Плененный принц

Глава III

Пока ему снова не завязали глаза, Дэймен увидел, что в комнату его ведут те же стражи, которым вчера поручили его избить. Имени высокого он не знал, но, слушая разговоры, понял, что другого зовут Йорд. Двое стражей. Такого малочисленного конвоя у Дэймена в заключении еще не было. Но крепкие оковы, повязка на глазах, не говоря уже о сильной усталости, не позволяли этим воспользоваться. Оковы стражи с него сняли только в комнате, когда пристегнули цепь к ошейнику.

Стражи не уходили. Йорд стоял без дела, пока его высокий напарник запирал дверь изнутри. Сперва Дэймен подумал, что им велено повторить вчерашнее задание, но потом понял: стражи задержались не по приказу, а по собственному почину. Это могло быть хуже. Он ждал.

– Любишь драки, да? – осведомился высокий страж. Услышав его тон, Дэймен мысленно подготовился к новой драке. – А сколько стражей в Акилосе надевали на тебя ошейник?

– Больше двух, – ответил Дэймен.

Ответ не оценили. По крайней мере, не оценил высокий страж. Йорд предостерегающе потянул его за руку.

– Хватит, – осадил напарника Йорд. – Нам вообще-то велено стеречь за дверью.

Ростом Йорд был ниже напарника, зато в плечах шире. После недолгого сопротивления высокий страж вышел за дверь, а Йорд остался и сосредоточил внимание на Дэймене.

– Спасибо, – безо всякого выражения сказал Дэймен.

Йорд смотрел на него, явно решая, стоит говорить или нет.

– Говарт мне не друг, – наконец выдал он.

Дэймен подумал было, что Говартом зовут высокого стража, но понял, что ошибся, когда Йорд уточнил:

– Ты, верно, жить не хочешь, раз вырубил регентова любимого быка.

– Регентова кого? – переспросил Дэймен, чувствуя, как сжимается желудок.

– Говарта. Он тот еще сученыш, вот и вылетел из королевской стражи. А регент его привечает. Не представляю, как принц вытащил его на ринг. Хотя он наизнанку вывернется, лишь бы насолить своему дяде. – Увидев выражение лица Дэймена, Йорд спросил: – Ты что, не знал, кто он такой?

Нет, Дэймен не знал. Его мнение о Лоране изменилось – теперь он презирал его куда осознаннее. Очевидно, на случай, если его одурманенный раб чудом победит в поединке, Лоран подготовил себе утешительный приз. Совершенно непреднамеренно Дэймен нажил себе врага. Говарта. К тому же публичную победу над Говартом регент мог расценить как неуважение к себе. Лоран, злоумышленно подбирая Дэймену противника, не мог этого не знать.

«Это Вир», – напомнил себе Дэймен. Лоран, возможно, выражается, словно вырос в борделе, но мыслит как типичный вирский придворный, привыкший к лицемерию и лжи. Для человека, оказавшегося в полной его власти, подобно Дэймену, принцевы интрижки были опасны.

В следующий полдень снова пришел Радель, чтобы отвести Дэймена в купальни.

– Вчера ты и на ринге преуспел, и выказал уважение принцу. Весьма похвально. И за сегодняшнее утро ни на кого не набросился… Тоже похвально.

Переварив похвалу, Дэймен спросил:

– Что за наркотиком ты одурманил меня вчера перед боем?

– Никакого наркотика не было, – сказал Радель, якобы ужаснувшись.

– Что-то было, – проговорил Дэймен. – Ты положил это на жаровню.

– Только шалис, высокосортное успокоительное. Он совершенно безвредный. Принц его предложил, чтобы ты расслабился в купальнях.

– Дозу тоже предложил принц? – уточнил Дэймен.

– Да, – ответил Радель. – Больше обычной. Так ты ведь крупный. Я об этом не подумал бы, а вот наш принц – педант известный.

– Да, – кивнул Дэймен. – Я начинаю это понимать.

Дэймен рассчитывал на повторение вчерашнего ритуала – что его отведут в купальни готовить к очередной извращенной забаве. Но его просто вымыли и отвели обратно в комнату, куда принесли блюдо с обедом. Омовение оказалось куда приятнее, чем накануне, – никакого шалиса, никакой навязчивой интимности. Ему сделали роскошный массаж; проверили, не поранено ли плечо; старые ушибы обработали с предельной аккуратностью.

День клонился к вечеру, ничего примечательного не происходило, и Дэймен поймал себя на том, что недоволен, даже разочарован этим. Абсурд, полнейший абсурд. Лучше провести день, маясь от скуки на шелковых подушках, чем на ринге. Может, он просто рвется в бой? Желательно с несносным златовласым принцишкой.

Ничего не произошло ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, ни на пятый.

Праздное времяпрепровождение в этой вычурной тюрьме стало самым настоящим испытанием. Единственным развлечением были кормежка и утренние походы в купальни.

Дэймен использовал время, стараясь изучить все, что можно. Стража у дверей менялась с намеренной нерегулярностью. После боя на ринге стражи больше не относились к нему как к мебели; кое-кого он уже знал по имени. По собственному почину в комнату к Дэймену никто больше не входил; пару раз стражи с ним заговаривали, хотя настоящих бесед не завязывалось. Слово здесь, слово там – Дэймен довольствовался малым.

Слуги приносили ему еду, выносили медный горшок, зажигали факелы, гасили факелы, взбивали подушки, меняли их, мыли пол, проветривали комнату, но подружиться хоть с одним из них пока не удавалось. К приказу не заговаривать с ним они относились еще ответственней, чем стражи. Либо они больше боялись Дэймена. Однажды вместо ответа слуга испуганно на него взглянул и зарделся. Случилось это, когда Дэймен, сидевший у стены с прижатым к груди коленом, сжалился над пареньком: тот пытался убираться, а сам боялся сделать лишний шаг от двери.

– Не волнуйся, – сказал Дэймен. – Цепь очень крепкая.

Тщетные попытки разузнать что-то у Раделя спровоцировали сопротивление и серию нравоучительных лекций. Нет, Говарт не придворный головорез. Откуда у Дэймена такие мысли? Регент держит Говарта на службе из-за каких-то обязательств, возможно, перед семьей Говарта. Почему Дэймен спрашивает о Говарте? Он что, забыл, что находится здесь, только чтобы выполнять указания? Не нужно задавать вопросы. Не нужно интересоваться происходящим во дворце. Нужно выбросить из головы все, кроме ублажения принца, который через десять месяцев станет королем.

Вскоре Дэймен выучил нравоучительную речь наизусть.

К утру шестого дня ритуал омовения вошел в привычку, ничего особенного Дэймен от него не ожидал. Однако в этот день кое-что изменилось. Повязку с глаз сняли у порога купален, а не за ним. Радель осмотрел его критически, как товар на рынке. В хорошем ли он состоянии? Да, в хорошем.

Дэймен почувствовал, как с него снимают оковы. Здесь, снаружи.

– Сегодня в купальнях ты прислуживаешь, – коротко сказал Радель.

– Прислуживаю? – переспросил Дэймен. Это слово вызвало в памяти переплетенные тела на офорте, округлые ниши и их назначение.

Осмысливать услышанное или задавать вопросы не было времени. Почти так же, как на ринг, Дэймена затолкнули в купальни. Стражи закрыли дверь и остались за порогом, превратившись в неверные тени за узорчатым металлом двери.

Дэймен сам не знал, что ожидал увидеть. Возможно, развратную картину, как на ринге. Возможно, нагих питомцев в объятиях пара, растянувшихся на каждой поверхности. Возможно, динамичную картину – тела, движущиеся под аккомпанемент плеска воды или стонов.

Однако в купальнях обнаружился только один человек. Облаченный в одежды от мысков до самой шеи, не взмокший от пара, он стоял там, где моют рабов, прежде чем те погрузятся в купель. Увидев, кто это, Дэймен непроизвольно потянулся к золотому ошейнику, не в силах поверить ни в отсутствие цепи, ни в то, что они наедине.

Лоран облокотился на выложенную плиткой стену, плотно прижавшись к ней плечами. Из-под полуопущенных золотистых ресниц он смотрел на Дэймена с уже знакомой неприязнью.

– Так мой раб стесняется на ринге? Вы что, в Акилосе не трахаете мальчиков?

– Я человек цивилизованный. Прежде чем насиловать, проверяю: сломался у моего партнера голос или нет, – ответил Дэймен.

Лоран улыбнулся.

– Ты участвовал в битве при Марласе?

На липовую улыбку Дэймен не отреагировал. Разговор перешел в опаснейшее русло.

– Да, – только и ответил он.

– Сколько человек ты убил?

– Даже не знаю.

– Со счета сбился? – Сказано это было приятным голосом, словно обсуждалась погода. – Дикарь не хочет трахать мальчиков. Он предпочитает подождать пару лет и вместо члена воспользоваться мечом.

Дэймен покраснел.

– Речь о битве. Потери были с обеих сторон.

– Да, да, ваших мы тоже порубили немало. Я с удовольствием убил бы больше, но мой дядя вечно жалеет гадов. Ты с ним знаком.

Лоран напоминал фигуру на офорте, но не серебристую, а бело-золотую. «Вот тут ты меня и одурманил», – подумал Дэймен, глядя на него.

– Вы выжидали шесть дней, чтобы поговорить со мной о дяде? – спросил Дэймен.

Лоран сменил позу на еще более вальяжную, чем прежняя.

– Дядя уехал в Шастильон охотиться на вепрей. Он обожает устраивать травлю и убивать обожает. Один день он со свитой проведет в пути, потом еще пять дней в старой крепости. Поданные знают: беспокоить дядю посланиями из дворца крайне нежелательно. Я ждал шесть дней, чтобы остаться с тобой наедине.

Ясные голубые глаза так и буравили Дэймена. Если опустить приторный тон, то слова его были самой настоящей угрозой.

– Наедине со стражей у двери, – уточнил Дэймен.

– Опять недоволен, что не можешь ударить в ответ? – еще более приторным тоном осведомился Лоран. – Не волнуйся, я не ударю тебя без веской причины.

– А похоже, что я волнуюсь? – спросил Дэймен.

– На ринге ты казался слегка взволнованным, – ответил Лоран. – На четвереньках ты мне больше нравился. Пес. Думаешь, я стерплю нахальство? Давай, испытай мое терпение.

Дэймен промолчал. Теперь он чувствовал горячий пар на коже. И опасность тоже чувствовал. И слышал свои слова со стороны. Ни один воин не посмел бы так разговаривать с принцем. Раб же, увидев Лорана в купальнях, тотчас упал бы на колени.

– Сказать, что понравилось тебе? – спросил Лоран.

– Мне ничего не понравилось.

– Врешь. Тебе понравилось, как соперник упал от твоего удара. И когда встать не смог, понравилось. Ты и меня с удовольствием избил бы, правда? Неужели тебе так сложно сдерживаться? Красивыми словами о честной игре ты одурачил меня не больше, чем показной покорностью. Скудными акилосскими мозгами ты рассудил, что в твоих интересах прикинуться цивилизованным и послушным. Но по-настоящему тебя заводит только бой.

– Вы пришли подстрекать меня к бою? – спросил Дэймен странным голосом, звучащим точно из самого его нутра.

Лоран оторвался от стены.

– Я не сражаюсь со свиньями в свинарнике, – невозмутимо проговорил Лоран. – Я пришел вымыться. Я сказал что-то удивительное? Подойди сюда.

Повиновался Дэймен не сразу. Едва переступив порог купален, он стал прикидывать, не напасть ли на Лорана, – но передумал. Если он ранит или убьет кронпринца Вира, живым из дворца не выбраться. Решение далось ему не без сожаления.

Дэймен остановился в паре шагов от Лорана и с удивлением прочел в его глазах что-то помимо неприязни. Его взгляд был самодовольным, да, но еще оценивающим. Дэймен ожидал браваду. За дверью, разумеется, стояла стража, которая по первому зову принца ворвалась бы в купальни с мечами наголо, но где гарантия, что взбешенный Дэймен не убьет Лорана раньше? Кто-то другой так и поступил бы. Кто-то другой решил бы, что неминуемое возмездие – публичная казнь, голова, насаженная на пику, – стоит удовольствия свернуть принцу шею.

– Раздевайся, – приказал Лоран.

Нагота никогда не смущала Дэймена. Он уже понял, что для вирской знати она была табу. Но как бы Дэймен ни относился к традициям Вира, он уже успел продемонстрировать все, что можно, причем публично. Дэймен расстегнул свои одежды, и они скользнули на пол. Он не понимал, зачем это все. Возможно, как раз чтобы смутить.

– Раздень меня, – велел Лоран.

Смятение усилилось. Отринув его, Дэймен шагнул вперед.

Чужеземные одежды оказались настоящей загадкой. Невозмутимо-бесцеремонный, Лоран вытянул руку ладонью вверх: вот, мол, с нее начинай. Тугая шнуровка на внутренней стороне рукава, темно-синяя, как и сам наряд, тянулась от запястья до середины предплечья. На ее развязывание Дэймен потратил несколько минут; стежки были мелкие, замысловатые и тугие, и развязывать их приходилось по отдельности, протягивая ленту через полотняное ушко.

Лоран опустил руку с развязанной шнуровкой и вытянул другую.

Простые, лаконичные одежды акилосцев подчеркивали эстетику тела. Наряды вирцев, напротив, скрывали и прятали, словно были созданы замедлять и досаждать. Монотонно возясь со шнуровкой, Дэймен с презрением размышлял, приходится ли вирским любовникам по полчаса укрощать свою страсть в попытке раздеться. Наверное, в этой стране все было осознанно и расчетливо, даже занятия любовью. Хотя нет, он вспомнил, как на ринге бурлила похоть. Питомцы одевались иначе – их наряды подчеркивали легкодоступность, а тот рыжеволосый юноша развязал лишь нужную ему часть хозяйских одежд.

Покончив с лентами, Дэймен снял с Лорана темно-синий наряд, но оказалось, что это только верхний слой. Под ним скрывалась простая белая сорочка на шнуровке, доселе невидимая. Сорочка, брюки, сапоги… Дэймен замер в нерешительности.

Золотистые брови изогнулись.

– Я должен ждать, когда мой раб переборет стыдливость?

Дэймен опустился на колени. Сначала надлежало снять сапоги, затем брюки. Закончив, он поднялся и отступил на шаг. Сорочка, уже расшнурованная, слегка соскользнула, обнажая плечо. Лоран стянул ее, закинув руки за голову. Больше на нем не было ничего.

Стойкая неприязнь к Лорану сдержала естественную реакцию Дэймена на хорошо сложенное тело. Если бы не она, возможно, он испытал бы затруднения.

Потому что Лоран был само совершенство: его тело оказалось столь же прекрасным, сколь и лицо, – изящное, не как у Дэймена, хотя уже не юношеское. Гармонично развитая мускулатура говорила: этот молодой человек уже мужчина, созданный стать атлетом или моделью для скульптора. А его кожа… Светлая, гладкая, как у девушки, без единого изъяна, с золотистым пушком, спускающимся вниз от пупка.

Дэймен ожидал, что Лоран, привыкший к чрезмерной сложности вирских нарядов, будет смущен собственной наготой, однако его самоуверенное бесстыдство, очевидно, не знало границ. Он застыл перед Дэйменом, точно молодой бог, ожидающий жертвоприношения.

– Омой меня.

Рабская работа Дэймену прежде не перепадала, но он решил, что ни гордость, ни рассудок от приказа Лорана не пострадают. С ритуалом омовения он уже познакомился, однако, почувствовав едва уловимое удовлетворение Лорана, внутренне ощетинился. Работа смущала своей интимностью: стражи нет, оков нет, один мужчина прислуживает другому.

Все необходимое аккуратно расставили и разложили на виду: пузатый серебряный кувшин, куски мягчайшей ткани, масло и пенистое мыло в бутылочках из филигранного стекла с посеребренными пробками. Дэймен взял бутылочку с изображением тяжелой грозди винограда на лозе. Погладив пальцами стеклянные ягоды, он вытащил плотно присосавшуюся пробку. Вот он наполнил серебряный кувшин, и Лоран подставил спину.

Стоило полить водой – нежнейшая кожа Лорана засияла жемчугом. Покрытое мыльной пеной тело напоминало туго натянутый лук – ни намека на вялость или дряблость. Дэймен подумал, что принц участвует в атлетических состязаниях, которые иногда устраивались для придворных, и ему, как принцу, позволялось в них побеждать.

Намылив плечи, Дэймен опустился к пояснице. Брызги летели на грудь и бедра самому Дэймену, стекали ручейками, оставляя крупные сверкающие капли, которые в любой момент грозились покатиться вниз. Вода из подземных источников была обжигающе горячей; обжигала она и когда он лил ее из серебряного кувшина. Обжигал и воздух.

Дэймен все чувствовал. Чувствовал, как грудь ходит ходуном от сбившегося дыхания и не только от него. Он вспомнил, как в Акилосе его омывала золотоволосая рабыня. Мастью точь-в-точь как Лоран, она могла быть его близнецом. Вот только рабыня не вызывала неприязни. Она подошла вплотную и прильнула к Дэймену. Он вспомнил, как ее пальцы обхватили его, вспомнил прикосновение ее сосков, мягких, как переспевшие ягоды. Жилка у него на шее запульсировала.

Сейчас не время предаваться воспоминаниям. Он ведь уже спустился к округлым изгибам, упругим и скользким от мыла. Дэймен глянул вниз, и рука с мягкой тканью замедлилась. Тепличная атмосфера купален лишь усиливала эротизм происходящего, и Дэймен ощутил первые признаки возбуждения.

Изменился сам воздух – в плотной духоте желание Дэймена вдруг оказалось вполне осязаемым.

– Не будь столь самонадеян, – холодно предупредил Лоран.

– Слишком поздно, дорогуша, – отозвался Дэймен.

Обернувшись, Лоран замахнулся, чтобы выверенно-точным ударом разбить Дэймену губу, однако тот, решив, что побоев ему достаточно, перехватил руку принца.

На миг оба замерли. Дэймен впился в Лорана взглядом: светлая кожа чуть покраснела, концы золотистых волос намокли, обрамленные золотыми ресницами глаза обжигали холодом. Лоран попытался вырвать руку, но Дэймен почувствовал, что лишь крепче сжимает его запястье.

От мокрой груди взгляд Дэймена скользнул к подтянутому животу, потом еще ниже. Тело у Лорана было восхитительно-прекрасным, а холодная ярость в глазах – неподдельной. И ведь он нисколько не завелся, заметил Дэймен: та часть тела, не менее прекрасная, чем остальные, так и не проснулась.

Тело Лорана заметно напряглось, хотя речь звучала так же манерно-медлительно.

– Голос-то у меня уже сломался. Это ведь единственное требование, да?

Дэймен выпустил его руку, словно обжегшись. Мгновение спустя удар, который он изначально перехватил, с неожиданной силой разбил ему губы.

– Уведите его! – проговорил Лоран, не повышая голоса, но дверь тотчас распахнулась. Каждое их слово было в пределах слышимости. Сильные руки грубо оттащили Дэймена от принца. – На крест его. И ждите меня.

– Ваше высочество, касательно этого раба регент приказал…

– Либо делай, что говорят, либо сам отправляйся на крест. Выбирай. Сию секунду.

Регент охотился в Шастильоне, так что выбора у стражей не было. «Я ждал шесть дней, чтобы остаться с тобой наедине».