Площадь Магнолий

Глава 2

Из всех четырех девушек Кристина была самая хрупкая и миниатюрная. Кейт была стройная, но высокого роста. Керри в последнее время раздалась в груди и в бедрах так, что перестала нравиться самой себе. Зато Мейвис кичилась своей узкой талией и большой высокой грудью.

У Кристины была узкая кость, а ее хрупкость вызывала у одних стремление защитить ее, у других — острое раздражение. К числу последних относилась и Мейвис, знавшая, что под внешней беззащитностью скрывается сильная натура. Кристину она не переносила на дух.

Похоже, настал момент, когда характер эмигрантки должен был полностью проявиться. Ее прекрасные черные глаза яростно сверкали, в них светилась ненависть. Вытянув руки вдоль туловища и сжав кулаки, а не подперев ими бока, как принято среди уроженок южного Лондона, она закричала Мейвис в лицо:

— Это правда? Ты получила письмо от моего мужа? Он пишет, что скоро приедет домой?

На виске у еврейки билась синяя жилка.

Мейвис тяжело вздохнула: она не любила публичных скандалов, хотя отнюдь не была скромницей и тихоней. Тем более ей не хотелось портить праздник обитателям площади Магнолий, вступая в перебранку с пользующейся всеобщим покровительством иностранкой.

— Да, правда, — как можно спокойнее ответила она, стараясь придать голосу приятное звучание. — В его письме нет ничего особенного, оно адресовано не только мне, но и всей нашей семье. Наверняка он отправил весточку и тебе, но она где-то затерялась. Сейчас трудно ожидать аккуратности от армейской почты. Ты же не станешь с этим спорить?

— Верно, — поспешно вмешалась Керри, стремясь разрядить обстановку. — Дэнни всегда отправлял одновременно письма мне и своей маме, но какое-то из них непременно запаздывало. Ведь так, Дэнни? — обернулась она к мужу, ища его поддержки.

Тот кивнул, изо всех сил стараясь изобразить на своем веснушчатом лице серьезность и чистосердечие.

— Именно так! — воскликнул он. — Или Керри получала мое письмо на неделю раньше, или мама, а иногда письма вообще пропадали.

Но Кристину неаккуратность почтового ведомства абсолютно не трогала.

— Мне бы очень хотелось взглянуть на это письмо, — дрожащими губами произнесла она, глядя Мейвис в глаза. — Хотелось бы самой прочитать, что пишет мой муж.

На площадь начали возвращаться люди, танцевавшие конгу. Процессию возглавлял Альберт Дженнингс. Но ни две его дочери, ни Кейт, ни Кристина даже не взглянули в его сторону.

Пристально глядя беженке в глаза, Мейвис проговорила напряженным голосом:

— Извини, Кристина. У нас не принято знакомить посторонних со своей личной корреспонденцией. Такова традиция!

Кристина закусила нижнюю губу и шумно вдохнула. Она злилась на себя за проявленную бестактность, мысленно проклинала коварную Мейвис, ловко отказавшую ей в просьбе, и бесилась из-за того, что Джек в первую очередь не написал ей.

— Эй, Мейвис! Покажи свое мастерство! Спляши конгу вместе с нами! — раздался окрик Альберта, выделывающего немыслимые па во главе танцующей «змеи», растянувшейся вдоль площади. Как и все остальные участники веселья, он был слегка подшофе. — Айя! Айя! Айя, конга, — беззаботно напевал он, болтая в воздухе ногой.

Мейвис расплылась в улыбке и немедленно приняла приглашение папаши. Воспользовавшись удобным случаем, ее моментально обхватил за талию один из бойких местных парней и увлек за собой к танцующим. Извиваясь, «змея» устремилась к пустоши.

Керри с жалостью взглянула на Кристину: ее колотил озноб — то ли от обиды, то ли от злости. Любопытно, что почувствовала бы она сама, подумала Керри, если бы ее Дэнни сообщил в первую очередь соседке, что он скоро вернется домой? Но даже представить себе подобную ситуацию ей не удалось. Во-первых, Дэнни не любил писать писем и поленился бы вступить в переписку даже с самой Бетти Грейбл. А во-вторых, ее муж на такую подлость просто не способен. О своем приезде он в первую очередь известил бы ее.

— Кристина! — нерешительно промолвила Керри. — Я…

— Забудь об этом! — перебила ее подруга. — Схожу-ка я, пожалуй, выпью чайку. Пока!

Она поспешно ушла, проклиная себя за то, что не сдержалась и так бурно отреагировала на неприятное известие, обрушившееся на нее из уст простодушной Нелли Миллер. Нужно было сделать вид, что Джек и ей написал, а не давать Мейвис лишний повод для злорадства. Как она просияла, видя, что законная жена Джека трясется от ревности! Нет, за этим что-то кроется…

Свернув у палисадника Дженнингсов на дорожку, Кристина миновала калитку, давным-давно сорванную Билли с петель, и вошла в дом. То, что дверь была не заперта, вовсе не говорило о присутствии хозяев. Просто запираться считалось дурным тоном у всех обитателей этой площади. Едва лишь Кристина вступила в полутемный захламленный коридор, как с кухни раздался зычный голос Лии Зингер.

— Это ты, малышка? — крикнула она на идиш, что могло быть адресовано любому лицу женского пола, например, Мириам, Керри, Розе или Берил. Кристина невольно улыбнулась, но тотчас же вновь помрачнела, вспомнив, что малышка Берил — дочь ненавистной Мейвис.

В отличие от остальных членов семьи Мейвис отнеслась к Кристине холодно и не выказывала ей сочувствия. Не трогали ее ни рассказы о зверских расправах нацистов над евреями, ни печальные повествования о ее мытарствах.

Раньше Кристина не обращала на это внимания, но теперь подумала: не объясняется ли поведение Мейвис тем, что за Кристиной начал ухаживать Джек Робсон? Пробираясь между стенкой и огромным сундуком, она отозвалась на идиш:

— Лия, это я, Кристина!

В голове у нее возникла страшная догадка: видимо, уже тогда, в 1936 году, Мейвис считала Джека своей собственностью.

— В кастрюле на плите есть немного супа, — сообщила вошедшей в кухню Кристине Лия, раскатывая тесто для слоеного пирога. Рукава ее старенькой кофты были закатаны до локтей, пот капал со лба на разделочную доску, фартук, нос и подбородок испачкались в муке.

— Объедение, а не супчик! На мясном бульоне, с ячменем и фасолью, — уточнила она.

— Спасибо, я не голодна. — Кристина чмокнула Лию в щеку. — Но чаю выпью с удовольствием.

Старуха пристально взглянула на нее и, оставив в покое тесто, отряхнула муку с ладоней.

— Садись за стол, деточка! Я мигом приготовлю чай, — сказала она, смекнув, что Кристина расстроена. Но ведь не из-за чересчур бурного торжества на площади? Лия сама без устали благодарила Всевышнего за поражение нацистов. Так почему же Кристина печалится в такой радостный день? Почему у нее такой вид, словно бы все беды человечества свалились на ее хрупкие плечи?

— Ну, выкладывай, деточка, какой червь тебя гложет! — произнесла она на идиш, заглядывая Кристине в глаза. — Почему ты грустишь, когда все вокруг поют и пляшут? Разве это и не твой праздник?

Кристина села за старый кухонный стол, выскобленный за многие годы до белизны, и откинула со лба прядь черных волос. Кому же еще, как не Лии, поведать свою печаль? Кто, как не старая еврейка, умудренная жизненным опытом, сможет понять, что гнетет ее в этот радостный для всех день? Не исключено, что Лия потому и не веселится вместе со всеми, что тоже размышляет о горькой судьбе своей старинной подруги и ее дочери Евы, гадает, удалось ли им выжить. А когда в голове засели такие невеселые мысли, то не потанцуешь зажигательную кубинскую конгу! Да и другой заботой вполне можно было поделиться с Лией, ведь Мейвис доводилась ей внучкой, а Джека она знала с детства. С дрожью в голосе Кристина промолвила:

— Я постоянно думаю о маме и бабушке, пытаюсь себе представить, что с ними произошло после того, как их увезли тогда в фургоне.

— Деточка моя, ты же знаешь, — с мягкой грустью произнесла Лия, кладя свою большую кисть с суставами, искривленными артритом, на руку Кристины и присаживаясь рядом с ней на табурет. — Их, как и многих других немецких евреев, отвезли в концлагерь, где они и погибли мучительной смертью.

Обе женщины замолчали: что тут скажешь? Да и возможно ли передать словами весь тот ужас, который творился в лагерях, глубину страданий узников, обреченных на гибель. По иронии судьбы одной из первых жертв травли евреев, начатой Гитлером, стала уроженка южного Лондона Якоба. У нее на глазах фашисты сожгли лавку ее зятя, застрелили всех ее родственников-мужчин, а ее вместе с дочерью арестовали.

Пальцы Лии сжали руку Кристины. До сих пор оставалось загадкой, в какой лагерь фашисты увезли Якобу и Еву. Тогда, в 1936 году, германские власти лицемерно подбирали для этих кошмарных мест благозвучные наименования, надеясь ввести иностранных журналистов и мировую общественность в заблуждение. Концентрационные лагеря они называли не иначе как «просветительными центрами для несознательных немецких граждан». Скорее всего родных Кристины бросили в женский концлагерь в Лихтенбурге.

— А вдруг они живы? — с жаром воскликнула девушка, впервые выразив свою сокровенную надежду словами. — Что, если их выпустили, когда я уже покинула Гейдельберг? Откуда им знать, что я пробралась в Швейцарию и потом попросила политического убежища в Англии!

Лия была потрясена ее словами, но все же робко возразила:

— Они бы догадались, Якоба непременно написала бы мне…

— С чего бы это? — спросила, гневно сверкнув глазами, Кристина. — Вы с ней давным-давно утратили связь. Я сама-то вспомнила о вас, только когда представители Красного Креста попросили меня назвать адрес каких-нибудь моих родственников или знакомых в Великобритании, США или Канаде.

Лия молчала, погрузившись в воспоминания о своих школьных годах в Бермондси. Тогда они еще писали на грифельных досках… Она вдруг явственно ощутила запах мела и бедности, характерный для их классных комнат. Они с Якобой сидели рядом, и однажды учитель попросил ее быть поласковее и повнимательнее к этой девочке, чей отец погиб на англо-бурской войне. Вскоре они с Якобой подружились, вместе встретили начало второй англо-бурской войны и отмечали юбилей королевы Виктории.

Потом Якоба познакомилась с Антоном Бергером, евреем из Германии, изучавшим в Лондоне медицину, вышла за него замуж и уехала в Гейдельберг. На первых порах она писала подруге письма, но постепенно они приходили все реже и реже и, наконец, совсем иссякли, когда Европу окутал мрак Первой мировой войны. После 1918 года Лия снова начала получать открытки из Германии. В них Якоба сообщала, что она овдовела и что Ева, ее дочь, вышла замуж и родила Кристину. В двадцатые годы связь с Якобой окончательно прервалась, видимо, подруги с годами почувствовали, что стали совершенно чужими. Лия вздохнула:

— О Боже! — У нее на глаза навернулись слезы. — Какое горе! Какое горе!

Лие никогда не приходило в голову, что Якоба и ее дочь могли остаться в живых. Евреев вычеркнули из общественной жизни Германии, они стали «лишенцами», людьми без гражданских прав. Уж если отца и брата Кристины застрелили на улице, у нее на глазах перед их охваченным пламенем домом, зачем же тешиться надеждой на чудесное спасение матери и бабушки? Наверняка они погибли. Иллюзии, возникшие у Кристины, всерьез обеспокоили Лию. Это означало, что девочка не смирилась с трагедией и до сих пор страдает от мыслей об ужасных испытаниях, выпавших на долю ее мамы и бабушки. Лия не собиралась поддерживать ее в этих фантазиях.

— Они мертвы, глупышка, — мягко промолвила она. — Разве мы не молились за упокой их душ? Разве сердца не подсказывают нам, что они в раю?

Еще недавно Кристина согласилась бы с ней скрепя сердце. Но только не теперь! Она могла бы возразить Лии, что Леона Эммерсона тоже считали мертвым, однако он выжил. Да мало ли аналогичных случаев было за эти годы?

— Я заварю чай, — сказала Кристина и встала из-за стола, не желая огорчать Лию. Лучше поделиться своими тревогами с Кейт, она всегда настроена оптимистично. А Карл Фойт, ее отец, подскажет, с чего ей лучше начать розыск.

— Вот незадача! — воскликнул Дэнни, провожая Кристину озабоченным взглядом. — Кажется, она разозлилась.

Керри и Кейт переглянулись, Леон тяжело вздохнул.

— Может быть, догнать ее? — озабоченно предложила Керри. — Впервые вижу ее такой расстроенной. Обычно она умело скрывает свои чувства. Я и раньше подозревала, что отношения между Мейвис и Джеком ее огорчают, но лишь сегодня убедилась насколько.

— Какая досада! — воскликнула Кейт. Надо же, ее подруга так печальна в этот замечательный день! — По-моему, она заблуждается относительно Мейвис и Джека. Они просто добрые друзья.

Керри выразительно фыркнула, а Леон мягко заметил:

— Ты, конечно, права, дорогая! Раз они были добрыми соседями с раннего детства, почему же им не оставаться ими и впредь? Они теперь как брат и сестра.

Керри закатила глаза к небу: откуда человеку, прожившему у Фойтов на правах квартиранта всего несколько месяцев, знать всю подноготную обитателей площади Магнолий?

Поправившись после ранения, Леон тогда вновь ушел воевать. Его корабль вскоре потопили немцы, а сам он, чудом спасшись, угодил в плен. Так что времени, которое он провел здесь, ему хватило только на то, чтобы влюбиться в Кейт и сделать ей ребенка. Но понять натуру Мейвис он, разумеется, не мог. Однако спорить Керри не стала.

— Ну, скажу я вам, давно я уже так не волновался! — заявил Дэниел, вернувшись с газетой под мышкой. — Мне показалось, что они вот-вот повыдергивают друг другу волосы и выцарапают глаза. Слава Богу, что все обошлось.

— А ты, я вижу, как всегда вовремя ретировался из зоны конфликта, папа! — с улыбкой заметил Дэнни. — Недаром мама жалуется, что тебя никогда не оказывается рядом, когда она хочет высказаться.

— На моем месте любой разумный мужчина поступал бы так же! — пылко возразил Дэниел. — По-моему, на свете нет ничего страшнее, чем Хетти со скалкой в руке. Лучше не мозолить ей глаза, когда у нее возникает желание сорвать на ком-нибудь злость.

Их шутливый разговор моментально разрядил напряженную атмосферу.

Дэнни подхватил на руки шестилетнюю дочь, убегавшую от Дейзи и Мэтью, и ласково поинтересовался:

— Не пора ли тебе угомониться? Ты так визжишь, что я не слышу самого себя. А папа Мэтью как раз собирался рассказать, кто именно освободил его из плена — русские или янки.

Леон и Кейт обменялись страдальческими взглядами: их надежда улизнуть отсюда оказалась тщетной. Неужели им не суждено сегодня побыть наедине?

Но более тактичная Керри сказала своему благоверному:

— А не лучше ли отложить этот разговор, милый? Наверняка вскоре вы с Леоном наведаетесь в паб. Там, за кружкой пива, вы наговоритесь от души и о том, как воевали, и о том, как очутились в плену. Лучше отведи детей к реке, пусть посмотрят на пароходы.

Изумленный муженек вытаращил глаза. Кейт не преминула воспользоваться его растерянностью и, подмигнув Леону, крикнула:

— Мэтью! Дейзи! Скорее бегите ко мне! Папа Розы поведет вас к реке смотреть на буксиры и катера.

Мэтью подбежал к ней, раскинув руки, словно крылья, и, совершив посадку, заявил:

— Не хочу никуда идти с папой Розы! Хочу побыть с тобой и Леоном.

Но Кейт наклонилась к нему и твердо сказала:

— Сделай это ради меня! Луке будет интересно взглянуть на пароходики, разукрашенные флажками. А без тебя он к реке не пойдет.

Это была истинная правда, и Мэтью это знал.

Раздираемый противоречивыми желаниями — выполнить просьбу мамы и остаться рядом с Леоном, он в отчаянии взглянул на своего будущего папу. Другого такого не было ни у кого из ребят. Леон, с его шоколадной кожей и кучерявыми волосами-проволочками, был неповторим.

Угадав его мысли, Леон присел перед Мэтью на корточки и прошептал:

— Если ты пойдешь с Лукой к реке, то завтра туда отведу тебя я. Возможно, мы даже увидим катер, на котором я раньше служил. А если нам очень повезет, то и покатаемся на нем.

Мэтью просиял, глаза его засверкали. Он тоже, когда вырастет, мечтал стать матросом, как Леон, и плавать на большой лодке по Темзе.

— Хорошо! — воскликнул малыш. — Я пойду с папой Розы.

— Умница, мой ягненочек! — Кейт потрепала его по голове, все еще не веря, что ее на время освободят от присмотра за всеми ее детьми.

Пока благодарный Леон опускал Луку со своих плеч на землю, Дэнни бурчал:

— Черт бы тебя подрал, Керри! Ты совершенно не заботишься о моем престиже. Хорошо же я буду выглядеть в окружении детворы! Ни дать ни взять сказочный Санта-Клаус со своими гномами.

— Только смотри не утопи их! — шутливо нахмурилась Керри. — Погуляйте подольше, пусть Кейт и Леон немного отдохнут от детей, а то они совсем измучились, бедняжки.

— Измучились, говоришь? — переспросил, запустив. пятерню в рыжую шевелюру, Дэнни. — Тебе их стало жалко? — уточнил он, глядя вслед быстро удаляющейся парочке. — Побойся Бога, Керри! Леон только вернулся из плена. Когда же, хотелось бы мне знать, он успел устать от детей?

Керри с жалостью взглянула на мужа. Она всем сердцем любила его, но порой он становился невыносимо тупым.

— Пошевели мозгами, Дэнни! Нужно же им хоть иногда побыть вдвоем и чуточку расслабиться!

— Не очень-то расслабишься, живя под одной крышей с папашей Кейт! — с чувством возразил Дэнни. — Нам часто удается заняться любовью в доме твоих родителей? А Карла Фойта ты вряд ли уговоришь уйти на полдня на реку.

— В этом нет нужды, — уверенно заявила Керри. — Чем он хуже викария или Чарли? У него тоже есть подружка. Она живет в Гринвиче, и сейчас он наверняка там. Послушай, не возьмешь с собой заодно и Бонзо? Он будет чрезвычайно рад.

— Нет уж, избавь меня хотя бы от собаки! — возмутился Дэнни, усадил Луку на плечи, взял Розу за руку и крикнул Дейзи и Мэтью: — Пошли, пока за нами не увязались все местные дворняги! Мы и так похожи на труппу бродячих циркачей. Вся площадь будет над нами потешаться.

Он был недалек от истины. Нелли, не упускавшая случая насладиться забавным зрелищем, с нарастающим интересом наблюдала, как Дэнни уводит свой отряд с площади. Керри с ними не пошла, из чего следовало, что она пойдет утешать Кристину. Похоже, беженка и Мейвис давно ненавидели друг друга и сегодня злоба выплеснулась наружу. Нелли усмехнулась, вспомнив, что ссора произошла в некотором смысле и по ее вине. Надо же было ляпнуть такую глупость!

На другом конце площади с шумом захлопнулась дверь дома номер четыре, в который вошли Кейт и Леон. А спустя минуту со стуком захлопнулось окно спальни, и кто-то задернул занавески. Черные глазки Нелли заблестели. Судя по количеству предстоящих свадеб, страсти еще бурлили в сердцах обитателей площади Магнолий. Чарли Робсон сделал предложение Гарриетте Годфри, во второй раз женится викарий, а Кейт с Леоном спешат наверстать упущенное за годы разлуки, не дожидаясь, пока их нарекут женой и мужем. Будет ли и на Неллиной улице праздник? От этой мысли ей стало смешно. Этот смельчак должен обладать недюжинной мужской силой! И, чрезвычайно довольная тем, что вскоре ее пригласят на несколько свадеб, Нелли отвязала красный воздушный шарик от кресла, пустила его в свободный полет и проводила задумчивым взглядом. Шарик стремительно взмыл над крышами и полетел в сторону Темзы.