По ту сторону от тебя (СИ)

Глава 5. Прошлое

Утро началось тихо и как-то обыденно, если не считать ощущения некоторой неловкости. Глеб вновь колдовал у плиты, а я, сидя за всё той же стойкой, попивала свой ранний кофе и делала вид, что пытаюсь работать, периодически щёлкая по клавиатуре ноутбука. На самом деле мысли мои были ой как далеки от ресторанного бизнеса.

Несмотря на то, что ночная паника развеялась вместе с первыми лучами солнца, я всё ещё чувствовала некоторые сомнения в адекватности принятых решений.

Мой соучастник тоже был молчалив, и это, как ни странно, успокаивало. Наверное, я всё же опасалась, что увижу с утра на его лице торжествующую улыбку. Однако Новгородцев сам смотрелся слегка обескураженным, словно вчерашние приключения и для него явились полной неожиданностью. Что придавало случившемуся некий флёр честности и искренности. Меньше всего на свете мне хотелось бы стать чьей-то добычей.

— Яйцо пашот с соусом Бенедикт, — торжественно объявил мой гость, облачённый в одни брюки и фартук, повязанный вокруг голого торса.

— Чем обязана? — насмешливо изогнула бровь, отодвигая ноутбук в сторону.

Удивить меня хорошо приготовленным блюдом одновременно и легко, и сложно. Всё зависит от места и исполнителя. Сфера деятельности обязывает быть придирчивой ко всему, что выходит из-под ножа поваров-профессионалов, но качественная еда, приготовленная в домашних условиях, всегда вызывала у меня искреннее восхищение.

— М-м-м, — изобразил раздумья Глеб, — всё та же попытка впечатлить?

— Не верю, — покачала головой. — Бессмысленно. Всего, чего надо, ты уже добился от меня ночью.

— Уверена? — в тон мне уточнил он.

— Уверена.

Новгородцев задумчиво поскрёб свой шершавый утренней щетиной подбородок.

— Я всегда готовлю, когда волнуюсь.

— А ты волнуешься?

— Как видишь.

Прозвучало на удивление серьёзно. И пока я подбирала нужные для следующего вопроса слова, он подвинул тарелку с завтраком поближе ко мне и строго велел:

— Ешь.

Яйца, поданные поверх французского тоста с красной рыбой и авокадо, оказались… божественными.

— Ты тофчно не пофар? — с набитым ртом повторила своё вчерашнее предположение.

— Точно, — самодовольно отозвался Глеб. Комплимент попал в цель. Правда, сам он к своей тарелке так и не прикоснулся, с каким-то странным удовольствием наблюдая за тем, как я орудую вилкой. — Могу показать диплом юриста.

— Нынче можно и не такое купить, — не унималась я. — Хоть диплом юриста, хоть хирурга.

— Ты хочешь, чтобы я попытался вырезать тебе аппендицит?

Закатила глаза и фыркнула.

— Не хочу. Его уже вырезали, если ты не заметил…

— Ну тогда могу попробовать пришить его обратно.

— Фу, — поморщилась я. — Звучит, ужасно. А вообще, по-моему, ты заговариваешь мне зубы.

— Я?! — театрально ужаснулся он.

— Ты, — кивнула головой.

На самом деле я шутила, пытаясь болтовнёй перекрыть ту лёгкую неловкость, которая ощущалась между нами.

Глеб ничего не ответил, продолжая с улыбкой смотреть на меня, но что-то незримо поменялось в выражении его лица и заставило неосознанно напрячься. Даже вилку пришлось отложить в сторону.

— Ты что-то скрываешь.

— Все мы что-то скрываем.

Ну что ж, судя по его умению уходить от прямого разговора, готова признать, что без юридического образования здесь не обошлось. Но это ничуть не успокаивало, скорее наоборот.

Кажется, он уловил изменение в моём настроении, потому что вдруг предложил:

— Если тебя интересует что-то конкретное, спрашивай. Я открытая книга, — развёл руки в стороны.

«Ну да, открытая, — подумалось мне невесело, — открытая книга с двойным, а то и тройным дном. Малость переигрываешь».

В каком направлении копать, я не имела ни малейшего представления. Да и не хотелось мне его пытать. Мне вообще до последнего хотелось верить в то, что этот нелепый разговор всего лишь глупое стечение обстоятельств.

— Кто тебя научил так хорошо готовить? — выбрала, как мне казалось, самую безопасную тему.

— Мама, — после секундной заминки ответил он.

— Мама? — переспросила глупо, потом, правда, тут же дала себе мысленный подзатыльник и заставила взять себя в руки. — Мама — это хорошо, — заключила как можно более бодро и оптимистично. — Редко встретишь, чтобы мамы учили своих сыновей высокой кухне.

— Это был единственный путь к моему усмирению.

— Усмирению? — уверена, из меня бы обязательно получился замечательный попугай, повторяющий за говорившим последние слова.

— Скажем так, в своё время я был чрезвычайно трудным подростком.

— Верю, — согласилась моментально. — Представляю, ты был тем ещё сорви головой!

Мне хотелось как-то разрядить обстановку, но Глеб отчего-то стал ещё более серьёзным.

— А какой была ты? Спорим, что избалованной папиной принцессой.

Вроде бы он не сказал ничего такого, чего бы мне не говорили раньше, но его предположение, а вернее, его подача, больно резануло по давно затянувшимся ранам.

«Избалованной».

— Я была тихой и послушной, — сказала, тщательно проговаривая каждое слово.

— Наверное, твои родители очень тобой гордились, — сам того не ведая, Глеб попал в самое больное место нашей семейной истории.

И на самом деле можно было промолчать, но я не удержалась, как делала это обычно, и, с вызовом задрав подбородок, выдала:

— Папа. Папа мной гордился, а матери у меня нет.

***

Мои родители познакомились будучи совсем молодыми. Отец тогда только-только вернулся из армии, отдав два года жизни бравому и не очень служению Родине.

Дерзкий, харизматичный, порой безбашенный двадцатилетний дембель с горящим взором не оставил никаких шансов восемнадцатилетней официантке небольшого привокзального кафе, куда по случаю заглянул со встречающими его с поезда друзьями. Компания была шумной, пиво хмельным, настроение хорошим, а девушка с русой косой и огромными голубыми глазами неприступной, что стало понятным после того, как ладонь моей будущей мамы хлёстко ударила зарвавшегося юношу по гладко выбритой щеке за его беспардонную попытку стребовать с неё поцелуй. Взаимопонимания это им не прибавило, скорее даже наоборот — обострило обстановку, поскольку охранник, имевший свои виды на мою маму, решил вмешаться и наказать борзого дембеля. Завязалась драка, в которой молодому ефрейтору Килину разбили бровь. Батя в долгу не остался и с друзьями едва не разнёс кафешку, кто-то вызвал милицию, началась неразбериха, свойственная тому времени.

Ту ночь мои родители провели вместе в самом «романтическом» месте на земле — районном ОВД, что в некотором роде повлияло на степень их сближения. По крайней мере, так гласила семейная легенда, которую мне не раз рассказывали в детстве.

Не знаю, что сыграло решающую роль — голубые глаза, толстая коса или тяжёлая рука, но после памятной встречи отец решил, что во что бы то ни стало должен добиться сердца неприступной красавицы. Мама сопротивлялась ровно месяц, за который дерзкий дембель успел не только поставить на уши весь район, но и отвадить от неё всех возможных и невозможных ухажёров. Говорят, даже мамины одногруппники из техникума пускались врассыпную при виде подбитой батиной физиономии — рассечённая бровь заживала долго.

В общем, твердыня дрогнула, и через пару месяцев они расписались, а уже через восемь месяцев у них родилась я. Килина Кира Юрьевна. Был ли это брак по залёту, история умалчивает. В детстве о таком не задумываешься, а когда я созрела до такого вопроса уже будучи взрослой, отец помрачнел и велел не пороть чепуху. Потом, правда, задумался и крайне серьёзным тоном сообщил, что я самое лучшее, что могло случиться в его жизни.

Насколько мама разделяла его мнение, я не знаю, но первые двенадцать лет моей жизни бы прожиты вполне счастливо. Во всяком случае, мне так казалось.

У моего деда была небольшая пельменная в городе, которая на удивление пережила не только Советский Союз и его развал, но и лихие девяностые с не менее отчаянными нулевыми. Постепенно дедушка отошёл от дел, и пельменная полностью перешла в руки папы. Мама, закончив кулинарный техникум и выйдя из декрета, трудилась там же. Они делали всё сами: от лепки пельменей до мытья полов и ведения бухгалтерии. На жизнь хватало едва, но хватало.

Я до сих пор иногда вспоминаю ту маленькую забегаловку с тесным залом, пятёркой столиков, покрытых клеёнчатыми скатертями, пожелтевшими от времени, шаткими стульями и самыми вкусными в мире пельменями. Я заглядывала туда почти каждый день после школы. Обычно мама, выполнявшая роль официантки, встречала меня широкой улыбкой и кричала отцу в небольшое окошко кухни, что пришёл самый важный клиент.

К одиннадцатому году моей жизни дела у нашей семьи заметно улучшились. Пельменная начала приносить вполне стабильный доход, настолько, что папа впервые заговорил про расширение. В обеденном зале появились смешные девочки-официантки, а на кухне несколько раз в неделю хозяйничала тучная тётя Зина, что делало в моих глазах нашу семью самыми настоящими «бизнесменами». Это модное слово тогда звучало едва ли не из каждого ящика, и я уже успела нафантазировать себе яркую подростковую жизнь а-ля «Беверли Хиллз».

Нет, зазнайством или хвастовством я никогда не страдала, но этот первый семейный успех с каждый днём наполнял мой маленький мир всё новыми планами и мечтами. У меня вообще было достаточно счастливое детство — молодые и красивые родители, которые никогда не скандалили, никогда не ругались, никогда не шпыняли меня за оценки, а наоборот, хвалили по делу и не очень. Училась я на отлично, у меня были верные друзья и даже первый ухажёр Андрюшка, который периодически носил мой рюкзак из школы и обратно.

По мере моего взросления я всё меньше нуждалась в постоянной близости родителей, куда интересней мне было постоянно пропадать на улице в большой и шумной компании. Днями напролёт мы носились по двору и его окрестностям, играли в казаков-разбойников, перочинные ножички или же просто сидели на старой, покосившейся карусели, обмениваясь шутками и обсуждали местные сплетни.

А в двенадцать лет мы с Кристиной постепенно начали открывать для себя весь остальной город, по-тихому сбегая из родного района, садились на троллейбус и катались по городу, мня себя очень взрослыми и крутыми.

***

Июнь в том году выдался аномально жарким. Мы с Тумановой неспешно брели по городу и пересчитывали, имеющуюся при нас мелочь, прикидывая, что будет лучше купить — воды или мороженого. Несмотря на лёгкие шорты и майки, оголявшие животы, мы были мокрыми от пота.

— Пошли, что ли, в тень, — канючила Крис.

К сожалению, для прогулки мы неудачно выбрали центр города, где практически не было мест, чтобы скрыться от полуденного зноя. Магазинов тогда было не так много, ну а культура бесцельного брожения по ним ещё не успела прорасти в нас.

Я покрутила головой по сторонам и, не придумав ничего лучше, предложила:

— Давай в сквер, за театром?

Подруга призадумалась и нехотя кивнула головой.

Это жалкое подобие парка мы не особенно жаловали. Потерявшийся между ТЮЗом, концертным залом и стареньким храмом сквер словно спрятался в подворотне. Неухоженный, тёмный и нелюбимый.

— Здесь хорошо только с маньяками встречаться, — когда-то давно пошутила Кристинка. Я тогда ещё ужаснулась:

— Ну какие маньяки, это же центр города!

— Когда это кого останавливало, — с видом знатока фыркнула Туманова, пересмотревшая в своё время криминальных хроник.

Поэтому заглядывали мы сюда редко, и то опасаясь собственной тени.

Но жара, зной и жажда брали своё…

Среди стареньких тополей оказалось действительно хорошо. Мы расположились за старым корявым кустом, здраво рассудив, что если какой-нибудь маньяк решит на нас напасть, то из своего укрытия мы заприметим его первыми.

— Так что у тебя там с Андрюшкой? — принялась подруга за свою любимую тему, которая уже целый год не давала ей покоя. Где-то глубоко в душе я подозревала, что учившаяся в параллельном классе Туманова сама имела виды на моего одноклассника Лещёва. Подозревала, но честно помалкивала, не желая лишний раз расстраивать лучшую подружку. Поэтому и про Андрея никогда ничего не рассказывала. Да и что там можно было рассказать в двенадцать-то лет.

Пока я придумывала вялые оправдания, почему не хочу обсуждать Лещёва, Крис наблюдала за тропинкой, которая проходила как раз мимо нашего логова.

— Да пойми ты, мы просто ходим вместе домой, — в который раз повторяла я излюбленную версию событий, когда Туманова вдруг встрепенулась и схватила меня за руку.

— Кирка, смотри, твои родители!

От неожиданности я едва не подскочила на месте. Первая мысль была, конечно же, о том, что папа с мамой обнаружили моё исчезновение со двора и явились за мной, дабы вернуть провинившиеся чадо домой. Пусть они меня никогда не наказывали, но и я старалась их особо не расстраивать.

Поэтому, втянув голову в плечи, я слегка высунулась из-за куста.

Они шли по тропинке метрах в пяти от нашего куста. Мамино цветастое платье я признала сразу. Купленное к бабушкиному юбилею, оно выгодно подчёркивало и без того по-девичьи тонкую талию, делая мою родительницу особо привлекательной. Папа же на её фоне в тот день смотрелся как-то невзрачно: слишком худой, слегка сутулый и какой-то неродной. Только прищурившись и присмотревшись получше, я с ужасом поняла, что мужчина, державший маму за руку, был вовсе не моим отцом.