Подари мне горы!

5

В «Монтрозский угол» он тихонько прошмыгнул лишь после полуночи.

Дженнифер волновалась за Бардалфа весь вечер и никак не могла заснуть. Она успокоилась только после того, когда наконец услышала осторожный скрип наружной двери. Да, это был он.

Накинув голубой халат на коротенькую ночную рубашку, она сердито завязала пояс и подошла к лестнице. Сверху она увидела, как темная фигура Бардалфа, крадучись, пересекла прихожую и юркнула в дверь гостиной. Осторожно Дженнифер спустилась по лестнице на первый этаж и тихонько, стараясь не шуметь, зашла туда же.

Мужчина стоял к ней спиной у окна, и она с трудом разглядела его в бледном свете, просачивающемся сквозь тонкие шторы. Казалось, он к чему-то прислушивался, будто заново знакомился с домом, в котором когда-то жил.

Интуиция подсказывала ей, что Бардалф, должно быть, перелистывал сейчас в своей памяти не самые приятные страницы. Ее охватил тревожный озноб.

— Бардалф, — тихо окликнула она.

Его тело дернулось. Он не слышал, как она подошла к нему сзади и остановилась рядом с ним. Когда мужчина повернулся к ней, Дженнифер увидела холодные, острые глаза, которые пронзили ее, как пули.

— Оставь меня! Я хочу побыть один, — бросил он ей и направился к камину.

Подойдя к поленнице аккуратно сложенных дров, Бардалф взял сверху одно полено и принюхался к его смолянистому запаху. Затем положил его обратно и уставился на языки пламени, весело танцевавшие на обуглившихся дровах.

Дженнифер глубоко вздохнула. Она знала, о чем сейчас думал Бардалф. В те годы он колол дрова в любую погоду и никогда никому не жаловался, не убегал к своей матери, которая большую часть дней и ночей пребывала в блаженном неведении о положении в доме ее сына, создавая очередные пейзажные шедевры.

Дженнифер не понимала, почему Бардалф переносил свои страдания в одиночестве, почему не посвящал в них Арабеллу.

— Эти дрова я колола сама, — кивнув на поленницу, сказала она, чтобы как-то разрядить сгустившуюся атмосферу в гостиной. — За годы одинокого ведения хозяйства в особняке я вполне сносно научилась пользоваться топором.

Мужчина поднял подбородок, но даже не взглянул в ее сторону, а лишь холодно заметил:

— У меня нет настроения болтать, Дженнифер. Пожалуйста, иди спать. Я закрою наружную дверь сам.

— Я приготовила тебе постель, — робко произнесла она и, столкнувшись с его раздраженным взглядом, добавила: — В дальней комнате. Ведь иначе ты не догадался бы, где тебе можно прилечь.

— А мне все равно. Я мог бы прикорнуть и на диване.

— Но на нем тебе было бы неудобно…

— Дженнифер! — На его лицо легла тень напряженности и злости. — Я живу сам по себе, ты сама по себе. Не пытайся влезть в мои сани. Не втискивай меня в свою обычную, упорядоченную рутину.

— Я просто думала, что…

— Я знаю, о чем ты думала… Черт возьми! Мы прожили с тобой в этом доме пять лет, и ты не имеешь даже представления о том, кто я такой, разве не так?

— Но ведь мы так мало общались, — сухо заметила она.

Хотя в душе ей всегда хотелось сблизиться с ним.

— Послушай. — Он глубоко вздохнул. — Ведь я вижу, что тебе трудно понять, как я живу… Но, пожалуйста, не бегай за мной, как за ребенком, чтобы уложить в мягкую, чистую постель. Мне приходилось спать на грязном полу и на камнях в горных расселинах. О себе я могу позаботиться сам. Если честно, мне становится неловко, когда вокруг меня начинают суетиться. Излишняя суета… напрягает. Я сам решаю — есть мне пудинг или не есть, и я сам же буду виноват, если останусь голодным. Я взрослый человек. Если мне захочется, я могу оставаться на улице до утра, заснуть у порога или даже посреди поля.

Постепенно Дженнифер начинала понимать его точку зрения. И она знала, насколько он был независим в поступках и мыслях. К сожалению, ей трудно было порывать со старыми привычками, и, если в доме оказывались гости, она всегда считала своим долгом заботиться о них. Правда, Бардалф был необычным гостем, он был необычным человеком вообще. — Понимаю, — покорным тоном ответила она. Нуждался ли он вообще в ком-нибудь? Неожиданно в голове у нее мелькнула мысль, что ей доставляло удовольствие проявлять заботу о нем, создавать для него бытовые удобства, поднимать настроение. Но он отвергал все эти ее потуги!

— Я знаю, Дженнифер, что у меня тяжелый характер, — удрученно сказал Бардалф. — Но ведь я предупреждал тебя об этом. Я унаследовал от матери отвратительную черту — быть независимым.

Она подняла на него просиявшие глаза и с улыбкой произнесла:

— О да! Я помню, как Арабелла из-за этого визжала и топала ногами на Юджина… Ну хорошо. В следующий раз я не буду докучать тебе своими заботами. А пока имей в виду, что кровать в дальней комнате всегда в твоем распоряжении.

— Спасибо. Очень признателен тебе. Спокойной ночи.

Он даже не улыбнулся; его голос был натянут как струна, и она почувствовала, что ему действительно хотелось побыть одному.

— Спокойной ночи, — сказала Дженнифер, хотя ей и не хотелось уходить.

Бардалф ни в ком не нуждался. Особенно в ней. Удрученная этой мыслью, она направилась к двери, бесшумно ступая босыми ногами по каменному полу. За ее спиной раздался тяжелый вздох Бардалфа, и женщина приостановилась в сомнении.

— Вот же черт! Ну какой же я тупица! — пробормотал он в наступившей тишине. — Ведь это же обыкновенный чулан.

Ее сердце так и скакнуло куда-то вперед. Чулан! Сколько раз Бардалфа сажали в него за какую-нибудь даже самую пустячную провинность! В те годы в чулане не было света, на каменном полу стыли ноги, а под потолком шевелились громадные пауки.

Она поняла, что сейчас Бардалф решил испытать себя. Так уже был устроен этот человек. Прежде чем вновь вселиться в особняк, ему надо было проверить на прочность свои нервы, убедиться, что время размыло в его памяти ту жестокость, с какой с ним обращались в «Монтрозском углу» в те годы.

Сердце Дженнифер рванулось к нему, глаза вспыхнули в темноте теплым мерцанием. И тут же в ней зашевелился червь сомнения: ведь если все-таки… Бардалф возьмет верх над прошлым и вернется в особняк, она наверняка окажется без дома, без пристанища. Нет, уж лучше пусть все сложится так, чтобы он не смог отделаться от мрачных воспоминаний, которые подстерегали его в каждом углу этого дома. Пусть думает, что атмосфера в особняке осталась такой же тяжелой, ненавистной, какой и была, и что тени удочерившего ее отца Юджина Кеттла и злобной тетушки Берты всегда будут преследовать его в «Монтрозском углу».

Однако уже через минуту Дженнифер отбросила эти мысли прочь и на цыпочках вернулась к Бардалфу. Теперь он стоял перед дверью чулана, подняв высоко голову, сжав в кулаки руки. У нее мелькнула в голове мысль: Бардалф стоял сейчас не перед дверью чулана, а перед дверью своего ада. Ей стало искренне жаль его. Разве могла она сейчас спокойно уйти к себе в комнату, оставив его здесь одного?

Тихонько Дженнифер прошла по мягкому ковру и встала так близко от Бардалфа, что их руки соприкоснулись. На секунду ей даже показалось, что он попытался прильнуть к ней, но скорее всего это она сама сделала такое движение. И все-таки тот факт, что, он не раскричался на нее, уже был обнадеживающим, и ей опять-таки показалось, что когда они коснулись друг друга, его напряженные мышцы слегка расслабились.

Неожиданно его рука рванулась вперед, дернула за щеколду — и дверь чулана широко распахнулась. У Дженнифер перехватило дыхание. Лицо Бардалфа побелело, на лбу выступили блестящие капельки пота.

— О, Бардалф! — прошептала она и в тот же миг закрыла ладонью рот.

Он молчал. Его взгляд, источавший ненависть, был устремлен в темную пасть чулана, и Дженнифер в одно мгновение вдруг сама пережила ужас всех тех лет, вспомнив, как высоко и гордо держал Бардалф голову, когда злобная Берта отпирала перед ним эту дверь и он входил туда будто не в домашний карцер, а в рай.

Вокруг них в гостиной зависла мертвая тишина. Секунды с привычной неотвратимостью устремлялись в вечность, и вдруг среди этого сгустившегося молчания ночи, как удар гонга, прозвучал его голос:

— Запри меня в нем!

В горле у Дженнифер встал ком; она не могла выдавить из себя ни звука и вновь услышала его приказ:

— Сделай, как я тебе сказал!

Бардалф шагнул внутрь чулана, повернулся к ней лицом и сквозь стиснутые зубы процедил:

— У тебя стало плохо со слухом?

Сильно глотнув воздух, словно ей было трудно дышать, женщина подняла дрожащей рукой щеколду и медленно закрыла дверь. Все снова погрузилось в мертвое безмолвие ночи. Прошло несколько долгих, томительных минут. Дрожа от холода, она ждала и чутко прислушивалась. Стук ее колотившегося сердца гулко отдавался в ушах. Дженнифер не нужно было ломать себе голову, чтобы догадаться, о чем в эти минуты думал Бардалф.

Наконец изнутри раздался стук. Спотыкаясь и порывисто дыша, она открыла чулан, и из мрака прошлого вперед шагнул Бардалф — подрагивающий, съежившийся и в то же время какой-то весь победно сияющий.

— Ты замерзла! — Он нахмурился и растер ей плечи и руки.

— Нет. Но теперь мне теплее… Я просто поволновалась за тебя, — сказала она и осторожно смахнула с его рубашки паутину.

— Со мной ничего не произошло, Дженнифер. — Он повертел в руках ключ и на мгновенье задумался. — Теперь я упрячу этот ключ подальше, чтобы уже никого в чулане больше не запирали. Все, что было, отныне остается в прошлом.

— Я действительно не хотела закрывать эту дверь. Ведь чулан никогда не был твоим самым излюбленным местом на земле. Разве ты не испытывал ужас, когда тебя, совсем еще ребенка, изолировали в нем от всего и вся за малейшее непослушание? — спросила она.

— Для меня это был урок.

— И что ты из него вынес?

Он прочел в ее глазах удивление и непонимание.

— То, что человеческий разум может быть выше мелкой суеты и озлобленности.

— Но ты, наверное, испытывал страх всякий раз, когда тебя запирали в эту тесную, темную комнатушку, в которой ты должен был часами просиживать на холодном каменном полу?

— Иногда, Дженнифер, нужно смотреть страху прямо в глаза, чтобы стать сильнее.

— Но ведь… — Ее глаза еще больше расширились от удивления, — всюду в этом доме, куда бы ты ни бросил взгляд, есть вещи, о которых тебе, должно быть, не хотелось даже вспоминать, не так ли?

— Однако ты же уживаешься с этими вещами. Если в этом доме можешь жить ты, — мягко заметил он, — смогу жить и я.

— Я замешана из другого теста, — выдвинула она свой аргумент, хотя ей очень хотелось, чтобы разница между ними не исчислялась световыми годами. — Мы с тобой два противоположных полюса. Ты и твоя мать были, как… как вольные птицы! — воскликнула Дженнифер. — Вы оба стремились к свободному полету. Я же привыкла ползать по земле, и меня всегда можно отыскать по моему следу. Впрочем, я никогда не уползаю далеко от дома, так что меня видно невооруженным глазом из любого места.

— Дженнифер, не заблуждайся относительно разницы между нами… У нас есть много общего. — Бардалф взял ее за руку и слегка сжал в кисти. Женщину бросило в жар, ее тело будто дернуло электрическим током. — Например, мы оба способны страстно привязываться к людям, которых любим. Разве ты не замечала своей привязанности к сыну, в котором души не чаешь?.. Впрочем, ты так же сильно привязана и к этому дому, в котором вы оба родились. Вы оба переплетены с ним едиными корнями судьбы. — Он улыбнулся и вновь нежно сжал ее руку. — Что же касается меня, то я просто не знаю, почему снова оказался здесь. Знаю только одно: как только Пит упомянул об особняке, я сразу почувствовал непреодолимое желание посетить его. А когда приехал сюда и увидел красноватые лучи заходящего солнца на пике Анкомпагре, мое сердце подпрыгнуло от счастья, и я понял, что мне необходимо бросить якорь именно здесь, в Монтрозе, и что я смогу найти общий язык со своим прошлым. Комната, в которой ты только что запирала меня, вновь превратилась в обыкновенный чулан. Она перестала быть для меня преддверием ада. Я должен пожить в этом доме, чтобы он снова стал для меня обыкновенным обиталищем. Мне кажется, «Монтрозский угол» станет ритуальным местом моего перехода в какое-то другое душевное состояние.

Дженнифер понимала логику мыслей Бардалфа, но никогда не понимала его самого, и это очень огорчало ее. Она не знала, что могло стать побудительным мотивом его поступков, что доставляло ему удовольствие, что для него было главным стимулом жизни. Ей никогда еще не удавалось проникнуть в непостижимые глубины его души и узнать, что же делало этого мужчину таким обаятельным и желанным.

В эти минуты в ней происходила схватка между прошлым и настоящим. Ее нервы напряглись до предела. Бардалф всегда выводил ее из равновесия, расстраивал, перевертывал всю жизнь вверх дном. Сама не зная почему, Дженнифер вдруг начала тихонечко плакать, а чтобы он ничего не заметил, отвернула лицо в сторону.

Но Бардалф заметил. Его сильные, теплые руки мягко легли ей на плечи, осторожно развернули ее, а в следующую минуту она продолжала тихонько всхлипывать, уже уткнувшись ему под мышку.

— Из… извини, пожалуйста, — прошептала она и попыталась отстраниться от него. Но он не дал ей сделать этого, чем вызвал в ней скрытую радость. — Мне не следовало…

— Если тебе хочется поплакать, плачь, — сказал он участливым голосом, когда она попробовала было сдержать свои сдавленные рыдания. — Иногда совсем не нужно держать эмоции взаперти.

Да она уже и не смогла бы сделать это при всем своем старании: слезы ручьем бежали по ее лицу, и ей удавалось ловить кончиком вздрагивающего языка лишь отдельные слезинки в уголках губ.

Неожиданно Дженнифер почувствовала легкое головокружение, словно какая-то неведомая сила подхватила ее и, ласково убаюкивая, понесла вверх. Глаза стали закрываться сами собой… И в этот миг она ощутила его запах. Такой чудесный, непривычный запах мужского тела, который так нежно щекотал ноздри и так легко и неудержимо усиливал сердцебиение!

— Бардалф, — совсем тихо пролепетала она. Он обнял ее еще крепче. Женские ладони, как легкие пружинки, податливо упирались в его твердую грудь, и Дженнифер вся млела от счастья, внезапно пришедшего к ней. Хотя она точно знала, что под халатом и ночной рубашкой у нее ничего не было, это ее сейчас мало беспокоило.

Глаза женщины медленно, как после долгого сна, открылись; по всему телу пробежала легкая, сладкая дрожь; руки сами потянулись к мужчине. И губы тоже…

— Дженнифер, я…

Она заглянула ему в темные глаза, утопила пальцы во вьющихся волосах и нежно промурлыкала:

— Мм-м-м…

Бардалф осторожно кашлянул и ласково произнес:

— Дженнифер, я хочу, чтобы ты очень внимательно выслушала меня. Это важно. — Тембр его голоса сразу будто утяжелился, потерял обычную звонкость. Женщина удивленно взглянула на него; он подождал, пока она после минутного всплеска их взаимных эмоций полностью успокоилась, а потом сказал: — Я верю в судьбу, Дженнифер.

Разве не это привело тебя сюда второй раз в жизни? — мелькнуло у нее в голове, и она, вся так и просияв, воскликнула:

— Я тоже!

Бардалф скрестил на груди руки, тем самым воздвигнув барьер между собой и Дженнифер, и ее надежды и мечты тотчас начали развеиваться.

— Мой приезд в Монтроз освобождает тебя от тисков беспросветного существования, — смущенно произнес он; в его голосе теперь не было взволнованности и страсти.

— От… ч-чего? — Дженнифер вся дрожала и начала заикаться.

— От всего, что удерживает тебя здесь. — Его тон смягчился, и он опять взял ее за руку. — Ты должна разорвать незримые цепи, которыми приковала себя к этому дому и городу, и отправиться с сыном в какое-то новое место. Отправиться в путешествие по жизни.

— Нет! — вскрикнула она.

Он хмуро уставился на Дженнифер, снова превратившись для нее в холодного, чужого человека, которому она не могла доверять.

— Ты сильная, храбрая и предана своему сыну. Обладая такими качествами, ты выдержишь вместе с Энди любые жизненные испытания. В этом я нисколько не сомневаюсь, — отчеканил он скрежещущим голосом. — Так или иначе, теперь, после моего приезда, в твоей судьбе может произойти резкий перелом. Даю тебе неделю, чтобы ты могла подготовить к нему не только саму себя, но и сына.