А сам вечер удался, несмотря ни на что. Возможно, только молодой Итан Тонбридж выглядел слегка рассеянным, но сердобольные дамы приписали это тому, что «мальчика бросила эта Фарроуз», а мужчины – что ж, большинство присутствовавших знали Итана с детства и полагали, что рассеянно-бестолковое выражение лица присуще ему с самого рождения.
Хит Бартон, без преувеличения, произвел фурор. Дженна преисполнилась гордости, словно мать-наседка, первый раз представляющая свое дитя всему птичьему сообществу. Дамы кокетничали и кудахтали, мужчины одобрительно крякали и расспрашивали Хита об армейском прошлом. Отвечал он спокойно, обстоятельно и с юмором, так что к концу вечера сделался душой компании, и выбор Дженны Фарроуз одобрили почти единогласно.
Мэтью Калм на вечере так и не появился.
Домой возвращались, когда уже совсем стемнело, и звезды густо усыпали небо. Дженна положила гудящие ноги на колени Хиту, и тот принялся осторожно их массировать. При виде такой идиллии Итан преисполнился черной меланхолии и принялся душераздирающе вздыхать. Хит улыбался в полумраке, а потом не выдержал.
– Чего вздыхаешь? По-моему, было не очень страшно.
– М-да.
– Джен, скажи ему.
– Итан, миленький, но ведь папа не громыхал…
– Ну и что? Какая разница…
– Ты что, обиделся, что мы тебя выгнали, когда заговорили о Калме?
– Вот еще! Калм здесь ни при чем. Просто… просто прав оказался я. Папа никогда в жизни не принимал, не принимает и не будет принимать меня всерьез. Я – маленький мальчик, которого отсылают из комнаты, когда начинаются взрослые разговоры.
– Эй, эй, что за пораженческие разговоры?
– Да ладно, Хит, брось. Я понимаю, что ты хочешь меня поддержать, но ведь ты сам все понимаешь. Ты первый раз появился в этом обществе – и с тобой разговаривают, тобой интересуются, тебя расспрашивают. А кто такой Итан Тонбридж? Неудавшийся сын великого папаши. Кроме того, завтра меня вызвали на ковер, забыли?
Дженна сердито нахмурилась и выпалила:
– Хочешь сказать, что снова смиришься с любым решением отца? А как же твоя Рози?
– Отец проглотит и ее, и меня, даже не заметив этого. Увидишь, завтра меня волевым решением отошлют в Англию и велят сидеть ниже травы, тише воды. Твой план не сработал, Джен. Я тебя не виню, ты хотела как лучше, но придется мне смириться с неизбежностью…
Хит поднял голову, и в темноте сверкнула его улыбка.
– Минуточку! А обещание?
– Какое еще обещание?
– Ты обещал, что если не сработает план Джен, ты доверишься мне. И станешь выполнять, между прочим, все мои указания.
– Да ладно, Хит, у меня настроения нет шутить…
– А я и не шучу. Завтра узнаем, способен ли еще на что-то старый диверсант.
– Завтра позвоню Рози и скажу, что ничего не вышло…
– Подожди до возвращения от отца.
В эту ночь Дженна спала как убитая. Хит немного постоял над ней, а потом ушел в сад и часа полтора занимался своими упражнениями. Во-первых, он ими в принципе давно не занимался, а во-вторых… так было легче справиться с одиночеством сегодня ночью.
Итан выполз в сад – и из конюшни немедленно пришли обе сонные, но исполненные любви собаки: Санта и Лючия. Итан погладил обеих одновременно, потом плюхнулся на садовую скамью и испустил тысяча сто восьмидесятый по счету душераздирающий вздох. В руках он держал бокал с чем-то искрящимся и явно алкогольным.
Хит как раз выполнял сложную связку упражнений, «золотой журавль выхватывает серебристую форель из утреннего ручья». На взгляд Итана, Хит просто стоял на одной ноге и тянулся в небо, а потом упал и распластался по траве, чтобы еще через мгновение молниеносным движением крутануться вокруг своей оси и замереть уже на другой ноге… На самом деле в этом упражнении были задействованы почти все группы мышц, и оно у Хита не получалось еще с армии… Впрочем, это совершенно не имеет отношения к ночному разговору двух женихов Дженны Фарроуз – бывшему и нынешнему.
– Хит…
– Да?
– Может, мне в армию уйти?
– Смеешься?
– Нет, мне не до смеха. Признаюсь, я сегодня чуть не взвыл на этом проклятом вечере.
– А мне даже понравилось. Люди все приятные, беседуют, интересуются. Кой-кто даже денег предлагал на лечебницу…
– Тебе хорошо. Тебя фиг смутишь. Бывший вояка, врач… А ко мне все относятся, как к ребенку с девиантным поведением.
– С чем, прости?
– Короче, к дауну. Я же их всех с вот таких лет знаю, они меня, соответственно, тоже. А, вот и наш Итан! Красавец! Ну пойдемте поговорим о делах, а ты, Итан, развлеки дам. Все равно больше ничего не умеешь.
– Ты совсем раскис, старичок. А как же Рози?
– Ух! Рози – это ангел. Она такая… такая… Одним словом, прямо и не знаю, как показаться ей на глаза.
– Ну полдела ты уже сделал, Дженне все рассказал…
– Да уж. Вот смотри, даже и в этом я оказался полным тюфяком.
– Почему?
– Потому! Представь: приезжаешь ты домой, а у твоей невесты в доме живет посторонний мужик…
– Минуточку! Но ведь ты приезжаешь рвать с ней отношения, не так ли?
– Ну и что? Как минимум, можно было бы воспользоваться ситуацией и свалить все на невесту.
– Да, это очень по-мужски.
– Не иронизируй. В любом случае, не так надо себя вести, как повел я. Ой, как хорошо, дорогая, значит, ты уже пристроена и не будешь расстраиваться… Ничего, завтра папа уничтожит мое это до основания, я уеду в Англию, напьюсь…
– А чего тянуть-то? Напейся здесь.
– Ну… нехорошо как-то.
– Почему? Люди здесь остались в основном тебе несимпатичные, терять тебе все равно нечего. А в Англии Рози, она расстроится.
– Ох… ты прав. Только это как-то глупо. Я же не алкоголик.
– Спроси любого морского пехотинца, в жизни каждого сильного мужчины наступает момент, когда напиться необходимо. Впрочем, пехотинцев не спрашивай. Они всегда пьют, как звери.
– Хит, ты болтаешь, чтобы меня отвлечь. Вот взял бы и выпил со мной.
– А пожалуйста!
– За наших женщин!
– За любимых!
– Ура?
– Ура!
Дженна перевернулась на другой бок, приоткрыла один глаз и посмотрела на часы. Однако! Половина первого!
Солнце сияло, заливая золотом все вокруг, собаки носились перед домом, Хит чистил бассейн. Дженне ужасно понравилась картина, и она присела в шезлонг на террасе, любуясь открывшимся видом. Вдруг за воротами раздался залихватский сигнал, через пару секунд со стуком распахнулась калитка, и Итан Тонбридж, в белой рубахе навыпуск и голубых джинсах бодро прошествовал по песчаной дорожке. Санта и Лючия по бокам исполняли страстный танец, Джеронимо заливисто лаял. Итан помахал Хиту, послал Дженне воздушный поцелуй и отправился в холл на первом этаже, где стоял телефон. Было в его облике что-то… новое, что ли? Уверенное, несвойственное Итану прошлых дней. Дженна вопросительно посмотрела на Хита, тот пожал плечами и спрятался обратно в бассейн, однако при первых звуках голоса Итана выпрыгнул и подошел к Дженне. Оба затаились, стараясь расслышать разговор.
– Девушка? Лондон, восемнадцать шестьсот сорок три, Хеншо, добавочный девятнадцать, пожалуйста. Да, за мой счет. Итан Тонбридж. О'кей, да… Рози? РОЗИ!!! Голубка моя! Роза моя английская! Я люблю тебя! А ты меня? Правда? Ох, как я рад. Что? Да, все чики-чики. Да ну, перестань, какие нервы. Я же говорил, все будет отлично. Нет. Нет. Да! Она обрадуется. Я серьезно. Она мечтает с тобой познакомиться. Где? Вот на свадьбе и познакомитесь. Я предлагаю расписаться в Штатах, а обвенчаться в Шотландии. Тетя обрадуется. Когда? Да хоть завтра. Нет, завтра ты не успеешь, надо же выбрать платье. Я тебя умоляю, какая работа! Хочешь – плюнь на нее прямо сегодня. Пойди к Джефферсону и плюнь на работу. Скажи, я уполномочил. Моя жена работать не будет. Почему ты плачешь? Кто тебя… я убью его! Как – кого? Того, кто тебя обидел! Как – я? Ах, от радости! Тогда ладно. Да, у нас с тобой будут две собачки. Очень. Да. В высшей степени. Шекспир им понравится, а со временем и они Шекспиру. Ой, да ну что здесь рассказывать. Ел с рук. Кивал и соглашался. Подписал все без звука. Приходит время, дорогая, и из агнца вырастает лев. Это я. Я целую тебя миллион раз. Два миллиона. Миллион сейчас, миллион – на ночь… Моя девочка…
Дженна медленно повернулась к Хиту. Ветеринар-диверсант стоял, прислонившись к перилам, и солнце завистливо играло на мощных бицепсах. Хит слегка улыбался, глядя в сторону. Дженна соскользнула с шезлонга и подошла к нему.
– Я так понимаю, насчет «ел с рук» – это он о папе?
– Ну да. Наверное.
– Но… этого не может быть, Хит. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Ты же видел старого Тонбриджа, знаешь, как он относится к Итану… О, привет, а мы тут…
– Приветик! Ребята, с удовольствием пообедаю с вами, но сейчас спешу, масса дел. Девчонкам нужен ветпаспорт, прививки, намордники и прочая дребедень. Оформляю их на выезд.
– Итан, ты…
– Разумеется, беру! Предупредил Рози, она их ждет.
– Кхм…
– Хит, старичок, ты мне подскажешь насчет кормов?
– Конечно… а кто такой Шекспир?
– Стыдитесь, мистер Бартон. Шекспир – это великий Бард Англии.
– Нет, я в том смысле, что…
– Ах, это! У Рози кот. Английский голубой.
– Смотри-ка, и у них бывает…
– Это порода. Так вот, это такой здоровенный котяра с наглой мордой и душой ребенка. Зовут Шекспир, сокращенно Шекс. Она за него почему-то волнуется. Все, поехал.
– Итан, погоди, а как прошло у отца?
– Спроси своего диверсанта. Джен, должен тебе сказать, тебе с ним страшно повезло. Нет, какой ум! Раз – и наповал! Уехал! Пока.
И Итан Тонбридж захлопнул за собой калитку. Джена медленно прищурилась и произнесла вкрадчивым голосом:
– Как я понимаю, ты применил СВОИ методы. И в чем же они заключались?
Хит вздохнул и переступил с ноги на ногу. Посмотрел в пылающее золотом небо. Потом на Дженну. Неопределенно помахал рукой в воздухе и признался:
– Я ему посоветовал хлопнуть для храбрости. Ну… выпить.
– И?
– Ну и все. Просто я-то думал, что он хлопнет прямо перед визитом, а он…
– Так-так?
– А он начал еще вчера ночью, как приехали. В саду.
– Один?
– Ну… Я там тоже был…
– То есть Итан напивался, а ты смотрел?
– Он не напивался, он немножечко расслаблялся…
– Один?
– Я ж говорю, я там был.
– И что дальше?
– Дальше мы спать пошли. Все. Остального я не знаю.
– И это весь твой метод?
– Ну… сработало же?
Две недели спустя, на свадьбе Итана Тонбриджа и Рози Макгиллем, проходившей в отеле «Плаза», Дженна Фарроуз узнала подробности. Их рассказал сам старый Тонбридж, утащив их с Хитом за пышный куст чего-то цветущего.
– Ребята, это что-то потрясающее! Он исцелился! Спасен, полностью здоров, и я могу отправляться на покой, как обещал.
– Мистер Тонбридж, мы с Хитом все голову ломаем, он ведь нам ничего…
– Лев! Леопард! Представьте: в десять утра я сижу у себя в кабинете – Итана нет. Четверть одиннадцатого – его нет. Половина – его нет. Я уже закипаю, мамаша Тонбридж прячется в кустах – Итана нет. А надо тебе сказать, такого никогда еще не бывало. Я просто не позволял ему опаздывать.
– Тиран!
– Все в прошлом, забудь. Так вот. Без двадцати распахивается дверь – стоит, чуть не босиком, рубаха в портки не заправлена. Красив, конечно, ничего не скажу. Хорошо, что он в мать. В моем окружении всегда считалось, что я истинный мужик – чуть красивее гориллы. Неважно! Я ему, значит, железным голосом: я кому сказал в десять быть? А он мне – ТАКИМ ЖЕ: папа, я школу закончил двенадцать лет назад, и мы не в космос улетаем.
Я, признаюсь вам честно, маленько задохнулся. От злости. А этот паршивец – и вообще, я еще вчера собирался тебе, папа, сказать: пора менять характер. Пока ты, папа, громыхал, сын твой вырос, и станешь ты не сегодня – завтра дедушкой, а детишек пугать громким голосом нельзя.
Я продышался, говорю – чего? Какие детишки? А Итан мне: мои. Я, говорит, женюсь на лучшей девушке в мире, и ты, папа, только попробуй про нее чего-нибудь сказать. Она моя, говорит, секретарша, но одновременно и племянница графа, она этих разговоров ужасно не любит. Так что, говорит, либо благословляй, либо до свидания.
Я рот только разинул. Он снова: совсем забыл, из банка говорит, ухожу. Не мое это дело, не люблю я этого. Денег мне никаких от тебя не надо, я, говорит, свои деньги вложу в туристический бизнес в Шотландии.
Я тут говорю – что ж ты, поганец, делаешь, мать ведь наверняка подслушивала, так у ней сейчас сердечный приступ! А Итан мне: мама все давно уже знает и во всем меня поддерживает, а ты, папа, кончай придуриваться, потому что я тебя прекрасно знаю, человек ты не злой. Люблю я, говорит, тебя, но отныне поступать буду, как захочу сам.
И тут я, девочка, вспомнил, что вам с Хитом сказал накануне – насчет того, что если Итан хоть раз кулаком по столу… Дурачок, говорю. Да женись ты на ком хочешь, говорю. Мамаша Тонбридж, когда я к ней подкатил, была официанткой в задрипанном баре, а у тебя целая графиня! Сам смеюсь… Давно так не смеялся.
Дженна ошеломленно посмотрела на Хита, тот ответил ей ласковой улыбкой. Старый Тонбридж крякнул и расправил седые усы.
– А девочка хорошенькая, скажи, Дженни? До тебя ей, конечно, далеко, но она берет другим. Думаю, они будут счастливы. Мамаша Тонбридж от нее не отходит. Кстати, диверсант!
– Да, мистер Тонбридж?
– А когда мы попляшем на вашей свадьбе? Хит посмотрел на Дженну и очень серьезно ответил:
– Когда раздадим все долги. Потому что это будет совсем другая, новая и очень хорошая жизнь, и вступать в нее надо налегке.
Дом на Лонг-Айленде был продан, деньги поделены в равных долях между Итаном и Дженной.
Пост главного редактора заняла Элинор Шип – и совершенно никакого удовольствия от этого процесса не получила, потому что кандидатуру ее предложила сама Дженна Фарроуз и даже поскандалила с советом учредителей.
Некоторое время Дженна жила в своей квартире и изнывала от тоски, потому что Хит пропадал в Стамфорде целыми днями. Дженне в качестве бонуса он оставил Джеронимо, Чикиту со щенками, Мачо и Круза, остальные собаки уехали с ним. Дженна ходила со зверьем гулять в Центральный парк, думала о Хите и почти совсем не думала о прошлой своей жизни.
Эта самая жизнь казалась ей нереально далекой, тоскливой и тусклой, словно дождливый день в сентябре. Дженна Фарроуз, как Спящая Красавица, разбуженная Прекрасным Принцем, бродила по большому городу и заново училась видеть его красоту.
Она наблюдала за играющими в траве детьми, за чинно прогуливающимися по аллеям мамашами с колясками, за старушками, за спортсменами и школьниками… Вся эта жизнь была страшно далека от гламура прошлой жизни Дженны, но она ничуть об этом не жалела. Здесь все было интереснее. Живее.
По ночам она долго не могла заснуть. Странное дело, раньше ей никогда не хотелось делить с кем-то свою постель, она ценила одиночество за возможность побыть самой собой, но теперь все изменилось. Дженне очень хотелось видеть Хита, чувствовать тепло его тела, крепость его рук.
Сентябрь навалился на город золотыми листьями и небывалой жарой. И в один из золотых сентябрьских дней Хит Бартон приехал к Дженне Фарроуз делать официальное предложение.
Она сдерживалась из последних сил, чтобы не завизжать, как девчонка, и не прыгнуть ему на шею. Даже смогла, напустив на себя почти забытый образ Снежной Королевы, процедить сквозь безупречно светскую улыбку:
– Спасибо за предложение, Хит, но ведь я должна все хорошенько обдумать. Это слишком серьезный шаг, а мы так недавно знакомы…
Ужас, плеснувший в темных глазах диверсанта-ветеринара, был таким неподдельным, что Дженна захохотала и повисла у него на шее, крича нормальным голосом:
– Согласна, согласна, давно уже согласна, уже извелась вся без предложения, изверг! Хочу быть твоей женой!
– Еще говори. Напугала как…
– Хочу с тобой жить.
– Дальше?
– Спать с тобой хочу, просыпаться с тобой, кофе пить по утрам, работать с тобой рядом, дома ждать тебя по вечерам, готовить тебе ужин…
– Джен…
– Я люблю тебя, Хит. Очень люблю. Ты меня возьми, пожалуйста, в жены и больше никогда никуда не отпускай. Потому что без тебя я больше не смогу ни дышать, ни жить.
И тогда Хит Бартон молча и сильно поцеловал ее в губы, а через пару секунд Дженна Фарроуз окончательно потеряла чувство реальности, и Хит Бартон тоже, потому что не было вокруг ни большого города, ни стен маленькой квартиры, ничего не было, были только они – и бархатистая бесконечность океана любви, баюкающего их разгоряченные, истомленные желанием тела на своих невидимых волнах.
И не было больше прошлого – горького, тяжелого, одинокого прошлого, в котором у каждого из них было много слез, унижения и тоски. Ушло оно, забылось, подернулось пеплом, и только счастье вставало на горизонте сверкающим рассветом новой жизни.
Мужчина сжимал свою женщину в объятиях, умирал от нежности, таял от любви, и женщина знала: нет и не будет на земле рук крепче и надежнее, чем руки ее мужчины.
Они стали едины – и нашли себя, нашли истину, вспыхнувшую под стиснутыми веками мириадом новых звезд. Искусанные губы счастливо улыбались, кровь выбивала ритм, древнее которого нет, и солнце сентября заливало обнаженные тела любовников расплавленным золотом…
Они расписались в мэрии, а потом старый Тонбридж вручил невесту Хиту Бартону уже в кафедральном соборе, и гости втихомолку удивлялись: как странно все же, что жених, будучи явно ниже ростом невесты, смотрится величавым гигантом, а знаменитая Ледяная Дженна похожа на маленькую хрупкую фею, прижавшуюся к плечу своего мужа и повелителя.
Их осыпали рисом и хмелем, в небо взмыли сотни белых голубей, загремели банки и кастрюли, притороченные к заднему бамперу старого джипа вместе в красочным плакатом «Молодожены» – и Дженна Бартон отправилась в свой новый дом.
Он встретил ее воркованием горлиц под черепичной крышей, алыми листьями плюща, увивающими стены, теплым крыльцом из янтарных, свежеструганных досок, белыми занавесками на окнах и цветами в палисаднике. А еще в палисаднике сидели и стояли, улыбались и махали хвостами, повизгивали и лаяли друзья.
Джеральдина, Шейди, Мисс Мантл, Джерк, Чикита с поредевшим семейством (Джим Спенсер взял двух щенков себе), Чаби, Соул, Люк и Мачо, Круз и Джеронимо, с разбегу взлетевший на руки Дженне, едва она вышла из машины. И добродушно улыбался, лежа у самого крыльца, громадный пес Малыш.
Дженна подобрала пышную юбку и присела на корточки среди хвостатых и лохматых своих любимцев. Посмотрела снизу вверх на Хита, и тот ответил ей спокойным взглядом, в котором было все: и любовь, и уверенность в том, что счастье – уже здесь, и гордость, и удивление – неужели это он, бродяга и изгой, стоит на пороге собственного дома рядом с красавицей-женой?
Дженна поднялась, взяла Хита за руку, и они вместе вошли в свой новый дом.