Побежденное одиночество

ГЛАВА 10

Гробовое молчание, наполнившее комнату, длилось так долго, что Эшли захотелось закричать. Каждый мускул ее тела чувствовал напряжение, вызванное неожиданными словами Натали и бесконечным ожиданием ответа Коула. Когда он наконец ответил, это не было похоже на тот взрыв, которого она ожидала.

– Почему, Натали? – сказал он спокойно, хотя в его глазах появился опасный блеск. – Почему спустя столько времени ты вдруг решила, что тебе нужен твой сын? Ты даже не пользовалась своими правами на его посещение. Если бы не те подарки на память, которые ты дарила ему на Рождество, я сомневаюсь, что он вообще бы помнил, что у него есть мать.

– Может, именно поэтому, – ответила она также спокойно. – Может быть, я наконец доросла до понимания того, что должна что-то больше своему сыну, чем подарки.

Бровь Коула решительно поднялась.

– Извини, но я не верю этому. Если бы у тебя был внезапный приступ материнства, он случился бы, когда Кельвин был в больнице. Понимать ли ты, что твой сын был на грани смерти, а ты даже не потрудилась навестить его?

– Я звонила несколько раз на день.

– Как благородно!

Натали содрогнулась от глубины и горечи упрека в его голосе. Она не могла смотреть ему прямо в глаза и сказала едва слышно:

– Я не могла прийти, Коул. Я была очень испугана и чувствовала, что не имею права быть там.

– Но, ради всего святого, ты же его мать. Разве этого недостаточно?

– Именно ты всегда напоминал, как плохо удавалась мне эта роль.

– Потому что это правда. И я спрашиваю тебя снова: откуда эта внезапная перемена? Или это из-за какого-то мужчины в твоей жизни, которого ты хочешь завоевать этим запоздалым проявлением преданного материнства?

Натали вздохнула, и на секунду Эшли почти пожалела ее. Она-то, конечно, вполне могла разобраться между противоречивыми чувствами, которые оторвали Натали от сына, и чувством вины, которое привело ее обратно. Коул доверил ей, Эшли, совершить равный по сложности переход. Доверит ли он Натали?

– Я не виню тебя за подозрительность, – сказала тем временем блудная мать. – Бог знает, что я была жалким подобием матери, но, Коул, я действительно хочу изменить все это. И это не имеет никакого отношения к мужчине. Почти потеряв Кельвина, как в этот раз, я, наконец, поняла, что в моей жизни чего-то недостает, что отбросила прочь самую важную ее часть.

– Ты можешь поспорить на свою жизнь, что это так. Кельвин – прекрасный ребенок, и не проходит дня, чтобы я не благодарил свою счастливую звезду за него. Можешь ли и ты честно признать это?

– Еще нет, – откровенно призналась она. – Но я думаю, что в конце концов смогу стать ему настоящей матерью. Это уже не пугает меня так, как раньше.

– Но этого недостаточно для малыша. Ему нужна любовь и забота.

– Я действительно люблю его. По-своему, но люблю. Я хочу, чтобы у него был шанс доказать это.

– Ты хочешь сделать это, забрав его из единственной семьи, которую он признает?

Она вздохнула и медленно покачала головой:

– Нет. Я плохо сформулировала это. Я никогда не заберу Кельвина от тебя. Его дом действительно здесь. Но я хочу стать частью его жизни. Разве я прошу слишком многого?

Коул провел рукой по волосам, и Эшли заметила, что он опять старается взять себя в руки. Он смотрел на Натали настороженно:

– Как долго? Как долго ты собираешься заниматься им, пока не поймешь, что с тебя достаточно, и уйдешь опять?

– Надеюсь, всегда.

– Надеешься? Этого недостаточно. Я не стану подвергать ребенка еще одному эмоциональному расстройству, – с едва скрываемым гневом сказал он.

– Коул, пожалуйста! Не заставляй меня опять идти в суд. Права на посещение четко оговорены.

– И ты предпочла не пользоваться ими все это время. Я сомневаюсь, что судья с сочувствием отнесется к твоей просьбе.

Губы Натали сжались, и, даже не зная эту женщину, Эшли поняла, что Коул перегнул палку. Она пришла сюда, чтобы загладить вину. Очевидно, она ждала презрения Коула, его осторожности, его действий в защиту Кельвина. Но, в конце концов, она не ожидала поражения. Натали ожесточалась на глазах. К ней вернулся холодный самоуверенный облик деловой женщины.

– Ты хочешь проверить это? Суд пока еще чаще принимает сторону матери в делах об опеке. Я уверена, что смогу убедить их в моей пригодности.

– Не смей грозить мне... – предупредил Коул, и от ярости его лицо застыло. – Борьба за опеку закончена. Кельвин мой. Скорее замерзнет ад, чем я допущу тебя в его жизнь еще раз.

– Тогда готовься к шторму, дорогуша, потому что я позабочусь об этом.

Внезапно Эшли поняла, что с нее довольно всех этих убийственных рассуждений о судьбе Кельвина. Она резко вскочила на ноги и злобно посмотрела на них.

– Что случилось с вами обоими? Вы рассуждаете как двое эгоистичных детей. Вы деретесь за Кельвина, как будто он ваше имущество. «Он мой, я хочу его!» Ради всего святого, прислушайтесь к себе! Он маленький мальчик, и он заслуживает иметь двух родителей, которые любят его. Не имеет никакого значения, разведены вы или даже ненавидите друг друга. Вы оба должны поставить Кельвина над всеми этими мелкими дрязгами!

– Не твое дело, – резко оборвала ее Натали, но Коул просто сидел, уставившись на Эшли с изумлением.

Внезапно, совершенно не ко времени, он засмеялся, и напряжение в комнате лопнуло, как порванная струна. Затем он начал хохотать, и Натали с Эшли посмотрели на него с некоторым испугом. Он схватил Эшли и поцеловал ее долгим настойчивым поцелуем, который лишил ее дыхания и казался совершенно неподходящим в этот момент полной неопределенности.

– С тобой все нормально? – нерешительно спросила Эшли, все еще не придя в себя от своего неожиданного вторжения в то, что должно было быть чисто семейным делом...

– Со мной все нормально! Просто прекрасно! В самом деле, мне никогда не было так хорошо!

– Я не понимаю.

– И я тоже, – сказала Натали, ее глаза, полные недоумения, метались между ними. – И, по правде сказать, мне немного надоело все это. Пожалуйста, Коул обдумай все. Будь разумным.

– Нет. Нет, – ответил Коул, смотря на Эшли так, что его взгляд заставлял ее колени дрожать. – Мне не нужно ничего обдумывать. Как бы мне ни хотелось это признать, но Эшли права. Ты – мать Кельвина, и он имеет право узнать тебя. Просто давай не спешить. Не обещай ему ничего из того, что ты не сможешь исполнить. Я не хочу, чтобы он начал надеяться только для того, чтобы потом разочароваться. Хорошо?

– Как скажешь.

– Я говорю серьезно. Если ты причинишь ему боль, ты никогда не расплатишься.

Она кивнула.

– Я поняла. Ты устанавливаешь правила, а я следую им, – она заколебалась. – Можно мне заехать за ним в субботу и провести с ним вторую половину дня?

Коул глубоко вздохнул, пристально посмотрел на Эшли и наконец сказал:

– Суббота подойдет.

Натали собрала свои вещи и встала.

– Спасибо, Коул. Это очень много значит для меня.

Она улыбнулась Эшли недовольной улыбкой:

– Я так понимаю, что должна благодарить и тебя тоже.

– Просто не подведи Кельвина, – ответила Эшли.

– Я не подведу.

Когда она ушла, Эшли вопросительно посмотрела на Коула.

– Ты можешь объяснить мне, что за истерика приключилась с тобой минуту назад? Сначала ты не хотел подпустить Натали и на милю к Кельвину, а через мгновение ты катаешься от смеха и соглашаешься с ней.

– Все дело в тебе, – сказал он. – Ты произнесла целую речь.

– Все считают, что я говорю очень четко, когда завожусь, но я понятия не имела, что могу быть такой убедительной. Обычно меня обвиняют в излишней громкости.

– Все совсем не так, – сказал Коул, искоса глядя на нее. – И не имеет никакого отношения к громкости твоей речи.

– Коул, я знаю, это был очень тяжелый полдень и все такое, но в твоих словах я не вижу никакого смысла.

– А ты сама прислушивалась к тому, что говорила?

– Конечно. Я сказала все, что намеревалась. И если ты будешь продолжать бродить вокруг да около, я начну сомневаться, все ли у тебя в порядке с головой.

– Эшли, разве ты не понимаешь? Ты говорила как разъяренная мать, стремящаяся защитить своего ребенка.

Эшли непонимающе уставилась на него. – Я... что?

– Ты говорила так, как говорила бы мать, если бы ее ребенку угрожала опасность. Это было замечательно! Ты нисколько не волновалась о себе, обо мне или Натали. Единственный человек, который занимал твои мысли, был Кельвин, и ты хотела быть полностью уверенной, что никто из нас не повредит ему. Ты любишь этого малыша.

– Ну, конечно, я люблю его.

– Не говори об этом так, как будто я должен был знать это давным-давно. Вспоминая, как ты вела себя с самого момента нашей встречи, я не был уверен, что ты когда-нибудь позволишь себе относиться к этому ребенку неравнодушно. Я уже давно уверен, что ты любишь меня, но я не был уверен, сможешь ли ты полностью признать свои чувства к Кельвину.

– Люблю ли я Кельвина – никогда не было спорным вопросом, – призналась наконец Эшли. – Я просто боялась причинить ему боль.

– Сейчас ты больше не боишься? Она отвела взгляд в сторону, стараясь собраться с мыслями.

– Нет, – сказала она наконец. – Думаю, я все-таки примирилась со своим прошлым.

– Как?!

– Я навестила «хулиганов Гаррисона».

– Ты сделала это? Когда?

– Когда мы только еще вернулись из Парижа. Я осознала, что никогда не смогу принять наши отношения и связать себя обязательствами с тобой, пока не узнаю, почему конкретно у меня не получилось с ними.

– И что же ты выяснила?

Она пожала плечами, и лицо ее опечалилось.

– Ничего особенного не изменилось. Они, конечно, стали взрослее, но остались такими же эгоистичными. Гаррисон продолжает чудовищно портить их. Я слышала, что он женился еще раз. Но дети сказали, что она тоже покинула его. И это нисколечко не заботит их.

– Ужасные дети, – пробормотал Коул с сарказмом.

– Так оно и есть. Они никогда ничуть не задумывались о счастье своего отца. Хуже того, Гаррисон спускал им все это с рук. Я никогда раньше не понимала, насколько он слаб. Он делал такие успехи в киноиндустрии, оказывал такое влияние на меня, что я была уверена, что он так же может управлять своими детьми. Наверное, он и мог бы, если бы захотел. Вместо этого, думаю, он спускал им все с рук именно по той причине, что мог не затруднять себя проблемами их роста и развития. Если несколько женщин появятся и пропадут – какого черта! Всегда найдется еще по крайней мере одна, с готовностью ждущая мужчину с его деньгами и престижем.

– Все это звучит так, как будто ты решила для себя нечто большее, чем просто отношения с теми детьми.

– Ты прав. Наконец-то я оставила весь тот брак позади. Я поняла, что могла бы ходить колесом перед всеми ними – и это не имело бы значения. Я поверила в то, что у меня есть, что предложить тебе и Кельвину и что я не причиню ему боль преднамеренно.

– Любая мать, которая любит своего ребенка, не может обидеть его. Помнишь, что ты сказала мне однажды, – любовь важнее шоколадных печений?

Она посмотрела на него так, словно у него с головой опять было не в порядке.

– Да, хотя я и не уверена, что вижу тут связь.

– У нас – Кельвина, тебя и меня – есть вся любовь, которая нам нужна. Шоколадные печенья – или ошибки – не имеет значения. Мы трое прекрасно уживемся.

– Мы трое?

– Да, если ты выйдешь за меня замуж. Кельвин приковылял в комнату раньше, чем Эшли смогла ответить. Покрытый с головы до ног мукой и шоколадом, он направился прямо к ней, взобрался к ней на колени, протягивая шоколадное печенье, все еще теплое, из печки. Она попробовала заставить отдать его Коулу, но Кельвин заупрямился.

– Для тебя, Эшли. Я сам сделал. Пугающий образ кухни промелькнул в ее мозгу, потом уступил место удивлению его даром выбирать самые невероятные моменты.

– Твой сын делает все в совершенно неподходящее время.

– Наш сын, – поправил Коул, перегибаясь через него, чтобы поцеловать Эшли.

Она улыбнулась ему и посмотрела на лицо Кельвина, измазанное шоколадом.

– Именно сейчас мне больше нравится думать о нем как о твоем сыне, – ответила она. – Он будет моим после ванны.

Она передала его Коулу и скрыла усмешку, когда Кельвин перепачкал его шоколадом.

После ванны они вдвоем уложили ребенка в постель и положили рядом с ним его любимого плюшевого медведя. Эшли была рядом с Коулом, который читал сыну сказку, а потом они оба стояли рука об руку, наблюдая за спящим ребенком.

Эшли почувствовала, как сердце привычно заныло, и на этот раз признала действительную его причину. Ее переполняло чувство полнейшего счастья при виде этого мальчика, который отдал ей свою безграничную любовь. Затем она посмотрела на его отца, который тоже любил ее и только и ждал, чтобы она признала это.

Она сжала руку Коула и вывела его из комнаты. Когда они проходили через холл, она встала на цыпочки и поцеловала его в жаждущие губы.

– Нам нужно наметить кое-что.

– Какие-то планы?

– Разве ты не просил меня выйти за тебя замуж?

Коул смотрел на нее с притворным негодованием.

– Это было до того, как ты отказалась признать ребенка только потому, что он был немного перепачкан шоколадом.

– Сейчас я понимаю, как бессердечно я поступила, – с легкостью согласилась она. – Но я согласна принять тебя целиком, с шоколадом и всем остальным.

– С шоколадом? Она кивнула.

—Немного вот здесь, – она провела языком по краю его рта. – И еще здесь, – сказала она, слизнув пятнышко на его губе. – И совсем чуть-чуть на кончике твоего носа.

Коул застонал.

– А где еще? – с надеждой спросил он.

– Ты готов поговорить о свадьбе? – поддразнила она его.

– Да, пожалуйста!

– В таком случае, я думаю, нет необходимости искать шоколад где-нибудь еще, – она начала расстегивать пуговицы на его рубашке. – Я возьму тебя таким, какой ты есть.

Коул поднял ее на руки и позволил своему взгляду окинуть ее целиком, прежде чем их глаза встретились.

– Я люблю тебя, – сказал он нежно, неся ее в свою комнату.

– Я тоже люблю тебя.

– И Кельвина?

– И Кельвина.

– И всех остальных? Дане Рори? Эшли засмеялась.

– Ну, может быть, не всех остальных.

– Нам придется поработать над твоим отношением к людям. В конце концов, именно Рори свел нас вместе.

– Это говорит в его пользу, – призналась она с неохотой.

– И он женился на замечательной женщине.

—Это правда.

– Кстати, он звонил сегодня вечером , – сказал Коул, опуская Эшли на кровать и начиная расстегивать пуговицы ее блузки. Влажные поцелуи усыпали ее обнаженную кожу.

– Чего он хотел? – спросила она, не придавая этому особого значения, и резко застонала, когда Коул поймал упругий сосок ее груди между зубов.

– У него есть кое-какие новости, – сказал он, переходя к ее другой груди и так же нежно лаская ее.

– Если только они не имеют отношения к концу света, оставь их, – промурлыкала она, проводя пальцами, запутавшимися в волосах, по груди Коула.

– Ты можешь подумать и так, когда услышишь их.

Пальцы Эшли замерли.

– О чем это ты говоришь?

– Не обращай внимания, – сказал он, переключаясь на ее джинсы. Он расстегнул их быстрее, чем она смогла перевести дыхание. Эшли схватила его руку и уставилась ему прямо в глаза.

– Не смей теперь останавливаться, Коул Донован.

– Хорошо, – сказал он, соглашаясь. Высвободив свои пальцы, он опять потянулся к ее расстегнутым джинсам.

– Я не это имела в виду.

– Я, я надоедаю тебе?

– Нет, ты не надоедаешь мне, – сказала она, судорожно вдыхая воздух, когда он дотронулся до одного очень чувствительного места. – Но ты приводишь меня в ярость.

Он вздохнул.

– Ты действительно можешь думать только об одном, да?

– Ты сам завел этот разговор о Рори.

– Я понимаю.

Эшли в приступе ярости постучала по его груди, затем поймала один из его темных волосков и слегка потянула за него.

– Говори, – пробормотала она. Коул улыбнулся и покачал головой. Она потянула сильнее, пока Коул не закричал.

– Хорошо, хорошо. Я все скажу.

– Так какие же новости?

– Помнишь ту рекламу, которую ты снимала для него?

Эшли закатила глаза.

– Как я могу забыть это? Это было самым ничтожным занятием за всю мою карьеру.

– Но не за всю твою жизнь, надеюсь? – с негодованием спросил Коул. – Именно в тот день мы встретились, и тот день мы будем помнить всегда, даже когда состаримся и будем качаться в креслах-качалках на крыльце в разгар бушующего шторма.

Эшли застонала.

– Коул, ты не можешь перейти, наконец, прямо к сути? С такой скоростью, с какой ты движешься, мы успеем поседеть, пока ты доберешься до нее.

– Кажется, этот ролик получил награду.

– Ты смеешься!

– Стал бы я смеяться над такими вещами! Я очень горд за тебя. Кроме того, этот ролик свел нас вместе. Я подумываю, не переписать ли его на видеокассету, чтобы мы смогли посмотреть его на нашей годовщине.

– Только сделай это – и мы не доживем до нее, – пригрозила она.

– Тогда, может быть, мы сможем показать его на свадебном приеме?

– Нет! Если тебе это так уж необходимо, покажи его на своей холостяцкой вечеринке, но держи его подальше от меня.

– Для этого я задумал другой фильм. Эшли уставилась на него.

– Забудь про годовщину. Мы можем даже не пожениться.

– Мы несомненно поженимся! – уверенно сказал Коул. Он повел бровью и провокационно предложил: – Ты можешь начать заниматься своими списками прямо завтра.

Ее глаза вспыхнули.

– Думаю, что займусь этим прямо сегодня ночью, – сказала она, откатываясь от него.

– Нет, ты не сделаешь этого, – запротестовал он, возвращая ее в свои объятия.

– Ну, раз ты так говоришь... – уступила она, придвигаясь поближе. – Но завтра я прямо сразу займусь этим.

– Хорошая идея.

– Я знала, что она тебе понравится.

– Напомни, чтобы я начал составлять свой собственный список.

– Ты? Не верится. И о чем же?

– О тысяче и одном месте для занятий любовью.

– Мммммм, – пробормотала она, покусывая его за ухо. – Уверена, что он тебе очень понравится, когда ты подумаешь обо всех его возможностях.

– Хочешь заняться этим вместе со мной?

– Очень. – Когда?

– Прямо сейчас.