Подлинная история графини де Ла Фер

НАЗАД В БУДУЩЕЕ

Удача благоприятствовала ей: шхуна удачно проскользнула между сторожевыми постами обоих государств и прибыла в Булонь без всяких приключений.

Высаживаясь в Портсмуте, миледи утверждала, что она англичанка, которую преследования французов заставили покинуть Ла-Рошель; высадившись, после двухдневного переезда по морю, в Булони, она выдала себя за француженку, которую англичане из ненависти к Франции притесняли в Портсмуте.

Миледи к тому же обладала самым надежным паспортом: красотой, представительным видом и щедростью, с которой она раздавала направо и налево пистоли. Избавленная благодаря любезности и учтивым манерам старика, начальника порта, от соблюдения обычных формальностей, она пробыла в Булони лишь столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы отправить по почте письмо такого содержания:

Действительно, в тот же вечер миледи тронулась в путь. Ночь застала ее в дороге; она остановилась на ночлег в гостинице, в пять часов утра отправилась дальше и три часа спустя приехала в Бетюн.

Она осведомилась, где находится монастырь кармелиток, и тотчас отправилась туда.

Настоятельница вышла ей навстречу. Миледи показала приказ кардинала: аббатиса велела отвести приезжей комнату и подать завтрак.

Усилием воли Анна подавила в себе воспоминания о прошедших событиях; всецело устремляя взгляд в будущее, она видела перед собой только ожидавшие ее великие милости кардинала, которому она так удачно услужила, нисколько не замешав его имени в это кровавое дело.

Правда, некие облачка затемняли горизонт ее надежд, и это была ненависть барона Винтера, который теперь никогда не оставит ее своим вниманием, но хотя бы до конца войны об этом можно не беспокоиться, а там она сумеет позаботиться о себе… и о нем.

После завтрака аббатиса пришла к ней с визитом; в монастыре мало развлечений, и доброй настоятельнице не терпелось познакомиться со своей новой гостьей.

Миледи хотела понравиться аббатисе, что было нетрудно для женщины, обладавшей блестящим умом и привлекательной внешностью: она постаралась быть любезной и обворожила добрую настоятельницу занимательным разговором и прелестью, которой было исполнено все ее существо.

Аббатиса была особой знатного происхождения и очень любила придворные истории, так редко доходившие до отдаленных уголков королевства и еще реже проникавшие за стены монастырей, у порога которых смолкает мирская суета…

Миледи же как раз была осведомлена обо всех аристократических интригах, среди которых она постоянно жила в продолжение пяти или шести лет; поэтому она стала занимать аббатису рассказами о легкомысленных нравах французского двора, мирно уживавшихся с преувеличенной набожностью короля; она познакомила ее со скандальными похождениями придворных дам и вельмож, имена которых были хорошо известны аббатисе, слегка коснулась любви королевы и Бекингэма и наговорила кучу всяких вещей, чтобы заставить и свою собеседницу разговориться.

Но аббатиса только слушала и улыбалась, не произнося в ответ ни слова. Тем не менее, видя, что подобные рассказы ее очень забавляют, миледи продолжала в том же духе, но перевела разговор на кардинала.

Тут она оказалась в большом затруднении: она не знала, была аббатиса роялисткой или кардиналисткой, а потому старалась осторожно держаться середины; но аббатиса вела себя еще осторожнее и только низко наклоняла голову всякий раз, как приезжая упоминала имя его высокопреосвященства.

Анна начала думать, что ей будет очень скучно в монастыре; поэтому она решилась на рискованный шаг, чтобы сразу выяснить, как ей следует поступать. Желая посмотреть, как далеко простирается сдержанность доброй аббатисы, она принялась сначала иносказательно, а затем и более откровенно злословить о кардинале, рассказывать о любовных связях министра с госпожой д'Эгильон и другими достойными дамами.

Аббатиса стала слушать внимательнее, понемногу оживилась и начала улыбаться.

«Хорошо, — подумала миледи, — она уже входит во вкус. Если она и кардиналистка, то, во всяком случае, не проявляет фанатизма».

Миледи перешла к преследованиям, которым кардинал подвергал своих врагов.

Аббатиса только перекрестилась, не выражая ни одобрения, ни порицания. Это утвердило миледи во мнении, что монахиня скорее роялистка, чем кардиналистка. Анна продолжала свои рассказы, все больше сгущая краски.

— Я не очень сведуща во всех этих вещах, — сказала наконец аббатиса, — но, как мы ни далеки от двора и от всех мирских дел, у нас есть очень печальные примеры того, о чем вы рассказываете. Одна из наших послушниц много выстрадала от кардинала: он мстил ей и преследовал ее.

— Одна из ваших послушниц? — повторила миледи. — Ах, Боже мой, бедная женщина, мне жаль ее!

— И вы правы: она достойна сожаления. Чего ей только не пришлось вынести:, и тюрьму, и всякого рода угрозы, и жестокое обхождение… Впрочем, — прибавила аббатиса, — у господина кардинала, быть может, были веские основания так поступать, и хотя с виду она настоящий ангел, но не всегда можно судить о людях по наружности.

«Хорошо, — подумала миледи. — Как знать… Может быть, я здесь чего-нибудь разведаю. Мне повезло!»

Она постаралась придать своему лицу самое искреннее выражение и сказала:

— Да, увы, я это знаю. Многие говорят, что лицу человека не надо верить. Но чему же и верить, как не самому прекрасному творению создателя! Я, возможно, всю жизнь буду обманываться, но я всегда доверяюсь особе, лицо которой внушает мне симпатию.

— Значит, вы склонны думать, что эта молодая женщина ни в чем не повинна? — спросила аббатиса.

— Господин кардинал преследует не одни только преступления, — ответила миледи, — есть добродетели, которые он преследует строже иных злодеяний.

— Разрешите мне, сударыня, выразить вам свое удивление! — сказала аббатиса.

— А по какому поводу? — наивно осведомилась миледи.

— По поводу того, что вы ведете такие речи.

— Что вы находите удивительного в моих речах?

— Раз кардинал прислал вас сюда, значит, вы его друг, а между тем…

— …а между тем, я говорю о нем худо, — закончила Анна.

— Во всяком случае, вы не говорите о нем ничего хорошего.

— Это потому, что я не друг его, а жертва, — вздохнула миледи.

— Однако это письмо, в котором он вручает вас моему попечению…

— …является для меня приказом оставаться здесь, как в тюрьме, пока он не велит кому-нибудь из своих приспешников выпустить меня отсюда.

— Но отчего вы не бежали?

— А куда? Неужели есть, по-вашему, на земле такое место, где бы меня не нашел кардинал, если он только даст себе труд протянуть руку? Будь я мужчиной, это еще было бы возможно, но женщине… Что может женщина?! А эта послушница, которая живет у вас, разве пыталась бежать?

— Нет, не пыталась. Но она — другое дело. По-моему, ее удерживает во Франции любовь к кому-то.

— Если она любит, — сказала, вздохнув, Анна, — значит она не совсем несчастна.

— Итак, — заговорила аббатиса, с возрастающим интересом глядя на гостью, — я вижу перед собой еще одну бедную, гонимую женщину?

— Увы, да! — подтвердила миледи.

В глазах аббатисы отразилось беспокойство, словно в уме ее зародилась новая мысль.

— Вы не враг нашей святой веры? — спросила она запинаясь.

— Я? — вскричала Анна. — Я протестантка?! Нет, призываю в свидетели Господа Бога, который слышит нас, что я, напротив, ревностная католичка!

— Если так — успокойтесь, сударыня, — улыбаясь, сказала аббатиса. — Дом, где вы находитесь, не будет для вас суровой тюрьмой, и мы все сделаем, чтобы вы полюбили ваше заключение. Более того, вы увидите здесь эту молодую женщину, гонимую, наверное, вследствие какой-нибудь придворной интриги. Она мила и приветлива.

— Как ее зовут?

— Одна очень высокопоставленная особа поручила ее моему попечению под именем Кэтти. Я не стараюсь узнать ее настоящее имя.

— Кэтти? — вскричала Анна. — Как, вы в этом уверены?

— Что она так называет себя? Да, сударыня. А вы ее знаете?

Анна усмехнулась про себя, ей пришло в голову, что это может быть ее беглая камеристка. Воспоминание о неверной служанке вызвало в ее душе чувство гнева, впрочем, она почти тотчас же приняла прежний спокойный и доброжелательный вид: не было смысла сердиться вслепую.

— А когда я смогу увидеть эту молодую даму, к которой уже чувствую большую симпатию? — спросила она.

— Да сегодня вечером, — отвечала аббатиса, — даже, если угодно, днем. Но вы четыре дня пробыли в дороге, как сами сказали, сегодня вы встали в пять часов утра, и вам, наверное, хочется отдохнуть. Ложитесь и усните. К обеду мы вас разбудим.

Возбужденная новым похождением, которое отвлекало ее от мыслей о случившемся в Англии, миледи отлично могла бы обойтись без сна, но тем не менее последовала совету настоятельницы: за последние две недели она столько испытала, что душевно была совершенно измучена.

Она простилась с аббатисой и легла, убаюкиваемая приятными мыслями о встрече с предательницей Кэтти. Она вспомнила почти безоговорочное обещание кардинала предоставить ей свободу действий в случае, если она успешно выполнит задуманное. Она добилась успеха и, стало быть, д'Артаньян в ее власти.

Одно только лишало Анну уверенности в будущем — воспоминание о муже, графе де Ла Фер. Она думала, что он умер, и когда узнала его в Атосе, лучшем друге д'Артаньяна, ужасу ее не было предела.

Если он друг этого гасконца, он, наверное, помогал ему во всех происках, с помощью которых королева расстроила замыслы его высокопреосвященства; если он друг д'Артаньяна, он мог знать о ночи на Королевской площади! Это соображение так взбудоражило Анну, что она почувствовала себя совершенно разбитой. Боясь даже думать дальше, она вытащила заветную коробочку с маленькими шариками и приняла один. Через несколько минут она спала.

Ее разбудил приятный голос, прозвучавший у ее постели. Она открыла глаза и увидела аббатису в сопровождении молодой женщины с белокурыми волосами и нежными чертами лица, которая смотрела на нее с доброжелательным любопытством.

Лицо молодой женщины было ей совершенно незнакомо. Обе они, обмениваясь обычными приветствиями, внимательно оглядывали друг друга: обе были красивы, но совсем разной красотой. Однако Анна с улыбкой отметила про себя, что имеет гораздо более представительный вид и более аристократические манеры, чем у этой молодой женщины. Правда, платье послушницы, облегавшее ее стан, было не очень выгодно для такого рода состязания.

Аббатиса познакомила их; выполнив эту формальность, она удалилась, так как обязанности настоятельницы призывали ее в церковь, и молодые женщины остались одни.

Послушница, видя, что миледи лежит в постели, хотела уйти вслед за аббатисой, но миледи удержала ее.

— Как, сударыня, — заговорила она, — едва я вас увидела, вы уже хотите лишить меня вашего общества? Признаюсь вам, я немного рассчитываю на него, пока мне придется жить здесь.

— Нет, сударыня, — ответила послушница, — я просто испугалась, что не вовремя пришла: вы спали, вы утомлены…

— Ну так что ж? — возразила Анна. — Чего могут желать те, кто спит? Хорошего пробуждения! Вы мне его доставили, так позвольте мне вполне им насладиться.

И, взяв молодую женщину за руку, миледи притянула ее к стоящему возле кровати креслу. Послушница села.

— Боже мой, как мне не везет! — сказала она. — Я столько времени живу здесь, не имея никаких развлечений. Теперь вы приехали, ваше общество сулит мне много приятных минут, и вот, по всей вероятности, в самом скором времени я покину монастырь!

— Как! — удивилась миледи. — Вы скоро выходите из монастыря?

— По крайней мере, я на это надеюсь! — ответила послушница с радостью, которую ничуть не пыталась скрыть.

— Я кое-что слышала о том, что вы много выстрадали от кардинала. Если это так, то вот еще одна причина для нашей взаимной симпатии.

— Значит, мать-настоятельница сказала правду: вы так же, как и я, жертва этого злого пастыря?

— Тише! — остановила миледи молодую женщину. — Даже здесь не будем так говорить о нем. Все мои несчастья проистекают от того, что я выразилась примерно так, как вы сейчас, при женщине, которую я считала своим другом и которая предала меня. И вы тоже жертва предательства?

— Нет, — ответила послушница, — я жертва моей преданности, преданности женщине, которую я любила, за которую я отдала бы жизнь и готова отдать ее и впредь!

— И которая покинула вас в беде? Так ведь всегда бывает!

— Я была настолько несправедлива, что думала так, но два-три дня назад я убедилась в противном и благодарю за это создателя: мне тяжело было бы думать, что она меня забыла… Но вы, сударыня… вы, кажется, свободны, и, если бы захотели бежать, это зависит только от вашего желания.

— А куда я пойду, не имея друзей, не имея денег, в не знакомых мне краях, в которых я прежде никогда не бывала?

— Ах, что касается друзей, они будут у вас везде, где бы вы ни были! — воскликнула послушница. — Вы кажетесь такой доброй, и вы такая красавица!

— Что не мешает мне быть одинокой и преследуемой! — горько усмехнулась Анна.

— Верьте мне, — заговорила послушница, — надо надеяться на провидение. Всегда наступает такая минута, когда однажды сделанное нами добро становится нашим ходатаем перед Богом. И, быть может, как я ни бессильна, как ни ничтожна, — это ваше счастье, что вы меня встретили. Если я выйду отсюда, у меня найдутся влиятельные друзья, которые, выступив на мою защиту, смогут потом выступить и на вашу.

— Если я сказала, что одинока, это не означает, что у меня нет знакомых, занимающих высокое положение, — продолжала миледи в надежде, что, говоря о себе, она вызовет послушницу на откровенность. — Но эти знакомые сами трепещут перед кардиналом, сама королева не осмеливается никого поддержать против грозного министра. У меня есть доказательства того, что ее величество, несмотря на доброе сердце, не раз бывала вынуждена отдавать в жертву гнева его высокопреосвященства тех, кто оказывал ей услуги.

— Поверьте мне, сударыня, королева может сделать вид, что она от них отступилась, но нельзя судить по внешнему впечатлению: чем больше они подвергаются гонениям, тем больше королева о них думает, и часто в ту минуту, когда они меньше всего этого ожидают, они убеждаются в том, что не забыты ее милостивым вниманием.

— Увы! — вздохнула миледи. — Я верю этому — ведь королева так добра.

— Ах, значит, вы знаете нашу прекрасную королеву, такую великодушную, если вы о ней так отзываетесь! — восторженно произнесла послушница.

— Конечно, я не имею чести быть лично знакомой с ней, — ответила Анна, спохватившись, что может ненароком выдать свое прошлое, — но я знакома со многими из ее ближайших друзей: я знаю господина де Пютанжа, знала в Англии господина Дюжара, знакома с господином де Тревилем…

— С господином де Тревилем! — вскричала послушница. — Вы знакомы с господином де Тревилем!

— Да, как же, и хорошо знакома.

— С капитаном королевских мушкетеров?

— Да, с капитаном королевских мушкетеров.

— В таком случае вы увидите, что скоро, очень скоро мы с вами станем близкими знакомыми, почти друзьями! Если вы знакомы с господином де Тревилем, вы, вероятно, бывали у него в доме?

— Да, часто, — подтвердила Анна. Вступив на этот путь и видя, что она лжет удачно, она решила держаться его до конца.

— Вы, вероятно, встречали у него кое-кого из мушкетеров?

— Всех, кого он обычно у себя принимает, — ответила миледи, уже по-настоящему заинтересованная этим разговором.

— Назовите мне кого-нибудь из тех, кого вы знаете, и вы увидите — они окажутся моими друзьями.

— Ну, например, — задумчиво начала миледи, — я знаю господина де Сувиньи, господина де Куртиврона, господина де Ферюссака…

Послушница выслушала миледи не перебивая, потом, видя, что собеседница умолкла, спросила:

— Не знаете ли вы кавалера по имени Атос?

Миледи побледнела, как полотно простыни, на которой она лежала, и, как ни велико было ее умение владеть собой, она невольно вскрикнула, схватив собеседницу за руку и пожирая ее глазами.

— Что такое? Что с вами? — недоуменно спросила та. — Ах, Боже мой, не сказала ли я чего-нибудь такого, что оскорбило вас?

— Нет, но это имя поразило меня, ведь я тоже знала этого кавалера, и мне показалось странным встретить человека, который, по-видимому, хорошо знаком с ним.

— Да, хорошо, очень хорошо! И не только с ним, но и с его друзьями господином Портосом и господином Арамисом.

— В самом деле?! — воскликнула Анна, чувствуя, как ей становится дурно. В то же время она отчаянно пыталась сообразить, кто же находится перед ней.

— Ну, если вы их знаете, вам, конечно, известно, что они славные и смелые люди. Отчего вы не обратились к ним, если вам нужна помощь?

— Дело в том, — запинаясь, ответила миледи, — что ни с кем из них я не связана дружбой. Я их знаю только по рассказам их друга… — Анна несколько помолчала и решила проверить свою догадку, — господина д'Артаньяна.

— Вы знаете господина д'Артаньяна? — вскричала послушница, в свою очередь схватив миледи за руку и впиваясь в нее глазами. Заметив странное выражение во взгляде миледи, она спросила:

— Простите, сударыня, в каких вы с ним отношениях?

— Он… — смутилась миледи, — он мой друг.

— Вы меня обманываете, сударыня, — сказала послушница. — Вы были его любовницей!

— Это вы были любовницей д'Артаньяна! — воскликнула в ответ Анна.

— Я! — проговорила послушница.

— Да, вы. Теперь я вас знаю: вы госпожа Бонасье.

Молодая женщина удивленно и испуганно отшатнулась.

— Не отпирайтесь! Отвечайте мне! — продолжала миледи.

— Ну что ж! Да, сударыня! — сказала послушница. — Значит, мы соперницы?

Лицо миледи вспыхнуло таким свирепым огнем, что при всяких иных обстоятельствах госпожажа Бонасье со страха обратилась бы в бегство, но в эту минуту она была во власти ревности.

— Признайтесь же, сударыня, — заговорила она с такой настойчивостью, какую нельзя было предположить в ней, — вы его любовница? Или, может быть, вы были его любовницей прежде?

— О, нет! — воскликнула Анна голосом, не допускавшим сомнения в ее правдивости. — Никогда! Никогда!

— Я верю вам, — сказала г-жа Бонасье. — Но чего же тогда вы так вскрикнули?

— Как, вы не понимаете? — притворно удивилась миледи, постепенно приходя в себя и начиная игру.

— Как я могу понять? Я ничего не знаю.

— Вы не понимаете, что господин д'Артаньян поверял мне как другу сердечные тайны?

— В самом деле?

— Вы не понимаете, что мне известно все: ваше похищение из домика в Сен-Клу, его отчаяние, отчаяние его друзей и их безуспешные поиски. И как же мне не удивляться, когда я вдруг неожиданно встречаюсь с вами? Ведь мы так часто беседовали с ним о вас! Ведь он вас любит всей душой и заставил меня полюбить вас заочно. Ах, милая Констанция, наконец-то я нашла вас, наконец-то я вас вижу!

И миледи протянула г-же Бонасье руки, и г-жа Бонасье, убежденная ее словами, видела теперь в этой женщине, которую она за минуту до того считала соперницей, своего искреннего и преданного друга.

— О, простите меня! Простите! — воскликнула он и склонилась на плечо к миледи. — Я так люблю его!

Обе женщины с минуту держали друг друга в объятиях. Если бы силы миледи равнялись ее чувствам, г-жа Бонасье непременно уже лежала бы без сознания. Но, не будучи в состоянии задушить «подругу», Анна ей улыбнулась и воскликнула:

— Милая моя красавица, дорогая моя малютка, как я счастлива, что вижу вас! Дайте мне на вас наглядеться!

Говоря это, она пожирала ее глазами.

— Да, да, конечно, это вы! По всему тому, что он говорил мне, я сейчас узнаю вас, отлично узнаю!

Бедная молодая женщина и не подозревала тех ужасных замыслов, которые таились за этим ясным лбом, за этими блестящими глазами, в которых она читала только участие и жалость.

— Значит, вам известно, сколько я выстрадала, если он рассказывал вам о моих страданиях, — сказала г-жа Бонасье. — Но страдать ради него — блаженство!

Миледи машинально повторила:

— Да, блаженство.

Она думала о другом.

— И к тому же мои мучения скоро кончатся, — продолжала г-жа Бонасье. — Завтра, или, быть может, сегодня вечером я его опять увижу, и грустное прошлое будет забыто.

— Сегодня вечером? Завтра? — переспросила Анна, которую эти слова вывели из задумчивости. — Что вы хотите этим сказать? Вы ждете от него какого-нибудь известия?

— Я жду его самого.

— Его самого? Д'Артаньян будет здесь?

— Да, будет.

— Но это невозможно! Он на осаде Ла-Рошели, вместе с кардиналом. Он вернется только после взятия города.

— Вы так думаете? Но разве есть на свете что-нибудь невозможное для моего д'Артаньяна, для этого благородного и честного кавалера!

— Я не могу вам поверить!

— Ну так прочтите сами! — предложила от избытка горделивой радости молодая женщина и протянула миледи письмо.

«Почерк герцогини де Шеврез! — отметила про себя миледи. — Я так и знала, что они поддерживают сношения с этим лагерем». И она жадно прочла следующие строки:

— Да-да, — сказала миледи, — в письме все ясно сказано. Известно вам, что это за предостережение?

— Нет. Но я догадываюсь, что он, должно быть, предупредил королеву о каких-нибудь новых кознях кардинала.

— Да, наверное, это так! — сказала миледи, возвращая г-же Бонасье письмо и в задумчивости снова опуская голову.

В эту минуту послышался топот скачущей лошади.

— Ах! — вскричала г-жа Бонасье, бросаясь к окну. — Уж не он ли это?

Миледи, окаменев от удивления, осталась в постели: на нее за короткое время свалилась столько неожиданностей, что она растерялась.

— Он! Он! — прошептала она. — Неужели это он?

И она продолжала лежать в постели, устремив неподвижный взор в пространство.

— Увы, нет, — вздохнула Констанция. — Это какой-то незнакомый человек… Однако он, кажется, едет к нам… Да, он замедляет бег коня… Останавливается у ворот… Звонит…

Анна вскочила с постели.

— Вы вполне уверены, что это не он? — спросила она.

— Да, вполне.

— Вы, может быть, не разглядели?

— Ах, стоит мне только увидеть перо его шляпы, кончик плаща, и я его тотчас узнаю!

Анна продолжала одеваться.

— Все равно. Вы говорите, этот человек идет сюда?

— Да, он уже вошел.

— Это или к вам, или ко мне.

— Ах, Боже мой, какой у вас взволнованный вид!

— Да, признаюсь, я не так доверчива, как вы, я всего опасаюсь…

— Тише! — остановила ее г-жа Бонасье. — Сюда идут!

В самом деле, дверь открылась и вошла настоятельница.

— Это вы приехали из Булони? — обратилась она к миледи.

— Да, я, — ответила Анна, пытаясь вернуть себе хладнокровие. — Кто меня спрашивает?

— Какой-то человек, который не хочет назвать еебя, но говорит, что прибыл по поручению кардинала.

— И желает меня видеть?

— Он желает видеть даму, приехавшую из Булони.

— В таком случае, пожалуйста, пригласите его сюда, сударыня.

— Ах, Боже мой, Боже мой! — ужаснулась Констанция. — Уж не привез ли он какое-нибудь плохое известие?

— Боюсь, что да.

— Я оставлю вас с этим незнакомцем, но, как только он уедет, я, если вы позволите, вернусь к вам.

— Конечно, прошу вас.

Настоятельница и г-жа Бонастье вышли.

Анна осталась одна и устремила глаза на дверь; минуту спустя раздался звон шпор, гулко отдававшийся на лестнице, затем шаги приблизились, дверь распахнулась, и на пороге появился человек. Миледи радостно вскрикнула: этот человек был ее друг граф де Рошфор.