По локоть в крови (СИ)

— Скоро начнется, — с улыбкой произнесла монахиня, поглаживая по влажному лбу испуганную женщину, — совсем скоро произойдет воссоединение!

Женщина извивалась на кровати, впиваясь ногтями в простыни и задыхаясь от боли. Роды были ужасными. Она была почти уверена, что ей не перенести таких мук.

Монахиня достала амулет, с перевернутым изображением анкха, и принялась едва слышно читать одну из открытых книг, лежащих возле роженицы. Боль женщины немного утихла, и они услышали голос, идущий откуда-то сверху.

— Дитя мое, ты делаешь это из любви к человечеству, все будет хорошо, позволь мне прийти… у Господа на счет тебя большие планы… впусти меня.

У рожавшей иссякли силы. Она не могла более сопротивляться тому, что предрешено природой. Женщина сделала последний судорожный вдох и обмякла на кровати, изможденная и безжизненная. Дух оставил ее. Плод молчал и не шевелился, но в следующий миг живот женщины деформировался и разорвался на множество маленьких ошметков, словно мыльный пузырь. Вырвав внутренние органы и разбрызгав их содержимое по комнате, малыш закричал. Но не так, как имеют обыкновение кричать новорожденные. Было в крике младенца что-то иное…

Монахиня, сжав в руках анкх и упиваясь ощущением триумфального момента, чувствуя, как по ее лицу стекают темные сгустки крови, вперемешку с кусками кожи, зычно рассмеялась. Ее налитые чернотой глаза подернулись на секунду багровыми искрами, когда она увидела ее — девочку. Младенца. Безмерно прекрасного, рыжеволосого младенца, который серьезным взглядом смотрел на монахиню. Его невинность, чистота и красота так нелепо контрастировали с тем, что только что произошло. Аккуратно достав девочку из растерзанного лона матери, женщина укутала ее в пеленки и унесла прочь.

Я прекрасна. Нет, действительно, я безумно красива. Думаю, любому из вас вряд ли доводилось видеть такую неземную красоту…. мои густые рыжие кудри спадают каскадом на мраморно белые плечи, карие, словно густой янтарный мед глаза всегда излучают какую-то тайну, которую хочется разгадывать, не отрывая от них взгляда, губы, словно два лепестка розы, еще не раскрывшейся и едва тронутой каплями росы, манящей и завораживающей.

Я всегда разглядываю себя в зеркале. Но со слезами на глазах. Эгоистичная самовлюбленная дурочка? О, нет! Неземная красота — это не дар. Это огромное проклятье. Возможно, самое страшное, какое только могла наложить природа на 22 летнюю женщину. Никому не нужен мой внутренний мир, никому не нужны мои знания, мои чувства, мои интересы. Единственное, что видят во мне мужчины — объект вожделения. Объект, который грезится лишь с раздвинутыми ногами и закрытым ртом. Единственное, что видят во мне женщины — объект зависти. Объект, который грезится лишь в ближайшем пруду, без признаков жизни и обязательно изуродованный.

Впрочем, как ни странно, при всей порочности окружавших меня людей, я смогла найти нескольких с искренними сердцами и добрыми душами. Например, моя милая Лина — восточная красавица, с роскошным черным фонтаном волос до самых ягодиц и Изабель. Впрочем, Изабель моя сестра… или гламурное обременение, с которым я вынуждена мириться.

Природа, наградив меня неземной красотой, забрала все, что только можно взамен — родителей, работу, друзей… из приюта меня в 15-летнем возрасте удочерила одна солидная дама, леди Кэтрин, происходящая из знатного рода, сумевшего, вопреки наметившейся тенденции, не только сохранить, но и преумножить свои богатства. Чем она зарабатывает на жизнь — я никогда не интересовалась, как ей досталось это поместье и все наследство семейства — мне тоже было не интересно, хотя я точно знала, что в Рантоне — ближайшем мегаполисе, живут ее брат и сестра, которым едва удается свести концы с концами в своем малоприбыльном баре «Наследство Мередит». Впрочем, судя по всему, родственники леди Кэтрин получили наследство иного рода — изрядную долю иронии.

Казалось бы, чего мне еще желать, когда есть деньги? Все, к чему я прикасалась, считалось шедевром искусства, и было сделано лучшими мастерами своего времени. Все, что я носила, было сшито на заказ известными модельерами из лучших тканей. Отражение в зеркале, разбило не один десяток сердец… Нет, в моей жизни решительно не было ничего настоящего. В ней не было самого важного — искренности, дружбы, не было любви и понимания…

Вчера я лишилась девственности. Да, в 22 года. Ночью, в подворотне, среди мусорных ящиков, окурков и снующих повсюду крыс. Один из сотни моих незнакомых поклонников выследил меня после работы и отымел самыми грязными и омерзительными способами, на которые только способна извращенная человеческая фантазия… Он имел меня до тех пор, пока я не лишилась сил и не обмякла, словно труп. Посчитав, что я мертва, он скрылся. Красота… да я проклинаю ее!

Нет. Вы не подумайте, что я плачусь и жалуюсь на свою жизнь, хотя, несомненно, это выглядит именно так. Мне не хочется признаваться в этом. Жалость я всегда презирала, считая одинаково недостойными жалость к себе и жалость к другим. Милосердие — вот чего не хватает сердцам жителей Мелфрида. Но сегодня мне просто хочется высказаться. Мне хочется, чтобы хоть одна живая душа знала, что Катилина Астрид Мередит умерла глубоко несчастной девушкой в возрасте 22 лет.

— К черту, — подумала я, заметив, как свет на светофоре сменился с зеленого на красный. Машин было не так много, но здесь, на этом прямом участке ночной трассы 101 они мчались с большой скоростью и никогда не успевали вовремя затормозить. Поэтому ее назвали «дорогой смерти».

Закрыв глаза, я решительно шагнула под колеса несущейся машины. Больше не будет мучений, лицемерия, грязи, лжи и развратных похотливых самцов вокруг. Наконец-то я обрету покой, о котором всегда мечтала. Наконец-то грязные руки пьяных мужчин в баре больше не будут лапать меня за задницу, больше никто не сможет дотронуться до меня против воли, больше никаких слез и сожалений, только я и вечность…

Визг тормозов ударил по барабанным перепонкам — я зажмурилась сильней. Огромной силы удар мчавшегося на всей скорости внедорожника Porsche сбил меня с ног. Разбив головой лобовое стекло и, обильно оросив его кровью, я перелетела через кузов и кубарем скатилась под колеса едва успевшей затормозить после крутого разворота машины. Еще немного и мой очаровательный череп разлил бы по асфальту свое содержимое.

Сидевший за рулем мужчина медленно вышел из-за руля и подошел к лежащей на асфальте девушке, даже не пытаясь растолкать толпу зевак, которая тотчас же сомкнула плотным кольцом место происшествия.

Вообще Мелфрид — мало чем примечательный городишко с населением в тысяч двадцать человек разной масти. По сути, развлечений здесь только два — танцы и сплетни. И любое происшествие, будь оно совершено в полдень или в полночь неизменно соберет толпу зевак, которая не преминет доложить о происшествии жителям ближайших домишек, которые не столь расторопны и не застали само происшествие. Зато, будьте уверены, если вчера вас прилюдно назвали стервой, то уже завтра во всех подробностях будут обсуждать ваши половые связи в извращенной форме с детьми того же пола… что-что, а фантазии и жажды приукрасить жителям Мелфрида не занимать. А ведь когда-то все было иначе. Когда-то Мелфрид считался духовным оплотом всего государства…

Впрочем, мужчина, сбивший ее, никогда не слышал о духовности или чем-то подобном, и демонстрировал это всем своим видом. Словно боялся, чтобы кто-нибудь ненароком не упрекнул его в присутствии совести. Приезжий, чужак сбил одну из самых знатных девушек города и, кажется, даже не был этим обескуражен.

Он склонился над Катилиной и небрежно приложил руку к артерии на ее шее, пытаясь обнаружить хотя бы малые признаки жизни. При таком ударе и при такой скорости движения машины шансов у нее не было, разве что сами ангелы поцеловали ее при рождении. Убедившись, что перед ним всего лишь остывающий кусок мяса, мужчина утратил интерес и достал из кармана дорогого белого пиджака мобильный телефон. Его спокойный бархатистый голос порвал тишину, словно натянутую бумагу.

— Мелфрид, перекресток 101 и 11. Сбита девушка, пришлите машину.

Сделав вывод, что все приличия соблюдены, а формальности выполнены, мужчина, скрестив руки на груди, присел на капот своего изящного черного автомобиля и стал терпеливо ждать. Ни одна мышца на его лице не дрогнула ни от того, что он сбил насмерть человека, ни от того, что толпа зевак набросилась на него с ругательствами, проклятиями и расспросами. Казалось, словно он находится где-то в другом месте.

Мужчина был хорош собой. Светлые длинные волосы, цвета пшеничного поля, аккуратно, но с налетом небрежности спускались почти до плеч. Видимо, растрепались из-за резкого торможения. Василькового цвета глаза решительно смотрели в темноту, казалось, не на трассу, а куда-то в вечность. Будучи призраком, я не испытывала большого желания разглядывать свое ненавистное за годы прекрасное тело. Хотя, смела надеяться оставить более симпатичное пятно на асфальте. Но мой освободитель — вот кто поистине заинтересовал меня. Он не был красив, но я не могла оторвать от него взгляд. Брутален, мужественен, харизматичен. А легкая небритость на щеках придавала неповторимую притягательность, так и хотелось провести рукой по его скулам. Кстати, а у этого парня все в порядке со вкусом. Его белоснежный классический костюм внушил мне совершеннейшую уверенность в том, что меня освободил ангел.

Неожиданно, мужчина вздернул левую бровь. Да ну, на его лице отразились эмоции? Эй, что со мной?

Через мгновенье раздался судорожный хриплый вздох и удивленные возгласы толпы, ощетинившейся камерами мобильных телефонов. Я, которую все уже похоронили и оплакали, в том числе и я сама, от боли выгнулась дугой на влажном асфальте. Что за черт??? Я же была мертва! Такое чувство, словно кто-то силой засунул меня обратно в собственное тело, но засунул как-то неправильно, вверх тормашками. Все болело, и болело невыносимо и в таких местах, наличие которых я прежде и не осознавала. Определенно, тело было непригодно для дальнейшего проживания в нем. И, кажется, моя левая нога, переломанная как пить дать в пяти местах, была красноречивым тому подтверждением.

Незнакомец пристально и с немалым интересом смотрел на меня, и наконец, на его лице появились легкие оттенки непонятных мне эмоций. Недоумение. Казалось, что может удивить человека, который не шелохнулся, сбив насмерть женщину, как будто занимается этим каждый день? С самообладанием заядлого убийцы… Да любой нормальный человек запрыгал бы от счастья, сбросив с себя бремя преступника! Но это было исключительно недоумение с нотками заинтересованности. Лишь по взгляду мужчины можно было что-то прочесть. Он склонился над самым моим лицом, пока я пыталась прийти в себя. Или осознать себя в новых обстоятельствах.

— Я в раю? — свет фонарей слепил меня, и в полумраке я видела лишь светящийся ореол золотистых волос. Голос, непривычно хриплый и слабый напугал. Начинало лихорадить.

— Смотря, что для тебя рай, — обнаружив неуместный намек на улыбку, озадаченно ответил он. — Кто ты?

— Катилина…, — я закашлялась кровью, но продолжила, ощущая во рту привкус соли и гемоглобина, — Астрид…, — Толпа зевак ахнула, как и подобается в подобных случаях, суливших интересное зрелище. Люди обладают очень извращенным чувством заинтересованности, если речь идет о чужом горе. И обладают странной формой получения удовольствия, находя прекрасное в чужих страданиях, хотя и не отдают в этом отчета, но смерть настолько притягательна, что встретив ее, сложно оторвать взгляд.

— Ты обманула смерть. Как? — сухо спросил он. В этот миг все перестало существовать. Исчезла жужжащая стена сплетничающих вокруг зевак, растворились нудные и бесполезные сигналы машин, встрявших в пробке из-за происшествия, не было даже дороги и моей неудавшейся попытки самоубийства. Лишь эти глаза, цвета ледяных васильков, и бархатистый, вселяющий спокойствие голос. Казалось, мне каких-то семь лет и в приют пришел папа, сказать, что забирает меня домой и вся моя жизнь до этого просто нелепая ошибка… — Кто ты?

— Я не знаю, — эти слова звучали растерянно и вымученно, но до боли искренне, казалось, я вот-вот вновь потеряю сознание, которое каким-то чудом удавалось удерживать. Все это для меня в диковинку.

— Мы оба еще пожалеем… — озадаченно протянул он, заметив, что я теряю сознание.

Словно мое тело не имело веса, он подхватил меня и поднял. Пожалуй, это последнее воспоминание в ту ночь и больше мне нечем усладить ваше любопытство. Умерла ли я? Хм, нет. Пара минут существования призраком — это все чего я добилась за первую попытку и знаете что? Казалось, это должно меня опустошить, перевернуть все мое сознание. Я БЫЛА ПРИЗРАКОМ!!! Я видела свое мертвое тело, ощущала, как мой дух отделился от материального мира и стал чем-то идеальным, свободным, я чувствовала всю вселенную, безгранично до безумия и восторженного крика… кажется, это слова сумасшедшей, но почему-то все происходящее мое сознание восприняло на удивление спокойно. Кажется, врачи называют это шоковым состоянием.

Я сидела на диване и разглядывала портрет моей подруги — Катилины. Она живет далеко в Мелфриде, в маленьком захолустье, а я не так давно переехала в Форт-Окридж. Это славный большой город, конечно, не такой, как столица графства — Рантон, но, тем не менее, вполне подходящий для начала карьеры и для первых шагов на пути к ошеломляющему успеху. Я переехала сюда в надежде, что смогу доказать всему миру и самой себе, что я женщина, способная достигнуть вершины карьеры, способная позаботиться о себе самостоятельно и способная делать то, что ей хочется. Катилина была единственной, кто поддерживал меня во всех начинаниях. Пожалуй, благодаря ей я смогла обрести себя. Все же, в самом детстве, когда характер еще формируется, исключительно важно, чтобы рядом имелся верный друг, всегда готовый помочь и поддержать тебя, даже когда, казалось, весь мир ополчился и все идет прахом.

Учитывая, что мой отец беспросветный пьяница, а мама тащит на себе хозяйство по разведению свиней и выхаживанию наших виноградников, которые всегда славились в округе, у меня просто не было права на ошибку. К тому же, Форт-Окридж, прекрасный старинный город, с замками, дворцами, музеями, с великой историей и безумно обаятельными, стильными и целеустремленными мужчинами. Именно один из таких мне сейчас и нужен, чтобы поддерживать на плаву мою семью.

Так, все, достаточно воспоминаний. Сегодня праздник у моей работодательницы. Она устраивает прием в честь своего дня рождения, куда приглашены все именитые люди города. Все, кто чего-то достиг, будут там… и я среди таковых. В знак особого почтения, Ирина пригласила и меня, свою незаменимую помощницу. Что было совсем неудобно и одновременно делало честь Ирине — так это то, что она прислала мне шикарный наряд для приема. Как ни крути, но здесь всего за пару месяцев еще не удалось накопить достаточно средств для покупки шикарных вещей на один вечер. Нежный ярко-алый шелк струился по мне до самого пола. Длинные волосы я забрала наверх, оставив спускаться до талии лишь несколько черных кудрявых прядей. Колье, еще больше подчеркивало линию декольте. Гранаты в серебре самая изящная, на мой взгляд, смесь металла и камня. Надев браслет и серьги, и закинув в сумочку пару нужных вещей, я вышла из дома, с ощущением, что меня ждет что-то необычное этой ночью.

Действительно, ночь выдалась на удивление ясной, теплой и звездной. В небе царствовала огромная полная луна нежно-лимонного оттенка, а звезды мерцали как крошечные бриллиантики в тиаре королевы. Таксист не спешил, да и на дорогах было спокойно. Форт-Окридж этой ночью был погружен в привычную меланхолию и задумчив. Он подмигивал мне огнями старинных фонарей, подбадривал пением сверчков в высокой траве и вдохновлял величественной архитектурой, так завораживающе прекрасной в свете умело расставленной подсветки.

Дом Ирины — настоящий дворец. Трехэтажное здание, построенное, как и многие поместья нашего города, в стиле барокко. Богато украшенный лепниной, золотом, фонарями и резными железными оградами. Проходя по саду, благоухающему розами и жасмином, я едва не задохнулась от восторга. Все было настолько прекрасно, что я четко сознавала, какой жизни хочу для себя и в каком месте мне бы хотелось жить до самой смерти. Решив немного задержаться в саду, я присела на белую каменную лавочку, будто светящуюся в сумраке. Рядом с ней стоял небольшой факел на высокой подставке и цвели кусты жасмина, изредка роняя на меня благоухающие лепестки. Мне хотелось остановить мгновение и раствориться в нем. В таком умиротворении, глядя на звезды, я просидела, наверное, минут 15, пока позади чей-то голос не привел меня в чувство:

— Что столь прекрасная особа делает в одиночестве?

Я резко обернулась и мое дыхание сперло. То ли это под воздействием такой прекрасной ночи и дивных ароматов, то ли под воздействием чар мужчины, но я сочла его самым привлекательным из всех, что когда-либо видела.

Мне на секунду показалось, что он принц, сбежавший из средневековья и забывший свои доспехи дома. Фрак сидел на нем изящно, а черные пряди волос выбивались из убранного назад хвостика. Черные глаза мужчины прожигали меня насквозь, мерцая при свете факела как два драгоценных камня. Слов не требовалось. Эта ночь оправдала все мои ожидания, не успев начаться. Уже неважно было, что случится потом. Значение имел только этот миг, лишь настоящее.

— Никак не могу зайти внутрь, — спохватилась я. — Здесь настолько прекрасно.

— Я тоже, — смутился он, спросив позволения присесть рядом. Конечно же, я не была против и теперь, точно так же, как несколько минут назад не могла оторвать взгляд от звезд, я не могла оторвать взгляд от его глаз, — Валентин.

— Какое красивое имя. Лина, — стараясь не улыбаться, как счастливый ребенок, получивший на Новый Год от Деда Мороза заветный подарок, я чуть отвернулась.

Заметив мое смущение, он очень нежно провел пальцем по моему подбородку и развернул мое лицо к себе. Словно мы всю жизнь знали друг друга. В этот момент внутри что-то оборвалось. Я не понимала, как жила без него все это время и не могла понять, как буду жить, если позволю ему уйти.

— Вам нечего смущаться. Вы настолько прекрасны, что я не могу отвести от вас взгляд. Не будет ли слишком дерзким просить вас провести этот вечер со мной?

Выражение моих глаз ответило за меня и, элегантно подав мне руку, Валентин повел меня в дом. Более странной ночи у меня не было никогда. Боже!!! Я и подумать не могла, что Лина Ниаполис сможет когда-нибудь влюбиться с первого взгляда!!! Могу представить, что об этом подумает Катилина!

— Катилина Астрид Мередит! Если вы опоздаете на свою новую работу в первый же день, боюсь, леди Кэтрин будет очень вами недовольна!

— Это всего лишь собеседование и она всегда мною недовольна… Стоп! — я резко села в кровати и обернулась по сторонам. А вот это уже действительно не смешно. Я дома, в особняке леди Кэтрин Бенедикт Мередит II (построенном еще ее прапрапрадедом Фицуильямом Бенедиктом V веке этак в 16), в своей комнате и меня разбудила моя гувернантка.

Я ошарашенными глазами уставилась на Бэтт, сурово сдвинув брови, отчего по моему лбу рассыпались глубокие и сосредоточенные морщины, вселяющие собеседнику если не ужас, то хотя бы озадаченность.

— Леди Мередит, вы меня пугаете, — Бэтт сжалась под моим суровым взглядом. Да я и сама почувствовала, что никогда раньше не сверлила ее столь сосредоточенно. Черт побери, да раньше я бы взорвалась от одного только слащавого «Леди». Подобный церемониал в наши дни — пошлый пережиток прошлого, к тому же, привыкнув за годы выживания в детском доме к менее любезному обращению, я на него плевала. Времена благородных рыцарей и непорочных леди, к сожалению, покоятся в самых темных и неизведанных глубинах Леты, и все леди и сэры, полагаю, сейчас там же. Несколько минут я сидела, молча, а потом озадачено протянула:

— Что за херня, Бэтт?! — боюсь, из моей двухминутной тирады на тему несовершенства мира вас удовлетворит лишь это.

— Я позову леди Кэтрин…. — растерялась женщина.

— Как я здесь оказалась? — одним прыжком я очутилась на самом краю двуспальной кровати, небрежно смяв любимый плед из овечьей шерсти и схватив Бэтти за запястье. Я не отрывала от нее ошарашенного взгляда, — Бэтти, расскажи, когда я пришла? Что случилось вчера вечером?

— Ничего необычного… Вчера вечером вы пришли позднее. Правда, Ваш кавалер объяснил причину столь позднего возвращения, и Леди Кэтрин сочла ее вполне уважительной…

— Какой еще кавалер? — перебила я гувернантку, усиленно пытаясь вспомнить события вчерашней ночи после того, как умерла…

— Ох, какая досада… кажется, он даже нам не представился. В любом случае, он проводил вас до дома и был весьма любезен! Необычайно вежливый и обворожительный молодой человек. Вы в целости и сохранности, а это самое главное. Ваша одежда готова, через пару минут можете спускаться к завтраку, с добрым утром, Леди Мередит, — Бэтти, улыбнувшись, сделала легкий реверанс и закрыла за собой дверь, потирая запястье.

С минуту я сидела неподвижно, уставившись в одну точку на двери, и ни о чем не думала. Ни единой мысли не было в моей голове, словно сознание притаилось, чтобы не убить меня шквалом эмоций, рассуждений, предположений, догадок и выводов. Постепенно, когда оно соизволило вернуть меня к реальности, я закричала не своим басом:

— Как же меня все это достало!!!!

В дверь полетело все, что попалось под руку: подушка, подсвечник со свечами, старинный будильник, тетради, когда, наконец, обессилев, я упала на кровать и закрыла голову руками, то зарыдала. Зарыдала так, словно во мне накопились реки слез и сегодня плотина, не дававшая им излиться, исчезла. Когда истерика остыла, я осознала другое. На мне не было ни единого признака вчерашней аварии. Нога как пить дать переломанная в нескольких местах была цела. На голове и лице ни единого следа, будто я не разбила ею лобовое стекло Порше того ханжи. Я подскочила и полетела в ванную комнату, прилипнув к зеркалу. Так и есть. На лице ни царапинки, ни синяка на теле, абсолютно никаких следов, словно со мной вообще ничего не произошло, и я всю ночь проспала у себя в комнате. Может это был действительно всего лишь сон? Просто на удивление реалистичный, ведь такое случается. Тогда что за мужчина и где я вчера была?

Смирившись со своей участью и кинув печальный взгляд на роскошный наряд для светской леди, а никак не для приемного подкидыша, который приготовила для меня Бэтти, я залезла в любимые джинсы и, накинув малахитового цвета вязаную кофточку, вышла из комнаты.

— Леди Мередит, я вами очень недовольна! Что на вас надето? — леди Кэтрин, о да, она приходила в крайнюю ярость, когда я пыталась называть ее тетей Катей, и даже запирала меня на сутки в своей комнате, потому я смирилась с этой частью моих каждодневных страданий, так вот, леди Кэтрин была вне себя от моего внешнего вида. Собственно, восседающая рядом с ней и вся из себя царственная Изабелла так же с ехидной ухмылкой поглядывала на меня. Ее платиновые волосы были забраны в высокий пучок на затылке, мраморное личико замаскировано изящным макияжем, искусно подчеркивающим глубину голубых глаз. Изабелла была прекрасна. Однако стоило нам появиться на публике вместе, как бы шикарно ни выглядела моя сестрица и какие бы лохмотья не напялила я, все восхищенные охи доставались моей персоне. Право, в этом городе извращенные представления о красоте, если они предпочитают вкуснопахнущей светской львице в розовом не мытую и непричесанную хамку. Пусть и не лишенную природной привлекательности.

Схватив с изящно, но не изобильно сервированного стола яблоко, я вульгарно чмокнула в щечку леди Кэтрин, подмигнула Изабель и вышла из замка. До сих пор не знаю, как называть свое новое жуткого вида готическое прибежище: замком, крепостью, особняком? Одним словом, за 8 лет я так и не привыкла к этому дому. Казалось, он хранит какую-то страшную, зловещую тайну. Но быть может, все старинные особняки хранят свои секреты. Чего только не повидали эти стены за четыре с лишним века!

— Право, эта девица несносна! Никаких манер! — возмущалась, однако без какой бы то ни было злобы, леди Кэтрин.

— Тетя, я не знаю, зачем мы держим дома эту зверушку… Поразвлекались и полно, можно сдать ее обратно. Никто не скажет о нас ничего дурного.

— Изабель! Если еще хотя бы раз я услышу из твоих уст подобную ересь, я до скончания твоих веков запру тебя в башне!

Нет, ну не бред ли, — думала я, похрустывая на ходу яблоком. На кой-то черт меня взяли четырнадцатилетним ребенком из приюта. Стоит заметить, я и вправду была лишена каких бы то ни было намеков на светские навыки или этикеты-шмэтикеты. Правила этикета — это то, что я считаю правильным. Мое воспитание — это постоянная схватка с окружающими и противостояние своей красоте. Попытка доказать миру, что за этим кроется что-то большее. И я искренне не понимаю, на кой фиг понадобилось уважаемой и почитаемой не только в Мелфриде, но и во всем графстве Эйтингейл леди Кэтрин удочерять такую как я? Здесь явно что-то было не так, но за 8 лет моей жизни у леди Кэтрин, она так и не раскрыла мне причин своего странного поступка. Стоит отдать должное, она не лелеяла мечты воспитать из меня вторую Изабель.

Кстати. Не спрашивайте, почему в свой первый рабочий день я иду на работу с опозданием в 15 минут, не причесанная, в джинсах и потертой вязаной кофте. Формально, это собеседование, но всем известно, протекторат леди Кэтрин всегда действовал безотказно.

Ровно в 10:15 я самым неженским образом развалилась на кресле в офисе главного редактора газеты «Время Мелфрид», пожевывая жвачку и сложив старательно облепленные грязью ботинки прямиком на стол Кайла. Кстати, разглядывая грязные ботинки, я сочла, что у меня неплохой художественный подход делу. Кайл — афроамериканец, стоит признать, достаточно недурен собой, сквозь модную футболку явственно прослеживаются очертания сильных мускул, над которыми наверняка приходится работать не час, и не два в день. Его спокойный взгляд черных глаз обезоруживал. Я даже чуть не подавилась жвачкой, поняв, что каким-то образом единственный зритель моего театра одного актера сказал мне веское «Не верю!».

— Катилина, выплюнь жвачку, убери ноги с моего стола, сядь прямо и слушай внимательно, — Кайл не шелохнулся, скрестив руки на груди еще в тот момент, как только я заявилась в офис. Его голос был абсолютно спокойным, но настолько властным, что я не осмелилась ослушаться. — Отлично. Теперь поговорим, — он расслабился и придвинулся поближе ко мне. Столь необычное начало не могло не заинтриговать. Любопытство — слабое место всех женщин, — я знаю, что ты чувствуешь.

Видит бог, сколько сил мне потребовалось, чтобы ограничиться ехидным смешком и не рассмеяться от души.

— Зря смеешься. Я знаю, что тебя гложет и могу заверить, что моя редакция — это совершенно безопасное для тебя место, — на секунду мне показалось, что он действительно верит в то, что говорит. Нет, не так, мне на секунду показалось, что Я действительно верю в то, что он говорит, — Если возникнут проблемы, любые, ты знаешь, где мой офис. А теперь к делу. Я читал твои работы, которые ты написала еще в университете и они меня очень впечатлили. Свежо, креативно, на грани. Рад, что ты решила оставить должность менеджера зала в баре Каплана и захотела заняться тем, к чему у тебя призвание, — ха, он назвал должность официантки менеджером зала? — У меня на тебя далеко идущие планы. В этом конверте твое первое задание и первый аванс. Поверь, такой чести удостаивается не каждый. Леди Кэтрин зарекомендовала тебя ответственным и старательным работником, не подводи ее. А теперь прошу извинить, у меня много работы. Если есть какие-то вопросы — обращайся к Пуффи.

Пуффи — коротко стриженная делового вида женщина, похожая на сосиску в тесте, услышав свое имя, сразу навострила уши и подняла голову. Ее вид: внешность, одежда, взгляд, поведение — все свидетельствовало о том, что она либо секритутка, либо правая рука Кайла. Судя по взгляду этой девицы, ради лишней пары баксов она способна на все и даже левой рукой. Думаю, каждый босс мечтает иметь такую исполнительную помощницу.

Мне стало даже немного совестно и перед Пуффи, и перед Кайлом, и перед леди Кэтрин. В мои планы не входило обогащать своими литературными потугами умы жителей Мелфрида. Мне не терпелось поскорее познакомиться с господом, или кто там работает с самоубийцами…

Я все рассчитала. На улице начинался дождь, который минут через десять обещал разразиться страшной грозой. Весна в Мелфриде никогда не была приветливой. Достаточно часто заряжали грозы, во время которых жители городка предпочитают засесть у своих каминов в кругу семьи и поиграть в лото за чашечкой горячего капучино с корицей. Несмотря на все их пороки, местные жители дружелюбны и всегда готовы прийти на помощь друг другу, особенно, если дело касается родных или близких.

«Наверное, мне никогда не понять, что такое семья», — подумала я, заглядывая в одно из окон на первом этаже и наблюдая за тем, с какой любовью отец подбрасывает вверх свою малютку дочку, а мать вяжет в углу теплый шарф, чтобы согреть частичкой своей любви близких.

Капли холодного дождя стекали по моему лицу, смешиваясь с горькими слезами. Мои слезы давно перестали быть солеными на вкус. Но как ни противна была мне жалость к самой себе, она лишь укрепляла желание прекратить это бессмысленное существование.

Мелфрид — это небольшой островок, который со всех сторон окружен рекой Мелсуотен-брэйг. Да, я уже говорила, что с фантазией у жителей городка небольшой перебор. Со всем остальным светом Мелфрид соединяет пять мостов, перекинутых в разных местах через Мелсуотен-брейг, шумную и полноводную реку с характером. Порой, весной она разливалась и затапливала город едва ли не по третий этаж, а порой, даже в самые сильные ливни спокойным питоном дремала в своих берегах. Река с характером всегда являлась предметом поверий и сказаний у местного населения. Поговаривали даже, что именно на этом острове, давным-давно сам Господь сотворил Адама и Еву.

Я стояла на широком бордюре одного из каменных мостов, украшенных старинным железным орнаментом. Обсидиановые статуи Горгулий, облюбовавшие бордюры, при вспышке молний нагоняли ужас. Ухватившись за кожистое крыло одной из них, я с восторгом смотрела вниз, туда, где в двадцати метрах борются стихии воздуха и воды. Мелсуотен-брейг, казалось, сегодня неистовствовала и была готова поглотить любого, кто осмелится приблизиться к ней. Именно на это я и рассчитывала.

— Господь! Здесь ты создал самую первую и самую прекрасную женщину на земле!!! — что было мочи, ревела я, безуспешно пытаясь перекричать бешеный порыв ветра и непрекращающиеся раскаты грома, — Именно здесь ты одарил ее неземной красотой! И я пришла на это самое место, что бы вернуть тебе ту красоту, которой ты одарил меня! И пусть ни одна женщина в мире больше не станет заложницей красоты в собственном теле!

Я вскинула руки к небу, в надежде, что порыв ветра свалит меня в клокочущие глубины неистовавшей реки. Вопреки моим ожиданиям, ветер стих, и небо расчертила необычно мощная вспышка молнии. Ослепнув на мгновение, я приняла ее с благодарностью. Мое тело сотряслось от электрического разряда, который сократил каждый мускул моего тела, каждую его живую клеточку, каждый уголок.

Что ж, Катилина Астрид Мередит. 100 тысяч ампер в сердце… думается, надежней и изысканней способа покинуть этот мир, придумать сложно. Наверняка, об этом даже напишут в газетах.

Мой показ завершился удачно. Я даже не ожидал, что затея с модой для гомосексуалистов окажется настолько же успешной, насколько скандальной. Эта стерва Флаэрина, закостенелая ненавистница людей с нетрадиционной ориентацией, подала на меня в суд за пропаганду необычных сексуальных взглядов. Сомневаюсь, что к сорока годам кто-то отважился так сказать, расширить ее горизонты. Обладая деньгами и славой, но не бурной сексуальной жизнью, она видимо решила вымещать свою агрессию на других. Но, ни я, ни судья не смогли найти в законодательстве статью, под которую можно было бы меня подвести, а потому этой блондинке в розовом оставалось лишь сопеть и пыхтеть от гнева:

— Женщина, найми себе хорошую проститутку и пусть он тебя хорошенько отымеет, может и бешенство матки пройдет, — я удостоил ее шепотка на ухо и, шлепнув по силикону, изящно вышел из зала суда.

— Вали, гомосек хренов.

— Я не гомосек, я Богиня!

Меня, Самого Нефрита, афроамериканца и первую сучку графства еще никто не мог поиметь без моего согласия. Кажется, об этом что-то говорила Элеонора Рузвельт. Неважно.

Меня ждали в Рантонском клубе «Ночная фея», в котором проходила вечеринка в честь показа, принесшего мне прорву денег. Думаю, теперь я смогу открыть целую сеть магазинов и наконец-то вырваться за пределы Мелфрида. Может даже покончить с наркобизнесом. Но что бы ни случилось, я сделаю все, чтобы больше не сидеть с протянутой рукой на паперти в надежде, что кто-нибудь расщедрится и даст мне денег на краюшку хлеба. Так, Нефрит, соберись. Кто здесь королева бала?

Двери клуба распахнулись. Гордо вскинув подбородок, и изящно покручивая бедрами, под всеобщие крики и аплодисменты, я спускался по лестнице к жаждущей общения толпе.

— О, ваше шоу сегодня было превосходно…

— Мерси.

— Да, это было незабываемо!

— Сегодня ночью будет незабываемо, пупсик!

— Еще никогда в Рантоне не было подобного!

— Не сомневаюсь!

— Вы не стесняетесь показывать свою гомосексуальность?

— Детка, нас объединяет любовь к члену. Ты же не стесняешься это показывать, судя по тому, как твои сиськи говорят «привет», выпрыгивая из декольте? Следующий?

— Кто вдохновил вас на это?

Здесь я на секунду замер и вспомнил свою подругу. Сколько себя помню, мы всегда были вместе, с самого раннего детства периода борьбы за свободный горшок. Мы с ней выросли в одном приюте, и ни разу она не упрекнула меня за то, кем я являюсь и всегда говорила, что я должен гордиться своей индивидуальностью и сражаться за место под солнцем.

— Моя подруга. Катилина. На сегодня закончим с вопросами, мальчики, девочки, обращайтесь к моему менеджеру, он запишет вас ко мне на интервью, а Королеве надо выпить бокал Мохито и отдохнуть. Расступились, расступились!

Не знаю от чего, но я почувствовал небывалую усталость. Слава, известность, признание, одобрение и скандалы — это то, чем я дышу, но за 24 года, наверное, мне хочется чего-то большего. Навалившись на барную стойку, я обратился к бармену, обнаженному по пояс и соблазнявшему меня внушительной мускулатурой. Нет, все же я никогда не променяю обычные низменные удовольствия на разную философскую ерунду про смысл жизни.

— Эй, Купидон, прысни мне пару капель мохито.

— Будет сделано, красавица.

Наблюдая, как бармен, поигрывая мускулами, трудится над моим коктейлем, я заметил в углу бара еще одного Аполлона, сидящего в полном одиночестве. С рыжеволосой встрепанной шевелюрой, забавными конопушками и на удивленье черными, как бусины глазами. Такого пропустить я не мог никоим образом, забрав свой коктейль и еще один для рыжеволосой феи, я пошел на абордаж. По мере приближения я заметил, что мужчина не отрывает от меня взгляда, а из-под его расстегнутой рубашки выглядывает чуть волосатая грудь. Досада. Ну ничего. Как-нибудь смирюсь с повышенной лохматостью.

— Привет, красавчик. Махито?

— Не откажусь, Лисиан.

— Ты и впрямь похож на лисичку, дружок, — кокетливо ухмыльнулся я, присаживаясь рядом на обтянутый белой кожей диван и ставя бокалы на низкий абсолютно черный матовый столик.

— Ты, должно быть, Нефрит? — он окинул взглядом меня и, уставившись на камушек на моей шее, замер то ли в удивлении, то ли в ужасе.

— Да, это я богиня бала. Что-то не так? Не нравится мое украшение?

— Нет-нет, шикарный камень. Нефрит, как и ты?

— Да, подружка подарила еще когда мы на соседних горшках сидели, — складывая ноги на стол и поправляя позолоченный ремень с огромной бляшкой НЕФРИТ, протянул я. Лисиан странно смотрел на камень и через некоторое время ответил.

— Предусмотрительная девочка… — протянул он озадачено, сделав глоток. — У меня к тебе предложение.

— Готов выслушать все, что ты предложишь, — подвигаясь ближе к красавчику, улыбнулся я. Алкоголь всегда развязывал мой язык и руки, поэтому все границы приличия были стерты с первым глотком. Однако Лисиан ничуть не возражал, хотя, судя по всему, он был новичком в наших рядах. Если вообще был там. Даже если он пришел в гей клуб из чистого любопытства, меня это не волновало. В конце концов, каждый имеет право расширить свои горизонты.

— У меня есть несколько отличных лисьих шкур. Слышал, что для новой коллекции тебе как раз нужны хорошие лисьи шкуры.

— Да, сладкий, нужны, что ты хочешь взамен?

Он опасливо уставился в другой конец бара и резко отодвинулся. Недовольно проследив за его взглядом, я заметил в другом углу двух девушек-азиаток, недурных собой: стройных, высоких, в изящной одежде и меховых накидках. Моделей здесь было полно, но азиатки явление редкое.

— Хочешь, чтобы они присоединились?

— Да нет… обознался. Давай уйдем отсюда и поговорим в другом месте? Идет?

— Мой номер наверху, 217. Буду ждать, лисичка!

Показывая журналистам, что отвечать на вопросы сегодня я более не намерен и обняв в знак благодарности некоторых моделей, я поднялся к себе в номер, в полной уверенности, что сегодняшняя ночь удалась на все сто.

Вопреки бытующему мнению, я не увидела черных коридоров, тоннелей со светом в конце, каких-либо комнат, страшного суда. Не было вначале ничего. Просто темнота и тишина, будто я лежу в темной комнате. Меня это даже разочаровало, но потом…

Я резко села в кровати и попыталась оглянуться по сторонам. Меня окружала кромешная тьма, но я нащупала на прикроватной тумбочке спички и разожгла свечу. То, что предстало моему взору, меня слегка ошеломило.

— Твою ж мать…

Я вновь оказалась в своей комнате. За окном бушевала стихия, грозившая вырвать с корнем все деревья, сорвать крыши со всех домов города и раскурочить все автомобили, какие только встанут на ее пути. Стихия билась в окно, но в комнате было тихо, тепло и уютно.

Обессилено упав на подушки, я негодовала. Меня ударило молнией! Я помню это ощущение всеми клеточками своего естества. Помню это жгуче-колючее ощущение боли и судороги. Как меня разрывает изнутри. Помню, как остановилось сердце, его последний толчок… и помню то томительное блаженство и ощущение свободы…

— Что за нахрен? — воскликнула я, пытаясь убедить себя, что не схожу с ума, что я не гребаная психопатка.

— Тебе пора перестать сквернословить, — донесся ласковый голос из угла комнаты. Я медленно перевела взгляд, а затем и вовсе подняла голову, соображая, кто это может быть. Голос явно незнакомый. В углу комнаты, на обитом красной парчой стульчике, восседала ослепительной красоты обнаженная женщина. Ее золотистые волосы, своими кудрями ласкавшие тело обладательницы до самых округлых бедер, излучали сияние. От всей нежно-розовой кожи исходил мягкий, струящийся теплом и любовью свет. Казалось, аура любви и блаженства заполняет всю комнату, все тело, до основания, каждый его самый темный и лишенный доселе любви уголок. Не в силах сопротивляться, я как дурочка расплылась в счастливой улыбке. Голая баба в моей комнате ночью. Расскажу Нефриту — не поверит!

— Вы прекрасны, — падая с кровати на колени, я подползла к женщине и принялась целовать ноги появившемуся в моей комнате наваждению. Внутри все трепетало, а сердце, казалось, разорвет мою грудь. Теперь я ничуть не сомневалась, что, наконец, мой земной путь завершился, и я могу обрести покой там, где красота принадлежит вечности. Вместо пресловутой двери за мной пришла прекрасная богиня. Не соображая, будто в глубоком сне, я продолжала покрывать поцелуями ее ноги, пока женщина мягко не улыбнулась и не накрыла мои руки своими теплыми ладонями.

— Дочь моя, ты не менее прекрасна. Твоя красота — твой дар. Ты — мое земное воплощение и в тебе мое продолжение.

— Кто ты? Ты Господь? — не отрывая восторженного взгляда от великолепного создания, бессознательно протянула я. Она лишь мягко улыбнулась.

— Глупенькая… можешь считать меня своим ангелом-хранителем. У Господа на твой счет великие планы, дорогая! Не смей больше неразумно распоряжаться тем даром, который преподнес тебе господь — твоей жизнью. У Господа на счет тебя далекие планы, — повторила она с лаской и любовью в голосе. — Но в третий раз тебе никто не сможет помочь. Даже я.

Едва понимая смысл слов, которые произносила женщина, я все дальше проваливалась в небытие, пока мое сознание, наконец, не растворилось окончательно.

Через неделю Катилина Астрид Мередит все же умерла. Умерла прежняя Катилина Астрид Мередит, но свету явилось совершенно новое создание, исполненное слепой веры в то, что она обрела смысл своей жизни. И пусть это был всего лишь сон, наваждение, но я теперь знаю, что выбрана для высшей цели и должна жить, чтобы служить ему — своему Господу. Мое сердце наполнилось теплотой и любовью.

Я задумалась над тем, какое желание так страстно владело моим умом в течение последних дней. Я хотела умереть. Сейчас я так явственно ощущаю, какой была идиоткой. И как сложно мне было понять это дьявольское наваждение, как можно стремиться, во что бы то ни стало расквитаться со своей жизнью. Она — единственное, что принадлежит практически безраздельно НАМ, она — это единственное, чем мы можем владеть и распоряжаться, а там… за гранью, там ничего нет и я уже не смогу наблюдать те небольшие, но все же прелести жизни, я никогда не смогу стать матерью, обрести любовь всей своей жизни, в конце концов, у меня никогда не будет секса с мужчиной, которого я люблю и хочу. Что б меня, разве ради того, чтобы все это сделать не стоит жить? Раз мы все существуем и наделены разумом, значит, наверное, это кому-нибудь нужно?

Честно признаться, я до конца сама не понимала своих мыслей и действий. Но решительно была настроена на то, что жить мне хочется больше, чем умирать, к тому же, в этом дурацком сне приснилось, что у меня осталась всего одна жизнь. Собственно, мне итак уже перепало больше, чем другим. Но с этого момента я твердо решила, что пора прекратить жаловаться и стонать, что все плохо и встать на путь исправления. Как? Просто начать жить! В конце концов, я не голодаю, у меня есть крыша над головой, есть работа, любящая тетка и гламурная ехидна-сестрица. Да, к сожалению, моя жизнь началась лишь в 22 года.

За окном стояла отличная солнечная погода, хотя, казалось, что солнце уже шло по направлению к горизонту, но небо еще не налилось кровью. Интересно, сколько я проспала? За дверью послышались встревоженные разговоры и тихие всхлипывания Бэтти. Моя гувернантка никогда не отличалась особым умом или сентиментальностью, однако была весьма дружелюбна и исполнительна. Пожалуй, она единственная, кого я могла переносить в периоды жутких депрессий дольше пятнадцати минут. Пытаться свести счеты с жизнью мне не в первой. Раньше всегда кто-то приходил на помощь прежде, чем я совершала необдуманные поступки, однако сейчас кто-то словно дал мне второй, а затем и третий шанс, который я ни за что не упущу.

Накинув на плечи халат нежно-персикового цвета, я шмыгнула за дверь.

— Бэтти, все в порядке?

Увидев меня, женщина завизжала и убежала вниз по лестнице. Недоумевая, я повернулась к леди Кэтрин и, судя по белому халату, доктору.

— Добрый день, леди Кэтрин. А с вами мы, кажется, не представлены, — я дружелюбно поклонилась, извинившись попутно за свой внешний вид. — Я Леди Мередит. Можете звать меня Катилиной.

Кажется, леди Кэтрин сделалось дурно, не то от несвойственной мне ранее принятой в высшем обществе манеры словоблудить, не то просто от моего появления. Она побледнела, а доктор от изумления не мог прийти в себя, пока я не потрясла его за плечо.

— Да что с вами, может быть вызвать доктора? — я пыталась пошутить, но прошла еще пара минут, прежде, чем леди Кэтрин, с незнакомыми мне доселе эмоциями, смогла чуть слышно прошептать.

— Мы думали…. что надежды уже нет…

На ее глазах проступили скупые слезы. Чтобы скрыть их от меня, она отвернулась и, достав из кармана своего шикарного шелкового платья носовой платочек, быстро привела себя в порядок.

— Леди Мередит, вы должны вернуться в свою постель, я вас осмотрю, — наконец-то и доктор обрел дар речи.

Не вступая в лишние расспросы, я повиновалась доктору. У меня слишком хорошее настроение, чтобы пытаться понять, что происходит. К тому же, зачем мне это понимать? Я просто должна быть благодарна тому, что живу.

Доктор попросил леди Кэтрин известить повара о том, что мне необходим сытный ужин, с большим количеством витаминов и минералов, а так же обязательно бульон и остался со мной наедине. Достав из кожаной сумки фонендоскоп, он учтиво попросил меня распахнуть халат.

Всегда думала, что фонендоскоп — это не осуждаемое обществом средство, заставляющее женщину показать мужчине свою грудь. Доктор был уже не молод, потому я не особо волновалась, что его вдруг охватит возбуждение, и он меня изнасилует прямо тут. Мои походы к врачу на осмотр нередко заканчивались приставаниями… Фонендоскоп оказался по обыкновению холодным, и моя кожа мгновенно отреагировала на его прикосновение пупырышками. Зато руки доктора оказались теплыми и, к моей радости, весьма корректными и трогали меня лишь там, где положено.

— Что случилось, доктор? Почему вы здесь? — я решила сломать тишину.

— Сделайте вдох, — он напряженно послушал, — хмм. Вы совсем ничего не помните?

— Я помню, что мир круглый, а Луна — спутник Земли, — доктор осуждающее на меня посмотрел, — Нет, совсем ничего, — я покачала головой, запахивая халат. Доктор достал прибор для измерения давления, и я покорно протянула свою руку. Плечо приятно сдавило.

— Вас нашли на центральном мосту на следующее утро после пропажи, — доктор замялся.

— Что такое? — мой одобряющий тон подействовал.

— Понимаете, вы были…. как бы это правильно сказать…. вроде как мертвы.

Я усмехнулась.

— Как ни странно, но ученые до сих пор еще не пришли к общему выводу, какие признаки с достоверностью бы указывали на то, что человек умер…

— Да идите? — чем вообще занимаются эти ученые, если они даже не могут сказать — мертв ли человек? Интересно, сколько же на свете таких, как Гоголь? Похороненных заживо? Похоже, мне чудом удалось избежать участи великого писателя…

— Зря смеетесь… — неодобрительный взгляд доктора заставил меня посерьезнеть, — мы испробовали большинство средств, чтобы определить, живы ли вы. Кардиограф не показал даже малейшей электрической активности сердца, однако атропин вызвал расширение зрачков… у нас были такие противоречивые результаты, что самым верным средством оказалось оставить вас и подождать…

— Подождать чего? — освобождаясь от прибора, я посмотрела на врача, который был достаточно смущен, сообщая такое мне.

— Появления трупных пятен. Процессов разложения.

— Ой, доктор, любой школьник знает, что они появляются уже через несколько часов.

— Мы не были до конца уверены. Вы неделю пролежали без признаков жизни. Как очевидных, так и неочевидных. И я, как врач, расписался в своей полной беспомощности, объявив, что наука бессильна вам помочь и остается надеяться на чудо. На чудо, что это какая-то странная форма каталепсии. Сегодня я пришел, чтобы сообщить это вашей тетушке и подписать кое-какие бумаги.

— Будем считать, что мне повезло! — с улыбкой заключила я, хлопнув доктора по плечу. Хоть новость о своей преждевременной кончине выслушала я, но ободрение требовалось доктору. Казалось, сейчас наступит та самая молчаливая пауза, при которой кто-то из нас обязательно должен что-то сделать или сказать, чтобы ее прервать. К счастью, у меня зазвонил мобильник, и доктор попрощался со мной. — Катилина, кому обязана? — радостно потягиваясь на кровати, поинтересовалась я.

— Катилина, это Кайл. Надеюсь, ты не забыла, что сегодня вечером должна быть в Октавианском дворце на выставке? — его деловой тон вернул меня с небес на землю. Капец! Я совсем забыла об этой выставке. Интересно, а нахождение при смерти является уважительной причиной прогула работы?

— Не-е-ет, Кайл…. конечно нет!!!! Напомни, она в восемь, кажется? — оглянувшись в поисках часов, я радостно вздохнула, было около пяти.

— Вообще-то полседьмого, — с укоризной произнес он.

Ой, подумаешь, не угадала на полтора часа.

— Конечно, не волнуйся, все будет отлично!

— Уж постарайся. Форма одежды парадная. Не наделай глупостей. Пока.

Вот ведь дерьмо! Послать на выставку в Октавианский дворец именно меня. Нет, внешность-то у меня, конечно, располагает к шикарным нарядам и открытым плечам, и декольте, но вот мои манеры в светском обществе всегда ставили меня в глупое положение. Надеюсь, там обойдется без обеда с десятью вилками и четырнадцатью блюдами. Да и вести приличные беседы без скабрезностей я еще не научилась.

Что всегда удивляло в Мелфриде, так это его противоречивость. Казалось, Мелфрид — деревенька, где с равной жаждой разводят коров, свиней, овец и занимаются сельским хозяйством на просторных полях, ведь у нас очень плодородный чернозем. Но с другой стороны, город имеет богатую историю и архитектуру. Несколько веков назад он являлся пересечением многих торговых путей графства Эйтингейл, потому здесь охотно жили весьма высокочтимые и богатые люди. Они строили прекрасные замки и поместья, которые и сохранились по сей день, как дань уважения истории. Наш мэр, мистер Мэдисон, уделяет большое внимание сохранению исторической составляющей города. Как он любит говорить: «Наша история — это наша кровь. Позволяя разрушить историю, мы позволяем разрушить себя». Противоречивость городских жителей примирял как раз наш мэр, которому своей мудростью удавалось воссоединять противоборствующие коалиции. Жители как бы делились на две категории — простые сельские рубаха-парни, полагающиеся на авось, и открытые миру, и аристократичные особы, считающие по сей день себя если не владельцами первой категории жителей и самого Мелфрида, то основоположниками города точно. Так вот ко второй категории я явно не относилась душевно, хотя мой официальный статус говорил об обратном. Для мира я была Леди Мередит, а для своих просто Катилина. Так что, можно сказать, что мне повезло — я была вхожа в оба слоя.

Так, у меня есть полтора часа, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к выставке. Подходящего платья, конечно же, не оказалось. А чего удивительного? Сколько бы Бэтти и леди Кэтрин ни покупали мне платьев, ни одно не задерживалось в моем шкафу дольше суток. Надев однажды обновку на безумно скучный светский прием, которые имеет обыкновение устраивать моя тетушка ежемесячно в своем дворце, я неизменно либо дарила их кому-нибудь, либо по-тихому выбрасывала. Чаще, правда, дарила их Лине. Ее телосложение мало отличалось от моего и это позволяло радовать подругу ежемесячно. Она с удовольствием их у себя складировала, но слишком редко надевала куда-либо. Да, конечно, казалось бы, я могла приехать к ней и одолжить собственное платье, но Форт-Окридж в 4 часах езды от Мелфрида. Окончив учебу, подруга переехала туда в поисках лучшей доли, а я осталась здесь, не имея возможности и желания отрываться от каких-никаких, но своих корней.

«Может скомуниздить платье у прекрасной Изабель?» — подумала я, накладывая макияж перед зеркалом в ванной комнатке. Хотя да, помнится, один раз я взяла у нее блузку, и чуть не задохнулась. Все-таки чего-чего, а груди у сестрицы без карты не сыщешь.

Закончив и с прической, я вспомнила, что мой друг, Нефрит, владеет бутиком модной одежды и наверняка у него найдется для меня платье. Жаль, что сам он пару лет назад уехал в Рантон, куда его пригласили на неделю высокой моды со своей новой коллекцией одежды и где он осел на неопределенное количество времени, прислав мне письмо, которое содержало всего одно предложение «Женщина, здесь столько парней с аппетитными попками!» Все-таки годы, проведенные вместе в Мелфридском детском доме дали о себе знать крепкой дружбой. Нефрита я обожала всей душой, как и он меня. Хоть и казалось, что этой дружбе не суждено было случиться, но она была. Я все время брюзжала о том, что не стоит пакостничать и шалить, а он всегда делал что-нибудь гадкое, за что его наказывали. Я была белой, а он черным. Впрочем, цвета нашей кожи и по сей день особо не поменялись, разве что я слегка загорела.

Что ж, осталось только платье. В животе предательски заурчало, а часы показали пол шестого. Радовало одно — Октавианский дворец в 10 минутах езды от тетушкиного дворца. Вот только заскочу в бутик «Нефрит» на другом конце города и по-быстрому приеду. Думаю не смертельно, если я немного опоздаю на праздник скуки и занудства. В конце концов, приезжать вовремя, а то и вовсе заранее, для знатной дамы не прилично и даже на грани скандала.

Спустившись вниз, я услышала музыку. Шопен. Кажется, одна из трех сонат, я так и не удосужилась должным образом научиться их различать. Впрочем, в этом доме постоянно играет музыка и несложно запутаться. Моя тетя прекрасный музыкант, порой она импровизирует, порой играет Шопена, которого предпочитает другим композиторам за таинственный драматизм его произведений. Порой, она меня удивляет. Подобно Шопену, она могла ночью, в чепце и длинной муслиновой ночной сорочке отправиться к инструменту и начать наигрывать и записывать всплывшие в ее уме мелодии. Она одержима музыкой. Наслаждаясь мелодией, я пару минут смотрела на тетю, которая совершенно изменялась, становилось милой и непосредственной женщиной. И, казалось, молодела лет на десять, хотя в ее годы (к слову, ей было от 45 до 50, она скрывает возраст) выглядела очень достойно. Я улыбнулась и села за стол, услужливо накрытый Кларис — нашей домработницей. Уплетая горячее, и в очередной раз поражаясь таланту повара, я думала, как же все-таки прекрасна жизнь!

— Я очень за тебя волновалась, Катилина. Что с тобой происходит? — не отрываясь от игры, спросила леди Кэтрин, выйдя из состояния меланхолии.

— Вам не о чем беспокоиться, — ушла я от ответа. Все-таки, как ей объяснить всю неблагодарность моих поступков? Ведь они, по отношению к леди Кэтрин выглядели именно неблагодарностью. В конце концов, что меня ожидало? Участь официантки, которая так и проживет всю жизнь, снимая какой-нибудь клоповник на краю города, дай бог разживется огородом, выйдет замуж за водителя, да так и умрет. А теперь же мне открыты все дороги, с ее влиятельностью, богатством и моей красотой я могу многого добиться в жизни. Как только я раньше этого не замечала? К тому же, леди Кэтрин ко мне очень добра. Я до конца не могу понять ее отношения ко мне. Иногда она заботиться о приемной дочери (но мы, все же, предпочитаем считать друг друга племянницей и тетей) больше, чем о своей собственной племяннице, которая предпочла жизнь с ней жизни в Рантоне. В этом я ее понимаю.

— Дай то Бог. Надеюсь, ты не жантильничаешь со мной! Хотя, как я могу не беспокоиться в свете последних событий. Ты мне расскажешь, что произошло на том мосту?

С минуту подумав, я решила — а почему нет?

— Меня ударило молнией… — отщипывая куриное бедрышко от куриной тушки, как ни в чем не бывало, произнесла я. Рояль издал нестройные звуки.

— Что?

— Молния, — повторила я. — Я как раз шла домой и в меня попала молния. Но теперь я чувствую себя просто замечательно!

— А что ты вообще делала на том мосту? — женщина села рядом со мной на свободный стул и налила себе чаю из изящного фарфорового чайничка.

Поняв, что лучше не рассказывать тетушке все подробности моей прошлой жизни, я допила сок и, сославшись на работу, выскочила из дома. Как-никак, но времени на все было катастрофически мало. Уходя, я чувствовала на себе неодобрительный и тревожный взгляд леди Кэтрин. Мне было жаль тетушку. Она не понимала, что со мной происходит и наверняка винила в этом себя. Но рассказать ей все я не могла. К тому же, кто мне поверит, кроме товарищей по палате в психбольнице? Я сама с трудом верю в то, что со мной произошло и предпочитаю считать, что мне приснился дурной сон.

Я донеслась до «Нефрита» за каких-то 15 минут, учитывая, что он находится в самом центре нового Мелфрида, а мы живем на окраине старинного Мелфрида, в тихом и красивом местечке, усыпанном особняками. Спасибо тете за любезно подаренную мне тойоту аурис. Хотя я и не любила ею пользоваться, но сейчас случай обязывал. Я просто горела написать отличную статью и провести свой журналистский дебют с блеском.

К моему счастью, бутик работал до одиннадцати, что необычно для нашего городка, где предпочитали закрываться не позднее шести. На худой конец, если что-то кому-то сильно понадобиться, то всегда знали, кто хозяин заведения, где он живет и как нужно попросить, чтобы он открылся ненадолго.

Зайдя внутрь, я так и ахнула. Последний раз я была здесь два года назад, как раз в тот момент, когда Нефрит со слезами на глазах давал последние указания и прощался с работницами магазинчика. Для того чтобы избежать соблазнов, он брал на работу исключительно хорошеньких девушек. Ах да, если я забыла упомянуть, то Нефрит предпочитал мужское общество женскому.

От обилия белого и золотистого в моих глазах немного зарябило, но вскоре я пришла в себя и стала с интересом рассматривать платья из последней коллекции своего друга. «Да, нужно обладать поистине смелой фантазией, чтобы сшить такое», — подумала я, посмеиваясь над одной моделью.

— Катилина Астрид Мередит? — услышала я за спиной удивленный и радостный вопль.

Я обернулась и заметила мужчину, с модной стрижкой. Его черные, вперемежку с фиолетовым ассиметричные локоны были аккуратно уложены в хаотичном беспорядке, темные очки, в массивной белой оправе придавали образу вычурность и эпатажность, а широкая бляшка на ремне с крупными камнями — вульгарную сексуальность. Я не могла спутать этого парня в широких джинсах и обтягивающей майке ни с кем другим.

— Нефрит! — обрадовано вскрикнула я, подбежав к другу и запрыгнув на него от радости. Мои ноги плотным кольцом сжались вокруг него, а он задорно кружил меня по залу, то и дело, к неудовольствию сотрудниц, сшибая стойки с одеждой.

— Видит бог, женщина, если бы я не был любителем членов, я бы тебя отымел прямо здесь! — да, Нефрит всегда отличался излишней откровенностью и умением говорить изысканно. В этом мы были с ним схожи до крайности.

Сама не своя от радости, я забыла обо всем на свете и просто таращилась на друга, словно не видела его целую жизнь. Лина уехала пару месяцев назад, оставив меня совершенно одну, других друзей у меня не было и я не обладаю счастливым умением заводить их достаточно часто из-за излишней разборчивости в характерах. Мне неважно было, какой человек ориентации, какого социального положения, как он разговаривает или во что одевается. Единственное, что имело значение — его мировосприятие, его отношение к другим людям, к друзьям, его душа. А у Нефрита она была светлая, но безнадежно запутавшаяся и потерянная. Нефрит и Лина совершенно противоположны моей натуре, но мы вместе, даже несмотря на огромные расстояния между нами. Все потому, что дружба связывает не внешне. Дружба связывает души, а эти нити лишь растягиваются, но не рвутся. Никогда, иначе это не дружба.

Все-таки он безумно хорош собой. Чтобы подчеркнуть мышцы груди он всегда надевал либо футболку в обтяжку, либо майки и увешивал грудь разными цепочками и талисманами. Эти приемы сводили с ума всех девчонок округи, ничего не подозревающих о его пристрастиях. Я заметила на шее друга зеленоватый камушек и аккуратно прикоснулась к изделию.

— Ты все еще его носишь? — почти с щенячьей радостью воскликнула я.

— Это мой талисман, — гордо подмигнул мне друг. Прозвище Нефрит он получил благодаря камню на обыкновенном шнурочке, подаренному мною лет 15 назад. С тех пор все называют его Нефритом, и уже мало кто вспомнит его настоящее имя — Кевин. — Он помог мне добиться успехов и… оберегает в трудную минуту.

Когда я думала, что подарить Нефриту на его день рождения, то сразу же вспомнила книгу, которая произвела тогда на меня большое впечатление. В ней было написано об этом камне. Китайские философы приписывали нефриту пять основных достоинств, отвечающих шести душевным качествам; его мягкий блеск олицетворяет милосердие, его твердость — умеренность и справедливость, полупрозрачность — символ честности, чистота — воплощение мудрости, и его изменяемость олицетворяет мужество. Старинная китайская пословица гласит: «Золото имеет цену, нефрит же бесценен». И во все времена считалось, что он хранит его владельца от темных сил. Посчитав, что такой подарок будет особо дорог Кевину, и, вспомнив, что как-то давно я нашла небольшой камушек нефрита, который всегда хранила в шкатулке, я смастерила из него кулон. Было приятно видеть, что этот символ нашей нерушимой дружбы по-прежнему занимает свое почетное место у его сердца.

Наступила минута молчания, когда хотелось сказать так много, и непонятно было, с чего начать. Все-таки мы не виделись два года после того содержательного письма!

— Ты надолго к нам? — нашлась я.

— Думаю перекантоваться тут какое-то время, — он закатил глаза и подошел к платьям, которые я разглядывала.

— В последний раз, когда ты решил перекантоваться какое-то время в Рантоне, ты пропал на два года и от тебя ни слуху, ни духу не было.

— Эй, женщина, я прислал тебе письмо! — добродушно усмехнулся он, прикладывая ко мне красное платье с огромным декольте.

— О да, целое предложение! — улыбнулась я.

— Я счел это изысканным жестом.

— И как твои успехи? Что заставило тебя вернуться? — складывая на руку наряды, которые выбирал Нефрит, поинтересовалась я.

— А почему бы мне не вернуться просто так? — он улыбнулся своей голливудской улыбкой, но по голосу я поняла, что что-то случилось. — Рантон мне надоел. Со всеми его гламурными сучками и вечно обдолбаными пидорасами. Я хоть и гей, но у меня есть свои ценности и идеалы, ты меня знаешь. Иди, переодевайся.

Что мне всегда нравилось в Нефрите — он неизменно знал, что мне необходимо и никогда не задавал лишних вопросов. А уж на его мнение в области моды я могла полностью положиться. Он смог даже из 60-летней миссис Норрисон, жены местного фермера сделать сексуальную блондинку, вслед которой оборачивались даже молоденькие парни, не говоря уже о том, чтобы придать достойный вид девушке, не обделенной природною красотой.

Потратив на наряды минут двадцать, я все-таки услышала:

— Даже в Рантоне я не видел таких потрясных сисек. Пожалуй, сегодня ты уйдешь в этом.

— Всегда знала, что модели ты шил на меня, — улыбнулась я. У Нефрита действительно были свои идеалы красоты, а потому его модели не были анарексичными и рахитичными, он предпочитал вполне грудастых девушек, немного отклоняющихся от стандартов 90-60-90.

Я посмотрела в зеркало и невольно улыбнулась. Все-таки Нефрит прав. На мне было то самое красное платье, которое первым протянул мне друг, и которое я примерила последним. Его подол едва касался пола, разрез до середины бедра кокетливо оголял мою ножку, материал приятно обтягивал ягодицы, эффектно подчеркивая формы, дарованные природой, и совсем отсутствовал на спине, которую едва касалась пара прохладных тонких цепочек. Спереди, ткань волнами спускалась до солнечного сплетения, эффектно, но без пошлости подчеркивая грудь, и заканчивалось это великолепие красивым бантом, завязанном на шее сзади, который и держал на мне всю эту невесомую красоту.

— Нефрит, чтоб меня, — это все, что смогло сорваться с уст.

Друг надел на меня белые, выше локтя, ажурные перчатки, украсил уши серьгами с двумя яркими и крупными жемчужинами, которые хорошо красовались на фоне забранных кверху рыжих кудрявых волос, и размахивал босоножками, придирчиво оглядывая меня с головы до ног. Лишь когда мужчина удовлетворился своим новым творением, он задал вопрос.

— Так куда ты собралась, принцессочка? — я рассмеялась. Он поинтересовался об этом только тогда, когда я собралась уходить, потому как мое опоздание грозило затянуться более, чем на отведенные по этикету 15 минут.

— О, в Октавианский дворец, там какая-то выставка мазни очередного новоявленного художника, — надевая изящные босоножки, с открытыми пальчиками, небрежно бросила я. Радовало, что погода в Мелфриде всегда была теплой, и не было нужды таскать с собой кучу верхней одежды. О прохладном вечере можно не беспокоиться.

Нефрит от души рассмеялся:

— Это когда ты стала интересоваться искусством?

— Да я теперь вроде как журналист, — гордо протянула я, достав красную помаду и стараясь не размазать ее по всему лицу. — И мне предстоит писать статью об этой выставке. Видимо, придется прийти к тебе за вдохновением, — улыбнулась я.

Мужчина прислонился к стене возле моего отражения в зеркале и загадочно протянул:

— Я слышал, хозяин этой выставки недурен собой. Судя по описанию, он та еще штучка, так что если ты не охомутаешь его в первый же вечер, не обессудь, подруга, если на следующий он будет разъезжать по Мелфриду в моем Лексусе.

Мы оба от души рассмеялись.

— Так, мне пора бежать, иначе я облажаюсь куда раньше, чем я на то рассчитываю. Держи, — я протянула другу конверт, в котором был аванс за не написанную мной статью, — здесь половина, остальное верну с первой зарплаты.

— Женщина, еще раз сунешь мне деньги, я забуду, что джентльмен и пущу в ход кулаки, — он скрестил руки на груди и ослепительно улыбнулся. Конечно, Нефрит достаточно добился в жизни, чтобы позволять себе необдуманные расходы.

— Я верну тебе вещи, все равно это не в моем стиле, — чмокнув Нефрита в щечку, я повернулась задом. Какая оплошность. Друг шлепнул меня по ягодицам и кинул вдогонку:

— Если он не разденет тебя прямо во дворце, значит, мои шансы обречены на успех!

Вот так сюрприз, совсем не ожидала, что как только я полюблю жизнь, она мне ответит тем же. То, что Нефрит вернулся в Мелфрид — почти невероятно! За что такое счастье свалилось на мою голову, представить сложно. Видимо, не только Кайл, но и жизнь выдала мне аванс. Хотелось радоваться, но внутри меня грызло сомнение. Приезжать спустя такое короткое время после ошеломительного успеха… что-то мне подсказывало, что триумфальное возвращение на самом деле скоропостижный побег. Он явно бежал от чего-то, и я непременно это выясню. Но начну журналистское расследование завтра.

Во дворец я опоздала всего лишь на 20 минут. В рамках приличия. «Бывает и хуже», — усмехнулась я, все равно они никогда не начинают во время. Покопавшись в сумочке в поисках приглашения и поправив подводку на губах, я убила еще пару минут. Наконец, во всеоружии я была готова явить блистательную себя на растерзание светской толпы. Словно на экзамен пришла — непонятно, то ли волнуешься, то ли просто съела что-то не то.

Выходя из машины и улыбаясь услужливому швейцару, я… чуть не свалилась на асфальт. Подол шикарного платья застрял в захлопнутой мною наспех дверце машины. Быстро разрешив конфуз и убедившись, что это заметил лишь корректно отвернувшийся, и не злобно улыбающийся швейцар, я прошла в здание.

— Ваше приглашение, пожалуйста, — учтиво попросила женщина-администратор.

С грустью подумалось, что если бы не леди Кэтрин, то на месте этой скучающей женщины вполне могла бы оказаться и я. Впрочем, с моей любовью к крепкому словцу и нетерпимостью к ханжеству и неблагодарности меня бы выгнали в первый же рабочий день, а кого-то бы вынесли вперед ногами.

— Леди Мередит, приятно познакомиться с племянницей самой Леди Кэтрин. Как поживает ее светлость? Она наша частая гостья и разумеется, самый щедрый меценат!

Мы обменялись любезностями, и я прошла в зал. «Она наша частая гостья», бла бла бла, позвольте, я оближу ваш зад. Неужели они искренне полагают, что меня это колышет?

Никогда не понимала, зачем в первый день выставки устраивать закрытый показ. Неужели состоятельные мира сего не могут прийти и поглазеть на картины в обычный день с обычными людьми? Или же хозяин выставки беспокоится, что иначе ему не удастся затащить столько именитых особ? Да тут же их на квадратный метр катастрофически много. Вот Миссис Куотерсон с мужем и детьми, владельцы местной фабрики по производству шоколада, беседуют с мэром Мелфрида, добродушным старикашкой. Его жена умерла 15 лет назад, когда город захлестнула зверская эпидемия гриппа. К сожалению, слишком поздно к нам прибыли медикаменты из Рантона и не удалось спасти всех заболевших. К всеобщей скорби, Миссис Мэдисон стала одной из жертв болезни. Она, подобно Мистеру Мэдисону была доброй и отзывчивой женщиной, даже немного наивной. А ее щедрость к нуждающимся неизменно подводила чету мэра на грань разорения. К счастью, мистер Мэдисон был более бережлив и всегда оставлял в своих закромах заначку. Признаться, мне было невдомек, как при его личных качествах, без капли лицемерия и жестокости, мэр смог сохранить за собой свой пост уже третий срок подряд. Впрочем, жизнь под его руководством протекала тихо, спокойно и без потрясений. Политика в Мелфриде не шла в сравнение со столичной. Акул здесь не водилось, а ходить по головам не было смысла.

Осматриваясь, я заметила еще парочку знакомых лиц. Однако большинство присутствующих были мне незнакомы. Возможно, они посещали приемы леди Кэтрин, на которых я старательно делала вид, что зеваю не от скуки и, более того, вовсе не зеваю, потому и казались мне незнакомыми. Как бы то ни было, обстановка весьма театральная и размеренная, как и полагается на выставках.

Я старательно изучала афишу на стене. На ней было написано — «Изольда, красота, слившаяся с вечностью». Меня передернуло. Ведь именно об этом я мечтала еще…. кажется, неделю назад — слиться с вечностью. Походу автор посвятил картины своей любимой. Посмотрим на эту Изольду, — скучающе подумала я, проходя в выставочную часть, минуя столик с угощениями и напитками.

На белоснежных стенах висели преимущественно большие и громадные картины в золоченых, тяжелых рамках. Казалось, эти рамки пережили не одно поколение своих владельцев. Число картин тоже удручало своим немалым количеством. «Сколько же он трудился без сна и отдыху, чтобы написать столько полотен?» — подумала я, подходя к первой картине. Какая-то депрессивная мазня. То есть, нарисовано вполне себе сносно, просто я никогда не была ценителем искусства. Да, некоторые умеют рисовать так, будто это фотографии, но чему тут дивиться? Красиво, но лишено каких-либо восторгов.

Просмотрев с десяток первых картин, и вдоволь насытившись этой приторно слащавой Изольдой, я сделала запись в своем блокноте о том, что хозяин выставки помешан на теме вампиризма и пышногрудых испанок. Надо полагать, что сам он гот в черных берцовых сапогах, с седыми по пояс волосами и кровавыми линзами. Интересно, он нарастил себе клыки? Говорят, это входит в моду. Картины висели, как я почерпнула из афиши, в хронологическом порядке и представляли собой изложение некой истории. Короче, комикс без слов, развешанный по стенам в пафосных рамках. На первых полотнах Изольда явно человек. Дальше она встречает некую клыкастую особь. Даже первоклассники распознают в этой особи вампира. Мрачный, угрюмый, с двумя клыками и властным взглядом. Однако одна из картин привлекла мое внимание.

Это было самое большое полотно. Выше меня в несколько раз, а я далеко не самая низкорослая женщина. Картина изображала трагедию на фоне рассвета. Женщина, как я успела понять, Изольда, на вид харизматичная мексиканка, с роскошной кудрявой копной черных, как смоль волос, с выражением панического ужаса пряталась за спиной вампира, который заслонил ее от стрел, выпущенных неизвестным мужчиной, и принял их своей широкой грудью в количестве пяти штук. Надпись под картиной гласила «Жизнь за любовь». Я от души рассмеялась, не отрывая взгляда от картины, но вовремя спохватилась. Все-таки, мое не совсем приличное поведение, привлекло к себе внимание.

Ко мне подошел мужчина. Высокого роста, с черными волосами, на укладку которых с эффектом растрепанности наверняка убита куча денег. Меня бы это позабавило, если бы не его глаза. Они казались необычайными. Карие, обрамленные золотой каймой, таких глаз, я никогда ни у кого не встречала. Аристократические черты лица так и кричали, что он либо основатель, либо потомок знатного рода зануд. Он был одет в черный, изящно сидящий на нем смокинг. Мне кажется, что некоторые люди прямо созданы для подобных вещей.

Мужчина протянул мне бокал шампанского, и, бросив взгляд на полотно, с интересом протянул:

— Кажется, вы не совсем довольны картиной?

— Ну, судить о художественном таланте исполнителя я не берусь, — аккуратно подбирая слова, я пыталась втиснуть мою манеру излагаться в те узкие рамки, которые ставит этикет на подобных мероприятиях и в подобном обществе. Наверняка передо мной стоит один из богатеньких пижонов, который прикупит одну-две картины. Чтобы повесить их в одной из двадцати пяти гостиных, в которых никто не бывает по нескольку лет. — Но вот сюжет однозначно подкачал.

— Простите? — улыбнулся он, посмотрев на меня как кот на сало.

— Я имею в виду, что сюжет, если только это не ирония, абсолютно смешон, — решив, что его задела моя словесная вольность, перефразировала я, — ну и сноб, — добавила едва слышно.

— Вам кажется, что отдать жизнь за любимого человека — это смешно? — казалось, он недоумевал, что могло рассмешить человека в серии картин, с претензией на драматичность. Я снова усмехнулась и глотнула шампанского, чтобы чуть обдумать более приличный ответ, чем тот, что пришел мне на ум мгновенно.

— Допустим, что один из них явно не человек. Раз автор взялся поведать историю вампира и человека, так нужно было подумать чуточку лучше, так сказать, изучить проблему, — поняв, что этим выражением я едва ли не унизила автора картины перед лицом его потенциального озолотителя, я слегка смутилась. К тому же, в глазах собеседника читался немой вопрос. — Посудите сами, вампир и человек — то же самое, что лев и антилопа, и то же самое, что человек и стейк с кровью. Вам кажется, что отдать жизнь за стейк с кровью это не смешно? В любом случае, стейк всегда можно заменить бараньей вырезкой или запеченной куропаткой.

— А если он любит стейк с кровью? — загадочно протянул собеседник.

— Переживет, — уверенно заключила я, — К тому же, вкусы со временем меняются и он поймет, рано или поздно, что вообще вегетарианец. Нет. Здесь совсем другое.

— И что же, по-вашему? — казалось, его все больше увлекал наш разговор.

— Название явно не подходит «Жизнь за любовь», учитывая, что он и не обладает жизнью… — я еще раз внимательно посмотрела на картину.

— А как бы вы ее назвали?

— Хороший вопрос, — я задумалась, стараясь подобрать краткое определение тому водопаду чувств и слов, которые накопились внутри меня, — «освобождение», пожалуй, так было бы более правдиво.

— По-вашему вампир не любит ее?

— Да нет, что вы. Тут я не берусь утверждать наверняка. Скорей всего он думает, что любит, но вот движут им в этот момент совсем иные мотивы, — я задумалась, а собеседник больше не сводил с меня глаз, явно желая услышать мое мнение более подробно и не имея намерения меня перебивать, — судя по его взгляду, который не выражает страха или опасения, за себя или жизнь его любимой, не важно, он хочет умереть. Более того, он ищет смерти, — лицо собеседника тронула легкая улыбка, в тот момент, когда я посмотрела на него, чтобы отследить реакцию, — представьте, что вы на его месте. Вам три сотни лет, вы прожили долгую, насыщенную жизнь. Точнее, просуществовали во мраке большую часть своей жизни, наверняка успели натворить кучу грязных и мерзких дел, как полагается, за которые вам стало безумно стыдно. Вы пережили смерть всех своих родных, если только не отреклись от них в тот день, когда стали вампиром. И вы устали. Кажется, что ничего уже не может вас удивить, жизнь обрела очертания колеса, которое катится, катится, катится, и все время натыкается на одни и те же кочки, и все время поскрипывает в одном и том же месте, вы изучили этот маршрут от и до. Но как прервать этот порочный круг? Прожить триста лет, чтобы потом наложить на себя руки? Нет. Вы бы нашли способ с честью покинуть этот мир. Благо, у вампиров предостаточно таких возможностей. А что может быть романтичней и поэтичней, чем умереть, спасая любимую? Умереть, с ее именем на устах? Вы видели его взгляд на предыдущих картинах? Изольда, прижимаясь к нему, отдает все тепло, всю свою любовь, а его взор, полный боли и усталости, устремлен в небо? Нет. Мне кажется, что в таком возрасте невозможно полюбить, — с какой-то горечью подытожила я, разнеся в пух и прах концепцию картины.

Я закончила и посмотрела на собеседника, чтобы увидеть какое впечатление произвела на него моя речь. Кажется, он был удивлен и немного обескуражен.

— По-вашему вечная жизнь — это проклятье, а не дар.

Меня поразило, что он не вступил со мной в перепалку, не попытался опровергнуть мои доводы, или убедить в том, что я чего-то не замечаю. Он просто с величественным спокойствием спрашивал и, казалось, ему нравилось слушать то, что я говорю, правда причина столь странного поведения мне совершенно не была видна. Единственное предположение, что он заскучал от всех восхищенных ахов и охов.

— Жизнь в любом ее проявлении — это дар. И его нужно стремиться сохранить… рационально его использовать. Вся прелесть жизнь в том, что она конечна. Оттого она обретает свой смысл и свою значимость. Однако вампиры не живы. Я не знаю ни одной причины, почему вечное существование, не отважусь назвать это жизнью, можно было бы считать даром. Конечно, это, безусловно, проклятье. Думаю, доведись мне повстречать на своем пути вампира, он бы полностью подтвердил мои слова.

— Но ведь при вечном существовании, как вы выразились, открывается столько возможностей…

— Но какой ценой! Не думаю, что оно того стоит. По мне, люди желают стать вампирами лишь оттого, что введены в заблуждение воздействием романтических образов, созданных современными писательницами. Встретить этакого Эдварда, принца на белом коне, который прикольно светится при солнечных лучах и говорит, что сожрал бы тебя при первой возможности, но сначала был бы не против поиметь, мечтает каждая девчонка в тот или иной период жизни, — заметив, что я употребила слова «поиметь» и «прикольно» в присутствии мужчины в смокинге, я закрыла рот ладонью и рассмеялась, — простите, я не очень-то скромна в выражениях.

Из моей руки выскользнула перчатка и мягко упала на паркет. Я хотела нагнуться за ней, но мужчина меня опередил. Наверняка, многие подумали, что это жест кокетства с моей стороны. Интересно, что подумал на этот счет мой загадочный собеседник. И не менее интересно, было ли это случайностью с моей стороны.

— А вы бы хотели встретить такого? — так и оставшись на одном колене, с моей перчаткой в руках, он поднял свои удивительные глаза на меня.

Мое сердце замерло на секунду, и… я от души рассмеялась. Да, пожалуй, мне нравится эта выставка, впервые я так много смеюсь на подобном скучном мероприятии. И, наверное, от того, что мужчина стал задавать вопросы и проявлять ко мне интерес, я перестала считать его снобом и даже нашла весьма привлекательным.

— Если бы я встретила такого, думаю, оказала бы ему большую любезность, воткнув кол в его бессмертную грудь.

— Откуда такая неприязнь к вампирам?

— Неприязнь? Что вы… просто недолюбливаю тех, кто пьет мою кровь…

— У вас так много недоброжелателей?

Я приняла из его рук перчатку, и наши ладони соприкоснулись. Касание продолжалось дольше, чем того требовали приличия, но наши ладони словно магнитом тянуло друг к другу. Подавив нахлынувшее желание расплыться в довольной улыбке, я задумалась над его вопросом.

По правде говоря, была у меня парочка недоброжелателей. Одна из них — официантка из бара, в котором я работала до того, как устроилась в редакцию «время Мелфрид», она частенько делала мне гадости. Путала мои заказы, воровала чаевые, даже пару раз разливала «нечаянно» воду мне под ноги, когда я шла с подносом, полным еды и выпивки. Женская зависть — страшная вещь. А вторая, и это было действительно проблемой, Монтойя. Боевая и рвущаяся вперед карьеристка, которая работает на Кайла, как и я. Увы, познакомились мы гораздо раньше и при весьма плачевных обстоятельствах. Сама того не желая, я увела ее парня, который волочился за мной месяцами. Посылал мне цветы, названивал ночью, оставлял под дверью дома подарки. Тетушка даже опасалась за мою жизнь, но все обошлось, к счастью и он уехал из Мелфрида. Однако женщина осталась, работает со мной в одной редакции и что-то мне подсказывает, горит желанием отомстить.

— Думаю, что общество недоброжелательно настроенных ко мне людей куда лучше общества доброжелательно настроенного вампира, — я обошла стороной вопрос, а человек, казалось, заглянул мне в душу. Его взгляд был такой глубокий, такой сосредоточенный, казалось, он проник внутрь меня. Его глаза на мгновенье стали черными, но вскоре к ним вернулась золотая каемка. Я списала это на игру света и свою усталость.

— Вы говорите так, будто всю жизнь общались с вампирами.

— Думаю, у каждого среди знакомых найдется парочка упырей, — я вновь отшутиться. Мне совсем не хотелось откровенничать на темы вроде этой.

— Признаться, не ожидал услышать в подобном кругу таких вольных высказываний, — кажется, мужчина одобрял мои слова.

— Простите, но строить хорошую мину при плохой игре я не умею. А все эти «О, прекрасно», «это восхитительно» не вызывают у меня ничего, кроме отчаяния за лицемерие нашего общества. Да и серия картин, которые мы с вами видим не более чем обман. Точнее, я надеюсь, что автор заблуждается, потому как если он намерено нас обманывает — это непростительно и я, узнав о подобном, разнесу его в пух и прах в своей статье, — под занавес — обворожительная улыбка.

— Так вы Леди Мередит? — мягко улыбнулся мужчина и, не отрывая взгляда от моих глаз, учтиво поцеловал мою руку. Наш обмен взглядами, как и касание до этого, продолжался дольше необходимого, но клянусь, мне бы хотелось утонуть в этих глазах, узнать секрет, который они так ревностно хранят за своим мягким спокойствием, искрящимся нежностью. Смущенно кашлянув, я произнесла:

— Предпочитаю, чтобы меня называли просто Катилина. А откуда вам известно мое имя?

— Кайл, ваш работодатель, заверял, что пришлет на мою выставку наиболее объективного работника, — у меня непроизвольно захватило дыхание, а щеки, казалось, мгновенно вспыхнули, как спички, ярким пламенем, не зная, куда деться от стыда, я растерянно пялилась на хозяина выставки, — Он сдержал свое обещание, — улыбнулся мужчина, и от сердца немного отлегло, — Позвольте представиться, Александр Рихард.

Да. Подписи под всеми картинами явно намекали, что передо мною автор полотен и хозяин выставки. Я слегка ошиблась на счет его внешности и принадлежности к готической субкультуре. Взяв себя в руки, я поняла, что просто высказала хозяину свое мнение, и не обязана лицемерить ему в глаза так же, как это делают другие. А если мужчину это не устраивает, то мне его искренне жаль.

— Так вам есть что сказать в ваше оправдание? — пытаясь разрядить обстановку и убедиться, что все в порядке, спросила я.

Александр посмотрел на картину, и, глотнув шампанского, подарил мне насмешливый взгляд:

— По-моему ваш мир попросту лишен романтики, моя дорогая. Либо вы в чем-то обманулись. Мне кажется, что вы разочарованы в мужчинах и не верите, что ради женщины, ради ее любви, ради ее жизни, кто-то готов отдать свою. Наверняка вас окружают лишь те, кто видит в вашей неземной красоте исключительно объект похоти, — он поднес руку к моему лицу и, едва касаясь тыльной стороной ладони моей кожи, прочертил невидимую линию до подбородка. Его ладонь была приятно прохладной. Внизу живота защекотало, отчего, казалось, я в очередной раз покраснела. Этот жест не был похотливым и не вызывал рвотный рефлекс, как приставания других мужчин. Скорее, им он преподнес изысканный комплимент. — В этом нет ничего постыдного, потому что плотская любовь, жажда телесного удовлетворения неизменный спутник духовной любви и дань красоте, носителем которой вы являетесь. Желая вас, люди хотят прикоснуться к прекрасному, — его глаза вновь стали черными и бездонными, и на этот раз мне было сложно списать этот факт на свою усталость.

— А в чем, по-вашему, выражается духовная любовь?

— В приятной беседе. Порой она приносит не меньшее удовлетворение, чем с толком проведенная ночь.

Казалось, он хотел еще что-то сказать, но нас прервали. Александру сообщили, что подошло время произносить речь.

— Был очень рад нашему знакомству, — он вновь учтиво прикоснулся губами к моей ладони.

В момент прикосновения, меня словно поразило током, сознание выкинуло в какое-то неизвестное место, а перед глазами всплыли странные картины. Александр стоит на мраморной лестнице и произносит речь, подняв вверх бокал с шампанским. Отчего-то у меня внутри все заклокотало, и покрылось холодом. Вот ему все аплодируют, он делает глоток, еще раз поднимает бокал и падает, схватившись за горло, а из его рта сочится бардовая пена.

Я пришла в себя и, выдернув руку из его ладони, ошарашено уставилась на Александра. Не знаю, что только что со мной произошло, но могу поклясться, ничем хорошим это не обернется. Меня не покидало предчувствие надвигающейся беды.

— Все в порядке? — насторожился он. Не дождавшись ответа и не имея возможности остаться, мужчина кивнул головой в знак почтения и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

Не зная, что делать и думать, я решила держать мужчину в поле зрения. Не хотелось выглядеть ненормальной, хотя бы потому, что Нефрит был прав и в этом мужчине действительно что-то есть. Конечно, я поняла, что у меня было видение, и чуть позже мне придется это тщательным образом обдумать, но откуда знать, что я просто не схожу с ума после удара молнии? Может это галлюцинации, как та обнаженная женщина в моей комнате, что изменила мое мировосприятие? Или это то, о чем она говорила? «У Господа на счет тебя великие планы?». Может, я наделена даром? Как в тех сериалах, видеть беду и предотвращать ее? Впрочем, после молний с людьми часто случаются сверхъестественные вещи.

Наблюдая за ситуацией, я заметила, как помощник, что позвал Александра произнести торжественную речь, подал ему бокал шампанского. На всякий случай, я пробиралась сквозь толпу, поближе к хозяину выставки, лихорадочно соображая, как поступить, что бы убить трех зайцев — не вызвать паники, не выглядеть идиоткой и возможно спасти жизнь милому парню. В конце концов, если я выбью из его рук бокал, меня попросту отсюда выпихают и, возможно, правильно сделают, а если этого не сделаю, он может умереть прямо у всех на глазах. Несомненно, это будет мне на руку, ведь «Время Мелфрид» может сделать статью на первой полосе и одними из первых красноречиво сообщить о происшедшем. Но ведь он может и не умереть. Столкновение двух интересов… я не хочу выглядеть глупо, но также не хочу, чтобы Александр погиб.

Пока я соображала, что сделать, речь Александра подошла к концу, он чуть приподнял бокал, со словами «выпьем за это» и стал подносить его к губам. Судорожно соображая и пытаясь перебороть соблазн пустить все на самотек, я крикнула:

— Стойте! — Александр остановился и, пока он и присутствующие не пришли в себя, я взбежала по лесенкам и впилась губами в губы мужчины, сделав при этом так, чтобы бокал упал на пол и разбился. Поначалу поцелуй был чистым актом спасения, но я почувствовала, что мужчина мне отвечает, и что его язык нежно прикоснулся к моему, а руки обвили мою талию и осторожно пробежались по спине, прижав меня совсем вплотную к мужчине. Сердце затрепетало от неизвестных мне эмоций, а в коленях родилась предательская слабость. Мне хотелось, чтобы этот момент длился вечно… Но, сообразив, что я выполнила то, чего добивалась и совсем не собиралась в этот вечер заводить романы, а так же заметив активизировавшиеся вспышки фотоаппаратов, я отстранилась и, окинув взглядом зал, заметила, что люди с открытыми ртами и не пригубленным шампанским пялятся на нас. Усмехнувшись, я в полной тишине спокойно вышла из зала.

Очутившись на улице и вступив в лоно темноты и прохлады, я спустилась к небольшому водоему, расположенному в живописном саду у Октавианского дворца. Да, Катилина, натворила ты дел. Вот что называется, пусти козла в огород. С другой стороны, я всего-навсего поцеловала хозяина выставки, который, судя по реакции, был весьма не прочь. И бог ты мой, как он целуется… Как бы то ни было, у меня есть дела поважней…

— Катилина, — я вздрогнула от неожиданности. В абсолютной тишине сада был слышен даже взмах крыла бабочки, но как подошел мужчина, я не слышала.

— Ох, лучше не спрашивайте, — надевая перчатки, усмехнулась я, — вообще-то я не имею привычки целовать незнакомых мужчин у всех на виду, но это был исключительный случай. Правда.

— Шампанское было отравлено… — присаживаясь рядом со мной, промолвил он.

— Что? Так вы знали?

Он пристально смотрел на водоем и о чем-то размышлял. Его лоб стал морщинистым, а взгляд вновь затуманенным и черным.

— Благодаря тебе знал, — он взвешивал каждое слово, чтобы не сказать лишнего. Я поняла без особых трудностей, что он скрывает вещи куда более серьезные, чем причину, по которой знает об отравленном шампанском.

— Потому что я выбила из ваших рук бокал или потому что… — я осеклась. До конца сама не знаю, как назвать этот проблеск и почему у меня случилось подобное.

— У тебя в первый раз видения? — я не заметила, как он перешел со мной на ты, но не знала, могу ли сама переступить эту грань, чтобы не стать фамильярной. Впрочем, я ему жизнь спасла, думаю, тут не до фамильярностей.

— Я сама до конца не уверена, что это было. Как вспышка. Но откуда ты… — я понимала, что лишние слова ни к чему. Так же, как понимала по выражению лица Александра, что ничего хорошего это не сулит нам обоим.

— Понимаешь…. теперь тебя воспринимают как мою девушку… — казалось, он сменил тему разговора по непонятной мне причине.

— Думаю, это не самое страшное последствие сегодняшнего вечера. Все могло быть гораздо хуже, — ободряюще улыбнулась я, коснувшись его руки.

Вновь это жгучее чувство прострелило мое тело насквозь и отдалось болью во всех мышцах сразу. На этот раз оно сопровождалось сильнейшим головным спазмом, отчего я вскрикнула и согнулась, закрыв лицо руками. Такое чувство, что я смотрела глазами другого человека. Я видела нас, сидящих около водоема, только со спины. Александр обернулся, и, толкнув меня на землю, получил в грудь пару пуль, которые тут же задымились, прожигая плоть человека и заставляя ее плавиться, как от серной кислоты. Запах горящей плоти вызвал непреодолимый приступ тошноты, и меня вырвало на лакированные ботинки Александра. Боже мой. Вырвало наяву… неловко-то как.

Спазм и видение прошли, а я в панике обернулась по сторонам. Времени на извинения не было, а мужчина, что делало ему честь, не подал вида, лишь ободряюще сжал мою руку.

— Нужно убираться, — взволнованно констатировала я, озираясь по сторонам и стараясь не обращать внимания на пристальный и сосредоточенный взгляд Александра.

— Тс-с-с, — он накрыл мои губы ладонью, и стал вслушиваться в темноту. Показав, чтобы я спряталась за лавочкой, мой спутник взволнованно оборачивался на шорохи, вероятно слышимые ему одному. Стараясь не убить в хлам платье, я присела на корточки, аккуратно подобрав подол и поглядывая по сторонам. Шпильки в этой ситуации далеко не самая удобная обувь, но спасение бегством в мои планы не входило.

Мужчина встал и обеспокоенно вглядывался в темноту, но он явно не понимал, откуда идет источник звука, потому что резко оборачивался в разные стороны. На мгновение он замер и резко пригнулся. Пуля просвистела как раз у него над головой, и он определил, откуда исходит источник опасности. Но вдруг прозвучал еще один выстрел, с другой стороны и пуля, слегка задев рукав пиджака, просвистела в опасной близости. Мужчина явно был сбит с толку и, схватив меня под руку, в мгновение ока перенес нас за ближайшую живую стену из кустарника. Здесь начинался вход в знаменитый Октавианский лабиринт, созданный из плотного кустарника, высотою в два с лишним метра. В этот момент я осознала, что Александр не человек. Мой мир разбился…

Люблю наблюдать за тем, как Валентин спит. Он очень рано ложится, потому что зачастую уходит на всю ночь по этим своим «важным делам». А возвращается с рассветом, израненный, встрепанный и в запале. Многое изменилось с тех пор, как я узнала, что вот уже 50 лет Валентин не человек. И что почти все 50 лет он ведет войну с вампирами, потому что они убили его семью. Сознание того, что существует, помимо нашего, нормального мира, еще один, мир в котором мне все настолько чуждо и непонятно, не могли оставить меня в покое. Я очень болезненно переживала эту новость. Когда Валентин поведал о ней, первые несколько дней я не могла с ним общаться и смотреть на него. Теперь же, примирившись, я каждую ночь провожу в страхе за жизнь своего любимого, молю Бога, чтобы он вернулся живым, а те немногочисленные ночи, когда мы проводим вместе, я стараюсь провести так, будто это последняя наша встреча.

Отчасти, я даже завидую ему, что он может позволить себе беззаботно валяться пол дня в кровати, не заботясь о том, что нужно сдать все проекты в срок. Признаться, я жутко измоталась за эти месяцы. Работать по 20 часов в сутки без выходных и праздников, с часовым перерывом на обед это тяжкий труд. Горько улыбнувшись, я принялась дальше читать договор.

— Родная, ты слишком много работаешь, — сладко потянувшись, как ребенок, заметил Валентин.

— Мм, предлагаешь бросить ее к чертовой матери и пойти просить милостыню? — улыбнулась я, подчеркивая положение, вызывавшее у меня подозрение, — не понимаю, кто вообще составлял этот бестолковый договор?

— Ты же прекрасно знаешь, что с моими доходами ты можешь позволить себе не работать, — он сел на край кровати и пристально смотрел на меня.

— Конечно. А в одну из ночей, когда я узнаю, что тебя убили, то останусь и без любимого, и без работы, и без опыта, и без средств к существованию. Знаешь — отличный план! — я гневно швырнула договор в сторону, отчего он разлетелся на 40 исчерканных листов по комнате, — а еще лучше, я буду жить в постоянном страхе, что они придут и за мной, а я не в силах буду что-то с этим сделать! Ведь я человек! Валентин!!! Ты понимаешь это? Я просто смертный. Я девушка, которая боится за свою жизнь!

— Любимая, я прекрасно понимаю, — он был нежным и искренним. С любовью сжимал мои руки в своих и целовал щеки, по которым текли горячие слезы.

— Тем не менее, сегодня ты опять уйдешь?

Он молчал, но понимал, что было бы нечестно обманывать.

— Да. Ты же знаешь, я должен отомстить.

— Опять эта месть!!! У меня складывается ощущение, что это единственное, что поддерживает в тебе жизнь. Ты живешь не ради любви, а ради ненависти! К чему это приведет? Разве за свои 50 лет ты недостаточно отомстил? Что тебе нужно? Когда ты уже, наконец, насытишься, и что мне делать? Мне нет места в твоей борьбе… в твоей жизни, которая кишит одной лишь ненавистью…. я хочу спокойствия… любви, понимания и своего любимого, который каждую ночь спит со мной в обнимку в постели…

Я видела, что он прекрасно понимал мои чувства, и они разрывали его сердце, отчего мне становилось в десятки раз больнее. Я понимала, что мне никогда не пережить, если однажды утром он не вернется. Не в силах сдерживать слезы, я зарыдала, закрыв лицо руками. Он крепко прижал меня к себе, так крепко, что я чувствовала, как бьется в его теплой груди большое сердце. Поцеловав меня в макушку, он ушел, а внутри все съежилось от такого ледяного холода, что я едва не умерла.

Пару минут я сидела молча, слушая биение своего сердца и тиканье настенных часов в соседней комнате. Пустота, которая царила в этой квартире, переселилась в мою душу. Уже неделю я не могла спокойно жить. Почему любовь неизменно несет с собой столько страданий? Почему когда ты один — тебе плохо, а когда вас двое, то становится в два раза хуже? Становится в десятки раз больше проблем, вопросов, мучений, противоречивых чувств и подозрений, которые не дают жить спокойно и умиротворенно. Как же все осточертело. Если бы Катилина была в этот момент рядом…. Мне так не хватало плеча подруги. Но я не могла свалить на нее весь этот груз информации. Она не обязана знать все зло, что творится на земле. Если я в силах уберечь ее от этого тягостного знания и оставить жить в мире, в котором самое худшее — это эгоизм и зависть, то я так и сделаю.

Немного придя в себя, я заметила на прикроватной тумбочке лист бумаги, свернутый вдвое. Мое сердце заныло еще сильней, чем прежде, а к глазам подкатили слезы. Записка на прикроватной тумбочке после такого разговора… вряд ли в ней может быть что-то хорошее. Промелькнула даже мысль, что это прощальное письмо Валентина. Я кинулась к столику и, зажав в руках листок, не решалась его открыть и прочесть. Наконец, пройдя на кухню и выпив таблетку, я немного успокоилась и расслабилась. Ну вот, все отлично.

Письмо оказалось инструкцией на тот случай, если однажды утром Валентин не вернется. Бумага была исписана мелким почерком с обеих сторон. Мужчина рассказал то, что знал о вампирах, и как я могла уберечь себя от них. Как я могла распознать вампира и что делать при встрече с одним из имподобных. Мы часто беседовали об этом, и мне довелось знать гораздо больше, чем известно любому исследователю мира сверхов, но это было руководство, где собрана самая ценная информация. Едва сдержавшись, чтобы вновь не зарыдать, я свернула лист бумаги и убрала его в кухонный стол, спрятав под поддоном с серебряными ножами.

В этот момент раздался стук в дверь и, не веря себе от радости, я полетела в прихожую.

— Валентин!!!

На пороге стоял мужчина, аккуратно причесанный, плотного телосложения, высокий, в красивом бежевом костюме в зеленоватую полоску и с коричневым шарфом на шее.

— Значит, вашего возлюбленного дома нет, — галантно заключил он, окинув меня с ног до головы. Зареванную, растрепанную, в небрежно застегнутом на голое тело коротком халате. Я рефлекторно прикрыла себя руками, закрывшись, и нахмурилась, пытаясь понять, кто передо мной.

— Я не приглашаю вас в дом!

— Мне этого и не требуется, — улыбнулся он, медленно и демонстративно перешагивая через порог.

Валентин рассказал, как вести себя с вампирами, однако, он и словом не обмолвился о людях…

— Вы…

— Расслабьтесь. Я не причиню вреда, — он снял шарф, тщательно вытер ноги о постеленный в коридоре коврик и прошел на кухню, — не предложите гостю чашечку чая?

— Да, конечно, — спохватилась я, закрывая дверь и проходя на кухню. Не знаю почему, но мне не было страшно. Было лишь любопытно, что этот элегантный и вполне воспитанный мужчина делает в столь поздний час у меня дома?

— Вероятно, вам интересно, что я делаю на вашей кухне?

— Да вы просто читаете мысли, — согласилась я, наливая мужчине чашечку ароматного черного чая, — вам с сахаром?

— Не откажусь. Я вас просвещу, — он отпил чай и остался доволен его качеством, — Валентин попал не в лучшую ситуацию, — мое сердце екнуло, и я замерла на табуретке, зажав в руках полотенце. — Скажу откровенно, ему грозит немалая опасность, и я буду первым, кто позаботится о том, что бы убрать его с дороги. Отличное варенье! Абрикос с цедрой апельсина?

Я ужаснулась, как этот мужчина может быть настолько вежливым и галантным, высказывая мне подобное о моем парне.

— Не отвечайте. Знаю, что прав. Это божественное варенье! Так вот. Я пришел, чтобы настоятельно рекомендовать вам поговорить с Валентином и убедить его покончить с его никчемной местью. Он нанес непоправимый урон вампирскому сообществу и должен успокоиться. Было бы мудро с вашей стороны, если бы вы не только убедили его остановиться, но и переехали вместе с ним обратно в Мелфрид или куда-нибудь подальше. Мы бы сочли это разумным решением и оставили вашего друга и вас в покое. И вы бы наслаждались нормальной жизнью, не опасаясь, что в любой момент к вам в дом могут ворваться. К слову, на сегодняшний день вам следует этого опасаться.

— Извините, но я вынуждена вас просить покинуть этот дом.

— Понимаю, — согласился он, улыбнувшись. — Но советую вам хорошо подумать над довольно щедрым предложением. Если в течение 48 часов вы не покинете город, мы не можем ручаться за вашу жизнь. Вы мне нравитесь, поэтому я даю вам шанс. Другим, увы, повезло меньше. Доброй ночи, Лина Ниаполис.

— Кто ты? — он крепко взял меня за плечи и посмотрел мне в глаза. Снова появилось уже знакомое ощущение… как тогда, когда меня сбила машина, и незнакомый пижон спросил — кто я такая. Пропало все, чувство опасности, адреналин пришел в норму, ощущалась отеческая забота, и существовали лишь черные глаза мужчины, стоящего напротив.

— Катилина Астрид Мередит, — отчеканила я.

— Ты человек?

— Да…

Он отвернулся и начал вновь озираться. Придя в себя, я абсолютно точно поняла, кто он такой, но как ни странно, не испытала никакого страха. Лишь живой интерес. Как так получилось, что когда я хотела проститься с жизнью, у меня это не получалось, но как только я приняла ее с распростертыми объятиями, ко мне явилась сама смерть и предложила отстоять мое право на жизнь любым известным мне способом. Доказать, что я достойна топтать эту землю.

— Разве вампира можно отравить? — я оторвала уверенный взгляд от созерцания травы и взглянула на него.

Окинув меня с ног до головы и однобоко ухмыльнувшись, он отвернулся и ответил:

— Отравить нет, но вот сделать беспомощным запросто…

Мы несколько минут постояли в полной тишине. Все-таки я зря рассчитывала на теплую погоду, ранняя весна давала о себе знать и я начинала замерзать. Обхватив руками плечи, видимо, я дала яркий знак Александру. Он заботливо снял пиджак и накинул его на мои плечи. Прижав меня к своей груди и согревая, мужчина чего-то ждал.

— Мы долго будем здесь стоять?

— Охотник не успокоится, пока не выполнит свое задание, — задумчиво обозначил вампир. — Ты не должна была оказаться здесь, черт побери.

— Успокойся.

Мои слова ошарашили вампира, и он молниеносно прижал меня спиной к плотной стене кустарника и властно посмотрел на меня. Ничуть не смутившись, я приподняла левую бровь, всем видом показывая, что это лучшее, что мы можем сейчас сделать — не паниковать. Нас загнали в ловушку, но во всяком разе здесь, в лабиринте, мы не такая легкая мишень, как на открытом пространстве. У нас всего два узких прохода слева и прямо перед нами, так что мы сразу заметим, если кто-то решит нас проведать. Однако, узкие проходы не оставляли места для маневров. В эти минуты я была рада детству, проведенному в детдоме, потому что там я частенько вляпывалась в неприятности и к сегодняшнему дню научилась с достоинством из них выбираться. Думаю, сейчас это умение пригодится мне как никогда.

Я пихнула Александра в бок, привлекая его внимание. Я понимала, что если нас преследует вампир, то он должно быть, прекрасно все слышит. А значит в этом наше небольшое преимущество. Показав на зубы, я жестом спросила — вампир ли преследует нас. Замешкавшись на секунду, мужчина кивнул. Я продолжила, указав на уши. Слышит ли он нас…

— Да, я уверен, что он нас слышит.

Я сперва разозлилась на мужчину, что он произнес это вслух и разбил весь мой какой-никакой план, но поняла, что тот не открывал рта. Как кстати оказались эти телепатические способности вампиров! Правда, как быть уверенной, что этот сигнал не перехватил охотник? Стоп, кажется, я уже перемудрила, начитавшись детективов.

— Куда мы пойдем, когда выберемся отсюда? Ко мне нельзя, там не безопасно… к тебе тем более, он наверняка знает твое убежище.

Активно намекая вампиру, чтобы тот прочитал мои мысли, и, будучи полностью уверена, что он умеет это делать, я подумала — «назови место, которое хорошо тебе знакомо и в котором нет людей».

Поняв мой намек, вампир произнес, как можно более естественно:

— У меня есть дневное убежище. Оно на берегу Мелсуотен-брейг, бывшее здание дока. Там уже давно никто не живет и не работает, оно заброшено и прекрасно подходит для таких случаев. Думаю, там нас никто не найдет. Отсидимся пару дней и взвесим все, что происходит.

Александр достал телефон и набрал чей-то номер.

— Запускайте фейерверк… Да, я прекрасно знаю. Планы поменялись. Да.

Отличная идея. Когда станут пускать фейерверк, наплывет толпа народа и охотник не сможет стрелять на виду у всех. По крайней мере, если Александр в этом уверен, то так оно и должно быть.

Через несколько минут послышались людские голоса, которые приближались к нам. Лабиринт находился неподалеку от дворца и, благодаря скорости вампира, мы успешно смешались с толпой. Озираясь по сторонам, и прислушиваясь к ощущениям, он произнес:

— Пошли, нам нужно отсюда уходить.

— Только не на твоей машине, — возразила я, поняв, что он ведет меня не в ту сторону. Он выразил согласие, последовав за мной.

Только когда мы оказались в машине, и я вдавила педаль газа в пол, смогла почувствовать себя в относительной безопасности и начать шевелить мозгами. Да, Катилина, ты как обычно вляпалась. Точнее нет, в этот раз ты вляпалась достаточно необычно. Обычно — это сесть в лужу, а вот попасть в почетный список претендентов на свидание с Господом — это что-то неестественное и из ряда вон выходящее. И к тому же, рядом со мной в машине сидит говорящее плотоядное животное. Ну не могу я воспринимать мертвого мужчину, питающегося людьми — человеком. Он не человек, он животное, просто животное, которое умеет говорить и иногда оставлять свой обед живым. Если бы было иначе, то люди бы заметили огромное количество трупов, сомневаюсь, что Александр и охотник — два таких расчудесных вампира на всем белом свете, что их трапез бы никто не замечал.

— Не думай обо мне так.

— А ты не смей читать мои мысли! — скорость, чтобы успеть догнать своих жертв, сила, чтобы преодолеть их сопротивление, обостренные чувства: зрение, слух, обоняние, чтобы увидеть, услышать и учуять свою жертву. Человеку нет нужды во всем этом, поскольку нет нужды добывать себе пищу убийством. Боже… он же монстр. И он сейчас в моей машине!

— Не нужно быть телепатом, чтобы понять, о чем ты думаешь, — безмятежно заметил он, глядя перед собой.

— Впрочем, твоя способность здорово помогла в лабиринте. Я уверена, что твой охотник заявится туда. Мы сможем подготовиться к его приходу и узнать, кто это был.

Вампир едва улыбнулся, самыми уголками губ.

— Будто ты всю жизнь этим занималась.

— Ну, у меня было трудное детство, — усмехнулась я, понимая, что детские драки с парнями и девчонками за право быть человеком ничто по сравнению с дракой с вампиром. С другой стороны, и у меня в запасе есть кое-что. Я могу видеть будущее. Пока не знаю, как это работает, но уверена, что смогу во всем разобраться. Сперва это меня напугало, во второй раз сделало больно, но с другой стороны, если эта непонятная сторона моей жизни помогает эту самую жизнь сохранить, то я готова с этим мириться и даже быть благодарной.

— Катилина, я молчал.

— Что? — не совсем понимая смысл слов вампира, переспросила я.

— Ты ответила на мои мысли, — уверенно и настойчиво повторил он.

— Но… стоп! Я думала, что это благодаря тебе, что ты…

— Я не телепат.

— Нет? — разочарованно протянула я.

Вампир опешил. Мне казалось, что вампир не может опешить. После трех сотен лет, проведенных в обществе людей. Чему еще здесь можно удивляться, ведь все мы одинаковы и наши реакции в большинстве случаев одинаковы, за небольшими вариациями, но уж их-то он мог достаточно изучить, чтобы понять, как мы мыслим.

— Катилина, ты понимаешь, что сейчас происходит? Я — вампир! — прогромыхал он изменившимся голосом. Его глаза налились тьмой, как тогда, в галерее. Мне это сразу показалось подозрительным. Он обнажил клыки, пытаясь продемонстрировать мне свою мощь, либо произвести на меня впечатление. Но того и не требовалось. Я была в ясном уме и твердой памяти, чтобы оценивать происходящее вполне адекватно, — ты стала телепатом и ясновидящей в один момент! И единственная твоя реакция — это разочарование оттого, что я не оправдал твои ожидания?

— А у меня есть другие варианты? Если тебе станет легче, я могу притвориться слегка обалдевшей, но черт подери, если ты думаешь, что ты — это единственное непонятное происшествие в моей жизни, то ты просто…, — я на секунду осеклась, вспомнив, что передо мной вампир и, говоря то, что хочу сказать, могу нарваться на непредсказуемую реакцию. С другой стороны, я два раза заглянула в лицо смерти, так что теперь, можно сказать, мы с ней свои и зачем жить, если не делать то, чего хочешь, и не бояться неизвестного? Раз он все еще здесь, а я все еще жива, значит, я ему зачем-то нужна, хотя бы даже из интереса кто я такая. Тем не менее, я отказалась от прежнего слова и протянула, — просто ограничен!

— Признаться, за свои триста лет я повидал немало…, но чтобы люди так реагировали на мое существование.

— Знаешь, армия писателей, сценаристов, режиссеров, актеров и создателей спец эффектов достаточно потрудились для того, чтобы подготовить мир к вашему появлению и я до сих пор недоумеваю, почему вы не заявили о своем существовании. Если вы такие всемогущие, то где оно прячется — ваше могущество?

— То, что ты о нас не знала, не означает, что не знал никто…

Прикинув в голове все возможные варианты значения данной фразы, я удовлетворилась и попыталась расслабиться, глядя на дорогу.

— Что ты умеешь?

— Катилина, ты мне очень приятна, но есть грани, которые лучше не переступать.