Под созвездием любви

Эпилог

Морин Соммерс немного полюбовалась на сияющую медную сковородку и повесила ее на место, к подружкам. Последняя медная посудина вычищена, девчонкам всыпано по пятое число, вода в чайнике закипает — можно выйти на крылечко и передохнуть.

Достойная домоправительница вышла на крыльцо, неся в руках две кружки с подозрительной зеленой жидкостью. Сидевший в кресле-качалке Уильям Арбетнот встрепенулся и с благодарностью принял одну из кружек. Морин опустилась на широкую деревянную скамью и блаженно вытянула гудящие ноги.

Неяркое английское солнце заливало лес на горизонте, бескрайние поля, голубую ленту речки, соломенные скирды, кудрявое и белое стадо овечек и садовника в кожаных штанах, любовно окучивающего розу «Дженнифер Аргайл». Эту розу садовник вырастил ко дню рождения молодой хозяйки и исключительно из вредности — по всем законам природы, на которые указывал ему Арбетнот, тропический сорт не должен был прижиться в здешних краях, но садовник не зря был шотландцем…

Морин Соммерс поплотнее закуталась в шерстяной платок. Да, на Острове она даже не думала о нем…

— Ты только посмотри, Морин: июль — а по вечерам холодно, аж кости ломит. Матильда кашляет.

— Билли, истинно тебе говорю, ты свихнешься со своей Матильдой…

— Она очень нежная, Морин. Она же привыкла к другому климату. Я боялся, она вообще дорогу не перенесет…

— Билли, она — свинья, а свиньи не обладают развитым воображением.

— При чем здесь воображение, злая ты женщина! Она же свинья с Багам! Ей холодно. Она кашляет!

— Все, уйди ты ради бога отсюда. Налей ей бренди в пойло. Верное средство.

Посидели. Помолчали. Потом Арбетнот робко заметил:

— А в саду, наверное, ос полно… манго перезрели, виноград опять же. Интересно, кабачки какого размера выросли?

— Билли Арбетнот! Не ты ли рвался в Англию вперед самолета? Что ж ты теперь зудишь, как осенняя муха?

— Ничего, Морин, просто… переживаю, как там дом. Все же четыре года прожили.

— Дженнифер хочет поехать, когда малышу исполнится год.

— Правда? Надолго?

— Ну, наверное, на пару месяцев, не меньше. И то сказать, что здесь делать в феврале? Прямо скажем, до июля сюда лучше не появяться.

— Морин… а как же они там одни?..

— Морт справится и в одиночку, а я поеду с Дженни, естественно.

— Что? А я?

— А что ты? У тебя Матильда!

— Это всего лишь свинья. Она отлично проживет и без меня. Нет, ну как это: они все поедут, а я сиди в холоде? У меня радикулит…

Опять замолчали. Морин Соммерс смотрела на красное закатное солнце и вспоминала бескрайнюю бирюзовую даль океана. Теплый бриз, аромат жасмина и алоэ. И изумрудную вспышку от неба до воды…

Дженнифер Риджвуд, подслушивавшая из кухни перепалку Морин и Арбетнота, вернулась в детскую и подмигнула Ричарду Мортимеру Риджвуду, задумчиво запихивавшему в рот большой палец своей левой ноги.

— Готовься, Дик! Сдается мне, мы все скоро поедем на Багамы.

Ричард Мортимер Риджвуд серьезно и благосклонно выслушал свою мать и решил попробовать запихнуть в рот еще и палец правой ноги. Багамы Багамами, а тут серьезное дело…

Морт Риджвуд неслышно подошел к жене и нежно обнял ее за плечи.

— Дженни… ты очень красивая. Я уже говорил тебе сегодня?

— Говорил. Но ты говори еще, мне нравится.

И он сказал. И повторил тысячу раз. А потом она ответила, и слова были уже совершенно не нужны.

Потому, что слова почти ничего не значат. Важно лишь небо над головой, да звезды твоих глаз, да ветер, несущий с океана аромат неведомых стран…

Важно жить и любить, важно растить детей и слушать их смех, важно рука об руку идти по бесконечной дороге, чтобы в конце ее войти в уютный дом, стоящий на холме, и сказать:

— Мы — дома. Я люблю тебя. И тогда все будет хорошо.