Плата за любовь

Стая летучих обезьян повесть

Я всегда знала, что не такая, как все. Знала — и все. Еще в раннем детстве я поняла, что никто из моих сверстников не испытывает столь сильных эмоций и не имеет таких сумасбродных желаний, как я. И это меня не пугало, наоборот, радовало. Это говорило о моей избранности. Еще тогда я понимала, что быть не такой, как все, лучше, чем одной из тысячи. Эту смелую в своей восхитительной наглости мысль я высказала маме, когда мне было лет семь и я уже точно знала, что не ошибаюсь в своих представлениях о себе любимой. Моей маме, учительнице младших классов, явно не понравилось заявление дочери о своей уникальности. (По правде говоря, мне казалось, что мама такая же, и поэтому чувствует так же, как я. Более того, я подозревала, что, возможно, все люди знают о собственной самобытности и так же остро ее ощущают, просто не говорят об этом, как не любят говорить о том, откуда берутся дети.) На мое сбивчивое: «Понимаешь, мама, я знаю, что я, вот такая, как я… Я чувствую, что я совсем не такая, как Саша или Люда. Я знаю, что я такая одна…» — и тому подобное мама холодно посмотрела на меня и прочла лекцию о поведении младших школьников.

— Почему это ты решила, что лучше других? — строго спрашивала она.

А я не решила, что лучше, может, и хуже, но другая. Я только увидела, что мама меня не понимает, и перестала донимать ее. Моя мама была учительницей до мозга костей, то есть учительницей правильной. Бывает ли что-либо более скучное! Она жила в своем маленьком мире, который состоял из уроков, детских утренников, педсоветов и учительских вечеринок. Мой папа был врач, и его жизнь проходила среди больных и болезней. Я думаю, они по-своему были счастливы, каждый в своем узком кругу. По вечерам, за ужином, они вяло, без лишних эмоций делились новостями. Все эмоции расходовались на работе, так что домой они доносили свои усталые тела и были уже не способны к интересной семейной жизни. Поэтому дома было скучно. Мои родители работали на износ. Мне кажется, они просто очень зависели от общественного мнения, хотели быть хорошими для всех. Не знаю, зачем им это было нужно. Я, например, никогда не стремилась к этому.

В том, что я не такая, как все, я продолжала убеждаться и дальше. Стоило мне откровенно высказать некоторые свои мысли, как все окружающие начинали смотреть на меня во все глаза, хотя, по-моему, ничего особенного я не говорила. Сначала меня это немного пугало (может, я больная?), потом льстило, а потом я просто привыкла. Мои родители относились ко мне с некоторой долей нежности — все-таки я была их единственным ребенком, — но строго, боялись избаловать. Они всегда были заняты, поэтому главное было вести себя прилично, а то, чем я занята, когда одна дома, или что у меня в голове — их мало занимало. Мама, к примеру, могла часами просиживать с отстающими учениками, как будто самое важное — сделать из отпетого двоечника троечника, но ни разу не занималась со мной. Я должна была во всем разобраться сама. Она никогда не читала мне сказок. В раннем детстве читал папа, а потом меня быстро заставили выучить буквы, и уже с четырех лет я умела читать. Но уметь мало, нужно еще и хотеть. А я не хотела. Меня называли лентяйкой и отказывались читать мне. Но когда я читала сама, то не получала удовольствия — картинки о прочитанном не складывались в моей голове. К концу предложения я забывала начало. Наверное, я слишком сосредотачивалась на самом процессе чтения, чтобы получать еще и эстетическое удовольствие. То ли дело, когда читал папа! Я представляла все в малейших деталях. Перед глазами, как в кино, пробегали картинки. Я и теперь, читая книгу, в своем воображении вижу кино о ней. А тогда, в детстве, это был настоящий праздник! Потом приходила мама с работы и говорила:

— Опять ты ее балуешь. Пусть сама читает.

У нас была одна очень красивая книжка с яркими картинками — «Волшебник Изумрудного города». Совсем маленькой мне не разрешали брать ее — боялись, что порву. Я очень любила ее рассматривать. Там были такие красивые картинки! Одна мне нравилась больше всего — на ней были нарисованы летящие обезьяны. Они были как настоящие, только с крыльями. Я представляла себе, как здорово, наверное, иметь такие крылья и летать, куда хочешь. Позже, когда родители сочли, что я уже смогу ее понять, мне читал эту книгу по вечерам папа. Немного, по главе, — но это было волшебно! И даже когда я узнала, что обезьяны, оказывается, плохие и помогают злой колдунье, я не разлюбила их и продолжала частенько любоваться моей стаей летучих обезьян. Для меня эта книга была наградой. Если мне не разрешали ее брать, то только в наказание. Но читать эту книгу сама я еще не могла, хотя, в принципе, читать умела, — там был мелкий шрифт и очень много страниц. Я мечтала, что подрасту и буду читать ее сколько угодно. Но я не успела вырасти. Мама подарила книгу своей приятельнице, на день рождения ее дочери. Не знаю, почему она подарила именно эту книгу. Хотя нет, знаю — это была самая прекрасная книга. А мама, наверное, и не подозревала, как я ее любила. Ей некогда было интересоваться моими маленькими радостями.

Если я болела, меня тоже лечили как-то между прочим, на бегу. Папа давал мне таблетку, микстуру и бежал к своим больным. Вот так, по принципу «сапожник без сапог», меня и растили. Я уже сказала, что с детства мою голову посещали странные мысли, настолько странные, что, если бы я все их высказывала, меня сочли бы сумасшедшей.

У нас в школе была завуч, мегера жуткая, я боялась ее до полусмерти, несмотря на то что она была в очень хороших отношениях с моей мамой и, естественно, мне ничего не угрожало. Даже не могу объяснить, почему я так ее боялась. Ее боялись все, и, по-моему, она получала от этого кайф. Потом, когда я уже выросла, я прочитала, что так ведут себя люди ущербные, с комплексом собственной неполноценности. Но тогда я этого не знала и боялась — до столбняка. Но вот что странно: на ее уроке, где все сидели, как мыши, стараясь не шелохнуться, мне до ужаса хотелось сделать что-нибудь эдакое: залезть с ногами на стол, или заорать какое-нибудь «у-гу-гу», или назвать ее дурой — громко, на весь класс. Я ничего не понимала на ее уроках, потому что во мне шла внутренняя борьба, мне страшно хотелось вскочить и заорать, но я сдерживала себя. И сдерживала отнюдь не от страха, а руководствуясь тем, что называется у всех здравым смыслом. Ведь сделай я так — я, дочь учительницы, которая не может быть злобной хулиганкой, — значит, я с придурью. А слыть идиоткой мне не хотелось, в общем, выходило, что и я тоже уже зависела от общественного мнения.

Но это так, мелочи, были у меня мысли и более крамольные — об окружающей жизни, о правительстве, которое с утра до вечера показывали по центральному телевидению, о нашей пионервожатой, которая изъяснялась матом, когда думала, что мы не слышим, а потом распекала Сашку, за то что он назвал Людку Людкой, а не Людой. Мои родители дома говорили одно, а при посторонних другое. И я рано научилась врать. Я тоже стала делать одно, а говорить другое. Поначалу у меня не получалось — я ведь буквально поняла наставления мамы и учителей о том, что ребенок должен всегда говорить правду. А потом получалось, что своей правдой я ставила родителей в неудобное положение, да и себе наживала врагов. По гороскопу я обезьяна, и, естественно, в моем классе почти все были обезьяны. Класс и вправду был как на подбор — шумный и неугомонный. Наш противный физик называл нас Бандар-Логами, а мне Бандар-Логи из «Маугли» не нравились, и наш класс представлялся мне стаей летучих обезьян из моей любимой книжки. Оттого что я задавала много неприятных вопросов, мама утверждала, что я несносная, а из моего упрямства делала вывод, что у меня отвратительный характер. Так и говорила: от-вра-ти-те-льный. Что это значит, я до сих пор не понимаю, характер или есть, или его нет, но когда нет — это хуже. Однако она все время твердила об этом, так что плотно въевшиеся в меня комплексы по поводу моего характера доставили мне немало неприятных минут, особенно в отрочестве. Я вообще склонна к самоедству и не так давно освободилась от этого чувства, просто изжила его. Почитала книги типа «Полюби себя» — и полюбила. Я вообще много чему научилась.

Сначала научилась помалкивать, потом притворяться, а когда надо, то и лгать. И жить стало легче. Все люди предсказуемы. И учителя в школе, и мама с папой. Если знаешь возможную реакцию, зачем же нарываться — идти буром? Есть же и окольные пути. В школе меня считали умной и способной, но я никогда не учила уроков. Одному учителю хватало текста из учебника, а сколько надо времени, чтобы прочитать страницу из учебника истории? Тех двух минут, когда учитель входит в класс, мне всегда хватало. Другой даме нужно было сделать умное лицо во время прослушивания английского текста в лингафонном кабинете, и она млела от моего мнимого интеллекта. Математику, правда, иногда учить приходилось, а литературу я просто читала в опережающем темпе. В общем, при таком подходе к учебе к окончанию школы мои познания были довольно хаотичными и бессистемными. Меня это почти не волновало. Почти — потому что мои родители всерьез решили обременить меня высшим образованием, и не каким-то там, а таким, какое выберут они. Этого уже я не могла выдержать. Мне дали выбрать — «мед» или «пед», то есть пойти по стопам матери или по стопам отца. «Удивительно, — думала я, — как рабы дорожат своими цепями!» Мы всегда жили очень скромно, в маленькой двухкомнатной квартире, без всякой перспективы. Их жизнь — это вечный каторжный труд, они и вместе-то почти никогда не отдыхали, а тут на тебе — иди, доченька, и будешь всю жизнь, как мы.

Быть как они я как раз и не хотела, но под таким напором затаилась и схитрила. Я выбрала «мед», то есть медицинский институт. Понятно почему? Туда же срезаться — раз плюнуть. Я мирно просидела в своей комнате две недели якобы за учебниками и пошла на первый экзамен. На сочинении я оторвалась по полной. Большей чуши, думаю, преподаватели в жизни не читали. Надо сказать, сочинения — единственное, что мне всегда удавалось. Я много читала, и у меня — врожденная грамотность. Правда, мама говорит, что так не бывает, но я точно знаю, что этому не научишь. Представьте, какого труда стоило мне написать его плохо. Я писала что попало, на свободную тему, без плана. Прочитала, а получается-то хорошо. Вот и налепила побольше грамматических ошибок и, естественно, провалилась.

Это был самый радостный день в моей жизни. Наконец-то я была свободна. Без школы, без ненавистного института и совершеннолетняя. Но мне это так только казалось. Мама была полна решимости привить мне навыки учителя и прочила меня на место старой пионервожатой, той самой, которая материлась, а теперь, закончив заочно институт, стала учителем. Надо сказать, к тому времени ни пионерской, ни комсомольской организации в школе уже не было — шли годы перестройки. Но должность была — что-то вроде массовика-организатора. Тут уж я встала на дыбы и высказала все, что так долго думала об учителях вообще и о нашей жизни в частности. Не хотела я, ох, не хотела себе такой судьбы.

Родители попытались меня убедить, но я была непреклонна. Мама поджала губы, и первый раз в жизни мне разрешили принять решение самостоятельно.

Я работала сначала курьером, потом рекламным агентом, потом оператором. Сменила много мест работы, пока стала работать в нашей фирме. Я говорю «нашей», потому что имею на это право, я здесь с момента ее основания. Более того, именно я подала идею нашему директору Геннадию основать собственное дело. Мы начинали втроем — я, он и его жена Наташа. Мы и сейчас работаем все вместе, но в нашем штате уже более двадцати человек. Наташа — главбух, а я выполняю обязанности замдиректора, так сказать, по общим вопросам (все, кроме финансов).

Сначала я зарабатывала мало — копейки. Сколько платят курьеру? А рекламным агентам вообще платили только проценты. Почти все деньги я отдавала маме, оставляла только на проезд, но все равно была счастлива. Мне очень нравилось работать в свободном режиме, встречаться с разными людьми, не иметь плотного графика и давления сверху. Вообще после школы я поняла: возможность жить радостно и интересно доступна всем без исключения, просто люди это не всегда понимают и потому не используют своих возможностей. Маму не радовали мои заработки. Мне кажется, она втайне желала, чтобы у меня ничего не получилось и я бы сказала: «Ты была права, без образования — никуда. Буду поступать в институт». А я не говорила и делала карьеру. Когда у меня появились нормальные заработки, маму это даже обидело. Как же, тут с высшим образованием, работаешь много лет с утра до вечера и получаешь гроши, а эта пигалица — на работу к десяти, что-то там делает играючи, а приносит в пять раз больше. Я действительно все делала с удовольствием и уверенностью, и все получалось. Правда, порой это отнимало массу сил и энергии, но я была юной оптимисткой и очень хотела жить радостно каждый день, каждую минуту.

Но все мы когда-нибудь вырастаем из пеленок. Мне исполнилось двадцать лет. Я стала приходить поздно, а иногда не приходить совсем. У меня появились новые друзья и поклонники. И возникли проблемы. Папа с мамой хотели, чтобы я по-прежнему прислушивалась к их мнению: что мне носить, с кем дружить, куда ходить. Если я собиралась на пару недель на море, мне с укоризной говорили, что вот папе нужно новое пальто, в ванную — кафель, а я эгоистка, думающая только о себе. Меня всю жизнь растили-кормили-поили, и вот — никакой благодарности. Собственно, мои родители — хорошие люди и делали это не из жадности, просто боялись отпустить меня с короткого поводка, поэтому искали разные причины. Мои ночные отсутствия доводили маму до предынфарктного состояния, и папа смотрел на меня с немым укором. Сколько бы я ни объясняла, что там, где я ночевала, к примеру у Ленки, мне ничего не угрожает, — все было бесполезно.

— Пойми, доченька, мы за тебя в ответе. Если с тобой что-то случится, я не переживу, — причитала мама.

— Пока ты не вышла замуж, мы не можем спать спокойно, если тебя поздно нет, — вторил ей папа.

Выход оставался один — выйти замуж, что я и сделала.

Андрей был другом Ленкиного парня — Лешки. С моей Ленкой мы дружим много лет, еще со школы. Семья ее всегда была обеспеченной — с машиной, дачей. Ленка училась в университете, там же и познакомилась с Лешкой. И мы частенько зависали на даче с их институтской компанией, где меня все знали.

Вообще у меня много друзей. Осталась целая куча знакомых в старых местах работы. Как наступает Новый год, просто не знаешь, куда идти — и те тянут, и другие. Бывает, сядешь в одиннадцать за стол с родителями, в двенадцать — ты у соседки Людки, тоже одноклассницы. Потом отправляешься на дачу к Ленке, а утро встречаешь уже черт знает где, в новой компании. День рождения — это вообще мрак, они у меня проходят сумбурно, по-сумасшедшему. Так, в случайной компании, мы и познакомились с Андреем. Он сразу на меня запал. Я, конечно, на внешность не жалуюсь, но Ленка, по-моему, в сто раз привлекательнее. Не красивее, а именно привлекательнее. У меня что есть? Ну, стройная фигура, длинные ноги, выразительные глаза, хорошие зубы и средний нос, совсем не идеальный, чуть толстоватый, но пристойный. А у Ленки при небольшом росте, фигуре подростка, остром носике и небольших раскосых глазах — такое море обаяния и остроумия, что не заметить ее просто нельзя. Лешка два года глаз с нее не сводил, а ведь он парень красивый, бывший спортсмен, подрабатывает моделью и красивых девчонок видел — хоть отбавляй, а поди ты, никого, кроме Ленки, и знать не хочет. Андрей, конечно, не спортсмен, но за собой следит — по утрам бегает, и еще он жутко целеустремленный, я была уверена, что у него блестящее будущее, и не ошиблась. Он во всем стремился быть лучшим, всего достичь своим трудом. Андрей всегда знал, чего хочет, и, когда он сделал мне предложение, я не раздумывая согласилась. Не знаю, любила ли я его. Но мне было уже двадцать два, да и пора было освобождаться от родительской опеки.

Семейная жизнь мне понравилась. Я, наверное, совсем дурочка, но жизнь меня постоянно радует и все происходящие со мной события неизменно доставляют удовольствие. А может, я просто так отношусь к жизни — по-доброму, не жду от нее гадостей, вот они мне и не встречаются. На работе, конечно, бывают неприятности, но я на них не зацикливаюсь. Даже ненавистные проверяющие из налоговой мне кажутся симпатичными. Наташа говорит, что у меня атрофировано чувство здорового возмущения, а я думаю, что нет людей плохих вообще, как и вообще хороших. Гена считает меня легкомысленной, в ответ я только отшучиваюсь, говоря, что «легкомыслие — это легкость мысли». Если честно, то в отрочестве я так много размышляла о собственных пороках и переживала, что этого мне хватит на всю жизнь. Теперь я просто хочу жить и радоваться. Не думайте, что я не вижу грязи и подлости, но я не приближаюсь к ним и стараюсь не замечать. Поверьте, так проще быть счастливой.

Мы снимали квартиру. Я работала, Андрей учился. Потом и он начал работать, а я стала учиться, заочно. Муж меня убедил, что диплом необходим. Он вообще все знал и всегда все планировал: сколько времени отводится на работу, а сколько — на отдых. В выходные утром мы обязательно ходили в бассейн, вечером была развлекательная программа — кино, театр или ресторан. Будни оставались для работы, напряженной работы. Андрей очень не любил, когда заведенный порядок нарушался внезапным приходом гостей, приездом родителей, моей болезнью или еще чем-то. Это выводило его из себя. Конечно, его прагматизм дал прекрасные результаты — Андрей создал свое дело и сейчас управляет крупной и солидной организацией. Но это качество имеет и другую сторону медали. Через несколько лет я возненавидела его предсказуемость, его правильность, ибо уже наизусть знала, какой подарок он подарит мне и к какому празднику. У него имелся четкий график встреч с друзьями и даже занятий со мной любовью. И это ужасно. У нас были кое-какие деньги, квартира, маленькая, но своя, подержанная машина и главное — перспектива, а радости не было. Андрей заменял ее весельем, а это «две большие разницы».

Мы прожили четыре года, и однажды я сообщила мужу, что беременна. Андрей этого не планировал. Я тоже, поскольку все чаще задумывалась о своем браке. Но ведь это первый ребенок! И мы уже могли себе его позволить. Я сообщила ему новость, в глубине души надеясь, что он обрадуется. Моя беременность, конечно, внесет коррективы в его планы, но ведь он такой честолюбивый, а это так приятно — стать отцом…

Он не обрадовался, он испугался и посмотрел на меня с брезгливостью, как будто сам не имел к этому никакого отношения. Вскочил и заметался, забегал как ошпаренный.

— Это не ко времени. Я открываю свое дело. Я на тебя рассчитывал. Думал, будешь вести бухгалтерию, тут ведь ни на кого нельзя положиться. Ребенок свяжет нас по рукам и ногам.

— А если потом у меня не будет детей? Никогда. Что ты тогда скажешь? Вот дело будет, а детей — нет.

— Да что с тобой случится, — поморщился он. — Наши девчонки в институте по пять абортов за время учебы сделали, и все родили.

Я посмотрела на него и, как тогда, после того как провалилась при поступлении в институт, почувствовала себя свободной. Я не стала продолжать разговор, а на следующий день собрала вещи и ушла. Конечно, красивее было бы при нем взять сумочку и уйти гордой, голой и босой, как в кино. Но, если честно, свой побег я планировала давно (было у кого научиться). Поэтому, пока Андрей отсутствовал, я основательно загрузила вызванное такси своими нарядами, любимыми книгами, посудой, бельем и всеми вещами, которые я покупала сама или получала в подарок. На квартиру, которую купили его родители, я, естественно, не претендовала. Да и на его машину. А на прочее мы тратили мои деньги. Уже с полгода я тайком от мужа откладывала на случай побега. Раньше, сразу после свадьбы, я сделала такую глупость, как сообщила ему размер своей зарплаты. С тех пор все деньги я отдавала ему, а он решал, что мне следует покупать. Как когда-то мои родители. Со временем я стала давать им определенную сумму в семейный бюджет, остальное тратила, как считала нужным, хотя, конечно, некоторые мои покупки вызывали ненужные разговоры. Зачем, к примеру, мне золотое кольцо? Лучше бы книги покупала или что-то в этом духе. Но то ведь были мои родители!

А тут чужой и уже не близкий мне человек решает, как мне жить и что делать, а я должна отдавать ему свой заработок за право носить его фамилию! Да на фиг она мне нужна, решила я и к тому времени уже нашла себе квартиру и скопила достаточную сумму денег для начала новой жизни. Мой брак был желанием избавиться от влияния родителей, а развод давал право на истинную свободу. Никакой беременности у меня и в помине не было. Я ее придумала, чтобы проверить Андрея. Эту проверку он не выдержал.

Не стану рассказывать, как Андрей долго преследовал меня и уговаривал, это неинтересно и неприятно, а неприятных вещей я стараюсь по-прежнему не замечать.

После развода моя жизнь вернулась в нормальное русло — любимая работа, хороший коллектив, отличные друзья. У Ленки с Лешкой родилась дочка Юлечка, и я стала крестной мамой. Это была немножко моя семья. Все важные решения обязательно принимались только после обсуждения со мной. Лешка даже немного ревновал жену ко мне. Я часто навещала родителей, обычно приезжала на обед в выходные. Они все еще трудились, каждый на своем месте, но, как мне казалось, уже без былого фанатизма. Стали больше отдыхать. Мама полюбила читать женские романы, а папа увлекся рыбалкой. Я старалась к каждому приезду привозить маме книги, а папе подарила какой-то навороченный спиннинг, он обрадовался, как мальчишка. У нас сложились хорошие теплые отношения старых друзей, без назиданий одной стороны и молчаливого протеста другой. Мои родители наконец признали мое право быть самостоятельной и жить по своему разумению. Единственное, что немного беспокоило их, это то, что я не замужем. Про Андрея они не вспоминали, по-моему, он и раньше им был не по нраву.

Что я могла сделать? Конечно, как всякая женщина, я ждала любви, не искала, но ждала, и была уверена, что, когда она появится, я не смогу ее не заметить. А метаться в поисках или соглашаться на то, что само плывет в руки, мне не хотелось. Хотя нечто подобное я уже сделала.

Володя работал в фирме по перевозкам, она находилась на одном этаже с нами, и мы с ним часто сталкивались. То кофе пили внизу в нашей кафешке, то болтали на балконе, который находился в конце общего коридора и служил нам курилкой, то забегали друг к другу, когда, скажем, ломался ксерокс. Володя был, что называется, душа-человек: добродушный, веселый, толковый и интеллигент до мозга костей. Да и внешностью его Бог не обидел, так что все наши девчонки сохли по нему, правда, безрезультатно. Он был мил, вежлив, но ни на кого не западал. Наша секретарша Наташа даже подозревала его в нетрадиционной ориентации. Как же, он ведь оставался равнодушен к ее кокетству и к явным женским прелестям. Конечно, это была чушь. И я вскоре в этом убедилась. Внезапные активные ухаживания Володи за мной совпали с периодом, когда мне срочно потребовалось жилье — моя хозяйка продала квартиру. У меня был как раз завал на работе, я просто не могла вырваться, чтобы найти себе что-то пристойное, и уже подумывала на время переехать к родителям. Делать этого не хотелось, потом же так просто не вырвешься: мама постоянно донимала меня просьбами жить с ними. А мне уже понравилось быть самой себе хозяйкой.

— Переезжай ко мне, — предложил Володя.

Мы сидели на улице под зонтиками маленького ресторана напротив нашего офисного центра и поглощали сытный бизнес-ланч. Я вскинула на него удивленные глаза и уронила капустный салат с вилки.

— Я неправильно выразился, — поспешил с объяснениями Володя, видя мое замешательство. — Понимаешь, я живу один в трехкомнатной квартире за символическую плату. Мои друзья уехали на некоторое время за границу и попросили пожить у них и присмотреть за квартирой. Я оплачиваю только коммунальные услуги. Там две спальни. Правда, от работы далековато. Но так ты быстрее соберешь на собственное жилье. Кстати, они мне сказали: захочешь — живи не один.

— Ясно, — улыбнулась я, — но, думаю, они имели в виду твою девушку.

— Какая разница. Скажем, что ты моя девушка, если случайно нагрянут. До будущего года они даже в отпуск не приедут.

От квартиры я просто обалдела — как в кино. Огромная, две спальни, кухня-студио, современный ремонт, стильная мебель, две не только спальни, но и ванные комнаты — одна с джакузи, другая — с душевой кабиной, отличная бытовая и видеотехника. Отделка выполнена со вкусом, дорого, но сдержанно. Каждая мелочь на своем месте. Чувствовалось, что любой элемент интерьера выбран не случайно, а тщательно подобран.

— Слушай, ты классно устроился, — честно сказала я. Володя остался доволен произведенным эффектом. — Но это же убирать нужно день напролет. Здесь метров сто, не меньше.

— Сто десять, — уточнил Володя. — Ну так как — подходит?

— Здесь так чисто, — вместо ответа продолжила я, чувствуя, как мое первоначальное упорство начинает растворяться в желании пожить в таком великолепии. — Ты сам убираешь?

— Ну что ты. Убирать приходит одна женщина, а я ей щедро плачу. Я, знаешь ли, большой неряха. Ребята так просили. Могли бы сдать и дорого. Но говорят — не хотим чужих пускать.

Это я как раз могла понять. Может, Володя и неряха, но, как я неоднократно убеждалась, он на редкость порядочный человек.

— И правильно сделали. Во что бы эту красоту квартиранты превратили, а ты — молодец. Везде идеальный порядок!

В общем, я переехала. В квартире, как я уже отметила, было две спальни. Одна для пары, а другая — на одного, наверное, детская. Хотя утверждать не берусь — в ней не было ничего, обязательного для детской. Там я и поселилась. Перевезла свой компьютер и маленький телевизор, заполнила комнату мелочами, и у нее появился свой, вернее — мой характер.

Отношения с Володей развивались по вполне предсказуемому сценарию. Мы знакомились, открывали друг друга и, естественно, привязались. Вскоре мы стали жить вместе. Сказать, что это была любовь, я не могу. Слишком легко, мягко, без страстей и взрывов все происходило. Может, это и правильно, думала я. Может, семейная жизнь — это прежде всего дружба?

Потом я убедилась, что это не так. Наш роман закончился сам собой, так же легко, как и начался. Мы поняли, что можем быть только друзьями. Некоторое время мы продолжали жить в одной квартире, но в разных спальнях, и у каждого была своя личная жизнь. Сначала это выглядело даже забавно, особенно когда к нам одновременно являлись гости и приходилось завтракать вчетвером на нашей шикарной кухне. Потом это стало не совсем удобно — Володя решил жениться, а его невесте наши свободные отношения казались верхом неприличия. Она ревновала его ко мне даже в присутствии моего бой-френда и подозревала во всех смертных грехах. Мне пришлось съехать. Но ни куда-нибудь, а в собственную квартиру! К тому времени я уже смогла скопить на приличную однокомнатную. С тогдашним своим другом я рассталась и поняла, что пора бы уже всерьез задуматься о нормальной семейной жизни. Диплом я защитила, жилье и работа у меня есть — самое время заняться личными делами.

Для начала я решила отдохнуть, ну и мир посмотреть. Иначе говоря — поехать за границу. На работе в это время начались всякие волнения, Гена с Наташей что-то тайком обсуждали, сотрудники шушукались, но мне было не до того. Куча работы, дома — ремонт, оформление загранпаспорта, выбор тура. Я так забегалась, что особенно не вникала. Как-то в коридоре, когда я уже собиралась уходить, Геннадий остановил меня и хотел поговорить, но я очень торопилась и только бросила: «Если это не горит, то давай все потом, когда приеду», — и умчалась. Эх, знала бы я! Ни за что бы не ушла, да что теперь говорить!..

Я выбрала Египет. Во-первых, цены приемлемые, во-вторых, другой континент, в-третьих, красивое море. Я не пожалела. В самом деле, море оказалось изумительное — теплое, прозрачное. А разноцветные кораллы! А пестрые диковинные рыбки! Десять дней пролетели, как одно мгновение. Я уплетала за обе щеки все вкусности местной кухни и все равно похудела от постоянного плавания. Да еще умудрилась закрутить роман с москвичом. Как его звали, не имеет значения, для меня он был Москвич, как машина. Он был очень мил, вежлив и, как все москвичи, говорил, растягивая слова. Роман был скоропалительный. Моему Москвичу исполнилось уже тридцать, он был хорошо оплачиваемым специалистом, с квартирой, машиной и очень хотел жениться. Поэтому он сделал мне предложение на третий день нашего знакомства. Мне стало весело, и я сказала, что очень может быть (хотя ни о чем таком даже не думала). Но он воодушевился, и обратно мы полетели вместе в Москву. Это было авантюрой чистой воды, с моей стороны разумеется. Впрочем, я такие фортели иногда выкидываю — душа радуется, но ведь этот бедняга не знал меня!

Что у него самые серьезные намерения, я поняла, когда нас посетили его родители и сразу чуть ли не благословили. Они немного расспросили меня: о родителях, о работе, об увлечениях, и, кажется, остались совершенно довольны. Его мама сказала, умильно на меня глядя, что знает, как вкусно готовят украинки. Вот у нее есть подруга, ее сын тоже женился на киевлянке («Почему тоже, — подумала тогда я, — ее-то еще пока не женился»), так его жена варит такой борщ! На следующий день я сварила им борщ и налепила вареников. Честно говоря, я не люблю готовить, но умею и иногда, под настроение, балую себя. Но тут пришлось отстаивать честь родины! И я постаралась. Вообще-то это приятно, когда твою стряпню поглощают с таким восторгом и зверским аппетитом. На второй день я сделала голубцы и «оливье», на третий — испекла торт. На четвертый у меня сложилось впечатление, что москвичи только и мечтают, как бы вкусно пожрать, но сами готовить не хотят. Когда мы пошли в гости к его маме, нас ожидали ветчина, сыр и икра к чаю. Она выложила нам нарезочки и магазинные пирожные, а потом поинтересовалась, чем я их завтра побалую.

— А сами приготовить не хотите? — нахально осведомилась я. — Я вас научу.

— Нет, что ты, деточка, у меня в жизни так не получится. У вас это национальное. Это — талант!

«Ах ты хитрая бестия, — подумала я, — а в чем твой талант? Находить бесплатную кухарку?» Самое смешное, что и ее сыночка, по-моему, больше всего восхищали мои кулинарные способности.

Короче, я поняла, что мой отпуск безобразно затянулся, и вернулась домой. Квартира моя блестела новеньким ремонтом, и я без сожаления отвалила кучу денег за такую красоту, приобрела новую кухонную мебель с мягким уголком. Правда, не хватило на занавески и люстру, но я живу высоко, напротив дома нет, так что перебьюсь до следующей зарплаты, решила я и наконец-то включила телефон. Отпуск закончился.

В офисе я появилась в прекрасном настроении и в короткой белой юбке (очень уж хотелось похвастаться египетским загаром!). Но тут меня поджидал сюрприз. Теперь я поняла, о чем шептались сотрудники и что, по всей видимости, хотел сообщить мне Геннадий до отъезда. А я ведь не только домашний, я даже мобильный отключила — решила расслабиться по полной. Вот и расслабилась!

Гена с Наташей уехали в Штаты на ПМЖ (кто не в курсе — на постоянное место жительства). То, что они давно хотели свалить отсюда, я знала. Но то у них что-то не складывалось, то их отговаривали, и я никогда серьезно к этим разговорам не относилась, а тут…

У меня было такое чувство, что меня предали. Мы ведь вместе начинали, сколько всего пережили! И на тебе, они продали фирму, продали нас всех вместе с потрохами! Они продали меня! Меня словно оглушили. Наташа звонила мне, объясняла, извинялась — я бросала трубку. Потом звонил Гена, снова что-то втолковывал, говорил, что для меня ничего не изменилось, вернее, изменилось к лучшему. Что-то плел о новом владельце, отличном мужике, и о том, что у меня исключительное положение и прекрасные перспективы. Я его послала.

В таком отчаянии я не пребывала давно. Никогда еще с такой ясностью я не понимала, насколько важна для меня работа. Моя фирма — это и была моя жизнь. А все остальное — так, игрушки. Вроде моих московских каникул. Первым побуждением было никогда больше не переступать порога теперь уже не нашей, а значит, и не моей фирмы. Но тут вмешались жесткие жизненные обстоятельства — у меня ведь закончились деньги. Вернее, их оставалось ровно столько, чтобы не умереть с голоду до следующей зарплаты. Так что выбора у меня не было.

К моему удивлению, в офисе не наблюдалось ничего, что могло бы вызвать отчаяние. Люди работали в прежнем режиме, а не шептались, как можно было ожидать, растерянно по углам. Меня приветствовали кто с искренней радостью, а кто и с явным злорадством: я ведь была из компании прежнего руководства, а начальство, как известно, не всегда по головке гладит. Наша секретарь Танечка строчила, как Анка-пулеметчица, едва голову подняла для приветствия, а мы все-таки были с ней дружны, и я хотела хоть что-то у нее разведать о новом владельце. Я даже обиделась на такое невнимание и, поскольку не оставалось ничего другого, прошла в кабинет и села за стол. Пачка бумаг на моем столе была довольно толстой, и вскоре я полностью погрузилась в текущие и, как всегда, неотложные дела. Пара документов требовала дополнительных разъяснений, и я вызвала Танечку, оторвав ее от ее срочных дел. Она, правда, моментально отвлеклась, деловито и коротко ответила на мои вопросы и уже хотела бежать, но я удержала ее, буквально схватив за руку.

— Тань, ты чего? Строчишь как сумасшедшая. Хоть пару слов скажи. Как теперь у нас?

— У нас? — недоуменно подняла они тонюсенькие выщипанные брови и вытаращила на меня и без того огромные голубые глаза. — У нас сегодня подписание сделки! Все документы полностью переделываю под новые реквизиты. Да ты же должна быть в курсе! Через час приедет новый за тобой! Ты ведь ее вела?

— Какая сделка?

— Ты что, подруга? Совсем заотдыхалась?

— С «Нибелунгами»?

— А то!

— Так они же упирались.

— Упираться-то они упирались, но ты их утоптала. Как только ты укатила, они связались с Геннадием и согласились. А новому Гена суть дела объяснил и сказал, что это в твоей компетенции и ты все сделаешь, когда выйдешь из отпуска. Так что сегодня вы едете к ним с документами, их надо додавить по всем вопросам. Бумаги у тебя на столе. Вот тут лежат. Ты их смотрела?

— Еще нет. Начала с другой стопки.

— Так бегом просмотри. Подготовься. Ты успеешь, это ведь твои материалы, но там есть некоторые изменения, это они уже с Геной обсуждали, так что вникай. Ой! Ты ведь не одета!

И правда. Я совсем забыла, что я с утра вырядилась в облегающую светло-лазурную безрукавку с глубоким декольте и в мини-юбку. Как же, хотела коллегам загар продемонстрировать! Что теперь делать? Если ехать переодеваться, то документы придется смотреть по дороге, а это чревато тем, что можно упустить на первый взгляд мелочь, но с серьезными последствиями. На встречу я всегда ездила в деловом костюме — пиджак, строгая юбка, колготки в любую погоду, имидж есть имидж.

— А новый наш как? В курсе?

— Ой, нет. Он еще и в дела толком не вник, а с этой сделкой вообще на тебя полагается.

Понятно. Переодеться мне не удастся. Ну что ж, придется заключать сделку в столь легкомысленном виде. Хотя они уже видели меня в деловом костюме, и не раз. Я их полгода уламываю, и упустить такой шанс! Мне лучше, чем другим, известно, какие они капризные. И если сегодняшнюю встречу отложить, они еще могут передумать. Как ни крути, нам эта сделка выгоднее, чем им. Хотя и они не в обиде, но о нашем раскладе, вернее, о моем, они пока не в курсе. На то я и зам по вопросам развития, чтобы просчитывать на десять ходов вперед.

Об их президенте просто легенды ходят, и ни разу на предварительных переговорах его не было, так что я его и в глаза не видела. Может, не увижу и сегодня. Он птица более высокого полета. А Гену я на такие встречи брала только на подписание, он мило улыбался и подписывал подготовленные мною документы. На предварительные встречи брать его — себе дороже. Гена такой мягкотелый, что из него партнеры веревки могут вить, но в организации и ведении бизнеса — выше всяких похвал. Вот и занимался у нас каждый своим делом: на подобные встречи чаще ездила я — эдакая дамочка, молоденькая интеллигентная дурочка в приличном костюме, мужики и расслабятся, а на деле их — «хвать!» деловая стерва с железной логикой, но с кокетливой улыбкой.

— А как он тебе? — поинтересовалась я у Танечки.

Она пожала плечиками и наклонилась ко мне поближе:

— Пока никак. Орангутанг.

— Почему Орангутанг?

— Сама увидишь. — И упорхнула к своим делам.

Орангутанг! Надо же!

Я быстро пробежала документы. Так и есть! Гена в своем репертуаре! Умудрился уступить даже в тех вопросах, по которым я уже получила предварительное согласие! Да, сделка предстоит не из простых. Придется все начинать сначала.

Собрав все необходимые документы в папку, я причесалась, подкрасила губы и критично осмотрела себя в большое зеркало. Да, прикид, как выражается наша Танечка, явно не тот. На интеллигентную дурочку я точно не тяну, вот разве на путану. Кожа, как у мулатки, волосы выгорели. Длинные ноги в туфлях на высоких каблуках и набедренная повязка в виде белой юбочки. Подготовилась к встрече, нечего сказать!

В этот момент дверь без стука распахнулась, и на пороге появился незнакомый мужчина. Минуту мы молча изучали друг друга. Я поняла, почему Танечка обозвала его орангутангом. Высокий, широкоплечий, руки длинные и не висят, а как-то торчат вдоль туловища — так бывает, когда плечевые мышцы очень развиты и руки трудно прижать к бокам. И все это увенчано лохматой головой с то ли давно не стриженными, то ли просто очень густыми и непослушными волосами. Мой вид тоже не вызвал у него восторга.

— Александра Сергеевна? — подозрительно осведомился он.

Я кивнула.

— Вы считаете возможным ехать на важную деловую встречу в подобном виде?

— Представьтесь, пожалуйста, — резко парировала я.

— Ваш новый начальник (так и сказал — «начальник», словно я работала в канцелярии), — возмущенно произнес он. — Смирнов Вадим Андреевич.

— Очень приятно, Вадим Андреевич, — спокойно, как ни в чем не бывало, продолжала я. — Я только что вышла после отпуска, и поскольку меня никто не предупредил, то я ничего не знала о предстоящей встрече. — Об отключенных телефонах, я, понятно, упоминать не стала. — Но вас это не должно волновать — на качестве работы мой вид никак не отразится.

Мой ровный тон и самообладание сбили его. Он посопел, потоптался, не нашел что ответить и буркнул:

— На работу так тоже приходить не нужно.

— Слушаюсь, Вадим Андреевич! — бодро пропела я. — Этого больше не повторится. Ну что? Поехали?

Он пропустил меня вперед, и мы вышли из офиса. По дороге на встречу, в машине, я поняла, что новый шеф знает о сделке только в общих чертах.

— У меня не было времени вникнуть во все, а Геннадий Петрович заверил, что сделка очень выгодна, — мрачно басил он, и по его виду можно было заключить, что Гена его здорово надул. — Кроме того, он уверял, что в деловом отношении вы безупречны. — И он недовольно окинул взглядом мои голые коленки.

— Не торопитесь с выводами, Вадим Андреевич, — только и ответила я, уже начиная нервничать. Все-таки я порядком расслабилась. А тут сразу — с корабля на бал. Будь рядом Гена, я бы не психовала, мы и не такие сделки вытягивали. Но от этого гориллы просто не знаешь, чего ожидать. Какая уж тут поддержка, не помешал бы. Нужно было, конечно, отложить встречу, и вовсе не из-за одежды. Надо было бы потолковать с новым шефом, выработать стратегию. А так это — чистая авантюра, в бизнесе я такого не люблю. Запорем сделку, как пить дать — запорем!

Пока подобные мысли витали у меня в голове, мы приехали на место и поднялись в зал переговоров.

Президент «Нибелунгов» оказался красивым, импозантным мужчиной лет тридцати. Его заместитель — Виктор Викторович, с которым мы уже были знакомы, вопреки моим ожиданиям, был не с Сережей — въедливым юристом их фирмы, а с незнакомой молодой женщиной по имени Тамара. Вид Тамары резко контрастировал с моим: безупречный деловой костюм, очки в тонкой оправе и такие же тонкие губы. Она окинула меня ничего не выражающим взглядом и перевела его на президента. Лицо ее осталось непроницаемым, но глаза, казалось, говорили: «И с ней мне вести переговоры?» От этого мое настроение улучшилось. Во-первых, Сережа был редким занудой и вечно запутывал меня своей юридической казуистикой, в которой я была не сильна, а во-вторых, все указывало на то, что Тамара меня явно недооценивает, я же знала, как опасно недооценивать противника. И хотя я не любила вести переговоры с женщинами (психология-то у нас одна, и никогда наперед не знаешь, кто кого переиграет), все же — немного успокоилась.

Переговоры начались. Я старалась говорить как можно более кратко и лаконично и, конечно же, не выкладывать сразу всех козырей. Виктор Викторович, зная меня, придерживался такой же линии поведения. Шефы помалкивали, но внимательно слушали. А Тамара шпарила вовсю. Я слушала ее изложение нашей договоренности, и, естественно, в нем была учтена только их выгода. Я не возражала пока против какого-либо пункта, но часто просила разъяснений по тому или иному вопросу. Мне нужно было время, чтобы правильно и безошибочно выбрать момент для решающего броска, и хотелось, чтобы наш Орангутанг смог во всем разобраться. Тамара поддалась на мои уловки, она была многословна, излишне эмоциональна и начинала раздражаться от моих, как ей казалось, наивных вопросов. Несколько раз она просто опешила от моей очередной просьбы уточнить конкретный пункт и вопросительно посмотрела на Виктора Викторовича. Тот еле заметным кивком подтвердил необходимость сделать это, и она была вынуждена продолжать, а я слушала и доброжелательно улыбалась, мило распахнув глаза. У меня было прекрасное настроение, это мое дурацкое состояние счастья и уверенности, что все вокруг очень хорошие люди. В таком состоянии я знала, что мне все по плечу. Я почти любила ее, эту Тамару, а она меня уже почти ненавидела. А я все равно ее любила и жалела, потому что знала: с ней я справлюсь. Я представила себя со стороны — хорошенькая, загорелая, кокетливо одетая девочка сидит рядом с респектабельными серьезными людьми и хочет их переиграть. Мой шеф вел себя умно, не вмешивался, но весь обратился в слух. А вот их президент меня немного беспокоил. Он не сводил с меня глаз, даже когда Тамара говорила очень важные вещи, даже когда обеспокоенно ерзал Виктор Викторович. Своей ухоженной рукой он подпирал не менее холеное лицо и слегка улыбался заинтересованной и всепонимающей улыбкой. Мне это не нравилось. То ли он так играл со мной (я не была столь самонадеянной, чтобы предположить, будто такой красавец меня клеит), то ли у него такая манера поведения, но мне пришло в голову, что он смотрит на меня не как шеф на сотрудницу, а как мужчина на женщину. «Прекрати паниковать, — сказала я себе, — именно этого он и добивается», — и перестала обращать на него внимание.

Тамара исчерпала свой запас красноречия и стала похожа на выжатый лимон, на нее было жалко смотреть, особенно когда я пустила в ход «тяжелую артиллерию». Я сбросила с себя томный вид, быстро и сжато изложила суть дела с наших позиций. Тон я выбрала безупречный. Меньше чем за десять минут я разложила все по полочкам, копнув в каждом глубоком месте и затормозив на каждом скользком. Я словно недоумевала, как можно таким умным людям не видеть своей явной выгоды, и подчеркивала, что нам это тоже выгодно, но получалось так, будто бы мы их чуть ли не облагодетельствовали, да и то только из личной симпатии к их прекрасной фирме и к каждому из них лично. Я делала то, что очень любила, — превращала минусы в плюсы. Все наши недостатки перешли в достоинства: и то, что договоренность о сделке была достигнута с прежним руководством, и то, что я отсутствовала, и то, что новый шеф не успел разобраться, и мой откровенный наряд. Все, все перешло в плюс. Я играла ва-банк. То, что предлагала я, превосходило все наши самые смелые пожелания. На трех наших предварительных встречах было принципиальное несогласие как минимум по пяти пунктам. Но у меня было предчувствие, что я делаю все как надо. Не зря же они созрели для сделки так быстро, у них было время просчитать тоже на десять, а может, и на двадцать ходов вперед.

В заключение я мило улыбнулась и сказала, что подписание может состояться только в случае принятия всех наших условий. Виктор Викторович, который уже изложил свои доводы, снова заерзал. Тамара молча паниковала и спросила разрешения у присутствующих закурить. Мне тоже ужасно хотелось курить, но я не стала обнаруживать свое волнение. Шеф «Нибелунгов» (я так и не запомнила его имени и отчества, хотя в начале встречи он представился) переменил позу и наконец заговорил. У него был приятный тембр голоса и хорошая грамотная речь. Я так устала, что невольно заслушалась мелодикой его интонаций и перестала слышать, что он говорит.

Такое со мной случается! Важный разговор, вникаешь, вникаешь и — раз, ступор, перестаешь соображать. Слушаешь, но не слышишь. Наверное, защитная реакция организма — защита от перегрева. Внешне это незаметно, люди потом обижаются — дескать, я же тебе говорил, ты ведь так внимательно слушала! Опасное состояние. Я опустила глаза и усилием воли заставила себя сосредоточиться. А когда подняла их, то увидела, что все ожидающе смотрят на меня. Я напустила на себя невозмутимый вид, хотя душа в пятки ушла — неужели я все испортила?

— Так как, Александра Сергеевна, правильно я понял наши взаимные выгоды? — Шеф «Нибелунгов» смотрел на меня с улыбкой.

Хороший вопрос! Знать бы, что на него ответить.

Я лучезарно улыбнулась и проговорила:

— Надеюсь. Думаю, ваша подпись на этом договоре убедит меня. — И я протянула ему бумаги. Это был второй вариант, дополненный. Я заставила Танечку сделать несколько экземпляров с внесенными туда изменениями, теми, о которых шла речь еще полгода назад, когда я предложила «Нибелунгам» сотрудничество.

«Этого они точно не подпишут», — сказала мне Таня. «Внеси эти пункты и распечатай на всякий случай, чем черт не шутит», — ответила я. Вот эти самые договоры я сейчас нагло предлагала на рассмотрение. В конце концов, раз они так долго меня слушали, значит — мы им нужны, да и второй, вернее, первый вариант у меня в папке, отвергнут этот — пойдет тот. Нибелунговский президент и Виктор Викторович удалились, а нам принесли кофе, и я наконец с удовольствием закурила. Орангутанг пил кофе и по-прежнему молчал. Тамара тоже курила, но, по-видимому, уже успокаивалась.

— У вас замечательный маникюр, — заметила я. Вообще мне доставляет удовольствие говорить людям комплименты, и я стараюсь, чтобы они были искренними. У бедняжки Тамары трудно было найти достоинства, и поэтому она не вызывала у меня симпатию. А вот кисти рук и маникюр у нее действительно были красивые.

От моего комплимента она покраснела и показалась мне даже симпатичной.

— Правда, — подтвердила я, — у меня такой не получается.

— Спасибо, — пробормотала она, и рука, в которой она держала кофейную чашку, задрожала.

— Вадим Андреевич, — прошептала я шефу, — напомните мне имя президента.

— Алексей Васильевич, — так же тихо ответил тот, и я смогла близко рассмотреть его лицо. Пожалуй, он был даже привлекателен. Лицо чистое, чуть смуглое, глубоко посаженные темно-серые глаза, сильно развитые надбровные дуги с широкой линией бровей, четко очерченные губы, прямой нос и хорошие зубы. О возрасте сказать было трудно, ему можно было дать и двадцать восемь, и все сорок. Я ожидала, что он еще что-нибудь скажет, но он продолжал молчать.

…Договор был подписан с двумя незначительными поправками.

Когда я приехала домой, то чувствовала себя так, словно на мне горох молотили. Час я откисала в теплой ванне, а потом уснула крепким сном.

На следующей день, утром, Орангутанг вызвал меня к себе.

Он был не в духе. Я зашла в кабинет в деловом костюме, с аккуратной прической, но он едва глянул на меня и даже не предложил сесть. Я была так возмущена, что намеренно не спросила разрешения присесть, а продолжала стоять, слушая его распоряжения. Казалось, он страшно недоволен. Но чем? Я прилично выгляжу, вчерашний договор подписан на выгодных условиях, и только благодаря мне. И никакого «спасибо»! Сидит, как барин, и рассказывает, что и как мы должны делать. И, словно нарочно, не смотрит на меня. Он стал перечислять, какие изменения следует внести в работу фирмы, и наконец поднял на меня глаза.

— А почему вы не записываете? У вас феноменальная память?

— Нет, у меня просто нет ручки и блокнота, да к тому же я не умею писать стоя.

Он покраснел, но не стал более любезен.

— Ну, так сядьте и возьмите ручку.

— Зачем? Эти распоряжения вы должны продиктовать своему секретарю, она приготовит приказы, вы их подпишите, и на еженедельном собрании в понедельник наш администратор их зачитает.

— Почему же тогда вы сюда пришли?

— Потому, что вы меня вызвали. Но раз я сюда пришла, то хочу вам сказать вот что: от психологического климата в офисе зависит очень многое, если не все. И еще, не спешите менять и переделывать то, что было сделано и работало до вас. Я — зам по общим вопросам, или по вопросам развития, как мы это называли. Я была заместителем Геннадия Петровича, и он со мной так не разговаривал. Если хотите, чтобы я здесь работала в прежнем качестве, относитесь ко мне с должным уважением. — И, не став слушать его ответ, я пулей вылетела из кабинета.

Бирюк! Дундук! Орангутанг! Я не могла успокоиться до конца дня! Какая там работа — перекладывала бумаги с места на место. Доработаю до конца месяца и швырну в его противную рожу заявление об уходе! Пусть сам управляется! Идиот!

Не припомню, когда еще я так злилась. Одна радость, что никто в эти дни меня не трогал, даже он. Что требовалось, передавала Танечкой, а так — из кабинета даже не выходила. Она-то, конечно, была в курсе, на то она и секретарь. На мое заявление, что в конце месяца уйду, Танечка стала горячо возражать.

— Ты что, Саша? А мы что делать будем? Все ведь завалится! Ты же здесь с самого основания! Начальники приходят и уходят, а толковых работников днем с огнем не сыщешь! Он, видно, по натуре такой, ничего с этим не поделаешь, привыкнуть надо.

— Да не хочу я привыкать к его хамству!

— Значит, он к тебе привыкнет. Я же слышала, как ты ему высказывала и дверью хлопнула, а он ничего, проглотил и даже в этот же день приказом тебе премиальные выписал за подписание сделки.

— Мне бы и Гена выписал, но не хамил бы.

— Ну, Гена уже далеко, а мы здесь. И, кстати, у тебя что? Есть куда уходить? — Танечка смотрела обиженно и обеспокоенно.

— Нет пока, не волнуйся. Было бы куда, давно не сидела бы здесь.

А ведь действительно. Прежде чем уходить, хорошо бы найти себе место, причем не хуже этого. Я размышляла всю дорогу домой, решала — дать объявление в газету или обратиться к знакомым, благо знакомых у меня — весь город, а врагов вроде бы не нажила, хотя один человек уже попал в этот список.

Вечером раздался телефонный звонок.

— Александра Сергеевна?

— Слушаю вас.

— Алексей Васильевич беспокоит.

Мне редко звонили домой по рабочим вопросам, и голос не показался мне знакомым.

— Слушаю вас, — повторила я.

На том конце провода рассмеялись.

— Вы не узнали меня. Мы встречались с вами в понедельник, на переговорах.

Ах да! Президент «Нибелунгов»!

— Здравствуйте, Алексей Васильевич. Вы правы, не узнала, богатым будете.

— Несомненно. Александра Сергеевна, у меня к вам деловой разговор. Мы могли бы завтра встретиться?

— Какие-то уточнения к договору?

— Нет-нет, это по другому вопросу. Так можем?

— Разумеется. Я весь день завтра буду в офисе.

— Знаете, в офисе мне бы не хотелось. Что вы скажете, если я приглашу вас на ужин, в ресторан? Нет-нет, ничего такого не думайте! Просто деловая встреча в нерабочей обстановке.

Это было странно, но заинтриговывало, и я согласилась.

Мы договорились встретиться после работы недалеко от офиса, и приготовиться к этой встрече мне пришлось с утра. Все-таки ужин в ресторане, хоть и деловой. Я выбрала светлый брючный костюм, взяла на работу арсенал косметики для вечернего макияжа и прихватила туфли на шпильках. День был напряженный, и у меня не было времени гадать, с чего бы президенту такой солидной компании приглашать меня на ужин. Хотя чего гадать, вариантов не больше трех: первый — ухаживание (тогда я просто супер — закадрить такого мужика), второй — хочет предложить мне работу (на сегодняшний день для меня это особенно актуально), третий — какой-то свой расклад, вплоть до шпионажа в пользу его фирмы (правда, с трудом могу себе представить, чтобы наши внутренние секреты могли кого-нибудь так заинтересовать).

Ресторан был из новых. Я в нем еще не была, а когда открыла карту вин, то поняла, что пока и не буду, он мне не по карману. Мы ужинали в отдельном кабинете. Две свечи, холодный «брют», вкусные блюда. Ни дать ни взять — романтический ужин. Президент одет был элегантно, чуть небрежно. Он провел меня к столику, предложил выбрать еду и напитки, а потом мы стали ужинать и обмениваться ничего не значащими фразами. Порции здесь были огромными. При всем старании я не смогла съесть больше половины и с сожалением смотрела, как официант уносит на выброс такую вкусную еду. Алексей Васильевич ел красиво, как, наверное, делал все, и, судя по чистой тарелке, на аппетит не жаловался. Подали десерт и кофе. Он поднял бокал с шампанским и улыбнулся.

— Расслабьтесь, Александра Сергеевна. Вы так напряжены. Получайте удовольствие, а о делах мы всегда успеем поговорить. Давайте выпьем за вас!

Мы чокнулись.

— Александра Сергеевна, вас в детстве Пушкиной не дразнили?

— Было дело, а откуда вы знаете?

— Догадался.

— А вас как дразнили?

— Делон!

— Что это значит?

— Вы что, не знаете Алена Делона?

— А! А почему?

— Я всегда был красивым мальчиком.

— Не огорчайтесь, бывает и хуже, — усмехнулась я.

— Сашенька, вы прелесть! — засмеялся он. — Кстати, можно вас так называть — Сашенька?

— Да ради бога. Только мне придется тогда звать вас Лешей.

— Как вам угодно. Саша, сколько вам лет?

— На этот вопрос женщина может не отвечать.

— Может, но все же очень интересно. В начале нашей первой встречи я решил, что вам не больше двадцати, а к концу ее дал бы все тридцать.

— Видите, как длительные переговоры старят женщин!

— Я имел в виду вашу хватку! Не ожидал! И был приятно поражен. Даже расстроен.

— Чем?

— Тем, что вы никак не отреагировали на мой комплимент.

«Какой комплимент?» — чуть не сорвалось у меня, но я вовремя вспомнила, что не слышала, о чем он говорил в конце встречи, и загадочно улыбнулась.

— Сашенька, расскажите мне о себе.

— Вы собираете на меня досье?

— Ну, досье собирают объективно и совсем другие люди.

— Что вам рассказать?

— Ну, хотя бы кто ваши родители?

— Представители интеллигенции — врач, учитель. А ваши?

— С вами трудно разговаривать. Мой папа всегда был большим начальником, еще при советской власти, да и после. Мама сначала работала с ним, а потом вообще не работала.

— А вам сколько лет, Алексей?

— В ответ я бы тоже мог напустить туману, но не буду. Мне двадцать девять. Саша, у меня предложение. Выпьем на брудершафт и перейдем на «ты».

— Встречное предложение — перейдем сразу, без брудершафтов. Давай?

— Как скажешь.

И все в таком духе. Он отвез меня к дому, открыл дверцу, поцеловал руку, но даже не пытался зайти в парадное. Короче, в чем заключалась цель нашей встречи, я так и не поняла.

Несколько дней прошло без особых событий. Текущие дела отнимали все время. Новый меня не трогал, и то хорошо. Я уже почти забыла о его выходке. Но в обеденный перерыв он подсел за мой столик в нашем кафе.

— Можно? — спросил он, нависнув надо мной своей медвежьей тушей.

Я пожала плечами. Он присел и поставил на стол чашечку «эспрессо» и салат. Для такого крупного мужчины это поистине смехотворная еда. Он посопел, помолчал и наконец выдал:

— Александра… Сергеевна.

— Да бросьте вы, — поморщилась я, — можете называть меня по имени.

— Александрой? Или Сашей? — почему-то растерялся он.

— Да как хотите, только давайте разговаривать вежливо.

Он покраснел и замолчал. Выпил кофе и, медленно пережевывая, съел салат. Потом посмотрел на меня мрачно, исподлобья и стал подниматься.

— Вы же как будто хотели поговорить со мной? — удивилась я.

— Перехотел, — грубо бросил он и ушел.

Вот такое чудо-юдо. Что его обидело? Нет, нужно искать работу. После его визита мне тоже перехотелось есть. Я сидела до конца обеденного перерыва, ковырялась в тарелке, курила и думала о своем. Зачем Алексей со мной встречался? Не для того же, чтобы поговорить о моих родителях. Что-то ему от меня нужно. Причем настолько, что ему не жаль времени для предварительной встречи и установления контакта в непринужденной обстановке. А мне это нужно? Может, он хочет предложить мне место? Это было бы как нельзя более кстати. Я по опыту знала, что скоро он еще раз позвонит и на следующей встрече все более или менее прояснится. Так и произошло.

Через день он пригласил меня в боулинг-клуб. В клубе была вечеринка по поводу годовщины открытия, и народу набралось — ужас! Мы потолкались у стола с закусками (встретили массу знакомых, нас все время дергали, то его, то меня) и наконец уселись в темном углу в баре. Алексей выглядел совсем иначе в джинсах и футболке. Совсем не как директор крупной компании, скорее, как студент. Мы наговорились и нахохотались вволю. Вдобавок еще и напились. Он действительно был очень красивый и просто не мог не нравиться. Когда мы танцевали, я чувствовала себя в его объятиях почти счастливой. Сногсшибательные девицы окидывали нас взглядами, его — заинтересованным, меня — уничтожающим. Их зависть меня смешила. Да, я знаю, что вовсе не обладаю их великолепными данными, но я интересная и умная, а этих качеств для жены президента компании вполне достаточно.

Господи! Для какой жены? О чем я? Впрочем, почему нет? Он тоже, по-моему, влюблен. Как только я об этом подумала, Алексей повернул голову и мы поцеловались. Это был наш первый поцелуй. Прямо во время танца. А потом мы просто не могли остановиться — все целовались и целовались. И у барной стойки, на глазах у всех этих девиц (хотя стоял полумрак и визг, все уже порядком надрались, и вряд ли мы кого-то интересовали). Потом — в такси, потом — в лифте, потом — он остался у меня… Алеша оказался милым и нежным, и я совсем потеряла голову. Утро было прекрасным продолжением вечера, правда, у меня немного болела голова от выпитого накануне. Алеша сварил кофе, сделал бутерброды и принес все это мне в постель. Я позвонила на работу и сообщила о том, что сегодня не выйду. Весь день мы не вылезали из постели, а вечером он ушел, я же осталась совершенно обалдевшая от свалившегося на меня счастья.

На следующий день наш Орангутанг сам почтил меня своим присутствием. К моему удивлению, он постучал и зашел только после приглашения. Его вид, как всегда, подействовал на меня устрашающе. От его большого тела комната стала казаться меньше, да и я сама чувствовала себя при нем пигалицей.

— Александра Сергеевна, — сказал он, потупившись. — У нас как-то все началось с недоразумений…

— Да вы присядьте, Вадим Андреевич. — Мне было неловко сидеть, когда он так нависал надо мной.

— Не стоит, — ответил он. — Я просто хочу сказать, что у меня нет к вам никаких претензий по работе. Более того, мне нужна ваша помощь. Но если вы решили уйти и вчера этим занимались…

— Что вы, Вадим Андреевич. Вчера я занималась совсем другими, сугубо личными делами. — И я очень выразительно на него посмотрела, чтобы до него дошло, что своими дурацкими словами он лезет не в свое дело. — Я, конечно же, с удовольствием вам помогу. — И я с готовностью уставилась на него.

— Спасибо, — пробормотал он и ретировался.

Я чуть не умерла со смеху. Ну и увалень. Мне даже стало жаль его. Он напоминал большую неловкую обезьяну, которая чувствует себя неуверенно среди людей. Зачем он купил нашу фирму? Что он будет с ней делать? Хотя ему самое главное — не делать ничего. Я свою работу знаю, вместо Наташи бухгалтерию ведет Инна, ее правая рука, она в курсе всех дел. Наш администратор Игорь — большая умница и тоже не нуждается в учителях. Фактически новый шеф получил хорошо отлаженное, приносящее реальный доход дело, вот только как быть с новыми проектами? Мы разрабатывали их с Геной, а при нынешнем руководстве об этом пока рано думать. Да и потом, может, все это мне уже не нужно. Может, завтра Алексей сделает мне предложение. Двадцать восемь скоро, пора и о наследнике подумать. Я размечталась, расслабилась и отодвинула от себя бумаги. А нашего Орангутанга и впрямь жаль, он такой неуверенный и так боится это показать, что держится грубо. Наверное, у него властная жена, какая-нибудь красивая стерва, он у нее под каблуком, вот и отрывается на работе. Я была склонна всех оправдывать и всех любила, ведь я сама была влюблена.

Алексей позвонил вечером и пригласил провести вместе уикенд, и знаете где? На Кипре!

— Я еду туда на деловую встречу, это каких-нибудь пару часов, — небрежно сказал он. — Хочешь со мной? В сентябре там рай.

Я немедленно согласилась. Это было как в сказке. Огромный самолет, места в бизнес-классе, услужливые стюардессы. А потом — чудный отель и бесконечная гладь сверкающей и прозрачной голубой воды… Мой египетский загар еще не сошел, и я отлично смотрелась в светлой одежде. Мы сразу поплавали, привели себя в порядок, а после обеда Алексей стал одеваться на встречу.

— Ты надолго? — спросила я, полулежа на огромной кровати в белоснежном махровом халате после душа, и игриво выставила обнаженную ногу.

— Сашка! — погрозил мне Алеша. — Не расслабляй меня перед важной встречей.

— Ну, почему? — Я оголила и вторую ногу. — Еще два часа, мы вполне успеем…

Алешка метнул на меня красноречивый взгляд и стал расстегивать рубашку…

Через час он красивый и важный в дорогом костюме красовался перед зеркалом, а я сидела у туалетного столика и укладывала феном волосы.

— Саша! А ты не хочешь пойти со мной? — Мне показалось, что голос его напряжен.

— На деловую встречу?

— Да.

— А разве это уместно?

— Более чем. Красивая и умная женщина — большой козырь на такой встрече. Если честно, раньше я планировал взять с собой на эти переговоры кого-то из моей фирмы, причем женщину. Например, свою секретаршу или Тамару.

— Ну, секретаршу твою я не знаю, возможно, у нее и много достоинств…

— Только одно — она красива и может отвлечь серьезных людей от важных мыслей.

— Ну, тогда лучше Тамару, — улыбнулась я. — Действительно серьезные люди на такие штуки не клюют. Так почему ты никого не взял?

— А ты не догадываешься? Хотел с тобой побыть.

— Одно другому не мешает.

— И ты чувствовала бы себя точно так же, будь за стенкой Тамара?

— Нет, конечно.

— Ну вот.

— А что, встреча действительно очень важная?

— Очень.

— Тогда это неправильно, — серьезно сказала я, имея в виду свое присутствие. — Нельзя смешивать чувства и бизнес.

— Может быть, — склонился он надо мной, — но я тебя люблю. И ты стоишь того, чтобы ради тебя серьезные мужчины делали глупости.

Это было впервые. До сих пор он не говорил мне никаких обязывающих слов. И эти слова, конечно, возымели немедленное действие. Я ответила на его поцелуй, но сразу отстранилась и стала доставать свое лучшее платье.

— Ты что?

— Я иду с тобой.

— Правда? — обрадовался он и попытался снова меня обнять.

— Спокойно, — остановила я его и взглянула на часы. — У нас сорок пять минут. Пока я одеваюсь, изложи мне суть дела и поподробней. Не могу же я допустить, чтобы ты из-за меня провалил встречу. Раз ты не взял Тамару — я должна ее заменить. И поверь, я тебе помогу.

…Спустя четыре часа все было кончено, мы сидели в маленьком ресторане на побережье. Перед нами расстилалась все та же безбрежная гладь, отражающая звезды. Ночь стояла теплая и безветренная. Я смотрела на лунную дорожку на воде, чувствуя себя бесконечно усталой. Переговоры прошли успешно, но так напряженно, что сейчас я была как выжатый лимон. Алексей, напротив, находился в приподнятом и радостном настроении.

— Спасибо, спасибо тебе, — без конца повторял он, — ты меня спасла. Без тебя меня просто послали бы куда подальше. Несколько раз я уже думал — все! Но ты умеешь побороться. Ты — супер! Ты — фантастическая женщина!

Его похвалы были и приятны, и несколько раздражали. Дело в том, что я никогда еще не выходила на серьезный разговор, имея столь мало информации и такого слабого партнера. Как выяснилось на встрече, Алексей был полный профан в делах собственной фирмы, вдобавок слишком самонадеян и, как ни прискорбно мне это признавать, немного глуп. Пару раз своими неосторожными словами он чуть было не испортил все дело. Как с такими данными можно быть президентом крупной компании, не понимаю! Впрочем, что там понимать? В нашей стране вечного кумовства можно все! Его отец — большая шишка, вот и сделал сыночка начальником, но тогда хотя бы научил его чему-нибудь!

Но все же лестно сознавать, что и такую трудную сделку я смогла вытянуть. Как этот швейцарец на меня посмотрел! И руку поцеловал, и кучу комплиментов заставил переводчика мне перевести, хотя его английский я прекрасно понимала и без перевода. Где там его визитка? Мало ли что, вдруг пригодится. Я улыбнулась своим мыслям и мягко отстранилась от объятий Алексея.

— Я устала, хочу спать.

В понедельник я, как всегда, была на работе. Мы с Игорем провели еженедельное собрание. Они у нас проходят весело: сначала о новостях в нашей области, потом о текущих делах, немного о политике фирмы и замечания-пожелания руководства сотрудникам и сотрудников руководству. В этот раз весело не получилось. Наш Орангутанг опоздал на собрание, а когда появился, его присутствие сковало языки наших остряков, и закончили мы сухо и формально. Обычно после наших сборищ мы часок шумно пили чай-кофе, общались и по делу, и просто так, а потом расходились с хорошим запасом положительной энергии. Но сейчас, естественно, все было по-другому. Шеф наш тяжело поднялся и прошел в кабинет, прихватив меня с собой.

— Александра… — начал он и запнулся.

— Просто Александра.

— Хорошо, Александра.

— Я вас слушаю, Вадим Андреевич.

— Мне нужно уехать на пару недель. Я назначаю вас исполняющим обязанности директора.

— В этом нет необходимости. Я и так ваш зам. А финансовые документы имеет право подписывать Инна, как главбух.

— Я уже продиктовал приказ, — упрямо заявил он. — И надеюсь на вас.

— Как скажете, Вадим Андреевич.

— Спасибо.

На том разговор и закончился, а назавтра он укатил.

Я была даже рада. Он вроде и неплохой мужик, но меня напрягал. Теперь я могу работать в удобном для себя режиме, а не сидеть от звонка до звонка, как школьница. Кроме того, у меня роман. Неплохо и для себя время выкроить. Пора уже маникюр сделать. А может, мелирование. Алексей такие мелочи замечает. Ну и что, что он на встрече был не на высоте, хотя это, конечно, сразу уронило его в моих глазах. А потом я подумала: молод еще, неопытен. Наш Гена в таких случаях тоже терялся.

За неделю я сделала стрижку, мелирование, маникюр. Алексей позвонил один раз и пропал. Я набирала номер его мобильного, но он оказывался то недоступен, то просто не брал трубку. На работу я звонить не решалась, а домашнего телефона не знала. Честно говоря, я обиделась. Мог бы и предупредить. Я понимаю и допускаю, что у него может не хватить времени на себя, но на меня мог бы найти.

В общем, две мои свободные недели, которые я надеялась провести в любви и неге, растаяли как дым. Наш шеф появился загорелый, отдохнувший и в хорошем расположении духа, а я, напротив, ходила смурная. Пусть только появится, думала я об Алексее, уж я его помучаю! Что я не так сделала? Я начинала кстати и некстати вспоминать нашу поездку, то, как мы пили шампанское в самолете или как бесились в бассейне, или… и у меня бежали мурашки по коже. Сейчас, когда он забыл меня, я его любила, и любила гораздо сильнее, чем прежде. Потом вспоминала переговоры и убеждала себя, что такого и любить не за что…

— Что-то случилось в мое отсутствие? — спросил подсевший ко мне шеф. Он взял моду хоть пару раз в неделю, но обязательно обедать со мной за одним столиком. В этот раз у него был полный бизнес-ланч: борщ, салат и отбивная с картофелем. Ну и правильно — такой крупный мужчина должен много есть. Я же, напротив, взяла салат, сок и кофе. Настроение было препаршивое и есть не хотелось вообще. Мы сидели за столиком на летней площадке, и я выкурила уже две сигареты. Окурки лежали в пепельнице, я поковыряла салат, выпила сок и вытащила третью сигарету к кофе.

— Вы много курите, Александра, — осуждающе проговорил шеф, словно не замечая моего желания не поддерживать разговор.

— А вы не курите?

— Нет. В молодости попробовал — не понравилось. — Вадим Андреевич, похоже, был настроен поговорить. Он быстро и аккуратно разделался с супом и отбивной и с улыбкой поглядывал на мое недовольное лицо.

— Нет, с вами определенно что-то произошло. — Его лицо стало обеспокоенным. — Вас кто-то обидел?

— А вы, судя по всему, хорошо отдохнули, — вместо ответа сказала я. — С семьей?

— С дочерью.

— Прекрасно, — произнесла я, желая только одного — чтобы он оставил меня в покое.

— Вы обещали мне помочь, Саша, — вдруг назвал он меня по имени, и я невольно вскинула на него глаза. — Сегодня я приглашен на прием, и хотел бы предложить вам пойти со мной.

Я пожала плечами:

— На приемы обычно ходят с женами.

— Я не женат.

Я снова посмотрела ему в глаза и увидела там боль. Не знаю почему, но там была боль. Я почувствовала это и на минуту забыла о собственных переживаниях.

— Я пойду, Вадим Андреевич.

Он на секунду накрыл мою ладонь своей.

— Вадим, Саша. Просто — Вадим.

Не знаю почему, но после нашего разговора, мне стало легче. И я с настоящим удовольствием собиралась на прием. Надела длинное черное платье на тоненьких бретельках, с разрезом до самого бедра и черные лакированные туфли. Светлые пряди в волосах хорошо гармонировали с таким нарядом и с моим загаром. А макияж в этот вечер мне так удался, что я понравилась сама себе, а это бывает не часто. Обычно у меня куча претензий к собственной внешности. Но сегодня я чувствовала себя королевой. И король мой выглядел сегодня элегантнее, чем обычно. Его непокорные волосы были аккуратно подстрижены и тщательно уложены, лицо гладко выбрито, и вообще в новом, хорошо подогнанном по фигуре костюме он совсем не напоминал орангутанга. Взяв его под руку, я ощутила рельефность его бицепсов и прониклась к нему невольным уважением — надо же, бизнесмен, а в такой великолепной физической форме.

Прием проходил в дорогом ночном клубе. Там собрались представители многих компаний. Нам пришлось много общаться по делу, так что это была полезная тусовка, и я не пожалела, что пришла. Вадима оттеснил с разговором какой-то банкир, а я присела чуть поодаль с бокалом шампанского.

— Александра Сергеевна! — услышала я и, повернувшись, увидела Виктора Викторовича с бокалом. Он присел, улыбаясь, рядом и стал расспрашивать о делах. Я отвечала расплывчато, мне не хотелось говорить больше ни о чем серьезном. Раз он здесь, пронеслось у меня в голове, то, наверное, и другие сотрудники «Нибелунгов» тут, и я старалась улучить момент, чтобы спросить его об этом как бы между прочим.

— …вы просто молодец! — продолжал он говорить, а я, как это со мной бывает, совершенно не слушала его, хотя всем своим видом выражала полнейшее внимание. — По правде говоря, мы не рассчитывали на успех в этих переговорах…

— Что вы имеете в виду? — не поняла я.

— Переговоры на Кипре! Знаете, — доверительно понизил он голос, придвинувшись ближе, — наш почетный президент, ну, наш бывший… Он ведь отец нынешнего президента, в сущности, это его фирма… Так вот, они повздорили. Я сам слышал, как он кричал, что Алексею ни за что не подписать такого контракта без его помощи. Алексею же нужно было состояться, доказать и отцу, и себе. У него много завистников. Я предлагал ему свою помощь, но он отказался. А потом я узнал, что он попросил вас и вы ему помогли.

— Откуда вы узнали? — прошептала я помертвевшими губами.

— Алексей сказал. Все же он молодец. И сделку вытянул, и вам заработать дал. Я давно советовал ему переманить вас. Но он считает, что вы слишком умная женщина, а потому — опасная. Предпочитает дам с более скромными умственными способностями. Таких, как его невеста.

Я посмотрела туда, куда кивком указал Виктор, и увидела Алексея. Я задохнулась — ощущение было такое, будто меня сильно толкнули в грудь. Он стоял в обнимку с роскошной высокой блондинкой в декольтированном синем платье и разговаривал с каким-то важным толстым мужчиной.

Меня бросило в жар, потом — в холод, потом я собралась, как на важных переговорах, когда отметаешь все эмоции, и повернулась к Виктору:

— Это его невеста?

— Да, эффектная барышня. И из известной семьи.

— Виктор, раз вы так осведомлены о переговорах на Кипре, то, может, вам известна и сумма моих комиссионных?

— Алексей Васильевич сказал, что вы согласились на полпроцента от суммы сделки.

Я хорошо помнила сумму, и такие комиссионные были более чем щедрыми. Алексей, конечно, и не собирался их мне давать. Зачем он сказал это Виктору, тоже было понятно, и я была ему даже благодарна. Не хватало еще, чтобы люди, которые со мной работали, узнали, как подло меня обманули и использовали. Я мило улыбнулась и продолжала:

— Странно, что он рассказал вам об этом. Меня он попросил молчать.

— Он не говорил сначала, но я понимал, что без посторонней помощи он бы не справился. Я хорошо знаю его возможности.

— По-ня-тно, — протянула я, раздумывая, и решение быстро созрело в моей голове. — Знаете, Виктор Викторович, я забыла передать ему реквизиты. Вот номер моего счета, — быстро написала я на листке, — а вот название банка. И напомните Алексею Васильевичу, что деньги нужно перевести уже завтра.

— Конечно, конечно, — засуетился Виктор. — Я думал, он уже это сделал.

— Ну, видно, Алексей Васильевич так был занят, что совершенно забыл о моем маленьком одолжении.

— Ну что вы, как можно. Это неоценимая услуга.

— Как видите, вполне оценимая, — мягко остановила я его и встала, — я на вас рассчитываю.

— Лично прослежу, чтобы ни малейшей задержки, вы ведь знаете, как я вас уважаю. — Он тоже поднялся и поцеловал мне руку.

Не оглядываясь, я пошла к выходу. Мне было тошно, противно, словно меня вываляли в грязи и словно я этого стоила. Что я только что сделала? Я сама назначила цену за свои услуги! За какие только? За мою любовь? За мое тело? Вот еще! Это пусть остается — что было, то было. А использовать мои мозги и нервы даром никто не будет! Ну, как еще мне было реагировать на такой беспредел? «Я люблю тебя, Саша»! Как же, любит! Ему нужна была эта сделка! Я слишком умная? Какая же я, к черту, умная! Так попасться. Ведь видно было: ему что-то нужно от меня, принюхивался, приглядывался. Неужели трудно было честно сказать? Да я и так бы ему помогла, попроси он. Или за комиссионные, тем более что сейчас я так нуждаюсь в деньгах. Нет, надо было влезть ко мне в постель, разорвать мое сердце на части. И ради чего, ради какой-то вонючей сделки, пропади она пропадом! Мерзавец!

Нет, правильно я сделала. Теперь пусть платит или объясняет все Виктору. А я буду готова к предстоящему разговору.

Однако никакого разговора не последовало. Через два дня деньги поступили на мой счет, но Алексей не позвонил. Мне пришлось познакомиться с тем, что народ называет депрессией. Три дня гостила у меня эта отвратительная гостья. Ровно три дня, на большее меня не хватило. Все же я — оптимистка. Три дня я плакала по вечерам у себя на балконе, много курила и почти ничего не ела. На работу, конечно, ходила и даже вроде что-то делала. На четвертый день я так устала думать об одном и том же, что отупела от своих горестей и перестала мыслить вообще. Слава богу, это была суббота, выходной, и два дня я много ела и спала. Вечером в воскресенье я поехала в гости к своей Ленке выговориться. Ленка на то и Ленка, и после разговора с ней я почувствовала себя выздоравливающей. Прибежала Юлечка, уселась ко мне на колени и обняла своими мягкими детскими ручонками. Такая прелесть! Мне вспомнились мои мечты по поводу семьи и детей. Наивная дурочка! Размечталась! Жена президента! Как же! «Умная и опасная», такая ему и в сотрудницы-то не нужна, сказал Виктор. Зачем ему рядом женщина, которая умнее, да он из самолюбия на это не пойдет, даже в ущерб делу.

— Вот такие дела, Ленка, — вздохнула я, — нет мне в жизни счастья.

— Ой да! — усмехнулась Ленка. — Это ты-то у нас несчастливая? Брось! А «Нибелунг» этот — тупой, сама говорила. Ну, и долго бы ты с таким прожила? Убеждала бы себя на первых порах, а потом стала бы презирать, я тебя знаю! Ты мужику отсутствие ума не прощаешь.

— Ленка, да не такая уж я умная, как они думают! Понимаешь? Я сама иногда теряюсь от того, что от меня так много ждут. Внутренне, конечно. А на всяких таких переговорах я просто хорошо чувствую ситуацию и настроение партнеров, особенно если это мужчины. Думаю, просто у меня лучше, чем у многих, развита интуиция. Вот и все!

— Интуиция на мужскую реакцию. Ты ее можешь предугадать и использовать. Вот в чем твой талант! А это уже много.

— Ленка, какая ты у меня умная, все умеешь сформулировать, — расхохоталась я.

Подруга тоже рассмеялась, и мы продолжили наше прерванное распитие сухого вина.

— У родителей давно была? — спросила Ленка.

— Давно! То Кипр, то любовь, то депрессия. В следующие выходные обязательно съезжу.

— На какие выходные? Ты что, совсем рехнулась со своей любовью? Забыла, что у твоей мамы в среду день рождения?

— Ах! Точно! Умница ты, Ленка. Кстати, что это так поздно Лешки твоего нет? Загулял где?

Ленка опустила глаза, но не смогла скрыть от меня смущения.

— Так, колись подруга. Что произошло? Поссорились?

Четырехлетняя Юлька заинтересованно уставилась на маму.

— Юля, поела? — сняла ее с моих колен Ленка. — Можешь посмотреть полчаса мультик и спать. — Она отвела дочь в комнату и включила там видик.

Я выжидающе посмотрела на погрустневшую подругу. Она не поднимала глаз, пряча, как мне казалось, подступившие слезы. Я присела перед ней на корточки и сжала ее ладони, заглядывая в глаза:

— Лен, ну что ты?

Ленка подняла на меня полные слез и муки глаза:

— Сашка, он мне изменяет, — прошептала она.

— Ты уверена?

— Я точно знаю.

— Откуда?

— Знакомые его видели с ней и не однажды…

— Ты пробовала говорить с ним?

— Я не могу. Это так унизительно!

— А жить так не унизительно? Вместе спите?

— Нет.

— Почему?

— Я не могу. Сказала, что болею.

— Ну и дура! Вот ему и оправдание: гуляю, дескать, потому что жена больна, и потому же бросить не могу — благороден!

— А что делать?

— Поговорить с ним. Да-да, нет-нет. Тогда пусть чешет!

— А Юлька?

— Да, Юлька — это аргумент, — призадумалась я. — Но ты-то его любишь?

— Не знаю. Мне больно и противно…

— Тогда поговори и прости. Сможешь?

— Не знаю, ничего не знаю. — Ленка расплакалась. Я крепко обняла ее, а она продолжала плакать, негромко всхлипывая. Какая я эгоистка, приехала и все о своем, у подруги семья рушится, а я даже не заметила. Я убаюкивала Ленку, гладила по волосам, и в таком виде нас застал Лешка, внезапно появившись в дверях кухни.

— О! Че это у вас? — Он был явно обескуражен, даже испуган. Один взгляд на него, и я уже знала, что делать.

— Лен, ты чего? — Он попытался обнять жену, но она отстранилась и вышла из кухни. Я слышала, как она включила воду в ванной и закрыла дверь.

— Сашка, привет! Что происходит? — Лешка выглядел растерянным. — Что с Леной? Я давно вижу, что-то не так. Может, она больна чем-то очень серьезным и боится, что я ее брошу. Так я ее в жизни не брошу. Ты же знаешь, как я ее люблю!

— Любишь? — прищурилась я. — Тогда хорошо. — Я присела за стол и внимательно на него посмотрела. — Значит так, Леша. План действий таков. Сейчас я ухожу. Ты укладываешь Юльку. Ведешь сюда Лену, подробно и уверенно рассказываешь, как ты ее любишь. И, главное, объясняешь, что та девушка, в обществе которой тебя видели ваши друзья, не имеет к тебе никакого отношения. Убедительно объясняешь! А потом решаешь все проблемы с ней. Тебе ясно? — Я смотрела на Лешку холодным пронизывающим взглядом, под которым он померк и совсем не казался красивым. — Лена сейчас действительно больна, и ее болезнь называется просто: «неверность мужа». Но пока ее можно вылечить — любовью, нежностью и верностью. Попробуй, если ты ее действительно любишь. Или вали отсюда сейчас же на все четыре стороны! — Мой голос звенел от сдерживаемого гнева, сейчас я уже говорила не с ним, а с другим Лешкой, который с такой же легкостью делает больно женщине, только из собственного эгоизма. — Подробности и честность сейчас не обязательны. Я имею в виду то, что уже было. Этого не исправить. Но искренность сейчас и в дальнейшем — это обязательно! Я понятно объяснила?

Лешка кивнул, не поднимая головы.

— Хорошо. Пока, Леша. Надеюсь, я смогу по-прежнему тебя уважать.

…Я ехала в пустом вагоне метро, и мне было невыразимо грустно.

Дни проходили, время шло, и я постепенно успокаивалась. В выходные я отправлялась к родителям, либо к друзьям или шила дома себе занавески. Оказалось, это целое искусство. И то, что так мило и изящно на макете, требует массу усилий и уйму времени. Можно было бы заказать все это в ателье, но после покупки люстры, бра и прочих осветительных штук, мне хватило только на ткань. Зато покупала я все очень красивое и потому дорогое. А премию всадила в новый огромный холодильник. Конечно, на счету у меня были деньги. Те деньги, о которых я не хотела вспоминать и пока не собиралась трогать. Да и шить мне понравилось, я даже отказалась от нескольких приглашений, так хотелось закончить наконец свое творение. Могу поделиться собственным опытом: шитье прекрасно успокаивает расстроенные нервы. Вскоре моя квартира выглядела так нарядно и уютно, что я сидела и просто любовалась ею. В комнате окно было задрапировано светло-зелеными шелковыми гардинами с небрежно ниспадающими складками, и только я знала, сколько труда уходит на такую небрежность, а из-под гардин шли мягкие волны золотистой с тиснением тюли. Оливкового цвета диван и кресла я украсила маленькими желтыми подушечками с золотистыми оборками, сделанными из обрезков тюли. А простая, но изысканная классическая люстра и сливочного цвета матовые бра дополняли этот ансамбль. В кухне все было сине-белым: кружевные занавески с белым воздушным тюлем, голубые светильники и в светло-серую полоску обои.

Налюбовавшись, я решила устроить новоселье. У меня никогда еще не было новоселья. Это, конечно, прикончит мой бюджет, но уж больно хотелось похвастаться перед друзьями. Только всех позвать я не смогу — такая толпа снесет не только мою квартиру, но и весь дом. Можно частями. Но тогда придется сначала пригласить сослуживцев, и то тех, с кем мы уже сдружились за долгие годы. Значит: Игоря, Инну, Танечку, Сереж (всех троих), Веру с Катей и Орангутанга. Директора у нас принято всегда приглашать, хотя, может быть, он еще не придет?

Я пригласила всех на ближайшую пятницу и договорилась с Ленкой, что та мне поможет. У них с Лешкой все наладилось, они пообещали явиться все вместе, даже с Юлькой. Поэтому после работы я обдумывала меню, решала, где занять стулья и у кого разжиться новыми аудиодисками. От работы я немного отвлеклась, разумеется, делала все, но без обычного рвения. И упустила одно важное обстоятельство. Дело в том, что на этой неделе нам предстояло решить некоторые вопросы, касающиеся проекта с «Нибелунгами». Фактически этим занимались Сережа Валентинов и Паша. А я знала, что они разберутся и без нас с шефом. Но в четверг, после обеда, директор вызвал меня через Танечку в кабинет. Я сразу пошла к нему, по дороге раздумывая, крошить «оливье» сегодня поздно вечером или уже лучше завтра.

Мои гастрономические размышления были грубо прерваны тем, что в кабинете, кроме Сережи, Паши, Виктора и шефа, еще находился и Алексей. Наверное, я побледнела, потому что Вадим вскочил и пододвинул мне стул.

— Вы хорошо себя чувствуете, Александра Сергеевна?

— Вполне. — Как трудно, оказывается, видеть Алексея и оставаться спокойной.

Решались вопросы сугубо технические, и мои замечания вовсе не были необходимы. Несмотря на мое состояние, я не могла не почувствовать гордости за наших сотрудников. То, что Сережа Валентинов — большая умница, я знала давно, но что Паша, который у него в подмастерьях ходит и работает у нас без году неделя, такой молодец, это для меня новость. Надо включить его в список приглашенных.

— Ваши замечания? — обратился ко мне Виктор.

Я покачала головой. За время нашей встречи я ни разу не встретилась с Алексеем глазами, он тоже не смотрел в мою сторону. Но напряжение, тяжелой волной исходившее от нас, казалось, должны были почувствовать все присутствующие.

Когда встреча закончилась и все стали выходить, Алексей не торопясь подошел к двери и прикрыл ее. В кабинете оставались я и Вадим.

— Вадим Андреевич! Я хотел бы поговорить с Александрой и, если можно, в вашем кабинете.

Шеф так мрачно поглядел на него, словно обдумывал, дать тому по роже или нет. Потом посмотрел на меня, недовольно, но все же вопросительно. Я кивнула. Он вышел.

Алексей сел. Я опустилась на стул напротив. Нас разделяли стол и целый месяц молчания.

— Извини, что я так… и здесь… Но нам надо поговорить. — Он на минуту умолк, раздумывая, и медленно проговорил: — Ты считаешь меня негодяем, но все не так, как ты думаешь.

— А как? — Я впервые посмотрела ему в глаза.

— Ты же считаешь, что я только из-за переговоров…

— А что, разве нет? Ты ведь, как известно, женишься. Это решено давно, еще до нашей встречи. И после нее тоже ничего не изменилось.

Алексей потупился, а я смотрела на его красивое, холеное лицо и ничего не чувствовала, кроме неприязни.

— Таков выбор моей семьи, — сказал он гордо, но прозвучало это напыщенно и глупо, так мог сказать избалованный маленький мальчик.

— Ах да! Особа королевской крови! — съехидничала я. — Вам же нельзя жениться на ком попало, порода будет не та! Верно?

Он побагровел и поднял на меня злые глаза:

— Надеюсь, Александра Сергеевна, сумма за услуги вас устроила, — громко процедил он, словно давал мне пощечину.

Но больнее, чем тогда, на приеме, когда я увидела его с невестой, мне уже было не сделать. Я печально усмехнулась и закинула ногу на ногу. Как этот человек мог волновать меня!

— Ну, как вам сказать, — протянула я, — более или менее. Однако, хочу вам заметить, Алексей Васильевич, что если бы вы потрудились сразу сделать мне ваше деловое предложение, я выполнила бы его с не меньшим старанием. И не запросила бы больше. Поверьте, в таком случае и вы, и я получили бы еще и моральное удовлетворение от нашего сотрудничества. А вам не пришлось бы тратить лишнее время, деньги и эмоции. Мое глубокое убеждение: любые вопросы следует решать с позиции деловой этики. — Я встала, намереваясь уйти.

Алексей перехватил меня у самой двери. Он обнял и прижал меня к ней.

— Сашка, Сашка, — жарко зашептал он мне в ухо. — Я так и хотел. Я хотел предложить тебе это сразу, в ресторане.

— Что же тебе помешало? — Я тоже перешла на шепот из предосторожности, все же за дверью Танечка, а может, и шеф.

— Я влюбился… Да, я влюбился, — продолжал он, поскольку я молчала. — А потом… так получилось. Если бы я сказал тебе перед Кипром, ты бы не полетела, да и там я не смог… Сашка, прости меня. Ты лучшая. Я все время вспоминаю, как мы… — Он на минуту замолчал. — Но я все равно женюсь на ней. Это не от меня зависит, и это решено.

— Поздравляю. — Я отстранилась и вышла из кабинета.

Теперь снова было больно. Лучше бы он этого не говорил.

Мне расхотелось отмечать новоселье и вообще захотелось побыть одной, хотя бы несколько дней, но как теперь все это отменить?

Я не сдержалась и чуть всплакнула, закрывшись в своем кабинете. Потом все же собралась и пошла к шефу, отпрашиваться на завтра.

— Вадим Андреевич, — начала я, глядя в пол. — Можно мне завтра не выходить? В связи с моим новосельем. — Я подняла глаза и невольно поежилась.

Никогда еще я не видела директора в таком гневе. Его глаза, как пишут в книгах, метали молнии.

— Можете вообще не выходить! — заявил он, вскочил и отошел к окну. Даже так, спиной ко мне, он выглядел угрожающе.

— В смысле? — не поняла я.

— В смысле — делайте, что хотите! — Он едва сдерживался. — Геннадий рекомендовал вас как умного и порядочного сотрудника. Я даже думал о вашем повышении! А вы ведете себя, как дешевая…

Я онемела он возмущения:

— Да как вы смеете?

— А как вы смеете устраивать здесь шашни! — Он ревел, как бык. — Что это за свидания в моем кабинете! Что это за деньги за услуги? Вы каким бизнесом занимаетесь?

Я выбежала вон.

Через час я была дома. Я бегала по своей квартире, как раненый зверь. Господи! Что происходит! Как он узнал? Подслушивал? Гадость! Какая гадость! Теперь все будут говорить об этом. Танечка все слышала, он так орал. Никому ничего не объяснишь! Все станут пальцем показывать! Вот тебе и новоселье! Еще, чего доброго, решат, что на свою квартиру я на панели заработала.

Зазвонил телефон. Я схватила трубку.

— Саша, ты как? — Это была Танечка.

— Ничего. — Я старалась справиться с дрожащими губами.

— Не переживай. Я все понимаю. Знаешь, я только что набрала объявление, что новоселье переносится на следующую пятницу. Распечатать? А то хочешь — совсем отмени.

— Не знаю, делай, как хочешь.

— Тогда лучше первое. Саш, не психуй.

— Ты же все слышала… И, наверное, другие тоже.

— Никого не было рядом. Был обеденный перерыв. Я — могила, ты же знаешь. Мне очень не хочется, чтобы ты ушла. Ты ведь меня всегда защищаешь.

Это правда, а вот держать язык за зубами ни одна секретарша не умеет.

— Да и кто в такое поверит, — продолжала она, — все наши знают твою щепетильность. Не бери в голову.

— Почему же он поверил?

— Он тебя не знает, как мы. И потом, — понизила она голос до шепота, — по-моему, он к тебе неровно дышит… Все, пока. — Она так быстро положила трубку, словно кто-то помешал нашему разговору.

Целую неделю Орангутанг делал вид, что не замечает меня. Танечка, похоже, сдержала слово, потому что никаких косых взглядов я не приметила.

Приближалась пятница, и нужно было как-то разрулить ситуацию. Я решила смирить гордость и подойти к Вадиму. Во время обеда, когда все наши, проглотив свои бизнес-ланчи, удалились из кафе и в зале оставалось только несколько человек из других офисов, а я уже допивала кофе, появился шеф. Он набрал целый поднос и уселся в дальнем углу. Выждав момент между вторым и кофе, я подошла к столику.

— Можно присесть, Вадим Андреевич?

Он молча кивнул с невозмутимым видом. Я начала злиться. Да кто он такой, чтобы перед ним оправдываться! Даже если он мой начальник, это не значит, что ему можно совать нос в мои дела! И я сказала совсем не то, что собиралась.

— Завтра я жду своих коллег на новоселье. Мне казалось, что будет правильно, если и директор будет присутствовать. Неформальные дружеские отношения с подчиненными, до разумного предела конечно, обычно идут на пользу общему делу. Но в силу сложившихся обстоятельств, думаю, вы вправе не посещать дом сотрудницы, если уверены в аморальности ее поведения. Более того, в понедельник я могу сдать дела и написать заявление об уходе.

— Вам так много заплатили? — глухо спросил Вадим, не поднимая на меня глаз.

Я едва сдержалась, чтобы не обозвать его.

— Не в этом дело. Просто я не могу работать с человеком, который неуважительно относится ко мне, даже если происходит это по его… неосведомленности.

На том разговор и закончился. И если бы не злосчастная микроволновка, которую ребята уже купили мне в подарок (Танечка проболталась), я снова отменила бы новоселье.

Я не крошила «оливье» и не отпрашивалась в пятницу с работы. В четверг мы Ленкой и Лешкой купили продукты, я отдала им ключи и знала, что с обеда Ленка уже хозяйничала у меня дома. Я ушла раньше на час, и к семи все было готово. Несмотря на мое не совсем праздничное настроение, новоселье удалось на славу. После работы все были голодные как волки, первые три рюмки сделали свое дело, народ был хмельной и веселый. Моя просторная комната оказалась тесной для такой компании. В полумраке новых светильников пары танцующих выглядели романтично, а новая песня Земфиры располагала к философской грусти. Я сидела за полупустым столом и пила кофе, когда прозвенел входной звонок.

— Я открою, — крикнул мне Игорь, как раз вышедший из кухни, — там, на балконе, мужчины курили.

— Здравствуйте! — услышала я его громкий и слегка удивленный голос. — Сейчас, сейчас. Хозяйка! Встречай гостя!

Мне пришлось вылезти, протискиваясь, из-за стола, гадая, кто это пришел. В коридоре с красивым букетом роз стоял… мне бы хотелось сказать — Алексей, но, увы, это был Орангутанг. В спортивном свитере и джинсах, со своими всклокоченными волосами. Он протянул мне букет и красивую коробку.

— Поздравляю, — произнес он.

Естественно, все сразу уселись за стол, приглушили музыку и налили штрафной опоздавшему. (Мальчики были уже здорово поддатые, а в таком состоянии шеф не шеф — никаких поблажек, опоздал — штрафной.) Но мне показалось, что это непринужденное отношение было по душе Вадиму. Он с улыбкой принял бокал, провозгласил подобающий тост и выпил до дна. Все последовали его примеру, и танцы возобновились с новой силой. С Вадимом, кроме меня, остались за столом Игорь и Сережа, которые даже в таком состоянии ухитрялись обсуждать рабочие вопросы. Они горячо доказывали каждый свою точку зрения, Вадим рассеяно слушал их, потихоньку поглощая то, что я подкладывала ему на тарелку.

— Очень вкусно, — попробовав очередное блюдо, говорил он. — Правда, очень вкусно. Вы прекрасно готовите.

Я благодарила взглядом и улыбалась. Готовила ведь не я, а давно отбывшие домой Ленка с мужем, но ему это знать было не обязательно. Накричавшись под громкую музыку, ребята снова отправились курить, а Вадим пригласил меня на танец. Он осторожно обнял меня и прижал к себе, и, как тогда, когда я в первый раз взяла его под руку, я снова ощутила твердые мускулы его тела. Я тоже была уже порядком под хмельком и, наверное, поэтому подумала, что мой муж обязательно будет иметь хорошую спортивную форму, это так приятно, когда мужчина подтянут и мускулист.

— Саша, — сказал он мне на ухо, потому что музыка просто разрывалась (как только мои соседи это терпели, шел уже первый час ночи), — я, наверное, был не прав, и, возможно, мне следует извиниться, но тогда вы должны кое-что объяснить.

Я остановилась и посмотрела на него снизу вверх. В темноте мы не могли рассмотреть друг друга и тем более не могли объясниться. Пришлось вывести его на балкон, вытурив оттуда всех остальных.

— Я готова ответить на ваши вопросы, Вадим. — Я закурила, и откинулась на спинку кресла (я купила потрясающие плетеные кресла на балкон и такой же столик). Вадим молчал и снова надулся как индюк. Что за манера! Сам закрутит, а потом сидит с таким видом, словно это я его допрашиваю. Будь я трезвая и в офисе, я вела бы себя иначе. Но я была у себя дома и навеселе, поэтому, как обычная женщина, только улыбалась украдкой и молчала.

— Кофе будете? — приоткрыл балконную дверь Игорь. — Я сварил!

— Будем, — ответила я и приняла две чашечки.

— Вадим, очнитесь! — заставила я его поднять на меня глаза. — Кофе!

Он взял чашку и поднес к губам. Отпил кофе и только потом заговорил:

— Понимаете, я решил вернуться в кабинет и уже стал открывать дверь, как вдруг услышал голос Борисова (это фамилия Алексея) о вашем вознаграждении за какие-то там услуги. Я, конечно, дверь прикрыл, но, честно скажу, мне очень не понравился его тон. Таким тоном не говорят о достойных услугах…

— Понимаю, — вздохнула я. — А вы не допускаете мысли, что он намеренно говорил со мной так?

— Подобным тоном говорят с женщиной, которую хотят уязвить.

— Все правильно.

— Чем же вы ему так насолили?

Я поняла, что этот задушевный разговор пора кончать, уж очень настырно мой новый шеф лезет не в свое дело.

— Вадим Андреевич, — подумав, начала я. — Я действительно помогла Борисову заключить одну важную сделку и действительно получила за это вознаграждение. Все остальное, в том числе наш с ним неприятный разговор, невольным свидетелем которого вы стали, не имеет к моей работе на вашей фирме никакого отношения. Я не сделала ничего порочащего честь вашего зама. Вы мне верите?

Он поднял на меня глаза, и я увидела, что он абсолютно серьезен и совершенно не пьян.

— Мне бы очень этого хотелось, Саша. Только непонятно, почему Борисов так с вами разговаривал? Он должен был быть вам благодарным за услугу… По-моему, вы что-то не договариваете. Здесь что-то личное?

Я промолчала. Больше разговор на эту тему не возобновлялся.

Потом мы пили с ним коньяк и танцевали в полупустой комнате, а гостей становилось все меньше и меньше. Он ушел одним из последних, и когда я наконец плюхнулась на кровать, то подумала, что не такой уж он несносный и танцевать с ним приятно, даже волнующе.

Я проснулась от звона посуды в кухне. Потянулась и, зевнув, улыбнулась. Не открывая глаз, я знала, кто хозяйничает в моей квартире. Ленка и Лешка в благодарность за свою вновь спаянную семью клятвенно обещали избавить меня от бытовых проблем, связанных с новосельем. Я согласилась, поставив условие, что их помощь и будет мне подарком (у ребят сейчас были финансовые трудности). На том и порешили. Вот почему я сонно улыбалась и не торопилась вставать. Зачем мешать людям? Я нагло провалялась еще с полчаса, а потом в комнату бочком протиснулся Леха с пылесосом и давай жужжать. Пришлось отправиться под душ и привести себя в порядок. Когда я во всей красе появилась на кухне, там была идеальная чистота и стоял умопомрачительный запах свежего кофе. Леша с женой сидели любовно рядышком и ждали меня, чтобы начать завтрак.

— А где Юлька? Почему не взяли?

— У бабушки, — коротко ответил Алешка, поглаживая Ленку по плечу. — Мы с мамочкой решили отвлечься. Да и потом, мы ведь у тебя в рабстве на все выходные.

— Да, Саша, надо бы прикупить сока и воды. Все остальное есть. Нет, еще хлеба и можно курицу гриль на горячее. Картошку Леша уже почистил, а выпивки ты столько купила, что на взвод солдат хватит!

— На какой взвод, Лен? Мы вроде как отстрелялись!

— Здрасте! — Ленка вытаращила на меня глаза. — Ты что, забыла? Сегодня все наши придут. Так что к пяти все должно быть готово.

Действительно, я совсем запамятовала, что вся наша многочисленная компания из бывших одноклассников, одногруппников и сослуживцев обещала в полном или в неполном составе, но ввалиться сегодня ко мне в гости.

— Ленка, — заныла я, — я же сопьюсь. А завтра родители обещали приехать. Ну и выходные! Отдыхать мне придется только на работе.

За пару рабочих дней мне удалось прийти в себя, настроиться на рабочий лад и получать от этого удовольствие. С Вадимом я начинала находить общий язык. Он уже хорошо разбирался в текущих делах и практически не нуждался в моих советах. Поэтому я так удивилась, когда он пригласил меня поужинать. Он подчеркнул, что ужин деловой и ему нужен мой совет. Деловой так деловой. После работы я не поехала домой, поработала до восьми и на такси отправилась в указанный ресторан.

Вадим переоделся в выходной костюм, а я пришла как была: в джинсах и джемпере. Если он и был разочарован моим внешним видом, то виду не подал. Ресторан был изящным, очень уютным и явно не для деловых встреч. Нас посадили за маленький французский столик перед затемненным окном, откуда открывался красивый вид на ночной город. Вадим заказал бутылку французского вина, салат, сыр, рыбу. Держался галантно и непринужденно. И ни слова о делах. Все это со мной уже было, и, естественно, я не смогла промолчать.

— Вадим, — мягко сказала я, боясь, что резкостью испорчу всю прелесть этого вечера. — Спасибо за отличный ужин и приятную компанию, но, насколько я поняла, вы хотели со мной поговорить о делах.

— Не совсем, — замялся он. — Я думал с вами посоветоваться. А потом решил, зачем портить серьезными разговорами приятный вечер? О делах мы всегда можем поговорить и в офисе.

— Я тоже так думаю. Поэтому, признаюсь, меня несколько насторожило ваше приглашение.

— Насторожило? Чем же?

— Когда раньше серьезный деловой человек приглашал женщину вечером в ресторан, это означало только одно — он за ней ухаживает. Современные мужчины продвинулись дальше. Сейчас они иногда приглашают женщин в ресторан и не говорят с ними о делах, но на самом деле ищут именно делового партнерства, однако почему-то под видом ухаживания.

Орангутанг посмотрел на меня с недоуменным видом лохматой обезьяны и спросил:

— Саша, вы о чем?

— Вадим Андреевич, давайте начистоту. Не надо устраивать вокруг меня эти манцы! А то я женщина мнительная и черт знает что подумаю. Говорите, что мне нужно сделать? Если это не противозаконно, то, как бы ни было трудно, я выполню. Только не ходите вокруг да около. Я деловая женщина и не люблю все этих мужских уловок.

Вадим смотрел на меня, задумчиво подперев ладонью голову, смотрел так, словно впервые увидел или только что понял что-то важное обо мне.

— Сашенька, — тихо сказал он, — кто вас так обидел? Он?

Я не была готова к такому простому и точному заключению. Он попал в точку. У меня на глазах навернулись слезы, и я поспешила отвернуться. Я молчала, и он молчал. Я старалась совладать с собой и чувствовала на своем лице его взгляд. От этого мне было плохо, и я не могла справиться с внезапно нахлынувшей жалостью к самой себе.

Вадим налил мне вина. Не поднимая на него глаз, я выпила и перевела дух.

— Успокойтесь, Саша. — Его голос был спокоен, но я чувствовала его внутреннее волнение. Мне пришла в голову мысль, что, возможно, так же хорошо, как я на переговорах чувствую настроение мужчин, Вадим понимает мои тайные мысли. Когда любимый человек так понимает тебя — это прекрасно, но когда твой начальник видит тебя насквозь — это уже не дело.

— Я пригласил вас не для того, чтобы обольстить и использовать, — продолжил он, усмехнувшись. — Я действительно хотел посоветоваться с вами… Но совсем не по рабочему вопросу. А потом подумал: такой хороший вечер, ужин, беседа, не будем о грустном.

— О грустном? У вас что-то случилось? — впервые подняла я на него глаза.

— Не то чтобы случилось… Понимаете, у меня есть дочь. Ей одиннадцать лет. В последнее время с ней что-то происходит. Я пытался с ней поговорить — она уходит от разговора.

— А с ней есть рядом кто-то… какая-то женщина? — Я осторожно подбирала слова, так как вспомнила о том, что он не женат. Еще тогда я поняла, что это больная тема.

— У нее есть няня. Гувернантка, как теперь говорят. Но, мне кажется, они не очень ладят. Прежняя няня была при ней с двух лет, а год назад вышла замуж, потом родила. Я нанял другую женщину, вроде очень компетентную, но отношения у них совсем не такие, как с той. Понимаете, я с дочерью и так, и эдак. Как будто подменили ребенка! Раньше она мне все рассказывала — теперь молчит. Я подумал: что, если вы мне поможете? Валентинов говорит, что у вас потрясающая интуиция. Утверждает, что вы хорошо разбираетесь в людях.

Как же! Разбираюсь! Может, и разбираюсь, когда чувства глаза не застят. Грош цена моей интуиции, если главный «Нибелунг» смог обвести меня вокруг пальца всего лишь обычным мужским обаянием.

— Вы хотите, чтобы я с ней поговорила?

— Не обязательно. Я хочу, чтобы вы просто с ней познакомились. Вероятно, вы сразу увидите, в чем дело. Возможно, это нормально для ее возраста и я зря волнуюсь. Психология подростка — вещь загадочная, а она растет без матери.

Вадим тоже подвез меня к дому, но руку не целовал и томно не смотрел, и то ладно. Я только сейчас вспомнила, как невежливо бросила его на приеме одного. Ничего не объяснила, и он ничего не спросил, а ведь наверняка обиделся. Вообще он какой-то неухоженный и глаза, как у брошенной собаки. Вот и кидается на людей время от времени — «Собака бывает кусачей только от жизни собачьей». Где же его жена? Бросила или погибла? Главное, он о ней никак! Ни слова, ни полслова.

В воскресенье Вадим привез меня к себе — на дачу, как он выразился. Хотя это скорее был загородный дом — настоящий дворец, правда, не слишком громоздкий, но довольно оригинальный. И место хорошее, с одной стороны лес, с другой — озеро. Территория ухоженная, с японскими садиками, фонтанчиками, беседками и прочими атрибутами.

Разглядывая все это великолепие, я даже забыла, по какому поводу приехала сюда. Ах да, бедный богатый ребенок страдает. «Богатые тоже плачут», но во дворцах. Честно говоря, в душе я считаю, что чаще всего их страдания — от избытка разных благ, с жиру бесятся. Не знаю, кого я ожидала встретить, но вид его дочки меня удивил. Надо же, быть настолько непохожей на собственного отца и в то же время так походить на него. Непонятно? Постараюсь объяснить. Настя оказалась очень маленькой девочкой для такого крупного отца, как наш Орангутанг, но тоже напоминала обезьяну, маленькую такую обезьянку, вроде макаки. Этакое вертлявое, кривляющееся существо. Волосы такие же, как у отца, торчат во все стороны. Никаких следов страдания я у нее не разглядела. Она вела себя непринужденно и нельзя сказать, что приветливо, скорее — никак. Так, наверное, богатые девочки относятся к прислуге. Вадим, напротив, был со мной особенно радушен и предупредителен, словно извиняясь за безразличие дочери. Мы сидели в уютной беседке, в удобных шезлонгах, покрытых мягкими полосатыми матрасиками. Такие матрасики были на нашем пляже в Египте, вспомнилось мне. Мы стали говорить об отдыхе. Оказалось, Вадим дочку очень балует. Она побывала уже более чем в десяти странах. Узнав, что я нигде, кроме Египта, не была, Настя смерила меня презрительным взглядом. Это побудило меня к действию.

— Да, пока только в Египте, — подтвердила я. — И квартира у меня всего лишь однокомнатная, хотя в новом красивом доме. Но я приобрела все это на собственные деньги.

Настя пренебрежительно фыркнула.

Вадим колдовал над мангалом, откуда тянулся восхитительный аромат жареного мяса, и, улыбаясь, прислушивался к нашему разговору.

— Ты считаешь, что заработать на собственную квартиру легко? — спросила я, чтобы как-то поддержать разговор.

— А что, у ваших родителей квартиры нет? — вопросом на вопрос ответила Настя.

— Почему же? Есть. Но это их квартира, а не моя.

— Отчего же они вам не купили?

— Оттого, что у них нет таких средств. Моя мама — учительница, а папа — врач.

— У нас тоже есть врач. Семейный. И очень дорогой.

— Видишь ли, Настя, мой папа лечит бедных людей, и ему платит государство. И совсем не много.

— Значит, он — плохой врач! — самоуверенно заявила эта малолетняя макака, и у меня появилось желание дать ей по заднице.

— Да нет, хороший, — процедила я.

— Хорошим хорошо платят, — резонно заметила Настя. Да, в логике ей не откажешь.

— В жизни бывают ситуации, когда очень достойные люди чего-то не получают: или достойного вознаграждения, или достойного признания, или достойной любви. Ты с этим еще столкнешься. — Я стала остывать. Зачем злиться на маленькую глупую девочку?

Я молча потягивала вино из бокала и смотрела, как ловко орудует Вадим решеткой с мясом. Он выложил первую порцию румяных стейков на блюдо, полил их соусом и подал нам.

— Налетайте.

— А вы?

— Я закончу с мясом и присоединюсь к вам, — пообещал он.

Мясо было восхитительным, особенно с соевым соусом и черным хлебом. Мы с Настей молча поглощали еду, не глядя друг на друга.

— Знаете, я с вами согласна, — медленно пережевывая, вдруг подала голос Настя. — Насчет того, что достойные люди не всегда получают достойное. Я бы на вашем месте обиделась, если бы кто-то так — о моем папе.

Я промолчала, но про себя отметила, что девочка, оказывается, совсем не глупа.

— Вы делаете вид, что не обиделись, потому что считаете меня ребенком, — заявила она и со звоном положила вилку на стол. — А я — не ребенок, так что обижайтесь.

— Значит, ты сознательно хотела меня обидеть? Почему?

На это маленькая негодница не нашла что ответить и встала из-за стола.

— Папа, спасибо, я сыта! — звонко крикнула она и ушла в дом.

Да, неважно получилось. У меня пропал аппетит. Я снова пила вино и смотрела на Вадима. Вот так, как сейчас, в спортивных брюках и футболке, он смотрелся естественней, чем в другой одежде. Он выглядел как профессиональный спортсмен, и даже его руки не казались слишком длинными.

— Вадим, а каким спортом вы занимались? У вас такая спортивная фигура!

За моей спиной прозвучало знакомое фырканье. Я повернулась. Обезьянка Настя стояла за моей спиной и кривлялась.

— Мой папа — мастер спорта международного класса, — презрительно протянула она. Но я не подняла брошенную перчатку.

— Ух ты! — восхитилась я. — А по какому виду?

— По многоборью, — ответила Настя. Она подошла и обняла отца. — Знаешь, какой он у меня сильный?

— «Зна-е-те», Настена, — поправил ее Вадим. — Обращайся к Саше на «вы». Она старше тебя, и она — мой заместитель.

— Хорошо, папочка, — покорно согласилась она и посмотрела на отца влюбленным взглядом.

— Вот и молодец, — потрепал Вадим ее по жестким волосам.

После обеда Настя ушла в свою комнату, а мы с Вадимом отправились кататься на лодке.

— Не сердитесь на Настю, — виновато улыбнулся он. — Мне кажется, она такая, оттого что растет без матери.

— Зато вас она очень любит. А почему вы ушли из спорта? — сознательно изменила я тему разговора.

— Постарел.

— Я серьезно.

— И я. В спорте стареют быстро.

— Вы в прекрасной форме.

— Для большого спорта этого мало. — Он улыбнулся. — Не ходите вокруг да около, Сашенька. Вам ведь хочется спросить, как я стал бизнесменом и почему купил вашу фирму?

— Не мою, а вашу, — поправила я, — впрочем, да, очень интересно. Неплохая карьера для бывшего спортсмена.

— Первые большие деньги я заработал за границей, когда еще был спортсменом. Вложил их в развивающийся бизнес — мой друг предложил стать его деловым партнером. У него пошло. Потом он выкупил мою часть, а я вложил деньги в новое предприятие, потом еще в одно и так далее. С вашим бывшим директором меня свел старый приятель, и я подумал — почему бы нет, готовый бизнес, все отлажено, приносит неплохой доход. — Он испытующе посмотрел на меня. — В принципе, я могу только контролировать ситуацию, а директора назначить, у меня и кандидатура подходящая есть.

— И кто же? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Да хоть бы вы. Что, не справитесь?

— Я этого не сказала, но должность директора меня не прельщает.

— Почему? Вы молодой, ответственный, инициативный работник с задатками лидера.

— Я не умею быть начальником. Начальник не может быть добрым, он должен быть всегда строг и требователен. И еще, у него не может быть друзей в коллективе.

— Вы меня удивляете, Саша. — Вадим активно греб, и лодка быстро и плавно скользила по воде. Казалось, для него это пустяковые усилия — грести и разговаривать одновременно. Он даже не запыхался. — Отказаться от столь выгодного предложения! Это же карьерный рост! Где ваше самолюбие?

Я не ответила и наклонилась, опустив ладонь в воду. Прохладная и свежая вода бежала между пальцев, а я думала: ну почему все считают, что я эдакая акула бизнеса и мне только и требуется, что делать карьеру. Меня устраивала сейчас моя должность, а если что-то и хотелось изменить в жизни, то скорее в личной. Неужели так трудно представить, что молодая преуспевающая женщина желает любви, семьи и детей? Не для своего же карьерного роста я сшила занавески с оборочками.

Но я улыбалась и молчала. Не станешь ведь говорить своему шефу, что он слишком хорошо о тебе думает. Если честно, то на должность директора я не тяну. Одно дело просчитать и провести сделку и совсем другое — отвечать за работу всего коллектива. Тут нужен другой человек и с совсем иными данными. Но сказала я совершенно другое:

— Вы пока сами с этой должностью хорошо справляетесь. И для дочери находите время.

Его лицо омрачилось.

— Я рассчитывал, что вы подружитесь с Настей.

— Что ж, может, еще и подружимся, — соврала я. У меня не было ни малейшего желания общаться с этой макакой. — Вадим, вероятно, это не мое дело, но если вы ко мне обратились по поводу дочери… Что случилось с ее мамой?

— Надеюсь, ничего, — бесцветно ответил он. — Мы давно расстались.

— А к Насте она не приезжает?

— Нет. И я вас прошу, не говорите о ней с дочкой, это запретная тема.

Причалили мы в молчании. Вадим замкнулся и был немногословен, но так, чтобы не казаться невежливым. Мы зашли в дом. Он оставил меня в столовой и поднялся наверх, в свою комнату, переодеться, перед тем как отвезти меня домой.

Я присела на мягкий красивый диван, обтянутый натуральной рыжей кожей, и осмотрела внутреннее убранство комнаты. Все дорого, красиво и богато: камин, часы над ним (прямо стихи получаются). И мебель, и отделка — все супер! А люди несчастны. Знала ведь, знала! Не надо было про его бывшую спрашивать! Видно, любит ее до сих пор. Вот и не женился. Давно бы мог. Жених-то завидный: и богатый, и здоровый, и без вредных привычек. Нужно было все-таки найти ключик к этой девчонке, а то, чувствуется, Вадим расстроился.

Говорят, чтобы найти подход к ребенку, нужно вспомнить, каким ты был в детстве. Я задумалась. В детстве я очень не любила, когда меня обманывали, и не терпела, когда со мной разговаривали свысока. Да что там в детстве, я и сейчас этого не люблю. И быстро, пока не спустился Вадим, я поднялась на второй этаж в комнату Насти.

— Можно? — Я постучала и чуть приоткрыла дверь.

— Входите. — Девочка лежала на кровати поверх покрывала одетая, так же, как сидела со мной в беседке. Рядом лежала раскрытая книга.

Я повернула книгу к себе и улыбнулась. «Волшебник Изумрудного города».

— Ты знаешь, в детстве это была моя любимая книга. Там еще про стаю летучих обезьян есть.

— Знаю. Они злые.

— А мне, наоборот, всегда казалось, что они хорошие. Я думала: вот все считают, что они злые, они и стали злыми, но в душе — они хорошие. Они просто служат шапке. Вернее, тому, у кого она. Ты прочла только половину. Это будет дальше.

Настя задумчиво посмотрела на меня.

— Я вот зачем пришла, — поспешила я объясниться. — Если честно, мне нужна твоя помощь.

Девочка молчала, но молчала заинтересованно.

— Понимаешь, твой папа очень за тебя переживает. Он надеялся, что я помогу ему понять, что с тобой происходит. А я, откровенно говоря, педагог никакой, детей у меня нет… Не знаю, что ему сказать… — развела я руками.

— Скажите, что это подростковое, — по-взрослому спокойно ответила Настя. — Что у меня месячные — период полового созревания.

— Это правда?

— Что, правда?

— Про месячные.

— Да.

— Тебе же только одиннадцать! Вроде как рано.

— Врач сказала — нормально, — сухо ответила Настя и отвернулась.

С внезапным порывом я обняла ее за узкие плечики и повернула к себе:

— Но ведь дело не в этом, правда, Настя?

Она подняла на меня глаза, они были точно такого же серого цвета, как у Вадима, и в них была та же боль, которую я подметила однажды в глазах ее отца.

— Саша? — послышалось снизу.

— Мне пора, — с сожалением сказала я. Мне и вправду было жаль, что не осталось времени поговорить с ней. — Я твоему папе все так и скажу, — уверила я. — Пока, Настя. Не грусти. В жизни всякое бывает, на то она и жизнь, но хорошего все равно больше, поверь мне.

Вадиму я по дороге прочла маленькую лекцию о гормональной перестройке женского организма в период полового созревания. А девчонку мне было жаль.

Долго раздумывать мне об этой необычной семье не пришлось, так как я встретилась со своей старинной подружкой Светкой, и это в некоторой степени изменило ход моих мыслей. Светка и я начинали когда-то вместе в одной фирме рекламными агентами. Я уже говорила, что работала в разных местах, и в каждом приобретала себе хотя бы одного друга на долгие годы. Из того далекого памятного и голодного времени осталась Светка, и, хотя дороги наши вскоре разошлись, мы старались не терять друг друга из виду. Я, как известно, работала, училась и снова работала — делала карьеру. А Светка помыкалась по работам, заочно кое-как дотянула и вышла замуж. И вышла, как говорят, удачно. Муж ее был крупный бизнесмен, упакован по самые уши. Светка родила сына, сидела дома и получала удовольствие от сытой и праздной жизни. Она ворвалась ко мне после внезапного звонка тогда же вечером и обрушила на меня ворох новостей. Она знала все про наших бывших коллег, как приятных, так и не очень. Долго и обстоятельно рассказывала мне о разных сторонах своего налаженного домашнего быта: домработница, няня сына, чудная дача и главное — новая машина.

— Слушай, почему это ты безлошадная? — удивилась Светка, и рука ее с крекером, на котором красовалась горка икры, застыла по дороге к ярко накрашенному рту.

Светка притащила кучу деликатесов: икру, семгу, швейцарский сыр, шоколад и бутылку «Хенесси», наглядно, так сказать, продемонстрировав преимущества удачного замужества.

— Ты же бизнес-леди! Тебе обязательно нужна машина! Квартиру купила? Теперь давай дальше! Или денег нет? Так я подкину.

— Спасибо, — засмеялась я, — деньги есть.

Деньги действительно были, они лежали на моем счету в банке. Те самые деньги, которые я не хотела брать и не знала, на что потратить.

— Можно и машину, только я ездить не умею.

— Так я тебя научу, — загорелась Светка. Видно, совсем ей, бедной, заняться нечем, если на ходу придумывает себе дело.

— Ты! — хмыкнула я. — Ты научишь! В автошколу надо или к частному тренеру, как Игорь наш ходил.

— Между прочим, я пять лет за рулем, — обиделась Светка. — И вожу классно, хоть у мужа спроси. В школу надо месяца три ходить, а у частного тренера плотный график, и не он под тебя, а ты под него подстраиваться будешь. К тренеру надо, когда уже хоть какая-то практика есть, — так, мастерство оттачивать. Да ну тебя! Я ее уговариваю, а она ломается. Вот и иди в школу.

Я посмотрела на Светкино раскрасневшееся от коньяка и праведного гнева лицо и прыснула со смеху. Подруга состроила оскорбленную мину, но не выдержала и тоже расхохоталась.

— Уговорила, — заплетающимся языком сказала я и подняла рюмку, — учи!

— За учебу! — резво подхватила Светка.

Водить машину мне понравилось. И Светка, несмотря на мое недоверие, оказалась отличным инструктором. Когда я наконец напросилась на первое занятие к опытному тренеру, он сказал, что учить меня нечему, подсказал кое-какие тонкости и поинтересовался, кто был моим учителем. Узнав, что это моя подруга, он похвалил ее и уверил, что из нее выйдет классный инструктор. Я с удовольствием передала это зардевшейся от похвалы Светке. На права я сдала сразу и как-то неправдоподобно легко. И вскоре купила себе машину. Светкина подруга продавала отличную дамскую модель золотистого цвета. Как только я увидела эту златовласку, то сразу же влюбилась в нее без памяти. Машина была дорогая и почти новая, поэтому Светке пришлось изрядно поторговаться с подругой, да еще и одолжить мне денег. Моей покупке она радовалась, как своей, и я ей была искренне благодарна. Здорово все-таки иметь друзей!

В конце недели я «выставилась», как принято у нас выражаться, по поводу покупки. На вечеринку заглянул и Вадим, которого я последнее время редко видела, он постоянно мотался по командировкам. Выглядел он довольным и неожиданно легко вписался в нашу компанию, хотя раньше его присутствие вносило некоторое напряжение. Мы пили шампанское, меня заставили влить в себя целый бокал, на дно которого положили ключ от машины. Мне пришлось все выпить и поймать ключ зубами. После этого окружающее стало каким-то размытым и зыбким. Мне все подливали в бокал, а я все пила, пока не очнулась на балконе от ощущения поцелуя. Это был пьяный поцелуй, но мне было, насколько я помню, приятно. Тот, кто меня целовал, умел это делать, а объятия его были такими успокаивающе надежными, что совсем не хотелось их лишаться. Но все же поцелуй отрезвил мою пьяную голову, я отстранилась, открыла глаза и увидела Вадима. Его склоненное лицо было так близко, что я хорошо видела глубоко посаженные глаза, немного широкий в переносице нос и ровную линию зубов между полураскрытыми губами. Я понимала, что этого делать нельзя (хотя все равно это уже случилось, что тут поделаешь), тем не менее мы снова поцеловались, и в этот раз я уже не была в забытьи и соображала, что целуюсь с собственным шефом, целуюсь с Орангутангом, который вызывал у меня столь неприятные чувства. Но это было раньше, а сейчас я отвечала на его поцелуй, и у меня дрожали ноги и кружилась голова. Наконец он оторвался от моих губ, и я спрятала лицо у него на груди. Минуту я постояла в его объятиях, слушая, как постепенно выравнивается ритм его сердца.

— Где все? — наконец спросила я.

— Разошлись.

— А я?

— Я отвезу тебя домой.

— А машина?

— Машина останется здесь на стоянке.

— Нет, я не оставлю златовласку, — пробормотала я.

В ответ Вадим крепче обнял меня и рассмеялся. Такого смеха я не слышала у него никогда. Он смеялся негромко, но так легко и радостно, как смеется только счастливый человек. И поскольку в пьяном состоянии я прямолинейна, как столб, то так и сказала ему об этом.

— Да, я счастлив, — подтвердил он.

— Как мало надо человеку для счастья. Поцеловал сотрудницу — и все!

— Я поцеловал тебя. — Он подчеркнул последнее слово.

Тон, которым он сказал это, заставил меня сладко замереть, но привел в чувство.

— Разве мы уже на «ты»? — удивилась я.

— А ты как хочешь? — тихо спросил он и попытался привлечь меня к себе.

— Я хочу домой, — заявила я.

Не знаю, что на меня нашло, но я разозлилась. Почему это все норовят меня использовать, каждый на свой манер?

Вадим отвез меня на моей машине. По дороге я боялась, что она развалится от его веса, но златовласка ничего, выдержала.

Мы поставили машину на стоянку. Вадим довел меня до парадного и остановился.

— На кофе я не приглашаю, — проворчала я неблагодарно: все-таки человек отвез меня, проводил. Но я ничего не могла с собой поделать.

— Да я и не рассчитывал, — грустно и как-то смиренно ответил он, и от этих простых и искренних слов мне захотелось броситься назад в его объятия.

Боясь этого, я малодушно поспешила скрыться за дверью парадного.

Что это было? Пьяный бред или нет? Досадные воспоминания об Алексее отступили. Я больше не думала о нем. Я думала об Орангутанге. И все время вспоминала наш поцелуй, вкус его губ, тепло рук, волнуясь, как школьница. Я проснулась на рассвете от тупой головной боли, выпила таблетку цитрамона, стакан минеральной воды и лежала пластом, вспоминая прошедший вечер. И почему-то больше всего боялась увидеть его в понедельник на работе. Как я посмотрю ему в глаза? Ужас!

Хорошо, что была суббота. Я отоспалась, пришла в себя, потом занялась уборкой, но мысли о вчерашнем нахально лезли в голову, а моя ненормальная фантазия раскручивала наши отношения с невероятной скоростью.

В понедельник я появилась в своем кабинете и каждую минуту с трепетом ждала визита Вадима. Но в этот день я его не видела. Не видела и в последующие. Собственно, на работе-то он появлялся, но встречи со мной не искал. Я была ему благодарна… Но только три дня.

Потом его игнорирование моей персоны стало казаться мне просто оскорбительным. А что, если он поцеловал меня тоже по пьяни, а сейчас стыдится даже вспоминать? Такие соображения отодвинули мои сумбурные чувства в сторону, и я выбралась на обед в кафе.

Он уже был там. Сидел и как ни в чем не бывало лопал бифштекс. Я тут с ума схожу, а он спокоен, и аппетит отменный. Раздумывая об этом, я гребла на поднос все подряд, машинально расплатилась и уселась за ближайший столик.

— Ого, Саша! — Услышала я рядом голос Игоря. — А как же фигура?

Я посмотрела на стол и не поверила своим глазам: салат из капусты, «оливье», борщ, отбивная, стакан сметаны (которую я не ем!), серого цвета творожная масса, чай и пирожное. Все это победно глядело на меня с синего подноса и, как мне казалось, издевалось надо мной. Я почувствовала, что краснею.

— Это я девочкам, — быстро проговорила я и, схватив несчастный поднос, со всех ног бросилась к офису.

«Зря я, ох, зря я вышла!» — пронеслось у меня в голове. Руки у меня тряслись, и мне никак не удавалось одной рукой открыть тяжелую входную дверь, а другой при этом ровно удерживать поднос. Стакан со сметаной улегся набок, и густая белая масса полилась прямо на отбивную, горячий чай пролился на воздушное пирожное, оно сникло, как снежная баба в оттепель, борщ расплескался на весь поднос, а мне захотелось плакать. Внезапно дверь поддалась, а поднос перестал трястись, потому что мне помогали его руки. Я поняла это, еще не видя его. Я, как животное, учуяла его по запаху. Меня затрясло, и поднос упал бы, не удержи его Вадим.

— Давай я, — сказал он. — Чего ты так рванула? Меня испугалась?

Я не ответила и не повернулась к нему. Мне казалось, что весь офис смотрит на нас из окон кафе, и я не могла совладать со своим лицом.

— Верните все это в кафе, — прошептала я и юркнула за дверь.

Боже мой! Так глупо я себя еще никогда не вела! Я заперлась на ключ в кабинете и расплакалась. Где моя стая летучих обезьян? Улететь бы с ними далеко-далеко, от стыда подальше!

В этот день мне было не до работы. Я просидела весь день в запертом кабинете и покинула его поздно вечером, когда все уже ушли. Я тихо прошла по темному коридору, слушая шарканье швабры нашей уборщицы, миновала директорский кабинет и уже взялась за дверную ручку, как дверь у меня за спиной распахнулась и голос Вадима четко произнес:

— Александра Сергеевна, зайдите ко мне.

Я никогда не воровала, но в этот миг почувствовала себя, как вор, уличенный в похищении пирожков из столовой. Я внутренне съежилась, сжалась. Мне захотелось, как страусу, спрятать свою глупую голову в песок. Никогда еще мое хваленое самообладание не ставило мне такой подножки. Повернувшись, я поплелась в его кабинет. Не поднимая глаз, уселась за стол и положила руки перед собой.

— Александра Сергеевна! — Голос его звучал ровно и серьезно. — Что с вами происходит?

Я подняла глаза и увидела не мужчину моих грез, а своего начальника: спокойного и уверенного в себе. Мне стало легче.

— Мне очень неловко, оттого что вам пришлось увидеть меня в таком состоянии, — ляпнула я первое, что пришло на ум.

Он чуть усмехнулся и посмотрел на свои руки.

— Это ведь вечеринка, чего не бывает. Вы меня опять удивляете, Саша! Такая здравомыслящая деловая женщина, а расстраиваетесь по пустякам! Мало ли, что происходит во время пьянки!

Он говорил гадости. Получалось, что двое пьяных сдуру целовались. Но я знала, что он так не думает и знает, что я знаю, что он так не думает.

— У меня к вам дело, — сменил он тему и стал говорить о предстоящих планах, в которые входил еще один контракт с зарубежными партнерами, что было для нас новостью. Вернее, мы с Геной планировали это, но я не знала, что Вадим в курсе дела и даже успел подготовить почву. Разговаривая о делах, я отвлеклась и успокоилась. Теперь я могла смотреть Вадиму в глаза и не ощущала прежней скованности.

— Я рад, что мы все обсудили и пришли к единому мнению, — в завершение сказал Вадим и улыбнулся. — Завтра поработаем над окончательным вариантом, и через два дня надо лететь в Лондон. Принесите завтра свой загранпаспорт. Нужно заказать билеты и гостиницу.

Услышав про гостиницу, я занервничала, и мои мысли понеслись совсем в ином направлении.

— На первую встречу вы можете полететь и без меня. Вы прекрасно подготовились и, я уверена, справитесь сами. Нечего зря тратить деньги фирмы…

— Здесь я решаю, на что стоит тратить деньги, а на что — нет, — отрезал он, нахмурившись. — Саша, — вздохнул он. — Перестаньте меня бояться. Это чисто деловая поездка. Хотите, я вам расписку дам, что не буду грязно вас домогаться, даже когда выпью, — с улыбкой закончил он. — Поймите, мне действительно необходима ваша помощь. Вы же согласились помочь нашим партнерам, а поддержать собственного директора не хотите. — Он усмехнулся и пристально посмотрел на меня. — Ну что, договорились?

Что мне оставалось делать? Эх, знал бы он, что не его я боялась…

В Лондоне все прошло отлично. Погода стояла великолепная, лучше, чем у нас, — теплый мягкий сентябрь без сюрпризов. Никакого пресловутого смога над Лондоном я не заметила, вот тебе и туманный Альбион. Встреча прошла гладко, мы хорошо подготовились и достигли предварительной договоренности по основным вопросам. Сейчас это было главное. В Лондоне мы пробыли всего три дня, но подышать его воздухом и прогуляться по известным всему миру местам успели. Вернее, я успела, так как Вадим был здесь не впервые. Когда нам удавалось выкроить немного времени, он спрашивал меня, что бы я хотела посмотреть, и мы немедленно отправлялись туда. Чего я могла желать посмотреть? В своих познаниях о достопримечательностях Лондона я руководствовалась учебной темой по английскому языку «Лондон — столица Великобритании», поэтому помнила только Тауэр, Вестминстерское аббатство, Биг Бен и Трафальгарскую площадь. Темза меня не впечатлила, а Гайд-парк оказался большим зеленым газоном с одинокими, кое-где стоящими деревьями. Но мне все равно понравилось. Я так редко выезжаю даже просто из города, что любое путешествие для меня — уже событие. Тем более — Лондон!

Вадим хорошо ориентировался и прекрасно говорил по-английски. Я вспомнила, он рассказывал, что несколько лет жил за границей. Я тоже неплохо владею языком, все же закончила спецшколу, правда, не особенно усердствовала, но этот предмет мне всегда давался легко. Оказалось, что он говорит и по-немецки, и по-польски. Вот тебе и Орангутанг! Вообще это была приятная поездка. То, что Вадим все время был рядом, не напрягало, как я боялась, а наоборот — успокаивало. Я чувствовала себя уютно и защищенно, как за каменной стеной. Интересно, почему от него ушла жена? Этот вопрос вертелся у меня на языке, но ответ на него я получила не спрашивая.

Мы сидели в уютном пабе. Вадим пил пиво, а я — аперитив. Рядом на столике лежал журнал, забытый кем-то из посетителей. Я взяла его посмотреть. Это был немецкий журнал мод. Мы разговаривали, я листала страницы, как вдруг Вадим заинтересованно повернул его к себе. На странице высокая и худая, как все манекенщицы, девушка демонстрировала белый деловой костюм.

— Нравится? — улыбнулась я. — Вы предпочитаете брюнеток? (Модель была черноволосой и кареглазой.)

— Это моя жена, — сказал Вадим.

Так и сказал: «моя жена», а не «моя бывшая жена». Я почувствовала укол ревности. Конечно, такую женщину трудно забыть. Я внимательно всмотрелась в фото. Красивая, самоуверенная, но все же холодная, успокаивала я себя.

Вадим молча пил пиво и смотрел в окно, где лондонская ночь сверкала городскими огнями.

— Очень красивая, — наконец решилась я прервать молчание. — Она — манекенщица?

— Сейчас — да.

— А раньше?

— Раньше была спортсменкой. Мы познакомились на сборах. Потом в составе нашей делегации выступали на Олимпийских играх.

— Вы призер Олимпийских игр?

— Да, бронзовый. А Лариса (он впервые назвал жену по имени) метила на серебро, но заняла только пятое место. Расстроилась тогда — ужас! — Он умолк на минуту, и взгляд его блуждал далеко, в той жизни, где были Лариса и их любовь. Его словно прорвало, он говорил и не мог остановиться. Мне пришло в голову, что, наверное, он рассказывает об этом впервые за много лет. Он смотрел на меня, но меня не видел. А я слушала, и его боль была моей болью.

Лариса занималась художественной гимнастикой и сразу покорила сердце Вадима своей красотой. Высокая, стройная, с точеной фигурой и выразительными глазами, она не могла остаться незамеченной. Мальчишки ей прохода не давали, Вадим молча страдал. Прошло полгода, прежде чем она заметила его немое обожание и обратила на него внимание. После неудачи на Олимпийских играх она решила бросить родной спорт и поработать в Германии. Вадим уехал с ней. Они стали жить вместе, потом поженились. Это было самое счастливое время для Вадима. Он любил! А то, что любимая женщина не отвечала ему такими же пылкими чувствами, он первое время даже не замечал. Гроза разразилась, когда Лариса забеременела. Рожать никак не входило в ее планы, и ему стоило невероятных усилий и ухищрений удержать ее от аборта. Они вернулись домой, где и родилась Настя, а через месяц Лариса уехала в Германию. Ей предложили работу модели в престижном журнале. Он не смог ее удержать. Да и не хотел. Этот месяц был сущим адом. Мало того, что она категорически отказалась кормить малышку и занималась исключительно своей фигурой и внешностью, она не хотела даже подходить к ребенку. «Это была твоя грандиозная идея! Ты мне что твердил: «Только роди»? Вот я тебе и родила. А теперь, будь добр, оставь меня в покое», — говорила она.

Девочка была такая маленькая, беспомощная, она плохо прибавляла в весе. Вадим находился с ней и днем и ночью: кормил, гулял с ней, пеленал. Ему было так бесконечно жаль ее, свою маленькую дочку, которой так откровенно пренебрегает мать, что любовь к Ларисе стала медленно проникаться отвращением. Он даже испытал облегчение, когда она уехала.

В модельном бизнесе у нее все наладилось. Она изредка звонила им, спрашивала о дочке, но больше для приличия, чем из интереса. Вадим растил дочь сам. Деньги у него были вложены в фирму друга и приносили хороший доход, но бизнес требует серьезного отношения, и, когда Насте исполнилось пять месяцев, он поручил ее няне. После работы он мчался домой к дочке и каждый день находил что-то новое: слово, движение, улыбку. Это было так интересно — наблюдать, как растет это маленькое, родное тебе существо. Как Лариса не понимает этого счастья? А Лариса появилась всего два раза. Первый раз проездом, на один день, Насте уже исполнился год. А второй — на две недели, когда дочери было полтора года.

Вадим готовился к ее приезду. Он так хотел дать своей дочке маму, что забыл обо всех обидах. Сначала все шло хорошо. Лариса была весела, довольна, она соскучилась, была нежна и ласкова и с Вадимом, и с дочкой. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Наконец-то он видел Настю на руках у матери. Наконец-то ребенок понял, что такое живая мама, а не на картинке. Неделю он провел дома, отпустив няню, чтобы никто не мешал им. Они вместе гуляли, ездили за город, ходили в гости к родственникам и знакомым. Вадиму уже казалось, что все восстановилось, возродилась семья. И хотя Ларису ребенок явно немного тяготил, он понимал, что это из-за долгой разлуки. Дети требуют много терпения и сил, Лариса же просто еще не привыкла. Через неделю он вышел на работу, решив, что непременно уговорит жену оставить Германию. Хочет быть моделью — пусть будет здесь, ее с руками оторвут, он узнавал!

На третий день работы Вадим вернулся пораньше и, открывая дверь, услышал плач Насти. Он влетел в комнату. Девочка сидела посреди комнаты на полу, возле нее валялся опрокинутый стаканчик с йогуртом. Настя вся перемазалась и, держа в руке ложечку, кричала.

Лариса лежала на диване и курила.

Вадим подхватил плачущего ребенка и накинулся на жену.

— Ты что, с ума сошла! Куришь! А Настю на пол бросила!

— Достала она меня. Есть не хочет, орет, как белуга, — зло бросила Лариса.

— У нее коренные зубки режутся, ты ведь слышала, что доктор сказал. Дети тогда капризничают. Нужно же иметь терпение!

— Вот именно! — вскочила она с дивана и швырнула окурок на ковер. — А у меня его нет. Понимаешь, нет! — кричала она. — Как вы меня достали! Видеть вас не могу!

— Зачем же тогда приехала?

— Да мать донимала: «Такой муж, ребенок! Ты хоть бы посмотрела». Ну вот, я посмотрела! И что? Не мое все это! Не могу я так жить!

— Как «так»? — попробовал утихомирить ее Вадим. — Лариса, очнись. Ты моя жена, я тебя люблю, у нас дочка.

— Да не люблю я тебя! Никогда не любила! И она мне не нужна.

— Что ты говоришь? А как же наши письма, встречи, наши ночи, планы?

Жена смерила его презрительным взглядом:

— Ты на себя в зеркало смотрел? Что там любить? Обезьяна лохматая! И этот обезьяныш только твой, моя дочь не может быть такой уродливой.

После этих его слов мне стало стыдно, будто я своими мыслями так же обидела их. А Вадим замолчал, словно внутри лопнула пружина. Это был наш второй вечер в Лондоне. Мы шли пешком в гостиницу, каждый думал о своем, и мне было так жаль его, что я сделала бы все, только бы утешить его. Но он был спокоен, даже строг. Пожелал мне спокойной ночи и ушел в свой номер.

Вадим выдал мне сумасшедшие командировочные. Я не стала возражать — хочет человек бросаться деньгами — пожалуйста! Если бы у нас что-то было, как с Алексеем, тогда это было бы оскорбление, а так… Я накупила кучу разных вещей, хотя цены в Лондоне просто запредельные. Но настоящий английский деловой костюм я приобрела и, разумеется, сувениры для родных и друзей. Последним я купила брелок себе на счастье — маленькая черная кожаная обезьянка мне так понравилась, что я не смогла устоять. Весь перелет я украдкой открывала сумочку и поглядывала на нее, стараясь, чтобы Вадим не заметил. После нашего разговора он был угрюм, и я боялась, что вид моего брелка может вызвать неадекватную реакцию, не объяснять же ему, что я тоже обезьяна. Что такое я говорю! Я хотела сказать: только я и есть обезьяна, по гороскопу, конечно. И это мой талисман.

Неделю ко мне ходили гости и расспрашивали о поездке. Вот что значит сказать одной-единственной подруге! Подарки все разошлись, шотландское виски, «Мартель» и «Шеридан», купленные в Дьюти Фри, выпиты, и я смогла передохнуть.

Вадим снова уехал в командировку, оставив дела на меня, так что хочешь не хочешь, а приходилось быть директором. Хорошо еще, что меня всерьез никто не воспринимал, считали, что я выполняю распоряжения шефа, поэтому не спорили, и даже если чем-то были недовольны, не возражали. Пользуясь этим, я внесла некоторые изменения в рабочий распорядок. К примеру, теперь все начальники отделов составляли письменный отчет к совещанию, а не докладывали устно, что позволяло некоторым работать в расслабленном режиме. Я дала больше полномочий людям инициативным и творческим, несмотря на то что иные работали у нас меньше года, и прижала тех, кто полагал, что длительное пребывание в фирме дает им явные преимущества. Это давно следовало бы сделать, но Гена ушел, а Вадим не знал всего. И теперь я проводила свои решения как распоряжения вышестоящего начальства, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что директор пока о них не знал. Я была уверена, что смогу убедить его. Пожалуй, Танечка была права, он точно ко мне неравнодушен. О любви речь не шла, но он мне симпатизирует и моему мнению доверяет. Сложный и противоречивый человек, но я чувствовала, что мы сработаемся. А на инцидент на вечеринке не стоит обращать внимания, просто в последнее время я стала впечатлительной. То Алексей, то Вадим. Наверное, это предчувствие любви. Как там, у Блока, кажется:

Вадим позвонил три дня спустя и сказал, что Настя заболела, а дела вынуждают его задержаться, и попросил меня навестить ее.

«Какая в этом необходимость?» — думала я по дороге. Машина плавно неслась по шоссе, из динамиков на весь салон заливалась Уитни Хьюстон, обещая по-английски всегда кого-то там любить. Рядом с девочкой няня или домработница, а скорее, и та и другая, врач семейный каждый день, наверное, приезжает, чего еще и мне туда тащиться! Но Вадим облек меня своим непонятным доверием, не могла же я его разочаровать, даже если я и устала после рабочего дня и мне хотелось только полежать дома перед телевизором.

Итак, я купила торт и поехала к Насте. Медовые сентябрьские лучи солнца едва просачивались сквозь листву высоких деревьев, когда я подъехала к дому. Охранник, он же садовник, высокий хромой мужчина в военной форме (наверное, бывший афганец), открыл мне ворота. Кроме него, к моему удивлению, с Настей находилась только медсестра. Домработница и гувернантка сегодня ночевали в городе.

— Домработница здесь никогда не ночует, — шепотом объясняла мне Олечка, молоденькая и хорошенькая медсестричка, ухаживавшая за девочкой. — А Светлану Павловну отпустили на время болезни, она же вроде как учитель, а как тут учить.

Настя спала, разметав слипшиеся от пота волосы, дыхание ее было чуть учащенным, но температура уже спадала.

— Это плохо, — ответила я тоже шепотом. — Дом большой, а девочка одна, ей лучше было бы в городе.

— Вадим Андреевич не любит оставлять дочку в городе, когда его нет. Тут и охрана, и доктор живет по соседству.

— А вы с ним работаете?

— Да, в его больнице. У него частная клиника.

Чтобы не разбудить Настю, мы вышли в соседнюю комнату, которая, видимо, задумывалась как небольшой кабинет с библиотекой. То, что комната была смежной с Настиной спальней, указывало на то, что именно здесь она занималась.

Оля, беленькая, хлопотливая, в беленьком же халатике, принесла мне чаю с бутербродами и тихонько поведала историю Настиной болезни, постоянно прислушиваясь к шумам из соседней комнаты.

— Светлана Павловна обычно всегда рядом с Настей, только Настя ее не любит, я заметила, — делилась она со мной своими наблюдениями. — А когда она заболела, Светлана Павловна позвонила Вадиму Андреевичу и говорит: мне домой надо и иммунитет у меня ослабленный, мне инфекцию подцепить нельзя. А какая тут инфекция? Простуда обычная — и все. У меня грудной, и то не боюсь.

— У тебя ребенок? — удивилась я.

— Да, мальчик, полгода.

— И ты такого кроху одного оставила!

— Зачем одного? С дедом. А что делать? У меня родители — пенсионеры, мать почти не встает. Лекарства — купи, памперсы — купи, а работаю я одна.

— А муж?

— Был да сплыл, — невесело усмехнулась Оля. — Мне еще повезло, что в частную клинику взяли — зарплата неплохая, но на такую ораву все равно не хватает. Илья Петрович, наш врач, знает, что мне деньги нужны, вот и предлагает меня в сиделки. Если с Настей что-то случается, уколы нужны, уход, — я всегда здесь. Вадим Андреевич хорошо платит.

— Сына давно не видела? — спросила я, уже придумав себе головную боль.

— Как только Настя заболела. — Оля сидела на краешке кресла, готовая подняться по первому звуку, такая маленькая, чистенькая, как фарфоровая куколка.

Какая же должна быть у тебя жизнь, девочка, если ты бросаешь своего малыша, в надежде заработать лишнюю копейку!

— Вот что, Оля. Отправляйся-ка ты к ребенку…

— Нет, что вы, — запротестовала та, — я не могу.

— Очень даже можешь. Я тебя подменю. Покажи, где лекарства, что нужно давать и когда. И оставь телефон врача. Ты говоришь, он живет рядом?

— Да, в этом поселке, в конце улицы. Вы проезжали его дом — под красной черепицей, с башенками. Только я не могу. Спасибо, конечно. Но у меня почасовая оплата.

— Ты все получишь. Я тебя не выдам, — улыбнулась я. — И Настя, надеюсь, тоже.

— Нет, Настя, не выдаст, — несмело улыбнулась Оля. — Но это так неудобно.

— Неудобно бросать своих детей ради денег. — И желая смягчить резкость своих слов, я погладила ее по плечу. — Езжай, Оля. Утром жду тебя.

— Спасибо, — прошептала со слезами Олечка, — я побегу, скоро будет маршрутка.

Я еще налила себе чаю, но не успела сделать и пару глотков, как в соседней комнате раздался шорох. Я открыла дверь. Настя в пижаме сидела на кровати. Бледно-голубой светильник в виде аквариума с золотыми рыбками красиво и мягко освещал комнату.

— Привет. Как ты? — улыбнувшись, спросила я.

— Хорошо, — немного хрипло ответила Настя.

— Чаю хочешь?

— Хочу.

— А торт?

— И торт.

Я заставила Настю вернуться в постель, установила на кровати маленький столик, предназначенный именно для еды в полулежачем положении. Такие столики я видела только в кино. Почему-то ни у кого из моих знакомых не было постельного столика, хотя, в общем-то, обычная вещь и сделать проще простого. Я решила, что теперь непременно закажу себе такой.

Я налила чай в две большие чашки и отрезала нам по внушительному куску торта. Настя пригласила меня сесть к ней на кровать. Мы стали пить чай и разговаривать. Кровать у Насти была большая, двуспальная, и я подумала, что ей, наверное, неуютно одной на этом огромном ложе. Такой небольшой девочке и постель нужна соответствующая, по размеру, мягкая и уютная, а тут такой жесткий матрац.

Мы говорили о всяких пустяках, но Настя смотрела на меня с одобрением и даже с уважением.

— Я слышала, как ты отправляла Олю, — наконец не выдержала она. — Ты молодец, а я даже ни разу не спросила ее о ребенке. Я скажу папе, чтобы он не заставлял ее у нас работать.

— Оле нужны деньги. И если твой папа перестанет ее приглашать, когда ты болеешь, у нее не будет на что кормить своего сына.

Настя подумала и кивнула.

— Правильно. Я лучше попрошу больше платить ей! — Она снова на минуту замолчала и добавила: — Еще я слышала, как ты сказала, что нельзя бросать детей ради денег.

— Настя, подслушивать нехорошо, — погрозила я пальцем. — Все так, но у этой бедной Оли просто нет выбора. Она одна растит сына.

— Меня мама бросила тоже из-за денег, — вдруг жестко сказала Настя. — Только деньги были нужны ей.

Я ничего не спросила, лишь украдкой посмотрела не ее лицо, слабо освещенное светом ночника, — глаза ее были полны недетской боли.

— Она нас бросила. Меня и папу, — глухо продолжала она, словно не замечая моего присутствия. Так говорил Вадим о жене, там в Лондоне. — Мой папа — очень хороший, очень добрый, может, я плохая, но ведь я была маленькая и ничего не помню. Бабушка мне рассказывала по секрету от папы, что мама ушла потому, что мы ей не подходим. Она очень красивая, моя мама, ее для журналов снимают, а мы с папой — некрасивые. Бабушка говорит, она назвала папу гориллой! — Губы девочки задрожали от сдерживаемой обиды. — Как ты думаешь, почему она так сказала?

— Так называют крупных мужчин, — попыталась найти я ответ. — Горилла — это самая большая и красивая обезьяна.

— Но ведь обезьяна!

— Ну и что? Я тоже — обезьяна! Я родилась в год обезьяны! И все мои одноклассники — обезьяны! Знаешь, как меня папа в детстве называл? Макакашенок!

— Он называл тебя так из любви, а она папу — из нелюбви, — возразила Настя. — Пусть я страшная, но папа мой — красивый!

— Конечно, красивый, — подтвердила я. — Он очень привлекательный мужчина.

Настя испытующе посмотрела на меня:

— Он тебе нравится?

— Нравится…

Настя поставила пустую чашку и вытянулась под одеялом.

— Это хорошо. Ты ему тоже нравишься…

Я убрала посуду, померила Насте температуру и уселась в большое мягкое кресло у кровати.

— Оля здесь несет вахту?

— Да, а иногда спит на софе в той комнате, — указала она на маленький кабинет.

— Знаешь, я приму душ и, пожалуй, тоже лягу. Устала. Я ведь с работы. Температура у тебя нормальная, думаю, ночь пройдет спокойно, — сказала я. — Вот только, во что бы мне переодеться?

— Сейчас. — Настя схватилась и побежала босиком в соседнюю спальню, да так быстро, что я даже не успела ее остановить. — Вот. — Она протянула мне мужскую рубашку. — Она чистая.

— Так, для больной ты что-то больно резвая, а ну давай в постель!

— А я еще чаю хочу!

Я сделала Насте еще чашку чая и ушла в душ. Свой светло-серый брючный костюм я повесила на спинку стула, высушила феном волосы и появилась в детской во фланелевой рубашке Вадима. Девочка лежала, открыв глаза, и улыбнулась моему появлению. Я нашла чистое постельное белье и постелила себе на софе. Потом погасила свет, оставив одну дежурную лампочку в коридоре, с наслаждением вытянулась и лежала, глядя в потолок. Сон не шел. Я вообще плохо сплю в чужих домах. А тут еще рубашка Вадима. Она была чистой, но хранила его запах. Я вспомнила наш поцелуй на балконе в офисе, думать об этом было приятно и волнующе. И я лежала и думала.

— Саша? Ты спишь? — негромко позвала Настя.

Я оставила дверь между нами открытой. Сначала я решила притвориться спящей, но потом ответила:

— Нет.

— Я тоже не могу уснуть. Полежи со мной.

Это было так по-детски. Маленькой я часто просила папу полежать со мной рядом и отодвигалась на край своей узкой кровати. Я чуть помедлила и перебралась к Насте. Она так же услужливо, как я тогда, уступила мне большую часть огромной постели. Я стала ей рассказывать, как любила в детстве, когда папа читал мне сказки или пересказывал их в темноте. Как я сама любила их сочинять, особенно всякие истории про стаю летучих обезьян. Эти истории были бесконечные, в них моя стая спасала детей из огня, зайцев от наводнения и летала на Луну. Она не имела ничего общего со стаей злой Гимгены, хотя и была родом оттуда. Я рассказывала Насте эти полузабытые истории полночи, а некоторые сочиняла заново, щупая ее влажный лобик. Девочка прильнула ко мне. И следа не осталась от той вертлявой мартышки, с которой я познакомилась в первую нашу встречу, как не осталось в моей стае летучих обезьян слуг старой колдуньи…

Когда я проснулась, было уже позднее утро. Яркое и теплое осеннее солнце заливало всю комнату. Настя спала, доверчиво положив голову мне на плечо. Губами я потрогала ее лоб. Он был немного влажен, но не горяч, и я потихоньку высвободилась из ее объятий.

Услышав звуки голосов, я спустилась по лестнице на первый этаж. На кухне гремели посудой, значит, домработница уже здесь. Оля в белом халате сидела в столовой и разбирала сумку.

— Оля?

— Доброе утро, Саша, — повернулась она ко мне с приветливой улыбкой. — Я принесла травы. Сделаю Насте отвар.

— Который час?

— Половина десятого.

— Ты только приехала?

— Нет, что вы! Я в восемь была здесь.

— Ну что же ты не разбудила меня? — укоризненно покачала я головой. — Я ведь на работу опоздала.

— Вадим Андреевич не велел.

— Как Вадим Андреевич? Он же за границей!

— Он ночью прилетел. Я прихожу, а он уже здесь. Сидит, пьет кофе. Я рассказала, как все было. Что вы меня отпустили. И что вас надо разбудить на работу. А он говорит: «Не буди. Я сам на работу поеду, а Саше передай, что сегодня у нее выходной».

Никакого выходного, понятное дело, я себе не устраивала. Мы позавтракали все вместе, с Олей и Настей, которая выглядела совершенно выздоровевшей и наотрез отказалась есть в постели.

На работе я Вадима не застала, он уехал в банк, а когда вернулся, я отправилась на встречу, оттуда сразу домой. В этот вечер я легла спать пораньше, и во сне мне казалось, что лохматая голова Насти лежит на моем плече…

На этой неделе мне пришлось только пару раз столкнуться с Вадимом. Он все время уезжал куда-то, и застать его на месте было просто невозможно. Первый раз я увидела его во время обеда. Он уже убегал, когда я зашла в наше кафе. Подошел, поздоровался, поблагодарил за Настю и ретировался. Нет, все правильно, вежливо, но как-то на бегу. Неужели трудно было выкроить для меня хотя бы минут десять? Не знаю почему, но настроение у меня упало. Конечно, ни на что особенное я не претендовала, но все-таки привыкла к его вниманию и воспринимала это внимание как ухаживание. Ну и дура! Все они одинаковые. У одного — сделка, у другого — дочка. А я только средство для достижения цели. Я расстроилась, но надеялась в глубине души, что Вадим избегает меня намеренно, значит — все не так просто.

Однако главный сюрприз ждал меня в конце недели. После обеда должно было состояться совещание начальников отделов. Такие совещания проходили обычно раз в месяц и на них, кроме руководителей отделов, присутствовали я, главбух и Танечка. Накануне собрания Вадим зашел ко мне в кабинет и попросил секретаря принести кофе. Я поняла, что разговор предстоит серьезный.

— Саша, — начал Вадим, как только дверь за Танечкой закрылась. — Хочу с вами посоветоваться.

Я всем видом продемонстрировала готовность, то есть склонила голову набок и подняла брови (я ведь говорила, что я обезьяна и для всякой ситуации у меня своя мина).

Он чуть улыбнулся и продолжил:

— Дело в том, что мне придется передать управление компанией в другие руки.

У меня упало сердце.

— Но вы же не хотите снова нас продать? — с надеждой спросила я.

— В данном случае я хочу поставить управляющего. Директора.

— А чем вызвана такая необходимость?

— Вы, Сашенька, наверное, заметили, что последнее время меня практически нет на рабочем месте, а это не дело. Нельзя управлять предприятием, приезжая на час в неделю и бесконечно требовать, чтобы вы работали за меня.

— У вас нет времени для нашей фирмы?

— В общем, да. Появилась одна тема, очень интересная для меня, и я хочу заниматься ею. Отсюда вопрос, как говаривал Жиглов… Сашенька, чья кандидатура лучше: Игоря или Валентинова?

Я на минуту задумалась. Понятно, что мне было неприятно, но ответ-то нужно дать по существу.

— Думаю, Валентинова, — ответила я. — Однако нужен срок, чтобы в этом убедиться.

— Ну, это ясно, — согласился Вадим и встал. — Спасибо, Саша. Вы всегда можете дать дельный совет. И вообще — на вас можно положиться. — Он пожал мне руку своими лапищами и ушел.

А через час на совещании объявил о назначении Валентинова директором.

После совещания я ушла в свой кабинет. Настроение было подавленное. С другой стороны, чего я хотела? Он предлагал мне это место — я отказалась и свой отказ обосновала. Еще и кандидатуру Сергея ему подкинула — расхваливала во время новоселья! Вот и получила! Хотя мог бы опять предложить. Сейчас бы я не отказалась. И директором была бы не хуже Валентинова! Пусть бы и сидела в офисе от зари до зари!

Как он мог меня так обидеть! А я еще, балда, считала, что нравлюсь ему! А он — раз!

«— По-вашему, маркиз приятней, чем мой кузен?

— Приятней, да.

— Его и выберу. Ступайте его поздравить от меня».

Да, теперь мне, как Теодоро, нужно только смириться с существующим положением.

В мой кабинет ворвались Инна и Танечка. Таня захватила три чашки кофе, наверное, для маскировки.

— Саша, что происходит? — округлила глаза Инна.

Инна — пышная блондинка средних лет, обремененная двумя детьми и мужем, но всегда энергичная и толковая. Пришла к нам без образования, потом окончила курсы бухгалтеров, поднаторела в помощниках у Наташи, а теперь — главбух и экономист с дипломом.

— Ничего не понимаю! — подхватила Танечка. — Я думала, назначат тебя!

— При чем здесь Валентинов? — Инна пожала плечами. — Ты же все время выполняла обязанности директора? Не пойму я Вадима Андреевича.

— Я тоже. — Таня была просто возмущена. — С этими мужчинами всегда так. То он ухаживает за тобой так, что все уже шепчутся… То назначает Валентинова…

— Кто шепчется? — обеспокоилась я.

— Ну, есть слухи, — сказала Инна, — что у вас роман. Кто-то там где-то в ресторане вас видел, кто-то что-то слышал. Сплетни, одним словом.

— А теперь получается, поматросил, да и бросил. — Танечка явно была обижена за весь женский род. — Я так надеялась, что он тебя поставит. Был бы у нас женский руководящий состав. А теперь? Какой еще директор получится из Валентинова!

— Нормальный. Это я посоветовала Вадиму поставить его.

— Ты что?

— А что? Сергей справится.

— А тебе он не предлагал?

— Предлагал. Давно уже. Я отказалась. Ну что ты так смотришь на меня, Инна? Да, отказалась. Директором должен быть мужчина, чтобы в строгости народ держать. А меня и мое место вполне устраивает, да и разница в деньгах небольшая.

— Разница в деньгах как раз очень приличная, — поджала губы Инна. — Но, если ты сама отказалась…

— А ты хотела, чтобы все сейчас зашептались с удвоенной силой: вот, мол, назначил свою любовницу!

— Ну, если ты хотела закрыть всем рты, то, считай, тебе это удалось.

Девчонки ушли от меня обиженные, словно я не оправдала их надежд. А что мне было сказать? Что, когда я отказывалась от этого места, Вадим для меня был не директором, а влюбленным мужчиной, а от влюбленного мужчины ждут совсем других предложений?

Потом прибежал Валентинов с благодарностями и заверениями в вечной дружбе и преданности — Вадим сказал ему, что назначение его — с моей подачи. Если Сергей и был удивлен моим поступком, то виду не подал. Обещал важных решений не принимать, не посоветовавшись со мной, но, думаю, это он поначалу.

На выходные я уехала к подруге на дачу, чтобы отвлечься от всего связанного с работой…

Работать с Валентиновым в качестве директора оказалось гораздо интереснее, чем я предполагала. Он был неистощим на всякие новые идеи, а мне такая страсть к новшествам была близка. Теперь мы до поздней ночи обсуждали разные проекты и изменения в работе фирмы, бегали друг к другу в кабинет по сто раз на дню и даже за обедом устраивали совещания. Обычно к нам подсаживался еще и Паша, а иногда — Инна. Фонтан созидательной энергии, бьющий из Сергея, захватывал всех. Вот что значит облечь человека доверием! Я уже не жалела, что отказалась от должности в его пользу, но на Вадима обиду затаила. Хотя, что ему мои обиды! Пропал совсем, ни слуху ни духу.

А Настя звонила. Я оставила ей свой телефон, и теперь она время от времени названивала. Так что, в общем, я знала, что Вадим много работает, приходит поздно, что Светлана Павловна раздражает Настю, хотя по английскому, благодаря их занятиям, Настя стала лучшей в классе. Что в саду все листики стали желто-красные, что Настя берет уроки верховой езды и ее коня зовут Фунтик, он добрый, но гордый.

Сентябрь уступил место октябрю, но такому же теплому и солнечному. На работе было интересно и ново, но в душе образовалась небольшая воронка, пустота, на дне которой были воспоминания о Вадиме. Наверное, поэтому мне нравилось болтать с Настей по телефону, и когда она попросила меня поездить с ней по магазинам в выходной, я согласилась. Она заехала за мной на машине. За рулем большого черного джипа сидел шофер, рядом с ним — охранник, а мы с Настей устроились на заднем сиденье.

— Что ты хочешь купить? — спросила я.

— Не знаю, Саша. Я хочу изменить свой имидж, — по-взрослому ответила она. — Может, прическу сделать другую?

Я посмотрела на лохматую голову Насти и согласилась.

— Давай начнем с прически.

В этот день я ощущала себя немножко Пигмалионом. На моих глазах происходило волшебное превращение лягушки в царевну. Каштановые волосы Насти прекрасно смотрелись в модной, не очень короткой стрижке. Она открывала тонкую и нежную шею и делала лицо круглее и миловиднее. Вместо широких джинсов и мешковатых платьев я выбрала для нее облегающие брючки, яркий в полоску джемпер, пару модных футболок, две юбки: джинсовую мини и розовую в складочках, и, естественно, два нарядных платья на выход, летнее и поплотнее. Весь этот гардероб стоил целое состояние, думаю, я не смогла бы столько оставить за один раз в магазине. Но у Насти ограничений не было. Охранник расплачивался кредитной картой Вадима, и мы оторвались по полной! Накупили кучу обуви, от тапочек до сапог, на все случаи жизни и под каждый наряд, и завершили наш шоп-тур в ресторане.

Настя чинно сидела за столиком, торжественная, нарядная, и аккуратно ела. Я обратила внимание на то, что ест она точно так же, как и Вадим — быстро, но красиво.

Мы расправились со вторым и с удовольствием поглощали мороженое, болтая обо всем подряд, когда Настя вдруг остановилась и с сожалением посмотрела на меня.

— И почему папа никогда не приводил такую?

— Какую «такую»?

— Такую, как ты.

— А что, многих приводил? — улыбнулась я, хотя сердце предательски заныло.

— Ну, он несколько раз хотел жениться. Приводил их знакомиться со мной…

— И ты, конечно же, всех отвергла?

— Видела бы ты их! Врушки, сюсюкающие куклы! У каждой на лбу написано: «Хочу замуж за богатого».

— А может, они любили твоего папу?

— Любили-любили! Он ведь богат!

— Ты несправедлива, Настя. Получается, кого бы папа ни привел, ты любую обвинишь в корысти.

— Тебя бы не обвинила.

— Ты невозможна! Не может же твой папа жениться на мне, только чтобы тебе угодить!

— Очень даже может!

— Глупая ты, Настя. Выходит, все эти «куклы» лишь потому не подошли, что начали не с того боку. Им надо было для начала с тобой подружиться — и папа у них в кармане. Так что ли?

Настя не нашлась, что возразить, и недовольно засопела.

— Ты уже большая девочка, — назидательно сказала я, — и должна понимать: то, что хорошо тебе, не обязательно хорошо для папы. Ну, женится он по твоему выбору, а будет ли он счастлив? И будет ли счастлива его жена, понимая, что женился он, только чтобы порадовать дочку? А сам станет по вечерам встречаться с какой-нибудь «куклой», которую он любит.

— Папа не станет, — угрюмо пробормотала девочка нехотя, но, видимо, соглашаясь с моими словами.

— Давай договоримся, Настя, — приподняла я за подбородок ее надутое личико, — что ты не будешь давить на папу и требовать, чтобы он делал так, как хочется тебе. Мне будет очень неприятно, если он вдруг внезапно захочет на мне жениться, тем более что я ему откажу и уже тем обижу.

— Почему откажешь? — жалко заглянула мне в глаза Настя, и губы ее уже задрожали в преувеличенно обиженной гримаске.

— Настя, не кривляйся, как обезьяна!

— Ты тоже кривляешься!

— Знаю! Вот и не бери дурного примера! Не будь эгоисткой, детка, — сбавила я тон, видя, что Настя и вправду сейчас заплачет. — Через каких-нибудь пять-шесть лет ты станешь взрослой, всерьез полюбишь и тебе будет очень неприятно, если кто-нибудь начнет вмешиваться в твои чувства. Обещай мне, что не станешь мешать папе жить своей жизнью.

— А ты будешь со мной дружить по-прежнему, если он женится? — начала сдаваться Настя.

— Конечно, буду. Что за вопросы, подружка?

Настя шмыгнула носом и, потянувшись через стол, поцеловала меня в щеку.

Для нашей фирмы наступила полоса обновления. Мы даже название изменили. Ну что такое «Олимп»? Пошло и избито. Теперь мы назывались «Олимп бизнес-групп», не Бог весть что, но все же осталось и старое имя, под которым мы себя уже зарекомендовали, и новое звучало более солидно. Мы начали сразу несколько новых проектов, и теперь все вечера я проводила на работе. Так было и в этот вечер.

Все уже разошлись. Оставались только я и Валентинов да еще охранник при входе. Мы рассматривали бумаги в директорском кабинете, для удобства встав коленями на стулья. Наклонившись над столом, так что наши головы почти соприкасались, мы разбирали проект по косточкам, горячо споря по некоторым вопросам. Оценивали все за и против, хохмили и подтрунивали друг над другом. Работать с Сергеем было одно удовольствие! Мы так шумели, что не сразу увидели вошедшего Вадима.

Заметив его, Сергей сразу подобрался и после рукопожатия стал вводить владельца нашей фирмы в курс дела. Я время от времени вносила уточнения или высказывала свою точку зрения, если была не согласна с формулировкой Сергея. Но по ходу нашего эмоционального повествования выражение лица Вадима становилось почему-то все более мрачным. Последние слова нашего бедного нового директора просто повисли в воздухе.

— Конечно, это пока только проект, и он нуждается в дальнейшей доработке…

Вадим сухо кивнул, взглядом дав понять, что разговор закончен. Валентинов неловко потоптался, собрал портфель и ушел. Я уже поняла, что Вадим хочет поговорить со мной, но тоже попрощалась и ушла к себе. Я убирала бумаги в стол, когда Вадим без стука зашел в мой кабинет и сел. Коротко глянув на него, я продолжала заниматься своими делами. Зачем он так с людьми! Сергей душу на работе выкладывает, а он пришел и одним взглядом пригвоздил человека к стенке.

— Ты поэтому предложила кандидатуру Валентинова? — спросил он, не глядя на меня.

— Что значит «поэтому»? — поджав губы, осведомилась я.

— Из личной симпатии.

Я подняла на него удивленные глаза. Что это? Первобытная вспышка ревности? Этого только не хватало! Я сдержала улыбку и мягко, как ребенку, объяснила:

— Естественно. Зачем бы я стала предлагать человека, мне не симпатичного?

— Дома тебя нельзя застать. На телефонные звонки не отвечаешь. Все в кабинете директора. Воркуете, как голубки, — проговорил он, по-прежнему глядя в стол.

Мне начинало все это надоедать.

— С чего это вдруг такие замечания и по какому праву?

Он не ответил. Я тоже молчала и держала паузу, насколько меня хватило. Наконец я взяла портфель и жакет и молча направилась к двери.

— Я могу тебя подвезти, — пронеслось вслед мне.

— Спасибо, я на машине…

Я поставила машину на стоянку, зашла в круглосуточный супермаркет за продуктами и, когда в темноте подходила к слабо освещенному парадному своего дома, меня окликнули:

— Саша!

Вадим стоял под моим домом и курил. Я никогда раньше не видела, чтобы он курил, и невольно замедлила шаг. Он выбросил окурок, подошел ко мне и взял мои сумки.

— Я хотел сказать тебе спасибо, за Настю.

— Не стоит. Что ты набросился на Сергея? Ты же сам его назначил! И работает он, между прочим, очень хорошо.

— Ты справилась бы лучше.

— Но ты меня не назначил.

— А хочешь, я подарю тебе фирму?

— Как это — подарю?

— Обыкновенно. Будешь сама владелицей. — Он явно подтрунивал надо мной. — И Валентинов твой разлюбезный будет рядом.

— Ты ревнуешь?

— А ты как думаешь?

— Что у тебя за манера отвечать вопросом на вопрос? — Я попыталась забрать свои сумки, но Вадим увернулся.

— Отдай! Я устала.

Вадим стоял совсем близко, такой большой, надежный. За ним как за каменной стеной. Лицо его оставалось в темноте, и я не видела выражения его глаз, когда он тихо заговорил.

— Знаешь, когда я прилетел тогда ночью, я зашел к Насте… Вы спали обнявшись. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Ничего лучшего я в жизни не видел. Единственное, чего не хватало на этой картине, это меня с вами рядом… — Он приблизился, и его дыхание шевелило волосы на моей голове, а его могучая шея, которую так и хотелось обвить руками, была совсем рядом.

— Можно я поднимусь к тебе?

Не знаю почему, но я вдруг поняла, что, если он зайдет сейчас в мою квартиру, это будет все! Все, как хочет эта малая обезьяна Настя и как, вполне возможно, хочу я сама, боясь признаться себе в этом. Я промычала что-то невразумительное, что-то вроде поздно-устала-пора спать.

— Я хочу только поговорить, — тихо сказал он, но я уже забрала сумки и быстро юркнула в подъезд.

В квартире я отдышалась, распаковала сумки, машинально выкладывая все в холодильник, а мыслями была там, внизу, с ним. Он стоял такой печальный, такой смирный и ждал меня. Я ведь знаю, что он хочет сказать. И он знает, что я знаю. И я хочу услышать это. Хочу и боюсь. А вдруг он поступит со мной, как Алексей? Опять тогда умирай от обиды и комплекса неполноценности. Вчера я прочла в журнале слова, принадлежащие какому-то старому актеру, о том, что комплекс неполноценности — очень хорошее качество, ибо способствует духовному росту человека. Я с этим совершенно не согласна. Что может произрастать из комплекса неполноценности, кроме дурных наклонностей? Я считаю, что двигателем может быть, скорее, ощущение собственного несовершенства, а это совсем не одно и то же.

Размышляя таким образом, я приняла душ, соорудила себе нехитрый ужин и, проглотив его, вышла на балкон покурить. Я глянула вниз и чуть не упала — Вадим был там. По-прежнему стоял, опираясь на бампер своей машины, и курил. Его массивную фигуру освещал свет из окон. Он сразу увидел меня. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я сверху, а он — снизу, стояли и смотрели. Я не видела выражения его лица, и он не мог видеть моего, но для меня это был самый откровенный поединок взглядов. Что-то сродни задушевному разговору. Думаю, все, о чем мы молчали, было сказано в эти минуты без слов. И когда молчание стало уже невыносимым, а мое бездействие просто неприличным, Вадим сел в машину и уехал. Звук мотора заставил меня вздрогнуть.

— Вадим! — крикнула я, но было уже поздно.

Машина выехала со двора. А я чуть не заплакала.

Я почти не спала в ту ночь. Мысли, как надоедливая стая птиц, кружились и кружились, заставляя меня думать об одном и том же. Они бегали по кругу, я не могла задержаться ни на одной из них и так никакого вывода для себя не сделала. Я по-прежнему не знала, чего хочу, и не могла определиться, как мне вести себя с Вадимом. Были какие-то мелкие чувства: удовлетворенного самолюбия (как же, хозяин моей фирмы стоял у меня под окнами целый час, ожидая моего решения, разве что только серенаду не спел), жалости (все-таки я женщина и гораздо естественнее было бы пригласить его подняться), предчувствие интриги (что же дальше?). Я измучилась, ворочаясь в постели и ожидая сна, который все не шел. В результате уснула под утро и проспала на работу.

Это никого не удивило. Все знали, что мы работаем по вечерам. Думаю, если бы я вообще не пришла, и это восприняли бы спокойно. Действительно, лучше бы я вовсе не пришла. Все равно ничего путного за день не сделала. Слонялась от Сергея к Танечке, попила с Инной кофе, покурила с Пашей, — готова была заниматься чем угодно, только бы не оставаться одной. Но домой же я их не захвачу. И меня ожидала еще одна бессонная ночь. Вначале я вроде уснула, но через час проснулась и поперлась на балкон. Не знаю, что уж там мне приснилось, но никакого Вадима внизу, конечно же, не было. И я уже не легла — сидела полночи перед телевизором, периодически выходя покурить, хотя и курить-то особенно не хотелось. Я стояла и смотрела туда, где вчера находился Вадим, и вела с ним разговор, которого не было. Это было так увлекательно! (Я ведь говорила, что я не такая, как все, то есть ненормальная!) Разговор этот происходил в трех вариантах: когда все хорошо, когда все плохо и когда есть некая неопределенность, но все же — надежда. Третий вариант мне нравился больше всего — трагедий я не люблю, хеппи-энд — примитивно, а так есть и интрига, и побуждение к дальнейшему действию. Если бы я писала романы, то делала конец именно таким, со знаком вопроса в конце, а вы — думайте, как кому хочется.

Вот такие мысли обуревали меня всю ночь. Я совсем не спала, и под утро мое отражение в зеркале показалось мне истаявшим, а я — удивительно красивой. Это, наверное, от любви, подумала я. За эту длинную и необычайно романтичную ночь я убедила себя, что это и есть любовь. Я никогда еще не бодрствовала целую ночь, думая об одном человеке. Еще мне было приятно думать, что Вадим тоже не спал всю ночь (хотя, скорее всего, он сладко похрапывал все это время, но так мне хотелось думать). Удивительное дело, размышляла я, попивая утренний кофе, а мне, оказывается, никто не нужен! Разогнала всех и радуюсь собственным мыслям. Да. Да. Я совершенно не страдала. После моих ночных разговоров с воображаемым Вадимом мне уже нечего было сказать ему настоящему. Я все уже сказала и все услышала.

Такое странное, но приятное, в общем-то, состояние не покидало меня несколько дней. Я работала, но уже без прежнего энтузиазма, все, что окружало меня, не было теперь таким значимым. Более ценным и несравненно более интересным был мир внутри меня. Вот и скажите после этого, что я нормальная! Разве может нормальный человек столько времени радоваться собственным мыслям, да так, что реальные люди отступают на второй план, а вымышленные занимают все воображение. Но такая уж я фантазерка, и подобное настроение, которое иногда находит на меня, грубо говоря — тихой придури, очень мне нравится. Я по-прежнему мечтала и разговаривала с Вадимом. Теперь я не искала общества, наоборот, я уединялась при всяком удобном случае и чаще всего проводила время в собственном кабинете. Очевидно, это признак явного интроверта, когда все внутри тебя, хотя на самом деле я — истинный экстраверт: столько знакомых, сколько у меня, просто не может быть у человека закрытого. Вот и разберись тут в других людях, когда даже сам для себя — загадка. Тон моих бесед с Вадимом тоже зависел от сиюминутного настроения: то я разговаривала с ним нежным голоском Констанции, то властным тоном Дианы, а то с ужимками мадам Помпадур. Наверное, хорошо, что все это происходит внутри меня. Представьте, если подобный бред действительно должен был выслушать симпатизирующий мне мужчина! Вот почему подобные разговоры я веду сама с собой. Но и эта игра надоедает.

В понедельник Вадим созвал собрание, выслушали доклад Валентинова о текущих делах и новых проектах. Он был в приподнятом настроении, чего нельзя сказать обо мне. Я похудела и замкнулась в своих переживаниях. Когда у меня такое состояние, я совершенно не хочу есть и страшно худею. А потом, когда подхожу к зеркалу, — бр-р-р, это же ходячая тень! Вадим похвалил нового директора и меня. Я слабо улыбнулась и кивнула. Настоящий Вадим был бледной копией вымышленного и (как я себя убеждала) почти не волновал меня. Почти. Но ведь он был настоящий! Я наблюдала за ним, наблюдала напряженно и настороженно, пытаясь уловить в его глазах проблеск чувства, но мой острый взгляд остался без ответа. Вадим был приветлив, дружелюбен и безлик.

После собрания, когда все стали расходиться, я ждала, что он все же задержит меня. «Штирлиц, а вас я попрошу остаться!» Но ничего такого не произошло. Я просто поплелась в свой кабинет.

В конце рабочего дня я выбралась на свет Божий, то есть вышла во двор, где прямо напротив двери красовался джип Вадима, тот самый, на бампер которого он опирался тем вечером. Не знаю, почему меня потянуло обезьянничать? Но я закурила и приняла такую же позу, как он тогда. И, когда появился Вадим, первое, что он увидел, была моя физиономия.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — удивился он.

— Вот, решила извиниться. Очень хотелось тогда спать.

— Ага. Я заметил, как ты сразу уснула, — усмехнулся Вадим.

— Если желаешь, можем сейчас поговорить, — предложила я.

— Сейчас я не могу…

— Ладно. — Я выбросила окурок и оторвала свой зад от бампера. — Пока…

— Саша! — остановил он меня. — У Насти в субботу день рождения. Приезжай к нам за город.

— Холодно уже на природе, — ответила я, хотя октябрь стоял сухой и довольно теплый.

— Оденься потеплее. Настя очень просила.

Насте я купила платье. Очень красивое нарядное платье. Я не собиралась его покупать. Просто зашла в хороший магазин детских товаров, надеясь приобрести что-то подходящее к такому случаю — большого мягкого мишку или куклу Барби, и наткнулась на манекен в этом платье. Сначала я решила, что это настоящая девочка, он стоял в такой непринужденной позе. И тогда же подумала: какое красивое платье! Вот и купила. Размер оказался вполне подходящим (я хорошо запомнила Настин размер после нашей беготни по магазинам). Платье упаковали в красивую коробку с пластиковым окошком посередине.

И вот так, с коробкой в руках, я появилась в дверях их загородного дома. Мне казалось, что я увижу кучу детей, накрытые столы для барбекю, скучающих дам и подвыпивших мужчин, а еще массу воздушных шаров и китайских фонариков. По моим представлениям, почерпнутым из светских журналов и нескончаемых сериалов, именно так богатые дети отмечают свои праздники. Но ничего такого не было.

Настя бросилась мне на шею, потом нарядилась в новое платье, и мы втроем уселись за праздничный стол. Вадим, с новой короткой стрижкой, в простой домашней одежде — джинсы, футболка, ухаживал за нами, накладывал на тарелки, подливал сок и вино, но, несмотря на радушие, был скован. Его напряжение передалось мне, я стала нервничать, уронила вилку, пролила вино на стол. В конце концов мы оба замолчали, щебетала только Настя. Постепенно собрались гости.

Это только я такая пунктуальная — явилась минута в минуту. Все прочие гости опоздали минимум на полтора часа. Приехали две семейные пары, одна — молодая, другая — постарше, потом еще два старых друга Вадима, без жен, но с детьми, и детская компания стала большой и разнообразной. От малыша двух лет, который неловко ковылял по травке и частенько шлепался навзничь, до скромной высокой пятнадцатилетней девочки в очках. Она страшно стеснялась и не знала, куда себя деть после обеда, послонялась по саду и уселась где-то в уголке с книжкой.

Остальная ватага была приблизительно одного возраста и под предводительством Насти с гиканьем носилась по двору. Я стала уже всерьез опасаться за новое платье именинницы. Среди приглашенных все знали друг друга. Одна я была новичком, но Вадим так представлял меня, что наверняка у всех сложилось мнение, будто я не случайная гостья, а почти невеста. Это мнение поддерживала и Настя, время от времени подбегая к нашему столу обнять меня и пошептать что-то на ухо. Знакомо мне было одно-единственное лицо.

Олечка, милая медсестра Олечка, в джинсах и курточке. Она появилась, когда подъехали гости, и занимала детей после обеда. В этом она была неистощима на выдумки. Когда дети уже наигрались в подвижные игры, поели сладкое и стали скучать, не зная, чем еще заняться, в ход пошли старые нехитрые игры нашего детства: «Краски», «Я садовником родился…» Странно, но современные дети ничего такого не знают. Я стала помогать Оле, и мы так разыгрались, что заразили даже взрослых. Они тоже один по одному стали подтягиваться к нашей беседке, включаясь в игру.

— Ой!

— Что с тобой?

— Влюблен!

— В кого?

— В розу! — заявлял Вадим.

Розой была я, и мне следовало вступать:

— Ой!

— Что с тобой?

— Влюблена.

— В кого?

— В ландыш!

Ландышем была Настя.

И все в таком духе.

Когда совсем стемнело, все перешли в дом, дети — в игровую к Насте, взрослые — в столовую, где их ждали десерт и домашний кинотеатр. Я вышла во двор, набросив на плечи куртку Вадима. Небо было низким, огромным, а яркие звезды и ясная луна предвещали и завтра такой же погожий день, как сегодня. Я медленно прошла по влажной от росы траве вокруг дома, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Мне нравилось, что Вадим не держал собак. Честно говоря, я их боюсь. У охранника, правда, есть овчарка, но он держит ее перед воротами и не пускает во двор.

Мне было так хорошо и спокойно, словно это и было мое место на земле. Нигде больше, даже в своей квартире, на меня не снисходило такое умиротворение.

— Не замерзла? — услышала я голос Вадима.

Он подошел и обнял меня за плечи, обнял так, словно это было привычным жестом, как будто он обнимал меня так всегда, много раз, приезжая домой по вечерам.

— Тебе понравился наш скромный праздник?

— Очень, — улыбаясь своим мыслям, тихо ответила я.

— А мои друзья?

— Тоже. — На моем лице блуждала счастливая улыбка, но он не мог ее видеть в темноте.

— А Настя тебе нравится?

— Очень.

— А я?

Это он прошептал уже губы в губы, и так же, не отстраняясь, я выдохнула:

— Тоже…

От его поцелуя мне захотелось плакать. Я думаю, это было от переполнявших меня чувств, но получалось, что все же от поцелуя. Он, наверное, почувствовал это, потому что целовал меня снова и снова, и от его поцелуев, как тогда на балконе, кружилась голова и немели ноги. Потом мы сидели на скамейке. Вадим обнимал меня за плечи, и мне было хорошо и спокойно с ним. Нас никто не искал. Мы просто сидели и молчали, и это были самые прекрасные минуты в моей жизни.

— Ты останешься? — спросил Вадим.

Я не успела ответить, потому что из кустов рядом с домом вылезла Настя.

— Саша, оставайся, пожалуйста! — заныла она и, присев с другой стороны, положила голову мне на колени. — Будем спать вместе, как тогда!

— Это неудобно, Настя, — ответила я, поглаживая ее густые волосы.

— Пап, ну что ты молчишь! — снова стала ныть моя мартышка.

— Настя, ты мне обещала! — напомнила я, сердито пригрозив ей.

— Оставайся, Саша, — глухо проговорил Вадим, — ты нужна нам.

— Папа тебя любит, — подала голос с моих колен Настя.

— Настя!

— Я тебя люблю, — сказал Вадим и, как она, склонил голову мне на грудь.

Я была так взволнованна, что не могла ничего сказать, только гладила эти две лохматые головы, склоненные ко мне в поисках счастья.

А потом подумала: а может быть, это и есть она — моя стая летучих обезьян…