Почти любовь

Глава 1

Майя

Первый раз я увидела его с балкона.

Это был самый обыкновенный зимний вечер, наступивший после самого обыкновенного рабочего дня. Я не могла уснуть и, прихватив с собой бокал вина и пачку сигарет, вышла подышать. Кутаясь в теплый плед, равнодушно глазела на звездное небо, тихо падающий снег, опустевший двор, забитую машинами стоянку и ни о чем, абсолютно ни о чем не думала. Быстро остывшее вино царапало горло, сигаретный дым выедал глаза, пальцы онемели от холода. И вроде ничего плохого не случилось, но на душе было паршиво и как-то слякотно, одиноко, тускло…, а если одним словом, то никак. Может, предчувствие уже тогда подкидывало мне предостерегающие знаки, но я их по дурости пропустила.

Он вышел из припаркованного автомобиля. Обычный парень в спортивном коротком пуховике, черных джинсах и без шапки. Снег падал на его темные волосы, а он неспешно курил, привалившись к капоту, и явно никуда не торопился. Я почему-то решила, что парень кого-то ждет. Возможно, таксист, личный водитель или чей-то бойфренд. Но никто из дома не выходил, и он тоже не двигался с места. Задрав голову, задумчиво смотрел на звезды, не замечая, что стал объектом моего наблюдения.

Вино в бокале превратилось в лед, в заледеневших пальцах тлела третья по счету сигарета, время словно замерло. Я еще не понимала, что происходит, ни удара молнии, ни бабочек в животе, самое банальное любопытство, вызванное самой банальной скукой. Мне почему-то показалось, что он чем-то расстроен и так же одинок в этот холодный нежный вечер. Дико захотелось окликнуть его и позвать к себе, заварить горячий чай, спросить, как дела, чем он занимается, живет и дышит, о чем мечтает, кого любит… Страшная неоправданная глупость, мимолетный внезапный порыв, который резко оборвался, когда он затушил сигарету и, оторвавшись от капота, уверенной походкой направился в соседний подъезд.

Разочарованно выдохнув облачко пара, я поставила замёрзший бокал на столик и закурила снова, продолжая пялиться на то место, где только что стоял незнакомец. Без всяких на то причин меня вдруг охватило необъяснимое чувство потери, одиночество ощущалось в разы острее, чем пять минут назад. Задохнувшись, я сжала края пледа, прижимая его к груди. Зажмурилась, прогоняя наваждение. Ледяные снежинки беспощадно кололи раскрасневшиеся щеки, поднявшийся ветер шевелил распущенные волосы. На соседнем балконе хлопнула дверь…

– Все нормально, я дома, а тебя где черти носят? – раздался низкий мужской голос, немного раздраженный, чуточку злой, но все равно жутко приятный на слух.

Я каким-то шестым чувством поняла – это он. Тот никуда не спешащий парень с парковки. С высоты пятнадцатого этажа он показался мне гораздо моложе, чем представлялся на слух. В голосе не было ни плавности, ни неспешности. Он говорил четко, уверенно и твердо, как человек, который редко в чем-либо сомневается. Правильная дикция, чувственный тембр, мужская мощная энергия в каждом слове. Меня бросило в дрожь. Не от холода, нет. Меня всегда тянуло к сильным волевым мужчинам, жестким, негибким, даже немного деспотичным. Не знаю почему… Горький привет из безрадостного детства или интуитивная потребность в более сильном и самодостаточном партнере, чем я сама?

– Ты шутишь? Какая еще поисковая группа? Тебе заняться нечем? Я с тобой скоро поседею или с голоду умру, – отчитывал кого-то мой сосед, а я блаженно улыбалась, гадая, как так вышло, что мы не встретились раньше.

Выругавшись, он замолчал, вероятно сбросив вызов. Когда спустя пару минут балконная дверь снова хлопнула, я тоже вернулась в квартиру и, рухнув в постель, уснула, как убитая, а встав рано утром, поймала себя на том, что постоянно прислушиваюсь к звукам за стеной, представляя, чем занимается в этот момент мой сосед.

Спустя неделю я уже не фантазировала, а точно знала его имя, где он учится и работает, с кем живет и как часто трахается. Тонкие стены создают только видимость уединения. При желании и хорошем слухе соседи могут быть в курсе всех наших дел, не прилагая никаких особых усилий, и я этим бессовестно воспользовалась.

Так всё и началось.

Лицом к лицу мы встретились только через месяц. Не в лоб, с расстояния в десяток метров, но они не помешали мне рассмотреть все, что нужно. Зря, конечно, лучше бы я просто отвела взгляд и прошла мимо, но мне было любопытно до чертиков. Созданный в голове образ не складывался без четкого визуала. Мне не повезло…

Он был хорош и по-настоящему горяч. Мой мерзкий бывший даже рядом не валялся. Я искренне пыталась, но так и не придумала к чему прицепиться. Может, проблема заключалась в том, что он полностью подходил под мой вкус, или я уже безнадежно влюбилась, но еще не осознавала всей серьезности своего плачевного положения.

В моей памяти он отпечатался именно таким. Холеный, красивый, самоуверенный говнюк с резковатыми, но правильными чертами, породистыми скулами, темно-синими глазами и стильно подстриженными темными волосами. Словно заглянув в мои мысли, его бесцветная подружка запустила в них свои пальцы, игриво растрепав на затылке. Он тут же обнял ее за талию, быстро поцеловал в кончик носа и увлек в сторону подъезда. Я едва не лопалась от злости, глядя им вслед, и искренне недоумевала, как этой невзрачной бледной моли удалось подцепить парня моей мечты. Еще больше бесил тот факт, что он снова меня не заметил, потому что на этот раз спешил домой.

Меня это не устраивало, а значит, пришло время вмешаться.

Подходящий момент подвернулся в конце февраля. Со своего наблюдательного поста на балконе я увидела, как сосед с другом зашли в бар в нашем дворе. Дальше события развивались как по накатанной.

Вызывающее платье, яркий макияж, легкомысленная улыбка и томный взгляд. Он попался мгновенно, едва взглянув в мою сторону, но, когда я подсела за их столик, ликование быстро утихло. Объект моей нездоровой одержимости оказался не так прост и вел себя, как настоящий говнюк, но меня это ничуть не остудило. Скорее, наоборот. Я приняла вызов и пошла в наступление, забив на то, что он может обо мне подумать.

С первого раза взять его нахрапом не вышло, но я не сдалась. Перла, как танк, не видя преград, не испытывая ни капли стыда, не думая о гордости и последствиях. Я выросла в детском доме и умела бороться за то, что считала своим, умела брать без спроса, используя право победителя. Меня не волновали чувства серой мышки, к которой я втерлась в доверие, не интересовало, чего хочет он. Мне было все равно на пресловутой бумеранг и моральные принципы. Ничего, абсолютно ничего не имело значения, кроме поставленной цели.

И, знаете, что самое удивительное? У меня все получилось.

Почти…

Глава 2

Майя

Три года спустя. Санкт-Петербург

– Ты чего вскочил? Рано еще, – продолжая взбивать крем, я оглядываюсь через плечо на заспанного мужа. – Семь утра. У тебя первый выходной за две недели. Совсем ошалел со своей работой?

Саша стоит в проеме в одних штанах, помятый, лохматый, небритый и до конца не проснувшийся. Судя по хмурой физиономии, явно встал не с той ноги, но его это ни капли не портит. Я давно для себя поняла и приняла, что мне он таким нравится больше.

– Сама-то чего не спишь? – лениво почесывая рельефный торс, он шлепает к холодильнику. Открыв, долго пялится в него, как в зеркало, а я на его широченные плечи. Хорош паршивец, с какой стороны ни посмотри. Плохо, что не я одна это замечаю.

– Так мы же с Маринкой бегаем по утрам. Попробуй потом уснуть, – натянув улыбку, непринужденно отвечаю я. Так и не определившись с выбором, Саша закрывает холодильник и поворачивается ко мне лицом.

– Что готовишь?

– Торт с пломбирным кремом и фруктами. Тебе в прошлый раз понравился. Решила повторить.

– Ясно, – без энтузиазма отзывается он. – Я в душ, кофе пока свари и сэндвич сделай по-быстрому.

– Почему по-быстрому? – спрашиваю с упавшим сердцем, ощущая, как руки начинают предательски дрожать.

Саша может даже не отвечать, и так все предельно понятно. Выходной опять сорвался, с праздничным ужином заморачиваться смысла нет. Про нашу годовщину он благополучно забыл. Как и в прошлый, и позапрошлый год. Молодец, Кравцов, не изменяет себе. А мне… мне можно. Я же дура, слепая, глухая, безмозглая. Высшее образование – так для галочки, ненужный атрибут для удобной домашней клуши, которой без напряга можно вешать лапшу на уши. Уверена, что именно такой Кравцов меня и видит. Глубже заглянуть он никогда не пытался.

– Через час я должен быть в больнице, – ставит перед заведомо известным фактом мой супервнимательный муж.

– Надолго? – выключив миксер, интересуюсь безжизненным тоном.

– Не знаю, Май. У тебя на меня планы какие-то были?

– Я день за свой счет взяла, – отчаянно пытаюсь не разреветься от обиды. – Думала, мы побудем вдвоем…

– С подружками сходи куда-нибудь, – равнодушно отзывается Кравцов. – Отдохни, расслабься, нарядись, в салон красоты сходи, а то совсем на себя забила. Я один день и без ужина и наглаженных рубашек переживу.

– Тебе же не нравится, когда я с подругами встречаюсь.

– Мне не нравится, когда ты домой пьяная приходишь, – раздраженно припоминает он мне один единственный случай. И то у меня тогда повод был. Железобетонный. Ему я его, разумеется, не озвучила. Он бы не понял, еще и крайней выставил. Мужчинам очень сильно не нравится (мягко говоря), когда без спроса залезают в их телефон. Мне оно надо? – Май, ну ты чего? – заметив мое подавленное состояние, смягчается Кравцов.

– Все нормально, Саш. Иди в душ. Опоздаешь, – отмахиваюсь я, тыльной стороной ладони стирая с щек предательскую влагу. Приблизившись, он подхватывает пальцами мой дрожащий подбородок.

– Мы же договорились, что больше никаких слез, – от его внимательного взгляда хочется убежать, но я безропотно стою на месте. – Сейчас, правда, не время для планирования ребенка. Ты сама видишь, что я постоянно в клинике. Какой из меня отец при таком графике?

– Когда мы расписывались, ты об этом не думал, – шмыгнув носом, сипло бормочу я.

– А у меня выбор был? – безжалостно произносит он. Знает, сволочь, куда бить, чтобы побольнее. Одернув руку, Саша отступает назад, упираясь спиной в барную стойку.

– А если бы он родился? Ты бы так же…

– Май, хватит, – резко обрывает Кравцов. – Что случилось, то случилось. Пора успокоиться и жить дальше. Не можешь? Я могу предложить один выход.

– Тебе совсем на меня плевать? – всхлипываю я, чувствуя себя полным ничтожеством.

Раньше сама смеялась с таких вот амебных прилипал, наивно полагая, что уж меня-то никогда ни один мужик не превратит в унылую, жалобно блеющую овцу, не способную дать полноценный отпор и отстоять свои границы.

– Что бы я ни ответил, ты же все равно останешься при своем, – сунув руки в карманы, он одаривает меня неприязненным взглядом. – Давай лучше закроем тему. Согласна?

– Да, – послушно киваю, проглотив горький комок.

– Вот и славно, – улыбнувшись, он отрывается от столешницы и ленивой походкой уходит из кухни. – Кофе и сэндвич не забудь, – бросает по пути.

– Может, тебе еще отсосать? – запоздало огрызаюсь я, надеясь, что муж не услышит.

– В другой раз, Май, – смеется Кравцов. Скотина бессовестная. А я дура бесхребетная, терпила, тряпка.

Ненавижу.

Не мужа. Себя. И сделать ничего не могу. Думала, время пройдет, отпустит, но нет, только хуже становится. Помешательство какое-то. Самой от себя тошнит, а красиво уйти, гордо хлопнув дверью, слабо. Слишком тяжело он мне достался, чтобы так легко отказаться.

– Черт! – спохватившись, я проверяю коржи в духовке. Фух, еще пару минут и подгорели бы. Торт на годовщину – дело святое, особый ритуал, который я не собираюсь отменять из-за того, что мой муж – редкостный козел. Съест, никуда не денется. И торт, и ужин. Жаль, что он совсем не пьет, дела бы с зачатьем пошли быстрее, но ничего… я и так справлюсь.

Кравцов

– Херовый день? – любопытствует Олег, завалившись в ординаторскую. Бегло оценив мою мрачную физиономию, он ставит передо мной бумажный стаканчик с чаем и садится за соседний стол. – Тебе явно нужнее.

– Спасибо, но ты и сам выглядишь не фонтан, – иронично замечаю я, потягивая затекшую шею.

– В два часа ночи вызвали, ироды. Экстренный случай, но вроде обошлось, стабилизировали, – Богданов устало трёт лицо. – А у тебя что? Тоже тяжёлый пациент? – спрашивает или скорее констатирует Олег, окинув меня понимающим взглядом.

– У меня легких не бывает, – сделав глоток чая, я отодвигаю в сторону рабочий ноутбук, чтобы случайно не залить.

– Аналогично, Сань. Тихо тут как-то сегодня. Даже подозрительно, – оглядев пустую ординаторскую, вслух размышляет Олег.

– Пересменок. Студенты еще не подтянулись. До обхода время есть, можешь немного вздремнуть в сестринской. У них там диван удобный, – предлагаю я отличный вариант.

– Опробовал уже? – ухмыляется Богданов. Я равнодушно пожимаю плечами. Шутить и остроумничать настроения нет. – Как на конференцию съездил?

– Как обычно. Информации вагон, времени на изучение в обрез. Через дней десять начмед опять что-то там запланировал. Но я, наверное, пас. Пропущу разок, – нехотя отвечаю я.

– Ты реально сегодня какой-то замученный, – прищурившись, допытывается Богданов. – Рассказывай, вместе будем думать.

– Вместе не получится, – нехотя отзываюсь я, откидываясь на спинку кресла и вытягивая под столом ноги. – Пациентка по моей специализации.

– Все настолько плохо? – сочувственно осведомляется Олег.

– Перспективы не самые радужные, – помолчав какое-то время, скупо выдаю я. – Помимо неблагоприятных прогнозов, есть ещё и личная составляющая, – сцепив пальцы в замок, я резко подаюсь вперёд, опираясь локтями на стол.

– Какая? – в уставших глазах Богданова проскакивает любопытство.

– Я близко знаком с пациенткой.

– Насколько близко? – нахмурившись, уточняет Олег.

– Это Олеся, – мрачно отвечаю я, а в голове снова прокручивается огромная история болезни Веснушки, переданная несколько дней назад ее родителями.

Матвеевы обратились ко мне лично, поймали буквально с трапа самолета. Только включил телефон, и сразу звонок. Через час уже был в клинике. Игорь Степанович с женой кратко и четко обрисовали ситуацию, передали Олесину медкарту. То, что я там увидел, повергло меня в шок. Не как хирурга-онколога, а как человека, который понятия не имел… Ни малейшего понятия, бл*ь, хотя прожил с Олесей в одной квартире почти год. Херовый из меня выходит врач, раз я не замечал настораживающих симптомов и не обращал внимания на тюбики с якобы витаминами, которые она постоянно принимала. Я просто поверил ей на слово, а странности поведения списывал на особенности ее нестандартной личности. Она все знала, черт подери. Знала и намеренно скрывала от меня правду. Зачем?

Выключив личные эмоции, я начал действовать по стандартной схеме. Собрал экстренный консилиум, и в течение суток Олесю транспортировали из Московского онкологического центра и госпитализировали в нашей клинике. Срочность вполне объяснима, учитывая обстоятельства. Необъяснимой оказалась моя реакция, но Матвеевы были слишком поглощены своим горем, чтобы заметить, насколько сильно потрясла меня вся эта ситуация.

– Олеся? – с замешательством переспрашивает Олег. – Случайно не та смешная блондиночка, которая жила с тобой? Сколько лет прошло?

– Три года, – хмуро отвечаю я.

– Черт, вот время летит! – восклицает Богданов. – Я хорошо ее помню. Прикольная, но нервов тебе помотала… Макс ещё к ней клеился. Да и Вадик неровно дышал. Они даже встречались какое-то время… – Олег сбивается, заметив, что я не расположен сейчас к ностальгии. – Ну, это после тебя уже было. Может, я, конечно, что-то путаю.

– Не путаешь, – согласно киваю, крепче сжимая пальцы.

– И что с ней? – стушевавшись под моим тяжёлым взглядом, осторожно уточняет Олег.

– Раз она в моем отделении, ответ очевиден. Или тебя точный диагноз интересует? – резко говорю я. Каждая мышца тела напряжена до онемения, несмотря на то что мне ещё утром казалось, что смогу взять личные эмоции под контроль. Видимо переоценил свой профессионализм.

– Саш, ты не бесись. Я же без злого умысла. О тебе волнуюсь.

– Обо мне не надо, – грубо отрезаю я. Перегибаю, знаю, но… бл*ь. – Я в порядке.

– Вижу, – хмыкает Богданов. – Какой прогноз?

– Шансы есть, но анамнез неутешительный, – через силу признаюсь я. – Острый лимфобластный лейкоз в возрасте семи лет, регресс в двенадцать, после операции по трансплантации костного мозга удалось достичь длительной ремиссии.

– Стоп, гематология же по моей части, – перебивает меня Богданов, озадаченно нахмурившись.

– Во время планового осмотра у Олеси обнаружили новообразования обоих яичников, – проигнорировав замечание друга, продолжаю я. – Полная диагностика подтвердила муцинозную карциному второй стадии. В Москве провели два курса химиотерапии, там же посоветовали перевезти ее к нам.

– Маковецкий?

– Он самый. Считает, что я справлюсь лучше, – сухо отвечаю на вопрос.

– Не забывает лучшего ученика, – комментирует посерьёзневшим тоном Олег. – Когда операция?

– Через неделю. Олеся меня еще не видела. Не самые приятные обстоятельства для встречи, – устало выдыхаю я. – Не уверен, что она правильно отреагирует.

– Ну дела, – задумчиво бормочет Олег, не сводя с моей физиономии внимательного взгляда. – Узнать, что тебя будет оперировать бывший – так себе новость. Я бы на ее месте тоже напрягся.

– У Олеси нет причин напрягаться, – возражаю я. – Мы разбежались без претензий.

– Это ты так думаешь, а что творится в голове у женщин – знают только они сами. Тем более Олеська твоя с жирнющими тараканами, – философски заключает Богданов.

– Не моя, Олег, – мрачно поправляю я, неподвижным взглядом уставившись на след от кольца на безымянном пальце.

– Майке сказал уже? Они же вроде знакомы, или я снова что-то путаю? – заметив, куда я смотрю, участливо интересуется друг.

– Знакомы, – коротко киваю я. – Ты тоже Марине не треплись пока. У нас с Майей не лучшие времена, сам понимаешь.

– Понимаю, Сань. Что ты планируешь делать?

– Не знаю, – тряхнув головой, снова откидываюсь назад. – Честно, не знаю. Сейчас не до этого.

– Саш, не хочу навязывать тебе свое мнение, но ты бы помягче с Майей, – советует Олег. – Она старается, семью хочет, детишек, а ты то в больнице, то на учебе, то по конференциям мотаешься.

– Конечно, виноват, как обычно, я.

– Майка боится, что ты ее бросишь, если не родит. Это мне Марина на днях сказала. По большому секрету, – сообщает Олег. – Женился, мол, из-за ребенка, а ребенка нет.

Ох уж эти бабские сплетни. Америку, блин, открыл. Майя этой темой весь мой мозг съела. Я никогда не делал тайны из того, что женился на ней по залету. Причем сам процесс залета из памяти чудесным образом испарился.

Вообще, тупо все вышло. Когда она приперлась ко мне в Питер со «счастливой» новостью о своей беременности, я с горяча послал ее в долгое пешее путешествие, но Майя оказалась девушкой настырной, в чем я еще до «сюрприза» успел убедиться. Скрепя сердце, согласился на тест ДНК на ранних сроках, а после отпираться было бессмысленно. Поступил, как взрослый ответственный мужик. Раз ребенок мой, надо жениться. Расписались быстро и тихо, а через неделю у Майи открылось кровотечение. Беременность сохранить не удалось, а брак держится до сих пор. Такие вот дела.

– Ребенок, в ее представлении, является решением всех существующих проблем, – раздраженно отзываюсь я. – А мне ситуация видится совсем иначе.

– Саш, я тоже понимаю, чего она добивается. Не дурак. Баба она хваткая, держаться будет за тебя до последнего, – почесав подбородок, Богданов устремляет на меня сочувствующий взгляд. – Мда, не позавидуешь тебе, дружище.

– Не то слово, – взглянув на часы, я встаю из-за стола. – Ладно, надо идти.

– Привет передавать, наверное, не стоит, – печально замечает друг. – А Майке и правда лучше пока про Олесю не говорить. Иначе еще сильнее себя накрутит. Таким макаром и до маниакальной депрессии недалеко, а разгребать тебе.

– Утешил, друг, – мрачно ухмыляюсь я и уверенно выхожу в коридор.

Уверенность покидает меня буквально через пару минут. Замедлив шаг, я пытаюсь растянуть оставшееся расстояние, чтобы дать себе время собраться с мыслями, и вроде как получается. Вроде…, а на деле я долго стою перед дверью палаты Веснушки, не решаясь войти. В руках медкарта с подтвержденным диагнозом, в кармане чертов мандарин, который я зачем-то туда положил, хотя знаю, что цитрусовые Олесе категорически запрещены. Сейчас этот фрукт ассоциируется у меня с солнцем, источником жизни и надежды на то, что мне удастся ее вытащить из цепких раковых клещей.

Я захожу бесшумно, осторожно прикрыв за собой дверь, и медленно, все еще страшась неминуемого разговора, направляюсь к кровати, где опутанная капельницами неподвижно лежит бледная тень от Веснушки. Ее глаза плотно закрыты. Мне кажется, что она спит, но уже в следующую секунду я понимаю, что ошибся.

– Привет, Страйк, – узнав меня по шагам, тихо бормочет Олеся.

– Привет, Веснушка, – опустившись на стул, я беру ее белую холодную ладонь. – Знаешь, я, кажется, созрел на прыжок с парашютом.

– Без страховки? – уголки сухих губ дергаются, но у нее не хватает сил на полноценную улыбку и даже на то, чтобы открыть глаза.

– Без страховки не решусь, – поглаживая ледяные пальцы, отвечаю я. – Только с парашютом и самым лучшим инструктором. Согласна?

– Решил меня угробить, Страйк? – она с трудом разлепляет веки, а я снова падаю в изумрудно-янтарный омут.

– Вообще-то я здесь с противоположной целью. Поможешь мне?

– Даже не надейся так легко от меня отделаться, – ее глаза совсем не изменились, как и сила духа, заключенная в съедаемом болезнью теле. – Ты принес мандарин, – втянув носом воздух, Веснушка все-таки умудряется улыбнуться.

У меня все внутри обрывается, к горлу подкатывает ком. Ну как так, бл*ь? Как так? Ярость течет по венам, сердце бешено бахает в груди, челюсть непроизвольно сжимается, но внешне я само спокойствие и уверенность. Выдержка, закаленная опытом, не подвела.

– Ага, – киваю с натянутой улыбкой, доставая фрукт из кармана. – Но ты его не получишь, пока не выпишешься отсюда.

– Боишься, что я залеплю тебе мандарином в лоб? – ее веки не выдерживают напряжения и обессиленно закрываются. – Хотя, знаешь, именно это я и сделаю.

– Злишься на меня?

– Размечтался, Страйк, – прошептала устало и совсем тихо добавила: – Тебе не повезло, что злость не сжирает раковые клетки. Придется потрудиться.

– Мы победим, Веснушка, – пообещал я и сдержал слово.

Почти.

Почему «почти»?

Потому что «победа» при Олесином диагнозе понятие практически недостижимое. Даже при благоприятном прогнозе нет никаких гарантий и конкретных сроков. Во многом результат лечения зависит от самой Олеси, от ее желания жить и бороться. Статистика колеблется от года до десяти, но однозначного ответа на вопрос «сколько?» не способен дать ни один врач. Я боялся, что она мне его задаст, но Олеся не спросила. Как выпускница медицинского университета она наверняка знала о своей болезни гораздо больше, чем другие пациенты, но не опустила руки.

Мы оба не думали о том, что будет после. Я сосредоточил все свои усилия, опыт и личные устремления на положительный результат, а она отчаянно и храбро держалась, изредка впадая в приступы бешенства. Они не мешали лечению, а напротив, активизировали внутренние резервы организма, позволяя нам двигаться дальше. Злость, гнев и упрямство порой способны пробудить в человеке большую волю к жизни, чем прославленный плацебо. Ложь во спасение работает во благо не всегда и не для всех. Олеся не нуждалась в сочувствии и жалости, ей нужна была ясность, реальные, а не приукрашенные перспективы.

Для меня же дать слабину означало отойти от цели, проиграть. Отпустить. Первое обещание в нынешней ситуации звучало совсем иначе и несло кардинально другой посыл. Уверен, что именно его Олеся и вкладывала в свои слова, когда несколько лет назад просила отпустить ее без лишних вопросов. Тогда мне казалось, что я лишний в Веснушкиной картине жизни, а дело было совсем в другом. Не в прилизанном французе и даже не в Майе. Их Олеся использовала как ширму, чтобы спрятаться от меня, да и от самой себя тоже. Ей удалось, черт возьми, но жизнь все равно столкнула нас в сражении, которого она больше всего боялась, в котором проиграть могли мы оба.

Однажды Олеся уже справилась. Дважды справилась. Не каждый мужчина способен вытерпеть то, что пришлось ей пройти, и не сдаться. Даже меня посещали тягостные мысли, но ее непоколебимая вера в исцеление перечеркивала все сомнения. Она расплакалась только один раз – перед операцией, когда я предельно откровенно озвучил вероятные прогнозы, благоприятные и не очень, на одной чаше весов была ее жизнь, а на другой – все остальное.

– Можешь дать мне еще одно обещание, Саш? – спросила она, перед тем как поставить свою закорючку в бланке согласия на операцию. Я коротко кивнул, сглотнув горький комок. Мне не понравилась формулировка вопроса и то, каким тоном он был произнесен, но в тот момент я готов был пообещать хоть луну с неба, лишь бы Веснушка не теряла веры. – Если что-то пойдет не так…

– Все пройдет так, как надо, – перебив, я не дал ей закончить мысль. Она недовольно нахмурилась, став похожей на маленького вредного ежика. – Это стандартная малоинвазивная операция. Длится не больше трех часов. Пара небольших проколов и никакой крови. Анестезиолог обеспечит тебе цветные сны, а я сделаю все аккуратно и быстро. Ты даже испугаться не успеешь, как все закончится.

– Пусть меня оперирует кто-то другой, Саш, – ее голос прозвучал одновременно виновато и уверенно. – Не хочу, чтобы ты… – она нервно провела тонкими пальцами по коротко подстриженным светлым волосам и отвела взгляд. Мне словно с размаха вмазали кулаком под дых. Смачно так, не щадя, от души. Я дар речи потерял, ощущая себя полным кретином.

– Ты все-таки боишься, что я тебя угроблю? Мы вроде обо всем договорились. Струсила?

– Нет, – выдохнула она, отрицательно качнув головой. Слабая улыбка дрогнула на бесцветным губах. – Но я боюсь, что у тебя задрожат руки, Саш. Ты слишком волнуешься. Не хочу тебя подставлять, – ответила, как всегда, абсолютно искренне.

Уму непостижимо. Она это всерьез?

– Вот, значит, как, – вырвалось у меня с невеселой усмешкой. – Я, конечно, ценю, что ты переживаешь о моей карьере, но должен тебя заверить, ты подставишь меня только в одном случае… – сделав драматическую паузу, я дождался, пока она посмотрит мне в глаза, и только тогда продолжил: – Если начнешь сомневаться.

– Мне адски страшно, Саш, – призналась Олеся, протянув руку, которую я тут же мягко сжал в своих пальцах. Ее ресницы предательски задрожали, в уголках глаз собрались слезы. – Меньше всего я хотела, чтобы ты видел меня такой жалкой.

– Ну, что за ерунда, малыш? – приблизившись к ней, я смахнул соленую каплю с бледной щеки. – Помнишь, что собиралась засветить мне мандарином сразу после выписки? Я, между прочим, морально готовлюсь.

– Если бы папа предупредил, что оперировать будешь ты, я бы настояла на другой клинике, – не оценив мою попытку отшутиться, серьезно сказала она.

– Твой отец целенаправленно выбрал меня.

– Знаю, – кивнула Олеся, хлюпая носом. – Самый перспективный хирург страны, более трехсот успешных операций в год, основатель уникальных медицинских проектов, победитель…

– Ого, да ты мой фанат, Веснушка, – ухмыляюсь я, не дав ей закончить список моих достижений.

– У меня не было шанса устоять, – она слабо улыбнулась, опустившись на край кровати.

Бледная, болезненно худая, с взъерошенным ежиком светлых волос и в простом однотонном домашнем костюме Олеся выглядела уставшей и измученной, но в ее глазах горел тот же упрямый огонь свободы, что и три года назад. Темно-зеленый омут с янтарными крапинками, в котором я утонул.

– Ты кое-что украла у меня, Веснушка, – сев рядом, я обнял ее и осторожно привлек к себе. Она не отстранилась, доверчиво уронив голову мне на плечо.

– Я все верну, Страйк, – тихо отозвалась она, вложив холодные пальцы в мою ладонь.

– Обещаешь? – мягко сжав ее руку, спросил я.

– Да.

Глава 3

Два месяца спустя

Майя

– Ну, Майка, за тебя. И за твое второе высшее образование, – подняв бокал, Маринка торжественно произносит тост. Чокнувшись, мы делаем по глотку шампанского и дружно смотрим на красный диплом, красующийся в центре стола. – Чувствую, скоро будем отмечать повышение. Или некуда уже расти? – интересуется Богданова.

– Есть, – я загадочно улыбаюсь, удерживая интригу.

– Да ладно! Колись! – Марина едва не лопается от любопытства, глаза воодушевленно горят. Радуется, как за себя, искреннее, без примеси фальши и зависти. Если бы не она, я бы давно тут свихнулась.

– С завтрашнего дня я вступаю в должность директора по маркетингу, – сообщаю немного скованным тоном. – Приказ утром подписала.

– Ни хрена себе. Так ты теперь топ? Леди-босс. Крутая сучка. Я в шоке, – восторженно верещит Маринка. – Поздравляю. Боже, это мега новость, – вскочив с места, она бросается ко мне с объятиями. К бурным проявлениям ее эмоций я привыкла не сразу, а теперь принимаю как нечто само собой разумеющееся. Чего не скажешь о чопорных посетителях дорогого ресторана, поглядывающих на нас с осуждением.

– Марин, давай сядем, – шепчу я, заметив, что в нашу сторону направляется серьезно настроенный администратор.

– На хрен пошли. Мы теперь вообще весь этот ресторан снять можем, – расходится не на шутку Марина. Я тихо смеюсь, жестом показывая администратору, что все в порядке.

– Сашке сказала уже? – вернувшись на свое место и осушив от волнения бокал шампанского, спрашивает Богданова. – Как он воспринял, что его жена теперь будет зарабатывать в разы больше, чем он?

– Марин, у Саши высокий оклад, куча премий, не принижай его возможности.

– Боже упаси. Кравцов меня живьём съест, если я что-то подобное при нем ляпну, – приложив руку к груди, театрально восклицает Маринка. – Комплекс бога у него проявился еще на первых курсах. Не зря Маковецкий своего лучшего ученика в Питер сплавил, догадывался, что он его подвинет без зазрения совести. У вас, кстати, с Кравцовым в этом плане много общего.

– У меня тоже комплекс бога? – подавившись листом салата, со смешком любопытствую я.

– Нет, я про целеустремлённость, – тряхнув длинными волосами, поясняет Марина. – Так как он отреагировал?

– Никак, он не в курсе, – пожав плечами, опускаю взгляд в тарелку. – Я вообще-то этот столик для нас с ним месяц назад заказывала, а у него снова выходной сорвался.

– Да и по фиг. Зато я из дома выбралась, – позитивным тоном отзывается Маринка. – Мой тоже из клиники не вылезает. То конференция, то обучение, то дежурство. Вижу его только по ночам и то со спины. Приходит убитый и сразу вырубается. Если честно, достало все, – добавляет уже без улыбки и с печалью в глазах. – Я постоянно одна с Матвеем, иногда на стены лезть хочется. Мы же не старые еще, чтобы вот так…, как соседи, жопа к жопе.

– Мы знали, за кого замуж выходили, Марин, – вздыхаю я. По-женски очень ее понимаю. У меня ситуация не лучше, хуже в разы. – Попробуй представить, какой ад творится в раковых отделениях.

– Я знаю и понимаю, Май, но себя мне тоже жалко и сына, который практически без отца растет, – грустно улыбается подруга. – Посмотри на нас. Мы с тобой обе молодые, красивые, стройные. Ты, вообще, богиня и умница. Любому свистни, луну с неба в зубах притащит, на руках будет носить, подарками осыпать, комплиментами.

– Но любого нам не надо, – горько ухмыляюсь я.

– Ага, только наши кроме своей работы ничего не видят. Потом жалуются, что жена любовника завела, – возмущается Марина. Я выразительно выгибаю бровь. – Серьезно, Май. Мне уже не раз подобная мысль забредала в голову. У меня тоже свои потребности есть. Если Олег не справляется, то пусть винит только себя.

– Ты не руби с плеча, а поговори с ним, объясни, что тебя не устраивает, – даю стандартный в таких случаях совет. Почему-то я не сомневаюсь, что Маринка вполне способна свернуть налево. Причем сделать это грамотно и тихо, так, что Олег никогда ни о чем не узнает. Просто сейчас она еще в декрете и особой возможности нет. Круг общения узкий, фактических кандидатов на роль любовника – ноль. А меня наоборот: и возможность, и неограниченный выбор, а желания – нет.

– Думаешь, я не говорила, Май? Постоянно провожу воспитательные беседы и бестолку.

– Повторенье – мать учения, – ободряюще улыбаюсь я.

– Ладно, не будем о больном. У нас праздник, а я разнылась. Прости, – извиняется Марина, разливая шампанское.

– Кому, как не мне поныть. У нас ситуации схожие.

– У тебя хотя бы работа есть, – промокнув салфеткой губы, замечает Богданова.

– А у тебя сын, Марин, – сухо напоминаю я.

– Черт, опять не то сморозила, – виновато восклицает Маринка.

– Все в порядке.

– Мне-то не ври, – она бросает на меня проницательный взгляд, пробивая броню моего самоконтроля.

Если бы я могла прямо и в лоб, как она… обо всем. Но я не умею. Не умею доверять, не умею открываться. В детском доме такому не учили. Что, если я и любить не умею и придумала все? Как проверить?

– Кравцов так и ни в какую? – помолчав, уточняет Марина. Мы обе понимаем, что она имеет в виду.

– Нет, глухо. Я стараюсь больше не поднимать тему детей. Будем заниматься карьерой. Он – своей, я – своей, – вымученно улыбаюсь, пытаясь скрыть, насколько тяжело дались мне эти слова. Каждое прошло сквозь сердце, оставив незаживающий след.

– Но так же нельзя, – возражает Марина, глядя на меня с сочувствием. – Ты понимаешь, чем жертвуешь? Ради чего, Май? Он оценит? Вряд ли.

– У нас все хорошо, – упрямо повторяю свою любимую мантру, которая ни хрена не работает. – Жопа к жопе мы не спим, секс регулярный. Может быть, через пару лет Саша изменит свое решение. Сейчас он нарабатывает репутацию, потом будет легче.

– Значит, действуй сама, – неожиданно заявляет Марина с хитрющей улыбкой и заговорщическим блеском в глазах. – Тем более сама сказала, что секс регулярный. Не мне тебя учить, как случайно залететь. Один раз сработало и второй прокатит. Мой вон тоже сначала возмущался, а теперь второго требует. Смешной такой. Требовать горазд, а делать – некогда.

– Саша строго за «случайностями» следит, он же гинеколог по специализации, – с завидным холоднокровием отвечаю я.

– Забудешь тут, – хмыкает Богданова. – Про его специализацию по всему универу слухи ходили. Практиковался день и ночь. У него и отец такой же бл*дун. Даже к старости не угомонился. Ой, прости. Меня снова заносит, – бьет себя по губам Маринка, да только поздно.

– Не извиняйся, – я на удивление спокойно реагирую на недвусмысленный намек. Изначально понимала, что темперамент Кравцова не ограничить одной женщиной. У него на лице написано – кобель. А женщины во все времена были падкими на такой тип мужчин. Хотелось бы этого не знать, но увы. Спасибо и на том, что у него наконец-то мозгов хватило пароль на телефон установить.

– Слушай, Май…, не хотела тебе говорить, – нерешительно начинает Марина, заставляя меня морально напрячься. Боже, что еще я должна сегодня выслушать о своем образцовом муже? – Нет, забудь, – махнув рукой, она хватается за бокал с шампанским.

– Продолжай, раз начала, – сдержанно прошу я, а у самой сердце скачет, как у кролика, и ладони потеют.

– Я Олегу поклялась, что буду молчать, – смущенно бормочет Марина. Я вижу, как ее разрывает от желания открыть мне какую-то вселенскую тайну и явно не радостную и позитивную, судя по скорбному выражению ее лица. – Но ты моя подруга, Май. Я обязана тебя предупредить, пока еще можно как-то вмешаться.

– О чем? – к горлу подкатывает комок, желудок спазматически сжимается, грозясь избавиться от содержимого. Мне просто повезло, что кроме овощного салата и двух бокалов шампанского в нем ничего нет.

– У Кравцова в отделении проходит лечение Олеся Матвеева. Она…

– Я знаю, кто это, – перебив подругу, говорю резким тоном и взглядом призываю Марину продолжать.

– В общем, два с лишним месяца назад ее из московской клиники направили лично к Кравцову. Отец Матвеевой вроде бы подсуетился, но не суть.

– Почему меня это должно волновать? – холодно уточняю я, с трудом справляясь с подступающей тошнотой.

– Я думаю, что отсутствие выходных у твоего мужа скорее всего связано именно с этим фактом, – уверенно рассуждает Марина. От жалости и сочувствия в ее глазах застрелиться хочется. Она явно говорит не все, что знает, щадит из лучших побуждений. И я боюсь надавить, уходя с головой в отрицание.

– Каким образом это может быть связано?

– Май, ну не будь дурой, а? – вспыхивает Маринка. – Кравцов из-за нее три года назад не слабо так кукухой ехал, она им как хотела вертела. Это Кравцовым-то с его бешеным характером! Прикинь?

– Прикидываю, – отвечаю неживым голосом, стирая со лба выступивший холодный пот. Про бешеный характер мужа я знаю не понаслышке, а то, как рядом со своей Веснушкой он превращался в домашнего пуделя, видела своими глазами.

– Теперь эта малахольная Олеся снова у него перед глазами, еще и с диагнозом. Для него это, вообще, болезненный триггер. У него сестра от рака несколько лет умирала. Он и в онкологию наверняка из-за этого поперся. Отец из него пластического хирурга хотел сделать, а Сашка ни в какую, уперся рогом и все. Ты понимаешь, что будет, если у Кравцова включится синдром спасителя?

– Что? – шепотом спрашиваю я, чувствуя, как немеют конечности. Взволнованное лицо Марины вдруг становится расплывчатым и нечетким, виски простреливает боль, перед глазами сгущается туман.

– Май, ты чего? – доносится до меня испуганный голос, который становится все дальше и дальше. – Черт, скорую вызовите. Моей подруге плохо.

Кравцов

Утро выходного дня начинается как обычно, с горячего кофе, но пью я его не из любимой пол-литровой кружки на своей просторной кухне, а из бумажного стаканчика в ординаторской. Игнорируя любопытные взгляды коллег, сажусь за стол и, сделав большой глоток на редкость паршивого напитка из автомата, открываю медкарту Олеси. Листаю в самый конец и дотошно изучаю последние результаты анализов. Несмотря на критичные прогнозы и тяжелый анамнез, хирургическое вмешательство и таргетная терапия переломили ход болезни. Положительная динамика сохраняется на протяжении восьми недель со дня операции, что значительно повышает Веснушкины шансы.

Тревожное ощущение в области солнечного сплетения понемногу рассасывается. Расслабляться пока рано, но я могу смело констатировать – моя сложная пациентка стабильна и через пару недель будет готова к выписке.

– Улыбаешься? Хорошие новости? – Тома, заведующая лабораторией, присаживается напротив. Закинув ногу на ногу, окидывает меня выразительным взглядом. Сочные губы, накрашенные ярко-красной помадой, складываются в загадочную улыбку.

– Позитивные, – уклончиво киваю я.

– У тебя, кажется, выходной, – замечает она как бы невзначай, постукивая ноготками по столешнице. – А ты здесь, как и на прошлой неделе и позапрошлой. Совсем себя не жалеешь, Саш. В твоей профессии отдых необходим. Выгорание – наш главный враг, – ее внимание переключается на открытую историю болезни, и улыбка становится задумчиво-понимающей.

– Я не устал, Тома, – тряхнув головой, закрываю карту Веснушки и убираю в ящик. – Стал ловить себя на мысли, что на работу иду с большим удовольствием, чем с работы, – неожиданно признаюсь я и добавляю со смешком: – Наверное, втянулся.

– Или дома все не так радужно, как хотелось бы, – Тамара кивает каким-то своим мыслям, устремив на меня проницательный взгляд.

Пару лет назад у нас с Томой случилась короткая интрижка, которая впоследствии перешла в затяжную эпизодическую стадию, как только слухи дошли до ее мужа – главврача больницы. До сих пор удивляюсь, почему он тогда меня не уволил и терпит до сих пор. Майя, разумеется, об этих эпизодах ни сном ни духом, как и о других, которых было немало. Надо признать, образцового мужа из меня не вышло. Моя мать была не так уж не права, когда утверждала, что у нас с отцом много общего. Но от этого понимания я не стал относиться к нему лучше. В отличие от отца, я хотя бы соблюдаю меры предосторожности.

– Розовская, давай я как-нибудь сам разберусь, где у меня радужно, а где так себе, – деликатно пытаюсь закрыть тему. Не хочу, чтобы по больнице снова поползли слухи, а судя по тому, как притихли коллеги в ординаторской, риск такого исхода очень высок.

– Что будешь делать после выписки Матвеевой? – без обиняков спрашивает Тома, неосознанно потирая ободок обручального кольца на безымянном пальце. В выразительных голубых глазах с хитрым прищуром светится неприкрытый интерес.

– А что я, по-твоему, должен делать?

– Девочка тебе нравится, – уверенно произносит Тома.

– Мне все мои пациентки нравятся. Даже те, которым за семьдесят. Или это запрещено законом? – иронизирую я.

– Ну ей не семьдесят, Кравцов, – без тени ехидства или иронии заявляет Розовская. Я не оспариваю и никак не комментирую. – Ты ведешь себя нестандартно. Трясешься над ней, прибегаешь в свои выходные. Это не мое дело, но будь осторожен. Девушка серьезно больна, а ты женат.

– У нее ремиссия, – резко обрываю Тому, ощущая, как к горлу подступает горькая желчь.

– Я знаю, Саш, – отведя взгляд в сторону, Тамара проводит ладонью по густым темным волосам, собранным на затылке в аккуратный пучок, вымученно улыбается. – Прости, что лезу со своими советами, но я старше и работаю здесь гораздо дольше. Много чего успела повидать. Пойду, дел вагон, а я тут с тобой торчу…

– Иди, Тома, – провожаю женщину легким кивком. Еще раз бросив на меня тяжелый взгляд, Тамара встает со стула и грациозно идет к двери ординаторской, попутно желая хорошего дня остальным коллегам.

После ее ухода я становлюсь эпицентром всеобщего внимания, и это меня до скрежета зубов бесит.

– Кравцов, ты бы и правда притормозил, – первым подает голос Тимур Алиев, старший анестезиолог клиники.

– Сам разберусь, – отрезаю я, закрывая тему. Алиев, стрельнув в меня осуждающим взглядом, пожимает плечами и затыкается.

Конечно же я понимаю, от чего меня пытаются предостеречь. Как активно практикующему хирургу-онкологу мне хорошо известны риски и последствия, но, черт, я не собираюсь обсуждать Веснушку с кем-либо. Сам осознаю, что ситуация вышла из-под контроля. Думаю о ней каждую свободную минуту, из головы не выходит ни днем, ни ночью. Желание вылечить, сделать все возможное и невозможное, чтобы вернуть Олесю к нормальной жизни с минимальными потерями, превратилось в какую-то нездоровую одержимость.

Я же помню, какой она была… энергичной, непосредственной, искренней, бесконечно щедрой, доброй. Особенной во всех смыслах этого слова. Теперь, оглядываясь назад, я многие ее странности воспринимаю совсем по-другому. Она старалась объять необъятное, заполняя бурной деятельностью каждое мгновение жизни, потому что боялась не успеть… Потому что, как никто, знала, как хрупок мир и скоротечно время.

Допив остывший кофе, я покидаю притихших коллег и быстро шагаю по запутанному лабиринту больничных коридоров. История болезни подмышкой, руки в карманах халата, в голове полный сумбур, а в груди непонятное волнение. Я иду к Олесе с хорошими новостями и вроде бы должен испытывать облегчение от того, что тяжелый период остался позади, но внутреннее беспокойство растет по мере приближения к палате. Последние десять метров я почти крадусь, чувствуя себя крайне глупо и странно.

В голове набатом стучат слова Тамары, вызывая целую бурю противоречивых эмоций. «Что ты будешь делать после выписки Матвеевой?»

Не знаю, что именно меня так задело в этом вопросе. Может то, что я и правда не знаю на него ответ?

За пару месяцев в роли лечащего врача Веснушки я успел прикипеть к ней так, как не смог в течение года, прожитого вместе в Москве. Вряд ли это можно объяснить одной только навязчивой идеей избавить бывшую девушку от смертельной болезни.

В палату захожу без стука и тихо прикрываю за собой дверь. Олеся стоит у окна, глядя на уютный больничный парк с аллеями для прогулок. С короткой стрижкой, в простых джинсах и футболке она смахивает на подростка, но только со спины. Настоящий возраст выдают глаза, слишком взрослые даже для двадцати двух лет. После операции мы ни разу не говорили на личные темы. Не сговариваясь, мы словно выстроили стену из взаимоотношений врач-пациентка и упорно следуем негласным правилам, избегая неловких моментов. Но видимо где-то все равно просчитались, раз Тома и другие заметили, что нас связывает нечто большее, чем мы готовы признать.

– Привет, – негромко здороваюсь я.

Веснушка не отвечает, продолжая смотреть в окно. На нее это совсем не похоже, Олеся же не железная, и даже в ее броне могут появиться бреши. Мне и самому порой хочется помолчать в одиночестве, подумать обо всем без спешки, суеты и чужих советов. Страшно представить, что творится в голове Веснушки, учитывая обстоятельства и выпавшие на ее долю испытания.

– Погода сегодня чудная, – так и не дождавшись ответной реакции, я подхожу к неподвижной фигурке и встаю рядом. – Можем прогуляться, если ты, конечно, не против.

– Против, – наконец подаёт голос Олеся, но это однозначно не то, что мне хотелось услышать.

– Почему? – задаю вполне резонный вопрос.

– У тебя выходной. – ее плечи напряжены, тон невыразительный, отрешенный. Меня начинают мучать смутные сомнения.

– Кто сказал? – вопросительно смотрю на застывший профиль. – И почему тебя это так расстроило?

– Медсестра сообщила, – она обхватывает себя за плечи, а я сую руки в карманы больничных брюк, зажимая локтем медкарту. – И я не расстроена. Мне неловко от того, что ты тратишь на меня свое личное время.

– Лесь, ты не единственная моя пациентка, – напоминаю на тот случай, если она забыла. – К тому же я хотел глянуть на твои последние исследования. Результаты пришли как раз сегодня.

– И что там? – Лесин голос звенит от волнения. Мягко взяв девушку за плечи, я разворачиваю её к себе лицом. В распахнутых глазах стоят слёзы, искусанные губы дрожат. Черт, это я так ее напугал? Своим внезапным визитом?

– Все хорошо, Олесь, – спешно исправляю возникшее недопонимание. – Результаты отличные. Через две недели ты уйдёшь отсюда с выпиской в руках, – ласково улыбнувшись, я осторожно стираю одинокую слезинку с бледной щеки. – Твоих родителей я уже обрадовал. Они завтра приедут. Как видишь, нет никакого повода для печали.

– Ты мне не врешь? – она недоверчиво щурится. Странные дела творятся. С каких это пор Веснушка начала подвергать сомнениям вердикт своего лечащего врача? Еще вчера она вся светилась, была полна энергии и оптимизма, а сегодня словно подменили.

– Можешь сама проверить, – непринужденно говорю я, протягивая ей карту.

– Не хочу, – отрицательно качнув головой, Олеся отступает назад и нервно проводит ладонью по ежику светлых волос. – В голове вата, ничего не соображаю, – с досадой признается она. – Устала от больничных стен. Прости, я не люблю жаловаться и ныть, но иногда очень хочется.

– Не надо ничего объяснять. Я все понимаю, – протянув руку, я сжимаю ее холодные пальцы и ободряюще улыбаюсь. – Мне можешь жаловаться сколько влезет. Выслушаю в любое время суток.

– Ты и так возишься со мной, как с ребенком, – она мягко высвобождает ладонь. – Слишком много внимания одной пациентке, не находишь?

– Лесь, ты особенный для меня человек, – серьезно и искренне говорю я, сокращая расстояние между нами. – Как бы ты ни старалась, тебе этого не изменить. Я никуда не исчезну. Смирись, Веснушка.

Олеся отводит взгляд, скрещивая руки на груди, закрывается, прячась в свою любимую ракушку. Независимый отчаянно-храбрый, а на деле до чертиков испуганный, взъерошенный воробей.

– Это неправильно, Саш, – насупившись, выдает она.

– Позволь мне самому решать, что для меня правильно, а что нет.

– А мое мнение ты учитывать не собираешься? – на бледном худом лице появляется хорошо знакомое мне упрямое выражение.

Не вижу смысла отвечать. Она упрекает меня в том, в чем сама отлично преуспела в прошлом, да и в настоящем. Самостоятельная, блин, и такая же упертая, как раньше. Все могу, со всем справлюсь, в горящую избу войду, мир спасу, горы сверну, сама себя излечу… Ага, как же. Не бывает так, малыш. Человек – животное социальное, в одиночку не выживет, и тебе рано или поздно придется это понять.

– Я благодарна за все, что ты для меня сделал, но больше не стоит создавать для меня особые условия, – решает добить меня Леся.

Охренеть, я впечатлен. Главное, тон такой важный. Уйди прочь, негодный. Щас, размечталась! Пусть сколько угодно храбрится и взрослую из себя корчит. Вытряхнула душу наизнанку в который раз и по привычке в кусты.

– Значит, особые условия не нравятся? – позволяю себе безобидно огрызнуться. – В тебе сейчас гордыня говорит, Олесь, а не здравый смысл. Научись не только давать, но и принимать помощь, и увидишь, как жить станет намного проще.

– Ты уже достаточно мне помог, – тихо отзывается Олеся. – Жизнь спас в прямом и переносном смысле. Не думай, что я этого не ценю, но… – она сбивается, не закончив фразу, и, развернувшись, идет к кровати. Присев на самый край, складывает ладони на коленях и удрученно вздыхает.

– Но? – настойчиво уточняю я. Взяв стул, сажусь напротив, всматриваясь в застывшие черты.

– Ты сам всё знаешь, – поджав губы, Олеся обращает на меня проницательный взгляд.

– Всё знать никто не способен. Прости, но мысли читать в университетах не учат, – развожу руками, обезоруживающе улыбаясь. – Давай, рассказывай, что с настроением, и будем исправлять положение.

– Я боюсь, Саш, – от ее искреннего признания у меня щемит в груди.

– Представь себе, я тоже. Бояться – нормально, Олесь. Страх – естественная движущая эмоция, включающая жизненно необходимый нам инстинкт самосохранения.

– Не боятся только сумасшедшие, – печально заключает она. – И мертвые.

– К тебе ни то, ни другое точно не относится. И раз с этим вопросом разобрались, переходим к следующему. Какие планы на будущее?

– Ты серьезно? – Леся вскидывает на меня удивленный взгляд. Я уверенно киваю.

– Абсолютно. У тебя две недели для того, чтобы определиться. Возможно, меньше. Ты стабильна, и, честно говоря, я держу тебя в клинике для личного спокойствия.

– Вот именно, Саш, – с упреком бросает она. – Ты ведешь себя не профессионально.

– Я – эгоист, Лесь. Всегда был и буду. Все мои действия руководствуются личным интересом, и именно поэтому я достигаю почти всех поставленных целей. Попробуй делать то же самое и увидишь, как быстро дела пойдут в гору.

– Ты, наверное, забыл, чем я занималась… – Веснушка осекается, потупив взгляд. – До болезни.

– Почему же? Прекрасно помню, – взяв ее за подбородок, заставляю взглянуть мне в глаза. – Что конкретно тебя пугает, Лесь? Давай только без общих понятий. Дай мне что-то конкретное.

– Я боюсь ошибиться и причинить боль тем, кого люблю, – сдавленно шепчет она.

– Думаешь, что я этого не боюсь? Или твои родители? Стандартный набор страхов меня не интересует, – решительно отметаю очередной стереотипный ответ. – Загляни глубже, в источник, в самую суть.

– Я … – Олеся растерянно моргает, глядя на меня с лёгким недоумением. – Стой. Ты на мне какую-то новую программу тестируешь?

– Нет, мы просто разговариваем о том, что тебя тревожит на самом деле, – поясняю я. Она берет паузу на осмысление ответа. На лице отражается огромная гамма эмоций, придавая ей уязвимый мечущийся вид.

– Не знаю, смогу ли вернуться к прежнему образу жизни, или теперь все изменится. Мои цели, взгляды, принципы…, – нерешительно откровенничает Олеся.

– А почему что-то должно измениться? – интересуюсь я. – Ты разве стала другим человеком? Я удалил у тебя яичники, а не часть мозга. Руки, ноги на месте, волосы отрастут, гормональная терапия избавит от неприятных последствий, а периодическая диагностика поможет исключить вероятность регресса. Ничто не мешает тебе жить так, как хочется. Через пару недель можешь смело возвращаться к своей миссии по спасению котят и старушек. Если, конечно, это все ещё твоя первостепенная цель. Либо ты можешь начать наконец жить для себя.

– Мне приносит радость то, что я делаю, – запальчиво возражает Олеся. – Помогая другим, я ощущаю себя нужной, полезной…

– Сильной, – дополняю я. – Ты черпаешь силу в слабости других, Лесь.

– Неправда! – потерев виски, она задумчиво хмурит лоб.

– Правда, – уверенно стою на своём. – И это абсолютно нормально. Но скажи мне одну вещь, Олесь. Искренне и не кривя душой. Почему ты думаешь, что нужна только слабым, одиноким, несчастным и сломленным? Ты когда-нибудь задумывалась, насколько тверже будешь стоять на ногах рядом с тем, кто готов добровольно поделиться с тобой своей силой и уверенностью в завтрашнем дне?

– Ты сейчас на себя намекаешь? – в изумрудных глазах проскальзывает скепсис с толикой гнева. Злость – это хорошо. Злость – это прекрасно. Злость срывает цивилизованные маски, показывая наше истинное лицо и мысли.

– Я не намекаю, а говорю прямо, – уверенно поясняю несмышлёной Веснушке. – Помнится, ты мне кое-что задолжала, обещалась вернуть. Момент на мой непредвзятый взгляд идеально для расплаты.

– Я была под властью эмоций, – съезжает Леся. Ожидаемо, черт возьми, но не прокатит. – Ты меня неправильно понял, – и это тоже мимо. Хрен тебе, малыш.

– Знаешь поговорку: слово не воробей…

– Хватит, Саш! – прикрикивает на меня Леся. Разбушевался воробушек. Голос прорезался. Сейчас зачирикает меня до смерти. Страшно, аж жуть, поджилки трясутся.

– Хватит? Я еще даже не начинал, – спокойно апеллирую я. – А теперь без шуток, Олесь. – перехожу к конкретике, сосредоточившись на осунувшемся лице. – Ты не вернешься в Москву к своим собачкам, кошечкам и старушкам.

– Это еще почему? – возмущается Веснушка, порозовев от злости.

– Первая причина – всего перечисленного и в Питере достаточно. Вторая – я тебя банально не отпускаю. Третья – после выписки ты переезжаешь ко мне и прекращаешь маяться дурью и искать поводы меня продинамить, иначе я приму меры воспитательного характера.

– Ремень что ли достанешь? – фыркает Олеся, вскакивая на ноги и убегая в противоположный угол палаты. Прижавшись к стене, она окидывает меня мятежным взглядом и нервно закусывает нижнюю губу. Дышит тяжело и быстро, импульсивно сжимая кулаки.

– Если хорошо попросишь, то будет тебе ремень, – невозмутимо ухмыляюсь я. – Но лучше начать с классики. К экстремальным экспериментам ты пока не готова.

– И как ты это представляешь? – помолчав, тихо любопытствует Леся. Радует, что она не пошла сразу в отказ, а значит, у меня есть шанс прояснить ситуацию.

– Зачем представлять, если можно практиковать?

– Я не могу, – бросает она сквозь зубы.

– Почему?

– Боже, ты совсем не понимаешь? – бесится Леся, топая своими маленькими ножками.

– Понимаю, – киваю я. – Лучше, чем ты думаешь. Я мог тебя понять еще три года назад, но тогда ты мне такого шанса не дала, а теперь я не дам тебе шанса свалить в свою страну Уныния и Самопожертвования. Ты имеешь право на личное счастье, как и все остальные люди.

– С чего ты взял, что я хочу строить свое личное счастье здесь, с тобой? – с негодованием спрашивает Веснушка. Я медленно поднимаюсь и неторопливо приближаюсь к бунтующей трусихе.

– Пять минут назад ты сказала, что боишься совершить ошибку и причинить боль тем, кого любишь. Я помогу тебе найти верный путь, и никто не пострадает.

– Ты спятил, если всерьез в это веришь, – выставляя вперед руки, Олеся не позволяет мне подойди вплотную.

– Если проблема в Майе…

– Да мне плевать на нее! – выпаливает Веснушка с таким искренним пренебрежением, что я ей охотно верю.

– Тогда в чем дело? – так же искренне недоумеваю я.

– В тебе, Саш, – устало выдыхает Леся.

– Поясни, – выгнув бровь, я требую конкретики. Веснушка огибает меня справа и снова подходит к окну. Опирается обеим ладонями на подоконник и обреченно вздыхает.

– Я не могу так с тобой поступить, – на полном серьезе говорит она полную дичь.

– Еще скажи, что я заслуживаю лучшего, – бесстрастно подсказываю варианты, которые ошалело пляшут в ее голове. – Не забудь приплести детей, которых у нас не будет, вероятности регресса и сотню других причин. Ты забыла, кем я работаю, Лесь?

– А если я уйду через год?

– Этого не случится, – твердо заявляю я. – В твоем случае – пять лет – минимальный прогноз.

– Зачем тебе это? – обернувшись, она бросает на меня умоляющий взгляд.

– Разве как минимум пять счастливых лет – недостаточный аргумент? – упрямо гну свою линию, не собираясь отступать ни на шаг. Она с досадой трет ладонями лицо, бормоча под нос что-то нечленораздельное. – Вообще-то, я рассчитываю состариться вместе, Лесь. Это моя первостепенная и жутко эгоистичная цель, – приблизившись, обнимаю ее со спины, положив подбородок на хрупкое плечо. – Не сопротивляйся, позволь мне решить за тебя.

– Сначала разведись, Кравцов, – глухо отзывается Олеся. – Слишком ты разогнался, а у самого штамп в паспорте и жена дома ждет.

– Разведусь, не волнуйся, – с бешено бьющимся сердцем улыбаюсь я. – У меня есть знакомый адвокат. Толковый парень. Все сделает быстро. Глазом не успеешь моргнуть.

– Я и не волнуюсь. Просто не понимаю, как тебя вообще угораздило жениться на женщине, которую ты не стеснялся бл*дью называть, – отпихнув меня локтями, она разворачивается, поднимая на меня совершенно спокойный взгляд. – Некрасиво получается, Саш.

– А с моим другом встречаться красиво было? – парирую я, ощущая растущее внутри раздражение. В отличие от Веснушки, мне сложно изображать равнодушие там, где его и в помине нет.

– Ты первый мне изменил, – без тени смущения припоминает Леся забытый эпизод, повлекший за собой кучу последствий. – А потом уехал со спокойной душой в Питер карьеру строить.

– Спокойной? – офигев от несправедливости, уточняю я. – Ты меня послала. Что мне оставалось делать? Ночевать на коврике на твоем пороге?

– Я бы на это посмотрела, – усмехнувшись, отвечает Леся.

– Поглумилась, хочешь сказать.

– Почему бы нет? Моральная компенсация мне тогда бы не помешала, – она невозмутимо пожимает плечами. – Но увы, на широкие мужские жесты ты оказался не способен.

– Ты – серьёзно? – нахмурившись, недоверчиво смотрю на охреневшую в корень Веснушку. Язва. Умеет же испортить настроение. – А Вадик, значит, способен?

– Он очень красиво за мной ухаживал, устоять было сложно, – продолжает издеваться Олеся. – Или, по-твоему, я три года в монахинях должна была сидеть?

– Ты ничего мне не должна, Лесь, – взъерошив волосы, начинаю нервно расхаживать по палате.

Так, главное, держать себя в руках. Не беситься, не срываться, иначе она с легкостью возьмет обещание назад. С нее станется, воспользуется поводом и после выписки с чистой совестью сбежит в Москву.

К Вадику, бл*ь. Почему именно к Вадику? Других что ли мужиков в столице не нашлось? Или она это специально сделала? Назло?

Нет, не похоже на Веснушку. Скорее всего, он ей действительно нравился. Оба с конкретным таким прибабахом, на том и сошлись. Вот хоть убей, не могу представить их вместе. Да и не хочу.

Когда Макс мне сболтнул, что Леся со Смоленским замутила, я сначала даже рассмеялся, а потом созвонился с Вадимом, узнал всё из первых уст, и стало совсем не смешно. Сразу припомнились моменты, как во время дружеских посиделок они на пару шушукались в уголке, держась особняком от остальных. Не раз и не два. Так происходило постоянно. Я не заострял на этом внимания, потому что мне и в голову не приходило, что Олеся может запасть на нашего праведного ботаника. Я в упор не видел в нем конкурента, хотя его теплые чувства к Олесе секретом для меня не были.

Сказочный долбоеб, иначе не скажешь. Может, у них уже тогда началось? Врать она всегда умела виртуозно. Один женишок-француз чего стоил. Утверждать она могла что угодно, но, если задуматься, какой бы мужик просто так согласился участвовать в глупой бабской подставе? Нет, я вовсе не считал Олесю легкодоступной, но ее независимость во многих аспектах, нестандартность поступков наводили на определенные выводы.

Черт, от этих мыслей можно было сойти с ума, я и сходил, еще и Майка со своей беременностью… Прицепилась, как банный лист к одному месту.

Ей больше всех доставалось от перепадов моего настроения. Она упорно терпела, душила своей заботой, боготворила, баловала, прощала и ублажала. В какой-то момент я просто переключился, решив не тратить нервные клетки на ту, что явно не страдала. Сначала получалось со скрипом, через силу, от дурацких мыслей спасала полная концентрация на работе.

После случившегося выкидыша я Майку банально пожалел. Почему не развелся, когда она восстановилась и пришла в себя? Вопрос сложный, неоднозначный, но, если быть предельно откровенным, мне было с ней комфортно, удобно и приятно, как в сексуальном плане, так и в бытовом. С ролью жены она справлялась на пять баллов. При всем желании придраться было не к чему. Так зачем расставаться и менять шило на мыло?

Отношения начали трещать, когда Майя заразилась идеей снова забеременеть и не нашла понимания и поддержки с моей стороны. Причем я никогда ей не лгал и прямо говорил, что не рассматриваю наш брак, как что-то постоянное и долговременное.

– Расслабься, Саш, а то дым уже из ушей валит, – поддразнивает Леся, вытаскивая меня из невеселых размышлений.

– Я спокоен, – напускаю на себя непрошибаемый суровый вид.

– Ага, я вижу, – замечает глазастая Веснушка, удовлетворено наблюдая за моими метаниями. Кайфует маленькая стерва. Аж светится, и бледность вся схлынула. Ладно, если на пользу, то пусть развлекается. От меня не убудет. Подумаешь, седеть начну. То ли будет, когда мы снова окажемся на одной территории. Главное, от инфаркта раньше времени не слечь. – Ты чего смеешься? – заметив мою улыбку, подозрительно интересуется Леся.

– Не смеюсь, а радуюсь. Счастью своему не верю.

– А я тебе никакого счастья не обещала. Геморрой – всегда пожалуйста. Все остальное надо еще заслужить, – хохмит моя чудачка. Остановившись напротив Олеси, беру ее лицо в ладони.

– Больше никаких выкрутасов, – говорю серьезным тоном. – Мы все решили, Лесь. А то я тебя знаю. Если завтра приду в палату, а тут снова очередной жених околачивается, в окно выкину.

– Меня? – шутливо округляет глаза Олеся.

– Тебя просто выпорю, – грозно обещаю я. – А потом в бокс на карантин посажу до самой выписки.

– Страшно-то как, – подразнивает Леся. Обхватив мои запястья, мягко убирает от своего лица. – Пока свидетельства о разводе нет, трогать запрещено, – заявляет на полном серьезе.

– А я, как лечащий врач. Имею право!

– Тогда перчатки надень, – не сдается Веснушка. Упрямая, как черт.

– Я завтра с Майей поговорю.

– Почему завтра? – хлопнув пушистыми ресницами, она недовольно хмурится.

– Потому что завтра, – решительно отвечаю я, заключая Олесю в объятия и крепко прижимая к себе. – Сегодня у меня ночная смена, а не то, что ты подумала, – добавляю, целуя в макушку. Она замолкает, шумно вдохнув. Правда, хватает ее ненадолго. Как обычно.

– Ты так перчатки и не надел, – ворчит Веснушка, просовывая свои руки под моими, и обнимает в ответ. – Твои тараканы все еще у меня. – сообщает доверительным шепотом, я срываюсь на гомерический хохот.

– Заберем и моих, и твоих, – проржавшись, обещаю я. – И на балет в дом ветеранов сходим или там теперь Пол Дэнс исполняют?

– А свадьба будет, Саш? – задрав голову, смотрит на меня сияющими глазами, а я ни дышать, ни думать не могу. Твою ж мать, Веснушка, три года потеряли и ради чего?

– Конечно будет, – нежно глажу ее по щеке, а у самого пальцы дрожат. Хорошо, что я все-таки в выходной этот разговор затеял, а то бы операции пришлось отменять. – Всех соберем. Твоих, моих, друзей, одноклассников. И даже Вадика позовем, черт с ним. Устроим пир на весь мир, а потом на целый месяц на острова улетим.

– А работа, а пациенты? – она морщит маленький носик, явно не одобряя мои масштабные планы.

– Подождет работа, график сдвину, замену поставлю. Я же не единственный хирург на все отделение, – купирую на корню все ее сомнения.

– Отцу в Москве сказали, что лучший.

– Лучшим тоже отпуск положен, – самодовольно ухмыляюсь я.

– Можно, одну просьбу, пока ты такой щедрый на обещания? – с хитрой улыбкой спрашивает Леся.

– Валяй, малыш, – согласно киваю я.

– Помнишь, я на твой день рождения платье надела, ты еще заставил меня его снять. Белое такое, в крупный горох?

– Смутно, но да, было дело, – нахмурившись, припоминаю я. Не само платье, а недоумение, которое оно у меня вызвало. – Ты же не собираешься… – осеняет меня.

– Собираюсь, – подтверждает мои догадки Леся.

Черт, так я и знал, что она даже в свой главный день что-нибудь вычудит. Ладно, и с этим справимся. Бывают же свадьбы в стиле Невесты Дракулы, вот и мы выберем подходящий сценарий.

– Это особенное платье, Саш. Мне его одна очень хорошая женщина подарила. Она верила, что оно счастье приносит, – объясняет Олеся с блестящими от слез глазами. – И я верю.

– Раз веришь, значит, берем его, – мягко говорю я, стирая с ее щек соленые ручейки. – Ну, пациентка Матвеева, мы гулять идем, или так и будешь киснуть в палате?

Глава 4

Майя

Кравцов возвращается в девять утра. С вечера, как обычно, ни звонка, ни смс с предупреждением, что останется на ночное дежурство. Сама звонить давно не пытаюсь. В больнице он телефон не снимает принципиально. Думай, что хочешь, хоть на ромашке гадай, хоть морги обзванивай, хоть в розыск подавай. Хорошо, если всего сутки, бывало, он и по два дня пропадал, но не факт, что на дежурстве.

Быстро раздевшись, Саша заходит в гостиную и удивленно застывает, застав меня в полулежачем состоянии на диване перед включенным телевизором. На кофейном столике стакан воды, остывший чай и гора таблеток, выкупленных мной вчера по пути из больницы.

– Ты почему дома? – без приветствий, в лоб начинает Кравцов. – Пятница, вроде, рабочий де… – осекается, заметив существенный запас медикаментов на столике. Подходит ближе, одну за другой хватая упаковки. Изучив каждую, поджимает губы и недовольно смотрит мне в лицо. – Доработалась?

Жалко киваю, натягивая плед чуть ли не до ушей.

– Врач сказал, что ничего страшного. Просто давление упало. Пару дней отлежусь, высплюсь и снова в строй, – вяло бормочу я.

– Пару дней? У тебя от нарушения кровотока мозги совсем работать перестали? – Кравцов включает грозного доктора, отчитывая меня, как маленькую. – Больничный взяла?

– Ага, – снова трясу головой, показывая на лист нетрудоспособности, который он не заметил, пока изучал названия таблеток.

– Вот пока не закончится, дома сиди. Ешь, спи, легкие книжки читай. Про учебу и работу забудь. Поняла?

– Учеба закончилась. Я вчера диплом с Мариной обмывала.

– Ты еще и алкоголь в таком состоянии пила? Совсем дура? – рявкает он, словно не услышав ту часть, где я говорила про диплом.

– Я пару глотков успела сделать, – лепечу в свое оправдание.

– Все, Май, забудь. Вино и сигареты исключить. Ясно?

– Ясно, – безропотно соглашаюсь я. Ухх, какой темпераментный тиран. Может, мне почаще переутомляться?

– Ела что-нибудь? – уточняет он. Я удивленно округляю глаза. – Что смотришь? Ела или нет?

– Кашу… овсяную, – прерывисто отвечаю я. – На молоке.

– Давление когда в последний раз мерила?

– Час назад, – отчитываюсь, все больше теряясь от странной внимательности мужа к моему здоровью.

– И как?

– В пределах нормы.

– Хорошо, – выдыхает с заметным облегчением, и я начинаю жалеть, что не соврала. Уж больно лицо серьёзное, и сам весь какой-то напряженный, хотя уставшим не выглядит.

– Подвинься, – буркает Кравцов, и я спешно поджимаю ноги, освобождая мужу место. Внутри все замирает в предчувствии грядущего Армагеддона.

– Ты же с работы. Голодный, наверное. Давай я завтрак погрею, – подрываюсь я, но муж удерживает меня за колени.

– Сам погрею, не дергайся, – обрубает он все мои попытки к бегству. – Поговорить надо, Май, – произносит серьезным тоном. Я бессильно падаю на подушку, прикрывая глаза. Если бы точно так же можно было заткнуть уши или переместиться куда-нибудь… переждать бурю вдали. – Прости, что сейчас, но тянуть смысла не вижу. Мне нужен развод. – коротко, предельно четко и даже с извинениями, но без тени сожаления. Сукин сын! Конечно же ему не жаль. Он только и ждал удобного случая.

– Хорошо, – заставляю себя произнести то, что сохранит хотя бы крупицы гордости, хотя бы в его глазах. Разумеется, я не сдамся без боя, но сейчас он должен услышать именно этот ответ.

– Хорошо? – удивленно взглянув на меня, переспрашивает Кравцов. Я вымучиваю безмятежную улыбку.

– К этому давно шло. Я была готова.

– Тогда ты не против того, чтобы ускорить процедуру? – он недоверчиво и отчасти озадаченно косится в мою сторону. Я в очередной раз киваю, ощущая, как в груди разверзается черная дыра дикой боли. Мне хочется орать, расцарапать ему лицо, вырвать глаза, кастрировать кухонным ножом, разбить всю посуду, желательного о его голову, и это далеко не весь перечень моих кровожадных желаний.

– Не против. Сама хочу поскорее со всем покончить, – произнесённая реплика стоит мне феноменальных усилий, моральных, физических, духовных. Я могу собой гордиться. В эту минуту – определённо.

– Спасибо, Май. Не ожидал, – искренне признается Кравцов и, наклонившись, целует меня в лоб. Как покойницу. А теперь я хочу, чтобы он ушел. Наверное, впервые за все время наших односторонних отношений.

– Ладно, отдыхай. Я пойду, – его даже просить не приходится. Встав, Саша снова подвергает меня внимательному осмотру и только после этого удаляется, весьма и весьма обескураженный отсутствием истерической реакции с моей стороны.

Проводив его взглядом, я терпеливо дожидаюсь, пока он позавтракает, примет душ и уляжется спать, и только после этого достаю телефон из-под подушки и начинаю действовать.

Олеся

Неизвестный номер: «Я жду тебя в больничном парке. Надолго не задержу. Надеюсь, у тебя хватит смелости появиться.»

Прочитав сообщение, я, как ни странно, не чувствую ни паники, ни тревоги, ни внутреннего напряжения. Трудно не догадаться, кто адресат, и, если честно, я ждала, что Майя проявится, как неряшливая клякса на нашей со Страйком чистом листе. Немного неприятно, что начинается наша новая страница вот так. Я бы предпочла более красивое начало, но выход есть всегда. Пока мы живем и дышим, ничто и никто не сможет загнать нас в тупик. Эту страницу мы тоже вырвем, как и все, что были до нее. Что бы ни заготовила в своей речи законная супруга Кравцова, я заранее знаю, что мне будет абсолютно ровно, по хрен, по барабану. Она – никто. Была никем раньше и никем осталась. Ей просто повезло, что я в свое время отошла в сторону. По дурости, по глупости и из лучших, как мне казалось, побуждений. Это не чрезмерная самоуверенность и не бахвальство, а четкая непредвзятая констатация факта. Майя бы не влезла в наши отношения, если бы я ей этого не позволила.

Мне известна вся их история от А до Я, ей нечем меня удивить. Испытывать сострадание и жалость к женщине, которая сама себя не ценит – слишком даже для меня. У Майи было три года форы, но она их так и не смогла обратить в свою пользу. Семья, построенная на подлости, обречена. Не зря молва гласит: «Насильно мил не будешь». Она просрочила выделенные ей шансы и теперь должна уйти.

Именно с этими мыслями я выхожу из палаты и бодрой походкой направляюсь к выходу во внутренний дворик клиники. Для конца мая на улице довольно свежо. Пасмурное небо, холодный ветер, нависшие над городом серые облака, обещающие скорый дождь. Хорошо, что я догадалась надеть толстовку с капюшоном. Слабо верится, что Майя уложится в границы «надолго не задержу», а простужаться мне сейчас никак нельзя.

Остановившись на выложенной плиткой дорожке, я обвожу взглядом небольшой парк в поисках почти бывшей жены моего будущего мужа. Майя обнаруживается в самом конце аллеи в уединенной деревянной беседке. Такая же вызывающе красивая, как я ее запомнила, но более ухоженная и стильная. Кричащая вульгарность, которой она раньше грешила, чудесным образом испарилась, и надо признать, меня ее новый образ дорогой светской сучки чисто по-женски бесит. Мои внешние данные после нескольких курсов интенсивной терапии на порядок проигрывают, но какое это имеет значение, если Саша любит меня, а не ее?

Вернув пошатнувшуюся уверенность, гордо расправляю тощие плечи и походкой победительницы смело направляюсь к беседке. Заметив меня, Майя озадачено хмурится и, словно не узнав, еще раз оглядывает парк. Когда ее взгляд снова возвращается ко мне, в нем светится искренний шок и смущение. Неужели я так сильно не оправдала ее ожиданий? Какая жалость! Давай, сука, еще и пожалей меня. Я же не против, быстрее покончим с ненужными разговорами. Выдавив очаровательную улыбку, от которой Майя сначала бледнеет, краснеет и беззвучно, как рыба, открывает ярко-накрашенный рот, я уверенно приближаюсь к той, что однажды без стыда залезла в мою постель и, споткнувшись в проеме, растеряно замечаю еще одно действующее лицо.

– Здравствуй, Олеся, – поднявшись с деревянной лавки, приветствует меня Ирина Владимировна. Я теряюсь, усиленно анализируя ситуацию и продумывая стратегию поведения.

От Майи можно было ожидать любой гадости, но то, что она притащит в качестве группы поддержки Сашину мать, я и в страшном сне не могла представить. Они реально думают, что заставят меня поджать хвост и отступить? Думают, надавят на совесть, призовут к благоразумию, пустят скупую слезу, и я куплюсь? Соглашусь, что ничего не смогу дать здоровому и молодому мужчине, признаю свою неполноценность, покаюсь за нелепые эгоистичные мысли о личном счастье и побегу заказывать себе место на кладбище?

– Рада вас видеть, Ирина Владимировна. Какими судьбами? – демонстративно не глядя на все еще пребывающую в ступоре Майю, улыбаюсь будущей свекрови.

– А ты сама как думаешь? – скорбным тоном спрашивает Кравцова. Годы ее пощадили, про себя замечаю я. Красивая моложавая женщина с безупречной фигурой и прекрасным вкусом, но такая же несчастная в браке, как и без пяти минут бывшая сноха. Ее мне действительно жаль. Она пережила ужасную потерю, и только поэтому я постараюсь удержаться в культурных рамках.

– У меня есть пара вариантов, но хотелось бы услышать ваш, – вежливо отвечаю я. Очухавшаяся Майя пренебрежительно фыркает и, щелкнув зажигалкой, прикуривает длинную сигарету.

– Здесь нельзя, – резко бросаю я. Недовольно поморщившись, она демонстративно делает глубокую затяжку и нехотя тушит сигарету.

– Давай присядем, милая, – обняв меня за плечи, деликатно предлагает Ирина Владимировна.

Я согласно киваю, опускаясь вместе с ней на лавку. Майя остается стоять напротив нас. На лице неприкрытая неприязнь, спина прямая, пальцы нервно теребят ремешок брендовой сумки.

– Майя, погуляй пять минут. Я хочу поговорить с Олесей наедине.

На манерном стервозном лице проскакивает возмущение, которое она быстро прячет за скромной улыбкой и послушным взглядом. Дождавшись, когда фальшивая кукла в стильном брючном костюме и на высоченных лабутенах свалит из зоны слышимости, я первая начинаю непростой для нас обеих разговор:

– Саше не понравится, что вы сюда приходили.

– Я могу рассчитывать на то, что ты ему не скажешь? – прямо задает вопрос Ирина Владимировна. Теплота мгновенно испаряется из светлых глаз, сменяясь жёстким требовательным выражением. Вау, а у Сашиной мамочки, оказывается, есть и зубы, и когти, и характер, и, возможно, даже ведьмина метла где-то неподалёку припрятана. Кто бы мог подумать?

– Не можете, – отрицательно качаю головой, невозмутимо встречая холодный сканирующий взгляд.

– Почему? – слегка опешив, с неудовольствием уточняет Ирина.

– Мы договорились, что больше ничего не будем друг от друга скрывать.

– Тебе стоило подумать об этом в самом начале ваших отношений, – с укором отзывается женщина. – Но ты предпочла прятаться и его убедила скрывать вашу связь, как какой-то позорный секрет.

– У меня были свои на то причины, – нейтральным тоном поясняю я.

– Не сомневаюсь, но это не отменяет того, что ты лгала нам всем, включая своих родителей и Александра.

– Я раскаялась и осознала ошибку, – киваю со всей искренностью, на которую способна.

– Не думаю, что это так, – приторно улыбнувшись, вздыхает Кравцова. – Олеся, пойми меня правильно, я мать и не могу не переживать о будущем своего сына…

– Я вас прекрасно понимаю, – перебив, заверяю будущую свекровь. Чувствую, что мы с ней не поладим. – Поверьте, меня будущее вашего сына волнует не меньше. Я очень хочу, чтобы он был счастлив.

– Тогда ты догадываешься, зачем я пришла, – удовлетворенно подытоживает Ирина. – Саша – успешный перспективный хирург, его ждет головокружительная карьера.

– В которую ни вы, ни ваш муж не верили, – вставляю свои пять копеек.

– Да, у нас были недопонимания, но наши внутрисемейные дела тебя не касаются, – в ее голосе прорезаются раздраженные нотки.

– Почему же? Очень даже касаются, – бесстрастно парирую я. – Саша сделал мне предложение, и я его с радостью приняла. Вас он, видимо, тоже известил, раз вы лично приехали меня благословить, – позволяю себе немного иронии.

– Ну, во-первых, ты спешишь, детка, – снисходительно начинает Ирина Владимировна. – Он женат, и надеюсь, что это так и останется. Во-вторых, я только что разговаривала с твоей мамой по телефону, и она со мной полностью солидарна в данном вопросе. Саша и ты не можете быть вместе.

– Можем и будем, – проглотив горечь, твердо заверяю я. Плохо, что мама узнала обо всем не от меня. Плохо и обидно, что она, не зная ситуации, встала на вражескую сторону, но я не сомневаюсь, что смогу ее убедить сменить точку зрения. – Мы с Сашей взрослые, самостоятельные люди, не нуждающиеся ни в чьем одобрении и советах. Никто не может решать за нас, Ирина Владимировна. Со всем уважением к вам, хочу сказать, что вы зря тратите время. Мы оба врачи и отдаем полный отчет вероятным сложностям, с которыми придется столкнуться, но покажите мне хоть одну семью, в которой нет проблем?

– Милая, если бы я была уверена, что мой сын действительно отдает отчет своим действиям, то не пришла бы сюда и не стала оспаривать его решение, – смягчившись, произносит Ирина. – И он по-настоящему верит в то, что любит тебя, но я знаю, что стоит за его благородным порывом связать жизнь со смертельно больной девушкой.

– Я не собираюсь умирать, как бы вам этого ни хотелось, – выразительно закатив глаза, снисходительно ухмыляюсь я.

– Типун тебе на язык, Леся. Я сто лет знаю вашу семью. Неужели ты думаешь, что я желаю тебе… – прижав руку к груди, она прерывается, чтобы сделать глубокий вдох. – Я всей душой желаю тебе прожить долгую и счастливую жизнь…, но не с моим сыном.

– Почему? – задаю совершенно простой вопрос, который почему-то ставит Ирину Владимировну в тупик. Она несколько мгновений изучающе смотрит мне в глаза, подыскивая правильные, на ее взгляд, слова.

– Я могу говорить прямо? – уточняет с толикой вины в голосе.

– Конечно, – киваю я.

– Ему нужна другая женщина, и дело даже не в твоей болезни, – судя по интонации, она не кривит душой. – Олеся, ты не сможешь дать моему сыну ни заботы, ни домашнего уюта, ни тепла, в которых он нуждается, возвращаясь с тяжелейшей работы. Вместо того, чтобы развивать свои способности и двигаться по карьерной лестнице, он будет вынужден заботиться о тебе, присматриваться, выискивать неблагоприятные симптомы, жить в постоянном страхе, что у его жены в любой момент может начаться регресс, – без анестезии режет по живому Ирина Владимировна. Предельно прямо, надо заметить, и я бы даже сказала безжалостно. – Ты правда хочешь, чтобы один из лучших хирургов страны, чьи руки могут спасти сотни и даже тысячи жизней, стал твоей личной сиделкой? А рано или поздно это произойдет. Ты готова поставить свой эгоизм выше других человеческих жизней?

– А вы? – глядя ей в глаза, спокойно спрашиваю я. – Разве вы делаете не тоже самое?

– Как ты можешь так говорить? – побледнев, возмущается женщина. – Я люблю своего сына…

– Я тоже, – снова бесцеремонно обрываю, не дав закончить мысль. – Три года назад я не осознавала насколько сильно. Мне казалось, что отпустить его – это самое верное решение. Но мной двигала не любовь, а эгоизм, как и вами сейчас. Я думала не о нем, а о себе и о том, каково будет мне, если он отвернется, найдет другую, здоровую и красивую, способную родить ему детей, или, что еще хуже, останется со мной из жалости.

– Ты думаешь, что сейчас им движет что-то другое? Любовь? Если бы это была любовь, он бы не женился на Майе спустя два месяца после вашего разрыва, – поражает она меня своей осведомленностью.

– О, я смотрю вам сообщили все грязные подробности, – иронично ухмыляюсь я. – Тогда вы должны знать, что именно заставило Сашу жениться.

– То же самое, что в свое время заставило жениться его отца, – выдает Ирина Владимировна, нехило меня удивив. Она, оказывается, полна сюрпризов. – Мне только исполнилось шестнадцать, когда я забеременела, – с окаменевшим лицом продолжает женщина. – Сережа старше на семь лет, студент-выпускник с блестящими перспективами. Мой отец был ректором университета и мог с лёгкостью оставить его без диплома или даже подать на него в суд, так как встречаться мы начали задолго до возраста согласия. Сережа это понимал и принял единственное верное решение. Да, наш брак основывался не на любви, но в итоге мы прожили вместе без малого сорок лет.

– Ваша история имеет некоторые отличия, – помолчав и осмыслив услышанное, сдержанно говорю я. – Но все равно является показательным примером.

– Что ты хочешь сказать? – прищурившись, натянуто уточняет Ирина.

– Вы сами знаете, – спокойно отражаю я. – Желаете сыну такой же счастливой семейной жизни, как у вас?

– Глупая маленькая дурочка, – беззлобно качает головой Кравцова, в глазах появляется влажный блеск. – Мужчина всегда возвращается туда, где его любят, прощают и ждут.

– Так пусть ждет, кто ей мешает? – парирую я с невинной улыбкой святой добродетели. – Может быть, через год-два-три Саша пресытится жизнью с больной глупой дурочкой и вернется туда, где его любят, прощают и ждут?

– А что будет с тобой, детка? Об этом ты подумала? – с не наигранным сочувствием произносит Кравцова.

Она всерьёз верит, что Саша когда-нибудь меня бросит? Если да, то сочувствовать надо ей, а не мне.

– Я давно не детка, Ирина Владимировна, – напоминаю матери своего будущего мужа. Она грустно улыбается, глядя на меня, как на дерзкого несмышлёного ребенка.

– Ты славная и добрая девочка, Олеся, и мне очень жаль, что судьба обошлась с тобой так сурово, – мягко произносит женщина, коснувшись моей руки. – Ты настоящий боец, учитывая груз испытаний, которые тебе пришлось взвалить на свои хрупкие плечи. Поверь, милая, ты мне очень симпатична, и я не хочу тебя обидеть или причинить боль. Но наша семья однажды уже перенесла чудовищную невозвратимую потерю. Это горе изменило всех нас и очень сильно отразилось на Саше. Он был очень привязан к сестре и находился в том возрасте, когда трагедии переживаются гораздо острее и оставляют неизгладимый след на всей дальнейшей жизни. Все, что происходит сейчас – проекция того, что он много лет хранил в своем сердце. У вас даже имена одинаковые. Неужели ты не видишь аналогии?

– Нет, – упрямо поджимаю губы, хотя не буду врать, что не думала об этом. Я не исключаю, что частично в одержимом желании Кравцова связать наши жизни задействованы непроизвольные реакции и пережитый стресс в подростковом возрасте, но всем сердцем верю, что настоящие чувства в его решении значительно перевешивают все остальное. – У нас с Сашей определённо не братско-сестринские отношения, – добавляю несгибаемым тоном.

– Я же о другом, – печально возражает Ирина Владимировна. – Ты сорвала пластырь с незажившей раны, Леся. Как бы ты ни старалась храбриться, он будет страдать. Рано или поздно. Пожалуйста, хорошо подумай об этом, прежде чем взвалить на него груз, который ты устала нести одна.

– Я вас услышала, Ирина Владимировна, – холодно отвечаю я, подводя черту под нашим затянувшимся диалогом. – Никто из нас не застрахован от страданий. Иногда мы нуждаемся в них осознанно, чтобы стать сильнее.

– Ты не понимаешь… – обреченно вздыхает Ирина, поднимаясь на ноги. Я встаю следом, сохраняя внешнюю уверенность и невозмутимость. – Поговори с родителями. Возможно, они смогут донести до тебя то, что не смогла я. В любом случае, желаю тебе скорейшего выздоровления, – поцеловав меня в щеку, она машет рукой зорко следящей за нами Майе, и та торопливо цокает в нашу сторону. Смерив меня полным презрения взглядом, она вопросительно смотрит на свекровь. Ирина Владимировна огорченно качает головой, давай ей понять, что материнское внушение оказалось бесполезным.

– Я подожду тебя в машине, – ласково улыбнувшись Майе, женщина спешно удаляется, оставляя нас одних.

Собрав все свои внутренние силы в кулак, я с вызовом смотрю в безупречно-красивое лицо соперницы, хотя, по сути, таковой ее не считаю.

– Не трать время. Ты ничего не сможешь изменить, – спокойно говорю я, замечая в выразительных кошачьих глазах злой блеск.

– Посмотрим, Веснушка, – язвительно бросает Майя, одаривая меня снисходительной улыбкой. – Когда ему надоест жалеть тебя, он вспомнит, что вокруг полно красивых и здоровых женщин. Жертвенная любовь не длится долго. Однажды он захочет создать нормальную крепкую семью с детьми и обычными земными радостями.

– Смотри не состарься и не подурней к этому времени, – не тушуюсь я перед бездарными потугами Майи царапнуть меня по больному.

– А кто тебе сказал, что это буду я? – ухмыляется холеная стерва. – Я самодостаточная женщина с успешной карьерой и большими планами на жизнь, одна не останусь, а вот ты кому будешь нужна, когда Кравцов начнет посматривать налево, а он начнет и очень скоро. Люди не меняются, мышонок. Поверь мне на слово.

– Тебе? На слово? – хмыкаю я. – Ну, ты юмористка, Май.

– Зря смеешься, – бесстрастно отвечает Майя. – Не думай, что ты какая-то особенная и чем-то сильно отличаешься от меня. Ты точно так же будешь закрывать глаза на его похождения и утешать себя мыслью, что в конечном счете он выбирает тебя, но настанет день, когда и с этой иллюзией придется попрощаться. Вот тогда ты вспомнишь о нашем разговоре и поймешь, насколько я была права.

– Ты просто открыла мне глаза! – демонстративно хватаюсь за сердце, с триумфом наблюдая, как Майя белеет от ярости. – Шла бы ты, Май. Утомила ты меня.

– Еще увидимся, – вцепившись в свою сумочку, она одаривает меня взбешённым взглядом и стремительной походкой улепётывает прочь.

– Надеюсь, что нет, – бормочу я. Обессиленно осев на лавку, смахивают со лба выступившую испарину и через силу улыбаюсь. Двойная атака доблестно отбита. Могу смело поздравить себя с победой на первом этапе противостояния.

Вернувшись в палату, с тяжёлым сердцем беру забытый на тумбочке телефон. На экране высвечивается десяток пропущенных вызовов и смс от мамы. Ох и не простой сегодня денек выдался, но зато разом отстреляюсь, и долой камень с плеч. Набрав номер, не успеваю даже сделать вдох, как мама отвечает. Извелась, наверное, вся, пока ждала моего звонка.

– Привет, мам. Ты звонила? – наигранно беспечным тоном начинаю разговор.

– Олеся! – чуть ли не рыдает в трубку. – Мне Ира Кравцова такого наговорила… Про тебя, про Александра. Скажи, что ей померещилось! – слезно требует мама.

– Не померещилось. Я замуж выхожу, мам, – тихо шепчу я, отворачиваясь к окну.

– Ты с ума сошла, Лесь! – ахает она и наверняка оседает на какую-то устойчивую поверхность. – Ну, как же так… Поверить не могу… Что же вы творите-то с нами?

– У нас любовь, мам. Давно, – понимаю, что бесполезно смягчать удар, но все равно пытаюсь подбирать правильные слова.

– Как давно? – растерянно переспрашивает мама. Я не успеваю ответить, потому что кто-то бесцеремонно вырывает телефон из моих рук.

Возмущено открыв рот, я оборачиваюсь и натыкаюсь изумленным взглядом на самодовольную физиономию Страйка. Хитро подмигнув мне, он прижимает указательный палец к губам, приказывая мне молчать.

– Наталья Андреевна, здравствуйте, это Александр Кравцов, – уверенно приветствует он мою мать.

От его решительной брутальности я буквально растекаюсь. Сердце стучит где-то в горле, по спине несется табун тарака… мурашек. Гормональная терапия творит со мной что-то невообразимое, посылая в мой мозг совершенно непотребные мысли, от которых меня мгновенно бросает в жар.

– Олесе сейчас необходимы исключительно положительные эмоции…, – мужественно продолжает мой рыцарь. Да, да и еще раз да. Целиком и полностью согласна. – Поэтому будет лучше, если я сам с вами поговорю…

Что? Серьезно? Да вы просто герой русских сказок, доктор Кравцов. Саша, я навеки ваша Глаш… Тьфу, блин. Какая еще Глаша?

– Вы с Игорем… свободны сегодня, скажем, часиков в семь вечера? Да? Вот и отлично. Тогда я заеду к вам к семи. До встречи! – закончив разговор, Саша передаёт мобильник мне.

Разинув рот, я изумлено хлопаю ресницами, недоумевая, как у него так быстро получилось договориться с мамой и, самое главное, заочно с папой, избежав долгих утомительных расспросов. Кравцов – настоящий укротитель женщин. Я до сих пор в шоке от того, что Майя по своей воле согласилась на развод. Сегодняшний эпизод не в счёт. Это просто неуклюжая попытка драной кошки нассать в тапки перед уходом. Носом бы натыкать, но пачкаться лень. Мне и так после нее дезинфекцию в квартире проводить. Руки прямо чешутся. Никогда не замечала в себе такого рьяного рвения к уборке. Интересно, сколько у Саши комнат? Квартира своя или съемная?

– Ты же должен быть на сложной операции, – растеряно бормочу я.

– Должен. Был. – со смешком отвечает он. – Все прошло супер. Пациентка уже в сознании и рвётся домой, – на его губах играет довольная расслабленная улыбка, от внешних уголков глаз разбегаются тонкие лучики «весёлых» морщинок. Они ему жутко идут.

– Красивая пациентка? – любопытствую я.

– А как иначе? У меня все пациентки красивые. Но Мария Викторовна вне конкуренции. Женщина – вулкан. Сразу после выписки собирается ехать тамадой на свадьбу к внучке.

– Какой ты…

– Обольстительный? – обхватив мою талию большими теплыми ладонями, он сталкивает нас лбами и глубоко вдыхает. – Ты пахнешь апельсинами.

– Мой грейпфрутовый шампунь закончился, – поясняю я, прикрывая глаза и едва не мурлыкая от удовольствия. Его пальцы забираются под мою безразмерную толстовку, задирают низ футболки, добираясь до участка обнаженной кожи. Меня ничуть не смущает, что он может случайно нащупать мои выступающие рёбра и торчащие позвонки. За месяцы лечения мы успешно прошли все стадии стеснения. Страшно звучит, но Саша видел меня даже изнутри. Боже, я столько раз блевала при нем и даже на него, что сбилась со счету. Химиотерапия убивает не только раковые клетки, но и множество дурацких комплексов, касаемых внешности и других тяготящих аспектов. По крайней мере, у меня это так работает. Пара пациенток, с которыми я иногда общаюсь (Саша, кстати, зорко следит, чтобы в соседних палатах размещали только идущих на поправку больных), тоже отмечают удивительную способность доктора Кравцова убеждать их относиться ко многим неприятным физическим процессам с долей юмора и иронии. Иногда, разумеется, совсем не до эстетики. Особенно в периоды, когда настолько слаба, что требуется утка и одноразовые простыни, потому что не чувствуешь сокращения самых интимных мышц. Но даже в такие периоды он находит слова, чтобы вселить в своих пациенток оптимизм и веру в положительный результат.

И это все… это все так похоже на то, что я делала для своих подопечных. Оказывается, не такие уж мы и разные.

– Ты правда поедешь к моим предкам? – потираюсь щекой о его рубашку, скользнув ладошками по широким плечам.

Как же мне нравится хирургическая форма. И светло-голубой ему к лицу, хотя… как говаривала бабуля, подлецу все к лицу. Кравцов, конечно, не подлец, ему просто пить совсем нельзя и жениться на всяких «прости господи», и сразу порядочным человеком станет.

– Ага, не дрейфь, Веснушка. Я нас отстою, – заверяет Страйк.

– Саш…

– Ууу, – ткнувшись носом в мою макушку, мычит Кравцов.

– Ко мне сегодня твоя жена с твоей мамой приходили, – без лишних сантиментов «сдаю» гадкую парочку. Рельефные мышцы под моими пальцами мгновенно каменеют, вызывая у меня эстетический экстаз. – Не кипятись, Саш. Мы спокойно поговорили. У Майи и глаза и волосы на месте. Мама твоя тоже в полном порядке.

– Чего хотели? – мрачно любопытствует грозный мужчина, отстраняясь и пристально глядя мне в глаза. Какой же у него грешный мурашечный взгляд. Млею, как дура, забыв, о чем он меня спрашивает.

Как же мне его не хватало. До одури, до сердечной боли. Три года душевной пустоты и эмоциональной слепоты. Автопилотное существование без единого просвета настоящей радости. Стыдно признаться, я даже обрадовалась, узнав, что болезнь вернулась в новой ипостаси, решив ударить по органам, которые и так были бесполезными, а потом… потом он зашел в мою палату, и я снова увидела солнце… впервые за много-много месяцев. Страйк принес его в своем кармане. И сразу так отчаянно захотелось жить, бороться, барахтаться из последних сил. Запах мандаринов навсегда теперь будет ассоциироваться у меня со вторым рождением.

– Лесь, ты меня слышишь вообще? – поддев мой подборок, плутовато улыбается Кравцов. Явно разгадал мои мысли подлец.

– Слышу, – блаженно киваю я. – Чего они хотели? Майя – тебя несчастного. Ирина Владимировна – тебя счастливого. Обе сошлись в одном – мне рядом с тобой не место, – усмехнувшись, провожу пальцами по его щетине. – Боюсь, что мои будут примерно того же мнения.

– Это мы еще посмотрим, а со своими я разберусь лично, – зловеще обещает Страйк.

– Разберись, но я им все популярно объяснила, – улыбка растягивает мои губы до ломоты в скулах. Я даже не думала, что умею так широко улыбаться. Что со мной происходит? Вроде же незлой человек… Взрослею? Или ожесточаюсь? Или учусь отстаивать свои границы? – Саш, какая разница, что они о нас думают? Давай не будем тратить все время и нервы на других.

– Ты стала удивительно рассудительной, – удивленно замечает Саша с задумчивым блеском в глазах. Вот-вот. Он того же мнения. – Не знаю пока, хорошо это или плохо.

– Подожди делать выводы, – задорно смеюсь я. – Мои тараканы во временной спячке, но рано или поздно вырвутся на прогулку, и тогда держись, Кравцов.

Ухмыльнувшись, он с загадочным видом склоняется к моему лицу:

– Тихо. Помолчи чуть-чуть… Слышишь? – шепчет он.

– Что? – навострив уши, пытаюсь уловить новый звук.

– Совсем ничего? – переспрашивает разочарованным тоном.

– Нет, не слышу, – я отрицательно мотаю головой.

– Шипят, вроде. Не? – хохочет он, откидывая голову назад.

– Ну, дурак! – кручу пальцем у виска, иронично глядя на великовозрастного идиота.

Глава 5

Кравцов

Перед поездкой в гостиницу к Матвеевым мне удается ненадолго заскочить домой. Квартира встречает меня отнюдь не благословенной тишиной, на которую я рассчитывал, а грохотом в спальне. Скинув пиджак и ботинки, иду прямиком туда, застав посреди устроенного погрома почти бывшую жену. Сунув руки в карманы брюк, хладнокровно оцениваю последствия урагана. Вывернутые гардеробные ящики, раскиданные по полу вещи, в основном мои, разбитые рамки с фотографиями, связанные в узлы галстуки. Она даже над трусами поиздевалась, полив их своими духами, а от постельного белья остались рваные лоскуты. Обиднее всего за деловые костюмы. Их у меня всего два для особых официальных случаев и командировок. Недешевые, между прочим. Черт, и рубашкам тоже конец.

Сама Майя сидит на полу, усердно тыкая маникюрными ножницами в несчастную пуховую подушку, мою любимую. Я ее из Москвы привез. Вот сука. На меня демонстративно не смотрит, но зато я вижу более чем достаточно. Зареванное лицо с подтеками туши, растрёпанные волосы, дрожащие губы, сбившееся дыхание, безумный взгляд – полный перечень признаков нарастающего психического расстройства.

Зря я не забрал у нее ключи. Очень зря.

Свои вещи Майя вывезла из квартиры на следующий день после того, как я объявил ей о своем желании развестись, а потом началось… То одно забыла, то другое, и передача ключей растянулась на неделю. Я, как порядочный, честно ждал, дал ей время, и вот итог. К херам я видел такое благородство. Спасибо никто не скажет. Проверено на личном опыте. Благо квартиру я оформил в ипотеку до брака, иначе бы Майя билась бы за каждый квадратный метр. Не ради самих метров, а чисто из принципа и банальной женской мести.

– Ты понимаешь, что я имею полное право вызвать полицию и подать на тебя иск о возмещении? – спокойно уточняю я, подходя к окну и выглядывая вниз. Черт, так и думал. То, что не успела испортить, выбросила. Бомжи внизу уже радостно примеряют мои куртки, толстовки и обувь. Печально, бл*ь, но поправимо. Жаль, что времени на шопинг, как обычно, нет.

– Я оказала тебе услугу. Очистила пространство для следующей жены. Эти вещи я для тебя выбирала, а новая жизнь должна начинаться с чистого листа, – яростно шипит Майя. Мда… Я еще сдуру на Олеськиных насекомых грешил. Тут вон под носом развелось немерено, хоть дезинсекторов вызывай.

Почесав подбородок, подхожу к ней и опускаюсь на корточки. Она поднимает опухшее от слез лицо, глядя на меня как-то… странно.

– Она не сможет любить тебя больше, чем я, – сбивчиво бросает Майя, оставив наконец несчастную подушку в покое. – Никто не сможет. Ты просто дурак, Кравцов.

– Ты тоже умом не блещешь, Май, – выразительно окидываю взглядом окружающий нас бедлам. – Детдомовское прошлое не отпускает, да? – она зажимает ножницы в ладони с каким-то маниакальным выражением лица, и я ощутимо так напрягаюсь. Лишнего ляпнул, признаю, но выбесила стерва.

– Прости, что не родилась с золотой ложкой во рту, как ты и твоя моль, – на бледных щеках проступают алые пятна. Ее всю трясет от переизбытка эмоций, нервы явно ни к черту. Опасное состояние, чреватое импульсивными поступками.

– Не дури, Май. Отдай мне ножницы, – мягко прошу я, протягивая ладонь. В лихорадочно горящих глазах плавится неподдельная глубокая боль, взывая к голосу не к месту пробудившейся совести. – Май, давай ты успокоишься, мы пойдем на кухню, выпьем кофе, спокойно поговорим, а потом я отвезу тебя… – сбиваюсь, потому что понятия не имею, где она теперь живет. Не удосужился поинтересоваться, куда она вывозит свои шмотки, хотя видел ее каждый вечер.

– Я возмещу урон, – неожиданно ровным голосом произносит Майя, накрывает мою протянутую ладонь своей. Облегченно вздохнув, сжимаю ледяные пальцы и собираюсь встать, но она удерживает меня, внезапно схватив за запястье и потянув на себя. – А ты, Саш? Как думаешь, ты сможешь когда-нибудь возместить мне разбитое сердце? – глухо спрашивает она.

– Не драматизируй, Май, – миролюбиво улыбаюсь я. – Все с твоим сердцем будет в порядке. Очень скоро ты поймешь, что я тоже оказал тебе услугу, избавив от навязчивых чувств. Ты красивая, умная, молодая, впереди столько перспектив и новых отношений. Не гневи бога, радуйся тому, что есть.

– Сказал тот, кто в Бога вообще не верит, – ухмыляется она. – Кому ты молишься, Кравцов, оперируя своих пациентов? Себе любимому?

– Ты правда хочешь об этом поговорить? – поморщившись, уточняю я.

Она плотнее сжимает пальцы вокруг моего запястья и наклоняется вперед, словно собираясь мне что-то сказать. Я преступно упускаю из внимания то, что ножницы все еще у нее в руке и не успеваю среагировать, когда она со всех сил втыкает острые концы в кисть… свою, но готов поклясться, что изначально она метила в меня, в последний момент передумав.

– Дура, бл*ь. Больная, – рычу я, схватив Майю подмышки, тащу ее в ванную.

Кровь брызжет во все стороны. Ненормальная угодила в артерию. Придется зашивать. Она не истерит, не упирается, не стонет от боли, хотя должна по всем законам физиологии. Эмоционально отключившись и стиснув зубы, она равнодушно наблюдает за тем, как я пытаюсь остановить кровь и определить степень повреждения. К счастью, экстренный чемоданчик у меня всегда при себе, иначе без скорой помощи бы не обошлось. Вколов лекарство от столбняка и местную анестезию, я приступаю к экстренной процедуре. Всего десять минут, и ровные аккуратные швы можно бинтовать. С этим я справляюсь в считанные секунды.

– Пошевели пальцами. – приказываю, и она безропотно выполняет. Вроде все нормально. – Жить будешь, список медикаментов и как принимать напишу. В аптеку заедем по дороге, – стараясь не смотреть на залитый кровью кафель, четко проговариваю очерёдность дальнейших действий. Майя безучастно сидит на краю ванной и смотрит в прострации. – И запишись к психологу. Я могу тебе посоветовать хорошего специалиста. Настоятельно прошу не отказываться, – встряхнув ее за плечи, заставляю взглянуть на себя. – Слышишь, что я сказал?

Она отрешенно кивает, опустив взгляд на забинтованную руку.

– Извини… Мне жаль… Правда, – сбивчиво шепчет Майя, ткнувшись лбом в мой пресс. – Я не хотела… Просто я так устала от того, что меня все бросают. Я совсем одна, никому не нужна. Что со мной не так, Саш? Чем она лучше? – запрокинув голову, Майя смотрит на меня несчастным взглядом.

– Ничем. Просто я ее люблю, Май, – прямо говорю я. – И тебя кто-нибудь полюбит. Оглянись по сторонам. Я – не единственный мужчина на планете.

– Кто-нибудь, – горько ухмыляется она, вставая на ноги. – Кто-нибудь, – повторяет чуть тише и, пошатываясь, выходит из ванной.

Всполоснув руки, я выключаю воду и иду следом. Нахожу ее в спальне, где она удрученно оценивает результаты своей безумной акции возмездия.

– Мне нечего надеть, – шепчет едва слышно. Ее брючный костюм и блузка безнадежно испорчены, как и моя одежда. Причем вся, без исключения. Взглянув на часы, непроизвольно чертыхаюсь и, достав телефон из кармана брюк, быстро набираю номер Матвеевой.

– Светлана Андреевна, прошу прощения, но у меня тут небольшой форс-мажор. Задержусь на пару часов.

– Мы дождемся, – сухо отвечает она и вешает трубку.

– Кажется, я что-то нашла, – кричит из гардеробной Майя и появляется с парой одинаковых спортивных костюмов, различающихся только размером.

Припоминаю, что она покупала их для совместных утренних пробежек. Я свой надел от силы раз пять, да и бегали мы вместе не дольше двух месяцев. Как раз в тот период, когда Майя переживала неудачную беременность. Потом наши графики резко перестали совпадать, и я с чистой совестью уступил свое место Марине Богдановой.

– Держи, – Майя отдает мне мой почти новый костюм и без капли смущения начинает раздеваться, скидывая на пол испорченные вещи. На завтра придётся вызвать клининг. Один я точно не справлюсь.

Через час я высаживаю Майю у дома, в котором она снимает квартиру. Настоятельно советую утром обратиться за дополнительной консультацией к травматологу и, всучив пакет лекарств, выезжаю к Матвеевым. Представляю, какой будет их реакция на мой внешний вид. Женатый женишок в спортивном костюме и классической обуви. Оборжаться можно.

Но, как оказалось, волновался я зря. Они встречают меня в таком взвинченном состоянии, что вряд ли им есть дело до моего странного вида. Усадив меня на диван, Игорь и Светлана располагаются в креслах напротив. Напитки никто не предлагает даже из вежливости. Оба выжидающе и с толикой надежды смотрят мне в глаза, а я понятия не имею с чего начать. Неадекватная выходка Майи сбила весь оптимистичный настрой.

– Александр, у меня к тебе только один вопрос, – сделав мне одолжение, первым берет слово глава семейства. – Ты серьезно настроен? Если нет, то мы завтра же увезем нашу дочь в Москву.

– Это неблагоразумно, Игорь Степанович. Терапию необходимо закончить, – бескомпромиссно отвечаю я. – Относительно моих намерений вы можете быть абсолютно спокойны. Через несколько дней я получу свидетельство о расторжении брака, и мы с Олесей подадим заявление в ЗАГС. Вопрос уже решенный и сомнению не подлежит.

– Саша, мы обратились к тебе за помощью как к успешному практикующему хирургу и другу семьи и надеялись на несколько другой результат, – взволнованно начинает Светлана Андреевна. – Вы нас шокировали.

– Понимаю, что для вас новость о наших с Олесей отношениях стала полной неожиданностью, – сдержанно соглашаюсь я. – Хочу извиниться за бестактность моей матери. Она опередила меня буквально на сутки. Этот разговор был неизбежен, и хотя мы не совсем удачно к нему подошли, уверен, что нам удастся достигнуть полного взаимопонимания, – тщательно подбирая слова, я поочередно смотрю на растерянную чету Матвеевых.

– Мы тоже на это рассчитываем, – сурово отвечает Игорь Степанович. – Ты – лечащий врач Олеси и сам осознаешь серьёзность ее заболевания, поэтому обсуждать неопределённость будущих перспектив, наверное, нет смысла. Ты знаешь ситуацию даже лучше, чем мы…

– Боже, Игорь, ты не на научном форуме! – взрывается его супруга, переключая основной фокус внимания на меня. – Саша, почему вы оба молчали? У вас же не вчера все… это началось? – спрашивает с обоснованным упрёком.

– Разумеется, не вчера, – признаю я. – У нас есть совместное прошлое, о котором мы не распространялись, так решила Олеся, не я. Думаю, все понимают почему. Я всегда был за открытые отношения.

– Выходит, что с французом Олеся нас за нос водила? – уточняет Игорь, вероятно припомнив ее быстрое бегство с фальшивым женишком.

– Да, – утвердительно киваю я. – Для меня тот ужин тоже стал сюрпризом. Очень неприятным, надо признать, – произношу на удивление спокойно, хотя до недавнего времени от воспоминаний о незапланированном знакомстве с Лесиным французом у меня глаз дергался. Теперь подобная реакция автоматически возникает на упоминание Вадика. Наплодила Веснушка женихов, совсем нельзя без присмотра оставить, да и я сам хорош. Ничего не скажешь.

– Не зря он мне сразу показался каким-то мутным, – задумчиво ухмыляется Игорь своим же мыслям.

– Так значит, это у тебя она тогда жила? – осеняет Светлану, она изумлено округляет глаза. – Как же я не догадалась? Все же как на ладони было.

– Я, честно говоря, тоже не догадался, что царь-то не настоящий, – позволяю себе нотку юмора для снятия напряжения.

– Какая дурочка! – горько вздыхает Матвеева.

– Не то слово, – поддерживаю я. – Почудила от души.

– Саша, но ты же старше…, – женщина использует, по ее мнению, железобетонный аргумент. – Должен был как-то повлиять, вразумить…

– На Олесю повлиять невозможно, – с печальной улыбкой возражаю я. – Но не буду врать, что не пытался. К счастью, сейчас все наши разногласия в прошлом.

– Ты точно уверен в том, что делаешь? – Светлана устремляет на меня острый, как бритва, взгляд.

Призвав в помощь накопленные дипломатические навыки, я говорю то, что каждый родитель надеется услышать, когда вопрос касается их любимого и в данном случае единственного чада:

– Я даю вам слово, что рядом со мной ваша дочь обретет именно то, в чем нуждается. Любовь, уважение, заботу, стабильность и уверенность в завтрашнем дне. От вас требуется только принять наш выбор и не мешать.

– Жестко, четко, по-мужски, – с довольной ухмылкой комментирует Игорь Степанович, многозначительно переглядываясь с женой. – Вопросов больше нет, Кравцов. Слушай, а он мне нравится, Свет. Знает, чего хочет, мысли излагать умеет, еще и хирург от Бога. А разница в возрасте только на пользу. Мозгов нашей стрекозе вставит и присмотрит, как врач. Идеальный вариант. Надо брать! – обращается к расчувствовавшейся супруге.

– А как же дети, Саш? – спрашивает женщина, промакивая платком уголки увлажнившихся глаз. – Рано или поздно этот вопрос все равно встанет ребром.

– Когда встанет, тогда и будем решать, – произношу твёрдым тоном. – Олесе всего двадцать два, ей рано думать о детях. Сейчас на первом месте ее здоровье и реабилитация. Все остальное потом.

– Он прав, Свет, – принимает мою позицию Игорь Степанович.

– Значит, будем готовиться к свадьбе? – робко уточняет потенциальная теща.

– Будем. Можете уже начинать готовиться, – утвердительно отвечаю я, и на ее губах появляется слабая улыбка. Первая за время моего визита. Хороший знак. Очень хороший.

– Гош, я точно не сплю? – Светлана неуверенно смотрит на мужа. – Ты понимаешь, что, вообще, происходит?

– Неа, но, по-моему, что-то замечательное, – оптимистично заявляет Матвеев.

Ну все, теперь точно можно выдохнуть с облегчением. Со своей миссией я справился на ура. Уверен, что с будущей семьей у меня проблем не будет. Общий язык мы однозначно найдем. Даже странно, что имея перед глазами пример показательной семьи, Олеся так упорно избегала серьезных отношений. Или это как раз то, что ей мешало выбрать неидеального меня? Возможно, но тогда я должен очень сильно постараться не разочаровать свою Веснушку.

Я не особо задумывался, как именно буду стараться и придётся ли. А может все сложится само собой. С Олесей я никогда не повторю ошибок, совершенных в браке с Майей. Веснушка другая, особенная, непостижимая, непредсказуемая, хрупкая и одновременно сильная. Мой маленький вредный ураган, снова ворвавшийся в мою жизнь и перевернувший все вверх дном.

Возвращаясь от Матвеевых в свою пустую раскуроченную квартиру, дико уставший, но жутко довольный результатами визита к Матвеевым, я вдруг остро осознаю, что нуждаюсь в Олесе сильнее, чем предполагал еще вчера. А завтра буду нуждаться в ней больше, чем сегодня.

Я словно открыл глаза после долгой спячки, снова ощутил вкус жизни и увидел радугу после затяжной грозы. И если три года назад меня пугала перспектива утонуть в одной единственной женщине, то сейчас я к этому совершенно готов и уверенно смету все препятствия, возникшие на пути в ЗАГС. Но для начала надо вымести и уничтожить все следы другой женщины из своей квартиры и пополнить опустевший гардероб необходимыми вещами.

Глава 6

Олеся

– Значит, завтра сваливаешь из этой богадельни? – грустно улыбнувшись, Татьяна Ивановна, пациентка из соседней палаты, грузно опускается на стул возле моей кровати. – Я буду скучать по тебе, звездочка.

– Вас же тоже скоро выписывают. Недолго придется скучать, – оптимистично отзываюсь я, выгребая из тумбочки накопившиеся вещи. – Вы мой номер записали? Звоните в любое время.

– Так уж и в любое, – хитро подмигивает мне Татьяна. – До того ли будет с нашим горячим доктором.

– Да он тут чаще бывает, чем дома. Так что для общения времени будет достаточно, – смущенно потупившись, я перехожу к избавлению холодильника от скоропортящихся продуктов. – Вся больница уже знает? Да?

– А то! – широко улыбается гостья. – Разве тут что-нибудь утаишь? Рой гудит, змеи шипят. Вы с Александром Сергеевичем сейчас у всех на устах. Только о вас и говорят. Сенсация же! Такие события не каждый день происходят. Обычно мужья уходят от больных жён, а у вас все наоборот.

– И что говорят? – тихо спрашиваю я, ощущая легкий тремор в пальцах.

– Да какая разница? Завидуют, как пить дать. Ты не теряйся, Олесь, такой редкий экземпляр отхватила, держи крепко и не слушай никого. – советует Татьяна. – А самое главное, не позволяй твоей болезни встать между вами, а она попытается. Уж мне-то поверь. Выбрось из головы все комплексы, неуверенность и стеснение. Контролируй эмоции и не смей жалеть себя. Мужчины это моментально считывают.

– Что вы имеете в виду? – настороженно уточняю я, обернувшись через плечо. Татьяна тяжело вздыхает, прижав ладонь к объемной груди.

– Думай сердцем, Олеся. Оно подскажет правильный путь. Александр Сергеевич – твой лечащий врач, и ему лучше других известно, какие сложности несет в себе твой диагноз. Реабилитация будет трудной и мучительной, но, если закроешься в своих внутренних переживаниях, легче не станет. Прежде всего помни, что он мужчина, а потом уже доктор. Пациенток ему хватает с лихвой на работе, дома мужчине нужна довольная и ласковая женщина. И это очень важный момент.

– Вы так завуалированно предупреждаете меня о вероятности снижения сексуального либидо? – смутившись, конкретизирую я.

– И не только, – женщина сочувственно улыбается. – Хотя это безусловно важный аспект зарождающихся отношений. Учиться на чужом горьком опыте гораздо лучше, чем набивать шишки, скача на собственных граблях. Послушай старую больную женщину и не повторяй моих ошибок. В свое время мне никто не подсказал, когда нужен был совет и отрезвляющее напутствие. От психологов я отмахивалась, как от чумы, считая, что сама справлюсь, о чем очень сильно жалею. Как раньше уже никогда не будет – с этим фактом придётся смириться и принять как данность, как бы сильно не хотелось верить в чудо.

– Татьяна Ивановна, я выпускница медицинского ВУЗа, – сдержанно поясняю не менее важный факт, чем все вышеперечисленное. – С переменным успехом я борюсь с онкологией с пяти лет. Сейчас мне двадцать три, за плечами три рецессии. Поверьте, я не собираюсь сдаваться, хотя знаю о вероятных последствиях не меньше Кравцова.

– Знать и быть готовой – не одно и то же. Гормональные скачки, бессонница, эмоциональная нестабильность, мнительность и прочие малоприятные факторы способны разрушить самый крепкий брак.

– Я умею держать в себе то, что другим не стоит видеть, – спокойно и уверенно отвечаю я. – И точно не собираюсь вешать на Сашу свои проблемы.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – удовлетворенно заключает Татьяна. – Но не спеши полностью снимать с него ответственность. Надеюсь, что после твоей выписки он больше не будет сутками пропадать в больнице.

– Я тоже, – полностью поддерживаю озвученную мысль. – За время лечения у меня создалось впечатление, что Саша здесь живет.

– А я склонна думать, что его держало тут беспокойство за особенную пациентку. Теперь он войдет в нормальный график и расставит правильные приоритеты, – оптимистично предполагает Татьяна. – Молодую невесту без внимания оставлять никак нельзя. Глазом не успеет моргнуть, как уведут.

– Бог с вами, Татьяна Ивановна. Я на свой счет не обольщаюсь, каждый день себя в зеркале вижу. Краше только в гроб кладут, – ухмыляюсь я, складывая пакеты на подоконник. – Вроде все собрала, – окинув взглядом палату, удовлетворенно бормочу под нос.

– Не прибедняйся, Лесечка. Данные у тебя хорошие, – не соглашается собеседница. – Вот выберешься отсюда и сразу расцветешь. Любовь и позитивные эмоции украшают женщин, дают им стимул и, самое главное, позитивную энергию.

– Сразу расцвести никак не получится, – возражаю с грустной улыбкой, присаживаясь напротив Татьяны. – Но к свадьбе постараюсь привести себя в порядок. Мне хотя бы пару килограмм набрать, и уже совсем другой вид будет.

– А мне бы наоборот, – посмеивается Татьяна, намекая на свой лишний вес. Ничего критичного, на мой взгляд, но у каждой женщины свои загоны относительно внешности. – Я, кстати, худышкой никогда не была. Рослая, крупная, кровь с молоком, коса до пояса. В твоем возрасте под сто килограмм весила, но, благодаря мужу, считала себя богиней. Он у меня любил выдающиеся формы, мимо не задев пройти не мог. То ущипнет, то прихлопнет.

– У вас вроде все на месте, есть за что подержаться, – ободряюще улыбнувшись, протягиваю Татьяне зеленое яблоко. – Берите, сладкое.

– Спасибо, – вежливо благодарит она, убирая презент в карман. – Мы развелись три года назад, – продолжает поднятую тему, в глазах проскакивает печаль.

– Ой, простите, – виновато охаю я.

– Все нормально, Олесь, – успокаивает меня Татьяна Ивановна. – Не извиняйся. Я давно пережила наш развод и ни в чем его не виню. Он и так со мной через ад прошел. Врагу не пожелаешь. Мне сейчас даже спокойнее, что я одна. Жалко только деток родить не успели, пока возможность была. Петя бы отличным отцом стал, и я бы ушла спокойно, зная, что он нашу кровиночку не обидит, на ноги поставит и любить будет за двоих.

– Ну что вы такое говорите! – возмущаюсь я. – У вас выписка на носу, жить еще и жить. Гоните эти пессимистичные мысли подальше.

– Милая моя, я шесть лет назад выписывалась с твердой уверенностью, что самое страшное позади, а вон оно как обернулось, – разводит руками Татьяна. – Теперь хотя бы пару лет у Бога вымолить, и то за счастье. Мать жалко, она у меня сердечница. Боюсь, не выдержит. Брата в том году хоронили. В аварии разбился. И я вот тоже… снова подвела.

– У вас же ремиссия. Вы сами говорили, – нахмурившись, я припоминаю наши недавние беседы и не нахожу там ничего, что бы указывало на неблагоприятный прогноз. – И операция прошла успешно, и выглядите вы хорошо.

– Конечно успешно, – энергично кивает Татьяна. – У нашего доктора руки золотые. Его Боженька в макушку поцеловал, иначе бы мы сейчас не разговаривали. Но он все же не волшебник.

– О каком волшебнике речь? – бодро спрашивает Кравцов, без стука проходя в палату. – Танечка, вы почему не на ужине? – вежливо интересуется у моей гостьи.

– Да заболтались мы с Олесей. О вас, между прочим, говорили, Александр Сергеевич, – кокетливо отвечает Татьяна.

– Ругали или хвалили? – очаровательно улыбается Страйк, останавливаясь между нами.

– Да за что же вас ругать-то? Вы у нас самый лучший и незаменимый, – всплеснув руками, смущённо смеётся резко помолодевшая пациентка.

Вот как ему удаётся? Всех охмуряет без разбору. Волшебник, блин, с огромной незаменимой харизмой.

– Я ещё и самый строгий поборник распорядка. Так что, Танюша, шагом марш ужинать. Через полчаса забегу к вам, – подмигнув женщине, он весьма тонко и деликатно выпроваживает гостью из моей палаты.

– Не поняла, а где мой ужин? – наигранно возмущаюсь, стараясь поддержать легкомысленный тон разговора, хотя внутри все не так радужно и беспечно, как я пытаюсь показать.

– А вы, пациентка Матвеева, ужинать будете в другом месте, – строгим тоном объявляет Страйк и, плюхнувшись рядом, протягивает мне… выписку. Ошарашено распахнув глаза, с бешено колотящимся сердцем выхватываю листок и дотошно изучаю содержимое. – Ну как? Все в порядке? Нигде не наврал?

– Вроде нет, – едва дышу я, озадаченная очередным сюрпризом.

Позавчера Страйк с гордым видом продемонстрировал мне свидетельство о расторжении брака, а вчера презентовал мой диплом об окончании ординатуры. Понятия не имею, кому он дал на лапу и как умудрился договориться с ректором, учитывая, что последние полгода я в университете не появлялась, взяв медицинский отвод. Возможно, на положительное решение повлияли отлично закрытые сессии и отсутствие «хвостов», но в любом случае, меня тронуло до глубины души, что Страйк самостоятельно решил вопрос моей учебы, избавив от лишней волокиты.

– Тогда пять минут на сборы. Отчет пошел, а я пока схожу проверю Татьяну, а то спать не ляжет, ждать будет.

– Ты всех своих пациенток перед сном навещаешь? – уточняю подозрительным тоном.

– Ага, это вечерний обход называется, – шутливо щёлкнув меня по носу, он резво встает с моей кровати и мгновенно ретируется из палаты.

Ну вот, а я еще про медперсонал спросить планировала. Мне тут на днях синичка на хвосте очередную грязную сплетню принесла. Само собой, из добрых побуждений. Кравцов, оказывается, такой внимательный не только к пациенткам, но и женщин-коллег уложить на кушетку не промах. Вообще, доброжелателей и неравнодушных к моей судьбе в последнее время ощутимо прибавилось. С чего бы это?

Пока жду своего сексуального доктора, настроение успевает смениться раз пятьсот. И это абсолютно нормальное явление, с которым я почти смирилась. Как ни крути, а в выбранной профессии есть свои преимущества. Например, мне хорошо известны причины нестабильности собственного эмоционального состояния, что позволяет взглянуть на себя со стороны и не впасть в уныние, когда накатывает очередная волна слабости.

Не знаю, что задумал Кравцов на вечер, но предчувствие упрямо нашептывает, что мне его «сюрприз» вряд ли понравится. Так в принципе и происходит. Он забирает меня из больницы вместе с вещами и долгожданной выпиской, которая по идее должна была стать счастливым билетом в прекрасное будущее. Освобождением и новым стартом. Исполнением заветных желаний и потаённых фантазий, жирной точкой в борьбе за жизнь. Но ничего из перечисленного я не чувствую. И даже его оптимизм и бьющая через край энергия не спасают. Он слишком торопится, не учитывая мою моральную и физическую готовность к резкому выходу из привычной зоны.

– Новая машина? – рассеяно любопытствую я, забираясь на переднее сиденье громоздкого «Мицубиси Паджеро». Помню, что раньше он отдавал предпочтение более лёгким спортивным автомобилям.

– Два года уже гоняю, – буднично отвечает Страйк. – Как твоя Киа? Жива?

– Скорее нет, чем да, – с ноткой ностальгии признаюсь я, наблюдая в окно за стремительно меняющимся пейзажем. Питер в вечерних огнях впечатляет, но для пешей экскурсии я пока не созрела. – Сюда гнать, наверное, нет смысла. Передам в благотворительный фонд.

– В тот, что твой француз крышует?

– Почему крышует? Вик, между прочим, открыл центр помощи онкобольным детям.

– Пытался произвести впечатление? – небрежно хмыкает Кравцов.

– Не пытался, – отрицательно качаю головой. – Но произвёл.

– Все еще общаетесь? – как бы невзначай спрашивает Страйк, но меня не проведешь нарочито равнодушным тоном.

– Саш, насчёт Виктора… – задумчиво начинаю я, но закончить мысль он мне не даёт.

– Лесь, давай оставим тему бывших. И твоих, и моих, – бескомпромиссно предлагает Кравцов, хотя в данном случае больше подойдёт определение «приказывает».

– Уверен? – уточняю на всякий случай, потому что не разделяю его уверенности.

Тема бывших всегда всплывает в самый неподходящий момент, и лучше обсудить ее на берегу, чтобы избежать неприятных моментов. На ум приходит одна умная цитата. «Люди часто стремятся выйти сухими из воды, забывая, что из воды нужно выходить чистыми». Вот и мне хотелось бы смыть все ненужное, прежде чем шагнуть вперёд.

– Уверен, – поспешно отвечает Саша.

– И все-таки я должна тебе сказать, – набравшись смелости, продолжаю табуированную Кравцовым тему.

– Что сказать? – он заметно напрягается, сжимая руль до побелевших костяшек. Линия челюсти тяжелеет, скулы заостряются.

– После того, как ты уехал, многое изменилось, я немного потерялась… – сглотнув горький комок, бормочу нерешительным тоном.

– Если тебе неприятно об этом говорить, то может и не стоит? – повернув голову, он бросает на меня проницательный тяжёлый взгляд.

– Стоит, – возражаю я, нервно вытирая взмокшие ладони об спортивные брюки. – Вадим… если вы продолжите общаться, то могут возникнуть серьезные проблемы.

– Нормально все будет. Не нагнетай, Лесь, – снисходительно ухмыляется Кравцов. – Поверь, то, что Вадик лишился своей девственности именно с тобой, меня совсем не радует, но я как-нибудь это переживу. Надеюсь, у него хватит мозгов не просвещать меня в детали.

– С чего вы все взяли, что он был девственником? – удивляюсь я.

– Малыш, я же сказал, что не хочу никаких подробностей, – холодно отрезает Страйк.

– Боюсь, что ты плохо знаешь Смоленского, Саш. Очень плохо. Он… в общем, я совершила огромную ошибку, связавшись с ним.

– Лесь, ты меня пугаешь, – всерьёз озадачивается Страйк.

– Мы с Вадиком некрасиво расстались… Я порвала с ним буквально перед госпитализацией, как только узнала, что болезнь вернулась. Это было глупо, признаю, – сокрушаюсь я. – Черт, я же не думала, что он относится ко мне настолько серьезно. Мы просто встречались, Саш. Даже не жили вместе, а Вадик планы наполеоновские на мой счет настроил, настаивал на знакомстве с родителями. Свадьба, дети, ипотека, даже работу мне подыскал в клинике, где он работает.

– Знакомый сценарий, – мрачно комментирует Страйк.

– Мне пришлось соврать, что у меня появился другой и я переезжаю к нему, – задержав дыхание, озвучиваю свой главный косяк.

– Куда – к нему? И к кому – к нему? – растеряно переспрашивает Кравцов. А мне хочется сквозь землю провалиться от стыда и собственной дурости.

– К Виктору, – обреченно выдыхаю я, догадываясь, что за этим последует.

– Опять, Лесь? Ты и с ним проделала тот же фортель, что со мной? – сквозь зубы цедит Кравцов. Я виновато киваю, стыдливо пряча глаза. – А лягушатник совсем имбицил или мазохист? Ему-то какой прикол?

– Наверное, надеется на что-то, – шепчу едва слышно.

– За*бись, Лесь. О*уеть просто, – взбешенно рявкает Страйк. – Тебя вообще жизнь не учит? Ты взрослеть когда-нибудь собираешься? Или тебя прикалывает держать за яйца сразу несколько мужиков?

– Прости, – искренне, хоть и запоздало каюсь я.

Вроде бы исповедовалась, как на духу, а легче не становится. Смущение заливает щеки, руки дрожат, к горлу подкатывает тошнота, с которой я отчаянно борюсь. Судя по повисшей в салоне зловещей тишине, Кравцов тоже в глубоком шоке. Для него мое признание – полная неожиданность, и его можно понять, но мне тоже нелегко…

– Это было временным помутнением, Саш. Я вовсе не собираюсь поступать с ним так же, как с тобой, – предупреждая неверные выводы, вставляю свои жалкие пять копеек. – Он все-таки был больше другом, чем любовником, и я жила с ощущением постоянной внутренней пустоты. Черт, представляю, что ты сейчас подумал… – нервно усмехнувшись, бью себя по губам. – Мне сложно объяснить зачем и почему. Просто так случилось, и я не в силах что-либо исправить. Возможно, этот опыт был мне нужен, чтобы понять себя лучше или таким образом мое подсознание стремилось найти замену… тебе. Или я просто ведьма, питающаяся энергией мужчин, – последнее говорю с вымученной улыбкой, призванной разрядить напряжение, но Страйк как-то совсем не спешит расслабиться. Его лицо становится мрачнее с каждой новой секундой, что не предвещает ничего хорошего. – Но у меня ни черта не получилось.

Сбросив скорость, Кравцов вдруг резко сворачивает к обочине. Чёрная громадина останавливается, но не глохнет. Страйк опускает стекло и закуривает прямо в салоне, невидящим взглядом уставившись в окно.

– Все у тебя получилось, Веснушка, – глухо произносит он. Его тон вызывает у меня стойкое предчувствие грядущей катастрофы. – Только ты не энергией питаешься, а сердцами. Может быть, тебе просто плевать на всех, кроме себя самой? Живешь на полную катушку, пока есть время, а дальше гори оно все. Так, Лесь?

– Что за чушь, Саш? Теперь ты меня пугаешь, – тихо пищу я. Сердце скачет, как оголтелое, в ушах стоит гул. – Ты же знаешь, что это не про меня.

– Я уже ничего не знаю, Олеся, – выдохнув в окно струйку дыма, он снова замолкает. На этот раз надолго.

Интуиция подсказывает, что мне больше не стоит оправдываться. Любое мое слово Страйк перевернет против меня и, возможно, будет абсолютно прав. Но, вопреки всему, я не чувствую себя виноватой. Перед ним не чувствую, а со своей совестью я как-нибудь договорюсь. Не ему меня судить. Он тоже далеко не святой, но почему-то, как и большинство мужчин, склонен осуждать женщину за то, в чем сам себя никогда не ограничивал.

– Не думала, что ты такой шовинист, Кравцов, – не удержавшись, язвлю я, за что получаю в награду говорящий пронизывающий взгляд.

– Извини, что не оправдал твоих ожиданий, – скривив губы, небрежно бросает он.

– Ты украл мою реплику, – парирую с дерзкой улыбкой, не поддаваясь на провокацию. – В любой ситуации нужно искать положительные стороны, Саш. По крайней мере, мы оба нагулялись и станем идеальной парой, – позитивно подытоживаю я.

– Ловко съехала с темы, Лесь, – иронично ухмыляется он.

– А ты хочешь продолжить?

– Я просил тебя не начинать, – бросает с упреком.

– Ты бы все равно узнал. Лучше сейчас, чем потом, – обхватив себя за плечи, отворачиваюсь и подавленно смотрю в окно.

– Чем лучше? – допытывается Страйк.

– Сейчас есть время еще раз хорошо обо всем подумать, – едва слышно отзываюсь я. – И передумать. Если ты поймешь, что не готов…

– Не дождешься, Лесь, – рявкает он, хлопнув ладонями по рулю и нечаянно задевая сигнал. – Я не из пугливых, Веснушка.

– Тогда вопрос закрыт, – повернув голову, я смотрю в глаза своего бесстрашного мужчины.

– Ладно, хватит сопли жевать. Поехали домой, – коротко кивнув, он резко трогается, выруливая на трассу и вливаясь в поток машин.

Разговор дальше не клеится. Страйк врубает музыку, чтобы заполнить молчаливую паузу. А я откидываюсь назад и, устало прикрыв глаза, без всякой причины вспоминаю об Адушке и ее последних часах, изменивших так много в моей собственной жизни.

Я провела рядом с ней два бессонных тяжелых дня, ласково сжимая тонкие сухие пальцы и читая вслух письма немецкого офицера. Пожелтевшие и выцветшие от времени страницы не утратили и не скрыли ни одного написанного слова. Мой голос дрожал, слёзы лились рекой, горло перехватывало от рыданий, но я дочитала всё. До финальной строчки. Все пятьдесят три письма. Последнее было датировано две тысячи третьим годом, который, видимо, стал последним в жизни Ганса Леманна.

Как выяснилось, грозная Аделаида Степановна скрывала существование писем не только от меня, но и от себя самой. Ни одно из писем не было вскрыто, она их не читала, но судя по состоянию бумаги, пролила над ними реки слез.

Я не могла не спросить, почему она ни разу не заглянула внутрь, что ее останавливало? Разве легче было жить в неведении и страдании? До рокового две тысячи третьего ничто не мешало им увидеться. Ганс тоже рано овдовел, а повторно так и не женился. Они оба были одиноки и любили друг друга. Так почему же никто не осмелился ничего изменить? Сделать первый шаг? Он знал ее адрес, она знала, что он жив и помнит о ней. В том, как сильно Ганс хотел их встречи, я узнала из самих писем, где каждая строчка была буквально пропитана любовью, грустью, сожалением и бесконечной тоской.

– Я же не знала, что внутри, – рассудительно ответила Ада на град моих вопросов. – Для меня важнее было знать, что он где-то живет и дышит, а остальное было неважным. Я сильно его любила, Леся, очень сильно. Но вдруг этого было недостаточно? Вдруг мы оба жили иллюзией своей любви? Счастливыми воспоминаниями? Я боялась лишиться всего того, что в моменты абсолютного одиночества зажигало в моей душе маяк надежды. А сейчас не боюсь. Сейчас мне больше не страшно. Я готова встретиться с ним и знаю, что это скоро случится. И я сейчас не про Бога, милая. К Богу у меня разговор отдельный.

Даже в последние свои часы Аделаида умудрялась шутить. Ей с трудом давался каждый вдох, а она из последних сил улыбалась, приободряя меня. И что самое странное, не пролила ни одной слезинки, слушая признания своего любимого офицера. Как будто услышанное вовсе не было для нее откровением, как будто она на самом деле знала обо всем, что он хотел ей сказать, но не решался, а писал… Бесконечно длинные, трогательные, искренние и красивые письма.

– Жить надо так, чтобы ни о чем не жалеть на смертном одре. Вот такую я жизнь прожила, Лесечка. Все произошло именно так, как должно. Мы оба были счастливы, пусть и прошли свои дороги врозь. Он вырастил и воспитал детей и внуков и ушёл с мыслями обо мне, а я не испытала горького разочарования, как многие женщины. Запомни, милая, настоящая любовь не требует эгоистического обладания, но продолжает греть, даже когда огонь давно погас.

Аделаида Степановна умерла тихо, без мучений, в своей кровати, в шелковой белой ночной рубашке и с улыбкой на губах. Я задремала буквально на несколько минут, а когда проснулась, она уже ушла. Ушла так, как покидают наш грешный мир святые или блаженные. В тот момент я ей даже завидовала, в глубине души понимая, что мой финал будет совсем другим.

За день до похорон мне удалось найти в сети внука Ганса Леманна, и оказалось, что тот прекрасно знал о чувствах деда к русской красавице, но так как на письма ни разу не пришел ответ, он был уверен, что она давно умерла. В итоге мы обменялись фотографиями. Я выслала ему снимок Адушки, чтобы он распечатал его и отнес на могилу деда, и то же самое сделала для Аделаиды Степановны.

Этот странный волнительный ритуал что-то перевернул во мне, затронул за живое и воскресил все страхи и сомнения, которые я много лет прятала от самой себя. Он заставил меня взглянуть на жизнь без привычных шор на глазах. Честно и непредвзято, совершенно по-новому.

«Это, чтобы ты узнала его, Адушка», – прошептала я, пряча черно-белую фотографию молодого красивого офицера среди венков из свежих и искусственных цветов.

И знаете, что самое удивительное?

Когда на девятый день я снова пришла на могилу Аделаиды Степановны, снимок загадочным образом исчез. Если бы я верила в мистику, могла бы подумать, что Адушка забрала мой прощальный подарок.

– Приехали, Лесь, – без спросу врывается в мои воспоминания реальный и земной голос Страйка.

Так странно, я ведь совершенно не надеялась и не рассчитывала на новую встречу и пресловутый второй шанс. Я почти смирилась, что он тоже навсегда останется для меня разгоняющим мрак маяком, но жизнь внесла свои коррективы, столкнув нас в месте, где люди редко обретают любовь.

Нам повезло? Или это новое испытание, которое нам только предстоит пройти?

Страшно ли мне?

Безумно.

Готова ли я повернуть назад?

Никогда.

– Уютный двор, – покинув автомобиль, я оценивающе оглядываюсь по сторонам. Мне и правда очень нравится сравнительно новый современный район с удобными парковками и благоустроенными площадками для спорта и отдыха. – Идеальное место для семей с детьми.

– Зачем ты это говоришь? – его лицо застывает, взгляд становится нечитаемым и закрытым. Он все еще думает о том, что я рассказала ему в машине, а я не могу снова не вспомнить об Адушке. В чем-то она была права. Все мы, мужчины и женщины, зачастую любим выдуманный образ, и как только он начинает рушиться, приходит отрезвление и разочарование.

– Чтобы напомнить о том, чего ты лишаешь себя, Саш, – я подхожу ближе, кладу ладони на широкие сильные плечи и прижимаюсь щекой к груди, слушая гулкое биение его сердца.

– Всегда делай акцент на том, что приобретаешь, малыш. И сама увидишь, как жить станет гораздо проще, – глубокомысленно произносит он, заключая меня в кольцо крепких надежных рук. Зажмурившись от переизбытка чувств, я нахожу в себе силы только на то, чтобы согласно кивнуть, полностью растворяясь в согревающем ощущении покоя и теплоты.

– Ты мой маяк, Страйк, – бормочу, уткнувшись носом в пахнущую мужским парфюмом рубашку. – Никогда не гасни, пожалуйста, иначе я снова заблужусь во тьме.

Глава 7

Кравцов

Заявление в ЗАГС мы подали на следующий день, хотя Леся очень уговаривала меня не спешить и подождать хотя бы пару недель. Ждать я категорически отказался, потому что Веснушка выбила из меня очередное абсурдное обещание повременить с сексом до брачной ночи. Абсурдное для меня, но ее страхи и опасения были вполне объяснимы и понятны.

Олеся нуждалась в перезагрузке как внутренней, так и внешней. Давить на нее стало бы огромной ошибкой с моей стороны. Я осознавал это и как врач, и как любящий свою женщину мужчина. В общем мы договорились, что на время помолвки наши отношения замрут в стадии конфетно-букетного периода. Скрепя сердце, я вынужден был согласиться и пойти навстречу, теша себя эротическими фантазиями о горячем медовом месяце. Чтобы избавить меня от искушения, Олеся спала с матерью в отдельной комнате и старалась лишний раз не провоцировать, появляясь мне на глаза исключительно в одетом виде, но это не особо облегчало мои мучения. Воздерживаться я не привык, и два месяца без секса казались мне бесконечным испытанием на прочность, но тем не менее проверку на «вшивость» я прошел с достоинством.

Сценарий торжественной церемонии Олеся целиком и полностью придумывала сама, используя услуги свадебного агентства исключительно для воплощения своих идей в реальность. Светлана Андреевна тоже помогала с подготовкой, временно поселившись с нами. Будущая теща мне совершенно не мешала. Я был даже рад, что она не давала Веснушке скучать, пока я пропадал на работе.

Перед отпуском у меня наметился настоящий аврал, и я проводил по нескольку серьезных операций ежедневно. Мне все давалось на удивление легко, возникающие задачи решались мгновенно, пациенты шли на поправку быстрее, чем обычно, и в связи с этим я не чувствовал ни усталости, ни выгорания. Энергия буквально била во мне ключом, и ее хватало, чтобы зарядить оптимизмом и верой в исцеление всех, чьи медкарты попадали мне на стол. Коллеги шутили, что еще никогда не видели меня в таком мотивационном ударе. За два месяца ни одного летального случая, и это в отделении, куда зачастую попадают пациенты в тяжелейшем состоянии.

Мои родители ожидаемо отстранились и не принимали участия в подготовке к свадьбе, но от приглашений не отказались, и на самом мероприятии обещали появиться. Признаться, я и сам не особо активничал, а свой костюм увидел за три дня до бракосочетания. Он оказался под стать допотопному Леськиному платью. Тоже в ретро стиле. Темно-серый полосатый пиджак и брюки со стрелками из грубоватой ткани, простая белая рубашка, галстук в цвет, широкополая шляпа и лакированные черные ботинки на шнурках. Сложнее всего было смириться с шляпой, все остальное смотрелось очень даже неплохо и вписывалось в общую концепцию сценария.

Не знаю, как ей это удалось, но для кортежа Олеся умудрилась найти целых пять автомобилей ГАЗ-М20 Победа на ходу и в отличном внешнем состоянии. Саму регистрацию Веснушка решила сделать выездной, сняв для мероприятия целый загородный санаторий с сохранившимся советским антуражем, что влетело мне в немалую сумму денег, отсрочив на полгода полную выплату ипотеки. О финансовой стороне вопроса я не особо заморачивался. На первом месте для меня были горящие энтузиазмом глаза Веснушки и ее непосредственный восторг, с которым она могла часами рассказывать мне обо всех мельчайших деталях грядущего праздника. Честно, я не запомнил ни слова, пропуская информацию мимо ушей, и просто любовался ее живым сияющим лицом, радуясь за нее, за себя, радуясь вместе с ней.

Этот период, несмотря на жестокий запрет на интим, стал одним из самых счастливых в нашей жизни. Нас переполняли восторг и уверенность в правильности выбранного пути. Мы с головой окунулись в особое состояние предвкушения и словно парили в невесомости над всеми сложностями и проблемами, которые с высоты полета казались мелкими и незначительными.

Дата свадьба подкралась незаметно. Мы не успели даже глазом моргнуть, как до дня икс остались всего сутки. Олеся с легким сердцем отправила меня на мальчишник, организованный друзьями и коллегами из больницы в одном из Питерских клубов, хотя я сильно упирался, замотавшись в последние рабочие смены так, что перед свадьбой хотелось банально отоспаться и восстановить силы для долгожданной брачной ночи. Но спорить с Веснушкой глупо и себе дороже, в чем я успел убедиться миллион раз.

Сама она решила отметить девичник дома в компании матери и приехавшей на свадьбу подружкой Варей, которую я видел от силы два раза в жизни. Маринка Богданова очень сильно рвалась присоединиться к небольшой женской компании, но Олеся категорически ответила «нет», пояснив, что и в будущем не планирует возобновлять с ней общение. Что стояло за подобным решением мне оставалось только догадываться. О дружбе между Майкой и Мариной она знать не могла. Как вариант, остается женская интуиция, коей обладают почти все представительницы прекрасного пола, а моя отчаянная невеста в особенности.

На собственный мальчишник я приезжаю с существенным опозданием. Такси застряло в пробке на Петроградке минут на тридцать, если не больше. Уже на месте с трудом протискиваюсь сквозь толпу посетителей, ожидающих своей очереди на фейс-контроль.

Внутри меня встречает Макс, как всегда, в приподнятом настроении и в заметном подпитии. Вместе мы поднимаемся на второй этаж к забронированной вип-кабинке, где все собравшиеся уже измаялись от вынужденного ожидания. Судя по кислым лицам, не отказывали себе в алкоголе только Богданов-младший и Смоленский, чье присутствие стало для меня не самым приятным сюрпризом. Бросаю многозначительный хмурый взгляд на Олега. В ответ сукин сын пожимает плечами, показывая пальцем на Макса. Супер, теперь понятно, откуда ветер дует.

Я коротко киваю Вадику, здороваюсь с остальными и усаживаюсь между Олегом и Смоленским, дав тем самым понять, что не имею ничего против его компании. Это не совсем так, но я не собираюсь портить вечер из-за дурости Макса, притащившего Вадима на мой мальчишник.

– Не выгонишь? – криво улыбнувшись, обращается ко мне Смоленский. От него несет перегаром за версту. Сдается мне, что пьет он давно и много, и это только увеличивает список претензий к Богданову-младшему. Вроде взрослый мужик, должен понимать, чем чреваты подобные нежданчики.

– А есть причины? – спокойно отвечаю на заданный вопрос.

– До хуя, – грубо выражается Смоленский, поднимая наполненный стакан с вискарем и залпом осушая половину.

– Притормози, Вад. Носильщиками никто не нанимался, – вмешивается Олег, пытаясь достучаться до нашего общего друга. Для меня, походу, уже бывшего лучшего друга. – Пропусти. Ладно?

– Окей, – кивает Вадик, отставив стакан в сторону. – Извини, что без предупреждения, – это уже мне.

– Без проблем, – невозмутимо отзываюсь я. – Хорошо, что приехал.

Вадим снова саркастически скалится, явно усомнившись в моей искренности, но на какое-то время он и правда успокаивается, занимая наблюдательную или скорее выжидающую позицию.

Абстрагировавшись от раздражающего фактора в его лице, я переключаюсь на остальных парней. Вечер постепенно перестает быть томным. Настроение неумолимо поднимается, звучат бесконечные тосты и пожелания, алкоголь льется рекой, закуски активно сметаются со стола, шутки становятся все смешнее, голоса громче, темы разговора меняются со скоростью света. Меня настойчиво пытаются напоить всей толпой, я успешно сопротивляюсь, не согласившись даже на бокал пива. Не потому что стал заядлым трезвенником, а просто физически не способен пережить похмельный синдром.

Когда доходит до заранее оплаченного стандартного стриптиза на столе, я начинаю подумывать, как бы незаметно слинять домой, пока друзья находятся под огромным впечатлением от выступления стриптизерши, но девушка, как назло, сосредотачивает свое внимание на мне как на виновнике торжества. Кто-то из коллег, вроде бы Тимур Алиев, предлагает подарить мне приват с гибкой красоткой, но соглашается почему-то Макс. Парни ржут в голос, провожая взглядом полуголую девчонку и едва держащегося на ногах Богданова. Не доволен только Тимур, и я со смехом обещаю, что сам оплачу танец. Настроение Алиева сразу поднимается. Официанты приносят горячее и новую партию алкоголя, и бурное веселье продолжается.

В какой-то момент мне все же удается вырваться незамеченным в туалет. Возвращаться не планирую, потому что другого шанса свалить может не представиться как минимум до утра. Я слишком хорошо знаю своих друзей, чтобы рассчитывать на другой исход.

Отыскав администратора, оставляю внушительную сумму денег с запасом и чаевыми и уверенной походкой двигаюсь в сторону выхода… и лоб в лоб сталкиваюсь с Майей. Очередной нежданчик. И все за один гребаный вечер, последний в моей недолгой холостяцкой жизни.

Если честно, я предчувствовал, что Майя рано или поздно объявится на горизонте. Оригинальный выбор момента «случайной» встречи меня почти не удивил, а скорее вызвал раздражение и, как ни странно, облегчение. Если бы она нагрянула на свадьбу, последствия могли быть значительно хуже.

Пока бывшая виртуозно разыгрывает удивление, я размышляю о границах женского коварства. Маринке Богдановой давно пора укоротить длинный язык и ампутировать жало. Уверен, что она растрепала подружке, когда и где намечается вечеринка. Вот какого хрена она лезет, куда не просят?

– Снова начал болтаться по клубам, Кравцов? Не рановато ли взялся за старое? Куда невеста смотрит? – наигранно небрежным тоном любопытствует Майя. – Хотя она и раньше хреново за тобой присматривала, – глумливо добавляет стерва, скривив ярко накрашенные губы.

Цвет помады кричаще-алый в тон платью, облепившему стройное тело, как вторая кожа. Темные густые волосы распущены по плечам, вырез на груди почти до пупа и мало что скрывает, туфли на высоченных шпильках удлиняют и без того бесконечные ноги. От Майи за версту несет сексом, и она прекрасно это осознает и использует при особом случае. Мужики, проходящие мимо, открыто жрут ее глазами, но она смотрит только на меня. Главная проблема в том, что ее особый случай – я. Всегда я. И мне никогда это не льстило и не повышало самооценку. Поначалу заводило и возбуждало – признаю, но потом ее одержимость мной стала вызывать определённую тревогу, раздражение и как итог – полное отторжение. Она упорно отрицает, что облажалась сама, переложив груз вины на Веснушку, и с этим нужно срочно что-то делать, пока Майя не наворотила бед. Брошенная женщина способна на многое, тем более если эта женщина Майя. Инцидент с ножницами – прямое тому подтверждение.

– Май, давай начистоту. Я не верю в такого рода случайности. Если тебе есть что сказать, говори, но желательно коротко и быстро. Тороплюсь домой, – взглянув на наручные часы, равнодушным тоном сообщаю я. Ироничная улыбка сползает с красных губ, лицо становится мраморно-белым, в глазах блестят слезы.

– Твою ж мать, давай только без публичных сцен, – грубо бросаю я и, взяв бывшую за локоть, вытаскиваю ее на улицу.

– Отпусти. Мне больно, – гневно пищит Майя, едва поспевая за мной.

– Зачем пришла? – спустившись к парковке возле клуба, я разворачиваюсь к ней лицом.

Поежившись от вечерней прохлады, она обхватывает себя руками, возмущено хлопая длинными ресницами. Я не предлагаю ей свой пиджак, хорошо запомнив, что она сделала с моим гардеробом пару месяцев назад.

– Посмотреть на тебя, – внезапно сдувшись, Майя выжимает жалкую улыбку.

– Посмотрела. Дальше что? – раздраженно спрашиваю я.

– Я хочу извиниться за прошлый инцидент.

– Извинения приняты.

– Я пыталась отправить тебе компенсацию за причинённый урон, но ты вернул перевод, – сбивчиво лепечет она.

– Деньги твои мне не нужны, Май. Будем считать, что мы квиты. Я тебя бросил, ты отомстила, – закрываю тему и снова смотрю на часы. – Что-то еще?

– Я не хочу, чтобы мы расстались врагами.

– Мы не…

– Но ты ведешь себя именно так, – повысив тон, перебивает Майя. – И я не мстила тебе. Это были эмоции, нервный срыв, но сейчас все в порядке. Я не собираюсь тебя преследовать, Саш. – ее голос звучит на удивление ровно и сдержанно. В глазах читается твердая уверенность в собственных словах, но я все равно чувствую какой-то подвох. – Можешь не верить, но я искренне желаю тебе счастья.

– Да неужели? – иронично протягиваю я. Она оскорблённо поджимает губы, вздергивая подбородок и бросая на меня пристальный вызывающий взгляд.

– Ты дал мне хороший совет, и я им воспользовалась, – спокойным тоном произносит она.

– Огляделась по сторонам? – криво усмехнувшись, уточняю я. – И как? Подобрала кандидата на замену?

– Нельзя одного человека заменить другим. Это неправильный подход, – с задумчивой улыбкой возражает Майя. – Я учусь жить по-новому и пока делаю только первые шаги, но знаешь, мне кажется, что у меня все получится. Я наконец-то ощущаю себя свободной, чего не было очень и очень давно. Ты сделал мне одолжение, когда разорвал этот порочный круг. Сама бы я не смогла.

– Ты обратилась к психологу? – подозрительно прищурившись, изучающе смотрю в воодушевленное расслабленное лицо бывшей жены. Не знаю, хорошо это или плохо, но ей явно промыли мозги.

– Да, спасибо, что оставил номер, – кивает Майя. – Снежана – чуткая женщина и настоящий профессионал. Она мне здорово помогла, заставив взглянуть на нашу ситуацию под совершенно другим углом и осознать собственные ошибки, – заученный тон, которым она все это мне подает, не вызывает особого доверия, но я делаю вид, что проникся и поверил.

– Звучит очень правильно, Май, – закурив сигарету, опираюсь на бампер своей машины, не сводя с нее пристального взгляда. – Я рад, что ты решила двигаться дальше.

– Саш, я бы не пришла сегодня сюда, если бы ты хотя бы иногда отвечал на мои звонки.

– Извини, но я не из тех, кто верит в дружбу с бывшими, – предупреждаю на всякий случай.

– Я тоже, но цивилизованное общение никто не отменял, – порывшись в сумочке, Майя тоже достаёт сигареты и просит меня подкурить. Наклонившись вперед, я щещелкаю зажигалкой перед ее лицом и возвращаюсь в исходную позицию. – Не считая последнего года, мы же неплохо жили. Давай оставим друг о друге только приятные воспоминания, – выпустив колечко дыма, продолжает Майя.

– Давай, – пожав плечами, слишком быстро и необдуманно соглашаюсь я, хотя отлично понимаю, как эти самые «приятные воспоминания» могут выйти мне боком. Мой опыт говорит, что если резать, то сразу и целиком, иначе болезнь может начать прогрессировать еще быстрее. Но, как сразу и целиком отрезать человека, который по большому счету ничего плохого тебе не сделал?

– Тебя подвезти? – поняв, что разговор исчерпан, предлагаю чисто из вежливости. Разумеется, меня совершенно не прельщает мысль о том, чтобы провести ещё какое-то время в компании бывшей жены. Нет, не таким я представлял собственный мальчишник. Зря поехал, лучше бы дома отлежался.

– Я вернусь в клуб, – смущённо улыбнувшись, отказывается Майя.

– Ты здесь не одна? – осеняет меня, и вопреки здравому смыслу я чувствую совсем не то, что должен. Не ревность, и близко нет. Это нечто другое, но не менее неприятное. Ответственность, чувство вины, тревога. Если Майя вляпается в очередного мудака, это может ее доломать.

– Не одна, – подтверждает она мою догадку и отводит взгляд куда-то мне за спину. – И я за рулём. Так что можешь не волноваться.

– Не рановато ли для новых отношений? – какого-то хрена спрашиваю я, хотя мне должно быть до лампочки, с кем она припёрлась в клуб.

– Ты завтра женишься, Кравцов, – горько усмехнувшись, Майя стряхивает пепел и затягивается. Лишних пояснений не нужно, но она все равно уточняет: – Спустя два с половиной месяца после нашего официального развода.

– Не сравнивай. У меня особый случай.

– Большая и чистая любовь. Я в курсе, – со смешком отзывается Майя. – Надеюсь, что у меня тоже… скоро будет.

– Ну удачи тогда вам обоим, Май. Совет да любовь, – не удержавшись от сарказма, благословляю бывшую жену.

– И тебе, Саш, – подмигнув мне на прощанье, она разворачивается и, покачивая упругой задницей, направляется в сторону клуба. Грациозная уверенная походка, прямая спина, красивые ноги, которые сегодня будет раздвигать кто-то другой. Надеюсь, этому идиоту повезет больше, чем мне, и он не станет очередной маниакальной одержимостью моей ненормальной бывшей.

По дороге из клуба я решил сделать широкий жест и заехал в круглосуточный цветочный магазин, где отхватил сразу три букета, по одному на каждую гостью. Самый красивый, разумеется, Веснушке. Тут без вариантов. Лучшее для лучшей. Хотя она конечно же не оценит. Ещё и отругает, что трачу деньги на мусорное ведро вместо того, чтобы сделать взнос в благотворительный фонд, помочь братьям нашим меньшим или подать милостыню старушке в метро.

Улыбнувшись своим мыслям, заскакиваю ещё и в супермаркет, где набираю корзину сладостей и фруктов. Шаманское благоразумно обхожу стороной. Сегодня точно не стоит, а завтра так и быть нарушу сухой закон. Главное, с непривычки не вырубиться до конца банкета и выдержать всю программу, не упав мордой в салат.

Загрузив машину букетами и пакетами, с чистой совестью еду домой, где меня наверняка так рано не ждут. Олеська вообще не самого лестного мнения о моем моральном облике. Как ни крути, а первое оставленное в глазах женщины впечатление исправить очень и очень сложно. Я бы даже сказал – невозможно.

Неприятное липкое предчувствие начинает царапать в области солнечного сплетения еще до того, как я захожу в подъезд, и стремительно нарастает, пока поднимаюсь в лифте на свой этаж. Ситуация проясняется, когда я замечаю пьяного вдрызг Смоленского, рассевшегося на коврике перед квартирой. Внутрь, по всей видимости, его не пустили. И правильно сделали. Я бы точно не обрадовался, обнаружив Вадика на своей кухне.

Твою ж мать, какого черта им всем от нас надо? Майя, Вадик, мальчишник этот дурацкий… Мы можем просто пожениться и остаться одни? Без толпы народа, постоянно вмешивающейся в нашу жизнь?

Привалившись спиной к двери, Смоленский хлебает виски прямо из горла, мутным взглядом изучая букеты и пакеты в моих руках. Черт, все-таки надо было сразу ехать домой, а не по магазинам таскаться, но кто же знал, что Вадик такой упертый олень. Права была Леська – плохо мы знаем неконфликтного заумного Смоленского. Не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся.

– Будешь? – протягивая мне бутылку, спрашивает вполне внятным голосом.

– Руки заняты, – небрежно пожимаю плечами. – Не помню, чтобы я тебя в гости приглашал. Да и поздновато уже для визитов.

– А я поговорить! – с грохотом поставив бутылку на бетонный пол, он пытается подняться на ноги. С третьей попытки у него получается, но, чтобы удержать свою нетрезвую тушку в горизонтальном положении, ему приходится обеими руками придерживаться за стену. Взгляд исподлобья, волосы взъерошены, костюм весь в побелке. Хорош Ромео. И жалко дурака и в морду дать хочется. Вразумить, так сказать, по-мужски и заодно охоту таскаться за чужими женщинами отбить.

– Внизу меня подожди. На улице поговорим, – все-таки сжалившись над пьяным идиотом, киваю в сторону лифта. Мотаясь из стороны в сторону, он с трудом доползает до кабинки и бьет ладонью по кнопке вызова. Мимо. Снайпер, бл*ь. Второй раз, слава богу, попадает. Сколько раз ему говорил: не умеешь пить – не пей, козленочком станешь… или папашей, как я чуть было не стал. Но кому на хрен нужны дружеские советы? Свои грабли ближе.

В квартиру захожу, дождавшись, когда Смоленский наконец исчезнет из поля видимости. В прихожей мне навстречу выбегает бледная перепуганная Веснушка в шелковой брючной пижаме. Глаза огромные, губы дрожат, руки трясутся. Из комнат не доносится ни звука, зловещая тишина. Все или спят, или попрятались по углам. Блин, во дают, нашли кого испугаться. Вадик даже пьяный мухи не обидит. Он же… как бы это сказать, хоть и странноват слегка, но зла и жестокости в нем нет ни на грамм. Мы с парнями его в свою компанию сначала чисто из жалости взяли, чтобы другие парни не троллили. Ну, и помогал он нам, конечно, с проектами, конспектами, да и вообще, всегда был готов на выручку прийти к любому. Надежный друг, безотказный, благодарный – так нам казалось. Поэтому его интрижка с Олесей меня, как обухом по голове. Не ожидал я такой подставы от Вадима. Не ожидал. Хотя, если разобраться, межу нами уже все кончено было, и он никого не предавал, но неприятный осадок все равно остался.

– Ушел? – шепотом спрашивает Леся, прикрывая губы тонкими пальцами.

– Внизу ждет, – бросив пакеты на пол, я вручаю ей сразу три букета. – Это вам. Разберетесь кому какой. Твой – вот этот, – показываю на орхидеи.

– Саш, не ходи, – свалив цветы на обувницу, она хватает меня за запястья. – Пусть уезжает. Ты ему ничего не должен.

– Малыш, я туда и обратно. Нельзя его так бросать, – мягко высвободив руки, заключаю Олесю в объятия и целую в кончик холодного носа. – Ты чего трясешься, Лесь? Это же Вадик. Мы быстро переговорим, а потом я вызову ему такси и отправлю восвояси.

– Он тут такое говорил… И кричал, и в дверь пинал… – уткнувшись мне в плечо, бормочет Олеська. Ну ни фига себе, понесло парня. Безобидный, блин. – Он думает, что мы его специально обманывали… Перед соседями стыдно. Хорошо хоть полицию не вызвали.

– Вот поэтому мне и нужно с ним побеседовать, – взяв ее лицо в ладони, спокойно смотрю в блестящие от слез глаза паникерши. – Чтобы успокоился и больше не приходил.

– Это все из-за меня, – подавленно сипит Леся. Тут не поспоришь. Накосячила Веснушка не хило, но я разгребу. Не в первой. Главное, чтобы она сама урок усвоила и мужиками жонглировать завязала.

– Надеюсь, француз твой завтра не нарисуется? – на всякий случай уточняю я. Надо же знать, к чему готовиться.

– Нет, – отрицательно качает головой, но не успеваю я выдохнуть с облегчением, как она добавляет: – У него дед умер, он сейчас на похоронах в Париже.

– То есть, если бы дед не скопытился, мне бы еще и его усмирять пришлось? – невесело ухмыляюсь я, стараясь не думать, откуда она знает о семейных делах своего лягушатника. Запрет на общение с другими мужиками мы обсудим потом.

– Не знаю, – отстранившись, Веснушка виновато разводит руками. А кто знает – хочется спросить, но я благоразумно молчу.

– Ладно, разберемся. Чайник пока поставь и пакеты разбери, – даю ей задание, чтобы не металась по квартире в нервном ожидании. – Я быстро. Все хорошо. Не дергайся, Лесь.

– Осторожнее, Саш, и помягче с ним. Он очень ранимый, – подавленно отзывается она, провожая меня настороженным взглядом. Помягче, бл*ь. Ага, разбежался. Еще не хватало хороводы вокруг разбушевавшегося Смоленского водить.

Спустившись во двор, нахожу взглядом пьяного Ромео, угрюмо допивающего остатки вискаря на лавке посреди детской площадки. Нашел, блин, бесплатный бар. Вадик замечает меня, только когда я подхожу вплотную. Невнятно бормочет что-то себе под нос и снова прикладывается к горлышку. Сев рядом, я без раздумий выхватываю у него бутылку и выбрасываю в урну.

– Побереги печень, Смоленский. Пригодится еще, – грубовато отвечаю на обвиняющий недовольный взгляд. – Выкладывай, с чем пришел.

– Сказать, что ты мудак и гондон, – в тон мне выдает Вадим. Информативно и доходчиво.

– Обоснуй, – равнодушно отзываюсь я, затягиваясь сигаретой.

А небо-то какое звездное. Погода шепчет, тепло, безветренно, птички поют. Еще и полнолуние. А я, блин, тут пьяный бред вынужден слушать.

– Засунь себе свой «обоснуй» знаешь куда? – хамит Вадим, толкая меня в плечо. Ну, давай, подеремся, чего мелочиться. Какая свадьба без драки? Свадьба, правда, завтра, хотя нет… уже сегодня. Через восемь часов роспись.

– Вадик, ты вроде бы взрослый мужик, а быкуешь, как в начальных классах. Ну, выбрала девчонка не тебя, не конец света. Смирись и устранись.

– А ты чего не смирился, когда не тебя выбрали? – заплетающимся языком парирует Смоленский. Налившиеся кровью глаза со злостью смотрят мне в лицо, кулаки рефлекторно сжимаются. Того и гляди психанет, руками махать начнет. Оно мне надо? Нет. Значит, будем конфликт спускать на тормозах.

– А я смирился и даже женился. Помнишь, я тебе звонил, узнавал, насколько у вас серьезно?

– Ну… было дело, – подумав, кивает лохматой головой Вадим.

– Без претензий же? Я честно спросил, ты честно ответил. Поговорили по-мужски, друг друга поняли. Так?

– Так, – соглашается мой менее удачливый соперник. – Но вы же расстались, я ее у тебя не уводил и в отношения чужие не лез.

– Так и я не лез. Веснушка мне про тебя ни словом не обмолвилась. Я думал, что у вас всё уже, – спокойно поясняю я.

– Она сказала, что к французу от меня уходит, – удрученно мычит Вадим. – Врала, выходит?

– Леся этого француза не первый раз на арену выводит. Вот такая она, Вадик. В лоб послать слабо, ищет обходные пути, не самые разумные, но я уже смирился с ее странноватой логикой. Чего и тебе советую. Понять и простить, третьего не дано. Повзрослеет когда-нибудь, а пока имеем то, что имеем.

– Имеешь ты, а я опять в пролете, – огрызается Смоленский. – Три года, сука, коту под хвост. Я же все для нее… Всё! Я же к ней со всей душой…

– Верю, Вад, – сочувственно киваю я. – Но сам подумай, какой резон нам с тобой разборки из-за женщины устраивать, если решение уже принято? Она не передумает. Да и я не отпущу ее больше. Набегались, хватит.

– А я ее первый увидел, Сань, – гнусавым голосом тянет Вадик. Едва не плачет, бедолага. – Ты на нее тогда даже не смотрел, а я уже влюбился.

– Значит, надо было активнее как-то проявляться. Девчонки страдальцев не любят. Им решительность нужна, напор, а не романтические бредни, – пожав плечами, отвечаю я. – Прости, друг, но ты свой шанс упустил. От меня ты чего услышать хочешь?

– Я жить без нее не могу, – икнув, подвывает Смоленский. Черт, он по ходу реально слезу решил пустить. Все серьезно у мужика. Любовь всей жизни замуж за лучшего друга выходит. Как в скабрёзном анекдоте, бл*ь. – Вообще, не могу… Веришь? Ни жить, ни работать, ни думать ни о чем. Люблю я ее очень, Сань.

– Так и я люблю, Вадик. Давно люблю. Вы же сами видели, как меня на ней не по-детски клинило. Не изменилось ничего. Только окрепло. Я за нее любого загрызу, а тебя грызть жалко, Смоленский. Ты ни в чем не виноват.

– Третий лишний. Как в гребаном кино, – пьяно ухмыляется Вадим. – Куда мне с самим Кравцовым тягаться. Ты же у нас теперь звезда.

– Зря ты приехал, Вадим. Все наши разговоры ни к чему не приведут. Давай просто каждый пойдет своей дорогой, а жизнь рассудит и каждому раздаст по заслугам. Я тебе сочувствую и как друг, и вообще. Потому что сам побывал в твоей шкуре, но сам понимаешь, что на жалости далеко не уедешь.

– Ты, смотрю, в философы записался, – усмехнувшись, язвит Смоленский. – Но рано радуешься, дружище. Она и по тебе пройдется так, что места живого не останется. Помяни мое слово.

– Спасибо за свадебное пожелание. Я его запомню, – саркастично отзываюсь я и резко встаю с лавки. – Отвезти тебя?

– Сам доберусь, – отмахивается от моего щедрого предложения «бывший друг». Может, ему тоже Майкиного психолога подсунуть? Чем черт не шутит, вдруг и его от любовной горячки вылечит? Дурдом какой-то с этими бывшими, что у Олеси, что у меня. Может, мы сами в свою жизнь таких людей притягиваем? Что-то они в нас такое чувствуют и неосознанно прилипают намертво, что потом безболезненно не отодрать.

– На церемонии тебе делать нечего, Вадим. Будь мужиком, не порти Олесе праздник, – тонко намекаю на толстые обстоятельства.

– Не дрейфь, Кравцов. Не буду я больше ничего портить и мешаться у вас под ногами. Живите счастливо, – Смоленский кривит губы в недоброй усмешке. – Если сумеете, – добавляет, бросив на меня отрешенный взгляд.

– Сумеем, Вадик. Не сомневайся, – заверяю я. Смоленский благоразумно воздерживается от комментариев, хотя, судя по выражению его лица, ему есть что сказать вдогонку.

Я ухожу до того, как к Вадиму вернётся красноречие. Можно сказать, спасаюсь бегством, но исключительно из благих побуждений. На душе немного гаденько, но по крайней мере обошлось без рукоприкладства. Самое главное я ему донес. Надеюсь, что он меня услышал, а если нет, то это уже его проблемы.

– Добрый день, Александр Сергеевич. Вы не жену случайно ищите? – с вежливой обеспокоенной улыбкой интересуется услужливая девушка с ресепшн.

Представляю, каким безумцем я выглядел в глазах окружающих. Помятый, всклоченный, одержимо мечущийся по залу, как раненый дикий зверь, а отнюдь не счастливый молодожен, каким был еще вчера.

Не успев удивиться, как администратору удалось запомнить мое имя из списка других гостей, я рассеянно киваю, лихорадочно шаря горящим взглядом по просторной немноголюдной зоне регистрации с мягкими диванами и кофейными столиками, раздраженно натыкаясь на любопытные незнакомые лица.

– Она уехала? Когда? – я снова с тоской смотрю в миловидное лицо шатенки за стойкой ресепшн, готовясь к ответу, который окончательно меня уничтожит.

– Уехала? – хостес удивлённо вскинула брови. – Нет, она распорядилась, чтобы ваши чемоданы подготовили к отъезду и пошла на завтрак. Вы тоже еще успеете, если поторопитесь. Осталось двадцать минут. Такси заберет вас в половину двенадцатого и отвезет в аэропорт. Не забудьте проверить билеты и документы, – с милой улыбкой советует девушка.

Опешив и потеряв дар речи, я какое-то время потрясенно таращусь на администратора, ощущая, как земля под ногами снова обретает твердость. Меня накрывает лавиной облегчения вперемешку с горечью. Веснушка и не собиралась меня бросать. Черт, она просто пошла на завтрак, а я чуть с ума не сошел от тревоги, придумав себе целый Армагеддон, и едва не свел с ума ее родителей.

Признаться, об отпуске я думал меньше всего. Трагическая и внезапная гибель Смоленского выбила нас обоих из колеи, спутав все планы на ближайшее будущее. Я был уверен, что Леся откажется от путешествия. Устраивать пир во время чумы – это слишком для нее и для меня тоже. Но, с другой стороны, поездка в другой конец мира поможет нам отвлечься от разрушительных мыслей о том, что ни я, ни она не в силах изменить. Вероятно, Олеся пришла к точно таким же выводам, раз не отменила такси в аэропорт.

Все еще немного потерянный, я нахожу ее в опустевшем ресторане за крайним столиком у окна. Заметив меня, она робко улыбается, махнув рукой.

– Привет, жена, – заняв место напротив, изучающе оцениваю выражение ее лица и прихожу к выводу, что она на удивление неплохо выглядит, учитывая бессонную ночь и заставшую нас врасплох тяжелую новость.

– Привет, – без настроения здоровается Леся. – Ты как?

– Х*ево, малыш. Решил, что ты собрала манатки и свалила в неизвестном направлении, – не стесняясь выражений, в лоб говорю я.

– Прости, не хотела тебя будить, – округлив глаза, виновато лепечет Веснушка. Я бросаю выразительный взгляд на ее телефон, лежащий как раз под ее правой ладонью.

– А трубку брать не пробовала, когда муж звонит?

– Он разрядился, – Олеся смущённо демонстрирует мне темный экран мобильника. – Ты жутко выглядишь, – признается она, окинув меня критическим взглядом. – Не передумал насчет Мексики?

Заказав подоспевшему официанту кофе и круассаны, я отрицательно качаю головой.

– Что подумают твои друзья, если мы улетим?

– Мне абсолютно похер, что подумают мои друзья, – резковато отвечаю на самый нелепый вопрос из всех, что она могла задать. – От нашего присутствия на похоронах никому не станет легче, Лесь, а вот по тебе это мероприятие может ударить очень сильно. Кто бы что о нас ни подумал, мы проведем наш медовый месяц так, как собирались.

– Хорошо, – быстро и с толикой облегчения соглашается Олеся, снимая камень с моей души. Протянув руки, я сжимаю ее ледяные пальцы и вкладываю в свою улыбку все те чувства, что заставляют дрожать и сжиматься сердце.

– Я тебя люблю, малыш. Это все, что сейчас имеет значение. С остальным мы разберемся позже.

– И я тебя, Страйк, – искренне шепчет она. – Очень сильно люблю. Прости меня, пожалуйста…

– Тебе не за что просить прощения, – решительно возражаю я. – Но пообещай мне, пожалуйста, что больше никогда не будешь так исчезать. Я чуть умом не тронулся, пока перебирал версии, где тебя искать.

– Наше первое обещание по-прежнему в силе, Саш. Если я решу уйти, ты узнаешь об этом первым, – ее ответ ни хрена не радует и не утешает.

– А как же брачные клятвы? Вместе навсегда, в горе и в радости? – мрачно напоминаю я.

– Они были позже, – она мягко высвобождает ладони, делая вид, что ей срочно нужно поправить и без того идеально лежащие волосы. – Прошу тебя, Саш, не усложняй, и у нас все получится, – Веснушка вымученно улыбается, поднося к губам кружку с остывшим кофе.

– Конечно получится, – заверяю я, не допуская даже мысли, что однажды она снова воспользуется дурацким обещанием, данным три года назад. В моем понимании, его срок давно истек и пересмотру не подлежит. Наотпускался уже. Хватит. Теперь контроль будет исключительно в моих руках, и второй раз этот фортель с ее стороны не пройдет.

Глава 8

Олеся

Есть ли у счастья срок, и если да, то кто отмеряет, кому и сколько выдать? В день своей свадьбы я не задумывалась о таких философских вещах. Да и зачем? Я находилась на старте белой полосы. Все складывалось именно так, как я представляла в сокровенных фантазиях. Свадьба моей мечты, толпа слёзно умиляющихся родственников, искренние и откровенно завистливые взгляды, недоумение на лицах одних, облегчение и радость – на других, искрящийся смех, звон бокалов, лопающиеся пузырьки шампанского в поплывшем сознании и горячее томление где-то в животе…

Никаких дурных предчувствий, выскальзывающих из пальцев обручальных колец и нависших над нашими головами грозовых туч.

Погода выдалась изумительная, солнечная, в меру душная – идеальная, одним словом. Свои клятвы мы произнесли без запинки, завороженно глядя друг другу в глаза и все ещё до конца не веря, что вот оно – уже свершилось, произошло и стало частью истории, зафиксированной на фотоплёнку.

Я так расчувствовалась, что к горлу то и дело подступал комок, глаза были на мокром месте от бушующих внутри чувств, но я отчаянно держала себя в руках и ещё умудрялась следить, чтобы свадебные организаторы ничего не перепутали и не забыли.

Напрасные волнения – все прошло как по нотам и в рамках тщательно спланированного сценария. Саша надел на мой палец кольцо так легко и уверено, как будто готовился к этому моменту всю свою жизнь, в его обсидиановых глазах было столько эмоций, что тьма черных зрачков словно разверзлась, подарив мне весь свет, который он таил, хранил и оберегал только для меня. Для меня одной.

Мне безумно хотелось расплакаться, когда губы новоиспечённого мужа нежно коснулись моих.

– Ты теперь моя жена, – игриво прошептал он мне в ухо, посылая по моему телу ураган взбесившихся мурашек. – Как ощущения, Веснушка?

– Ещё не поняла. Никак не могу привыкнуть к тебе в этом костюме. Он сидит на тебе просто шикарно, – взволнованно прошелестела в ответ.

– Ты тоже будешь шикарна, когда наконец сядешь на меня, – хитро подмигнув, он обхватил губами мочку моего уха и чувственно тронул языком. – Хотя ты шикарна в любых ракурсах, Лесь. И подо мной тоже.

– Извращенец, – покраснев, как девственница, шикнула я. По телу разлилась горячая волна, сердце пустилось вскачь, дыхание перехватило, и мне стало абсолютно безразлично, что в этот момент за нами неустанно наблюдали сотни глаз и объективы фотокамер.

Боже, Кравцов был такой невероятно, завораживающе, сногсшибательно красивый, что у меня внутри все дрожало, трепетало и полыхало алым пламенем. Колени превратились в кисель, а к щекам прилил жар, идущий прямо из сердца. Пресловутые бабочки превратились в ретивых орлиц, зорко отслеживавших каждый взгляд в сторону моего сексуального шикарного мужа. Но я напрасно дергалась и напрягалась – смотрели на нас обоих.

Счастье и правда украшает, окрыляет, зажигает внутри огонь, который виден каждому. Я светилась изнутри и, кажется, никогда ещё не была такой красивой, как сегодня. Минимальный макияж, живые цветы в волосах и пышная фата на затылке придавали моему образу очарование давно минувшей эпохи, а счастливое Адушкино платье, как обещание и залог удачи, идеально дополняло образ и самое главное – рядом находился прекрасный обожающий меня мужчина, которого я полюбила сильнее, чем боялась потерять. А впереди маячил незабываемый месяц отпуска, где мы наконец-то останемся только вдвоём.

Чего ещё желать?

Было полное ощущение, что я прыгнула выше головы, обскакала судьбу, выиграла в лотерею и все равно с азартной ненасытностью, свойственной всем счастливым людям, хотела ещё и ещё, но…

Все складывалось слишком хорошо, легко и стремительно. Я потеряла бдительность. Я позволила своим ступням оторваться от земли и, расправив крылья, взлетела так высоко, что мир внизу стал казаться крошечным, безопасным, правильным. Я чувствовала себя почти всесильной. Почти…

Стихия безжалостна. Одной волны достаточно, чтобы уничтожить целый ансамбль замков, выстроенных на песке. Ни глубокие рвы, ни крепости не спасут, если фундамент хлипок и ненадёжен, а прилив неумолимо близок.

Но до неминуемого крушения у нас ещё оставалось время, несколько чудесных часов, жадных, горячих, обжигающе-нежных. К полуночи разогнав гостей, мы закрылись в подготовленном специально для нас номере и, одержимо срывая одежду, с нетерпением первооткрывателей набросились друг на друга. Мы использовали брачную ночь по полной, выжав максимум из каждой минуты, словно… словно интуитивно знали, что наш полет в невесомости не продлится вечно.

Боже, это было совершенно не так, как мы запомнили. Ярко, горячо, страстно, но совсем по-другому. Наши тела узнавали друг друга заново, изучали, привыкали, настраивались, зажигались снова. Нам удалось невозможное, несмотря ни на что…

В последние недели или даже месяцы я стала активной участницей форумов в социальных сетях, где женщины со схожими диагнозами делились трудностями восстановления после операции и своим неприятием новой жестокой реальности, с которой они оказались один на один. Многие были старше, кому-то повезло больше, и им удалось сохранить фертильность, что возможно сделать только на ранней стадии рака. Но большинство угодило на операционный стол с мизерными шансами остаться полноценными женщинами.

Когда тебе всего двадцать три – преждевременный климакс со всеми типичными неприятными проявлениями может стать приговором, но информативно я была к этому готова. Мои несчастные яйцеклетки и до операции не выполняли свою основную функцию, и смириться с их полной потерей мне оказалось на сотую долю процента легче, чем остальным. Несущественная разница, но я утешала себя надеждой, что моя молодость поможет справиться с последствиями. Форум, где женщины обсуждали те же проблемы, что и мне не давали спокойно спать по ночам, стал для меня отдушиной. Знаю, что Саша бы не одобрил подобной терапии, но я нуждалась в анонимной возможности рассказать все, что гнетёт и пугает лично меня. И хотя внешне мне удалось восстановиться почти полностью, я понимала и ни на минуту не забывала, как сильно изменилась.

К дате бракосочетания при помощи удачно подобранной диеты мне удалось набрать недостающий вес, фигура округлилась в нужных местах, волосы немного отросли, кожа обрела естественный цвет, утратив наконец синюшную бледность. Я прошла курс косметических процедур, занялась спортом и сделала модное косое каре, с которым выглядела гораздо сексуальнее, чем раньше. На меня снова стали обращать внимание мужчины, провожать долгими заинтересованными взглядами, заставляя Страйка изрядно нервничать. Но меня не волновали мужчины… Мои физиологические реакции и сексуальные желания притупились. Не по моей вине. Саша это понимал и терпеливо ждал.

Два долгих месяца.

Не представляю, как он выдержал с его-то аппетитами и темпераментом.

Гормональная терапия работала на улучшение качества жизни, но мы оба осознавали, что как раньше я чувствовать уже не буду. Мне понадобится гораздо больше внимания, ласки и терпения. Больше нежности, меньше иступленной и голой похоти.

Не каждый мужчина способен принять подобные перемены в женщине, с которой он прожил годы, вырастил детей и отметил не один юбилей. А у нас с Сашей не было ничего… Девять месяцев, в течение которых мы не удосужились узнать друг друга по-настоящему. Три года назад нас соединяла постель и бешенное влечение. А теперь нам предстояло начать сначала, с нуля.

И Саша старался, боже, как же он старался. Буквально из кожи вон лез, используя весь свой грандиозный сексуальный и врачебный опыт. При любом раскладе у меня просто не было шанса остаться без удовольствия. По яркости мой первый после болезни оргазм ничуть не уступал всем остальным, что я испытывала с ним. Только с ним. Кравцов творил с моим телом настоящие чудеса, заставляя напрочь забыть, что со мной может быть что-то не так. Вероятно, потому что с ним самим все было слишком «так»? Или правду говорят, что секс у женщин начинается в голове? В моей дурной голове обитал лишь один восхитительный мудрый и щедрый любовник, мужчина и муж, и там я позволяла ему всё, абсолютно всё. Оставалось только воплотить наши схожие желания в реальность, устранив, как ненужный элемент, мои страхи и неуверенность. И мы снова победили.

А потом случилось то, что случилось… и весь свет, что освещал наше будущее ещё минуту назад, резко погас, обратив мир во тьму. Спасительный маяк не спас… Зря я надеялась.

Беда подошла оттуда, откуда никто из нас не ожидал. Поздно ночью, когда, вымотав друг друга, мы с Сашей счастливые и уставшие наконец заснули, раздался телефонный звонок, который одинаково больно ударил по нам обоим. Звонил Макс, пьяно и бессвязно рыдая в трубку, он сказал, что произошло нечто ужасное.

Непоправимое.

Чудовищное.

Пока мы со Страйком наслаждались брачной ночью, брошенный, всеми забытый Вадик вышел в окно отеля, где остановился на пару дней.

Прыгнул без страховки…

Восемнадцатый этаж.

Секунды свободного полета и неминуемая смерть.

Шансов выжить не было, но он бы и не хотел…

Я закрыла глаза, представляя себе его лицо с немного грустной улыбкой и неброскими приятными чертами. Хороший парень, по-настоящему любивший меня. Всего несколько часов назад я радовалась, что он не пришел на мою свадьбу, а сейчас меня пронзило острое осознание, что это время он использовал, чтобы решиться на последний чудовищный шаг. И я не предприняла ровным счетом ничего, чтобы остановить его.

Есть оправдание моему халатному бездействию?

Уверена, что мой мозг с радостью отыщет множество причин, чтобы защитить себя от жестокой неприглядной правды. Самообман – лучшее и проверенное противоядие для кричащей совести. Легкий путь, который выбирает абсолютное большинство, но не я…

Этот день должен был стать самым счастливым в моей жизни, и он стал таким, но на ничтожно короткое мгновение. Миг волшебства и исполнения желаний закончился, так и не дав мне ощутить в полной мере то, какой бы была моя жизнь до падения. Я успела сделать только глоток, пригубить свой триумф, который искренне считала выстраданной и заслуженной наградой, а потом вдребезги разбилась вместе с человеком, которого убила неразделенная любовь… ко мне.

Кравцов

Можно ли придумать худший финал для долгожданной брачной ночи?

Вряд ли чья-то, даже самая извращённая фантазия способна предугадать подобный поворот событий.

Новость о гибели Вадима нас поразила, уничтожила. Застыв от ужаса и неверия, мы с Лесей уставились друг на друга, погрузившись в свои хаотично мечущиеся мысли.

Макс сказал, что Смоленский не оставил прощального письма, ни смс и ни с кем в течение суток не выходил на связь. Он наверняка был вдрызг пьян и сделал это намеренно. Вадим вовсе не преувеличивал проблему, когда накануне признался мне, что «не хочет без неё жить». Но я не услышал, не воспринял всерьёз, не попытался помочь… да и как я мог помочь? Мы не общались много лет.

– Это я… из-за меня, – в повисшей убийственной тишине шелестит несчастный голос Веснушки. Я отрицательно качаю головой и, протянув руку, дёргаю ее на себя, крепко прижимая к груди.

– Ты не виновата, он сам так решил, – бормочу я в светловолосый затылок, успокаивающими движениями массируя ладонями узкую спину. – Не вздумай даже…

– Саш, это не в первый раз, – всхлипнув, перебивает Леся. – Два года назад он наглотался транквилизаторов, когда я попыталась с ним расстаться. Его тогда откачали, но я… я чувствовала себя ответственной. И…

– Черт, Лесь, – взяв ее за плечи, я шокировано смотрю в распахнутые глаза. – Это манипуляция, ты же не можешь не понимать…

– Я понимаю! – снова не дав мне договорить, яростно восклицает Олеся. Закусив губу, смотрит на меня сквозь пелену слез. – Я понимаю, но это ничего не меняет и не снимает с меня вины.

– Нет! Нет никакой вины! – несильно встряхнув ее, кричу я. – Не смей на себя вешать чужую слабость. Ты не можешь спасти всех!

– Ты тоже, – беззвучно бормочет она, прикрывая веки. – Но продолжаешь спасать. Каждый день. Потому что, несмотря на неудачи, ты не можешь жить иначе. Это твоя миссия, долг, основная цель жизни.

– Ты сравниваешь кардинально разные вещи, Лесь, – настойчиво взываю я к ее помутившемуся от горя рассудку.

– Вовсе нет, – обреченным шепотом возражает она. – Я же знала, что он может… способен, но просто отошла в сторону. Я позволила ему прыгнуть вместо того, чтобы бить во все колокола, предупредить родственников и друзей. Я просто отошла в сторону. Я убила твоего лучшего друга, Кравцов. Ты сможешь с этим жить?

– Он сделал это сам, – крепко сжав пальцами хрупкие плечи, отчетливо чеканю я.

Вздрогнув, Веснушка отводит в сторону отрешённой взгляд и молча кивает, словно смирившись с моей бескомпромиссной позицией. Но я не настолько наивен и слеп, чтобы поверить в ее покорное согласие.

– Сам, слышишь меня, Лесь? – повторяю по слогам, всматриваюсь в бледные тонкие черты. С дрожащих губ Веснушки срывается судорожный мучительный стон, превращаясь в рыдание. – Ты ничего не могла сделать, как и я. Если человек не хочет жить, никто не сможет заставить его передумать. Ему нужен был хороший психолог, а не женщина, – выждав небольшую паузу, я добавляю: – Нам нужно это пережить, Олесь.

– Как? – вскинув голову, она вопросительно смотрит мне в глаза.

– Я не знаю, но мы справимся, – отвечаю абсолютно искренне, не кривя душой, целиком и полностью веря в свои слова.

В эту ночь мы так больше и не уснули, просидев на огромной кровати до самого рассвета. Молчали, глядя в темноту за окном, прижимаясь друг к другу, словно это наши последние совместные часы.

Под утро я каким-то чудом все-таки задремал. Сам не заметил, как вырубился, а проснувшись, обнаружил, что Олеси и след простыл. Телефон молчал, свадебное платье и чемоданы, с которыми мы должны были в два часа дня вылетать в Мексику исчезли.

Охваченный дерьмовым предчувствием, я вскочил с постели, на бегу оделся и даже не умывшись выскочил из номера. Я не знал, что буду делать, где ее искать и как возвращать обратно. В панике я набирал номера всех, кто так или иначе был связан с Лесей. Наверное, я до ужаса напугал ее родителей, которые тоже ничего не знали о том, куда она могла направиться, как не знали и о том, что их дочь несколько лет встречалась с моим другом.

В голове навязчиво стучала ядовитая мысль, что Веснушка не взяла паузу, чтобы подумать и прийти в себя, а ушла совсем, навсегда и добровольно отказавшись от меня.

Это были самые жуткие десять минут в моей жизни, открывшие мне глаза на то, насколько глубоко и безнадёжно я в ней утонул. Она стала моим кислородом, без которого мои лёгкие были обречены. Моим дыханием, моим сердцем, и я уже не представлял, как существовал когда-то – до неё.

И я представить не мог, что способен так сильно любить. Я и представить не мог, что сердце способно взорваться в груди от одной мысли, что она никогда не вернётся. Я и представить не мог, что один человек однажды станет центром моей вселенной, затмив собой все, чем я жил и дышал раньше – до нее. Без нее мир резко опустел и потускнел за жалкие несколько минут, утратив все краски и оттенки. В груди образовалась дыра размером с планету, и я внезапно прозрел, почему люди так одержимо тянутся и привязываются к моей Веснушке. Ее внутренний свет, тепло, доброта, сила и открытая душа как магнитом привлекают всех, кто заблудился в этой жизни и ищет приюта, убежища и простого человеческого участия.

Веснушка, словно солнце, умеет зажигать свет в самых охладевших и уставших сердцах, но так и не смогла научиться защищать личные границы. Она боится оставить тех, кого приручила, потому что уверена, что несёт за них ответственность, что должна их оберегать, пока они нуждаются в ней.

И только меня ей оставить не страшно. Я сильный, цельный, уверенный и сам способен приручить кого угодно. Так она и считает. Меня не нужно спасать, только любить, а любить порой больно и страшно. Любить порой сложнее чем убить. И куда сложнее, чем спасти…

– Добрый день, Александр Сергеевич. Вы не жену случайно ищите? – с вежливой обеспокоенной улыбкой интересуется услужливая девушка с ресепшн.

Представляю, каким безумцем я выглядел в глазах окружающих. Помятый, всклоченный, одержимо мечущийся по залу, как раненый дикий зверь, а отнюдь не счастливый молодожен, каким был еще вчера.

Не успев удивиться, как администратору удалось запомнить мое имя из списка других гостей, я рассеянно киваю, лихорадочно шаря горящим взглядом по просторной немноголюдной зоне регистрации с мягкими диванами и кофейными столиками, раздраженно натыкаясь на любопытные незнакомые лица.

– Она уехала? Когда? – я снова с тоской смотрю в миловидное лицо шатенки за стойкой ресепшн, готовясь к ответу, который окончательно меня уничтожит.

– Уехала? – хостес удивлённо вскинула брови. – Нет, она распорядилась, чтобы ваши чемоданы подготовили к отъезду и пошла на завтрак. Вы тоже еще успеете, если поторопитесь. Осталось двадцать минут. Такси заберет вас в половину двенадцатого и отвезет в аэропорт. Не забудьте проверить билеты и документы, – с милой улыбкой советует девушка.

Опешив и потеряв дар речи, я какое-то время потрясенно таращусь на администратора, ощущая, как земля под ногами снова обретает твердость. Меня накрывает лавиной облегчения вперемешку с горечью. Веснушка и не собиралась меня бросать. Черт, она просто пошла на завтрак, а я чуть с ума не сошел от тревоги, придумав себе целый Армагеддон, и едва не свел с ума ее родителей.

Признаться, об отпуске я думал меньше всего. Трагическая и внезапная гибель Смоленского выбила нас обоих из колеи, спутав все планы на ближайшее будущее. Я был уверен, что Леся откажется от путешествия. Устраивать пир во время чумы – это слишком для нее и для меня тоже. Но, с другой стороны, поездка в другой конец мира поможет нам отвлечься от разрушительных мыслей о том, что ни я, ни она не в силах изменить. Вероятно, Олеся пришла к точно таким же выводам, раз не отменила такси в аэропорт.

Все еще немного потерянный, я нахожу ее в опустевшем ресторане за крайним столиком у окна. Заметив меня, она робко улыбается, махнув рукой.

– Привет, жена, – заняв место напротив, изучающе оцениваю выражение ее лица и прихожу к выводу, что она на удивление неплохо выглядит, учитывая бессонную ночь и заставшую нас врасплох тяжелую новость.

– Привет, – без настроения здоровается Леся. – Ты как?

– Х*ево, малыш. Решил, что ты собрала манатки и свалила в неизвестном направлении, – не стесняясь выражений, в лоб говорю я.

– Прости, не хотела тебя будить, – округлив глаза, виновато лепечет Веснушка. Я бросаю выразительный взгляд на ее телефон, лежащий как раз под ее правой ладонью.

– А трубку брать не пробовала, когда муж звонит?

– Он разрядился, – Олеся смущённо демонстрирует мне темный экран мобильника. – Ты жутко выглядишь, – признается она, окинув меня критическим взглядом. – Не передумал насчет Мексики?

Заказав подоспевшему официанту кофе и круассаны, я отрицательно качаю головой.

– Что подумают твои друзья, если мы улетим?

– Мне абсолютно похер, что подумают мои друзья, – резковато отвечаю на самый нелепый вопрос из всех, что она могла задать. – От нашего присутствия на похоронах никому не станет легче, Лесь, а вот по тебе это мероприятие может ударить очень сильно. Кто бы что о нас ни подумал, мы проведем наш медовый месяц так, как собирались.

– Хорошо, – быстро и с толикой облегчения соглашается Олеся, снимая камень с моей души. Протянув руки, я сжимаю ее ледяные пальцы и вкладываю в свою улыбку все те чувства, что заставляют дрожать и сжиматься сердце.

– Я тебя люблю, малыш. Это все, что сейчас имеет значение. С остальным мы разберемся позже.

– И я тебя, Страйк, – искренне шепчет она. – Очень сильно люблю. Прости меня, пожалуйста…

– Тебе не за что просить прощения, – решительно возражаю я. – Но пообещай мне, пожалуйста, что больше никогда не будешь так исчезать. Я чуть умом не тронулся, пока перебирал версии, где тебя искать.

– Наше первое обещание по-прежнему в силе, Саш. Если я решу уйти, ты узнаешь об этом первым, – ее ответ ни хрена не радует и не утешает.

– А как же брачные клятвы? Вместе навсегда, в горе и в радости? – мрачно напоминаю я.

– Они были позже, – она мягко высвобождает ладони, делая вид, что ей срочно нужно поправить и без того идеально лежащие волосы. – Прошу тебя, Саш, не усложняй, и у нас все получится, – Веснушка вымученно улыбается, поднося к губам кружку с остывшим кофе.

– Конечно получится, – заверяю я, не допуская даже мысли, что однажды она снова воспользуется дурацким обещанием, данным три года назад. В моем понимании, его срок давно истек и пересмотру не подлежит. Наотпускался уже. Хватит. Теперь контроль будет исключительно в моих руках, и второй раз этот фортель с ее стороны не пройдет.

Глава 9

Сентябрь 2019 год. Санкт-Петербург

Олеся

– Слушай, отличный дом. Стильненько все так, со вкусом. Территория шикардос. Локация вообще супер. От Петергофа пятнадцать минут. Мне нравится, – закончив ревизию всех комнат, кратко озвучивает Варька положительный вердикт. Плюхнувшись на диван перед камином, она тянется за бокалом с искрящимся напитком. – За такие хоромы грех не выпить, – с довольной физиономией осушает половину. – Слушай, вкуснятина какая, – причмокнув от удовольствия, допивает остатки и, взяв бутылку, с интересом рассматривает этикетку. – Дом Периньон, ну ни хрена себя вы шикуете.

– Саше пациенты частенько дорогой алкоголь дарят, – пригубив глоток, я ставлю свой бокал на журнальный столик. – Бар битком, за год столько не выпить, – откинувшись на подушки, потираю пальцами пульсирующий висок. Легла поздно, не выспалась, а Варька явилась ни свет, ни заря. У нее отпуск или что-то типа того, напросилась в гости на пару дней. Мы больше года не виделись. Как тут откажешь? Тем более, что гости у нас с Кравцовым нечасто появляются. В основном – мои родители. Приезжают раз в два-три месяца на выходные. Да еще иногда коллеги Сашины на ужин заглядывают. Пытались с соседями наладить контакт, но как-то не сложилось. У них трое детей, четвертый на подходе, все разговоры о подгузниках и детских садах. После нескольких совместных пикников я поняла, что общение с ними у меня вызывает дискомфорт, и отстранилась. Сашка ворчал поначалу, а потом смирился. Дошло, наверное, что мне в тягость наблюдать, как он с соседской малышней возится. У Кравцова, кстати, неплохо получается ладить с детьми. Легко и непосредственно. Дети его обожают, а я как-то разучилась находить к ним подход. Раньше таких проблем не было. Не зря же я педиатрию выбрала и даже диплом получила, который валяется без дела в папке с документами.

– Я еще налью? – спрашивает Варька. – Обожаю французское шампанское.

– Конечно. Я ж говорю, у нас годовой запас, – киваю, устало улыбнувшись. Два часа подругу по поселку выгуливала, потом дома каждый угол показала, обед на быструю руку приготовила. Вымоталась с непривычки. Варька шумная, трещит без умолка, энергичная, подвижная. Голова от нее кругом, но это даже хорошо. Мне не помешает встряхнуться, иначе совсем разучусь с живыми людьми общаться. Не ровен час, превращусь в затворницу-домоседку.

– Ну, тогда я спокойна, – наполнив бокал, Варя расплывается в предвкушающей улыбке. – Буду пить, пока не упаду. Вы то все равно оба трезвенники. Тоска с вами смертная.

– Не наговаривай, Варь. Я по чуть-чуть иногда себе позволяю, – смеюсь я. – А у Сашки график такой, что с похмелья отходить некогда.

– Я представляю. Он у тебя нарасхват, очередь поди-ка на год вперед, – важно хмыкает Варя.

– Ну, не на год, но оперирует много. Его еще и начмедом недавно назначили.

– Ого, вот ему прет, и как? Вывозит?

– Иначе бы не взялся, – пожав плечами, уклончиво отвечаю я. – Ты лучше расскажи, как сама? Что нового?

– Ничего, – приуныв, отвечает подруга. – Совсем ничего, Лесь. Работаю в городской поликлинике, зарплата не айс, а геморроя выше крыши. Пациенты душные, бумажная волокита достала. Бюрократы чертовы, каждый день новый отчет изобретают. Задолбали, честное слово. Полгода уже жду места в частном центре, а там очередь писец.

– А ты в разные попробуй, – задумавшись, предлагаю я.

– Пробую. Я на попе ровно сидеть не умею. Сама знаешь, – энергично жестикулируя, рассуждает Варька. – Так хочется выбраться из своей халупы, прикупить приличную квартирку в новостройке.

– Все будет. Главное поставить цель.

– Легко тебе говорить на всем готовом, – беззлобно отзывается Варя. – У тебя если не предки, так муж любой каприз за пять минут исполнит, а мне пахать приходится.

– Хочешь, я с Сашей поговорю? У него остались связи в Москве. Похлопочет, – ни грамма не обидевшись на прямоту подруги, предлагаю я.

– Хочу, – быстро соглашается она. – Мне рассчитывать особо не на кого. Если поможешь, век буду благодарна.

– Брось ты. Я с радостью. Не чужие же люди. Давно бы обратилась, – отмахиваюсь я, потянувшись за своим бокалом.

– Неловко было. Кравцов у тебя птица высокого полета, к нему на хромой козе не подъедешь.

– А я? – притворно оскорбившись, делаю большой глоток игристого.

– Ну, не люблю я навязываться, Лесь, – разводит руками Варвара. – Предложила, спасибо. Надеюсь, не откажет твой начмед, – игриво усмехнувшись, Варька бросает в рот виноградину и наполняет третий бокал. – Главное, не нажраться и не опозориться, – хохочет она. – А то решит, что я алкоголичка.

– Его не будет до понедельника. На учебу улетел в Лондон.

– Вот у мужика жизнь кипит, это я понимаю карьерный взлет, не то что у некоторых, – завистливо присвистнув, восклицает Варя.

– Да я тоже звезд с неба не хватаю, Варь, – вздохнув, бросаю тоскливый взгляд в панорамное окно. Привычный красивый вид на идеальный ландшафтный дизайн наводит уныние. Надо что-нибудь поменять, обновить. Вызову на следующей неделе специалистов. Пусть думают.

– Тебе, Леська, грех жаловаться. Живешь, как у Христа за пазухой. Красивая, ухоженная, сразу видно, что времени на себя не жалеешь.

– А что мне еще делать? – допив шампанское, ставлю пустой фужер обратно. – По профессии работать так и не пошла, с благотворительными программами завязала. А домохозяйка из меня так себе. Готовлю плохо, приборкой клининговая компания занимается.

– Ты только что мою мечту озвучила, – тряхнув светлой копной волос, отзывается Варя. Поджав под себя ноги, бросает на меня любопытный задумчивый взгляд. – А почему из «Содействия» ушла? Здесь тоже есть филиал. Могла бы и свой фонд организовать. Средства позволяют, – окинув шикарную гостиную выразительным взглядом, подытоживает Варвара. – Ты же без благотворительности жить не могла, Лесь. Сколько тебя помню, из чата «Берегинь» не вылезала. Чуть что сразу хвост трубой и «Чип и Дейл спешат на помощь».

– Мы с Сашей ежемесячно вносим крупные пожертвования, – нахмурившись, отвечаю я. – Он считает, что этого достаточно.

– А ты как сама считаешь? – проницательно спрашивает Варя.

– Лишний стресс мне ни к чему. А без стресса в волонтерстве никак.

– Это его слова или твои?

– Я с ним согласна, Варь.

– Ясно, – многозначительно кивает подруга.

– Что тебе ясно? – раздражаюсь я.

– Сидишь сутками дома. Ждешь своего бога хирургии, красоту и уют создаешь. Многие мечтают о такой жизни, но не ты, Лесь.

– Я еще Сашин блог веду, – зачем-то начинаю оправдываться.

– Да ладно, – удивленно округляет глаза Варвара. – У него еще и блог есть?

– Саша там обучающие курсы проводит, новые программы продвигает, с пациентами и студентами общается. Очень нужное дело, между прочим.

– А ты вроде администратора? – уточняет Варя.

– Не вроде, а он и есть. Я училась специально, чтобы ему помогать.

– Отлично устроился твой Кравцов, – понимающе хмыкает подруга, запуская пальцы в свою роскошную шевелюру. Я с завистью отвожу глаза. Моя любимая коса так и не отросла. Точнее, отрастить можно, но жидкий мышиный хвостик. Так что каре максимум по плечи теперь со мной до конца дней. Сашке нравится – это главное.

– Ну что ты язвишь, Варь? Все у нас хорошо. В семье одной звезды за глаза хватит. Меня полностью устраивает моя жизнь, – обиженно отчитываю излишне прямолинейную гостью.

– Да верю я, Лесь. Верю. Не обижайся на меня, – реабилитируется Варя. – Это я из белой зависти так говорю. Муж – красавец, бог хирургии, дом новый отгрохал, машину тебе крутую купил, на моря возит. Как такая жизнь кого-то может не устраивать?

– А откуда тогда сарказм в голосе? – подозрительно прищурившись, спрашиваю я.

– Потому что тревожусь я за тебя, Лесь, – искреннее отзывается Варя. – Любить мужа никто не запрещает, но полностью посвящать себя только его интересам опасно. Мужики – народ неблагодарный.

– Это не про Сашу, – жестко отрезаю я. – Он ценит все, что я для него делаю.

– А кто спорит, я же в целом рассуждаю, – исправляется Варвара. – Самореализация и самостоятельность для женщины, как подушка безопасности, которой не стоит пренебрегать, – озвучивает она то, что я и без нее прекрасно понимаю. – Я просто вижу ваш огромный дом, красивый, дорогой, уютный, но пустой. Вы детей, вообще, планируете или у него карьера на первом месте? – непринужденно допытывается Варя, одним предложением выбив весь воздух из моих легких.

Вот поэтому я почти ни с кем не общаюсь. Каждый раз, когда пытаюсь завести новых знакомых, прилетают такие вот вопросы. Кравцову хоть бы хны, как с гуся вода, а я потом полдня морально отхожу. Создается впечатление, что его вообще не парит тема отцовства, но я не уверена, что это не напускное. На Майе же он женился по залету, а мог бы алименты с чистой совестью платить. Не он первый, не он последний. В ЗАГС никто не гнал, а значит, решение не на пустом месте принималось.

– Ты чего зависла? – Варя подозрительно всматривается в мое лицо. – Запретная тема? Так и скажи.

– У нас не будет детей, Варь, – устав врать и уклоняться от прямых ответов, сухо сообщаю я. – Никогда. Без вариантов. Причина во мне. Он – абсолютно здоров. Вопрос закрыт?

– Прости, я же не знала… – растеряно извиняется Варвара. – И что, даже ЭКО никак?

Я отрицательно качаю головой, взглядом показав подруге на бутылку. Понимающе кивнув, она быстро наливает шампанское в мой бокал. Вид у нее по-прежнему ошарашенный и всерьез расстроенный.

– А суррогатное материнство? – Варвара ничего не знает о моей болезни, и только поэтому я прощаю ей бестактность, но осадок рассосется еще не скоро.

– Я против, – отрезаю резким тоном. – Опеку над ребенком из дома малютки тоже не рассматриваем.

– Почему? – никак не угомонится Варя. Сделав тяжелый вдох, я залпом выпиваю содержимое фужера. Вытерев губы тыльной стороной ладони, устремляю на подругу тяжелый пронизывающий взгляд, от которого она непроизвольно ежится.

– Потому что ребенок – это не временная игрушка, Варя.

– Что ты такое говоришь… – обескураженно бормочет она, глядя на меня с недоверием. – Ты же не вылезала из приютов и детских больниц, когда…

– Я могу не успеть его воспитать даже до школьного возраста, – не дав ей договорить, напрямик выдаю наболевшее. – А Саша вполне способен иметь собственных детей. Зачем ему чужие?

Узел в груди и удушающая тяжесть резко отпускают. Оказывается, говорить правду не так уж и страшно. Мне впервые за много месяцев становится легко и свободно. Застыв в изумлении, Варя замолкает. Шок на ее лице постепенно сменяется понимаем и сочувствием.

– Надеюсь, ты не будешь об этом болтать? Никто, кроме Кравцова и наших родителей, не в курсе. Хотя еще Виктор знает и Сашкина бывшая… – поморщившись, нехотя вспоминаю омерзительно-красивую прилипалу Майю.

Я не раз говорила Кравцову, что мне на нее плевать, но в последнее время она стала раздражающим фактором в наших отношениях. В свой позапрошлый приезд мама по секрету рассказала, что Майя – очень частый гость в доме четы Кравцовых, а Саша редко, но навещает родителей. Мысль о том, что они могут случайно или не совсем случайно там пересечься, мне, мягко говоря, неприятна. Секрет я конечно же сохранить не смогла и не совсем тактично высказала свое недовольство Саше. А этот сукин сын даже бровью не повел, заявив, что дважды натыкался в своем отчем доме на бывшую жену. «Если тебя что-то напрягает, Лесь, в следующий раз поехали со мной. Никто тебя там не съест.» – выдал он как ни в чем не бывало.

– Ты чем-то больна? – напоминает о себе Варя. Господи, она меня сегодня доконает.

– Я с семи лет больна, Варь, – бесстрастно отвечаю на заданный вопрос. – Сначала с лейкозом боролась, потом с раком яичников. Саша меня, кстати, и оперировал. Сейчас все нормально. Я больше года в ремиссии.

– Какой ужас, – Варвара прижимает пальцы к губам. В глазах потрясение. Я невозмутимо улыбаюсь, погладив ее по плечу.

– Ничего ужасного. Я не умираю, Варь, – оптимистично успокаиваю подругу. – Но могу. В любой момент. Поэтому дети для нас табуированная тема.

– Мне так жаль, – искренне бормочет Варя, бросаясь ко мне с объятиями. – Я такая дура. Всякой ерунды тебе наговорила. Прости меня. Почему ты раньше мне не призналась?

– Жалости твоей не хотела. Да и не только твоей. Саша тоже ничего не знал, пока меня к нему в клинику не доставили.

– Боже, как же он тебя любит. Бедная ты моя, – проникнувшись до слез, всхлипывает Варя.

– Ну, хватит. Не оплакивай меня раньше времени, – мягко высвободившись, встаю с дивана и легкой походкой направляюсь в кухонную зону. – Еще шампанского? – взяв из бара бутылку, с улыбкой разворачиваюсь к Варе. Она согласно кивает, шмыгая носом и смахивая ладонями слезы.

– Напьемся и в клуб? – через силу улыбнувшись, спрашивает Варвара.

– В поселке клуба нет, но можем такси взять, – пожимаю плечами я, возвращаясь на диван.

– Серьёзно? Ты пойдешь? – изумляется Варя.

– А кто мне запретит? – откупоривая бутылку, заговорщически подмигиваю подруге.

– Кстати, забыла самое главное сказать, – загадочно сверкнув глазами, плутовато начинает Варя. – Я в поезде в одном вагоне с Виком ехала. Выглядит потрясно, возмужал, похорошел. О тебе всю дорогу спрашивал, привет передавал, жаловался, что ты его жестко игноришь, на звонки и сообщения не отвечаешь.

– А он что в Питере забыл? – нахмурившись, уточняю я.

– Не знаю, может, на благотворительное мероприятие какое-нибудь приехал. Я не успела спросить. – пожимает плечами Варя. – Но тебя он точно не забыл, – добавляет с хитрой улыбкой. – Роковая ты женщина, Леська. Такие мужики из-за тебя голову теряют.

Я отвожу взгляд в сторону, ощутив резкий укол в сердце. Еще одно болезненное воспоминание сводит на нет весь позитивный настрой.

– Я что-то не то сказала? – недоумевающе интересуется Варя, почувствовав произошедшую во мне перемену.

– Нет, – отрицательно трясу головой, хватаясь за свой бокал. – Все в порядке, Варь, – жадно пью, безуспешно прогоняя возникший перед глазами призрак мужчины, потерявшего не только голову, но и рассудок, и волю к жизни. Я все еще себя не простила и вряд ли когда-то смогу. И хотя мы никогда не говорим с мужем о Вадике, я знаю, что он тоже помнит. И его друзья, с которыми он не общается со дня нашей свадьбы. Как я и предполагала, они восприняли нашу поездку в Мексику, как предательство памяти Вадима, не говоря уже о том, что в его смерти заочно обвинили меня. Саша не стал ничего доказывать и никого переубеждать, а принял ситуацию так, как есть. Понятия не имею, как он держится, учитывая, что с Олегом они работают в одной больнице.

– Ты из-за Вадика напряглась? – с опозданием доходит до Вари. – Лесь, у него с головой была беда. У многих умников с кукушкой проблемы от перенапряга мозговой деятельности. Ты-то тут причем? Я тебе, между прочим, еще после того его фокуса с отравлением говорила: рви сейчас, потом хуже будет, но нет, ты снова благотворительницу включила. А он и рад стараться, присосался, как клещ. Такие люди всегда ищут объект для своих страданий. Не ты, так другая.

– Давай не будем о нем. Ладно? О мертвых или хорошо, или никак, – тихо говорю я. Варя открывает рот, собираясь что-то сказать, но ее перебивает телефонный звонок. Взглянув на экран, она аж подпрыгивает от возбуждения.

– Леська, это Вик, – сообщает, сияя улыбкой. – Что мне ему сказать? Он же явно не мне звонит.

– Ты зачем ему свой номер дала? – укоризненно шикаю на безбашеную подружку. – Совсем спятила?

– Почему это спятила? Такой клевый парень пропадает. Тебе не нужен, так я не прочь с ним замутить. Я девушка свободная, – легкомысленно хохочет Варвара и, вскочив с дивана, подносит телефон к уху.

– Не смей! – кричу я, кинувшись за подругой, но та резво проскальзывает в сторону и отвечает на звонок. Покрутив пальцем у виска, я обреченно падаю в кресло, грозно наблюдая за сумасшедшей подружкой, жизнерадостно гарцующей по гостиной.

– Привет, Вик… Да, добралась. Как раз тебя вспоминаем… Рядом, ага. Не, мужа нет. В командировке.

– Убью, – шиплю я.

– Адрес не дам, а трубку могу, – подбежав ко мне, Варя, сверкая, как начищенный таз, протягивает мне телефон. – Лесь, тут Вик с тобой пообщаться очень хочет, – заявляет нагла бестия. Поджав губы, я отрицательно трясу головой, занимая оборонительную позу. – Блин, ну что ты, как дура, Лесь! – топнув от досады, Варя все-таки отступает. – Прости, Вик, Олеся не в настроении. Если что, мы позже перезвоним, – закончив разговор, она смотрит на меня с упреком. – Вот так значит? – сложив руки на груди, возмущенно бросает Варя. – А о личном счастье подруги подумать? Я, может, влюбилась с первого взгляда, а ты мне ни одного шанса не оставляешь!

– Чушь не неси. Ты его сто раз видела.

– А влюбилась только сейчас! – невозмутимо парирует Варвара. Напилась она, что ли? Совсем башкой не думает, что творит и говорит. – Давай его в клуб с собой возьмем, а? – умоляет Варя. – Ты его в очередной раз пошлешь, а я посочувствую, утешу.

– Тебе надо, ты и зови, – огрызаюсь я. – И пойдете вдвоем. Я вам зачем?

– Как зачем? Он со мной без тебя не пойдет. Чего тут непонятного?

– Не дури, Варь. У него баб всегда валом было и при мне, и до меня, и после. В очереди хочешь стоять? Влюбись в кого-нибудь другого.

– Какая же ты зануда стала, – вздохнув, удрученно заключает Варя. – Ладно, хрен с ним. Шампанское пить будем?

Отказать расстроенной подруге я не смогла. Вторую бутылку мы благополучно уговорили, потом начали третью, и как-то незаметно снова вернулись к разговору о клубе. Варя упорно настаивала на развлекательной программе, и я под воздействием игривого градуса пошла у нее на поводу. Перерыв весь мой гардероб, мы выбрали самые кричаще-откровенные платья, которые я надевала только для совместных романтичных ужинов с мужем и исключительно дома. Вырядившись в вызывающие наряды, нанесли на лица боевой раскрас и в состоянии бурного веселья помчали на такси покорять ночной Питер.

Честно говоря, о Саше я в тот момент совсем не думала. Варя словно заразила меня своей лёгкостью и бесшабашностью, окунув в воспоминания о беспечной студенческой жизни. Мне вдруг стало жутко обидно за прежнюю, совсем юную меня, отказывающую себе в обычных развлечениях. Стыдно признаться, я никогда не бывала в клубах и на дискотеках, а вечеринки вошли в мою жизнь вместе с появлением Страйка, но там я была не на своем месте, не могла быть собой, а все время пыталась играть роль забавной чудачки, шокирующей его своим нестандартным поведением. Мне казалось, что только так я смогу удержать внимание нарциссического бабника. Я и сейчас периодически устраиваю ему встряску, как только начинаю чувствовать, что он заскучал. Семейная жизнь – не круглосуточный праздник. После медового месяца неизбежно наступают притирка, быт и рутина, и чтобы огонь не потух, дрова в топку приходится подкидывать обоим. Мы – не исключение. Вот только старается каждый из нас по-своему. Я обеспечиваю мозговой штурм, а Саша заботится о моем душевном равновесии и физическом здоровье. Иногда он сильно перегибает с гиперопекой, доводя ее до абсурда, и тогда я начинаю «чудить», о чем потом дико сожалею. В последний раз я психанула, когда он посреди ночи потащил меня в клинику на осмотр. Ему, видите ли, показалось, что я как-то не так дышу и вяло реагирую на раздражители. Ну я и показала бурную раздражительную активность, закатив истерику прямо в процедурном кабинете. Всю дорогу, пока ехали, копила-копила, и как вырвалось-вырвалось, да еще при толпе свидетелей. Неделю потом не разговаривали.

Варька просит таксиста отвезти нас в самый популярный клуб, и он охотно соглашается, намекая, что не прочь составить нам компанию. Кое-как избавившись от прилипчивого водителя, сраженного нашей нереальной красотой, мы быстро и без проблем проходим фейс-контроль, сразив заодно и строгих секьюрити, и оказываемся в самом центре ночной жизни, где царит безудержное веселье и сумасшедший драйв, заряжающие похлеще любого допинга. Уши закладывает от оглушительных электронных битов, кислотный свет бьет по глазам. Ярко, громко, шумно, многолюдно, но в этом есть что-то зажигательное, будоражащее.

На танцполе не протолкнуться. Я заворожённо смотрю на веселящуюся толпу, ритмично двигающуюся в дымовой завесе, подсвеченной разноцветными прожекторами и лазерными лучами. Варя тащит меня в сторону бара за дозой «горячительного», но мне и так слишком много алкоголя и бьющей через край энергии, которую просто необходимо выплеснуть. Здесь и сейчас. Я остаюсь на танцполе, вливаясь в круг хаотично извивающихся тел. Моя хореографическая подготовка несколько отличается от демонстрируемой посетителями, но танцевать я люблю и умею, поэтому мне не требуется особых усилий, чтобы подстроиться. Царящая в клубе атмосфера делает все за меня.

В голове гремит музыка, перед глазами плывет туман, и я без остатка отдаюсь танцу, забив на то, как выгляжу со стороны. Мне в кайф, я в полном отрыве. В топку зажимы и комплексы. Здесь нет никого, кто мог бы меня осудить. Все на одной волне, ощущение свободы пьянит, заставляя себя чувствовать легкой, парящей, гибкой и сексуальной. Мелькающие передо мной лица с безумной скоростью сменяют друг друга. Молодые парни, статусные мужчины, яркие раскрепощённые девчонки и холеные тусовщицы в откровенных нарядах – я танцую со всеми, смеюсь и ускользаю, если чужое внимание становится чересчур навязчивым.

Боже, мне сто лет не было так хорошо. Я ни о чем не думаю, ничего не боюсь, во мне кипит безумный драйв, пол под ногами раскачивается, ультрафиолетовый туман придает всему происходящему оттенок нереальности. Я тону в этих неоновых огнях и скачущих лазерных лучах, растворяюсь в оглушительных ритмах, двигаясь в такт музыке, и, судя по растущему количеству горящих мужских взглядов, у меня неплохо получается.

В какой-то момент появляется Варька с двумя коктейлями, ревностно растолкав толпу потенциальных кавалеров.

– Леська, ты просто огнище. Нам надо чаще выбираться вместе, – кричит она мне в ухо. – Все мужики будут наши.

– Спасибо. У меня уже есть, – хохочу я в ответ, посасывая через трубочку освещающий напиток. В горле пересохло от активных движений, и коктейль улетает буквально за секунды. Градус веселья подскакивает еще выше, и теперь мы отрываемся с Варькой вдвоём, устроив настоящее танцевально-эротическое шоу для разгорячённой мужской публики. Особо смелые или пьяные идут в атаку, распуская руки, за что подвергаются жёсткому отпору. От особо наглых приходится сбегать, меняя дислокацию.

Во время короткой передышки мы делаем забег к барной стойке. Забираемся на высокие стулья и напропалую флиртуем с барменом, и как итог нас обслуживают вне очереди. Недовольные змеи гневно шипят и возмущаются, пока я заказываю минералку, а Варя – очередной алкогольный фреш. Она без умолку болтает, но из-за громкой музыки я слышу ее через слово. Рассеянно киваю в ответ, делая вид, что принимаю участие в разговоре, ноги снова рвутся в пляс, и я уже собираюсь вернуться на танцпол, когда взгляд внезапно вылавливает из пестрой толпы до боли знакомое лицо. Поперхнувшись водой, гневно смотрю на притихшую Варьку, которая конечно же поняла, в чем дело.

– Ну, прости. Не удержалась, – с хитрой улыбкой разводит она руками. Я показываю ей кулак и, повернув голову, лучезарно улыбаюсь добравшемуся до нас Виктору.

– Какая неожиданная встреча! – с сарказмом приветствую бывшего парня.

– Ожиданная, – нагло ухмыляется он, усаживаясь на стул справа от меня. – Рад тебя видеть, Алесия, – Вик снова коверкает мое имя, отлично зная, как меня это бесит. – Ты все цветешь. Новая прическа тебе очень к лицу. Я поражен в самое сердце, – завалив меня комплиментами, он заказывает себе текилу.

– Ты тоже неплохо сохранился, – скупо отвечаю я, глядя, как Мартен пьет. Красиво и уверенно, словно прямо сейчас позирует на камеру.

Сколько мы с ним не пересекались? Около двух лет? Не общались чуть меньше, но все равно в моем понимании это целая вечность. Варька не соврала, он изменился в лучшую сторону, хотя и раньше выглядел, как ходячая эротическая фантазия многих женщин. Стал шире в плечах, отрастил брутальную щетину и обзавелся выражением скучающей пресыщенности на породистом лице. По-прежнему не женат и все так же греховно красив, но внутри ничего не екает и не откликается на его пронизывающий глубокий взгляд, буквально пожирающий меня живьем. Эх, Варька-Варька. Неужели не понимает, что ей с ним ничего не светит? Не ее калибр, да и не мой, честно говоря. Я зацепила его тем, что стала первой девушкой, которая ушла от него сама, да еще как ушла…

– Я скучал по тебе, – в лоб говорит он, решив не тратить время на прелюдии. – Звонил, писал где только мог. Ты бы хоть попрощалась, – ну вот, уже и упреки пошли в ход.

– Мы сто раз прощались, Вик, – сухо напоминаю я, взяв свой стакан так, чтобы он не мог не заметить мое обручальное кольцо. – Задолго до моей свадьбы, – поясняю, дождавшись, когда он обратит на него внимание.

– Ревнивый муж не разрешает общаться с другими мужчинами? – прищурившись, Виктор приходит к логичному выводу и не ошибается. Это действительно так. Во время медового месяца Кравцов в категоричной манере дал понять, что контакты с французом необходимо прекратить, и не успокоился, пока я не поставила Виктора в блок. Везде.

– У моего мужа нет причин ревновать, – невозмутимо заявлю я. И ни капли не вру.

– Олеся – идеальная жена, – встревает Варька, соскочив со своего насеста и вклиниваясь между нами. – Ты бы знал, чего мне стоило ее сюда вытащить. Пришлось напоить. Впервые, между прочим.

– Пока муж в командировке, даже самые идеальные жены рвутся на волю. Да, Алесия? – насмешливо подмигивает мне Вик.

– Олеся, – поправляю я.

– Со мной ты по клубам не ходила, – зачем-то припоминает он, как будто когда-то приглашал.

– А я с удовольствием, – снова встревает Варя, наконец-то заслужив оценивающий взгляд Мартена. Тщательно рассмотрев кандидатку на согрев постели, он снисходит до ленивой улыбки.

– Надолго в Питере? – уточняет с недвусмысленным подтекстом, смещая фокус внимания на более доступный вариант. Я облегченно выдыхаю.

– Неделя точно у меня в запасе есть. С радостью пройдусь с тобой по всем злачным местам, – жизнерадостно сообщает Варвара, млея от счастья и едва не выпрыгивая из трусов. Дурочка. А потом будет ныть: мужики козлы, пользуются и бросают.

– Да я по работе приехал, – без энтузиазма отзывается Вик. – Но пара вечеров свободных выкрою. Номер твой есть. Наберу.

– Супер, буду ждать, – Варька светится, как елочная гирлянда, а меня так и подмывает влепить ей отрезвляющего дружеского подзатыльника. Останавливает только то, что Варя сама активно и усердно напрашивается на разбитое сердце. Отговаривать ее и вразумлять – себе дороже, напрасная трата времени и нервов. Неблагодарная причем. Еще решит, что я ревную, что само собой не имеет под собой никаких оснований.

– Олеся, ты к нам не присоединишься? – Вик выстреливает в мою сторону вопрошающим взглядом.

– Я – пас, – категорично отказываюсь от предложения. – Ладно, вы общайтесь, а я пойду еще потанцую, – плавно соскользнув со стула, убегаю на танцпол в надежде, что у них хватит мозгов не последовать за мной.

Нырнув в самую гущу безудержного веселья, снова выпадаю из реальности. Лицо пылает в свете софитов, в спертом воздухе циркулирует специфический запах женских духов, пота и табака, музыка грохочет где-то внутри, заставляя двигаться в такт ритму. Тормоза отказывают, усталость исчезает, я пьяна, возбуждена, счастлива и готова танцевать до упаду. Если бы не периодически прилипающие местные «мачо», восторгу бы моему не было предела, но я воспринимаю навязчивый «съём», как сопутствующий фактор, и особо не парюсь. Женщина умеет исчезать красиво и незаметно, когда кавалер проявляет излишнюю настойчивость. Затеряться в толпе – вообще не проблема. «Сделав ноги» от очередного ухажёра, я располагаюсь напротив стойки ди-джея, где танцуют в основном девушки. Мелодия меняется на более плавную и спокойную. Закрыв глаза, я позволяю себе расслабиться, с головой нырнув в чувственный танец, но мой личный релакс не длится долго. Чьи-то наглые руки плавным движением ложатся на мою талию, лениво скользят по бокам и бедрам и, не дав опомниться, властно тянут назад, вплотную прижимая к горячему крепкому и стопроцентно-мужскому телу. Возмущенно рыкнув, я резко отстраняюсь, пытаясь вырваться из стальной хватки, но силы оказываются не равны. Незнакомец без труда блокирует все мои невнятные дерганья, крепче припечатывая к себе. Не на шутку испугавшись, я со всей дури наступаю ему на ногу. Жаль, что туфли не на шпильке, иначе бы он не засмеялся мне на ухо низким хрипловатым смехом, от звука которого все волоски на моем теле встают дыбом, а по коже разбегается табун мурашек. Этот смех я узнаю из тысячи.

– Страйк, – выдыхаю я, чувствуя такое облегчение, что мышцы на мгновенье превращаются в кисель. Откуда, черт возьми, здесь взялся мой муж? Опять Варька? Нет. Вряд ли.

– Тебя опасно оставлять одну, Веснушка, – положив подбородок мне на плечо, Кравцов мягко прихватывает мою мочку зубами. Его ладони тем временем разнузданно и без стеснения скользят по моему телу, вызывая лавину неконтролируемой похоти.

– А ты не оставляй, – бормочу я, призывно извиваясь, периодически задевая задницей его пах, где все так твердо и внушительно, что у меня полностью сносит крышу. Мозг сдается, отказываясь функционировать, эмоции зашкаливают, сосредоточившись на одной конкретной цели. Хочу его до безумия. Без подготовки, нежностей и прочей лабуды. Жёстко и грубо. По-настоящему. Как раньше, когда он не был одержим мыслью, что меня надо беречь и лелеять.

– А если бы это был не я? – мужские пальцы нагло забираются под подол короткого платья, оглаживая внутреннюю часть бедра. Вторая рука возбуждающе сжимает грудь, потирая через ткань чувствительный сосок.

– Но это ты, – бормочу я. Пульс зашкаливает, от возбуждения дрожат колени, в голове сплошной разврат.

– Кто-то сильно завелся. Да, малыш? – хрипловатый шепот Страйка, его горячее дыхание и родной аромат парфюма и табака превращают меня в голодную нимфоманку, готовую отдаться ему прямо на танцполе. Резко развернувшись, я хватаюсь руками за сильные плечи и не очень грациозно запрыгиваю на него, обвивая мускулистые бедра ногами.

– Очень сильно, – выдыхаю ему в губы за секунду до безумного поцелуя, в который вкладываю всю свою страсть и неутоленное желание. Он отвечает с задержкой, не ожидав от меня такого напора, но быстро втягивается, пожирая мои губы с не меньшим голодом. Язык мужа творит с моим абсолютное непотребство, заставляя жалобно скулить и инстинктивно тереться промежностью о его вздувшуюся ширинку.

– Ты напилась, – низко и с толикой удивления смеется он, отрываясь от моего рта. – Какая плохая девочка. Тебе не стыдно, малыш? – на хищном лице Кравцова читается высшая степень возбуждения, глаза черные от похоти, губы блестят. Я вечность его таким первобытно-диким не видела. Соскучилась – жуть.

– Я сегодня очень бесстыжая, – шепчу, многообещающе улыбаясь. – Пользуйся моментом, Страйк.

– С кем ты здесь? – требовательным тоном интересуется муж, развратно сжимая мою задницу.

– С Варей, – бормочу я, до глубины души возмущенная тем, что он вдруг съехал с темы. А так все хорошо начиналось. Я же не спрашиваю, как он тут оказался, хотя должен быть совсем в другом месте, как, вообще, меня нашел. – Ты на машине? – уточняю с надеждой на страстный секс на заднем сиденье.

– На машине, – Саша понимающе ухмыляется, снова целуя меня до потери сознания. Какой же он умопомрачительно горячий, хоть трусы выжимай, а мы какого-то черта до сих пор стоим в центре танцпола у всех на виду, время впустую теряем. Пусть не совсем впустую, целоваться с ним чистый кайф, но хотелось бы большего, и пусть все это большее поскорее окажется во мне.

– Укради меня, Страйк, – умоляю я, зарываясь пальцами в тёмные волосы. – И жестко надругайся, – добавляю с хриплым смешком. Дрожь предвкушения стягивает низ живота, румянец заливает щеки, а сердце грохочет так, что я слышу его лихорадочный стук даже сквозь сотрясающую стены музыку.

– Как скажешь, малыш, – коварно улыбается взъерошенный Кравцов, глядя на меня с голодным оскалом приготовившегося к прыжку хищника. Да, черт возьми. Жертва внутри меня трепещет от нетерпения. Его взгляд ненадолго ускользает мне за спину, выискивая самый короткий путь для побега, и вдруг что-то неуловимо меняется. Улыбка резко исчезает с идеально вылепленных губ. Застыв, Кравцов снова смотрит мне в глаза, и я явственно ощущаю холодок, внезапно повисший между нами. Напряжение остро читается по сжатой линии челюсти, в потемневшем остывшем взгляде, в пальцах, до боли впивающихся в мое тело.

– Что случилось? – растеряно пищу я, поежившись от сковавшей внутренности тревоги. Криво усмехнувшись, Саша отрывает меня от себя и, несмотря на свирепый вид, осторожно ставит на ноги. Обернувшись через плечо, я едва не вою от беспомощной злости. В метре от нас танцуют Варька с Виком, старательно избегая смотреть в нашу сторону. Черт, я в эту минуту готова убить обоих и уже собираюсь воплотить кровожадный план в реальность, ринувшись к парочке обломщиков.

– Успокойся, – Саша резко хватает меня за руку, разворачивая к себе, и с пугающей дотошностью всматривается в мое лицо, словно выискивая на нем следы преступления.

– Это Варька. Она его позвала. Клянусь, Саш, я тут ни при чем. Мы перекинулись парой фраз и все, – повиснув на муже, торопливо оправдываюсь я.

– Успокойся, Лесь, – повторяет он чуть спокойнее, видимо успев взять себя в руки. – Иди к машине, а я поздороваюсь, – Саша сует мне ключи в ладонь и отправляет в противоположную сторону. Шестое чувство подсказывает, что для спора и упрямства сейчас не лучшее время. Я позорно спасаюсь бегством, проклиная себя за дурость и запоздало посыпая голову пеплом.

И дернул меня черт попереться в этот проклятый клуб! Какого хрена я повелась на Варькины уговоры? Сидела бы дома, как примерная жена, но нет, на подвиги потянуло, шальной бесшабашной свободы захотелось. Получила? Оторвалась? Нравится результат?

Отыскав автомобиль Кравцова, я щелкаю сигнализацией и забираюсь внутрь, отрешенно уставившись перед собой. В салоне пахнет его туалетной водой, цитрусовым освежителем и кожей. Открыв бардачок, вытаскиваю оттуда сигареты и, опустив стекло, нервно закуриваю. Он обычно успокаивается под воздействием никотина. Может, и мне поможет. Но ни фига не помогает. Поперхнувшись, закашливаюсь, горло печет, глаза слезятся. Идиотка.

Выбросив сигарету, смотрю на часы, прикидывая сколько прошло времени с того момента, как я ушла из клуба. Немного, но вполне достаточно для того, чтобы просто поздороваться. Подрываюсь в поисках своего мобильника и беспомощно стону, вспомнив, что сумку с айфоном оставила у Варьки, когда пошла танцевать. В голове хаотично скачут мысли, руки трясутся от волнения, весь хмель испарился, словно его и не было. Я судорожно отсчитываю медленно тянущиеся минуты, нетерпеливо кусая губы.

Где он, чёрт возьми? О чем можно так долго разговаривать? Я же сказала, что Вик не со мной! Неужели так трудно просто поверить мне на слово, не устраивая никому не нужных сцен?

Саша появляется спустя полчаса, показавшихся мне бесконечной мучительной пыткой. Встрепенувшись, я с опаской сморю, как он садится на водительское сиденье, бросает мне на колени мою сумку, затем спокойно заводит автомобиль и плавно трогается, выезжая с парковки.

– Ты долго, – тихо бормочу я, с бешено бьющимся сердцем разглядывая расслабленный профиль мужа.

– Тебе показалось, Лесь, – невозмутимо отвечает Саша и даже выжимает из себя скупую улыбку, сосредоточив все свое внимание на дороге.

– Ты очень злишься? – не увиливая, в лоб спрашиваю я, не в силах держать в себе мучительную неопределённость.

– А ты сама как думаешь? – нахмурившись, он крепче сжимает руль, давая понять, что дома меня ждет грандиозная взбучка, но совсем не та, на которую я рассчитывала.

– Я ничего плохого не сделала, – по-детски выражаю свое несогласие с завуалированным упреком. – Варька приехала в гости, мы немного выпили и спонтанно решили сходить в клуб…

– Я в курсе, как это бывает. Можешь не объяснять, – цедит он сквозь сжатые зубы.

– Тогда почему бесишься? Про Виктора я тебе все сказала. Варя с ним в одном поезде ехала и вбила себе в голову, что у них может что-то сложиться. Я изначально была против, и…

– Проблема же не в этом, Лесь, – устало возражает муж, потирая пальцем переносицу.

– А в чем? – растеряно бормочу я.

– Ты должна была позвонить.

– Должна? – устав оправдываться, бросаюсь в другую крайность, начиная закипать. – А ты не должен был сообщить, что возвращаешься раньше?

– Это другое, Олесь.

– Конечно, это другое. Только тебе можно ходить по корпоративам и фуршетам, задерживаться хрен знает где после смены, неделями проводить в командировках, где вокруг тебя постоянно вьётся куча баб. А я должна сидеть дома, смиренно ожидая твоего появления, и молчать в тряпочку. Так получается? – на одном дыхании выдаю свою гневную тираду.

– Ты не умеешь молчать в тряпочку, малыш, – насмешливо ухмыляется Кравцов. Вот козел, еще и издевается. – Да и со смирением у нас в семье как-то не сложилось.

– Как ты вообще узнал, где меня искать, Саш? Программу шпион установил на мой мобильник? – прищурившись, сверлю его негодующим взглядом, а эта наглая скотина даже бровью не ведет.

– Я сделал это для твоего же блага, – бессовестно признает он.

– Да неужели? И почему же? – взрываюсь я.

– Потому что ты безответственная, Лесь, – выдает муж, повергнув меня в глубокий шок. Я безответственная? Я? Да чтоб у него язык отсох. – Если тебя не контролировать, ты и про таблетки, и про диету забудешь. Стоило мне уехать, как ты полбара с шлюховатой подружкой выжрала и полуголая в клуб поскакала задницей трясти. Алкоголь под строгим запретом, или ты не в курсе? Хоть иногда думай о чем-нибудь, кроме своих прихотей.

– Да пошел ты со своими запретами, диетами и таблетками, – ощетинившись, яростно шиплю я. – Устроил из нашего дома лазарет и доволен, а я жить хочу, Саш. Нормально жить. Как все.

– Как все – это то, что ты сегодня продемонстрировала? – жестким тоном уточняет Кравцов. Господи, как же он меня бесит своей упертой непрошибаемостью. – В тебе вдруг клубная тусовщица проснулась? Решила наверстать упущенное?

– Как все – это без круглосуточного наблюдения лечащего врача, – отвечаю на первоначальный вопрос. – Я – твоя жена, Кравцов. Жена, а не пациентка. Прекрати меня лечить и воспитывать. Жила я как-то до тебя и сейчас справлюсь.

– Вот именно, что «как-то», – цепляется он к словам, выдергивая удобный ему подтекст.

– Меня от этого уже тошнит, Саш. Честно, – потерев пульсирующие виски, я сбавляю тон. – Ты ни на минуту не даешь мне забыть о моей чёртовой болезни.

– Это не так, Лесь, – тоже немного усмирив гонор, возражает Кравцов. – Что плохого в том, что я забочусь о тебе?

– Я способна сама позаботиться о себе.

– А я тогда тебе зачем нужен? – раздражается он, бросив на меня недоумевающий взгляд.

– Чтобы любить, Саш, – тихо признаюсь я, накрывая его ладонь своей. – Это все, что мне от тебя нужно.

– Тебе мало любви? – судорожно втянув воздух, хрипло спрашивает Кравцов. – Ты поэтому в клуб потащилась? За любовью? – он снова без причины свирепеет, придумав себе очередной бред.

– Если ты продолжишь, мы поссоримся, – предупреждаю своего разбушевавшегося ревнивого мужа. – Не говори того, о чем потом пожалеешь, а ты пожалеешь, но никогда в этом не признаешься. У тебя на все проблемы только одна точка зрения – твоя, а моя никогда не учитывается.

– Да я, бл*ь, из кожи вон лезу, чтобы ты была довольна, здорова, счастлива и ни в чем не нуждалась, а ты вечно ходишь с кислой физиономией, находя повод придраться, – Кравцова по-прежнему несет, и в обычной ситуации я бы промолчала, но не сейчас.

– А я прошу тебя лезть из кожи вон? Ты меня вообще спросил, чего я хочу? Хоть раз? Нет, зачем. Ты же у нас гений, всем руководишь, всех строишь, графики и распорядки рисуешь, а я, может, так не хочу? Ты меня душишь, Кравцов. Подавляешь. Неужели ты сам не видишь, что я постепенно превращаюсь в твою мать? Еще год, другой и ты баб, как твой папочка, пачками трахать начнешь, а я…

– Х*йню не неси! – грубо рявкает Саша, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Хрен он меня заткнет. Не на ту напал.

– Давай, ори и мата побольше, чтобы дошло быстрее. Я же слабоумная и безответственная, иначе не пойму. Ничего не напоминает, Кравцов?

– Достала! Все нервы, сука, вымотала, – ударив ладонями по рулю, рычит он и резко замолкает.

Надолго.

До дома мы доезжаем в гробовой тишине, но меня повисшая тишина совершенно не напрягает. Я даже в какой-то мере чувствую удовлетворение, в глубине души понимая, что это неправильно и отчасти несправедливо, но пересилить себя не могу. Пытаюсь и ничего не выходит. Сегодняшний день внезапно высветил проблемы, на которые я упорно закрывала глаза, а сейчас словно спала пелена, и идеальный выстроенный мирок дал первую трещину, которая впоследствии может разрушить все. Это случится, если Саша не научится слышать кого-то, кроме самого себя. Как бы сильно я его не любила, Ирину Владимировну номер два ему из меня не вылепить.

Когда мы оказываемся в квартире, Саша не спешит включить свет. Бросив ключи на обувницу, он вдруг обнимает меня, крепко прижимая к себе. Мою щеку обжигает горячее дыхание, теплые ладони жадно скользят по спине. – Прости, малыш, я погорячился, – шепчет он, наклоняясь к моим губам. – Такого больше не повторится. Я обещаю, Лесь.

– За что ты извиняешься? – дрогнувшим голосом спрашиваю я, пытаясь разглядеть в темноте его глаза.

– За то, что накричал, вышел из себя. – обхватив мой подбородок пальцами, он целует меня в губы. Умопомрачительно, страстно, безрассудно. Именно так, как мне это было нужно час назад, когда была расслаблена и свободна, а сейчас… сейчас момент упущен, но я не могу и не хочу его отталкивать. И пусть он совершенно не понял, что стало причиной нашего спора, я все равно отчаянно сильно нуждаюсь в нем. Нуждаюсь так, что одна мысль о том, что он может разлюбить или устать от меня, наполняет диким всепоглощающим ужасом.

Когда же это произошло? И как я позволила боязни рецидива болезни уступить удушающему страху потерять мужа? Как я позволила случиться тому, что весь мой мир сосредоточился вокруг одного единственного человека? А как же я? Как же мои мечты и планы? Что я делаю, черт возьми? Зачем? Разве так мы должны жить? Разве вот эта новая история про нас?

Пока миллионы вопросов кружатся в моей голове, Саша торопливо и с каким-то остервенением стаскивает с меня платье, потом белье. Подхватывает на руки и несет в спальню. Через мгновенье его горячее тело нетерпеливо прижимается к моему, распластывая под собой, губы с голодным грудным рыком впиваются в мои, причиняя легкую боль. Он проникает в меня без прелюдии, сразу начиная двигаться резко и глубоко, глухо стонет и дрожит от несдерживаемого удовольствия. Его огромное мускулистое тело содрогается под моими застывшими на его плечах ладонями, а я мысленно благодарю бога за то, что в комнате темно и Саша не может видеть выражение моего лица. Иначе он бы сделал ложные выводы и снова вернулся к привычному осторожно-бережливому сексу.

Закрыв глаза, я стараюсь удержать набежавшие слезы, потому что не чувствую ничего, кроме сжигающей изнутри пустоты и тянущей боли там, где он жестко вонзается в мое тело. Час назад… Всего час назад я умоляла его об этом. Час назад я отдалась бы ему с бешенной страстью и дрожала бы от удовольствия в умелых сильных руках, а сейчас умираю от ощущения грядущей катастрофы, фальшиво постанывая и впервые в жизни имитируя оргазм.

Глава 10

Октябрь 2019

Кравцов

– Ты приедешь, Саш. И это не обсуждается! Отец снял целый ресторан. Будет около сотни гостей. Не поступай так с нами.

– Мам, в сотне гостей никто не заметит моего отсутствия. Я приеду поздравить его на неделю позже, – услышав шорох, осекаюсь, оглядываясь через плечо. В проеме спальни я замечаю Веснушку, нерешительно топчущуюся на месте. Опускаю взгляд на ее голые ступни и выразительно вскидываю бровь. Что за дурацкая привычка ходить по дому босиком?

– Завтракать будешь? – одними губами спрашивает она. Я коротко киваю и, отвернувшись, продолжаю разговор с матерью.

– У нас с Олесей другие планы. Мы собирались поехать в Сочи. Я с трудом освободил время…

– Перенеси поездку, – требует мама. Удивительно, как резко у нее появляется характер, когда дело касается меня.

– Не могу. Если есть желание, присоединяйтесь к нам. Отметим папин юбилей там. Олеся будет рада.

– Ты сам-то себе веришь? Рада она будет, – небрежно фыркает мать. – За все время вашего брака твоя Олеся ни разу не соизволила у нас появиться. Что ей мешает приехать в Москву вместе с тобой?

– Ты забыла, что наговорила моей жене в больнице? – мрачно напоминаю я, теряя терпение. – Тебя за язык никто не тянул и вмешиваться не просил. Пожинай плоды своих ошибок.

– Смотрите-ка какая гордая птица. Обиделась она. А что я не имела права как мать высказать свою позицию? Ты мой сын, и я хочу тебе только добра. Я и сейчас считаю, что ты совершил глупость. Что она может тебе дать, кроме проблем? Сидит на твоей шее, мается от безделья, еще и нос от нас воротит. А мы с отцом внуков хотим еще понянчить. Ты у нас один, Саш, – всхлипывает мама, пытаясь давить на жалость. – И мы не о таком будущем для тебя мечтали.

– Я сейчас брошу трубку, – жёстким тоном предупреждаю я.

– Ладно, не злись. Это эмоции. – быстро извиняется она. – Мы так надеялись собраться все вместе. Даже Матвеевых пригласили. Они, кстати, согласились.

– Мам… – прикосновение ладони к моему плечу не дает закончить фразу. Вздрогнув от неожиданности, я резко разворачиваюсь и натыкаюсь на нечитаемый взгляд Олеси. Она никуда не ушла и все это время была здесь. Черт. Мягко улыбнувшись, Веснушка забирает у меня телефон и подносит к уху.

– Здравствуйте, Ирина Владимировна. Это Олеся. Мы приедем, – решительно произносит она и сбрасывает вызов. Я растеряно смотрю в непроницаемое лицо, в голове полный сумбур. Веснушка согласилась? Зачем?

– Ты все слышала? – хрипло спрашиваю я, смущенно потирая лицо.

– Все в порядке, Саш, – кивнув, спокойно отвечает Олеся. – Твоя мама права. Нам нужно поехать, и передай ей, пожалуйста, что я давно на нее не злюсь, – сказав это, она медленно выходит из спальни, оставив меня наедине с разрозненными мыслями и горьким привкусом чувства вины.

За завтраком Олеся усиленно делает вид, что ничего не случилось, улыбается, шутит, интересуется моими делами, но за всей этой показной веселостью ощущается тщательно скрываемая нервозность. Она постоянно отводит глаза и почти не ест, чрезмерно активно хлопоча вокруг меня.

– Если не хочешь, мы никуда не поедем, Лесь, – мягко говорю я, наблюдая за тем, как она вяло ковыряется вилкой в своей тарелке. Омлет на этот раз не подгорел, но она забыла добавить соль, и сливки в кофе снова свернулись. Я благоразумно помалкиваю, чтобы лишний раз ее не расстраивать. В последнее время Олеся сама не своя, напряженная, дерганная, плохо спит по ночам. Плановое обследование мы проходили месяц назад, и результаты не выявили ничего критичного, но ее однозначно что-то мучает, и мне ужасно не нравится бледный цвет ее лица и лихорадочно горящий взгляд.

– Сочи никуда не денется. Полетим туда в другой раз, – рассеянно отзывается она, не поднимая взгляд от размазанного по тарелке омлета.

– Ты уже выпила таблетки? – не удержавшись, все-таки задаю вопрос, который наверняка вызовет у нее всплеск раздражения.

– Да, я принимаю лекарства по таймеру, – неожиданно без всякого раздражения отчитывается Веснушка. – Со мной все в порядке, Саш. Проблемы со сном никак не связаны с моим здоровьем. Нервная система шалит. Осеннее обострение, – отшучивается она.

– Чем займёмся сегодня? – я резко меняю тему. – Хочешь, в кино сходим? Новый фильм как раз вышел.

– А если тебя вызовут во время сеанса?

– Не вызовут, – заверяю я, с трудом проглотив безвкусную массу. – Выходной по графику. Тем более экстренных больных у меня сейчас нет.

– Рада слышать, – вежливо произносит Леся. – Я бы осталась дома, если ты не против. Кино можно и здесь посмотреть.

– Хорошо, как скажешь, – пожав плечами, согласно киваю я. – Закажем что-нибудь в ресторане на вечер?

– Да, отличная идея, – поддерживает она бесцветным тоном.

– И почему мне кажется, что ты лукавишь? – прищурившись, я откидываюсь назад, скользнув взглядом по застывшей в напряженной позе жене.

– Я? – она удивленно вскидывает брови, вопросительно уставившись на меня. – С чего ты взял?

– Я же вижу, что ты хочешь мне что-то сказать, – ободряюще улыбаюсь. – Выкладывай, Лесь.

Она какое-то время колеблется, собираясь с силами или подбирая слова для озвучивания очередной бредовой идеи. Две недели назад Олеся на полном серьезе заявила мне, что хочет записаться на курсы в аэроклуб, исполнить, так сказать, давнюю мечту о прыжке с парашютом. Я привел ей десяток доводов, почему подобный вид спорта ей категорически не подходит, но она все равно обиделась и несколько дней играла в молчанку.

– Я собираюсь снова заняться благотворительностью, – в обращенном на меня взгляде горит неколебимая решительность и вызов, с которым, как подсказывает мое чутье, справиться будет очень и очень сложно. – Я подала анкету и уже прошла собеседование, – спешно добавляет Олеся, дав понять, что возражения бессмысленны. – Меня берут куратором.

– Что за фонд, если не секрет? – мрачно уточняю я.

– Питерский филиал «Содействия». – иного ответа я и не ожидал. Вот, значит, почему моя жена ночами не спит, пока я голову ломаю, что с ней происходит.

– Не расскажешь, кто проводил собеседование? – спрашиваю с деланной небрежностью, пытливо рассматривая заострившиеся черты ее лица.

– Не тот, на кого ты подумал, – бросив вилку, она резко встает и начинает суетливо убирать посуду. Поймав жену за руку, рывком усаживаю ее на пустой стул рядом с собой.

– Зачем ты это делаешь, Лесь? – глядя в округлившиеся глаза, требую ответа на конкретный вопрос.

– Я хочу помогать людям, – четко отвечает она, выдёргивая запястье из моих пальцев.

– В моем отделении всегда требуется помощь волонтеров. Почему ты не обратилась ко мне?

– Ты всерьез думаешь, что ухаживать за онкобольными для меня будет легче, чем заниматься курированием в фонде? – яростно вспыхивает Олеся. – Или ты банально боишься утратить надо мной контроль?

– Ты снова делаешь из меня какого-то тирана, – холодно констатирую я. – Сколько можно, Лесь?

– Я миллион раз просила тебя выключить режим гиперопеки, но ты не слышишь, – парирует она. – Пойми, наконец, ты не сможешь оградить меня от всех опасностей.

– Это разговор слепого с глухонемым. Ты уже все решила. Я не буду спорить. – тяжело вздохнув, я развожу руками. – Слова больше не скажу. Делай, как хочешь, – раздраженно встаю из-за стола и подхожу к окну.

В стекла барабанит дождь, сбегая ручейками вниз. Серое небо и облысевший сад производят удручающее тоскливое впечатление. Я не слышу, а скорее чувствую, как Олеся приближается ко мне со спины. Обняв обеими руками, осторожно кладёт подбородок на мое плечо и тихонько вздыхает.

– Прости, Саш. Я знаю, как со мной нелегко, – виновато шепчет Олеся. – Я выношу тебе мозг, все время на что-то жалуюсь и дерьмово справляюсь с обязанностями жены.

– Я привык, – ухмыляюсь с ноткой грустной иронии.

– Нет, ты просто терпишь. Саш, я не хочу, чтобы ты со мной нянчился. Я чувствую себя обузой.

– Я устал доказывать обратное, Лесь. Мы словно ходим по кругу и никак не можем найти правильную тропу.

– Я не обижусь, если ты сегодня уедешь в город. Пообщаешься с друзьями, развеешься. Тебе это нужно.

– Мне нужна ты, Веснушка, – оспариваю я и ничуть не лукавлю.

– Не сейчас, – ее ладонь забирается под мою футболку, рассеянно поглаживая мышцы пресса. – Нам нужно дать друг другу больше пространства.

– Ты серьезно? – накрыв ее руку своей, недоверчиво спрашиваю я.

– Знаешь, тогда в клубе… я почувствовала себя такой… живой, свободной… и счастливой. По-настоящему счастливой.

– Я заметил, – хмуро выдыхаю сквозь рефлекторно стиснувшиеся зубы.

– Ты все замечаешь, – она качает головой, оставляя на моем плече мягкий поцелуй. – Ты знаешь меня, как никто другой. Иногда это пугает, Саш.

Я понимаю, что она имеет в виду, и не вижу смысла что-либо отвечать. Пару минут мы в полнейшей тишине слушаем шум дождя, согреваясь теплом друг друга и наслаждаясь редким мгновением уютного спокойствия.

– Когда у тебя первый рабочий день? – я первым нарушаю молчание.

– Должен был быть сегодня, но я договорилась на завтра, – после непродолжительной паузы отвечает Олеся.

Даже так… Решила поставить меня перед фактом, ещё и одолжение сделала, пожертвовав целый день. Щедро, однако.

– Сейчас восемь утра. Ещё не поздно, – взлохматив волосы, я говорю совсем не то, что хочу на самом деле. – Поезжай, Олесь. А фильм посмотрим вечером.

– Шутишь? – искренне удивляется Леся. Развернувшись, встречаю ее потрясённый взгляд и спокойно улыбаюсь.

– Нет, не шучу, малыш, – подтверждаю я.

– Спасибо! Ты самый лучший, – обрадованно щебечет Олеся, спешно клюнув меня в щеку. – Ты точно не обидишься? – ее глаза ярко сияют, щеки горят румянцем, мимика оживает. Передо мной снова та светящаяся изнутри девушка, в которую я когда-то влюбился. Непосредственная, смешливая, неугомонная и немного нелепая. Ну здравствуй, Веснушка, как же давно мы не виделись.

– Не обижусь, но ты будешь должна, – я продолжаю улыбаться, но на душе разрастается настоящая паника. Мне нельзя ее отпускать, но, если не сделаю этого, она может уйти навсегда. Я чувствую, что может, ощущаю в каждом ее взгляде, жесте, прикосновении. Что-то сломалось между нами, и я не знаю по чьей вине.

– Отработаю долг ночью, – задорно рассмеявшись, она в радостном порыве снова целует меня и вприпрыжку уносится из кухни. Тряхнув головой, я достаю пачку сигарет и закуриваю прямо в доме, чего не делал очень давно.

«Отработаю долг ночью». Черт, а ведь именно это она и сделает. Отработает чертов супружеский долг. Словно я идиот, который не способен отличить, когда женщина «отрабатывает» в постели, а когда получает настоящее удовольствие. Через десять минут раздается ее звонкое «до вечера», а в следующую секунду хлопает входная дверь. Проследив в окно, как она выезжает за ворота, я тяжелой поступью плетусь к бару и, выудив оттуда бутылку коньяка, наливаю немного в стакан, но в последний момент передумав, выплескиваю содержимое в раковину и набираю номер Богданова-старшего. Как бы херово мне не было, я не буду пить один в свой законный выходной.

– Привет, чем занят? – сразу перехожу к делу.

– Спать собираюсь, с работы приехал час назад.

– Точно, забыл, что ты с ночной сегодня.

– Ага, а у тебя есть предложение?

– Может, завалимся куда-нибудь?

– Глазам не верю. Ты ли это, Кравцов? – насмешливо восклицает Олег, глядя, как я опрокидываю вторую порцию чистого скотча. – Никак снег скоро выпадет.

– Не выпадет. По прогнозу на неделю одни дожди, – отмахиваюсь я. – Маринка не разозлится, что я снова тебя вызвонил?

– Она злится только на то, что ты у нас совсем не появляешься, – без упрека отвечает Олег. – Саш, вы бы взяли да зашли как-нибудь вдвоем. Долго еще прятаться будете?

– Я-то не прячусь, – пожимаю плечами, разливая еще по одной из стеклянного графина, и жестом прошу бармена повторить. В будний день, да еще и с утра, в только что открывшемся спорт-баре кроме нас двоих в зале никого нет. Еще не до конца проснувшийся бармен посматривает в нашу сторону с тенью осуждения на помятом лице. Тоже видимо после ночной смены.

– Олеська до сих пор не отошла? – помрачнев, спрашивает Богданов. – Никто ее давно не винит ни в чем. Мы все накосячили. Проглядели. Да и Максу не стоило Вадика на твой мальчишник привозить. Смоленский, ты сам помнишь, какой был тихушник. Слова лишнего не выбьешь. Кто же знал?

– Олеся другого мнения, и переубедить невозможно, – тяжело выдохнув, я закуриваю сигарету, чтобы перебить одну горечь другой. – Ее ситуация с Вадимом по-прежнему сильно триггерит. Не хочу обострять.

– А бухать со мной тайком лучше, что ли? – скептически интересуется Олег. – Все равно же рано или поздно проколешься. Ты не думаешь, что больше сам усложняешь, чем есть на самом деле?

– Хрен его знает, – хмуро отзываюсь я. – Может быть, ты и прав.

– Да я, вообще, редко ошибаюсь, – самоуверенно заявляет Олег, прикладываясь к стакану. – Что с настроением, Кравцов, не все гладко в семейной лодке?

– Штормит периодически, – не увиливая, признаю я.

– Никогда не поздно воспользоваться спасательной шлюпкой, – философствует Олег. – А если серьезно, то кризисы в браке – естественное явление. Первый год – всегда самый сложный. Тут главное, не накосячить сгоряча. На нас с Маринкой как накатывает, так мы сразу в отпуск совместный на моря. Не всегда, но помогает.

– У нас отпуск обломался. К моим едем на отцовский день рождения.

Но боюсь, что для Олеси это будет очень непросто.

– А может, ей на пользу пойдет?

– Сомневаюсь, Олег, – невесело усмехнувшись, я делаю глоток горького пойла. В голове уже шумит, надо бы притормозить, пока не нажрался.

– Сань, мы все тебя все предупреждали, что легко не будет, – помолчав, осторожно произносит Олег. – Но ты перегибаешь, друг. Загоняешься по делу и без. Олеся же не сахарная, в конце концов. Болезнь отступила. Ты ее любишь, она любит тебя. Что еще нужно?

– Ты не представляешь, как часто я задаюсь этим же вопросом, – глухо бормочу я, с тоской уставившись в свой стакан.

– Есть какие-то варианты? – сочувственно уточняет Богданов.

– Ни одного.

Домой я возвращаюсь около полуночи. На своих ногах и почти трезвый. Успел выгуляться за целый день. Олеся уже спит, свернувшись калачиком на нашей огромной постели. Приняв по-быстрому душ, я забираюсь под одеяло и ложусь к ней лицом, в полумраке спальни рассматривая тонкие расслабленные черты и пляшущие тени от длинных ресниц на впалых щеках. Она снова похудела, а все потому, что я перестал заставлять ее режимно питаться, чтобы в очередной раз не нарваться на град упреков. Результат не заставил себя долго ждать. Минус как минимум три килограмма и нездоровая синева под глазами. Что мне со всем этим делать? Молча смотреть, как она наплевательски относится к своему здоровью? Я так не могу, а значит, завтра ее ждет очередная воспитательная лекция, после которой меня снова объявят тираном и деспотом. Смешно, она ведь и правда в это верит.

Внезапно поморщившись, Олеся открывает глаза, устремив на меня расфокусированный взгляд. Я улыбаюсь, привычно утопая в насыщенной зелени зрачков. Сердце щемит от нежности и какой-то нездоровой болезненной тоски.

– Привет, малыш. Как прошел первый день в богадельне? – шепчу я, целуя ее в кончик теплого носа.

– Ты снова пил, Кравцов, – сонно бормочет она, отклоняя голову назад. – С кем на этот раз?

– С Олегом, – признаюсь я. – И в прошлый раз тоже с ним.

– Хорошо, что вы снова общаетесь, – зевнув, она засовывает ладошку под щеку и напряженно застывает, когда я ласково провожу костяшками пальцев по ее плечу. – Я очень устала, Саш. Давай не сегодня, – отодвинувшись, Олеся снова опускает ресницы и проваливается в глубокий сон. Вот, пожалуй, и все, что стоит знать о нашей «бурной» сексуальной жизни. Не сомневаюсь, что завтра история повторится, и к тому времени, как я приду с работы, она уже будет крепко спать, уставшая и не в настроении.

Глава 11

Кравцов

Юбилей отца, как и предполагал, ничем хорошим не закончился, хотя началось все вполне сносно. Вылет задержали на час, и мы приехали прямо в ресторан в разгар веселья. Все уже были в сборе, ждали только нас.

Олеся выглядит восхитительно, ради меня изменив своему оригинальному вкусу в выборе вечернего наряда. Никакого эпатажа и винтажа. Длинное серебристое платье в пол с голой спиной и смелым разрезом до середины бедра сидит на ней просто изумительно, облегая во всех нужных местах. Стрижка в стиле Пикси придает ее облику особую пикантность и утонченную сексуальность. Я не могу оторвать от нее восхищенный взгляд, и Олеся искренне радуется моему вниманию со свойственной ей непосредственностью, раздавая мне многообещающие улыбки. Ведет себя раскованно и естественно, чего я давно за ней не замечал. В какой-то момент начинаю верить, что вечер пройдет прекрасно, и, возможно, в будущем Олеся больше не будет отказываться от совместных поездок в Москву.

Она вежливо и без напряга общается с моей матерью, расщедрившись на пару комплиментов, поздравляет вместе со мной отца, а потом уединяется за столиком со своими родителями и больше из-за него не встает. Вообще. Даже в туалет. Мне приходится отдуваться за двоих, но я не особо напрягаюсь, потому что всех давно и хорошо знаю.

Мероприятие идет своим чередом, конкурсы, тосты, поздравления. Ведущие отрабатывают свою программу на ура, играет живая музыка, ото всюду раздается звон бокалов. Гости развлекаются, веселятся, общаются, танцуют. Когда официальная часть подходит к концу, я выдыхаю с облегчением и собираюсь присоединиться к жене и теще с тестем, но сталкиваюсь с еще одним опоздавшим (или явившемся без приглашения) гостем. Точнее гостьей. Майя в роскошном платье цвета фуксии останавливает меня на полпути и, схватив за локоть, улыбается, как самому близкому другу, по-светски клюет в щеку приветственным поцелуем. Все в рамках приличия, но само ее появление на юбилее отца является намеренной и спланированной провокацией. И я даже знаю, кого за это благодарить. Как и в случае с моим мальчишником, организатором выступила женщина. Любимая мамочка, на дух не переносившая Майю, пока мы были в законном браке, внезапно воспылала к бывшей невестке теплыми чувствами, когда я принял решение с ней развестись. За последний год мама не оставляла попыток свести нас под разными предлогами. Но на этот раз она превзошла саму себя, устроив «случайную встречу» с бывшей женой под носом у настоящей.

– Саш, не злись на Ирину Владимировну, – догадавшись о ходе моих мыслей, приглушенным шепотом просит Майя. – Не переживай, надолго не задержусь. Поздравлю Сергея Давыдовича и уйду. Ты же знаешь свою мать, она умеет быть настойчивой. Я не могла отказать.

– Не знаю, Май. Для меня это новость, – иронизирую я, отыскав взглядом мать. Заметив прибывшую гостью, она с лучезарной улыбкой спешно направляется в нашу сторону. Бл*ь, сейчас еще и шоу устроит. В принципе именно это и происходит. Маман приветствует Майю, как родную дочь, заключая в теплые объятия и рассыпаясь в похвалах, показательно подчеркивая разницу с тем, как она встретила Олесю. Они обе щебечут, слово давние подруги, а меня мутит от этой фальшивой показухи, ориентированной на одного единственного зрителя, который меньше всего заслужил подобное отношение.

– Надо было отказать, – снова сфокусировавшись на лице Майи, сквозь зубы бросаю я и перевожу холодный взгляд на мать. – Ты жаловалась, что я редко приезжаю? Поздравляю, мам, ты дала мне повод вообще больше у вас не появляться, – высказавшись, я делаю резкий разворот и уверенной походкой иду к своей жене, усиленно делающей вид, что не заметила разгоравшейся в центре зала отвратительной сцены.

– Саша, что я такого сделала? – несется мне вслед мамин жалобный писк, но я уже не слышу. Она сделала более чем достаточно, чтобы я на долгое время потерял желание с ней общаться.

Раздраженный дуростью матери, я сажусь за столик рядом с Олесей. Ее родители тактично помалкивают, отводя глаза в сторону. Сама Веснушка встречает меня с невозмутимым лицом и спокойной улыбкой, ни взглядом, ни жестом не показывая своего истинного отношения к увиденному.

– Я не знал, что ее пригласили, – решив сразу расставить все точки над i, говорю я. В изумрудных глазах Олеси проскальзывает нечитаемое выражение, но это не упрек и не обида.

– Я знаю, – понимающе кивает она, мягко сжимая мою ладонь. – Ирина Владимировна постаралась. Надеюсь, ты не собираешься из-за этого с ней ругаться?

– Ты шутишь? – я шокировано смотрю на жену, не веря, что она говорит это искренне.

– Твоя мать хочет, как лучше. Лучше для тебя, Саш, – блаженным тоном произносит Веснушка. – Ничего ужасного не произошло. Майя, кстати, замечательно выглядит. Что у нее с рукой? Я заметила шрам на запястье. Его раньше не было.

– Олеся, ты слишком добра, – резко перебивает тесть. – Но, пожалуйста, не будь дурой.

– Игорь! – восклицает Светлана Андреевна.

– Мы уходим, – встав из-за стола, я тяну за собой Олесю, но она неожиданно упирается, смерив всех нас раздраженным взглядом.

– Успокойтесь. Саша, сядь на место, – приказным тоном бросает Веснушка. – Давайте не будем впадать в крайности. Я уже сказала, что ничего смертельного не случилось. Ирина Владимировна имеет право относиться ко мне и Майе так, как считает нужным. Разговор закрыт.

– А я тебе говорила, Лесь…, – бормочет теща, осуждающе взглянув в мою сторону. – Ты это допустил! Кто она такая, чтобы приходить на семейные праздники?

– Мама, прекрати, – грозно приструнивает ее Леся. – Давайте лучше выпьем за здоровье Сергея Давыдовича.

Как ни странно, мы все послушно выполняем требование хрупкой, но очень решительной Веснушки. Разговор с небольшой заминкой плавно перетекает в другое русло. Под воздействием алкоголя и непринужденной болтовни дочери Матвеевы постепенно расслабляются, чего нельзя сказать обо мне. Упрек тещи попал в цель и вынудил задуматься над тем, что она права в своем негодовании. Мне изначально стоило поставить родителям ультиматум, но я никак не мог подумать, что у мамы хватит мозгов позвать Майку, зная, что на празднике будет Олеся. Но в еще больший ступор меня ввела странная реакция самой Веснушки. Не так давно она устроила мне допрос с пристрастием после доноса Светланы Андреевны относительно «дружбы» моих родителей с Майей, а теперь вдруг включила полное безразличие, приняв ее присутствие, как естественное явление.

Олеся никогда не отличалась сдержанностью в проявлении эмоций, и эта новая линия в ее поведении вызывает во мне отнюдь не беспочвенные подозрения. Дело даже не в публичных демонстративных лобзаниях моей матери с Майей, а в том, что Олеся какого-то черта начала искать ей оправдания, когда даже я сам их не видел.

– Ты уверена, что не хочешь уйти? – наклонившись к Олесе, шепотом спрашиваю я, все еще склоняясь к мысли, что держит лицо ценой неимоверных моральных усилий.

– Саш, если ты продолжишь дергаться, я решу, что тебе есть что от меня скрывать, – бесстрастно заявляет Олеся, поднося к губам бокал с красным вином. – Мы должны доверять друг другу. Правда? – ее взгляд пристально изучает мое лицо. Я озадаченно киваю, с такой же дотошностью рассматривая ее расслабленные черты. – Я была уверена, что она появится, – бросает она еще одну многозначительную фразу и отворачивается к матери.

– Пойду покурю, – сообщаю я и направлюсь к выходу из зала.

Внутри ресторана есть зона для любителей никотина, но мне необходимо проветриться. Накинув пальто, я спускаюсь по ступеням. Морозный воздух приятно охлаждает разгоряченное лицо, внося в мысли необходимую трезвость. Заметив на тротуаре знакомую фигуру в длинном стильном пальто, я раздраженно чертыхаюсь про себя. И ведь не обвинишь, что она подкарауливает меня тут специально.

– Я жду такси, а не тебя, – заранее оправдывается Майя, когда, поравнявшись, я бросаю на нее выразительный взгляд. – И мне никто не сказал, что ты приедешь вместе с женой. Поверь, я тоже не горю желанием с ней встречаться.

– А со мной, значит, горишь желанием встречаться? – ухмыляюсь я, сделав из услышанного логические выводы.

– По крайней мере, ты меня не бесишь, – прямо отвечает Майя и быстро оправляется. – Она тоже, но… В общем, ты понял, – сдавшись, она пожимает плечами. Затянувшись сигаретой, я какое-то время задумчиво смотрю, как Майка нервно роется в своей сумочке, пытаясь там что-то найти. – Черт, дома забыла. Не угостишь?

Я протягиваю ей сигарету, помогаю прикурить. Мы молчим пару минут. Она постоянно проверяет свой телефон, отслеживая не спешащее по заказу такси.

– Ненавижу этот город, – вздыхает она, выпуская белое облачко дыма. – Питер мне нравился больше, а здесь я постоянно везде опаздываю.

– Езди на метро, – усмехнувшись, предлагаю я. Сразу после нашей с Олесей свадьбы Майя бросила перспективную работу и вернулась на постоянное жительство в Москву. Она никогда не говорила этого вслух, но я знаю, что ненамеренно повлиял на ее решение, и, наверное, мой сарказм сейчас совсем неуместен.

– Все шутишь, Кравцов, – в ее голосе проскальзывает печаль. – Ты думаешь, я специально общаюсь с твоими родителями?

– Есть такие подозрения, – не увиливаю я.

– Зря, – возражает она. – У меня никогда не было семьи. Ты не в счет. Тебя у меня тоже никогда не было, но они первые в этом городе проявили ко мне чуточку тепла. Разве плохо с моей стороны ответить взаимностью?

– Это нормально, Май, но мои родители преследуют определенную цель, привечая тебя в своем доме.

– Ты думаешь, я этого не понимаю? – с горечью произносит Майя. – Я пытаюсь жить дальше, но ничего не клеится, Саш.

– Сожалею, – сухо отвечаю на внезапное признание.

– Неа, – нервно рассмеявшись, она отрицательно трясет головой. – Не сожалеешь, но знаешь, ты счастливым тоже не выглядишь.

– Тебя это радует?

– Нет. В отличие от тебя, я сожалею искренне, – она выжимает из себя усталую улыбку и, быстро попрощавшись, ныряет в затормозившее на обочине такси.

Проводив взглядом автомобиль и докурив сигарету, я возвращаюсь в шумный зал. За столиком Веснушки нет, ее родители смотрят на меня с плохо скрываемым осуждением.

– Где Леся? – задаю вопрос главе семейства.

– Вышла поговорить с Ириной, – с неохотой сообщает Игорь Степанович.

– Зачем вы ее отпустили? – гневно бросаю я, нервно оглядывая помещение. Ни мамы, ни Олеси среди гостей нет.

– А ты попробуй ее остановить, – устало произносит Матвеев. Его жена судорожно вздыхает, глаза подозрительно блестят.

– Если эта сука обидит мою дочь, я ее убью, – зловеще обещает Светлана.

– Никого убивать не нужно, – раздается за спиной голос жены, следом я ощущаю мягкое прикосновение ладони к моему плечу. – Ирина Владимировна очень расстроилась. Я ее успокоила, – невозмутимо добавляет Олеся, присаживаясь на свое место. – Кто разольет вино? У меня в горле пересохло, – невинно интересуется она, устремив на меня выразительный взгляд.

– Может, хватит, Лесь? Ты уже много выпила, – опустившись рядом с ней, я тем не менее тянусь за бутылкой и наполняю пустые бокалы.

– Ты неисправимый зануда, Саш, – закатив глаза, усмехается Олеся.

Ресторан мы покидаем примерно через час, когда начинают расходиться первые гости. Едем сразу в аэропорт, собрав по пути все пробки. К счастью, запас времени у нас более чем достаточный, и опоздание на рейс нам не грозит. Олеся дремлет, положив голову мне на плечо. Я бесцельно листаю ленту, с тоской думая о том, что дома мы окажемся не раньше, чем через четыре часа. МКАД стоит, таксист нервно тарабанит пальцами по рулю, то и дело меняя радиостанции.

– Может, выключишь? Меня жена спит, – недовольно бросаю водителю.

– Как скажешь, босс, – равнодушно отзывается мужик, оперативно выполняя требование клиента.

– Я не сплю, – тихо бормочет Олеся, заворочавшись у меня под боком. Я целую ее светлую макушку, обняв ее за плечи. – Просто развезло немного.

– Не тошнит? – заботливо уточняю я. Она отрицательно качает головой, уткнувшись носом в воротник моего пальто.

– Ты так вкусно пахнешь, Страйк, – лениво растягивая, говорит жена. – Так бы и съела.

– В ресторане надо было есть, а не на вино налегать, – отшучиваюсь я.

– Давай хотя бы сегодня обойдемся без лекций, Саш.

– О чем ты с моей матерью разговаривала? – резко меняю тему, убирая телефон в карман.

– О тебе, обо мне, о нас, о будущем, – зевнув, перечисляет Олеся. – Она не желает никому зла, Саш. Ни тебе, ни мне.

– Благими намерениями выложена дорога сама знаешь куда, Лесь, – хмуро отзываюсь я. – У нас с матерью разные представления о моем будущем и о жизни в целом.

– Ты – эгоист, Кравцов. Всегда был и будешь. Нельзя недооценивать любовь матери к единственному сыну, – отчитывает меня Веснушка, вызывая нешуточное раздражение. Это я-то эгоист? Да я сколько себя помню, слезы и сопли ей подтирал, от отца защищал. В любом конфликте принимал ее сторону, а она в благодарность решила влезть без спроса в мои отношения и навести в них свои порядки. – Когда у тебя появятся свои дети, ты поймешь, что нет сильнее связи, чем между родителями и ребенком.

Я замираю, решив, что ослышался. Что за хрень она несет? Какие, бл*ь, дети? И тем не менее я успел достаточно изучить свою жену, чтобы убедиться – просто так она ничего не говорит. За каждым ее словом есть определённый смысл, пусть не всегда мне понятный и приятный, но…

– Пожалуйста, не сердись, – перебив поток моих мыслей, ласково просит Олеся, по-кошачьи потираясь щекой о мою щетину. – Я рассуждаю вслух. Не все зависит от наших желаний и планов. Никто не знает, что нас ждет завтра.

– Ты явно перебрала, малыш, – ухмыльнувшись, я нежно перебираю пальцами ее шелковистые волосы. – Мама тебя точно не обидела?

– Нет, – приподняв голову, Олеся смотрит мне в глаза. – Мы поговорили и поняли друг друга. Все в порядке. Правда.

– Ладно, – выдохнув носом, я глажу Олесю костяшками по щеке. Сердце бьется так сильно, что тяжело дышать. Она здесь, рядом, в моих объятиях, а мне все равно до одури страшно. Я живу с этим страхом постоянно. Каждый день, каждый час, каждую гребаную минуту. – Ты такая красивая, малыш, – шепчу я, окидывая взглядом зардевшееся лицо и утопая в глубокой зелени глаз.

– Ты просто ослеп от любви, – тихо смеется она, целуя меня в подбородок, и снова ныряет носом в мое пальто. – Расскажи, почему ты на ней женился, Саш, – она так резко перескакивает на другую тему, что я не сразу улавливаю суть. – Про залет мне известно, но было же что-то еще?

Черт, так и знал, что Олеся так просто не забудет о появлении Майи.

– Не знаю, Лесь. Я тогда вообще ни о чем не думал, – предельно честно отвечаю на вопрос жены. – Столько всего навалилось, а она просто подвернулась под руку.

– Из-за меня навалилось? – тихо уточняет Леся.

– А ты как думаешь? Ты меня просто убила. Я ни о чем думать не мог, только работа спасала, а потом Макс проболтался про вас с Вадиком, и все как-то само собой получилось.

– Почему ты не попытался меня вернуть?

– Какие-то странные вопросы ты задаёшь, – нахмурившись, я пытаюсь заглянуть ей в лицо, но Олеся упирается, продолжая прятаться у меня на груди.

– Мне важно это знать, – тихое требование срывается с ее губ. Что ж, этот вопрос легче тех, что она задавала ранее.

– Я был уверен, что не нужен тебе.

Она молчит, ничего не отвечая. Ее равномерное дыхание не выдает ни капли волнения, чего нельзя сказать обо мне.

– Ты бы вернулась, если бы я настоял? – решив, что дал ей достаточно времени, я пытаюсь выяснить то, что важно знать мне.

– Нет, – без колебаний отвечает Олеся. – И я рада, что ты не был один.

– Лесь, ну что за ерунда? Ты…

– Она тебя любит, – перебивает Веснушка.

– Кто? – снова упустив мысль, уточняю с толикой раздражения.

– Майя. Она так на тебя смотрела. Я почувствовала ее боль через весь зал. Почему мы такие жестокие, Саш? Ты и я?

– О чем ты, малыш? – отстранившись, я с тревогой всматриваюсь в изумрудно-янтарные глаза.

– Ни о чем. Забудь, – тряхнув головой, она проводит ладонью по моей щеке и нежно целует в губы. Обхватив ее затылок, я пытаюсь углубить поцелуй, но она мягко отталкивает меня, шутливо грозя пальчиком. – Потерпите до дома, доктор Кравцов.

К тому времени, когда мы, наконец, добираемся до дома, ни мне, ни Лесе уже не до поцелуев. Сил остается только на то, чтобы снять с себя одежду, принять душ и завалиться в постель. Но к моему удивлению, Олеся внезапно проявляет инициативу, вызвавшись составить мне компанию в ванной. Откровенно офигев, я мгновенно забываю об усталости и, подхватив голую хихикающую жену, тащу ее в душевую кабинку.

Включив воду, я ставлю ее на ноги и протягиваю губку и гель для душа. Она без слов понимает, что от нее требуется, и ласкающими ленивыми движениями начинает меня мыть. Пространство между нами быстро наполняется горячим паром и искрящимся возбуждением. Мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, жадно вдыхая густой теплый пар и не произнося ни слова. Каждое осторожное прикосновение губки к моему телу ощущается, как изощренная ласка, по которой я безумно истосковался за последние месяцы.

– Мне так тебя не хватает, малыш, – жарко шепчу я, накрывая ладонями самую потрясающую в мире грудь. Нетерпеливо поглаживаю аккуратные коралловые соски, восхитительно быстро твердеющие под моими пальцами.

– Мне тоже, Саш, – с придыханием отзеркаливает она.

Губка падает к ногам, а тонкие руки обиваются вокруг моих плеч. Я подхватываю ее за задницу и, припечатав к кафельной стене, тянусь за обещанным поцелуем. Проталкиваю язык между приоткрытых губ и хрипло рычу в ее рот. Она жадно отвечает, зарывшись пальцами в мои волосы. Призывно выгибается, широко разводя бедра.

– Трахни меня, Кравцов, – требует низким шепотом, потираясь о твердый член чертовски влажной промежностью.

– Подожди… Смазка…, – рвано бормочу я, хаотично шаря рукой по полочкам с банными принадлежностями. Без использования лубриканта секс может доставить Олесе совсем не те ощущения, которые она ждет. Это одно из побочных последствий операции, и забывать о нем нельзя ни в коем случае, даже если возбуждение застилает глаза, а мозги плавятся от похоти. Несколько раз мы забывались, и все заканчивалось печально.

– Не надо. Я мокрая, – перехватив мою руку, она кладет ее на свою грудь с бесстыдно торчащим соском. Зеленые глаза горят чистым безумием, которое тут же передается мне. – Хочу тебя. Сейчас. Без всего. – поддавшись бедрами вперед, Олеся буквально насаживается на мой член.

Пи*дец, у меня реально срывает крышу. Мы слишком долго постились, и вдруг такой пир. Любой бы не выдержал. Хрипло застонав, я упираюсь кулаками в кафель и проникаю в нее до конца.

– Да, вот так, – протяжно стонет упрямая маленькая стерва, всегда добивающаяся своего. – Еще…, – она обхватывает меня ногами, упираясь пятками в мои ягодицы, подталкивая к более активным действиям. – Быстрее…

Доверившись отчаянной мольбе жены, я отпускаю себя и начинаю входить в нее размеренными мощными глубокими толчками, постепенно ускоряясь. Она дрожит и стонет от каждого проникновения, и мой охваченный возбуждением мозг воспринимает бурную реакцию за чистую монету. За мгновенье до подкатывающего оргазма я просовываю ладонь между нашими телами, жалящими вращениями лаская набухший клитор. Она сжимает бедра, сдавливая мой член горячими мышцами.

– Боже, дааа, – гортанно застонав, она судорожно выгибается и запрокидывает голову.

– Девочка моя любимая, – задыхаясь, шепчу я, с хриплым рыком мощно кончаю, крепко сжимая ее в своих объятиях.

Пока я прихожу в себя, Олеся всхлипывает от избытка эмоций, обнимает меня руками и ногами, нежно покрывает поцелуями мое лицо. Я утопаю в ее непривычной, но такой желанной нежности, радуясь свалившемуся на меня счастью.

– Люблю тебя, малыш, – говорю я, приподняв ее лицо за подбородок. – Хочу, чтобы между нами всегда было так, как сегодня.

– Я тоже, – с запинкой отвечает Олеся, отводя взгляд от моего лица, но я успеваю заметить проскользнувшее в ее глазах виноватое выражение. Внутри все обрывается, а от счастливой эйфории не остаётся ничего, кроме горечи разочарования. Она снова, черт возьми, проделала это со мной.

Я с силой удерживаю Олесю за точеные скулы.

– Посмотри на меня, – прошу хриплым шепотом, даже не пытаюсь спрятать охвативший меня гнев. Она зажмуривает веки и отрицательно мотает головой. Ее губы так сильно дрожат, что я понимаю, еще одно мое слово и Олесю накроет истерика.

– Прости, – отпустив ее, я отступаю на шаг. Мне нужно уйти, дать Олесе собраться с мыслями и успокоиться, но черт… Я с силой ударяю по рычагу, вырубая воду. – Лесь, ты же можешь обсудить со мной все. Все что угодно и даже это. – она упрямо сжимает губы и поворачивается ко мне спиной, всем видом демонстрируя нежелание обсуждать что-либо. – Я поменяю гормональные препараты. Подберем те, что подойдут лучше. Но ты не должна молчать. Слышишь меня? Я же все равно пойму. Я – твой муж, Лесь, я тебя чувствую.

– Лучше бы ты ничего не знал…, – отрешенным тоном произносит она. – Зачем папа притащил меня в твою клинику…

– Чтобы спасти твою жизнь, – сократив расстояние между нами, я беру ее за плечи, пытаясь развернуть жену лицом к себе, она резко скидывает мои руки.

– Ее мог спасти кто-нибудь другой! Ты не единственный хороший хирург в стране.

– Твою мать! – рявкаю я, грохнув кулаком в стену, и вылетаю из ванной, пока мы оба не наломали дров.

Олеся приходит в нашу постель минут через двадцать. Тихая, виноватая, пахнущая мандаринами и солеными слезами. Ласково льнет ко мне, сопя и шмыгая носом, насильно забирается в мои объятия, устраивая голову на груди.

– Я так не думаю, Саш, – перестав возиться, тихо произносит она. – Ты так много для меня делаешь. Я все понимаю, но мне иногда очень сложно контролировать эмоции.

– Ты можешь поделиться со мной, и будет проще, – уставившись в потолок, я отрешенно наблюдаю за танцующими на белом фоне тенями. Ладони на автомате массируют ее застывшие плечи и воротниковую зону. – Расслабься, Лесь. Просто расслабься и позволь мне позаботиться о тебе.

– Ты круглосуточно заботишься обо мне, – возражает она.

– Брось, я столько дома не бываю, – усмехнувшись, веду пальцами по выступающим позвонкам. Она вздрагивает, блаженно выдыхая.

– Все-таки у тебя волшебные руки, Кравцов, – довольно мурлычет Олеся.

– Значит, еще не все потеряно, малыш, – лениво бормочу я, медленно проваливаясь в сон.

Утром меня будит телефонный звонок. Срочно вызывают в больницу. Резкое ухудшение у одной из моих пациенток. Я могу назначить ей другого врача, и если бы мы с Олесей сейчас были в Сочи, как планировали, так бы и поступил, но… Мы не в Сочи. Горькое ночное послевкусие свербит внутри, вызывая острое желание перекрыть неприятное чувство, отвлечься, переключиться на что-то другое. Я говорю главному, что буду через час, и, стараясь не разбудить Олесю, вылезаю из нагретой постели. Собираюсь так быстро, как только могу, и уезжаю, даже не выпив кофе.

Через час, уже из больницы, я набираю жене на сотовый. Она сразу берет, словно все это время ждала моего звонка.

– Привет, малыш. Выспалась? – спрашиваю я, крутя в пальцах бумажный стаканчик с безвкусным порошковым кофе.

– Еще валяюсь, – она зевает в трубку и наверняка потягивается, нежась в огромной кровати. – Тебя снова вызвали?

– Ага, но я недолго. Часа через три вернусь. Закажешь нам чего-нибудь вкусненького, или мне самому заехать?

– Закажу… Не спеши из-за меня, Саш. Делай все, что необходимо, – смиренно отвечает Олеся. – Я дождусь.

– Люблю тебя, Веснушка.

– И я тебя, Страйк, – отзывается она и кладет трубку.

Все у нас наладится, убеждаю сам себя, допивая остатки кофе. Это временные трудности, случающиеся у всех пар. Как там говорил Олег? Первый год самый трудный. А у нас вообще нестандартный случай, а значит и подход нужен особенный.

Как бы Леся ни упиралась, с завтрашнего дня снова возьму ситуацию под личный контроль. Начнем с корректировки заместительной гормональной терапии и откровенного доверительного обсуждения ее психоэмоционального и физиологического состояния. Она давно должна была мне сказать, что принимаемые препараты не приносят должного эффекта, а не замалчивать проблему, строя из себя порноактрису и в одиночку сражаясь с эмоциональной нестабильностью. Хотя, чему я удивляюсь? Это же Веснушка, непредсказуемая чудачка, склонная к спонтанным необдуманным поступкам, из-за которых сама же и страдает. А не захочет обсуждать интимные проблемы со мной, направлю Олесю к другому врачу. Если основная причина ее скрытности кроется в дурацком смущении, то я готов уступить, хотя уверен, что никто не даст лучших рекомендаций, чем я.

Из клиники удается вырваться только после трех. А это немного дольше, чем я обещал Олесе. Надеюсь, она не сильно обидится, что мой отпуск начался совсем не так, как мы планировали. У меня еще есть три дня в запасе. Можем съездить в какой-нибудь лечебный санаторий или смотаться за границу. Возьмем отель все включено, отдохнем от всего, расслабимся, побудем вдвоем, поговорим по душам и может наконец-то услышим друг друга.

Погрузившись в грандиозные планы, я сам не замечаю, как долетаю до нашего коттеджа…, в котором меня никто не ждет. Темные окна и отсутствующий на стоянке автомобиль жены – только первый тревожный звонок. Бешено орущая сирена включается позже, когда, обежав весь дом, я не нахожу ни Веснушку, ни ее вещей. Кольцо на туалетном столике и короткая записка, прикреплённая к зеркалу – единственное, что она оставила после себя.

«Прости меня. Я не вернусь».

Несколько слов, означающих полный крах всего, во что я верил еще несколько минут назад. Оглушенный и пригвождённый к месту, я перечитываю содержимое записки снова и снова, пока до меня не доходит истинный смысл послания, пока каждая буква намертво не отпечатывается в моем сердце, пока слова не начинают насмешливо плясать по клочку бумаги. До хруста стиснув челюсти, я сминаю записку в кулак и с бессильной злостью швыряю в свое размытое отражение в зеркале.