашей… последней встречи, — он говорил, тщательно подбирая слова, — у тебя были неприятности. Надеюсь, все устроилось?

Ну, если развод — неприятности, то… Сказать ему — пусть мучится, что разбил чужую семью? Хотя… еще решит, что он для нее единственный свет в окошке.

Честно говоря, после их первой и последней ночи она его почему-то сразу забыла, и если бы не его невольная причастность к ее семейному конфликту, то никогда и не вспоминала бы. Тогда она стала заложницей своих юношеских фантазий. Ей казалось, что именно в этом чуть ли не смысл ее жизни. А сейчас более бессмысленного поступка она не могла себе вообразить. Поставить на карту собственную семью! Ради чего? Ради ночи со старой любовью? Испортить жизнь себе, Саше, лишить Лизу отца. Нет, она положительно была не в своем уме!

— Все в порядке, — ответила Оля, — как ты, жена, сын?

— У меня теперь и дочь, — заметно оживился он.

— Поздравляю!

Самодовольный эгоист. Из-за него у нее распалась семья, а он считает возможным хвастаться своим благополучием.

— Я сейчас в вашем городе, решил позвонить.

— Я тронута. Алика видел?

— Да.

«Паршивый лицемер. Алик наверняка сказал о разводе. Понятно теперь, почему он звонит».

— У меня осталось еще два дня, — продолжал Олег, — может, встретимся? Если ты, конечно, сможешь?

«Понятно: неделя — бизнесу, два дня — мне. Гуманно».

— Встретиться, конечно, можно, но зачем?

— После той ночи я не могу тебя забыть.

— Допустим. И что ты можешь мне предложить? Еще одну ночь?

— Ты не хочешь?

— Нет, не хочу, Олег. Пока. — Она положила трубку. Выпила залпом вино. — Вот козел! — сказала она, обращаясь в пустоту, и, приняв решение, распахнула дверь на балкон. Так и есть. Внизу у подъезда темнел силуэт.

— Эй! — негромко окликнула она.

Андрей поднял голову. Огонек сигареты, описав дугу, погас в темноте. Ольга вытащила ключи из кармана джинсов и бросила вниз, махнув головой, как Верещагин в фильме «Белое солнце пустыни», и его же тоном произнесла:

— Заходи…

Следующим днем была суббота. Против обыкновения, Маша не поехала к родителям, а с утра созвонилась с Олей, и они отправились на большой вещевой рынок на окраине города. Маша получила зарплату и решила обновить свой гардероб. Оля составила ей компанию, делать все равно было нечего. Они проходили полдня, но Маша так ничего себе и не подобрала. А Оля неожиданно купила платье. Оно было довольно экстравагантное, но именно этим и привлекло ее внимание. Черное, плотно облегающее фигуру, едва прикрывающее верхнюю часть бедер, а на спине — большой вырез в виде сердечка. Стоило Ольге надеть его, как она сразу привлекла внимание всех окружающих.

— Девушка, это вещь именно для вас, — ахали рыночные торговки.

— Ну и ножки, — заигрывали мужчины.

— Куда ты его будешь носить? — недоумевала Маша. — Оно такое вызывающее.

Оля почти всегда одевалась просто и удобно: джинсы, прямые юбки, футболки. Подобных вещей у нее еще не было. Но именно поэтому ей ужасно захотелось купить это платье. И она без зазрения совести отдала семьдесят долларов из полученных от Саши денег.

— В нем только на панель, — шепнула Маша.

— Туда и отправлюсь, — засмеялась Оля, пряча покупку в пакет. Удивительно, как приобретение какой-нибудь новой тряпки способно поднять настроение женщины! Едва успев вернуться, Оля приняла душ и стала наряжаться. Она нашла достойные нового платья туфли — открытые, на высоченной шпильке. Их она почти не носила, предпочитая обувь на низких каблуках. Надела лучшее белье: низко вырезанный кружевной черный бюстгальтер и такого же цвета крошечные бикини. Она недавно сделала модельную стрижку, но волосы уже немного отросли, выгорели и казались совсем светлыми по сравнению с загорелой кожей лица и шеи. Легкими прядями спадая на лоб, они придавали ее лицу задорное и загадочное выражение. Из косметики понадобились только светло-коричневый карандаш и помада цвета лесной ягоды. Карандашом Оля подчеркнула контур бровей, глаз и губ, покрыла лицо легким слоем пудры и осталась очень довольна своим видом. Все еще любуясь своим отражением, она сняла трубку зазвонившего телефона и услышала голос Андрея. Он приглашал ее встретиться. «Как нельзя более кстати», — подумала Ольга, внимательно разглядывая собственные ноги. Хорошо, что она позагорала. Ноги у нее действительно стоящие — ровные, стройные, не очень худые, как у этих дылд — манекенщиц, но и ни грамма лишнего. Бедра, может, чуть широковаты для нынешней моды, но они так соблазнительно переходят в тонкую талию! Грудь у нее небольшая, но красивой формы. Шея длинная и гибкая, как у лани, сделала себе комплимент Ольга. Изящная посадка головы, пышные волосы. Класс! Сегодня Оля положительно себе нравилась. Она все еще слушала Андрея — он очень хочет поскорее встретиться, но пока не может уйти с работы. Что, если через пару часов он за ней заедет? Ого! Да она не высидит пары часов дома!

— Я поеду в город сейчас. Погуляю, подышу воздухом. А встретимся, где и в прошлый раз, у метро. Через два часа… Значит, без четверти десять. Короче, к десяти у метро. Успеешь?

— Постараюсь.

— Смотри, я ждать не буду.

К девяти часам она была на центральной улице города. На выходные дни проезд транспорта перекрывали, и по проезжей части, как по тротуарам, гуляли толпы народа: группки беззаботных студентов пили пиво, на ходу заедая чипсами. Осторожно поддерживая друг друга, семенили пары интеллигентных старичков. Лениво прогуливались респектабельные семьи с детьми, собаками и угрюмого вида охранниками. Недвусмысленно покачивая бедрами, проплывали представители древнейшей профессии. Не замечая никого, проходили пары влюбленных. Оля шла неторопливо, но все же не настолько медленно, чтобы ее приняли за искательницу приключений. Ей нравилось идти вот так — легкой походкой, красивая, свободная. У многих девушек были не менее откровенные наряды, но Оля все равно чувствовала себя несколько неуверенно. Лучше было бы пойти гулять с Машей, но это было невозможно, поскольку ей предстояло встретиться с Андреем. При воспоминании об этом она почувствовала легкие угрызения совести. Маша не поехала к родителям и сидит сейчас дома — ждет Андрея, который торопится на встречу к ней, Оле. Судя по тому, что сегодня говорила Маша, она еще не поняла, что Андрей ее бросил, он не появлялся уже вторую неделю, но такое и раньше случалось, сказала она. Олька, естественно, промолчала в ответ.

Она посмотрела на часы — осталось десять минут. Чтобы успеть вовремя, нужно было идти быстрее, и Оля прибавила шаг. Внезапно бретелька бюстгальтера соскочила с петли. Оля почувствовала, как она сползает назад, где полспины открыто, и наверняка уже выглядывает из выреза. Она быстро шагнула в тень каштанов, которыми была обсажена улица, и остановилась. Пристегнуть бретельку на виду у всех, не привлекая внимания, просто невозможно. Она мысленно выругала изобретателей лифчиков с отстегивающимися бретельками. Впереди платье застегивалось под горло, рукава длинные.

Быстро оглядевшись, она заметила рядом арочный проход во двор старого дома и направилась туда. Она укрылась от взглядов прохожих в темноте арки и быстренько исправила погрешность в своем туалете, поправила платье и уже сделала шаг к улице, как вдруг прямо перед ней появились четыре фигуры.

— Привет, красотка, — подвыпившим голосом прохрипел один из них и обнял ее за талию. Мгновенно отпрянув, она отступила в глубину двора, освещенного светом из окон.

— Гляди, какие ножки! — заорал другой, подбегая к Оле и хватая ее за руку. — Берем с собой!

— Спасибо. Не надо, — насколько могла сурово сказала Оля, освободив кисть.

— Кто-то будет тебя спрашивать! — прорычал третий, огромный верзила, и буквально кинулся на нее. Ольга взвизгнула и, не разбирая дороги, помчалась как заяц. К счастью, двор оказался проходным, и она очутилась на какой-то узкой, плохо освещенной улочке.

Прохожих почти не было, не считая нескольких подвыпивших мужчин у пивного бара. Не раздумывая, Ольга побежала по улочке. Сзади слышался топот преследовавших ее парней из подворотни. «Может, они просто забавляются, хотят попугать», — мелькнула у нее мысль, но перспектива попасть в руки четырем нетрезвым мужикам на ночной улице ее не прельщала, и она бежала так быстро, как только могла. Впереди показались огни площади. Только бы успеть! Облегающее мини-платье и высокие каблуки сослужили ей плохую службу. Однако остановиться, чтобы снять обувь, у нее просто не было времени. И сбросить с ноги на ходу невозможно — туфли застегивались на кожаный ремешок. Она всегда хорошо бегала, но сейчас стала сдавать: задыхалась, кололо в боку, болела лодыжка — неловко подвернула на бегу левую ногу. Топот слышался все ближе! Парни ругались и, кажется, решили догнать ее уже просто из спортивного интереса. Главное — добежать до площади. Там много людей, милиция — не посмеют. Но вот один уже настиг ее и, схватив за руку, потащил в сторону. Оля споткнулась и отчаянно закричала. В этот же миг взвизгнули тормоза и рядом оказалась распахнутая дверца машины. Из нее появилась рука и, крепко взяв Олю за локоть, потянула внутрь. Она больно пнула парня каблуком по ноге (хоть раз туфли пригодились!) и, освободив руку, нырнула в автомобиль, с силой захлопнув дверь. Машина с бешеной скоростью помчалась к площади.

— Спасибо, — еле выдохнула Ольга, всматриваясь в полутьме машины в лицо своего спасителя. Радостное изумление отразилось на ее лице:

— Андрей!

Глава десятая

— Господи, до чего же ты вовремя!

— Проблемы? — как-то странно насмешливо спросил Андрей. И хотя Ольге сейчас было не до нюансов тона, этот ей явно не понравился.

— Сам видишь, — уже более сухо и сдержанно ответила она, — дай сигарету. — Он протянул пачку «Кэмела». Это ее несколько удивило, до сих пор он почти всегда курил «Ротманс». — Как ты здесь оказался? Ты ведь должен был ждать меня у метро?

Андрей не ответил и, резко свернув вправо, стремительно повел машину вверх по нарядно освещенной улице.

— Куда мы едем? — так и не дождавшись ответа, уже более спокойным тоном спросила Оля.

Он уверенно вел автомобиль и не отвечал, словно не слышал ее вопроса. Ольку это начало раздражать.

— Ты что, оглох?

— По-моему, тебе не мешает выпить. Тебя всю трясет.

Оля посмотрела на свою руку, державшую сигарету. Она действительно мелко дрожала.

— Да, наверное, — вздохнув, согласилась она, — так куда мы едем?

— Я знаю тут поблизости неплохой бар. — Он еще раз круто свернул и наконец остановил машину.

Ольга знала этот район. Здесь было много ночных клубов, казино, немыслимо дорогих ресторанов, бистро и баров, доступных только очень богатым людям. Они вошли в небольшой полутемный, но достаточно уютный бар. Андрей помог ей взобраться на высокий табурет у стойки и кивнул бармену, полноватому мужчине средних лет. Тот расплылся в довольной улыбке:

— Привет! Как всегда? — Получив утвердительный ответ, он стал готовить коктейль, непрерывно болтая. Андрей же, наоборот, был непривычно молчалив.

— Как ты? В порядке? Давно не показывался. Дела идут? Ну и нормально. Тут тобой интересовались, но я как всегда. Ты же меня знаешь.

Бармен сам спрашивал, сам и отвечал. Андрей только усмехался, но какой-то чужой, неприятной улыбкой. Маленькие черные глазки бармена перебежали на Ольгу.

— О, — восхищенно произнес он, — что желает дама?

— Коньяк, — отрезала Оля.

— Что-нибудь еще? — угодливо осведомился бармен, настолько угодливо, что это было похоже на издевку. Что-то во всем этом было не так. Это «что-то» витало в воздухе, сжимая сердце предчувствием беды. Она в смятении посмотрела на Андрея. Он бесцеремонно разглядывал ее, как будто видел впервые. И Ольга вдруг отчетливо увидела себя со стороны: свои бесстыдно выставленные напоказ ноги, кокетливую прическу. Наверняка в таком виде она напоминает одну из «ночных бабочек». Этим, пожалуй, и объясняется игривый тон бармена. Но что такое сегодня с Андреем? Не мог же ее новый наряд так изменить его отношение к ней?

— Ничего. Благодарю. — Она залпом выпила коньяк. Сразу стало теплее и вроде легче. Краем глаза она заметила, как бармен, показав глазами на нее, шепнул что-то Андрею, а тот, отрицательно мотнув головой, что-то ответил. Она разозлилась.

— Андрей, пойдем за тот столик.

У бармена открылся рот, и он стал похож на удивленную лягушку, которая вот-вот квакнет. Но он перевел взгляд на Андрея и ничего не сказал. Провел их к дальнему столику в углу, поставил перед ними напитки и повернулся к другим посетителям. Оля с досадой посмотрела на Андрея. В его глазах плескались насмешливые огоньки.

— Тебе не составит труда объяснить, почему вы с этим барменом на меня так пялились? — раздувая ноздри, зло зашептала она. — Что, первый раз меня увидел?

Андрей сразу убрал свою наглую улыбку.

— Просто ты сегодня такая необычная.

— Все дело в этом проклятом платье, — пожаловалась она. — Черт меня дернул купить его. Говорила ведь Машка: «Только на панель». Так и вышло. У меня сегодня из-за него одни неприятности.

— Платье довольно смелое, — согласился он, — но тебе идет.

— Проститутке оно идет, — буркнула Ольга.

Андрей расхохотался. Это ей тоже не понравилось. «Ржет, как конь», — с неприязнью подумала она.

— Ты какой-то странный сегодня.

Андрей вопросительно поднял бровь.

— Стрижка другая, что ли? И эти джинсы. Не твой стиль. В классике тебе лучше.

Он действительно выглядел иным: темно-синие облегающие джинсы, ярко-голубая с пестрыми разводами тенниска и белые кроссовки. Нельзя сказать, чтобы все это не шло ему, просто до сих пор гардероб Андрея был более солидным и в пастельных тонах.

— Значит, мы с тобой сегодня удивили друг друга. Выпьем еще.

— Давай, но ты же за рулем!

— Не боись, — подмигнул он, отпивая из бокала.

— Между прочим, тебя сегодня Маша ждет, — решила сказать она гадость, но на него это не произвело никакого впечатления. Он молчал и пил, изучая ее лицо. Эта его новая неприятная манера не отвечать на вопросы стала бесить Ольгу.

— Нет, ты мне сегодня определенно не нравишься.

— А ты мне определенно нравишься, — серьезно проговорил он, но глаза его смеялись и буквально раздевали ее.

…Машина плавно скользила по шоссе. Ольга удобно устроилась в кресле. От выпитого немного шумело в голове, но, в общем, ей было хорошо. Вечер, конечно, слишком богат событиями, да и Андрей временами просто несносный. Но все хорошо, что хорошо кончается.

— Куда теперь? — Андрей закурил.

— Отвези меня домой.

Он протянул ей пачку сигарет, дал прикурить.

— Адрес напомни.

— Забыл со вчерашнего вечера?

— Я плохо ориентируюсь, — засмеялся он, — и вообще, может, это был не я.

— Ага. И я не я, и хата не моя, — в тон ему хохотнула она.

Он провел ее до дверей квартиры.

— Меня приглашаешь?

Оля озабоченно наморщила лоб. Можно, конечно, еще выпить кофе, поговорить, как вчера. Впрочем, вчера он явно рассчитывал на большее, но Оля решила не торопиться. А сегодня после коньяка и сигарет на голодный желудок она совсем захмелела.

— Даже не знаю. Наверное, самое лучшее, что сейчас я могу сделать, это лечь спать.

— Ну, это никогда не поздно. — И прежде чем она успела что-то возразить, он вошел за ней в квартиру и закрыл дверь. Теперь они стояли рядом, Ольга ощущала его запах. Волнующий и новый для нее. Запах сигарет, туалетной воды и мужского тела. Его плечи казались ей более широкими и мускулистыми, чем раньше, а голос ниже тембром. Скорее всего, это от коньяка, решила она. Он провел ладонью по ее щеке, скользнул по шее, задержался на плече. И неожиданно для себя самой Оля прильнула к нему.

…Эта ночь стала для нее откровением: она поняла, что такое страсть, страсть в чистом виде. Этот неудержимый, ненасытный мужчина — разве таким она знала его? Они не сказали за ночь друг другу ни слова. Слова были не нужны. Они понимали друг друга первобытными чувствами Адама и Евы. Они вместе поднимались на вершину наслаждения, разжигая и растрачивая друг друга, вместе плыли по облакам и возвращались на землю счастливые и обессиленные. Она узнала, какими то твердыми и грубыми, то мягкими и неслышными могут быть его губы, ощутила гулкие удары его сердца в своей груди и поняла, какое это счастье слиться с любимым в одно целое, приобрести законченность и гармонию.

Утро показалось ей ярким и радостным, а мужчина, лежащий рядом, родным и близким. Его лоб пересекала морщинка, уголки рта были насмешливо опущены вниз, веки подрагивали, как у впечатлительного ребенка, а глаза были серо-голубые с крошечными зелеными лучиками, когда в них отразился свет утреннего солнца.

— Привет, — сказал он охрипшим голосом, едва открыв глаза. — Как ты?

— Прекрасно, — улыбаясь, ответила Оля, — а ты?

— Ну, я ведь не пил коньяк, — засмеялся он.

— А что ты пил? Что-то прозрачное с минеральной водой.

— Джин с тоником.

— Вкусный?

— Типично женский вопрос. — Андрей убрал ей волосы со лба. — Своеобразный. — Он посмотрел на часы. — Ого, уже семь. — Он быстро встал. Потянулся, пару раз сделал круговые движения руками. Под кожей плавно перекатывались мышцы. Оля ощутила внезапный озноб. Высокая фигура на фоне освещенного окна, конечно же, была красива. Но ей вдруг показалось, что это чужой, незнакомый человек. Она с ожесточением прогнала эту ужасную мысль. С ним она была счастлива. Этот человек просто создан для нее. Андрей оделся, пятерней пригладил волосы и присел возле нее на кровать:

— Мне пора. Пока, крошка. Мне с тобой было очень хорошо.

Если она и ждала чего-то, то не этих небрежных слов. Гримаска неудовольствия поползла по ее лицу.

— Что еще за «крошка»? Называй меня по имени.

— Идет. Как тебя зовут?

— Андрей…

Он резко поднялся.

— Знаешь, мне надоел этот цирк!

— Какой цирк? — растерялась Ольга.

— Ну, театр! Знаешь, есть такой — театр призраков!

— Андрей, я не понимаю…

— Действительно? Или прикидываешься? — Он пристально посмотрел ей в лицо. — Ты что? Совсем дура?

Ольга оцепенела. Вчерашнее неприятное предчувствие стало настолько ощутимым, что она даже не обиделась на его слова. Обрывки фраз, чужой издевательский смех, недомолвки — все, как кусочки сложной мозаики, крутилось в голове, угрожая сложиться в пугающую картинку.

— Сколько мы знакомы?

— Сам знаешь…

— Не знаю, — раздраженно мотнул он головой и, увидев, как ее глаза расширяются от ужаса, быстро, но с невольным сожалением, добавил: — Надо быть внимательней, крошка. Я — не Андрей!

…Все стало настолько явным, что она даже поразилась, как не поняла этого сразу. Кусочки мозаики сложились и замерли. И теперь отмахнуться от этого просто нельзя. Очевидно главное: она провела ночь с незнакомцем. То, что он, наверное, брат Андрея (Оля была не настолько глупа, чтобы не понять этого), не имело значения. Все равно — это совершенно чужой ей человек. Она всегда считала себя наблюдательной, разборчивой, умной. И столько глупостей натворила! Зачем ей был нужен Андрей? Отомстить Маше? Ну, и кому она сделала хуже? Она перепутала их, потому что и Андрея-то толком не знала. Нет, все равно должна была догадаться! Этот издевательский тон, неприятный голос, Андрей так никогда не разговаривал. А «Кэмел» вместо «Ротманса»! А машина! У Андрея (она точно знала) белый «мерседес», а они ведь ехали в серой машине! И, хотя Олька не разбиралась в марках автомобилей, она готова поклясться, что это был не «мерседес». А одежда!

— Я должна была догадаться, — прошептала она, сжав голову руками. Она замерзла, плечи холодил утренний ветерок, распахнувший балконную дверь. А она все сидела, не шевелясь, в постели. — Я должна была догадаться!

Тишину разрезал звонок телефона.

— Оля? Доброе утро. Это Андрей. У тебя вчера не сложилось что-то?

— Да. Именно. Не сложилось.

— Я тебя не разбудил?

— Нет…

— Я звонил вчера, но тебя не было, а совсем поздно уже не решился.

— Очень жаль, тебе нужно было позвонить вчера.

— Что-то случилось?

— Да нет, ничего особенного… Послушай, ты вроде говорил, что у тебя есть брат?

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— Да так… Просто… Мне кажется, я вчера его видела.

— Да? — Андрей помолчал. — Ну, и как он тебе?

— Ты не говорил мне, что вы настолько похожи.

Он ответил так, словно ему было неприятно подтверждать это:

— Да, мы близнецы.

Ольга рассеянно опустила трубку на рычаг. Близнецы! Анекдот, да и только! Индийское кино! Рассказать кому — обхохочутся. Забавный случай, и ничего больше. Так и нужно это воспринимать. Когда-то она будет смеяться, вспоминая сегодняшний день. И, подумав так, Оля заплакала.

Глава одиннадцатая

Обиднее всего было сознавать, что ее просто использовали. Так же, как когда-то Олег. Она уже забыла, что тогда сама желала этого, помнила только, что пострадала именно она, а он вышел сухим из воды. Вот и сейчас, для него это забавное приключеньице, а она снова осталась в дураках. Ольга вспомнила свое счастливое утреннее пробуждение, и слезы навернулись на глазах. Она решила было, что наконец-то нашла свою половину, а он бросил ей небрежное «крошка», потому что даже не знал, как ее зовут. И ведь она тоже не знает его имени. Вот это разборчивость! Оля не вспоминала о том, что он спас ее от пьяных мужиков. Сейчас для нее главным было то, что он обманул ее и использовал, как вещь, а она была счастлива этим! Да он просто подонок! Подлец и негодяй! Не зря даже родной брат говорит о нем с неприязнью.

Наверное, она долго еще переживала бы и мучилась, прокручивала ситуацию так и эдак, истязала бы себя, досадуя на свою слепоту. В другое время ей хватило бы информации для размышлений на неделю, но сейчас жизнь ставила свои проблемы, и они шли одна за другой нескончаемой чередой.

Вернулся Саша, привез Лизу и сообщение, что он уезжает с родителями в Израиль. Отчим Саши — еврей, и они едут по приглашению его матери. Саша сказал, что будет отсутствовать месяц-полтора, оставил немного денег и на следующий день улетел. И снова Оля не успела оценить ситуацию и оскорбиться его небрежностью и той поспешностью, с какой он уехал. Не успела, потому что пришла телеграмма, сообщавшая о смерти мамы…

Все последующие дни слились в один долгий и мучительно тягучий сон. Хлопоты, связанные с перевозкой тела, похороны и все, что им пришлось пережить, — ей и папе. Потому что именно он подставил свои плечи под эту непосильную для нее одной ношу. Никто из маминых «друзей», кроме Антона, на похороны не пришел, да и тот ограничился венком. Она даже не представляла, насколько это сложно и дорого: заказать машину, венки, гроб и место на кладбище. Как она сожалела о том, что Саши нет рядом и он не может по-мужски взять на себя эти печальные обязанности. Увы, он был уже вне пределов досягаемости. Папа, узнав о происшедшем, даже слег от горя и плакал, как ребенок. Оля поразилась, что он, оказывается, так любил маму. Он делал все, что мог, а мог, увы, немного. Главное, что было нужно, — деньги, а их у него не было. Зарплату папе не платили уже несколько месяцев, жена получала очень мало, а надо ведь растить троих детей. Они с папой влезли в долги, чтобы достойно отдать последний долг ее матери.

Эти недели прошли как в чаду, в бреду. И в зазвеневшей пустоте своей квартиры она остро ощутила, что осталась одна. Без работы, без средств, без мужа. Одна, с маленькой дочкой на руках. Есть, конечно, папа, двоюродный брат Алик. Но у них свои проблемы, сами едва концы с концами сводят. А Саша вернется только через месяц-полтора, если вообще вернется. Почему она не удержала его? Ведь могла бы! Один ее жест, одно слово — и он бы остался. Ольге стало страшно. Она боялась всего, всей этой жестокой жизни, перед которой она теперь оказалась беззащитной. Сейчас она понимала, что никогда не была по-настоящему самостоятельной. Между ней и этим безжалостным миром всегда стояла мама. Ее красивая, чуть легкомысленная, шокирующе-ироничная мама, которая, несмотря на кажущуюся беззаботность, все-таки всю жизнь стояла на собственных ногах. И почему судьбе угодно было, чтобы ее мать, совсем еще не старая женщина, умерла от сердечного приступа прямо на пляже курортного города. Ольга подумала о том, как мало она на нее похожа. Она, как и папа, нуждается в семье, в заботе, а одиночество ее пугает, так же как и его. Именно поэтому отец ушел к другой женщине, хотя и любил маму. Ему было неуютно рядом с такой неугомонной и независимой женой. И он жил с одной, а любил другую. Именно такая парадоксальная ситуация, очевидно, вносила гармонию в его жизнь. И Оля осознала, что не будет чувствовать себя спокойно и уверенно, пока не дождется Сашу. Он позаботится о них, он просто обязан это сделать. Главное — успокоиться. А когда он приедет, уж она найдет возможность вернуть его. Он не хотел разводиться, он любит ее и Лизу, и теперь, когда нет мамы, он — ее семья. Скорее бы прошел этот месяц!

Но прошел месяц, за ним — второй и третий, а от Саши не было никаких вестей. Фирма, обещавшая место Оле, взяла на работу другого человека. Деньги, которые дал Саша, ушли на похороны. Некоторое время ей удавалось подрабатывать, делая курсовые и дипломные проекты заочникам. Эту работу ей предложил отец, но, как она вскоре поняла, он делился с ней своим заработком. Поэтому пришлось снова искать работу, притом срочно. И Оля пошла работать в агентство недвижимости. Ее старая знакомая, Вика, которая давно была брокером, как она себя называла, утверждала, что это реальный шанс прилично зарабатывать. Однако то ли не годилась Оля для такой работы, то ли ей просто не везло, но за целый месяц не удалось продать ни одной квартиры. А ведь зарплату в агентстве не платили — только процент от комиссионных.

Закончилась осень, стало холодно, снежно, ветрено. Бегать по городу было тяжело. Ольге надоело мерзнуть, ожидая опаздывающих клиентов, улыбаться, когда не хочется, вежливо выслушивать длинные речи о чужих проблемах, о том, как трудно сейчас продать и не менее трудно купить нужную квартиру. Потом возвращаться домой настолько продрогшей, что даже ванна не помогала согреться, и засыпать, свернувшись калачиком, рядом с Лизой. Она не водила дочку в детский сад, платить за него стало не по карману. Чаще всего она отвозила ее к своему отцу. Его жена, тетя Валя, и их сыновья, Антон и Коля, с удовольствием нянчились с ней. Да и Лиза любила у них бывать. Жили они скромно, но дружно. Старший сын, Алексей, служил в армии. Антону было четырнадцать лет, Коле — десять. Тетя Валя работала воспитательницей в детском саду. Поэтому с Лизой всегда мог кто-то побыть. Если Оля уезжала на просмотр квартир вечером и возвращалась поздно, Антон укладывал Лизу спать и оставался ночевать у них. Семья отца жила в двухкомнатной квартире, и им, конечно же, было тесновато. А у Оли была трехкомнатная. И хотя ей совсем не хотелось уезжать из своей квартиры, она все же предложила отцу обменяться. В сущности, это ведь и его квартира.

— Спасибо, Оля, — ответил папа, — но сейчас не время. На обмен нужны время и деньги, у нас нет ни того, ни другого. Пусть пока все остается как есть. Мало ли… Может, вернется Саша, появится у вас еще ребенок…

— Ой, па, ну о чем ты!

— Нам совсем не тесно. Мальчики отдельно, мы — отдельно. Вот отслужит Антон, там видно будет.

Так что Оля была даже рада, когда один из ее братьев ночевал с ними. Маша почти не бывала у Оли. Она помогала ей готовить во время поминок, но просто так уже не заходила. По вечерам они иногда созванивались. Маша рассказывала о своей работе — теперь это составляло ее жизнь. Уходила рано, приходила поздно. Если получалось, посещала концерты, театры с одним из своих сотрудников, Павлом. Это имя все чаще звучало в рассказах Маши. Оля поинтересовалась, что с Андреем. После похорон он несколько раз заходил, но Оля сначала отказалась с ним поужинать, потом ссылалась на занятость, пока он не стал звонить все реже и реже. Оля решила, что он вернулся к Маше. Оказалось — нет. Маша не виделась с ним давно. Но Оле показалось, что Машу это не особенно огорчает. Может, она и не любила его?

— Что у тебя с этим Павлом, что-то серьезное?

— Честно? Не знаю. Пока нам и так хорошо. И работаем вместе, и отдыхаем. Зачем загадывать?

Маша, похоже, была настроена оптимистически. Ее тон стал уверенным, голос звучал спокойно. Ольга даже позавидовала ей. Пусть Маша работает много и устает, но она довольна своей жизнью. Саша, наверное, уже не вернется. Возможно, он остался жить в Израиле, нашел работу, жену… Он не знает и не хочет знать, что Оля уже три месяца не платила за квартиру, что их с Лизой обычная еда — вермишель и суп из пакетика. Что пять яблок, которые принесла Маша, Оля разделила дочке на десять дней, что колбаса стала немыслимой роскошью, что она должна всем вокруг крупные и мелкие суммы и не знает, как отдать деньги. Она задолжала Маше, отцу, соседке, Алику и даже Андрею. И хотя все согласились подождать, это тревожило ее невыносимо. Ко всему прочему добавилось ее нездоровье. Она все время чувствовала себя уставшей. Проспав полдня, Оля все равно не ощущала себя отдохнувшей. Ночью ей снились то мама, то Саша, и нередко она просыпалась вся в слезах. У нее постоянно было плохое, подавленное настроение, которое она не могла с себя сбросить, как липкую паутину. Оля считала, что ее слабость — от скудного питания и приближающейся зимы. Но она не придавала этому значения, пока внезапно закравшееся подозрение, не заставило ее задуматься.

…Она опаздывала на просмотр. Поэтому вместо того, чтобы, как обычно, пройтись до метро, она вскочила в переполненный автобус. Стоял гололед, и автобус заносило то вправо, то влево. Вдруг Оле стало так плохо, что она была вынуждена немедленно сойти, и ее стошнило прямо на тротуар. Автобусная остановка с сосульками на крыше крутилась перед глазами, спазмами сжимало желудок. Когда приступ прошел, она умылась снегом и замерла, испуганная неожиданным открытием. Такое с ней было, только когда она носила Лизу!

Неужели? Нет-нет, этого не может быть! Но ведь у нее еще и какая-то неразбериха с месячными. Она вообще перестала за ними следить. После смерти мамы Ольга жила как пришибленная, ничего не соображала, да и не помнит, когда были они. Два последних месяца — точно ничего, но она списывала все на нервы, плохое питание.

На следующее утро Оля отправилась в женскую консультацию. В приемной к ее участковому врачу сидели только две беременные, и приняли ее довольно быстро. Гинеколог, пожилой седовласый мужчина, подтвердил ее догадку.

— Ну что же, мамочка, вы не предупреждаете? — укоризненно посмотрел он поверх очков. — Вставайте с кресла. Поздно вам туда ложиться! Давайте сюда, на кушетку. — Он пощупал живот, измерил таз, продиктовал данные медсестре.

Ольга села, с трудом приходя в себя. Значит, так и есть. Ей вспомнились та летняя ночь и ощущение полноты счастья, гармонии тела и души. Так что если она действительно беременна, то отец ее ребенка именно он, человек, даже имени которого она не знает. Тот, кто воспользовался внешним сходством с Андреем, чтобы влезть к ней в постель! Он наверняка и не вспоминал ее после той ночи. Да и она почти забыла, не до того было. Но теперь не думать об этом она уже не могла. И Ольга вспомнила все до мелочей: их ночь, пробуждение, мгновение счастья, потом досада и обида…

— Почему так поздно пришли? Раньше нужно становиться на учет. Любочка, выпишите направления на анализы. — Доктор присел к столу и стал делать запись в ее карточке. — Одевайтесь, мамочка, и садитесь к столу. Я измерю вам давление. Что-то мне ваш вид не нравится… Девяносто на пятьдесят. Да, неважно. У вас всегда такое низкое давление?

Ольга пожала плечами:

— Не знаю. Я давно не была у врача.

— Беременность какая?

— Вторая.

— Сколько старшему ребенку?

— Пять лет.

— Ну что ж, прекрасная разница. У вас девочка? Мальчик?

— Девочка.

— Совсем хорошо. Здесь у вас явный мальчик. Я в таких вещах редко ошибаюсь. Обрадуйте мужа.

— Нет, доктор. Дело в том, что мы не можем себе позволить второго ребенка. У нас тяжелое материальное положение…

— Ну, теперь уже ничего не поделаешь, придется позволить. — Он все писал, не поднимая головы. Ольге показалось, что она ослышалась.

— Как «ничего не поделаешь»? А аборт?

— Поздно, моя милая. У вас пятнадцать-шестнадцать недель, не меньше. Да у вас шевеления вот-вот начнутся.

— Но, доктор, мне никак нельзя рожать. — Оля почти плакала. — У меня мама умерла, я и дочку не могу толком прокормить.

— А что отец ребенка? — Голос врача стал суше. — Он не в состоянии позаботиться о нем?

— Мы развелись три месяца назад, — соврала Оля.

— Напишите ему. Не отчаивайтесь, девочка, — потрепал он ее по руке, — и не плачьте, вам вредно волноваться. Вон вы какая худенькая. Становитесь-ка на весы. Ваш обычный вес?

— Пятьдесят шесть.

— Ну вот, похудели на три килограмма. Немедленно сообщайте своему мужу и ближайшим родственникам. Мама, говорите, умерла. Отец жив?

— Жив.

— Он может помочь вам?

— Да, наверное.

— Прекрасно. Вам следует хорошо питаться, не нервничать, не уставать. Я вам выпишу из гуманитарной помощи бесплатно витамины и сухое молоко, как материально нуждающейся. Подойдите в комнату сто тридцать, там вам скажут, какие нужны справки и когда получать помощь.

— Спасибо, доктор. Но поймите, я не могу этого себе позволить! Может, все-таки в виде исключения…

— …На тот свет! В виде исключения на тот свет не хотите? Так сказать, по блату. — Он гневно вытаращил на нее глаза, увеличенные толстыми линзами очков, и даже его аккуратная седая бородка вздернулась от возмущения. — Да вы что, смеетесь! Аборт делается при сроке не более двенадцати недель, а вы ко мне пришли на три, а то и на все четыре недели позже! Да ни я, ни любой другой врач не может уже ничего сделать.

— И что теперь? — прошептала Оля.

— Теперь — только рожать. Через пару месяцев, вероятно, можно сделать искусственные роды, но я надеюсь, что вы на это не пойдете. Вы — молодая, здоровая женщина! В стране скоро все наладится. И отец вам поможет. И мужу сообщите. Принимайте витамины, хорошо питайтесь, больше отдыхайте — и все будет в порядке. Всего доброго! Следующий?

Глава двенадцатая

Дома она в отчаянии бросилась на кровать и проплакала до вечера. Ну, как можно натворить столько глупостей за такое короткое время! Она вспомнила сумасшедшее лето. Приезд Саши, Андрей, его брат. Все это казалось таким забавным. Вспомнила, как в шутку решила отбить Андрея у Маши, за то что та осмелилась строить глазки ее бывшему мужу. Какой неотразимой она себе казалась! Искала, чем бы себя развлечь от нечего делать. Сорила деньгами. Купила такое дорогое и совершенно ненужное платье. Она снова, как тогда, увидела себя в большом зеркале: красивая, наглая, полуголая. Ольга всхлипнула. Где-то она читала, что за все в жизни нужно платить. В то утро она чувствовала себя такой счастливой, как будто воспарила на небеса. И тем больнее было спустя несколько минут шлепнуться о землю. Ей казалось, что уже тогда она заплатила за все. Выходит, еще нет. Она будет расплачиваться за свой поступок всю жизнь. Что дальше? Избавиться от ребенка. Рожать? А если он родится больным? Она пила коньяк. Да и здоров ли этот парень? Она словно снова увидела высокую мускулистую фигуру на фоне рассветного окна. Здоров. И красив. Все остальное — Бог весть. Но действительно — здоров и красив. Она вытерла слезы и подошла к зеркалу. Господи, неужели это жалкое, растрепанное создание — она?! Ольга машинально потянулась за расческой, причесала отросшие почти до плеч волосы. Что пользы плакать! Сама виновата, и сама должна найти выход. Она ничего не станет пока говорить отцу, ему и без того не сладко, и вообще — никому не скажет. И она не будет убивать собственного ребенка. Впервые она подумала о нем как о своем, и ей стало тепло при мысли о малыше. У нее будет прекрасный ребенок. Она ощутила что-то от прежнего своего чувства — волнение, желание. Что ни говори, а это была ночь любви. Пусть одна и короткая, но любви. Она просто испугалась, это все от неожиданности. А теперь она хотела, очень хотела ребенка, потому что помнила: только желанные дети бывают удачными. Ольга снова посмотрела на свое отражение. И увидела спокойное и уверенное лицо. Она подмигнула ему. И худенькое бледное лицо в зеркале тоже усмехнулось и подмигнуло ей. Оля прошла в кухню, вскипятила чайник и села пить горячий чай, обдумывая, что теперь ей следует делать. Положение серьезное, но не безнадежное. Положительное: у нее есть квартира, при случае отец поможет, но лучше обойтись без его помощи. Она — молодая, здоровая женщина (незаметно для себя Оля повторила слова врача), Лиза уже большая девочка. Отрицательное: у нее нет работы, денег, мужа, мамы и ей через пять месяцев рожать.

Поразительное везение! Но теперь, когда решение принято, ей стало, пожалуй, даже весело. Словно сама судьба бросала ей вызов — завоешь, Олька, или нет? Не дождетесь, усмехнулась она. Итак: первое — надо заработать денег, и побыстрей! Нужно хорошо питаться — ребенок должен родиться здоровым. После смерти мамы она практически не пила спиртного, не курила, и пару месяцев у них еще хватало на необходимые продукты. Плохо, что в тот вечер она пила коньяк и даже, помнится, порядком опьянела. Но не выпила же она столько, что это скажется на ребенке! Не может же Бог еще и этим ее наказать. Она наспех прочла молитву и неумело перекрестилась. Бабушка говорила, что отчаянную молитву Всевышний всегда услышит. А у нее сейчас все отчаянное: и положение, и мысли, и молитвы.

Нужно немедленно раздобыть денег, чтобы хватило на первое время. Сидеть на вермишели больше нельзя. Все зубы выпадут. Где взять? Снова занимать? Оля поморщилась. Продать что-то… Что у нее самое дорогое? Перстенек? Обручальное кольцо? Серьги? За это в скупке дадут копейки, как за лом. Да и вообще, золото нужно приберечь на самый крайний случай, за него всегда хоть сколько-то возьмешь. Значит, что-то из вещей. Может, мамин кожаный плащ? Он не новый, дорого не продашь, а ей он впору. И мама обиделась бы. Оля поймала себя на мысли, что думает о матери, как о временно отсутствующей. Ей до сих пор трудно примириться с мыслью, что это отсутствие — навсегда. Как было бы хорошо, будь она сейчас рядом! Оля с трудом сдержала слезы и тряхнула головой. Не надо сейчас об этом. Так что же продать?

Платье! Решение оказалось таким простым, что она даже поразилась. Ну, конечно же, то самое платье. Раз она его купила, так, может, еще какая дура позарится! Оля вытащила платье из шкафа. Она так и не надевала его больше после того вечера. Пожалуй, сейчас это самая новая и самая дорогая вещь у нее. Она заплатила семьдесят долларов, в крайнем случае можно согласиться и на пятьдесят. Оля подняла платье на вытянутых руках и внимательно оглядела его. Как будто все в порядке. Боже, какая она была беспечная: отдать за эту тряпку такие деньги! Ведь если бы не платье… Она не была, конечно, настолько суеверной, чтобы всерьез обвинять во всех своих неприятностях платье, но ей очень захотелось избавиться от него. И она загадала: если продаст платье — все у нее будет хорошо и этот нежданный ребенок принесет ей счастье. Сказав себе это, Ольга решила поскорее осуществить задуманное.

…На следующий день она стояла на ступеньках подземного перехода, ведущего к станции метро. Это было очень людное место, рядом находился большой вещевой рынок, и здесь, в переходе, с утра до вечера торговали абсолютно всем. Сначала Оле было стыдно стоять с этим платьем, которое она для придания товарного вида повесила на плечики. Но потом она увидела, что на нее никто не обращает внимания, а через час уже так устала, что сама пыталась привлечь внимание прохожих к своему товару. Но люди озабоченно спешили мимо. И никому не было дела до легкомысленного, экстравагантного наряда. К тому же следовало быть внимательной и убирать свой товар при появлении «стражей порядка». Одну-то вещь спрятать в пакет нетрудно, а вот ее соседки при слове «менты» хватали в охапку весь товар и перебегали переждать в укромное место. Прошло три часа. Ноги и руки у Ольги замерзли, и она пробралась поближе ко входу в метро. Здесь было теплее. Слева от нее старушка торговала полиэтиленовыми пакетами. Справа пожилая женщина продавала шерстяные свитера. У старушки торговля шла бойко. Свитерами тоже интересовались, но пока не покупали. Оля устала, ее охватило отчаяние — так можно и месяц простоять и не продать!

— Свое, что ли, продаешь? — жалостливо спросила женщина со свитерами. Оля кивнула.

— Оно новое… Как думаете, не продам?

Женщина оценивающе осмотрела платье.

— Повезет — продашь.

— Да у кого щас деньги на такое есть, — проворчала старушка, — щас людям и хлеба не за что купить.

— Щас люди разные, — отрезала женщина со свитерами, — кому хлеба не за что купить, а кому и денег некуда девать. Ты стой, дочка, — ободрила она Олю, — повезет — продашь. Деньги, небось, нужны.

— Ты не заболела, часом? Бледная какая, — покачала головой женщина, — и синяки под глазами.

— Я беременна. — Оказывается, так просто сказать это чужим людям и так странно слышать это о себе самой.

— Ох ты, бедная, — сразу подобрела старушка, — голодная, наверное?

И, не слушая Олиных протестов, она всучила ей щедрый ломоть свежего хлеба:

— Ешь, сердешная.

Хлеб оказался удивительно вкусным. Ольга с наслаждением вгрызлась в горбушку и стала с удовольствием жевать. Платье она повесила рядом со свитерами, спрятав озябшую руку в карман.

— Почем?

Оля увидела высокую красивую блондинку в модной голубой дубленке. Светлые волосы спадали на плечи, голубые глаза наивно распахнуты, губы в капризной улыбке — такая купит! Девушка обращалась к женщине со свитерами.

— Это вот женщина продает, — указала та на Ольгу.

Она уже подалась вперед, боясь упустить покупательницу, как вдруг ее внимание привлек спутник девушки. Он держался позади блондинки. Равнодушно посмотрел на платье, которое та уже приложила к себе, примеряя. Он был под стать ей — высокий, хорошо сложенный, в красивой дорогой куртке. Взгляд его холодных глаз, безразлично скользнув по Оле, вдруг задержался, стал острее, и она с ужасом узнала в нем брата Андрея. Теперь ее не могло обмануть их сходство. Вот он! Виновник ее несчастья! Отец ее ребенка! По тому, как он смотрел на нее, Оля поняла, что он тоже узнал ее. Внезапно ей стало стыдно, стыдно за свой жалкий вид с куском хлеба в руках в этом грязном подземном переходе. Кровь прихлынула к лицу, но она не отвела глаз и смотрела на него со всей ненавистью и презрением, на которые только была способна. Блондинка что-то спрашивала Олю, но та ее не слышала.

— Странная какая, — обиженно обратилась блондинка к своему спутнику, — спрашиваю «сколько?», а она молчит.

— Тебе нравится? — спросил он девушку.

— Да, Игорь. Мне пойдет такое, как думаешь?

Вместо ответа он снова посмотрел на Олю.

— Так сколько? — спросил он.

Ольга ненавидела себя в эту минуту не меньше, чем его. Боже, она стоит голодная, мерзнет! А он сытый, модный, довольный! Снял себе новую дурочку на ночь! И она носит его ребенка!

— Сто, — ответила она, больше всего на свете желая, чтобы они поскорее ушли.

— Долларов?

Оля кивнула. Игорь полез во внутренний карман куртки, извлек оттуда пачку денег и, выбрав, протянул ей сто долларов.

Они ушли, а Оля, оцепенев, стояла, сжимая в руке новую зеленую купюру…

…Возможно, права старая поговорка, утверждающая, что деньги всегда идут к деньгам, — через неделю Оле удалось заключить свою первую сделку. И к этим ста долларам прибавились еще сто. Она погасила задолженность по квартплате, отдала долги соседке и отцу, купила немного продуктов. У нее еще осталось восемьдесят долларов, и это поддерживало. По ее подсчетам, если тратить в неделю десять долларов, им с Лизой хватит почти на два месяца. За это время нужно постараться заключить еще хоть одну сделку. Десять долларов в неделю — это, конечно же, мало, но это значит, что каждый день у них будет на завтрак каша с молоком, два раза в неделю она и Лиза могут съесть по яйцу и по сто граммов творога на ужин, а один раз — и по кусочку рыбы. Оля вспоминала, как носила Лизу. Мама и Саша выполняли все ее желания, любые деликатесы тут же появлялись, а она все равно находила, на что обидеться и поплакать. Сейчас было не до того. Она нашла книгу о питании будущих матерей и поняла, что даже теперь в состоянии более или менее правильно питаться. Ребенок возьмет из ее организма все, что ему нужно. Она купила два килограмма моркови и стала есть ее каждый день. В женской консультации Ольге выдали витамины и сухое молоко. Если бы полгода назад кто-то сказал ей, что она, как Плюшкин, будет учитывать каждый кусок, который съедают они с Лизой, — она рассмеялась бы ему в лицо. Но сейчас было не до смеха. Каждое утро, поднимаясь, чтобы отвести Лизу (она снова отдала ее в детский сад, чему та была очень рада), Оля говорила себе: «У меня все хорошо, у меня все правильно, у меня все получится», — и отправлялась на работу. Это стало ее «Отче наш», это помогало, придавало сил и уверенности. И плакать не хотелось, на это не было времени, а если и случались какие-то неприятные стычки с сотрудниками или с клиентами, она просто сжимала губы, и крылья ее тонкого носа трепетали, как у норовистой лошадки. Ей не хотелось плакать — ей хотелось драться, драться за свой заработок, за свою дочь, за будущего ребенка. Она оставила все мысли о другой работе — в агентстве недвижимости, как она успела убедиться, можно заработать и большие деньги, нужно только не сидеть сложа руки. И когда в очередной раз она мчалась на просмотр квартиры и чувствовала, как горят от усталости ноги, она шептала себе: «Ничего, ничего — волка ноги кормят».

На работе никто не знал о ее беременности. По ее фигуре ничего не было заметно. У нее и с Лизой был маленький живот. Коллеги видели ее вечно спешащей, деловой и нервной. Она ни минуты не тратила на пустые разговоры и чаепития. Очень выручал домашний телефон. Она могла появляться в офисе, только когда ей требовалась информация. Ее старания увенчались успехом, и вскоре она продала большую и дорогую квартиру. Ольга почувствовала себя уверенней, но не позволяла себе расслабиться, так же спешила на встречи, не обращая внимания на усталость и головную боль. Стала покупать больше фруктов, соки, мясо. И откладывать деньги. Спала крепко, едва успев лечь. Но даже во сне ощущала легкие толчки новой жизни внутри своего тела. Безумно уставала, однако была довольна и горда собой. Пусть она натворила много глупостей, но теперь стоит на собственных ногах и сможет позаботиться о своих детях.

Глава тринадцатая

…У Лизы поднялась температура, и Оля осталась с ней дома, намеченный просмотр казался ей бесперспективным, и она с легкой душой отменила его. Тем более что должен был приехать Андрей, как он выразился по телефону, «для важного разговора». Он приехал с целой сумкой продуктов. Когда он стал ее распаковывать, Ольга удивленно поглядела на него.

— Что это? Ты решил отметить у меня свой день рождения?

— Пожалуй, — засмеялся он и достал из пакета бутылку белого вина. — Ты не против?

— Да ради бога, — пожала она плечами и поставила на стол фужеры.

— Так о чем таком важном ты хотел со мной поговорить? — спросила она, пригубив вино.

Андрей изучающе посмотрел на нее.

— Понимаешь, приезжал мой брат.

— Игорь?

— Игорь, — подтвердил он. — Но ты мне не сказала, что вы хорошо знакомы.

Оля промолчала.

— Так вот. Он приехал и спросил меня, почему это одна моя близкая подруга продает свои вещи у метро, и хорошо еще, что пока только вещи. Я не сразу понял, что речь о тебе, но он так подробно описал тебя. — Андрей налил еще вина и, подняв бокал, пристально посмотрел на Ольгу, склонив голову, как попугай, набок. — Ему показалось, что ты находишься за чертой бедности.

Ольга вспыхнула.

— Вот дурак.

— Я поспешил к тебе — спасать вас от голода.

— Ха! Позаботься лучше о себе. Или о своем братце. У меня все прекрасно. Я даже верну тебе долг. — Она поспешно достала из сумочки кошелек и протянула ему пятьдесят долларов. — Вот! — Видя, что он не берет, она всунула ему деньги в нагрудный карман пиджака. — Так что, как видишь, у меня все отлично, так и передай своему заботливому брату.

— Непременно, — сощурил в улыбке глаза Андрей. — А теперь перестань ершиться и сядь. Нам нужно поговорить. Я думаю, мы друзья, и мне было бы интересно кое о чем спросить у тебя.

— Игорь просил?

— Нет. Кофе угостишь?

— У меня нет.

— А покурить можно?

— Не надо.

— Нет, ты определенно изменилась. Ну ладно. — Он спрятал сигареты обратно в карман. — Что у вас произошло с Игорем?

— У него спроси, — разозлилась Ольга.

— Оля. — Он придвинулся к ней. — Поверь, я спрашиваю не из праздного любопытства. Ты ведь считала меня другом. Почему же ты ко мне не обратилась, когда стало туго? Я звонил — ты отделывалась от меня. Это из-за Игоря? Я знаю. Он тебя обидел?

Оля молчала. Андрей вздохнул:

— Наверняка обидел. Иначе не приехал бы ко мне.

— А что, просто так, как брат, он к тебе не может приехать?

— Нет. У нас сложные отношения.

— Почему?

— Потому что больше всего на свете его злит мысль, что у него есть брат, который как две капли воды похож на него. А вообще, Оля, Игорь — парень жестокий. И мой тебе совет — держись от него подальше.

— А что, если твой совет сильно опоздал?

Андрей снова внимательно глянул на Олю.

— Я расскажу тебе одну историю… Мы с братом всегда были разные, хотя внешне, как ты убедилась, очень похожи. Тем не менее, близкие друзья и родители нас никогда не путали, если, конечно, только мы не хотели их обмануть. Обычно мастером на такие штуки был Игорь. В школе я хорошо учился, занимался в художественной студии, Игорь же учился средненько и занимался практически всеми доступными видами спорта. В раннем детстве мы росли порознь, нас разослали по бабушкам, а потом, когда мы стали жить вместе, между нами установилась не то чтобы вражда, но… некая неприязнь, потому что, несмотря на сходство, мы выросли разными, но вынуждены были постоянно находиться рядом. Мы делили одну комнату, ходили в одинаковой одежде. Но у нас были разные друзья и интересы. Я всегда склонен был относиться к брату терпимо. А он иной раз как будто меня просто ненавидел. Этого я не мог понять. А потом он сделал такое, что я тоже стал ненавидеть его.

Знаешь, я всегда хорошо относился к людям — и к ребятам, и к девчонкам. А Игорь — человек настроения, он мог быть грубым, мог выругаться, ударить, обидеть кого угодно, даже девушку, и его побаивались. Я вообще никогда не дрался, а чтобы ударить девушку!

В десятом классе к нам пришла новенькая. Ее звали Марина. Не то чтобы красавица, но очень интересная — черненькая, зеленоглазая, прямо Скарлетт О’Хара. И характер под стать — норовистая, как козочка. В общем, я влюбился. Но дружить она стала с Игорем. Они сошлись на почве волейбола. Но я-то видел, что она ему не нужна. И поначалу он дружил с ней назло мне. А для меня она была первой любовью, я посвящал ей стихи, рисовал ее портреты. Однажды Игорь нашел в столе мой набросок. Как он смеялся надо мной!

Затем они поссорились и, не знаю почему, она начала дружить со мной. Я, конечно, был рад, но инициатива была ее. Игоря, казалось, это не трогало, он ходил, посмеиваясь.

Однажды прихожу я в школу — все на меня поглядывают и перешептываются. Я сразу не обратил на это внимания. Потом ко мне подошли ребята, в основном из числа друзей моего брата, отъявленные хулиганы, которые всегда считали меня маменькиным сынком, потому что я не матерился, не курил, не пил с ними по вечерам в подъезде. Они хлопали меня по плечу и говорили, что я «молоток» и «парень что надо». В ответ на мое удивление, парни понимающе улыбались. Класс гудел, как улей. А я ничего не понимал. На перемене я вызвал Игоря в коридор и попросил объяснить, что происходит. Он засмеялся и сказал, чтобы я спросил у Марины. Когда я подошел к Марине, все затихли и смотрели только на нас. Я не успел ничего спросить. Она дала мне пощечину, а потом, наверное, решив, что этого мало, плюнула мне в лицо, заплакала и убежала с уроков. У меня перед глазами все поплыло. Я знал, что ни в чем не виноват, но все смотрели на меня с презрением — все, кроме злобных дружков моего брата.

А сам он стоял и ухмылялся. Не соображая, что делаю, я вытащил его в коридор. Я чувствовал, что за всем этим стоит он. Когда я снова спросил, что происходит, он рассмеялся мне в лицо. Тогда я ударил его. Мне не стоило этого делать — драчун я никудышный. Но я был очень зол. Ударил я его сильно, у него сразу пошла носом кровь. На большее меня бы не хватило. Я не смог бы поднять на него руку второй раз. Но у меня и не было возможности сделать это, потому что потом он ударил меня. Игорь — очень сильный, он занимался штангой, борьбой, боксом — всем подряд. В ярости он не соизмеряет свою силу. Мне хватило бы удара и послабее. Он ударил меня так, что я отлетел метров на пять и при падении ударился головой о батарею.

Когда я очнулся, первым, кого я увидел, был Игорь. Оказалось, что у меня сотрясение мозга. Родители были в отчаянии, особенно мама. Позже мне рассказали, что брат на руках отнес меня в больницу и не уходил, пока я не пришел в себя. Игорь являлся ко мне каждый день, но я не хотел его видеть. Я с ним не разговаривал. Однако он все равно приходил, сидел и молчал. Ты не хочешь спросить, что он сделал? — Андрей замолчал и выжидающе посмотрел на Олю. — Он переспал с ней, выдав себя за меня, и сказал своим друзьям, будто я ему хвастался, а те разнесли по школе. Маринка была крутая девчонка, могла отбрить любого, с кем-то из них поцапалась, — они и рады были ее ославить.

— Зачем ему это было нужно?! — поразилась Оля.

— По-моему, он ей мстил. Игорь рассказывал потом, что хотел просто ее проверить, с ним она всегда вела себя как недотрога. Так вот, он оделся, как я, и разговаривал, как я, а затем показал Марине ее портреты и объяснился в любви. У нас до этого дело не дошло. Они стали целоваться. Не знаю, как именно это было, но только она сказала ему, что тоже любит его, то есть меня. Игорь говорил, что хотел уже признаться ей, но, когда она призналась, что любит меня, он разозлился и решил ее наказать. Расстались они очень хорошо, поклявшись в вечной любви и дружбе. И вот! На следующий день вся школа оказывается в курсе, Игорь встречает ее презрительным взглядом и грязным словом. А я хожу с невозмутимым видом, но меня поздравляют наши бандюги с первой победой. Что ей надо было думать?

— Но ты ведь мог рассказать ей правду.

— Я так и сделал, но она не поверила мне. Сказала, что я мерзавец. И чтобы я и мой брат не смели подходить к ней больше. Так закончилась моя первая любовь.

— А у них с Игорем?

— И у них — тоже. Игорь отомстил ей за то, что она его бросила. Хотя любила его, не меня. Марина перешла в другую школу, потом вышла замуж, позже — развелась. В общем, жизнь не удалась. Встречая нашу маму, всегда расспрашивает об Игоре, не обо мне. Игорь тоже ее любил. Я слышал, как он плакал по ночам, когда думал, что я сплю.

— А ты не плакал?

— Знаешь, нет. Понимаешь, я никого в жизни не ударил первым. А из-за нее в кровь разбил лицо своему брату, пусть он это и заслужил. Да и он меня чуть не убил. Я думаю, Игорь одним ударом вышиб из меня всю любовь к ней.

— Почему же они не нашли общий язык, раз так любили друг друга?

— Не могли простить один другого. Я же тебе говорю — они друг друга стоили…

Оля помолчала, глядя, как Андрей наливает в бокалы вино. Она понимала эту Марину. Если выбирать между двумя братьями, она тоже выбрала бы Игоря.

— Зачем ты рассказал мне об этом?

— Потому что мне кажется, что с тобой произошло нечто подобное. Я прав?

— Прав, — не стала отпираться она.

— Я так и понял, когда ты вдруг прекратила общаться со мной. Еще сердишься на меня?

— Да ты-то здесь причем? Сама виновата. У меня тогда был паршивый день, все на нервах… потом, я же не подозревала, что такое может быть. Если бы ты меня предупредил, что у тебя брат — близнец.

— Он приходит в бешенство, когда слышит это слово, — усмехнулся Андрей. — Но, по-моему, он на тебя запал. Да и ты, видимо, тоже, — добавил он ревнивым тоном.

— Тут другое. — Она засмеялась, но, подумав, что шила в мешке все равно не утаишь, решительно тряхнула головой. — У меня будет ребенок.

— От него? Ну, ты даешь, — присвистнул он. — То-то гляжу, ты какая-то замученная.

Странно, но Ольку это задело сильнее всего. Она даже встала и обеспокоенно посмотрелась в зеркало.

— Неужели такая страшная?

— Да нет, — поспешил успокоить ее Андрей, — просто похудела. Что теперь будешь делать?

— Что теперь делать? Рожать буду.

— Ему скажешь?

— Зачем? — вздохнула Оля. — Я его совсем не знаю. Да и что я скажу? Давай познакомимся, а то у нас тут ребеночек намечается. Вот он обрадуется! Да и, судя по твоему рассказу, он тот еще подарок. На меня сейчас столько всего навалилось, что только этих разборок и не хватает для полного счастья. Ты не говори ему, ладно?

— Ладно. Да мы с ним практически не общаемся. Вот я и удивился, когда он нашел меня. Говорит: помоги ей, от меня она помощи не примет.

Глава четырнадцатая

Отец Андрея был офицером. На последнем курсе училища он женился. Его избранница заканчивала пединститут. После завершения учебы они отправились на первое место службы, в военный гарнизон в маленьком городке Подмосковья. Через год у них родились близнецы, а еще через год отец получил назначение в Германию. В те времена служба за границей, считалась редкой удачей. За каких-нибудь пять лет можно было заработать и на машину, и на мебель, и на бытовую технику. Знакомые по гарнизону рассказывали, что и где можно купить, только работать должны оба, на одну зарплату не разживешься. У Люси с Сергеем в то время не было еще ничего, как говорится, ни кола ни двора, — они с двумя детьми жили в одной комнате офицерского общежития. Правда, общежитие было новое, чистое, с душевой, туалетом и кухней на четыре семьи. Да и квартиру скоро должны были дать. Но после Германии их ждала трехкомнатная квартира, повышение по службе, и главное — молодая семья получала шанс быстро встать на ноги. Только что делать с малышами? Двое годовалых детей — тут уж не до работы. После долгих обсуждений решили оставить их у бабушки — Люсиной мамы. Она работала учительницей и практически полдня могла посвящать внукам. С ней еще проживала Люсина сестра Вера, студентка.

— Почему к твоим? — возмутился Сергей. — Давай на Урал, к моим старикам. Там лес, речка, свой дом, огород.

— Хозяйство, не забывай, — в тон ему ответила Люся, — корова, свиньи… Да твоя мать света белого не видит. Работает от зари до зари. А отец в лесу пропадает. Кто же с детьми будет?

— Вот отец и будет. Написал: ребят — только к нам. Я их всему научу.

— Представляю, чему он их научит, — фыркнула жена, которая недолюбливала своего шумного и грубоватого свекра. — Своей маме я больше доверяю. Она учитель словесности. Научит мальчиков читать, писать. Мы вернемся, и через каких-то полгода детям в школу. Кроме того, она живет в городе, в квартире с удобствами, у них есть и ясли, и детский сад.

— Я тоже доверяю Марии Антоновне, — миролюбиво ответил Сергей, тем более что теща находилась в соседней комнате. Они с Верой приехали на выходные дни погостить и решить вопрос с детьми. — Но там большой дом, а здесь двухкомнатная «хрущевка». Тут спит Вера, там — мама, я даже не представляю, куда можно втиснуть две детские кроватки. И тяжело будет работать ей с внуками на руках, пойми ты, а у меня родители — пенсионеры. Я все равно уже попросил десять дней в счет отпуска, чтобы отвезти ребят.

— То есть ты все решил без меня, — оскорбилась Люся, — так что же мы обсуждаем?

— Люсенька, ничего я не решил, — поморщился Сергей. Он был очень покладистый человек и не выносил семейных ссор. Жену он любил и слушался. Но если считал собственное мнение верным, всегда настаивал на своем.

— Я так или иначе поеду повидаться с родителями перед отъездом. Ну что ты расстраиваешься? Иди ко мне. — И он обнял свою молодую жену, которая уже надула губы, собираясь заплакать. Отношения молодоженов еще не потеряли первоначальной свежести. Из-за службы мужа они мало бывали вместе, и их любовь пока еще носила романтическую окраску. Вот почему Сергей не мог вынести слезинок, сверкнувших в глазах своей любимой, но вспыльчивой юной жены.

— Мария Антоновна, — громко позвал он, — скажите свое веское слово. — К теще Сергей относился с подчеркнутым почтением, и она это очень ценила. В душе он почти не сомневался, что Мария Антоновна его поддержит. Она была так преданна своей профессии, своим ученикам, что на собственных детей оставалось мало времени. Конечно, она не могла открыто отказаться нянчить внуков, но и восторга по этому поводу наверняка не испытывала. Если оставить детей у нее, то заниматься ими будет, конечно же, Вера. Она их обожает. Но ей ведь только восемнадцать лет. И учиться надо, и погулять хочется.

— Мама, ты слышала, что он говорит? — всхлипнула Люся. — На Урал! Это сколько же туда ехать из Германии! А к тебе я бы каждый год приезжала. Я ведь там без них с ума сойду.

— Ничего ты не сойдешь, — строго сказала мама. — Надо так надо. Вы молодые, все нужно: и в дом, и детям. А у вас их двое! Я вам помогать не могу. Одна работаю, да Веру еще выучить надо. Сережа прав — квартира мала, на пенсию я пока не собираюсь. С одним ребенком мы с Верой еще бы управились, а с двумя, — развела она руками. — Не представляю!

— Что ты, мама, — вмешалась подошедшая Вера с маленьким племянником на руках. — Все, держи, — передала она ребенка сестре, — все съел, молодец, не то что Андрюшка.

Люся посадила сына в манеж, где уже сидел его братик и играл кубиками, не обращая ни малейшего внимания на споры взрослых.

— Никуда я их не отдам — таких крох, — заявила Вера. — Что ты еще придумал? — Это она Сергею.

Тот беспомощно посмотрел на тещу.

— Ну, безвыходных ситуаций не бывает, — авторитетно изрекла Мария Антоновна. — Раз так, то вот что: одного вы оставляете у нас, другого везете к деду. Никому не обидно и справиться легче…

Андрей остался с Верой и бабушкой. Его водили в детский сад, потом — в кружок рисования. Вера читала ему сказки, бабушка учила читать, считать. Он очень любил ходить с Верой в театр, заучивать стихи, рисовать и петь в детском хоре.

А Игоря растили родители Сергея в далеком уральском поселке. Дед, Иван Данилович, был властным и суровым человеком. В молодости он несколько лет отсидел в тюрьме за драку и вынес оттуда законы, которыми руководствовался и в жизни — не верь, не бойся, не проси. Всю жизнь он прожил здесь, на окраине поселка, почти в лесу, со своей молчаливой и покорной женой. Он забирал внука с собой в лес, сначала — за грибами, ягодами, потом — на охоту и рыбалку. Дед был малоприятным и грубым человеком, признавал только силу и любил крепкое словцо, вот и жил отшельником, так что маленькому Игорю не с кем было играть в детские игры. Единственным его другом был дворовый пес Валдай. Поначалу Валдай сидел на цепи и отличался злобным нравом. Он искусал трехлетнего малыша так сильно, что у Игоря на всю жизнь остались на ноге шрамы. А потом они подружились, и Игорь часто спускал пса с цепи, особенно когда хотел прогуляться по поселку. Никто не ограничивал его свободы — он ходил, куда хотел, делал, что ему нравилось. Сначала за ним по пятам бегала бабка, но, как только мальчик подрос настолько, что мог ходить с дедом в лес, Иван Данилович прикрикнул на жену, чтобы та «оставила парня в покое и не привязывала к юбке». Мужа Марфа Петровна побаивалась и слушалась, вот и молчала, хотя сердце кровью обливалось, оттого что «дурак старый в мороз дитя потащил». Но чистый воздух, дальние походы и простая сытная пища пошли мальчику на пользу. Игорь рос крепким, сильным, ничего и никого не боялся и подражал деду в повадках и выражениях. Бабушку он любил. Любил ее большие натруженные руки, пахнущие свежеиспеченным хлебом, ее тихие песни перед сном, страшные уральские сказы. Деда он тоже любил, но не боялся, как все вокруг, детским нутром чуя слабость к нему старика.

— Ты чего, так тебя перетак, — мог закричать он баском, — черт старый, бабку хулишь? Я те Валдая-то спущу. Он тебе, хрычу, уж портки-то порвет!

Дед заходился хохотом, а бабка ловила постреленыша и целовала в светлую макушку — заступник мой!

И вот в один день все закончилось — и походы на рассвете в тайгу, и купание в быстрой речке, и драки с поселковыми ребятами, и бабкины сказки. Приехал отец и забрал сына в далекий большой город, где в новой просторной квартире его ждал брат. Игорь, конечно же, знал о нем, но никогда не представлял, что, войдя в детскую комнату, пахнущую свежими обоями, он увидит… себя. Себя, но такого, каким он должен был стать: с аккуратной стрижкой, в выглаженной рубашечке и новеньких штанишках. Родители переглянулись и тихо прикрыли дверь: пусть ребята познакомятся поближе. Спустя несколько минут они прибежали на крик и возню — Игорь дубасил брата с недетской силой и злостью.

— Вот, вот — школа твоего отца! Полюбуйся! — кричала мама, успокаивая плачущего Андрея.

На протяжении нескольких лет родителям удалось примирить и подружить братьев путем постоянных увещеваний и наставлений. Но первая стычка принесла свои плоды — Андрей не любил брата, а тот платил ему презрением, за то что Андрей — чистюля и слюнтяй, и к этому примешивалось злобное возмущение — да как он смеет быть так похож на него!

А природа делала свое. Ребята росли и по-прежнему походили друг на друга как две капли воды. Желая исправить свою ошибку, родители всячески подчеркивали равенство братьев: если Игорь начал заниматься спортом — то и Андрея записывали в секцию, если один рисовал, то и другой должен был посещать занятия в художественной школе. У них были одинаковые стрижки, одежда, обувь. Игорю казалось, если он будет больше заниматься спортом, то вырастет выше. Он и вырос выше брата — на целых два сантиметра, но этой разницы никто не замечал. Потом они стали старше и умнее. Родители перестали заставлять их делать то, что было им не по нраву. А они нашли общий язык и даже стали использовать свое сходство в выгодных для себя случаях. Например, Андрей сдавал за брата алгебру, а тот за него — нормативы ГТО.

А потом к ним пришла первая любовь в образе зеленоглазой красавицы Марины. И как была у них — одна мама, так и любовь пришла — одна на двоих.

Глава пятнадцатая

Маша выходила замуж. Два месяца назад они с Павлом подали заявление, и вот сегодня — ее свадьба. Все произошло как-то быстро и довольно буднично.

Павел работал менеджером по продажам у них на фирме. Это был невысокий худощавый юноша, очень вежливый, очень спокойный и застенчивый. Все началось с того, что он робко пригласил Машу на какой-то очень модный спектакль гастролировавшего в городе известного театра. Спектакль Маше понравился. Места были отличные — в бельэтаже, по пригласительным билетам.

— Это презент моей маме. Она у меня доцент, — улыбнулся Павел.

После театра они посидели в кафе и потом стали встречаться. Ухаживания Павла немного удивляли Машу. Он был симпатичным, из хорошей семьи и почти на пять лет моложе ее. Она сразу поставила его в известность о своем бывшем замужестве и ребенке, но его это не смущало. Правда, и не интересовало. Он никогда не спрашивал ее о прошлом. Павел был немного флегматичным и словно не от мира сего. Но что было для нее очевидным — он нуждался в Маше и относился к ней совершенно серьезно. Роман с этим мальчиком она не воспринимала всерьез до того момента, пока он не сделал ей предложения.

— Я старше тебя, Паша, — сказала она, — и у меня сын. Не думаю, что твои родители будут в восторге.

— Мои родители здесь ни при чем, — покраснел он, — я уже взрослый и могу сам решать. Разве тебе плохо со мной?

— Нет, конечно. Но мы мало знакомы.

— Ну и что. Я тебя люблю. И хочу, чтобы мы были вместе.

Машу это озадачило. Павел ей, безусловно, нравился. Он был неглупый, начитанный. С ним было интересно, но ведь она его почти не знает. И она ничего не ответила. Но проходили дни, и он снова и снова возвращался к этому. А Маша устала жить одна и… согласилась. Потом познакомилась с его родителями.

Если честно, она ждала, что родители отговорят Павла, и пошла к ним на ужин, ни на что не рассчитывая. Но его мама, еще молодая и очень представительная дама, сразу заявила, что сын вполне самостоятельный и если таков его выбор, то они ему вполне доверяют, так как он никогда не поступает неосмотрительно. Маша была в шоке: совсем молодой человек без определенных средств (а Павел работал без оклада, только получал проценты от сделок, и Маша хорошо знала, как неважно идут у него дела), без жизненного опыта женится на женщине старше себя и с ребенком — разве это осмотрительно? Но она, естественно, смолчала. А вообще мама Павла ей не понравилась. Она была уж слишком любезной и какой-то фальшивой. Будущая свекровь два часа мучила Машу какими-то тестами на определение уровня эрудиции с вопросами типа: «По сколько зверей брал Ной в свой ковчег?» Маша, которая знала об этом Ное только понаслышке, тушевалась, отвечала невпопад и в результате получилась бы «круглой идиоткой», если бы не помощь Павла, который, как оказалось, был очень эрудированным. Потом их кормили чем-то изысканным, красивым и непонятным, но Маша осталась голодной. Папа Павла ей понравился больше — он был проще и доброжелательнее, галантно ухаживал за Машей. После этого визита у нее появилось странное ощущение недоумения и недосказанности. «А может, так и должно быть», — подумала она тогда.

И вот сегодня — ее свадьба! Маша в новом голубом костюме — подарок свекрови, цветочек в волосах, танцует со своим мужем. В маленьком зале ресторана, кроме родителей Павла, коллеги Маши. Директор — Сергей Иванович, бухгалтер — маленькая пухленькая женщина и вся молодежь: высокий Миша, усатый Саша, Гена, Рома и единственная девушка в фирме — новая секретарша Наташа (Машу повысили до должности офис-менеджера). Наташа ведет себя ужасно — откровенно кокетничает со всеми подряд, демонстрируя и без того донельзя оголенные ноги и грудь. Естественно, все ее понимают недвусмысленно и норовят пощупать. Тут она округляет и без того круглые глаза в обрамлении абсолютно синих ресниц, как будто говоря: «За кого вы меня принимаете?», — но через минуту все повторяется. Машин свекор уже почти пьян и раздевает Наташу глазами, а та наклоняется к нему с хохотом, и его взгляд устремляется в глубину ее декольте. Свекровь отводит Павла в сторону. А Машу приглашает Миша. Он такой высокий, что она видит только его шею. Вообще он хороший, этот Миша. Всегда помогает ей на работе, и с компьютером, и с документацией. И продавец отличный, Сергей Иванович очень его ценит.

— Зачем ты это сделала, Маша? — спрашивает он.

Она закидывает голову и недоуменно смотрит на него.

— Ты же его не любишь. И не знаешь. — Он глядит на нее сверху вниз с явным сожалением. — Никто из нас его не знает, — кивает он в сторону Павла. — Вроде бы ничего парень, но уж больно зажат. Не замечала?

Теперь она понимает, что именно ее все время настораживало — действительно, зажат. Но обсуждать мужа сразу после свадьбы, пусть даже с Мишей, она не хочет.

— Нет, — качает она головой. Краешком глаза она замечает, что Павел с матерью что-то уж очень увлеченно обсуждают на балконе. Похоже, он необычайно взволнован, она таким его никогда не видела. Наверное, до матери дошло, и теперь она упрекает его за то, что тот испортил себе жизнь. Чего же раньше молчала? Она оставляет Мишу и спешит к Павлу. С ее приходом все изменяется. Свекровь — сама любезность, а муж мрачен.

— Что случилось, Паша? — заглядывает она ему в глаза. — Ты расстроен? Что тебе говорила мама? Обо мне?

— Да нет, — обнимает он ее. — Учила меня жить… Маша, — поднимает он на нее виноватые глаза, — я должен тебе кое в чем признаться, только обещай, что не будешь смеяться.

У него такой несчастный вид, что Маша поспешно кивает, а сердце сжимается в дурном предчувствии.

— Понимаешь, я… В общем, у меня еще никогда… Это будет моя первая ночь.

До Маши не сразу доходит. Потом она облегченно вздыхает и ласково улыбается.

— Это должно быть красиво, — бормочет он, — а мама какие-то глупости говорит. Лезет, куда ее не просят. Вечно она так. Я ведь уже взрослый.

Маше его жалко и как-то все странно. У нее были взрослые опытные мужчины, которые брали инициативу на себя, и вот теперь ей придется лишить этого мальчика невинности. Ей становится не по себе. У них ничего пока не было, кроме поцелуев. Но она думала, что он так воспитан, а он, оказывается, просто ребенок. Вместо мужа она приобрела еще одного сына.

А впереди ее ждало еще много открытий.

Павел переехал к ней. Но к ее родителям они никак не могли вырваться. Ей хотелось познакомить их с мужем, но тот все время отказывался от поездки под разными предлогами. И она ездила сама. Папа с мамой расспрашивали ее, однако она рассказывала все только хорошее и не делилась своими тревогами. Ссылалась на занятость мужа и приглашала родителей в город. Но шла зима, время было гриппозное, и папа, как главврач, никак не мог вырваться, а мама не могла оставить хозяйство и Павлика. Сына Маша пока не хотела тащить в их непонятную семью. Вроде все было хорошо — Павел был добрым и ласковым, помогал ей готовить и ходил по магазинам. Денег, правда, не зарабатывал. Не получалось у него пока со сделками. Но Маша, которая теперь прилично получала, не корила его этим. Ее больше беспокоила какая-то несамостоятельность Павла. К ее родителям он не ездил, а его родителей они навещали каждую неделю. Эти визиты всегда проходили по одному сценарию — умные разговоры на интеллектуальные темы, классическая музыка за скучным церемонным обедом. Нечто трудно различимое глазом на большой красивой тарелке, зеленый чай и — привет! Конец обеда. «Интересно, они всегда так едят или передо мной выделываются?» — думала Маша. После этих встреч она уезжала голодная и сбитая с толку. А главное — свекровь всегда незаметно уводила Павла на некоторое время в другую комнату и плотно закрывала дверь. А свекор старательно развлекал Машу и не оставлял ее ни на минуту одну. Сначала Маша не обращала на это внимания. Потом попробовала прорваться за мужем, но свекровь ее мягко остановила:

— Мы с Пашей всегда были очень близки, и у нас есть свои секреты.

Маше это не понравилось. Она попыталась выяснить у Павла, но не получила никакого вразумительного объяснения.

— Она просто боится за меня, — как-то бросил он, отбиваясь от ее настырных вопросов.

— Почему? Я что, съем тебя? Она допрашивает тебя о нашей личной жизни? — поразилась Маша.

Павел замкнулся тогда и весь вечер молчал. После этих разговоров с матерью он всегда был немного напряжен, но дома вел себя как обычно.

— Давай перестанем к ним ездить, — предложила она. — Раз она тебя так достает.

— Нет, что ты, — испугался он.

Маша не знала, что делать, и решила положиться на время. Все будет хорошо, говорила она себе. Он просто очень молод и закомплексован. Но он любит ее, слушается. Родители его, хотя и непонятные, но приличные люди. Папа лоялен по отношению к своей церемонной жене, зарабатывает прилично, заботится о доме. И Паша будет такой. Дай только срок.

Глава шестнадцатая

Зима выдалась холодная и снежная. Талия Оли округлилась, и теперь она стеснялась снимать куртку в офисе и при сделках. Но коллеги и так все понимали и помогали ей. Директор подбрасывал ей хороших клиентов, и она стала прилично зарабатывать. Тратила очень экономно, понимая, что скоро не сможет работать. К Маше на свадьбу Оля не ходила, да и вообще почти прекратила с ней отношения. У той была своя жизнь, у нее — своя. Они перезванивались, но не делились, как прежде, своими личными проблемами. Андрей тоже больше не объявлялся. Оле хватало общения — с коллегами, клиентами, с семьей отца. Не было даже времени нормально заниматься дочерью. Если выдавались свободные часы — убирала, стирала и спала. Постоянно хотелось спать. Частенько вечером она включала телевизор, Лиза устраивалась на коврике с игрушками, а Оля спала-дремала на диване, чутко прислушиваясь к тихой возне Лизы.

Сегодня она решила порадовать дочку и с утра повезла ее на санках в парк. За ночь намело свежего снега, и парк буквально утопал в первозданной белизне. Лиза накаталась на горке, ее щечки раскраснелись, черные глазки сверкали радостью, и Оля невольно улыбалась, поглядывая на нее.

— Мам, я хочу еще, — требовала дочь.

— Нет, зайчик, пора обедать. Пойдем, солнышко, мама устала.

Лиза, вздохнув, великодушно согласилась.

— А в следующее воскресенье пойдем на горку? — спрашивала девочка, пока Оля везла ее на санках к дому.

— Посмотрим, какая будет погода.

Оля с усилием тащила санки. По глубокому снегу в парке они шли легко, а вот по обледенелому асфальту, кое-где посыпанному песком, — туговато. Оля даже вспотела, а сказать дочке, чтобы та пошла ножками, не сообразила. Так и тянула, как бурлак на Волге, задыхаясь от усилий. Внезапно санки пошли легко. Оля посмотрела через плечо и увидела, что какой-то мужчина подталкивает санки. Она улыбнулась. Вот глупая, надрывается, как будто Лиза десять шагов до подъезда не дойдет. Она уже собралась поблагодарить мужчину, но тут он выпрямился, и слова замерли у нее на губах. Это был Игорь. Она узнала его сразу. Как можно перепутать его с братом? Они даже смотрят по-разному!

Она остановилась. Игорь окинул ее заинтересованным взглядом. Бежевая куртка, вельветовые брюки заправлены в короткие сапожки, беленькая вязаная шапочка и такие же варежки очень шли ей. Похоже, она понравилась ему в таком виде. Он тоже выглядел неплохо. Даже вполне респектабельно, подумала Оля. Игорь был без головного убора, и его короткие светлые волосы красиво оттеняли синие глаза. Он был в черной кожаной куртке, явно дорогой и очень модной, и поигрывал ключами. Его машину она увидела под своим парадным. Игорь чуть задержал взгляд на ее располневшей талии, скрытой пуховой курткой, и по его лицу поползла та неприятная улыбка, которая так озадачила ее тогда, в ресторане. Она внутренне ощетинилась. Вскинула голову, сжала губы и сузила глаза. Он увидел ее враждебность и убрал улыбку.

— Узнала?

— Узнала.

— Поговорим?

Она помолчала, а Лиза нетерпеливо заерзала в санках, поглядывая на взрослых.

— Мама? — требовательно заныла она.

— Лиза, пойди поиграй на детской площадке. Мне с дядей поговорить надо.

— А обедать?

— Сейчас, пять минут.

Лиза недоверчиво оглядела незнакомого дядю и пошла на площадку.

— Твоя? — непонятно зачем уточнил Игорь. — Красивая девочка. Можем подняться к тебе. Зачем ребенка морозить?

— Не стоит, — отрезала Оля. — Я тебя слушаю.

— Это я тебя слушаю.

— Мне нечего сказать.

— Точно? А мне кажется, что есть нечто, о чем стоить сказать мне, а не моему брату.

Ольга разозлилась:

— Да вам, тебе и твоему брату, вообще ничего нельзя говорить! Для вас других людей не существует! Только ваши желания! Разве вы что-то понимаете? Я же его просила! Ты что думаешь, мне приятно тебя видеть? Да я вас знать не хочу! — уже кричала она.

Испуганная Лиза подбежала к ней и схватила за руку:

— Мама! Мамочка!

Глаза Игоря сузились, на скулах заходили желваки.

— Ладно, — бросил он, — поговорим, когда ты успокоишься.

Ольга сама не понимала, отчего она так психанула. Ведь в глубине души она хотела, надеялась его увидеть, а стоило ему появиться — и вся обида, вся горечь, казалось, забытая, вырвалась наружу. Она покормила Лизу и уселась в раздумье в кресло. Интересно, почему он приходил? Андрей прислал? Зачем? После рассказа Андрея она не знала, что и подумать об этом человеке, хотя, несомненно, он ее интересовал. Она вспомнила их ночь, и ее снова, как тогда, обдало жаром. Да, любовник он великолепный, а что до остального… Внезапно раздался звонок и, еще до того как открыть, она уже поняла, что это он.

Игорь снял куртку и сел на табурет у кухонного окна. Оля присела у стола.

— Угостишь кофе? — миролюбиво поинтересовался он, чтобы чем-то заполнить неловкое молчание.

Его спокойствие передалось ей. Действительно, почему она нервничает? Все равно он не оставит ее в покое, пока не скажет то, зачем пришел.

— У меня нет. Мне нельзя, я и не держу, чтобы не соблазниться. Могу чай сделать.

— Не нужно. — Он помолчал, раздумывая, и окинул ее холодным взглядом. — Значит, у тебя будет ребенок. И ты сказала Андрею, что от меня. Хотелось бы знать, почему ты так решила? Насколько я понимаю — у тебя и с ним что-то было, да и муж тут у тебя появлялся, а может, еще кто-то? Так почему ты уверена, что ребенок от меня?

— Я ни в чем никого не уверяю! — Ольга даже задрожала от негодования и обиды. Так вот за кого он ее принимает! — Я не знаю, что наплел тебе брат. Ты его слушаешь, вот с ним и выясняй. Чего ты ко мне приехал? У меня и без тебя проблем хватает.

— Я жду ответа. — Голос его был спокойным, но напряженным, словно от сдерживаемого гнева.

— Ах, ты ждешь ответа! — завелась Ольга. — Ну, так ты, безусловно, прав: я спала с бывшим мужем, и с Андреем, и вообще у меня куча мужиков. Так что тут ты абсолютно ни при чем. Доволен? Вали отсюда.

Он посмотрел на нее с такой злостью, что она внутренне поежилась.

— Если это действительно мой ребенок…

— Я же сказала…

— Если это действительно мой ребенок, — угрожающе повторил он, — и ты это скроешь, ты очень пожалеешь об этом.

Он не шутил. Ольге стало неуютно. Андрей ведь предупреждал, что его брат — человек опасный. Только почему тогда он все рассказал ему?

— Ну…

— Не «нукай», я тебе все сказала, — вспылила она.

— Я слышал твой бред насчет «кучи мужиков», — усмехнулся он, — не надо из меня дурака-то делать. Я на своем веку на баб насмотрелся, вижу — кто чем дышит. Сначала я думал, ты хочешь Андрея на себе женить. Но у него есть жена. Со мной этот номер не пройдет — я тоже женат. А вообще — мне тебя жалко. Мать умерла, муж смылся, беременная, жить не на что — вещи продаешь.

Оля вспыхнула:

— Это было один раз! А сейчас я работаю. Так что жалеть меня не надо, пожалей лучше себя!

— Господи, что ты заводишься с пол-оборота, прямо, как я! — пробормотал он, усмехаясь. — Но ребенок будет? И от меня?

Ольга молчала. Он вдруг заговорил тихо и мечтательно, что как-то не шло ему, делало похожим на Андрея.

— Ты знаешь, я часто вспоминаю нашу встречу. У нас была потрясающая ночь, после таких ночей родятся прекрасные дети. — Он испытующе смотрел на Олю, но она не поднимала глаз. — Но вот что важно: ты не избавилась от ребенка, значит — ты его хотела.

— Да прошляпила я! — не подумав, брякнула Оля. — Понимаешь, прошляпила. Поздно было делать аборт.

— Так, — вдруг оживился он. — Значит, ты признаешь, что ребенок мой и что он — нежеланный?

Олька нехотя кивнула.

— Тогда у меня к тебе деловое предложение. Я обеспечиваю тебя до родов и после, до полной реабилитации, так сказать. А ты… отдаешь мне ребенка.

Ольга даже не нашлась, что ответить от возмущения. Как он может! Обманул ее, посмеялся, а теперь смеет делать ей гнусное предложение — продать собственного ребенка.

— Ты… Да ты…

— Ты ведь сама сказала — тебе он не нужен, а мне — нужен.

— Вот пусть тебе жена и родит. А я своими детьми не торгую! Все! Закончили! Теперь оставь меня в покое. Я знаю, что у тебя хобби такое — обманывать женщин.

— Тебя я не обманывал. Если мне не изменяет память, я даже выручил тебя в неприятной ситуации. Разве я говорил тебе, что я — Андрей? Может, я только и ждал, что ты прозреешь?

Ольгино лицо смягчилось, и, заметив это, он придвинулся к столу. Теперь они сидели совсем рядом и смотрели друг другу в глаза.

— А с Мариной? — вдруг вспомнила она. — Ты тоже ждал, пока она прозреет?

От такого вопроса Игорь опешил, но быстро нашелся.

— Не говори о том, чего не знаешь!

— Знаю. Мне все рассказал Андрей. Ты поступил с ней точно так же, как со мной.

— Нет.

— Да. Она тоже думала, что это Андрей.

— Нет, — вдруг улыбнулся он и стал очень красивым. — Нет, — снова покачал он головой. — Марина знала, что это я.

— А почему тогда она ударила Андрея?

— Я смотрю, Андрюха наболтал тебе тут! — Недовольно поморщился он. — Какая разница, что было тогда?

— Ситуация похожая.

— Ничуть. Ну, да ладно. Удовлетворю твое нездоровое любопытство к моему темному прошлому, — насмешливо продолжал он. — Она ударила Андрея, потому что не посмела ударить меня. А может, считала его виноватым в наших сложностях.

— А ты ударил Андрея, потому что не посмел ударить ее, — в тон ему ответила Оля. — Бедный Андрей! От всех ни за что досталось.

— Ну, на мой кулак он сам напросился, но в какой-то мере я даже оказал ему услугу. Во всяком случае, он сразу излечился от своих фантазий. Не мешало бы, чтобы и меня тогда так двинули. — Он снова улыбнулся. — Хотя не думаю, что мне бы помогло — я не так чувствителен к боли.

— Тебя что, много били?

— Было дело.

— Родители?

— Нет, что ты? А тебя что, били родители?

— Нет.

— Оно и видно, — съязвил он. — Один мой знакомый утверждает, что людей, которых в детстве родители не пороли, сразу видать. Нет у них, говорит, реального взгляда на жизнь и тормозов нет. Вот и вытворяют, что хотят. Короче: за одного битого двух небитых дают.

— Глупости какие. Меня поражает, какие воспоминания остались у вас с Андреем о первой любви.

— А у тебя какие?

Ольга вспомнила Олега и промолчала.

— Отчего тебя так интересует история с Мариной? Ревнуешь?

— Очень надо!

— Не ревнуй. Зато моего первого ребенка родишь ты. — Ему определенно доставляло удовольствие поддевать ее.

— Ну, ты и наглец. — Она попыталась встать, но он удержал ее за руки. Ольга нахмурилась, возмущенно поджав губы. Игорь непонятно посмотрел на нее и поднес ее ладони к своему лицу, прижал к щекам.

— Сейчас ты так похож на Андрея.

Его лицо стало холодным. Он отпустил ее руки и отодвинулся.

— Неужели ты еще не поняла, что подобное сравнение мне неприятно?

— Почему? Это как быть похожим на отца или на мать.

— На отца или на мать — пожалуйста, а на этого…

— Что ты, собственно, против него имеешь? Завидуешь?

— Я? Чему?

— Ну, не знаю. Тому, что он лучше, чем ты… Или его успеху у женщин.

— Это он тебе наплел про свои успехи у женщин? — насмешливо протянул Игорь. — Да он их боится!

— Зато ты со всеми смелый! — съязвила Оля.

Он снова придвинулся, взяв ее за руку, и его темно-синие, почти черные глаза ласкали ее.

— Не со всеми, а только с такими норовистыми.

— Что ты говоришь! — Ольга с удивлением отметила, что она откровенно флиртует с ним и это доставляет ей удовольствие.

На его лице появилась знакомая наглая ухмылка.

— Не дразни меня, детка, — прошептал он, — мне всегда было интересно: как это — заниматься любовью с беременной женщиной.

— Да пошел ты со своей любовью! — вырвала она руку.

— Жаль, что ты в положении, а то я всыпал бы тебе за твое «пошел».

— А, так ты еще и бьешь женщин?

— Только некоторых, кому это на пользу. — Он встал, порылся в карманах и положил на стол деньги.

— Убери, — прошипела Ольга.

— Питайся нормально, — жестко сказал он. — Ребенка береги.

И все. Вроде, кроме его драгоценного ребенка, никого больше не существует.

Глава семнадцатая

Маша была теперь рада, что вовремя порвала с Андреем. И совсем не из-за Павла.

Однако все по порядку. Папа все-таки приехал к ним. Привез вкусной домашней снеди, соленья, варенья и большую фотографию Павлика.

— Ух ты, — обрадовалась Маша. — Паша, посмотри какой у меня сын. Нравится?

— Очень, — ответил муж, рассматривая фото. — Приколоть к стенке?

— Да. Сделай, пожалуйста.

Павел пошел за кнопками, а Маша стала распаковывать сумки. Папа, сидя за столом, пил чай с наскоро сделанными бутербродами.

— Ты извини за угощение. Мы только с работы. Что же ты не предупредил?

— Да, понимаешь, вызвали по работе. Вчера позвонили, я сегодня утром и выехал. Мать всю ночь пироги пекла. Через день уже назад. Работы много — больных. Вот весной выберем недельку и нагрянем. — Папа улыбался Маше, а она с жалостью смотрела, как он постарел. Седины прибавилось и выглядит усталым.

— Как мама, Павлик?

— Все хорошо. Павлик стал так по-взрослому рисовать. С ним занимается наш художник-оформитель из Дома культуры. Говорит, у мальчика талант.

— Да что ты!

— Да. Я вот должен кое-что купить, тут у меня записано: краски, кисти. Серьезное дело. И знаешь, что еще? Мы купили пианино.

— Господи, за какие деньги?

— Ну, недорогое, конечно, старенькое, но играет.

— Павлику?

— А кому же еще. С ним Лидия Арсеньевна — помнишь ее? — занимается.

— Она ведь уже на пенсии.

— Да. У нас с ней бартер. Она с внуком занимается, а я провожу ей сеансы иглоукалывания.

— Боже, как я соскучилась по Павлику, не могу! Все, через неделю приеду.

— Пока не торопись. У нас такой грипп свирепствует! В автобусе можешь подхватить. Знаешь, у нас школьник умер. Родители сами дома лечили. Сгорел мальчишечка от высокой температуры. Пока меня вызвали… Прихожу — а уже все. Вот такие дела. Я наших из дома не выпускаю. Даже учителям сказал — не надо пока. Так что у нас каникулы. Сейчас Павлик книжки читает.

— Паша уже читает?

— А ты думала? Как-никак осенью в школу.

У Маши сжалось сердце. Она все пропустила. Ее единственный сын растет без нее. Вот уже и читает, и рисует, и на пианино играет, а где же она, мать? Чем занималась все это время? Мужа искала? Работу? Она сидела, рассматривая портрет сына, который Павел прикрепил над письменным столом, и сердце щемило. Нужно было растить его самой. Забрать сюда, отдать в детский сад. «Да? — возражала первая ее рациональная часть. — А ты забыла, как он болел маленьким? Папа его вытащил, он ведь врач. И закалил. А ты смогла бы водить его в художественную или музыкальную школу? У тебя нормальная работа появилась не так давно». — «Но ведь живут же другие с детьми, и работают при этом, и воспитывают», — говорила вторая половина. Получается, что когда она рассталась с мужем, то автоматически потеряла и ребенка. Но что вздыхать, все случилось, как случилось. Ему там лучше. Вот если бы она нашла такого мужа, как ее отец, тогда можно было бы забрать сына. А сейчас, пока Павел не зарабатывает, об этом не может быть и речи.

Папа с Павлом поговорили в кухне. Потом она их уложила спать. А сама еще долго думала о сыне и плакала.

На следующий вечер папа предложил ей съездить вместе с ним к его дочери от первого брака. Хотя ее папа приходился ей отчимом, Маша никогда о нем так не думала, она его очень любила. И, конечно, согласилась поехать с ним, тем более что помнила его дочку. Они виделись, когда Маше было лет десять. Ей запомнилась рослая русая девочка, которая была выше ее, хотя и младше.

Они позвонили в массивную дверь, на которой была табличка с полуистертой надписью, и им открыл дверь… Андрей. Увидев Машу, он опешил, но потом выбежала красивая светловолосая девушка и обняла сначала папу, потом ее. Затем они раздевались, снова обнимались. Удивленные возгласы, вопросы. За всем этим растерянность Андрея осталась незамеченной. А Маша чувствовала себя так неловко, что ее напряженность бросалась в глаза, хотя отец с дочкой были заняты исключительно друг другом. Сначала все ужинали, пили вино, ели пиццу. Потом папа с Леной разговорились в другой комнате, а они с Андреем остались за столом. Повисло неловкое молчание.

— У тебя красивая жена, — заметила Маша, не зная, что еще сказать.

— Да, — согласился Андрей. — А как твой муж?

— Не такой красивый, — натянуто улыбнулась она, но напряжение не ослабло.

Андрей тоже понимающе улыбнулся и потянулся за бутылкой.

— Давай выпьем еще вина.

— Давай.

— За тебя, — поднял он бокал.

Папа остался ночевать у них, а Машу проводил до метро Андрей. Она ехала в полупустом вагоне и понимала, что некоторые поступки просто невозможно исправить. Сколько бы ни прошло времени, она всегда будет помнить, что спала с мужем своей сестры. Пусть не родной, пусть Маша не знала ничего о сестре. Но факт остается фактом. А если бы узнал папа? Она в ужасе зажмурилась. Вот оно — самое страшное. Самое глупое и неисправимое — наши собственные ошибки.

На следующий день она провожала отца. У них так и не нашлось времени спокойно поговорить.

— Папа, ну как тебе мой муж, понравился?

Папа задумчиво на нее посмотрел, словно взвешивая слова.

— Да парень как парень. Вежливый, не глупый. Но что-то в нем меня настораживает. Ты не замечала за ним ничего странного?

— Вроде нет.

— Не знаешь, не было ли у него нервных срывов?

— Ну, папа, что ты во всем клинику ищешь!

— Да? Ну, ладно, не бери в голову. Пока, дочь. Приезжайте к нам через месяц, и к Лене заходи. Пока.

И он уехал.

А Маше стало так невмоготу и так захотелось с кем-то поговорить, что она поехала к Ольге. Та встретила ее довольно радушно, так, словно они вчера виделись. Она была в теплом махровом халате, с отросшими до плеч и собранными в пучок волосами, отчего лицо казалось худым и бледным. Маша, возбужденная, не обратила сразу на это внимания, а выпалила свою новость.

— Ты представляешь, она — моя сестра! Я чуть не умерла, когда его там увидела!

— Ну, не умерла же, — успокоила ее Оля. — И как она тебе?

— Очень красивая, похожа на папу в молодости. Высокая, светловолосая, глаза большие. Они так подходят друг другу — она и Андрей. Даже похожи, как брат и сестра. Боже, какая я дрянь! — поднесла она руки к щекам.

— Есть дряни и похуже, — усмехнулась Оля. — Прямо все вокруг родственники — куда ни кинь.

— Слушай, почему ты такая бледная? Болеешь, что ли?

— Почти. — Она встала и потянулась за чайником. — Будешь чай или кофе? Я сегодня только купила, а то гости тут всякие ходят, а кофе нет.

Маша присмотрелась и ахнула:

— Ты что — беременна?

— Как видишь.

— От кого?

— Не поверишь.

— Расскажи.

— Сейчас, попьем чаю, уложу Лизу, потом и поговорим. Ты не торопишься?

— Да чего уж, сто лет не виделись.

На кухню прибежала Лиза в теплом байковом платьице, с косичками. Маша кинулась ее тискать.

— Какая ты большая стала, просто невеста. Стой, у меня же шоколадка есть! — И она бросилась рыться в сумке.

— На, ешь на здоровье. Погоди, что это? — Маша достала вслед за шоколадкой фотографию.

— А! Вот, Оль, посмотри. Это мне сестра подарила.

Оля взяла фотографию и внимательно рассмотрела ее.

— И это — жена Андрея?

— Да, а что?

— Это моя одноклассница — Ленка Щетинина. Ты, что же, тоже Щетинина?

— Была. До замужества. Папа меня удочерил.

— Точно — тесен мир, — покачала головой Оля. — Ну что, Лиза, ты поела? Тогда в ванную и спать. Я тебе уже постелила.

— И ты хорошо ее знаешь?

— Да. Мы даже дружили одно время, классе в восьмом. У нее дед — известный профессор.

— И как она тебе?

— Ты знаешь, неплохая девчонка. Андрею повезло.

— А тебе это с кем так повезло? — кивнула на ее живот подруга, переводя разговор в другое русло.

— А меня, Машенька, Бог наказал.

— За что это?

— Может, за тебя…

Глава восемнадцатая

Надо было бросать работу. Февраль выдался такой гололедный, а она все бегала по просмотрам. Но ведь столько возилась с этими клиентами, жалко отдавать свой заработок в чужие руки! И вот на тебе, на ровном месте поскользнулась и так грохнулась, что домой вернулась ни живая ни мертвая. С трудом доползла до дивана, легла. Болел ушибленный бок и как-то нехорошо тянуло внизу живота. Сначала ее бил озноб, потом она согрелась, и глаза стали слипаться.

— Лиза, доченька, сделай себе чай и бутерброд с сыром. Я сегодня так шлепнулась, что у меня внутри все переворачивается.

Сквозь сон она слышала, как дочь, сопя, возилась в кухне. Засвистел чайник. Потом зазвонил телефон.

— Алло, — ответила Лиза. — Она не может подойти. Лежит. Ей плохо. Она упала, ударилась, и у нее в животе все перевернулось. Да. Пока.

— Лиза, — улыбаясь, позвала Оля. — Кто звонил?

— Я думала: дедушка, а это какой-то чужой дядя, — виновато сказала Лиза.

— Нужно спрашивать.

— Я же не знала.

Лиза принесла чай с неумело сделанными бутербродами, но Оля не смогла проглотить ни кусочка. Выпила чаю и снова уснула.

Проснулась она от звонка, теперь уже в дверь. Видно, не будет ей сегодня покоя.

— Лиза, спроси кто.

— Мама, это дядя Игорь.

— Открой.

Он был такой красивый и цветущий, как с картинки журнала мод «Лыжная пора». В волосах — тающий снег, бело-голубой свитер, оттеняющий цвет глаз, румянец во всю щеку, ни дать ни взять — рождественская открытка.

Игорь по-хозяйски разделся в коридоре и присел на диван, где лежала укрытая пледом Олька. С той же непринужденностью он поцеловал ее в щеку и положил руку ей на живот. От такой наглости она настолько опешила, что даже не стала убирать ее. Под его ладонью живот ожил, и эти легкие толчки успокоили Олю. В комнате был полумрак, и она не видела, а скорее почувствовала тот восторг, который отразился на его лице, когда он сказал шепотом:

— Привет. Ну, как ты?

— Нормально.

— У меня машина внизу. Хочешь, съездим в больницу?

— Не надо.

— Я звонил знакомому врачу, он сказал, что это может быть опасно.

— Ерунда. Полежу, и все пройдет.

— Но он ведь знает…

— Это я знаю. Не забывай, что я уже рожала, в отличие от твоего доктора. Чем меньше к ним ходишь, тем лучше.

— Ты точно себя хорошо чувствуешь?

— Точно, только есть хочется.

— Сейчас придумаем. — Он быстро пошел в кухню.

Это же надо — приехал, волнуется. За ребенка, конечно. Она снова закрыла глаза и сразу провалилась в короткий, но бодрящий сон. Когда она проснулась, в приоткрытую дверь вливался поток света, в котором возникла смеющаяся мордашка Лизы.

— Игорь, мама проснулась.

Уже и Игорь! Быстро.

Он зажег настольную лампу и притащил поднос с едой. Хорошо, что свет не яркий, она сейчас, наверное, выглядит ужасно. Лиза сразу же включила телевизор и уселась в кресло смотреть «Санта Барбару». На подносе Оля увидела тарелку с жареной картошкой, стакан сока, хлеб и банку красной икры — невиданная роскошь.

— А Лиза…

— Не волнуйся, мы с ней уже поужинали, не стали тебя будить. Ты ешь. Картошка еще теплая, я ее укутал.

— Как укутал? — спросила она с полным ртом. Картошка была вкусная. И сок — вкусный, а икра! Просто потрясающая!

— Полотенцем. Так делает моя мама, — ответил он, и Ольга с удовольствием отметила, что, оказывается, он может обходиться без своего наглого тона. Икра была такая вкусная, сочная и соленая, что не было сил оторваться, и она чуть не съела всю банку, но вовремя остановилась, вспомнив о Лизе. Запила соком и снова улеглась.

— Спасибо.

Игорь унес поднос в кухню, и, услышав шум воды, Оля поняла, что он моет посуду. Это было так приятно: и то, что он приготовил ей ужин, и то, что моет посуду, — право, ради этого стоило упасть. Женским чутьем Оля понимала, что, пока она лежит вот так — беспомощная, слабая, он будет заботиться о ней. Поэтому, хотя она чувствовала себя уже хорошо, и не подумала вставать. Ей так хотелось, чтобы он еще немного поухаживал за ней.

Он действительно пришел, сел рядом и взял ее за руку.

— Как это тебя угораздило?

— Возвращалась с просмотра.

— Тебе не нужно больше работать.

— А кто за меня будет работать, может быть, ты? — Ей приятно было чувствовать себя слабой и милой, но это уже слишком. Она забрала руку.

— Тебе сейчас нужно думать о ребенке, я ведь сказал, что дам денег сколько нужно.

— А я тебе ответила, что я детьми не торгую. Ты не получишь его, так что не надо зря тратиться. Я не трогала твоих денег. Можешь забрать.

— Я буду давать деньги в любом случае, — процедил он, и Ольга поняла, что переборщила.

«Санта Барбара» закончилась, и Лиза пересела к ним.

— Мама, тебе понравилась картошка? Мы с Игорем готовили, — гордо похвасталась она.

— Очень, а чем ты помогала? — Оля любовно убрала дочке выбившуюся прядь за ушко.

— Я перемешивала и солила, а Игорь чистил и резал.

— Молодец. Только надо говорить: дядя Игорь.

— Не надо. Я так и говорила. А он сказал — просто Игорь. Вот!

Игорь улыбнулся Лизе, и маленькая кокетка засмущалась.

— Ты, кажется, говорила мне, что умеешь чай делать? — Игорь явно хотел отослать девочку.

— Умею. Сделать? — Он кивнул, и Лизу как ветром сдуло.

— Ловко ты с ней, — удивилась Оля. — Она вообще-то чужих сторонится.

— Значит, я не чужой. Умею я обращаться с женщинами, что ж поделать, — всех возрастов и сословий.

— От скромности ты не умрешь.

— Не дождешься. Слушай, у меня к тебе дело. Я хочу снять у тебя комнату.

— Зачем?

— Как зачем? Жить негде.

— Что, жена выгнала?

— Да я с ней и не жил. Снимал жилье. А сейчас мне отказали. Вот я и подумал: у вас три комнаты, места много. Я буду платить, и тебе не придется работать.

— Как это я чужого человека в дом впущу… — начала она и растерялась. В постель, значит, можно, а в дом нельзя.

Эти же слова, видимо, вертелись у него на языке, и он так многозначительно покивал головой, что она смешалась.

— Не знаю, зачем ты это придумал, — пробормотала она…

— Не волнуйся, меня днем никогда не будет, я буду только приходить ночевать. Могу спать хоть на этом диване.

Значит, каждую ночь он будет в соседней комнате.

— Ты что, боишься меня?

— Вот еще. Да живи на здоровье. — Вообще-то она не думала соглашаться, а вот брякнула такое.

— Тогда договорились.

Игорь стал жить у нее. Хотя жить, это сильно сказано. Действительно — приходил ночевать. И чаще всего очень поздно, когда они уже спали. Вернее, спала Лиза, а Олька всегда с невольным трепетом ждала его возвращения. Он входил очень тихо (Оля дала ему ключ) и почти всегда сразу ложился. Если она и ждала от него каких-то действий, то напрасно — он никогда не тревожил ее.

Наступил март, еще более холодный, чем февраль, казалось, зима напоследок решила наморозить всех по полной программе. Оля иногда по несколько дней не выходила из дому. Игорь приносил продукты, баловал их всякими вкусностями. А сам ел редко. Только завтракал — кофе, бутерброд. Она перестала работать и от постоянного сидения дома набрала вес, живот заметно округлился, ноги стали отекать, а характер портиться. Она раздражалась по пустякам и скучала от вынужденного безделья. В те редкие вечера, когда Игорь приходил пораньше, они иногда подолгу сидели, пили чай и разговаривали. В принципе, он был довольно уживчив, легок и только временами напускал на себя язвительность. Да и Олька частенько сама была в этом виновата. Он хорошо ладил с Лизой, и девочка, похоже, привязалась к нему.

Посмотреть со стороны — ни дать ни взять обычная семья. Игорь приносил деньги, продукты, она готовила, убирала, но в их отношениях всегда присутствовала неопределенность, даже напряженность.

Он не навязывал ей своего общества, не приставал с нежностями, а ей этого, стыдно признаться, ой, как хотелось. Но Игорь держался на расстоянии и без умысла, а может, намеренно дразнил ее этим. Иногда по утрам, когда она видела его, обнаженного до пояса, в ванной за бритьем или умыванием, ей невольно хотелось оказаться в его объятиях. Несколько раз она едва сдержалась от желания прикоснуться к нему, хотя и стеснялась своей раздавшейся фигуры и распухших лодыжек. Олька твердила себе, что он не может интересовать ее, что он ей не нужен, но вопреки всему ее влекло к Игорю все больше и больше. Теперь она не могла себе позволить ходить в старом халате, нечесаной до обеда. Вдруг он вернется раньше? Оля стала носить спортивные шерстяные брюки и длинный широкий свитер, отчасти скрывавший фигуру, и даже сделала стрижку.

Она, конечно, слышала расхожее мнение, что беременным нельзя стричься. Хотя, собственно говоря, почему? С Лизой она не только стриглась, но даже делала химическую завивку. Стрижка получилась симпатичная, пышный затылок и коротенькая челка делали лицо круглее и моложе.

Когда Игорь увидел ее впервые с новой прической, в его лице промелькнул живой интерес, и он не поскупился на комплименты. Но Олька ждала от него не просто слов, а воскрешения былого огня в глазах. Однако ничего такого не увидела. Она расстроилась и даже поплакала тайком. «Стоило росным ладаном мыться». Она не понимала причины изменения его отношения к ней. Ведь она нравилась ему, действительно нравилась, не зря же он захотел жить у нее.

Впрочем, чему удивляться, решила она, он никогда не скрывал, что больше всего его интересует ребенок, а вовсе не она. Принять такое объяснение его безразличия было нелегко, но Оля устала ждать знаков его внимания. Она твердо решила выбросить из головы все свои нелепые надежды — и ей сразу стало легче.

Она начала больше заниматься Лизой, возобновила прогулки, делала гимнастику для беременных и читала все подряд. Боже, как давно она не читала! Готовила в основном для Лизы. Сама чуть клюнет — и все (вес и так большой), ела много фруктов, овощей. К Игорю стала относиться как он того и заслуживал — без лишних эмоций. Живет у нее квартирант, подумаешь, большое дело. Все-таки деньги, да еще и охрана. Перестала ждать его возвращения, даже стала избегать: пораньше ложилась или делала вид, что спит, если слышала звук поворачиваемого в замке ключа; не вставала с постели, пока он не уходил. Собственно говоря, Оля обиделась, чисто по-женски обиделась. Влюбленная женщина все может простить — грубость, вспыльчивость, ревность, но только не равнодушие. Не сразу, но Игорь заметил перемену в ее поведении. Однажды он пришел пораньше, присел в кухне, где Олька читала, и, улыбаясь, стал испытующе наблюдать за ней. Она сделала вид, что увлечена чтением, и нарочно не сразу отреагировала на его присутствие.

— Может, поужинаем? — отвлек он ее вопросом.

— Я не хочу, — оторвалась она от книги, — а ты посмотри, что есть в холодильнике.

— А горячего ничего нет?

Это было впервые за все время его пребывания в квартире. Олька подняла на него удивленные глаза.

— Ну, обычно ты не ешь, когда я готовлю.

— Обычно не ем, а сегодня хотелось бы.

— Приготовь сам. — Она снова уткнулась в книгу.

Игорь негромко рассмеялся.

— Ты чего?

— Да нет, ничего. Давно не видел тебя.

— А зачем тебе меня видеть?

— Ты стала меня избегать.

— Тебе показалось.

— Не думаю. Поначалу ты смотрела на меня ТАКИМИ глазами! А потом сникла. Обиделась?

— С чего бы?

— Обиделась, обиделась. Я ведь вижу.

— И что ты видишь?

— Что ты снова стала прежней. Той независимой сексуальной девчонкой, которая не боялась разгуливать в откровенном платье, а не плаксивой беременной дамой.

— Может, ты скажешь, по чьей вине эта дама беременна? — сузила она глаза, и крылья ее тонкого носа знакомо затрепетали.

— Все, брейк, — примиряющее поднял он руку. — Я действительно что-то приготовлю.

Ольга взяла книгу и ушла в спальню. На ее губах играла затаенная улыбка. Все ясно, мальчик. Нам нравится только недоступное, независимое и не наше. То, что можно взять голыми руками, — зачем оно нам? Без труда добытое — не ценится. Но в одном он прав — она отупела от своей влюбленности и забыла, что мужчину нужно держать в постоянном напряжении, а не разочаровывать однообразием.

Постучав (он всегда стучал), Игорь заглянул в комнату.

— Ужин готов. Составишь мне компанию?

— Я не хочу есть. Может, Лиза.

— Я заглянул к ней. Она уснула одетая.

— Пойду раздену.

— Уже.

Они заглянули в комнату к Лизе. Девочка спала в своей постели. Ее вещи аккуратно висели на стульчике. Оля тихо прикрыла дверь. Игорь взял ее за руку и повел в кухню. На столе стояли два прибора, салат, сыр, ветчина и фрукты. И все это было освещено светом двух больших красных свечей, которые Ольга держала на полке в комнате и не зажигала уже сто лет.

— Очень красиво, — честно сказала она. — Романтический ужин?

Игорь молча достал бутылку вина и налил в два бокала.

— Это «Сангрия», очень легкое вино. Думаю, немножко тебе не повредит.

Оля отпила ароматное, больше похожее на морс вино, а Игорь тем временем положил немного салата на ее тарелку.

— Оцени.

— Вкусно, — сказала она, попробовав. Салат и вправду оказался вкусный, в нем были и овощи, и мясо, и еще что-то, что именно, она даже не поняла.

— Давай выпьем за тебя, Оля, за твое возвращение.

— Возвращение куда?

— Возвращение в себя. Я рад снова видеть тебя прежней.

— Ты не знал меня прежнюю.

— Но то, что я успел узнать, нравилось мне больше, чем уныние, в котором ты пребывала последнее время. Я знаю, — жестом остановил он слова возражения, готовые сорваться с ее губ, — знаю, что тебе пришлось пережить. Тебе здорово досталось, и в этом я тоже отчасти виноват. Если можно считать виной то, что мужчину и женщину потянуло друг к другу так, что они даже не успели познакомиться. Хотя я считаю, мы познакомились и узнали друг о друге больше, чем просто имена.

Ольга молчала. На нее вдруг снизошло умиротворение. Ей было хорошо, спокойно и легко на душе.

— Я не хочу, чтобы ты страдала от этого. И помогу тебе, чем только смогу.

Ясно. Он хочет расставить все по местам, объяснить, что ничего не может предложить ей, кроме помощи.

— Спасибо, — честно ответила она. — Я не вправе ничего от тебя ожидать. Большинство мужчин в такой ситуации вообще не появились бы. Я ни в чем тебя не виню. Ну, был бы на твоем месте Андрей, что изменилось бы? За все в жизни надо платить. И я рада, что за свои ошибки расплачиваюсь я, а не мои дети.

— А может, это не ошибка?

— Что именно?

— Все. Может, наш сын будет на редкость талантлив? А наша встреча предопределена свыше?

— Возможно, — с деланным равнодушием согласилась Оля, не понимая, к чему он клонит.

— Ты так не считаешь?

— Я знаю, что, когда садишься в трамвай без билета и думаешь, что едешь бесплатно, ты платишь самую высокую цену. Ты не можешь просто ехать, мечтать, читать, тебе не придет в голову никакая гениальная мысль, потому что ты все время опасаешься, не придет ли контролер. Ты постоянно начеку, ты нервничаешь, решаешь, что сказать, если поймают, через какую дверь удобнее удрать. Я говорю это со знанием дела: одно время у меня было хобби ездить без билета, потом — просто не было денег. И я точно знаю, что плата за проезд есть всегда. То, что произошло со мной, — это моя плата за проезд. И ты тоже платишь за свой билет, иначе не был бы здесь.

— Не нравится мне эта троллейбусно-кондукторная тема, — нахмурился он.

— А я и не обязана говорить только то, что нравится тебе, — парировала Ольга.

Они замолчали. Игорь доел салат. Потом достал из дипломата сверток и передал ей. Оля развернула. Это было ее платье. То самое.

— Ты же купил его своей девушке.

— Это не моя девушка, — улыбнулся он, — я купил его тебе.

— Зачем?

— Оно тебе идет. Скоро ты сможешь его надеть. Сколько осталось?

— Семь недель. Торопишься одеть меня на панель? Спасибо за подарок.

Да что это с ней? Он впервые пытается с ней поговорить, а она все портит.

Где-то у соседей заиграла музыка — новая лирическая песня, очень модная, самый свежий хит.

— Потанцуем? Я тебя приглашаю.

Ольга пожала плечами, но встала. Игорь бережно обнимал ее за плечи, из-за выпирающего живота они танцевали на некотором отдалении друг от друга. Это был их первый танец. Но малышу внутри нее не понравилось столь тесное прикосновение, и он взбрыкнул.

— Ого, какой сильный, — засмеялся Игорь, и голос его был таким счастливым, что Оля подняла к нему лицо, вглядываясь. А он поцеловал ее, так поцеловал, как ей раньше мечталось, — нежно, страстно, бережно. Музыка закончилась, а они все стояли, обнявшись.

Это был самый лучший, самый романтический вечер. Однако назавтра почему-то все стало по-прежнему. Он так же приходил поздно, не ужинал и сразу шел спать. А потом вообще не пришел ночевать. Эту ночь Оля спала плохо. Все прислушивалась, не заскрипит ли входная дверь. На следующий день он тоже не явился и не позвонил. Оля и нервничала, и злилась. Ведь можно хотя бы предупредить! А вдруг действительно что-то случилось? Сейчас и убить запросто могут!

Он появился на четвертый день — живой и здоровый. Оля стирала в ванной. Она повернулась в его сторону, когда он вошел, но ничего не сказала, а, поджав губы, продолжала стирать.

— Пошли чай пить, — через минуту позвал он, — я торт принес.

Ольга никак не отреагировала.

— Мама, пошли есть торт, — скомандовала Лиза и потащила Ольгу в кухню. Там она получила от Игоря самый красивый кусок с розочкой.

— Ой, там «Санта Барбара» началась, — через минуту всполошилась Лиза и умчалась с тортом в комнату.

— Я не буду, — отодвинула Оля свой кусок, — и так, боюсь, раскормила его как слона. Не разродишься потом.

— Разродишься, куда ты денешься, — улыбнулся Игорь.

Но Ольга не склонна была шутить.

— Ты мог хотя бы позвонить?

— Так получилось, что не смог.

— Если ты ездил к жене, то разве там не было телефона?

— Я ездил не к жене, но и ты мне не жена, так что оставь свой тон, — недовольно поморщился он.

— Ты живешь в моем доме, — начала заводиться она, — это элементарная вежливость. А то сиди и думай, не зарезали ли тебя в парадном.

— Я сам кого хочешь зарежу, — усмехнулся он.

— Откровенное заявление. Вот что значит — пускать незнакомого человека в дом…

— Или в постель… — Теперь он был тем неприятным Игорем, который изводил ее насмешками. — Но мне приятно, что ты волновалась обо мне.

— Да пошел ты…

— Жаль, что ты почти на сносях, а то получила бы за свое «пошел», — жестко сказал он, но Ольгу это не остановило.

— Слушай, не умеешь себя вести, так выметайся отсюда. Устроил себе ночлежку!

— Отчего ты бесишься? Ревнуешь, что ли? — Он откровенно издевался.

— Да нужен ты мне! Я не понимаю, почему ты сюда таскаешься? Это мой ребенок, мой и только мой! Я могу записать его на свою фамилию, и ты вообще не будешь иметь на него прав. Так что не надейся.

— И все из-за того, что я не ночевал три ночи, — вздохнул с улыбкой Игорь. — Представляю, каково жилось твоему мужу. Не зря он сбежал!

— Догнать не хочешь?

— Если ты еще раз скажешь это, я уйду и больше не приду.

— Ну и уходи! Мне вообще непонятно, зачем ты здесь живешь, раз…

— Раз не пристаю к тебе? Это ты хотела сказать?

— Нет.

— Это. Так вот, я, по твоему выражению, таскаюсь сюда не из-за безумной любви к тебе, как ты решила. А из жалости.

— Что?

— А ты как думала? Что ты единственная и неповторимая? Я катаюсь сюда через весь город и сплю на твоем горбатом диванчике из жалости. Чтобы вы с дочкой с голоду не умерли, чтобы ты не родила на улице, когда упадешь еще раз, чтобы не наделала глупостей от отчаяния!

— Все ясно. — Ольга поднялась, и голос ее зазвенел. — Я не нуждаюсь в твоей жалости. Это я тебя пожалела, думала, тебе правда негде жить.

— Неужели я похож на мужчину, которому негде ночевать? Или у которого нет женщин?

— Убирайся, и чтобы я тебя не видела! Я ненавижу тебя и никогда не позволю даже подойти к моим детям.

— Оля! — Его лицо стало серьезным, он попытался взять ее за руку.

— Выметайся! — одернула она руку. — Немедленно! Я сошла с ума, если после всего терплю тебя в своем доме!

— Ты пожалеешь.

— Ты что, оглох? — И она швырнула торт со стола. — Убирайся!

Торт разлетелся на куски, хлопья крема испачкали стены и занавески.

— Ну, ты и стерва, — только и сказал он. Хлопнула дверь, и она поняла, что он больше не придет.

Глава девятнадцатая

Маша поехала к родителям одна. Павел сослался на какие-то срочные дела и отказался ехать. А она его и не уговаривала. Слава Богу, хоть перестал таскать ее к своим, она уже не могла выносить слащавой наигранности Веры Васильевны, своей свекрови. Та все время пыталась чем-нибудь занять их, как детей: играми, шарадами, тестами. Иногда это было даже забавно — но постоянно! Они же взрослые люди. Неужели нельзя просто поговорить? Маша неизменно проигрывала в играх и набирала меньше всех баллов в тестах.

— Это нормально, — успокаивала ее свекровь. — Для женщины главное — душа. От нее зависит мир в доме. А мужчине интеллект просто необходим, ведь он должен содержать семью.

Маша негодовала про себя. Вере Васильевне прекрасно было известно, что именно Маша содержала семью. Платила за коммунальные услуги, покупала продукты. А Павлу деньги давали родители, в основном — на одежду. Если они куда-нибудь выходили: в кино, кафе, тогда мог заплатить и он. Однако случалось это все реже и реже.

Маша погостила дома целых три дня. Она так по всем соскучилась! Павлик вытянулся, стал такой взрослый и умный. Как она мечтала забрать его! Нет, совсем не таким видела она свое замужество. Рядом должен быть мужчина — сильный, заботливый. Мужчина, который любит ее и ее ребенка, которому нужна семья и слабая женщина рядом. А Павел сам был инфантилен и слаб. Она, конечно, не стала жаловаться родителям, но постоянно думала об этом. Глупости, что она сама не может растить сына. Она заберет его к себе. И пианино перевезет. Найдет хорошую пожилую женщину, чтобы та водила сына в школу и присматривала за ним хотя бы первое время, пока мальчик не привыкнет. Городские дети быстро адаптируются. Решено, она так и сделает. Места у нее хватит, и зарабатывает она нормально, а понадобится — ей поможет фирма, подбросит еще работу. Маша так воодушевилась, что у нее даже поднялось настроение, и уезжала она с легким сердцем.

— Тебе полезно чаще приезжать, — сказал отец. — Видишь, как расцвела за пару дней под родительской крышей.

Маша расцеловала всех и уехала, мечтая поскорее осуществить свои планы. Она ясно понимала одно: она не будет жить с Павлом, и нужно поспешить с решением. Но дома Павла не оказалось. Она позвонила его родителям. Трубку взял отец и сообщил, что Павел в больнице.

— А что с ним?

— Я не знаю, что-то с легкими, он ведь кашлял.

Павел действительно немного кашлял в последнее время.

— В какой он больнице?

— Я не знаю, где-то здесь рядом, — замялся тот, — скоро придет Вера Васильевна, она скажет.

Может, лучше сначала поговорить с ней? Нет, это их дело. Нужно съездить к Павлу. Маша быстро собрала передачу — мамино малиновое варенье, пироги, и поехала к свекрови. Раз больница рядом, лучше не терять времени, завтра начинается рабочая неделя, будет не до поездок.

В их квартиру звонила пожилая рыхлая женщина. Маша увидела ее, как только вышла из лифта.

— Что, никого нет дома?

— Ага. — Она повернулась и окинула Машу придирчивым взглядом. — Ты тоже к ним? Кто ж такая будешь? Уж не жена ли Пашки?

— Да, — подтвердила Маша. — А вы тоже родственница?

— Ага, — шумно выдохнула толстуха, — я Витькина сестра, а Пашке, стало быть, тетка. Так можешь и называть — тетка Клава.

— А я Маша. Вы не знаете, Виктор Павлович скоро придет? Я звонила ему час назад, он был дома.

— Да должен быть, может, куда вышел. Давай подождем немного. — Тетя Клава, пыхтя, спустилась по ступенькам к окну и поставила сумку на подоконник.

— Пашка у тебя живет?

Маша утвердительно кивнула.

— Ну, и как он?

— В больнице, сказали. Я к родителям уезжала. Сегодня позвонила Виктору Павловичу, он говорит: где-то здесь, рядом…

— А-а-а, в «дурке» опять.

— Что значит — «в дурке»?

— А то и значит, что в «дурке». Он там часто лежит.

Маша онемела.

— А ты что, не знала? Ох, хитра, ох, хитра Верка-то. Да у них весь род такой. И отец ее больной был, художник, говорили. Да какой там художник — псих, он псих и есть, и брат ее с придурью. Как я нашего Витьку отговаривала! Подругу свою ему сватала — хорошая такая девка была: веселая, работящая. А он, как баран, уперся — люблю да люблю. Вот теперь у Нинки две дочки красавицы — студентки, а у Витьки — один Пашка, и тот… — Она покрутила пальцем у виска и шумно высморкалась в большой клетчатый носовой платок.

Тетка Клава не выдержала, сослалась на больные ноги: «Не могу долго стоять», — сказала она и ушла. А Маша стояла и переваривала услышанное. Очнулась она от звука поворачиваемого в двери ключа. Вера Васильевна недоуменно посмотрела на Машу.

— Вы к нам?

— Да, именно к вам, Вера Васильевна. Мне нужно с вами поговорить.

— Проходите. А почему вы не позвонили? Виктор Павлович дома.

— Я звонила. Никто не открывал.

— Витя, ты что, не слышал звонка? — крикнула она в комнату.

Из комнаты показался Виктор Павлович с мятым лицом и заспанными глазами.

— Я спал. Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось, а вот Машенька под дверью замерзла. Раздевайтесь, деточка, — слащаво проворковала она. Здесь ее всегда называли на «вы» и ласково-уменьшительными именами.

— Вера Васильевна, — сразу приступила к делу Маша, опасаясь, что потом не хватит смелости, — это правда, что Павел болен?

— Конечно, он на обследовании. У него такой кашель! Нужно исключить плеврит или пневмонию. Но бронхит, скорее всего, есть.

— Я не о том. Мне стало известно, что он… не совсем нормален… — Ей было стыдно и неприятно произносить это, но она уже знала, что с этой женщиной лучше говорить на чистоту, иначе она опять выкрутится — заморочит ее словами.

— Кто вам сказал такую чушь! — с негодованием воскликнула она, и Маша поняла, что это правда.

— Тетя Клава.

— Так я и знала. — Вера Васильевна перестала изображать из себя королеву-мать и в волнении заметалась по комнате. — Так я и знала! Вот она — твоя сестра во всей красе! — закричала она через коридор мужу. — Эта плебейка! Ни такта! Ни понимания! Я же сказала, чтобы ее ноги в нашем доме не было!

— Давно надо было все сказать Маше, — ответил вошедший Виктор Павлович и встал спиной к ним у окна.

— Да, Вера Васильевна. Нужно было предупредить меня.

— Извините, Маша, — отчеканила свекровь и поджала губы. — Я вам нашего сына не навязывала. Вы захотели выйти замуж. Вы, извините, много старше Паши, у вас — ребенок. Вам просто захотелось устроить свою судьбу! Нашли молодого человека из хорошей, небедной семьи. Мы вас приняли и никогда ни в чем не упрекнули. А теперь вы смеете винить в своих ошибках нас?

— Я ни в чем вас не виню. Но лучше, если бы я знала.

Вера Васильевна переменила тактику. Она села возле Маши, обняла ее за плечи и заговорила проникновенным голосом:

— Я понимаю, Машенька. И все вам объясню. Паша — очень ранимый, тонкий, как все талантливые люди.

Маше захотелось спросить, в чем именно состоит его талантливость, но она не стала делать этого.

— В нашем роду есть и музыканты, и художники, а это люди неординарные.

Маша вспомнила про дедушку художника, того самого, который «псих психом», и только вздохнула.

— Таким людям трудно бывает примириться с жестокой действительностью, им нужны понимание и любовь, и тогда они будут здоровы и счастливы. Паша полюбил в десятом классе. Первый раз в жизни. А девочка эта оказалась грубой и жестокой. Она отвергла его, высмеяла при всех, оскорбила. И он решил покончить с собой. Его едва спасли. — У нее на глазах выступили слезы. — Вы сами мать и, надеюсь, поймете меня. Потом он привязался к вам. Ну, как я могла разрушить счастье единственного сына! И потом, если вы любите его, то любите и в болезни, и в здравии.

— Я поняла, — сказала Маша. Ей было жаль эту женщину. И она все говорила правильно. Вот только Маша не любила ее сына и, будь он даже абсолютно здоров, все равно оставила бы его. Видно, личное счастье не для нее, единственное, чего она сейчас хочет, — это жить вместе со своим ребенком. — Дайте мне адрес больницы. Где он лежит?

— Он в дурдоме, — грубо, как и его сестра, произнес Виктор Павлович, не поворачиваясь от окна.

Вера Васильевна посмотрела на него с ненавистью.

— У него — нервный срыв. Вы уехали и оставили его. Он боится, что вы его бросите. Машенька! — в отчаянии взмолилась она. — Не бросайте Павлика, он вас любит! — И она заплакала.

У Маши сердце разрывалось от жалости, но она сознавала, что если сейчас уступит, то станет сиделкой для их больного сына. В конце концов, это их ребенок, а ей нужно думать о своем. Она встала и сказала тихо, но твердо:

— Простите меня, но я не буду с ним жить.

— Вы такая же, как все, — черствая, жестокая, вы думаете только о себе!

— Поймите, у меня тоже есть сын. Я хочу, чтобы он жил со мной.

— Паша будет ему прекрасным отцом!

— Я не хочу, чтобы у моего сына был такой отец.

От былой деликатности Веры Васильевны не осталось и следа. Она вытерла слезы и тоже встала.

— Хорошо. Я обещаю избавить вас от нашего сына. Но, — она предостерегающе подняла палец, — никаких свиданий с ним, никаких объяснений. Я все сделаю сама.

Закрыв за собой дверь этого дома, Маша вздохнула с облегчением. Она и не собиралась ничего выяснять с Павлом. Но почему ей так не везет! Первый муж был алкоголиком, второй — сумасшедшим. У нее есть единственная любовь в этом мире — ее Павлик. Она будет жить для него. Маша ехала в полупустом метро и вспоминала Андрея. Он тоже не для нее. Он — муж сестры. А ведь, если бы не проделки Ольки, она могла вляпаться в эти отношения по самые уши. Да и Олька хороша! Ничего себе подруга. Правду говорит, Бог ее за это уже наказал. А у нее не осталось никаких обид или претензий ни к ней, ни к Андрею. Одна пустота, и именно эта пустота толкнула ее в объятия больного человека. Она и сама в какой-то мере больная — вышла замуж за первого встречного!

Неделя выдалась тяжелой. Маша приходила поздно, уставшая — ужинала, смотрела телевизор и крепко засыпала. Вечером, в субботу, в дверь позвонили. На пороге стоял Павел. Он был мокрым от дождя, дрожал, глаза его возбужденно горели. Таким Маша его еще не видела.

— Она не пускала, — прошептал он, чуть не плача, — она не пускала меня к тебе. Сказала, что ты такая, как Люся…

— Кто?

— Мама! Она сказала, что ты не любишь меня! Маша, скажи, что это неправда! — Он плакал. — Ты ведь не бросишь меня?

— Нет, конечно нет, — поспешила успокоить его Маша. Не хватало только, чтобы он сейчас выпрыгнул у нее из окна. — Успокойся, Паша.

Павел обнял ее, весь дрожа. А Маша ничего не чувствовала к нему, кроме жалости и брезгливости. Раздался звонок телефона.

— Да, здравствуйте, Вера Васильевна. Да, у меня.

— Маша, тут такой ливень, но я сейчас обязательно за ним приеду.

— Я не хочу к ней! — взвизгнул Павел. — Скажи, чтобы не приходила!

— Все хорошо, Вера Васильевна, вы не волнуйтесь. Мы завтра к вам приедем.

— Маша, вы уверены? — Она была не на шутку встревожена.

— Да-да. Все хорошо. До свидания.

Ей удалось успокоить Павла. Она напоила его горячим чаем, рассказала о том, как она съездила к сыну и ни о чем другом даже не заикнулась. Сейчас главное, чтобы он спокойно уснул, а завтра она с помощью родителей Павла как-то с этим справится.

…Маше иногда снился один и тот же сон. Она стоит на танцах и ждет, чтобы ОН ее пригласил. Он — самый лучший мальчик в школе, ее первая любовь. Но он никогда не замечал ее и проходил мимо, а она продолжала смотреть в ту же сторону, где только что стоял он, чтобы никто не догадался, кого она ждала. Он дружил с ее одноклассницей, девочкой ничем не примечательной, кроме одного — она нравилась ЕМУ. Маша тоже стала дружить с ней: раз эта девочка ему нравится, она не может быть обыкновенной. Маша часами вглядывалась в свое отражение в зеркале — что у нее не так? И фигура стройнее, и глаза больше, и волосы пышнее тусклых кос подруги. Но он, ее любимый мальчик, не замечал этого. Тогда Маша еще не знала, что любят не самых красивых и не самых умных. Любят потому, что любят.

Она читала где-то, что человек всю жизнь изживает свою первую любовь, даже когда счастлив, а Маша не была счастлива, и ей время от времени снился этот сон. Играет музыка, звучит песня ее юности, лирическая, о любви. Звучит так проникновенно, что хочется плакать. И она снова надеется, что произойдет чудо — он пригласит ее, но даже во сне это никогда не сбывалось, он проходил мимо. И снова тоска и разочарование захлестывали сердце…

Павел проснулся от тревожного предчувствия. Рядом он слышал тихое дыхание Маши. Она хорошая, она никогда не достает его дурацкими нравоучениями, как мать. Не относится к нему, как к больному… Стоп! Он понял, что его насторожило. Сегодня она вела себя точно так же, как мать. Не расспросила, не выслушала. Закрыла рот словами: «Ты устал. Успокойся. Отдохни». Они в сговоре! А потом она оттолкнет его, как тогда Люся. Скажет: «Ты — шизик». Они сговорились упрятать его снова в психушку!

Но почему? «Маша, Маша! Как ты могла! Я хотел всегда быть с тобой. Я тебя ничем не обидел!» Если она его бросит, он не выдержит. Не сможет без нее. Снова в больницу? Там сумасшедшие! Санитары грубые, матерятся! Маша, Маша. Он тихо плакал, но лежал неподвижно. Потом привстал и, прислушиваясь к ровному дыханию жены, пошел на кухню. На его губах играла довольная улыбка. Он нашел выход! Теперь Маша всегда будет с ним…

А Маше снился сон. Снова музыка и танцы, и снова знакомая тоска — ОН не пригласит ее. Но происходит чудо — ОН идет прямо к ней, приглашает ее, и они танцуют! Его глаза глядят на нее с такой любовью! Он целует ее, и Маша видит себя со стороны — на ней белое платье. Это — ее свадьба! А все вокруг хлопают и бросают цветы. И она так счастлива, так счастлива, что трудно дышать…

Глава двадцатая

Схватки у нее начались за три недели до предполагаемого срока. Это произошло ночью. Оля встала и начала собираться. Пока она дождалась отца, которого вызвала к Лизе, схватки участились, и она была едва в состоянии дойти до машины скорой помощи.

— От Саши ничего? — спросил папа и удрученно покачал головой. Он был уверен, что это ребенок Саши и что тот об этом знает.

Ольгу привезли в роддом, и здесь ей предстояло узнать все прелести совковых больниц в послеперестроечные годы. Не было ничего — никаких медицинских средств. Не хватало персонала. Она долго сидела в приемной, пока медсестра, старая неопрятная женщина, не приняла ее. Она стоически прошла все процедуры, с которыми сталкивается женщина, попадая в роддом. И сделаны он были наспех, грубо и неприятно. Ольга рожала второй раз и знала, как себя подготовить. Но сколько им ни говори, что ты сделала себе очищение, они все равно норовят выполнить свои обязанности и ставят клизму с холодной водой, хотя в ней нет никакой надобности. Медсестра забрала у Оли одежду и выдала ей рубашку и халат. Халат отобрали при входе в родильное отделение. Показали кровать с серым бельем и велели ложиться. Лежать она не могла и стала ходить из угла в угол, сцепив зубы, чтобы не кричать. Боли все усиливались, а в родильный зал ее не брали. Она подошла к врачу, который ее осматривал, и сказала, что у нее начинаются потуги. Он даже головы не поднял.

— Я знаю. Я вас смотрел. Вы рожаете, но медленно. Идите и ложитесь. Через час я вас посмотрю. — Вид у него был усталый и недовольный.

Ольга промучилась до утра. Она уже обессилила, но стоило ей прилечь на край кровати и закрыть глаза, как новая волна боли захлестывала ее и гнала прочь с постели. Рубашка была рваная, прямо на груди вырвано два лоскута, и ее налившиеся груди бесстыдно торчали в разные стороны из дырок. Пока у нее еще доставало сил смотреть на все это с юмором, она чуть посмеивалась, представляя, как выглядит со стороны. Интересно, это специально приспособили для кормления или кто-то в отчаянии рвал рубаху на груди?

Но через пару часов ей уже было не до смеха. Она обезумела от боли. Женщины, которые были с ней в палате, уже все родили. А ее час назад равнодушно посмотрели на кресле и снова отослали в палату.

— Господи, ну почему меня не ведут рожать? Остальные все родили, — сказала она новенькой женщине, которая только поступила и, судя по реакции, чувствовала себя неплохо.

— Так заплатили за них, наверное. Тут без денег ты никому не нужна. Все с собой нужно брать — и шприцы, и ампулы.

— Какие шприцы и ампулы? — не поняла Ольга.

— Ну, обезболивающее, стимулирующее. Тебе уже кололи?

— Нет.

— А ты что, не взяла с собой?

— Нет.

— Ну, ты даешь. Сейчас просто так уже не рожают. Ты здесь давно?

— С двух часов ночи.

— И воды отошли?

— Вроде да.

— Так что же ты ждешь, ребенка загубишь! Иди, скажи, пусть стимулируют, и на стол просись.

Ольга, постанывая, переждала схватку и вышла в коридор. За столом сидела толстая краснощекая медсестра.

— Позовите, пожалуйста, доктора, — попросила Оля, — мне пора рожать.

— Еще не пора, — равнодушно ответила медсестра, едва взглянув на нее. — А врачи все на пятиминутке. Потом — пересменка. Придет другая смена — вот и родишь.

— Но я не могу ждать! У меня давно воды отошли. Позовите кого-нибудь! — закричала она, скорчившись от боли.

— Чего кричишь, как дура! — Медсестра встала и пошла в глубь коридора, ворча про себя: — Грамотные все стали! Вот и рожали бы дома!

…Ольга сама не понимала, как ей удалось родить и не умереть. Но после всего этого — боли, криков, оскорблений, коновального акушерства, когда она уже знала, что родила мальчика, Оля заснула быстро и крепко.

Больница была такая бедная, что, если у женщины никого не было, она могла просто умереть с голоду. Здесь почти не кормили: жидкий молочный суп утром, овощной — в обед, каша на комбижире, вечером — вермишель или перловка. Врачи и остальной медперсонал, все как на подбор — хмурые, недовольные и какие-то недокормленные. Что за время настало? Да и как тут работать, если после шести-семи лет учебы в таком сложном институте, как медицинский, врач не в состоянии содержать семью. Все это Ольга понимала и не возмущалась равнодушием, а иной раз и грубостью санитарок и медсестер. Если ты не в состоянии заплатить за уход, то и будешь рожать, как скотина — сама по себе. Главное, что все необходимое после родов ей сделали. Рожала она плохо — ручная ревизия, разрывы. Пять дней, пока не сняли наружных швов, она еще потерпела, а потом сразу поспешила выписаться. Лечащий врач предупредил ее, что надо еще полежать, чтобы избежать осложнений, организм очень ослаблен, но Ольга настаивала, и никто ее особенно не удерживал. Не хочешь, пиши расписку и — пожалуйста, хоть на второй день после родов чеши домой. А Оле было жалко папу, который катался через весь город с кастрюльками, неудобно перед тетей Валей — Лиза теперь жила у них, а самое главное — она боялась за малыша, которому настолько редко меняли пеленки, что у ребенка уже пошли опрелости. И как только присох у него пупок, она вышла из больницы, невзирая на собственное состояние. Хуже, чем здесь, уже не будет.

За дни, проведенные в роддоме, она успела отдохнуть и спокойно обо всем подумать. Казалось, она не только освободила свое тело от бремени, но и свое сознание очистила от глупых мыслей. Сейчас она не могла понять, зачем выгнала Игоря. Он заботился о них, кормил, беспокоился. Разве будет мужчина так вести себя с женщиной, которая ему безразлична? И она нуждалась в нем, а вот прицепилась к какой-то ерунде и выгнала.

Будучи по натуре отходчивой, она не могла даже вспомнить, что же ее так разозлило. Наверное, беременность действует на мозги. Как ей не хватало его сейчас! Она простила ему долгое отсутствие и хотела только одного: чтобы он пришел с цветами, поздравил ее, кричал, запрокинув голову, как все мужья, радовался, вглядываясь в маленький сверточек за мутным стеклом. Теперь она ясно понимала, что именно этого подсознательно ждала всю свою долгую беременность. Ольга хотела и любила их ребенка, потому что любила его. И она была уверена, что он придет. Она ждала его каждую минуту. На второй день после родов стала вставать и, несмотря на слабость и боли, заставляла себя вышагивать взад-вперед по коридору, выпрямившись и заложив руки за голову. Она делала наклоны и приседания, ведь скоро он придет, и она должна быть такой, какой нравилась ему. Она уже видела себя — в джинсах, нарядном джемпере, который приготовила специально для такого случая, красивую и стройную. Вот она выходит на крыльцо, подъезжает синий «БМВ», и Игорь с большим букетом роз идет к ней. Он целует ее, берет на руки сына, они садятся в машину и едут в новую счастливую жизнь. Дальше этого момента ее мечты не простирались. Но было ясно, что все закончится очень хорошо.

Однако проходили дни, а Игоря все не было. Мальчика зарегистрировал папа — ему передали справку для ЗАГСа, и он решил сделать это поскорее, хотя Оля и не просила.

— Как ты хочешь назвать сына? — кричал он снизу на третий этаж роддома.

— Не знаю, скорее всего так же, как его отца! — Она решила рассказать все папе, когда выпишется. Не орать же эту историю на всю больницу.

А папа понял ее по-своему и записал мальчика Сашей. Так и стал ее сын Александром Александровичем Мартаковым. Оля узнала об этом в день выписки, когда принесли свидетельство о рождении. Может, она возмутилась бы и переделала его, но ведь Игорь так и не явился. Ольга покидала роддом в джинсах и джемпере, красивая и почти стройная, но забирал ее папа.

Глава двадцать первая

О том, что муж Маши снова пытался покончить с собой — отравиться газом, и этим убил свою жену, она узнала спустя месяц, когда гуляла с коляской в парке и встретила их общую знакомую. Нина жила в том же доме, что и Маша.

— Самое смешное, — с горькой улыбкой закончила Нина, — что идиота этого, ее мужа, снова откачали, а Машу — не смогли… Его теперь надолго в психушку засадили, а что толку-то… — Она смахнула слезы и поспешила уйти.

А у Ольги не было ни слезинки. Машка! Ее единственная подруга за последние годы. Она вспомнила их вечера, прогулки, долгие разговоры до утра, когда они оставались ночевать друг у друга. И расстались из-за чего? Из-за мужиков! Как будто они того стоят. Будь Оля рядом, этого не случилось бы. Она бы увидела то, что Машка просмотрела, — скрытую ненормальность ее мужа. Какая же она была эгоистка — думала только о себе, носилась со своими, самой же и устроенными проблемами! Ведь Машино замужество — только от полного одиночества. Оля бросила ее и увела Андрея. Кто знает, может, у них и сложилось бы, не вмешайся она.

Ей стало страшно. Сколько, ну сколько еще ей платить по счетам?

Тянулись дни, такие длинные — шесть кормлений в день. Ольга не высыпалась. После родов ей нельзя было сидеть из-за швов — или стоять, или лежать. Малыш кричал день и ночь. Она уже не понимала, что ему надо? Покормила, перепеленала, подержала, чтобы газы отошли, укачала, и только сама приляжет — он снова в крик. И так все дни напролет. Ольга вымоталась, похудела и совершенно отупела от всего — какой там режим! Давала грудь каждый раз, когда ребенок начинал кричать, как молодая бестолковая мамаша. Это не замедлило сказаться на количестве молока, и кормить вскоре стало совсем нечем. Пришлось покупать молочные смеси и прикармливать. Деньги таяли с каждым днем, и она не представляла себе, на что вскоре будет жить. Новый день приносил новые заботы. Постирать подгузники, пеленки, убрать в кухне, придумать из ничего ужин Лизе. Сама она, как только перестала кормить, перестала и есть, тем более что и есть-то было нечего. Папа с семьей пришел проведать их, когда Саше исполнилось три месяца. Они просто испугались, увидев Олю — кожа да кости. Привезли продукты — мешок картошки, овощи, консервацию, крупы. Лиза тоже вытянулась, стала худенькая, высокая. Нужно было купить кое-что из одежды и обуви. За детский сад она пока платила — надо ведь, чтобы с дочкой занимались, да и кормили.

В глубине души Оля еще надеялась на возвращение Игоря. Поначалу она вообще недоумевала. Он так заботился о ребенке! Сейчас его помощь была бы как никогда более кстати. Он прекрасно знает, что по всем срокам она уже родила. Но вскоре Ольга поняла, что Игорь бросил их. Предположим, она виновата, но ведь речь сейчас не о ней! Все-таки подлец он, подлец и последняя сволочь. Признав и приняв это, она перестала надеяться на его возвращение.

Ей требовалась работа и немедленно. И Ольга стала охранять подъезд: сутки — трое. Сначала страшновато было оставаться на ночь в маленькой комнатке, где, кроме стола и стула, ничего не помещалось, и всю ночь шатались то пьяные, то подростки обкуренные. Потом — ничего, привыкла. Днем целый день сидела с Сашей на скамеечке у подъезда, здесь и кормила, и пеленала, пока было тепло. Здесь укачивала в колясочке и оставляла спать в тени деревьев. Лиза бегала в квартиру — то подогреть молоко, то сварить кашку. Она научилась многим вещам, которые Оля и в десять лет не делала. У них появились деньги, пусть небольшие, на памперсы в новых магазинах не хватит, но жить как-то можно. Хотя разве они живут, с грустью думала Ольга, они выживают. Вчера заплатила за квартиру, так сегодня хлеб пекла, хорошо что муки еще много.

Каким многим полезным вещам научилась она: и носки штопать, и шапочки вязать из старых ниток, и вещи перешивать. За месяц работы она перезнакомилась с жильцами своего подъезда, в котором прожила всю жизнь. А раньше знала лишь соседей по площадке, да и то так: здравствуйте — до свидания. Теперь же она узнала не только как кого зовут, но и где кто работает, в котором часу домой приходит, любит ли выпить, кто с кем дружит. Ольга не представляла, что ее окружают такие добрые люди. Многие сердобольные бабушки предлагали посидеть с Сашей, пока она пойдет домой поесть. Молодые мамаши, у кого дети были чуть старше, дарили еще хорошую одежду, делились разными детскими принадлежностями — сосками, бутылочками. Слесарь ЖЭКа, починив кран, отказался взять у нее денег. Все, оказывается, знали ее маму, считали ее красавицей и модницей, помнили мужа Сашу и жалели ее, Ольгу. Подумать только, что раньше на всех этих Семеновичей, Петровных, Тань и Наташ она просто не обращала внимания. А теперь она чувствовала себя как в большой дружной семье.

Пенсионерка со второго этажа, Любовь Петровна, или баба Люба, как она сама велела себя называть, особенно привязалась к Сашеньке и вызвалась нянчить его, «запросто так», как сказала сама. Оля смогла выйти на работу. Дежурства она тоже не бросила, старалась успевать везде.

Она не собиралась использовать добрую старушку и решила, что обязательно будет платить ей. Многие из ее соседей жили не лучше — времена наступили трудные. Но Оля не падала духом, наоборот, к ней вернулось чувство юмора, она как будто даже находила удовольствие в умении преодолевать трудности. Вернись Игорь чуть раньше — и она бросилась бы ему на шею. А сейчас, когда она иной раз думала об этом, ее лицо кривила насмешливая гримаса. Вот и хорошо, что папа записал Сашу на ее бывшего мужа, а то она из-за своей сентиментальности еще дала бы сыну фамилию Игоря, а теперь раскаивалась бы. Как она могла любить того, к кому сегодня ничего, кроме ненависти и презрения, не испытывала? А ведь, стыдно признаться, тогда, выйдя из роддома, она пыталась его отыскать. Перерыла все старые блокноты и нашла телефон Лены Щетининой. Она позвонила и попросила к телефону Андрея.

— Вы родственница? — спросили на том конце провода тихим голосом, но это не был голос Лены, а, скорее всего, женщины постарше, может быть, ее бабушки. Хотя могла ли бабушка не знать их родственников?

— Нет. Я так, старая знакомая, — ответила она.

— Тогда перезвоните попозже.

— Когда?

— Через месяц, два. Тут у людей горе.

Какое может быть горе? Потом она поняла — Маша! Она ведь им родственница. Так что им не до нее. А потом Ольге уже не захотелось звонить.

Глава двадцать вторая

Проснулась она поздно и долго лежала, нежась в постели. Хорошо, когда можно иногда как следует выспаться. Вчера был день рождения мужа — собралось много гостей. Конечно, легче было сходить в ресторан, но Саша любил домашние праздники, и ей хотелось сделать ему приятное. Но зато сегодня утром он сам поднял детей и отвез их в школу, дав ей хорошенько выспаться.

За эти годы их жизнь постепенно стабилизировалась. Были трудности и неудачи, но они их преодолели. И теперь можно было немного передохнуть.

Она вспомнила, как восемь лет назад пришла с работы усталая, голодная, в самом мрачном расположении духа и увидела его. Саша вернулся. Он сидел на диване, держа на руках детей: с одной стороны — маленького Сашу, с другой — сияющую Лизу. Так и решилась ее жизнь. Саша принял все как должное — моя жена, мои дети. Вскоре они снова расписались. Саша заработал в Израиле денег и начал собственное дело. Сначала это была торговая точка, потом — палатка, две. А теперь он был владельцем сети небольших магазинов питания. Это не пришло легко и просто. Он работал как каторжный. Оля помогала ему. Пришлось стать и бухгалтером, и товароведом, и снабженцем. Они пережили поджог, кражу, разборки с местными авторитетами, «наезды» налоговой. Но сейчас у них был легальный бизнес, который приносил стабильный доход, так что Оля могла не работать. Саша сам предложил ей заниматься детьми и вести хозяйство. Поначалу ей это очень нравилось. Они сменили квартиру на новую, просторную в элитном, только что построенном доме, сделали отличный ремонт, купили мебель. Пока Ольга занималась всем этим, было интересно. Но когда был завершен интерьер комнат, все вещи заняли свои места и перестали радовать новизной, ей стало скучно. В ее жизни образовалась пустота, и она не знала, чем ее заполнить.

Оля приняла душ, сделала маску и уселась с чашкой кофе в свое любимое кресло в лоджии. Отсюда открывался потрясающий вид, квартира находилась на пятнадцатом этаже, и вдали в дымке виднелись купола Лавры и соборов, причудливое разнообразие архитектуры города и манящая зелень парков. Она и выбрала эту квартиру в основном из-за красивого вида. Терпеть не может, когда из окна виден только двор, как каменный мешок, без ощущения простора, воздуха. Саша согласился, он вообще мало вникал в бытовые проблемы, полностью поглощенный собственным бизнесом. Пожалуй, только две привязанности были у него, кроме дела, — спорт и сын. Большую часть свободного времени они проводили вдвоем в бассейне, на теннисном корте, на стадионе. Маленький Саша, которого для отличия стали называть Алексом, был рослый, спортивного телосложения мальчик, лицом очень похожий на Олю — светло-русый, с зелеными глазами. Почему Алекс? Вскоре после возвращения Саши они с Лизой стали путаться с именами, и дочка предложила называть одного из двух Саш иначе. Оля решила звать малыша Саней или Шурой, но Лизе это не понравилось, вот она и придумала — Алекс, как в американских сериалах.

— Такое взрослое имя для годовалого ребенка? Ты что, Лиза? Давай тогда уж папу будем так называть.

Но Саша заявил, что ему уже поздно переименовываться, а Лиза так упорно звала брата Алексом, что имя прижилось, и теперь никто не называл мальчика иначе. Иногда, когда Оля смотрела, как Саша с сыном играют в футбол или в теннис, у нее мелькала мысль, что, несмотря ни на что, они похожи в повадках и прекрасно ладят друг с другом, пожалуй лучше, чем она с сыном. Возможно, когда вырастет Алекс, он будет в чем-то похож на Игоря, но пока он внешне мамин мальчик, так же как Лиза — копия отца. Ольга вспомнила, как тогда ждала Игоря. А может, не его. Она ждала отца своего сына, просила об этом Господа Бога, и он услышал ее.

Они хорошо прожили эти годы. Помогали друг другу, поддерживали. Саша поставил памятник на могиле мамы. Взял к себе на работу ее отца. Теперь и у сводных братьев дела идут неплохо благодаря Саше. И никто из Олиной родни не чурается больше ее мужа, не говорит, что он ей не пара, наоборот — уважают и наперебой зовут в гости. Оля отодвинула чашку и закурила.

Саша не любил, когда она курила. Она делала это иногда, тайком, чтобы никто не видел. Просто сейчас ее захлестнули воспоминания.

…Три года назад она с детьми поехала на море. Саша не мог с ними вырваться. В санатории Ольга познакомилась с женщиной, которая тоже приехала без мужа, с дочкой примерно одного с Лизой возраста. Они подружились. Вместе купались и загорали, завтракали и обедали, а вечерами, уложив детей, гуляли по нарядной ночной набережной и сидели в ресторанах. Света, ее новая знакомая, жаждала любовных курортных приключений и таскала ее по разным барам, рыбным ресторанам и ночным клубам. Иногда это было забавно, иногда утомляло Ольгу.

— Ну, ты что, расслабься, получай удовольствие от жизни, — подначивала ее Света. — Время детское, давай еще потанцуем. Дома выспишься.

Ольга улыбалась и соглашалась, не могла же она оставить Свету одну. Они сидели в маленьком симпатичном ресторанчике на самом берегу. Тихий плеск моря, звездное южное небо и лунная дорожка на темной воде. Оля любовалась этой картиной, слушая мелодичную песню в исполнении местных музыкантов, когда кто-то рядом произнес:

— Разрешите пригласить.

Света уже танцевала, томно прильнув к худому долговязому юноше — тоже нашла себе ровню! Ольга не глядя подала руку высокому мужчине в светлой футболке и пошла с ним танцевать. Танцевал он хорошо, уверенно обнимая за плечи. Прямо перед собой она видела только его гладко выбритый подбородок и мощную загорелую шею. Когда же она подняла глаза — мир остановился и замер, потому что это был Игорь.

— Здравствуй, — сказал он и сжал ее в объятиях. Они долго танцевали — музыканты не останавливались и музыка звучала как-то бесконечно. Она даже подумала, что это — его проделки. Сначала она опешила, потом обрадовалась, затем разозлилась и даже попыталась вырваться, но он крепко держал ее. И она постепенно успокоилась. За минуты, пока длился танец, Ольга пережила все вновь — радость, боль, унижение, давнюю обиду, и, когда эти чувства уравновесили друг друга, он, словно почувствовав улегшуюся в ней бурю, остановился и предложил:

— Пойдем пройдемся.

Она позволила взять себя за руку и вывести из ресторана, краем глаза заметив восхищенное выражение лица Светы: ничего себе, мужика отхватила, тихоня.

Они прошлись по набережной и спустились на берег, усыпанный мелкой галькой. Подошли к самой воде, и Игорь повернулся к ней.

— Ну, здравствуй.

Их губы соединились, и снова, как в первый раз, восторг, нежность, страсть — все смешалось. Только его объятия, его губы и гулкие удары его сердца у нее в груди. Она не знала, долго ли это длилось. Ей было то страшно, то весело, то жарко, то холодно. И хотелось только одного, чтобы он не отпускал ее. Игорь оторвался от ее губ, но они продолжали стоять, обнявшись, и она чувствовала себя абсолютно счастливой. Так было всегда, когда он обнимал ее. Они могли ссориться, говорить друг другу обидные вещи, но, когда находились в объятиях друг друга, — жизнь замирала, а ее охватывало ощущение покоя и умиротворенности. И за все эти годы, оказывается, ничего не изменилось. Этот мужчина создан для нее. Она сразу это поняла, с первой встречи. Ничего не изменилось.

Потом они вернулись в ресторан. Он был почти пуст. Музыканты уже ушли. Играла тихая музыка. Они сели за столик у самого моря и долго смотрели друг другу в глаза, и каждый видел отражение собственных чувств. Игорь изменился. Лицо его немного осунулось, хотя на вид он стал еще более мускулистым и крепким. Южный загар красиво оттенял светлые волосы, но в них она увидела легкую проседь.

— Ты стала еще красивее.

Ольга молча улыбнулась.

— Ты здесь одна?

— С детьми.

— Как они?

— Хорошо.

Он заказал вина подошедшему официанту. А Оля вдруг почувствовала себя совершенно свободной. Она поняла, что теперь может говорить ему все, даже то, что не решалась сказать, когда боялась его насмешек, колких фраз.

— Куда ты тогда пропал? Я тебя так ждала!

— Я сидел в тюрьме.

— Господи! За что?

— За убийство.

— Этого не может быть!

— Почему? Я действительно убил.

— Кого?

— Да гада одного. Он зарезал моего брата.

— Андрея!

Игорь молча отпил вино.

— Это случилось…

— За неделю до того, как ты родила.

— И когда я вышла из роддома…

— Я уже был в камере.

— Когда же ты освободился?

— Больше полугода назад.

— Отчего же не позвонил?

— Я не позвонил, я сразу приехал к тебе!

— Ты приезжал?

— Да. И увидел вас всех во дворе… Вы садились в машину — ты, он, Лиза, сын. Вы собирались куда-то, шутили, смеялись. И было ясно, что у вас счастливая семья. Я понял, что опоздал. — Он помолчал. — Как ты назвала сына?

— Алекс.

— Алексей?

— Александр.

— А почему Алекс?

— Мужа зовут Саша.

— Но ты же вышла замуж позже.

— Долго объяснять, — улыбнулась Оля, — мой нынешний муж, он же и бывший. Это отец Лизы.

— Он знает про нас?

Она покачала головой:

— Он считает Сашу своим сыном.

Он молчал и пил вино, глядя куда-то мимо нее, и его глаза, как это бывало прежде, хранили непроницаемое выражение.

— Я звонила жене Андрея. Мне сказали, что у них несчастье, но я не предполагала такого.

— Ты решила, что я вас бросил? — медленно проговорил он, по-прежнему не глядя на нее.

Ольга кивнула.

— Ругала?

Снова кивок. У нее на глазах навернулись слезы.

— За что Андрея…

— Из-за меня.

— В смысле?

— Ну, ты-то могла бы догадаться. Его приняли за меня. — Игорь закурил и посмотрел на нее с какой-то непонятной жалостью. — Если чего-то боишься, оно обязательно произойдет. Он погиб за меня. Я — живу за него.

— Живи за себя.

— Не могу. С тех пор как его убили вместо меня, я уже не я. Я возрождаю его дело, живу в его доме, сплю с его женой.

— Зачем?

— Так получилось. Она единственная поддерживала меня. Теперь я нужен ей.

— Но если бы я знала! Почему ты не подал мне весточки, хотя бы через нее?

— Я не был уверен, что ты хотела этого. Решил — выйду, тогда и разберемся. Но, видно, не судьба. Ну, а узнала бы ты? Что, замуж бы не вышла?

«Не вышла бы», — подумала Ольга, но ничего не ответила.

— Ты здесь один?

— Да.

— Надолго?

— Завтра уезжаю.

Оля встала. Игорь расплатился, и они ушли вместе. В его номер…

На рассвете они расстались, и больше она его не видела. Их ночь была ночью приговоренных перед казней. Они любили друг друга исступленно, ненасытно и отчаянно, без надежды на будущее. Ей хотелось, чтобы он решил все за нее, чтобы он не отпускал ее. Никогда. Но он простился с ней. Простился с болью, но без колебаний. Для него все уже было решено. Потом Оля долго сожалела о том, что не попыталась изменить все. Возможно, будь она настойчивее, сейчас они были бы вместе.

Где-то в старом блокноте был телефон Лены, но она ни разу не воспользовалась им.

Глава двадцать третья

Лена никогда не думала, что в ней столько выдержки. Она не знала, откуда брались силы вынести все. Она видела, как отдаляется Андрей, но верила, что сделает все, чтобы не потерять его. И все-таки потеряла. И снова — похороны, потом — следствие, когда, абсолютно не считаясь с ее чувствами, толстый наглый следователь с поросячьими глазками, совершенно неприлично интересовался ее отношениями с покойным мужем и его братом. Игоря она почти не знала. Он никогда не бывал у них. Из скупых замечаний Андрея она поняла, что тот не жаловал Игоря, и поэтому никогда даже не пыталась разузнать о нем. Слава Богу, приехал папа. Бедный папа! Он только что потерял одну дочь, жена слегла от горя, а ему пришлось поддерживать Лену и заниматься похоронами…

Что ей потом оставалось? Работа, только работа. Постоянная связь с папой по телефону, его редкие визиты, иногда вместе с внуком. Их походы по магазинам, чтобы купить одежду для мальчика, в музеи и театры, куда тянулся этот одаренный ребенок. Ну почему Бог не дал ей сына или дочь? Было бы ради кого жить. Она отправляла посылки Игорю, писала письма, так как поддержать его больше было некому. Их мама умерла сразу после убийства Андрея, а отец — после того как Игоря посадили. Но Лена выжила. И астма отпустила ее. То ли помогло лечение, то ли новое потрясение так повлияло, но приступов больше не было. Она защитила диссертацию (папа был безмерно горд) и продолжала работать в клинике.

Появился Игорь неожиданно, и, хотя она знала срок его освобождения, это почему-то застигло ее врасплох. Он зашел просто повидаться, но, переночевав, уже не смог встать с постели — у него оказалось двустороннее воспаление легких. Лена ухаживала за ним, взяла отгулы на работе, делала уколы, варила бульоны и вскоре поставила его на ноги. Но Игорь был еще слаб. И она предложила ему пока пожить у нее, тем более что квартира и так большую часть времени пустовала. У Лены накопилось много дел на работе, она приходила домой очень поздно и часто сутками дежурила в отделении. Игорь вскоре тоже нашел себе занятие, но продолжал жить у нее. Лена была рада этому. Огромная квартира переставала казаться ей склепом, когда вечерами она заставала его дома. И он был так похож на Андрея, что иногда ей казалось, будто муж ее снова рядом, живой и здоровый. Она понимала, что это самообман, но этот самообман был таким приятным! Игорь, казалось, понимал все и пытался соответствовать этому романтическому образу. Он вскоре оставил свой резкий, насмешливый тон и разговаривал так, как обычно Андрей, — ровно и ласково. Иногда он несколько дней отсутствовал, но всегда предупреждал ее заранее. И Лена каждый раз ловила себя на мысли, что с нетерпением ждет его возвращения.

…В этот вечер она пригласила домой своих коллег. Вернее, они сами пригласились — решили устроить у нее девичник. Заведующая отделением, Ирина Яковлевна, и врачи-кардиологи — Людочка и Наташа. Ирина была высокой статной женщиной тридцати пяти лет, с роскошной каштановой шевелюрой, симпатичной, но уже немного увядшей. Она была разведена и сама воспитывала дочь-старшеклассницу. У Наташи муж был, но уже давно не работал, сидел у нее на шее и всю свою желчь из-за неудавшейся жизни выливал на замордованную работой жену. Людочка, самая молоденькая и хорошенькая, находилась в вечном поиске, но мужчины ей попадались все никудышные. И наконец, Лена, тридцатилетняя вдова. Так или иначе, почти все они были одинокими, все много работали, и все надеялись на лучшее.

Такие девичники случались у них нередко, но преимущественно в больнице, когда все собирались вместе. Сегодня они решили посидеть у Лены. В просторной кухне всем хватало места — Ирина жарила картошку, Наташа делала салат, Людочка чистила селедку, а Лена накрывала на стол. Такой большой компанией они быстро приготовили ужин и, дружно чокнувшись, налегли на еду. Утолив первый голод, заговорили так, как умеют только женщины, — все сразу.

— Ой, девчонки, какая я голодная!

— Кстати, селедка — обалденная!

— Хорошо пошел коньяк. Может, еще по одной?

Все выпили, и разговор пошел уже более связный.

— Люд, ну, что твой Дима? — поинтересовалась Наташа.

— Такой же козел, как и все. Представляете, час рассказывал по телефону, как он меня любит. Прямо жить не может. И вторую неделю не показывается.

— Может, случилось что?

— Как же! Просто боится. Он мне так и сказал: мол, я недавно развелся и пока не хочу никаких серьезных связей.

— Ну и на фиг тебе такой?

— Так вот же.

Людочка возмущенно вздернула курносый носик.

— А твой нашел наконец работу?

— Ага! Ему предложили грузчиком в наш гастроном. Так он мне: «Это мне грузчиком? С университетским дипломом?»

— А сидеть на твоей шее второй год ему диплом позволяет?

— Да пусть сидит. Лишь бы не пилил. Я уже привыкла, дома почти не бываю, сами знаете — у меня дежурств больше всех. Сына совсем задолбал. И так мальчишка старается: и школа, и тренировки, и мне по дому помогает. А тот лежит целыми днями на диване и зудит.

— Ну и гони его в шею.

— Куда гони? Это ведь и его квартира.

— Ой, девки, куда это все мужики подевались? — вздохнула Ирина. — Пусть уж я. Все-таки постарше вас. А Ленка, Людочка! И красавицы, и с хорошей работой, и с жильем! И что только этим мужикам надо? Да и ты, Наташа, выглядишь моложе своих лет. За что же нам судьба такая? У нас-то хоть дети есть. А девчонкам еще родить надо.

— От кого? — воскликнула Людочка. — От этого дебила Димы? Если от такого, то вообще не нужно.

— А Славик твой? — спросила Лена.

— Славик, — пробурчала Людочка. — Славик и не думал от жены уходить. Поматросил да и бросил.

Такие разговоры происходили всегда, стоило им собраться вместе. Сначала обсуждали последние новости в личной жизни, потом шли сетования на жизнь вообще, а дальше разговор переходил на профессиональную тему и уже не менялся. Но сегодня они не успели перейти к решению врачебных вопросов, потому что хлопнула входная дверь и в кухне появился Игорь. Он был в черных джинсах и белой футболке, подчеркивающей загорелую кожу его мускулистых рук.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался он. — Приятного аппетита. Я не помешал?

— Ну что вы, — мгновенно загорелась Людочка. — Пожалуйста, присоединяйтесь к нам.

— Спасибо, — ответил он, улыбнувшись. Казалось, этой улыбкой он сразу оценил и Людочку, и ее старания.

— Кто это? — возбужденно зашептала она, когда Игорь ушел в ванную.

— Брат моего покойного мужа, я же вам говорила, он пока живет у меня.

— Это тот, который в тюрьме сидел? — удивилась Наташа.

— С ума сойти, какие мужики по тюрьмам сидят! — Людочка не могла прийти в себя от восторга. — Вот, Ира, а ты говоришь, где они, настоящие мужики!

— Да, мужик фактурный, — согласилась Ирина. — А вот, что сидел, это плохо. Зачем нашей Леночке уголовник?

— Ты ведь знаешь, за что он сидел! — вступилась Наташа, на которую Игорь тоже произвел сильное впечатление. — Это даже благородно.

— Все так, но тюрьма никого еще не сделала лучше, — не сдавалась Ирина.

— Зачем тогда в нее сажают? — У Людочки глаза горели в предвкушении битвы. — Лена, ты не против, если я… Или у тебя что-то с ним?..

— Да что ты? Ради бога.

— Правда, что ли? — Наташа явно не поверила ей. — Такой парень, молодой, красивый, здоровый, живет у тебя, и у вас ничего не было? Не поверю.

Лена пожала плечами, но не успела ничего ответить — Игорь присоединился к ним, и общий разговор возобновился. Однако теперь никому не хотелось обсуждать дела, всех гораздо больше интересовал мужчина за столом. Людочка кокетничала напропалую: надувала губки, заливалась звонким смехом и словно случайно иногда прикасалась к его руке. Наташа сидела с томным видом, загадочно поглядывая на Игоря большими выразительными глазами. Ирина выпила лишнюю рюмку и, опьянев, устало улыбалась всем, почти не поддерживая беседу. Лена испытала незнакомое доселе чувство ревности. Ей не понравилось, как заигрывала с Игорем Людочка и как тот смотрел на нее. Наконец все стали собираться. Люда громко посетовала на позднее время, дальнюю дорогу и темные улицы. Подруги расцеловали Лену и ушли. Игорь пошел их провожать. Лена, совершенно уставшая, поплелась в ванную — умылась, приготовилась ко сну.

Чего она хотела? Молодой здоровый мужчина, женщин сто лет не видел, тут не то что на Людочку, на любую бросишься. Хотя на нее-то он не бросился. Она для него — только вдова брата. Сейчас ведь не Средневековье, чтобы жениться на ней. Вдова! Это слово ассоциировалось с чем-то старым, черным и унылым. Она посмотрела в зеркало на свое отражение. Красивое лицо, чистая кожа, никаких морщин. Какая же она вдова! Просто не нравится ему. Но такого рода успокоение не принесло ей облегчения, наоборот, она почувствовала себя обманутой. Лена услышала шум воды и направилась в кухню. Игорь мыл посуду.

— Я думала, ты не придешь, — сказала она честно.

Он не ответил. Не расслышал или не захотел услышать. Выключил воду и повернулся к ней. «Боже, до чего они похожи», — пронеслось у нее в голове.

— Понравились тебе мои подруги?

— Понравились.

— А Людочка?

— И Людочка.

— Почему же тогда ты не поехал к ней? Ты ей тоже понравился.

— Потому что, думаю, тебе это было бы неприятно.

— Ну что ты! Люда — моя подруга. Она хорошая и очень симпатичная, правда?

— Правда. Но не в моем вкусе, — сказал он и так посмотрел на Лену, что она смутилась. Что это с ней? Она, всегда такая деликатная, лезет к человеку в душу! Как неловко! Лена покраснела. А Игорь смотрел на нее понимающе, ласково и чуть насмешливо. Лена пробормотала какое-то извинение, пожелала спокойной ночи и отправилась спать.

Этой ночью Игорь пришел к ней, и она не прогнала его…

Эпилог

Оля спала плохо. В последнее время ее мучила бессонница. Вроде бы начинают слипаться глаза, а только приляжет, в голове тысяча мыслей крутятся — и сна как не бывало. Полночи лежит без сна, только задремлет на рассвете — и уже пора вставать. Раньше, когда было много работы — по дому, в фирме мужа, с детьми, засыпала чуть ли не стоя, как боевая лошадь. Проваливалась в сон, словно в черную дыру, но и просыпалась мгновенно — бодрая, отдохнувшая. А теперь и днем, и ночью ходит как сомнамбула. Саша если что-то и замечал, виду не подавал. Не из тех он мужчин, которые потакают женским капризам. Он все делал правильно: и в бизнесе, и в семье. Как говорится — человек с правилами. Он по-прежнему не пил, не курил, занимался спортом, на детей не давил, но держал в строгости, особенно Лизу, которая, несмотря на внешнее сходство с отцом, характером пошла в бабушку Виолетту. Дочь иногда выдавала такое, что Оля прыскала, вспоминая остроты покойной матери. С мамой Лиза общалась точно так же, как некогда ее бабушка, то есть совершенно свободно, на правах подружки.

— Мам, ты что, курила сегодня? — говорила она, заметив пепел на подоконнике. — Погоди, папа тебе задаст. Он у нас этого не любит. Хотя это прямое ущемление твоей свободы. Как ты такое терпишь?

— Но ведь и ты терпишь.

— Я — существо подневольное, поскольку — малолетнее. Вот стану совершеннолетней — захочу, тоже стану курить.

— Я тебе захочу!

— Да не волнуйся ты, мне не понравилось.

— Ты что — курила?

— А ты думала? Мне как-никак уже тринадцать.

Вот такая Лиза. Алекс другой — молчит и улыбается, эдакий маленький мужчина. Читать любит, игры компьютерные, футбол, теннис. В общем, нормальный современный ребенок. С папой они — лучшие друзья.

Саша завел свой распорядок для всех: для детей, для взрослых. Обедать любил дома, и чтобы не полуфабрикаты, а настоящий обед, полностью приготовленный ее руками. Если предстояла встреча с партнерами по бизнесу или презентация — жена должна идти с ним. А вот если она отправляется к своим друзьям или родственникам — это, пожалуйста, без него, у него всегда находились дела. Конечно, ей не трудно было сопровождать его, а иногда даже хотелось выйти с ним в люди, да и к папе она могла съездить сама, но ее возмущала сама постановка вопроса. Да, она прекрасно осознавала, сколько Саша сделал для них. Ведь если бы не он — не было бы нынешней стабильной, обеспеченной жизни ни у нее, ни у детей. И, конечно, она ему благодарна. Если бы не он…

А как, действительно, все сложилось бы, если бы он не вернулся? Что, они умерли бы с голоду? Покатились по наклонной плоскости? Она пошла бы на панель? Да ничего подобного — выжили бы, как многие другие. Ведь работала она и продавцом поначалу, и бухгалтером, так нашла бы и другую работу. Ну не было бы у них магазинов, «мерседеса» и новой квартиры. Но разве в этом счастье?

Ведь если бы они жили без Саши, Игорь вернулся бы к ним и, возможно, они были бы счастливы, иногда думала Ольга.

В последнее время ей снились кошмарные сны: то Маша, то мама, и все словно предупредить хотят. О чем предупредить? Сегодня приснился Игорь — такой молодой и красивый, что сердце сжалось. Проснулась, тупо глядя в потолок. Она любит его. Все эти годы любит. А живет с Сашей. Противно.

Но разве может она что-нибудь сделать? Что-то изменить? И что именно? Второй раз развестись с мужем без видимой причины, из-за призраков прошлого? Снова лишить детей отца? Только потому, что где-то есть Он? Но он живет своей жизнью и, наверное, думать забыл о ней. Но нет, Ольга чувствовала, что не забыл, она знала это!

И поговорить не с кем. С новыми подругами — женами Сашиных друзей, не поймут, со старыми приятелями — скажут: с жиру бесишься. Как объяснить, что ты словно в тюрьме сидишь или в клетке, пусть и золоченой. Из-за таких мыслей образ Игоря преследовал ее. Хотелось хотя бы увидеть его. А когда чего-то очень хочешь, оно обязательно сбывается…

Утром в воскресенье она пошла с Сашей и детьми на стадион ближайшего спорткомплекса. Лиза отправилась в бассейн и тренажерный зал (придумала себе занятие!), муж с сыном — на теннисный корт, и Оля решила пойти с ними — немного побегать. Она сделала первый круг, заметив краем глаза мужчину, который выполнял упражнения на брусьях, пробежала второй и остановилась. Это был он. Оля так часто рисовала себе их встречу, и такой нереальной она казалась, что она сразу, не раздумывая, пошла к нему. Игорь спрыгнул с брусьев и увидел ее.

— Привет.

— Привет.

— Занимаешься?

— Ты, смотрю, тоже.

Ольга обрадовалась, что сегодня она такая хорошенькая: в новом спортивном бело-красном костюме, беленьких кроссовках и футболке, со стильной стрижкой. И фигура у нее до сих пор стройная, как у девочки. Взгляд, которым он окинул ее, подтверждал — да, она действительно прекрасно выглядит.

— Я здесь с семьей. Во-о-он они на корте.

— Знаю. Я их часто тут вижу.

— И как тебе Алекс?

— Хороший мальчишка.

— Твой сын!

— Нет, — покачал головой Игорь, — не мой. Его.

Ей стало обидно, что он так легко отказывается от сына.

— Знаешь, когда ты жил у меня, — почему-то вдруг вспомнила она, — ты приходил и уходил всегда так тихо-тихо. И ничего после себя не оставлял — никаких личных вещей, даже грязных носков.

Игорь усмехнулся, и лицо его приняло насмешливо-нагловатое выражение, которое ее раньше так бесило.

— А ты горела желанием их постирать!

Но теперь ее не задевал подобный тон, она чувствовала себя старой и мудрой и, как ей казалось, понимала истинный смысл его слов.

— Да, — с бесстрашной улыбкой сказала она, подняв голову и глядя ему прямо в глаза. — Можешь смеяться, но я хотела стирать тебе носки. И готовить обед, и рожать тебе.

Он не засмеялся. А если и удивился, то не подал виду.

Еще мгновение, и Ольга обвила бы его шею руками и прижалась бы щекой к его груди. Но она не сделала этого. Просто стояла и смотрела, всматривалась в его такое любимое лицо. Что она видела? Сострадание, печаль, муку, жалость? Все это вместе, может, и есть любовь? Игорь молчал, и она снова заговорила.

— Я люблю тебя. Я никогда не говорила тебе этого. Но любила тебя всегда. И знаю, что ты тоже меня любишь… — Он прижал ладонь к ее губам, заставив умолкнуть.

— Не надо. Забудь, что ты только что сказала.

— Я сказала правду. И не хочу больше врать. Не хочу, чтобы все оставалось так, как сейчас…

— Чего ты не хочешь? Чтобы твоя семья была счастлива? Чтобы твоим детям было хорошо?

— Им будет хорошо.

— Не думаю, — покачал он головой. — Я сам виноват, не нужно было мне тогда, на море подходить к тебе.

— Когда-то ты сам говорил, что наша встреча была предопределена свыше…

— Я не о том. У вас (он подчеркнул это слово) вырос прекрасный сын. Но он вырос без меня, и этого уже не изменить.

— Все можно исправить.

— Все можно испортить. Сказать ему, что его отец вовсе и не отец? И что, он перестанет его любить и полюбит меня?

— Ну… — Ольга замялась, не успев подумать о возможной реакции сына.

— Я не позволю тебе ломать ему жизнь, Оля, — тихо сказал он. — И твою тоже не стану. Поэтому — забудь. Все это — в прошлом, а то, что сейчас — это и есть жизнь, твоя жизнь. Не спеши ее усложнять.

— Хорошо, пусть сейчас это сложно, — покорно согласилась она, — но потом, когда он вырастет…

— И потом — тоже. Это ведь жизнь, а не мексиканский сериал. Какая, в сущности, разница, кто его биологический отец? У него есть настоящий, понимаешь.

— Ты его не любишь. — У Ольги в глазах стояли слезы.

— Поезд ушел, Оля. Что толку с криком бежать за ним?

Ольга проглотила ком обиды, тряхнула головой и дерзко улыбнулась ему сквозь слезы.

— Как твоя жена?

— Ждет ребенка. Она осталась совсем одна после смерти Андрея. Сейчас у нее есть только я. И наш будущий ребенок.

— Так бы и говорил. Плетешь что-то про заботу о сыне. А думаешь о ней.

— Конечно, думаю. Это ведь моя семья. Семья — это то, что нужно ценить.

Он окинул ее взглядом, выражение которого она не смогла уловить, потом повернулся и ушел. Это было так неожиданно, обидно до слез, несправедливо и неправильно, что Ольга растерялась.

Игорь шел быстро, боясь обернуться, боясь увидеть ее, такую близкую и родную, несмотря на все эти годы. Он стиснул зубы и сжал кулаки, усилием воли заставляя себя уйти, навсегда убежать из ее жизни. Как это трудно — отпустить любимую и желанную женщину, когда она вот так смотрит в глаза и говорит «люблю». Никогда раньше Игорь не был уверен в ее чувствах. Он знал, что не безразличен ей, но и только. Ему казалось, за прошедшие годы он излечился от этой любви. Но сегодняшнее откровение Ольги смутило, сбило, испугало его. Он не знал, что с ним делать. И просто сбежал.

Что он может предложить ей? Редкие встречи на чужих квартирах? Ворованную любовь? Внести сумятицу и хаос в их семьи, чтобы страдали все — их супруги, дети, да и они сами?

Да, если слушать свое сердце, он должен сделать так, чтобы они были вместе, а их близкие не страдали. Но он пока не знает такого способа любить двух женщин, да так, чтобы всем было хорошо. Знает только одно — больше им нельзя видеться! Они как два реактива, которые, смешиваясь, превращаются во взрывчатку. Стоит еще раз встретиться — и произойдет непредсказуемая и непоправимая реакция.

Она ведь женщина. Слабая влюбленная женщина. И раз при всей своей гордости говорит такое — значит, не может больше вынести разлуки. А он обязан вынести и решить это придется ему за них двоих.

Игорь чуть замедлил шаг, очень хотелось повернуться и еще раз на прощание взглянуть на Ольгу. Но он боялся увидеть ее плачущей, боялся своей жалости и того, что может за этим последовать.

Но она не плакала. Она просто стояла и смотрела, как он навсегда уходил из ее жизни, и старалась запомнить его на прощание. Он прав. Во всем прав. Это просто затмение. Она не может оставить мужа. Несмотря ни на что, она любит их всех — Сашу, Лизу, Алекса. Всех! С Сашей столько связано — вся жизнь!

А с Игорем только эпизод. Эпизод на фоне многосерийного фильма под названием жизнь.