Почерк зависти, или Я вас ненавижу

Глава 7 Сестры Хрусталевы. Оля Савельева в шляпке с английской сеткой

Бензин был на исходе, поэтому Наталия поехала на заправочную станцию. Но на той, что находилась ближе всех к дому, горючего не оказалось. Не было его и на следующей... Так, проклиная свою любовь к контрастам и ругая себя за то, что она осталась, как патриотка (но скорее, как идиотка), жить в своем родном городе вместо того, чтобы укатить куда-нибудь на юг Франции или в швейцарские Альпы, она доехала до переезда, за которым начинались поля. Окраина города, мрачное место с подслеповатыми домиками и целыми полчищами одичавших голодных собак...

— Вам не страшно работать в таком месте? — спросила она у девушки, отпускавшей бензин. Совсем молоденькая, ярко накрашенная, она смотрелась как кукла за своим прозрачным и удивительно чистым стеклом, словно в витрине магазина, где каждый мог купить ее по сходной цене.

— Сначала страшно было, потом привыкла. Вообще-то у нас есть «крыша»... Вам сколько литров?

Отъезжая со станции, Наташа заметила нищенку возле пивного ларька. Ветер со снегом трепал ее волосы, выбившиеся из-под красной маленькой шапчонки. Женщине было лет под семьдесят; худая, с изможденным лицом, она стояла с отсутствующим видом и, казалось, чего-то ждала. Или кого-то. Наталия хотела было дать ей денег, но, представив, что будет с этой несчастной после того, как она выпьет, передумала: «Она же уснет и замерзнет...»

Первый клинический городок был похож на картинку из андерсеновских сказок: выстроенные в готическом стиле корпуса, утопающие в снегу, светились оранжевыми узкими окнами. Словно это вовсе и не больница, а декорация. В этой сказке работал хирург Крашенинников Николай Васильевич, оказавшийся высоким аккуратным стариком.

Его пришлось ждать около сорока минут.

— Выслушайте меня, пожалуйста, и ответьте всего на один вопрос. Для начала представлюсь: Орехова Наталья Валерьевна, можно просто Наташа.

— Тронут до глубины души... Но если речь идет о ВАШЕЙ внешности, Наташа, то я и пальцем не пошевелю — более красивого и одухотворенного лица мне еще не приходилось видеть... Если же мечтаете о кукольном личике, которое нынче в моде, поезжайте к Абрамову. Он знает толк в этих глупых мордашках...

— Я не по этому вопросу. Николай Васильевич, взгляните сюда, пожалуйста, — она достала блокнот и показала рисунок, сделанный ею по памяти после встречи с Хрусталевой. На нем были четко обозначены линии шрамов. — Вы никогда не делали такой операции? Я понимаю, конечно, что рисунок никуда не годится, но лучше я все равно не умею, а сфотографировать мне эту девушку не удалось... Может, все-таки вспомните?

И тут Николай Васильевич совершенно неожиданно смягчился, как-то особенно внимательно посмотрел на нее и пригласил в свой кабинет. Здесь было светло и тепло, а возле окна зеленел бегониями, цвел китайскими розами миниатюрный зимний сад.

— Да мне и вспоминать нечего... Эту операцию делал я. Больше того, я знаю, как зовут эту девушку, и помню, при каких обстоятельствах она ко мне попала.

— Автокатастрофа?

— Нет... хуже. Эту девушку зовут Саша. Еще будучи десятиклассницей, она влюбилась в одного парня, который должен был жениться или женился на ее родной сестре. Словом, сестра плеснула Саше в лицо соляной кислотой...

— Какой ужас! Но ведь после такого, насколько мне известно, очень трудно как-то облагородить лицо... Оно остается страшным на всю жизнь?

— Это уже зависит от хирурга... Саша вовремя обратилась в больницу. Вернее, ее вовремя привезли. Она была без сознания. Еще удивительно, как не пострадали глаза...

— А что стало с ее сестрой?

— Ничего. Она исчезла, ее искали, но бесполезно.

— Давно это было?

— Сейчас подсчитаю... Так... кажется, семь с половиной лет назад.

— А фамилию ее не помните?

— Помню. Хрусталева. Красивая фамилия, потому и запомнил.

— А вы уверены, что ее зовут Сашей, а не Катей?

— Нет. Это ее сестру как раз и звали Катей.

— А вы что, ее видели?

— Видел, конечно. Ее портрет был расклеен по всему городу.

— И... Я хотела спросить, сестры были похожи?

— Да нет, нисколько...

— А родители у них были?

— Не знаю... Наверное, нет. Погодите-ка, я же могу попросить найти медицинскую карту, там должны быть сведения. У вас есть время? Вы, как я понимаю, из милиции?

— А что, заметно?

— Нисколько, — улыбнулся доктор. — Просто я видел вас в театре вместе с Игорем Логиновым. Вот такой я наблюдательный...

Крашенинников позвал медсестру, которая, получив задание, ушла в архив и вернулась оттуда почти через час:

— Вот. История болезни Александры Хрусталевой.

Николай Васильевич, поблагодарив сестру, обратился к Наталии:

— Взгляните, вот даже ее фотография. Видите, у нее глаза закрыты, это потому что она была без сознания. Снимок был сделан прямо перед операцией корреспондентом «Молодежной газеты», который делал об этом случае репортаж... Я его сохранил — подумал, может пригодиться кому-нибудь при защите диплома или составлении учебного пособия для специалистов ожоговых центров. А что касается ее родителей, то, взгляните сами, в графе «родители» прочерк, мне кажется, что они из детдома. А привезли ко мне Сашу, если мне не изменяет память, из общежития бытового комбината, где в то время они жили.

«Да, это, несомненно, Катя Хрусталева, Но почему она изменила имя? Зачем ей было становиться Катей — преступницей, которую разыскивали за то, что она изуродовала лицо сестры? Если Сапрыкин искал ее по своим компьютерным каналам, значит, и квартира эта, в новостройке, принадлежит официально не Саше, а Кате... Но куда же тогда делась сама Катя?»

— Николай Васильевич, мне очень нужна эта фотография. Понимаете, эта женщина была единственным человеком, который видел одну девушку перед смертью... Мне надо кое-что выяснить... Хотите, я оставлю вам в залог деньги?

— Нет, детка, мне ничего не надо. Я верю вам. И передайте от меня привет Игорьку... Был рад с вами познакомиться.

У Логинова в кабинете было, как всегда, накурено.

— Ты? Что случилось? — Игорь даже привстал, увидев Наталию в дверях. — У тебя лицо какое-то странное.

— Да нормальное лицо, а вот это лицо — более чем странное! Взгляни... — она положила ему на стол фотографию Саши Хрусталевой. — Ужас, скажи?!

И она рассказала ему про свой визит к Кате Хрусталевой.

— Я ничего не понимаю. Может, позвать Сапрыкина? Но ведь он мне дал этот адрес... Я разговаривала там с девушкой, назвавшейся Катей, а на самом-то деле она, оказывается, не Катя, а Саша? Вот я и хочу узнать, что произошло семь лет тому назад и нашли ли Катю.

— За минуту я это, конечно, не выясню, но поручу Арнольду... — Логинов, не откладывая дела в долгий ящик, тут же позвонил Манджиняну и попросил его навести справки о Екатерине Хрусталевой и о ее причастности к уголовному делу, связанному с нанесением тяжких телесных повреждений сестре. Заодно узнать о семейном положении обеих сестер на момент совершения этого преступления.

— Кстати, что это ты так эксплуатируешь моих друзей? — съехидничал прокурор.

— Сапрыкина я пригласила сегодня на ужин... Так что купи по дороге вина и не задерживайся. А я подойду попозже — у меня дела.

— Ну-ну! Опять с Сарой проворачиваете какие-то авантюры?

— Вообще-то, мы делаем вашу работу. Могу поспорить, что дело со Златой — нечисто. А что касается Малышева, то уверена, БИНОКЛЬ, на который ты не обратил внимания, окажется козырной картой в этой игре. Если это дело можно, конечно, назвать игрой. По-моему, участников этого дела, разыгранного как по нотам, не четверо — я имею в виду две пары: Савельевы и Малышевы — а гораздо больше. Подозреваю, что эта девица со шрамами причастна ко всему — сердце мое чует...

— А что говорит твое подсознание?

— Ты знаешь, Игорь, я ведь совсем про него забыла! Ношусь по городу, ищу сама не знаю чего, а сесть за пианино и поиграть ума не хватило... Хотя было у меня видение — еще один человек, как мне кажется, тоже связанный с этими событиями. Но просто времени нет объять необъятное...

— Интересно, и кого же ты видела, если не секрет?

— Артиста Варфоломеева в его гримерной. Но об этом потом... Послушай, мы же совсем упустили из виду то письмо, помнишь, которое я нашла в спальне Савельевых? Ты еще сказал тогда, что иначе будешь разговаривать с Адой. Ну и как, поговорил?

— Нет, не поговорил. Она была в таком состоянии... Но еще не поздно. Теперь-то, когда мы точно знаем, что Ольги нет в живых, можно и поподробнее расспросить ее сестру. Не может быть, чтобы она ничего не знала о ее любовнике. В конце концов, должен был ее кто-то покрывать, обеспечивать алиби... Так что, как говорится, флаг тебе в руки. Действуй!

— Интересно знать, чем вообще занимается прокуратура? А что, если именно ее любовник и виновен во всей этой истории... Посуди сам, вдруг он является членом банды Караваевых? Ты напрочь исключаешь такое?

— Ну, это уж ты чересчур... Чтобы Ольга, жена Савельева, и якшалась с бандитами? Это абсурд.

— Ты не знаешь жизни, Логинов. Женщины, особенно такие — я имею в виду, благополучные, холеные и при мужьях, как раз и падки на что-то неординарное... Больше того: они частенько бывают извращенками... Психологически это объясняется просто — они ПРЕСЫЩЕНЫ ЖИЗНЬЮ.

— А ты?

— Я уже прошла через все это...

— Через пресыщенность?

— Вот именно. Только я удовлетворялась несколько другим образом, нежели в постелях бандитов, горбунов, нищих и гениев...

Логинов понял, что затронул тему, которая может вывести его из блаженного состояния равновесия и гармонии, поэтому счел за благо замолчать. «Она ждет, чтобы я спросил ее, каким же образом она удовлетворялась... Она провоцирует меня на очередное унижение или разрыв...» — понял он. Но все же не удержался и спросил:

— И каким же образом?

— Некрофилия, слыхал? Ты же заметил, наверное, что мы с Романовым стали почти друзьями? Как думаешь, почему? Да потому, что он понял, как уважительно я отношусь к трупам! Заниматься любовью с трупами — что может быть извращеннее и оригинальнее! — захохотала Наталия, увидев недоумение на лице Логинова. Его серьезный, озабоченный вид рождал в ней все новые и новые взрывы смеха.

— Веселая ты женщина, — только и успел сказать Логинов, потому что в это время в дверях появился Сапрыкин. Увидев хохочущую Наталию, он улыбнулся и приветливо взмахнул рукой:

— Салют!

— Салют! Если ты таким образом хочешь меня спросить, остается ли приглашение на ужин в силе, то отвечаю: да, да и еще раз да.

— Отлично! А теперь скажи: это по твоей милости я добывал информацию о сестрах Хрусталевых?

— По моей, — обрадовалась Наталия, только сейчас обратив внимание на несколько листков, которые держал в руках Сергей. — Но, по-моему, Игорь поручал это Арнольду.

— Как видишь, это не помешало Арнольду поручить это мне. Держите, довольно любопытная история...

На компьютерной распечатке в хронологическом порядке была представлена жизнь обеих сестер Хрусталевых. Обе детдомовские, затем учились в бытовом комбинате на парикмахеров. Погодки, Катя 1973 года рождения, Саша — 1974. Родителей своих не помнят. Катя в 1990 году вышла замуж за Демидова Валерия Алексеевича. Но брачной ночи не суждено было состояться — общежитие, где у Кати была комната и куда молодые пошли после застолья спать, «их ожидала Саша, ее сестра; у нее в руках была чашка с соляной кислотой; Саша находилась в состоянии алкогольного опьянения и грозилась выплеснуть содержимое чашки в лицо Кати, но Катя выбила чашку из рук сестры, и кислота попала на Сашино лицо...» После чего Катя, испугавшись последствий, выбежала из общежития. Было заведено уголовное дело, объявлен розыск, но больше Катю никто не видел.

— Кем объявлен розыск? — спросила Наталия.

— Сестрой.

— А что же стало с ее мужем?

— Неизвестно.

— А как бы узнать, где он сейчас живет? И встретиться с ним?

Логинов закурил. Он смотрел на Наталию и думал: хорошо бы она сидела дома, как Соня. И только и делала, что ждала его с работы! Как все-таки он ошибся в этой тихой и скромной учительнице музыки... Но, с другой стороны, если бы она была другая, не такая активная и непредсказуемая, смог бы он тогда любить ее?

— Сережа, сегодня к ужину принесешь адрес Демидова... Мы запьем его вином и закусим Сониной солянкой. Все, до вечера!

Наталия как-то особенно легкомысленно помахала рукой и выпорхнула из кабинета.

Она решила заехать к Саре, но ужасно расстроилась, не застав ее дома. «Не голова, а кочан капусты... Что бы стоило сначала позвонить из прокуратуры?»

Вернувшись в машину, она начала раздумывать, где могла быть Сара. Конечно же, в больнице! Где же еще быть влюбленной женщине, когда ее обожаемый Савельев лежит на операционном столе. Да и вообще не мешало бы самой навестить Сергея Петровича.

Но возле приемного покоя она была шокирована настолько, что не сразу сообразила, что ей делать. На табурете, прижав к себе большущий пакет, сидела в длинном роскошном пальто... Марина, соседка Савельевых. На ногах ее красовались белоснежные ботинки, отороченные мехом (которые стоили в «Селене», Наталия это отлично помнила, четыреста долларов!). На голове Марины распустилась изящная роза из фетра. Она да еще вуалька из черной английской сетки украшали шляпку, подлинное произведение искусства, которое стоило тоже не менее пятисот долларов. И все это — при грязных спутанных волосах, выбивавшихся из-под роскошной шляпки? К тому же выражение лица женщины было абсолютно идиотское.

Наталия, сделав вид, что не узнала Марину, встав к ней спиной, но имея возможность смотреть на нее в зеркало, висевшее на стене гардероба. И тут она испытала второй шок, не менее сильный, — на левой руке (почему-то перевязанной окровавленным бинтом), на одном из пальцев Марины сверкал перстень с огромным бриллиантом, окруженным изумрудами! Тот самый перстень, который они с Сарой видели на квартире Савельевых и которым любовалась помешанная на бриллиантах Сара.

— Мариночка? Здравствуй, — подсела к ней Наталия, улыбаясь и делая вид, что страшно обрадована такой встрече. — Ты кого-нибудь навещаешь?

— Конечно! — воскликнула Марина, брызгая слюной.

Наталию чуть не стошнило от вида этой ненормальной. А та тем временем с возмущением ответила:

— Мужа, кого же еще?!

— А кто наш муж?

— Сережа Савельев, кто же еще? И я вам никакая не Марина. Меня зовут Оля.

— Оля? Но ведь Оля вроде бы погибла позавчера... Разве тебе об этом ничего не известно?

— Но вы же видите, что я жива!

«Она убеждена, что превратилась в Олю Савельеву. Как-то влезла к ним в квартиру и напялила на себя все Олино. Какой ужас! А что, если ее увидит Сара? Ей же сделается плохо!»

— Оля, это кольцо стоит бешеных денег. Там, за дверью, стоит человек, который хочет отобрать у тебя это кольцо. У него в руках топор, он собирается отрубить тебе палец вместе с кольцом. Но я могу тебя спасти. Если хочешь, я сама отдам ему это кольцо. Ты только представь себе, как будет тебе больно, если он отрубит тебе палец...

— Ох! — Марина зажала рукой рот и подняла плечи, вобрав в них голову. — Кровь брызнет и испачкает мое новое пальто, — испугалась сумасшедшая. — Хорошо, — зашептала она, доверчиво склоняясь к Наталии и снимая кольцо. — Так и быть, отдайте его этому злому человеку. Сережа не должен расстраиваться, увидев меня в перепачканном пальто... Только меня к нему не пускают. Говорят, что еще рано... А вдруг он умрет?

Наталия спрятала кольцо в карман и подумала, что надо бы изолировать эту Марину, у нее «крыша уехала» слишком далеко, не догнать.

Пройти через заслон, именуемый санитаркой с каменным лицом, было довольно просто: в такой стране, как Россия, равно как и в любой другой, деньги — страшная сила.

Главное было — не запутаться в больничных лабиринтах. «Почему я не прозрачная?» — думала Наталия, когда встречные медсестры и врачи кричали на нее и пытались прогнать. Во-первых, она была в уличной обуви, во-вторых, без халата, да еще с норковым палантином в руке. Так что было трудно понять, что их больше раздражало — норковая шубка или отсутствие белого халата. Но, как бы то ни было, ей все же удалось подняться на третий этаж, где работал терапевт Семен Григорьевич, о котором она и слышала от Сары. Встретившись с ним, она узнала, что Сара здесь, дежурит в палате Савельева, что операция прошла успешно и «теперь нужно только ждать и надеяться». Еще он спросил, кем Савельеву приходится Наталия, на что услышал: «Подруга жены».

— Бедняжка, — покачал головой терапевт, невзрачный лысоватый мужчина в массивных очках. — Не представляю, что с ним будет, когда он узнает о смерти жены...

Он показал Наталии палату интенсивной терапии, а сам исчез, просто-напросто растворился в белом коридоре.

Сара, увидев входящую в палату Наталию, обрадовалась.

— Ты везде успеваешь... — начала она, но, увидев на протянутой ладони подруги кольцо с бриллиантом, замолкла на полуслове. — Откуда это у тебя? Ты что, была ТАМ?

— Нет, — тихим голосом, боясь, что ее услышит находящийся без сознания Сергей, проговорила Наталия. — Просто там, внизу, сидит эта идиотка, Марина, выряженная в пальто и шляпу Ольги Савельевой. Притащилась с огромным, набитым наверное, продуктами, пакетом и сидит, ждет, когда ее впустят к ЕЕ МУЖУ.

— Че-е-го?! К какому еще мужу?

— К Савельеву Сергею Петровичу. Ты, что, еще не поняла, что она возомнила себя Ольгой? Влезла к ним в квартиру и живет, наверное, там, изображая из себя Ольгу. Какая мерзость! Я подумала, что если бы ты увидела ее случайно там, в приемной, то у тебя бы тоже что-нибудь случилось с мозгами... Словом, я тебя предупредила. А теперь скажи, как Сергей Петрович?

— Слава Богу, ждем, пока он придет в себя. Операция прошла успешно. Ему заменяли какой-то сосуд или клапан, я в этом не разбираюсь и не хочу разбираться... Для меня сердце всегда будет тайной, вечным двигателем, который останавливается по чистой случайности... Какие еще новости?

Наталия рассказала ей о своем визите к Хрусталевой, Крашенинникову, словом, когда закончила говорить, то поняла, как устала.

— Знаешь, Наташа, мне кажется, что нам стоит поискать того мужика, который написал это гаденькое порнографическое письмо Ольге. Уверена, что это недоразумение.

— А Логинов посоветовал мне поподробнее и понастойчивее расспросить Аду. Не может быть, чтобы она ничего не знала о похождениях своей сестры...

— Да не было у нее никаких похождений! Все это чьи-то грязные планы. Просто их кто-то хотел поссорить. Я думаю, что Сергей прочитал это письмо, и когда Ольга пришла домой с цветами (ой, мне даже страшно представить, что она испытала!), он наговорил ей в лицо что-то ужасное, оскорблял, наверное, а потом, не выдержав, ударил ее... Я знаю Ольгу, она сильная женщина. Она не станет оправдываться, унижаться... Она, видимо, просто развернулась и ушла. Причем навсегда. Я тебе не сказала... Когда я убирала эти злополучные гвоздики, то под ними обнаружила пятна крови. Похоже, что он довольно сильно ударил ее. Может, даже по лицу, и у нее кровь пошла...

— Сара, я вот смотрю на него после твоего рассказа, и у меня жалость уходит... Я презираю мужчин, распускающих руки! Когда он достаточно поправится, я непременно скажу ему об этом. И меня никто не остановит, даже ты!

— Ну хватит! Человек еще не пришел в себя, а ты уже готовишься его обличать. Побойся Бога!

— Сара, ты вновь ослеплена...

— Да. Но мне тоже нелегко. Он всегда любил только Ольгу, а ко мне приезжал просто так, поразвлечься... Думаешь, я не понимала? Но вот мы, женщины, устроены по-другому...

— Не уверена, — пробормотала Наталия, вспоминая свои наезды к Валентину, к которому ее так тянуло, особенно после шести месяцев разлуки. «А чем я, собственно, лучше Савельева?»

— Так что будем делать с Мариной? Она ведь может прийти сюда в любую минуту?

— Не знаю.

— А что... — вдруг пришло в голову. Наталии, — а что, если это МАРИНА И НАПИСАЛА ЭТО ПИСЬМО? В минуты просветления?

— Уж скорее, в минуты затемнения.

— Знаешь что, давай спустимся и попытаемся убедить ее вернуться домой. Ты на машине? Вот и отлично! Отвезем ее домой, а потом вызовем кого-нибудь из психушки. Кроме того, надо бы посмотреть, что она вытворяет в Савельевской квартире...