ПРОШЛОЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

А в это время в одном захудалом трактире в Амьене происходил странный разговор.

Незнакомец из Менга, который стал гвардейцем короля, а выглядел сейчас как вельможа, с недоверием слушал исповедь абсолютно пьяного человека, которого он знал под именем мушкетера Атоса. Впервые за долгое время д'Артаньяну представилась возможность заглянуть в душу этому человеку, которого он считал образцом благородства, и то, что он там увидел, напомнило ему проповеди их приходского священника об адских мучениях. Только здесь человек испытывал их при жизни.

Д'Артаньян хотел остановить исповедь Атоса и не мог: так ужасное затягивает нас и наполняет нашу душу очарованием безнадежности.

— Один из моих друзей, а не я, запомните хорошенько, — говорил этот мушкетер с мрачной улыбкой, — некий граф, родом из той же провинции, что и я, то есть из Берри, знатный, как Дандоло или Монморанси, влюбился, когда ему было восемнадцать, в шестнадцатилетнюю девушку, прелестную, как сама любовь. Сквозь свойственную ее возрасту наивность просвечивал кипучий ум, неженский ум, ум поэта. Она не просто нравилась — она опьяняла. Жила она в маленьком местечке вместе с братом, священником. Оба были пришельцами в этих краях; никто не знал, откуда они явились, но благодаря ее красоте и благочестию ее брата никому и в голову не приходило расспрашивать их об этом. Впрочем, по слухам, они были хорошего происхождения. Мой друг, владетель тех мест, мог бы легко соблазнить ее или взять силой — он был полным хозяином, да и кто стал бы вступаться за чужих, никому не известных людей! К несчастью, он был честный человек и женился на ней. Глупец, болван, осел!

— Но почему же, если он любил ее? — спросил д'Артаньян.

— Подождите, — сказал Атос. — Он увез ее в свой замок и сделал из нее первую даму во всей провинции. Они жили счастливо, через год у них родился сын, и, надо отдать ей должное — она отлично справлялась со своей ролью.

— И что же? — спросил д'Артаньян.

— Что же! Однажды графиня с сыном отправились в Марсель — ей хотелось показать молодому виконту море, да и самой повидать его — ведь она выросла на севере и видела только холодные северные волны. Граф отпустил их, когда понял, что не может отправиться вместе с ними, — продолжал Атос тихим голосом, но очень быстро, — но очень неохотно, предчувствия грызли его. Графиня же, наоборот, была очень возбуждена и торопилась уехать. Угадайте, д'Артаньян; что было дальше! — вскричал Атос, разражаясь громким смехом.

— Откуда же я могу это знать? — возразил д'Артаньян.

— Они исчезли! Оба. Через какое-то время граф перестал получать о них известия, и, не находя себе места от беспокойства, отправился в Марсель сам. Все его худшие опасения подтвердились: графиня с сыном исчезли. Они отправились на морскую прогулку, а с борта судна графиня прислала записку с приказанием привезти ей все туалеты и драгоценности, которые она взяла в поездку. Граф не хотел поверить очевидному, начал поиски, расспрашивая всех подряд, знакомых и незнакомых. В Средиземном море полно пиратов, и граф даже через своих друзей узнавал, не продавали ли на Крите на рынке рабов прелестную белокурую француженку с мальчиком лет двух-трех — но никто ничего не знал. И тогда он вспомнил, каким образом он женился на ней. Я не сказал вам, д'Артаньян?

— Нет.

— У нее был цветок лилии на плече. Она была заклеймена!

И Атос залпом проглотил стакан вина, который держал в руке.

— Какой ужас! — вскричал д'Артаньян. — Этого не может быть!

— Это правда, дорогой мой. Ангел не всегда был ангелом. До замужества бедная девушка была воровкой. И граф это знал.

— Как?!

— Да, знал. Но это отдельная история.

— Что же сделал граф, когда понял, что лишился жены и сына?

— Граф был полновластным господином на своей земле. Но перенести позора и предательства он не мог. Он объявил всем об их гибели, а потом исчез сам.

— О боже, Атос! Но ведь это ужасно! — вскричал д'Артаньян.

— Ну подумаешь, так уж и ужасно… — сказал Атос, бледный, как смерть. — Но что это? Кажется, у меня кончилось вино…

И, схватив последнюю бутылку, Атос поднес горлышко к губам и выпил ее залпом, словно это был обыкновенный стакан. Потом он опустил голову на руки. Д'Артаньян в ужасе стоял перед ним.

— Это навсегда отвратило меня от красивых, поэтических и влюбленных женщин, — сказал Атос, выпрямившись и, видимо, не собираясь заканчивать притчу о графе. — Желаю и вам того же. Выпьем?

— Так она сбежала? — пробормотал д'Артаньян.

— Еще бы! — сказал Атос. — Вспомнила былое. Давайте же ваш стакан… Ветчины, бездельник! — крикнул он. — Мы не в состоянии больше пить!

— А ее брат? — робко спросил д'Артаньян.

— Брат? — повторил Атос.

— Да, священник.

— Ах, священник! Я хотел разыскать его, но он предупредил меня, видимо, сговорившись с ней заранее, и успел покинуть свой приход.

— И вы так и не узнали, кто был этот негодяй?

— Очевидно, первый возлюбленный красотки и ее соучастник, достойный человек, который и священником прикинулся, должно быть, только для того, чтобы выдать замуж свою любовницу и обеспечить ее судьбу… и, быть может, судьбу сына. Надеюсь, что его четвертовали…

Ангел-хранитель оберегает нас — иногда. Если бы графиня де Ла Фер, леди Винтер слышала этот рассказ, она могла бы не пережить его. Но она не слышала.

На следующий день разговор был продолжен. Мушкетер смутно помнил, что рассказал молодому другу историю своей жизни. Ему не хотелось, чтобы когда-нибудь эта невыносимая тема всплыла вновь, поэтому он постарался сгладить возможное впечатление от рассказа. Д'Артаньян клялся и божился, что ничего не помнит, что никакого рассказа не было, но слова его почему-то не показались Атосу искренними.

— Вы, конечно, заметили, любезный друг, — настойчиво продолжил он, — что каждый бывает пьян по-своему: одни грустят, другие веселятся. Я, например, когда выпью, делаюсь печален и люблю рассказывать страшные истории, которые когда-то вбила мне в голову моя глупая кормилица. Это мой недостаток, и, признаюсь, важный недостаток. Но, если отбросить его, я умею пить.

Атос говорил это таким естественным тоном, что уверенность д'Артаньяна поколебалась.

— Ах да, и в самом деле! — сказал молодой человек, пытаясь поймать снова ускользавшую от него истину. — То-то мне вспоминается, как сквозь сон, будто мы говорили о пропавших женах.

— Ага! Вот видите! — сказал Атос, бледнея, но силясь улыбнуться. — Так я и знал: пропавшие жены — это мой постоянный кошмар.

— Да, да, — продолжал д'Артаньян, — теперь я начинаю припоминать. Да, речь шла… погодите минутку… речь шла о женщине с ребенком.

— Так и есть, — отвечал Атос, становясь уже смертельно бледным. — Это моя излюбленная история о белокурой женщине с маленьким мальчиком, и, если я рассказываю ее, значит я мертвецки пьян.

— Верно, — подтвердил д'Артаньян, — история о белокурой женщине, высокого роста, красивой, с голубыми глазами.

— Да, а потом отправившейся путешествовать на море…

— …захватив все драгоценности, и пропавшей вместе с сыном, маленьким виконтом, жене одного из ваших знакомых, — добавил д'Артаньян, пристально глядя на Атоса.

— Ну вот видите, как легко можно набросить тень на человека, когда сам не знаешь, что говоришь! — сказал Атос, пожимая плечами и как бы сожалея о самом себе. — Решено, д'Артаньян: больше я не буду напиваться, это слишком скверная привычка.

Так два человека вспоминали лучшие дни своей жизни…

Между тем Ришелье пока не вызывал к себе Анну и она, чтобы поправить настроение, решила всерьез броситься в омут любовных интриг. Граф де Вард, только что оправившийся от тяжелых ран, полученных им на службе кардинала, не оставлял ее своим вниманием, и миледи милостиво разрешала ему надеяться.

В это же время в Париж приехал Джозеф, как он теперь именовал себя — лорд Винтер. Анну передергивало, когда она слышала титул, но ничего уже не сделаешь — она обещала своей свекрови смириться с этим до совершеннолетия Джона и вынуждена была держать слово. Джозеф, казалось, находил какое-то особое удовольствие в том, чтобы видеться с невесткой, а миледи каждый раз едва сдерживала себя.

Однако интрига с де Вардом развивалась и подходила к кульминационной точке — открытому объяснению. По крайней мере, прогулка в Булонском лесу должна была этому способствовать. Анна написала записку, нисколько не сомневаясь, что она будет воспринята как явное поощрение к действию. Анна находилась в таком состоянии, что страстно желала этого — впервые сблизиться с мужчиной, не любя его, руководствоваться лишь рассудком, ощутить свою власть над ним, быть способной в любую минуту разорвать отношения и не страдать при этом. Ей хотелось наконец-то отбросить заблуждения юности и превратиться в холодную, уверенную в себе светскую красавицу.

В тот день миледи побывала на проповеди в церкви Сен-Ле, что вошло у нее в привычку. Она давно уже не просила у Господа лучшей доли для себя, она молилась за Антуана, Джорджа и за счастье их детей: это прибавляло ей душевного спокойствия. Однако на этот раз и молитва не помогла: на обратном пути она встретила Джозефа. Правда, мысли ее витали уже не в высших сферах — Кэтти только что отдала записку лакею графа де Варда… Джозеф был невыносим. Его комплименты, как обычно, сильно походили на дерзости, а когда он упомянул о слабом здоровье Джона, якобы передавшемся ему от отца, Анна в ярости сломала веер. Это слишком походило на угрозу, и ей страстно захотелось придушить мерзавца. Джозеф разразился смехом, что еще сильнее разъярило Анну.

В этот момент с другой стороны кареты раздался голос.

— Сударыня, — сказал всадник, в котором Анна с изумлением узнала незнакомца из Менга, о котором так и не собралась спросить у Рошфора. — Позвольте мне предложить вам свои услуги. Мне кажется, что этот всадник вызвал ваш гнев. Скажите одно слово, и я берусь наказать его за недостаток учтивости.

Миледи с удовольствием позволила бы ему сделать с деверем все, что угодно… но не решилась сказать это открыто.

— Сударь, — ответила она ему по-французски, — я бы охотно отдала себя под ваше покровительство, если бы человек, который спорит со мной, не был моим братом.

— О, в таком случае простите меня! — сказал молодой человек. — Вы понимаете, сударыня, что я этого не знал.

— С какой стати этот ветрогон вмешивается не в свое дело? — вскричал, нагибаясь к дверце, Джозеф. — Почему он не едет своей дорогой?

— Сами вы ветрогон! — отвечал незнакомец. — Я не еду своей дорогой потому, что мне угодно было остановиться здесь.

Анна с удовольствием заметила, что дело пахнет дуэлью.

— Сестра, я надеюсь, вы ведете скромный образ жизни? — осведомился Джозеф по-английски. — В память о Джордже?

Эта наглость переполнила чашу терпения Анны. Теперь она бы пальцем не пошевелила для деверя.

— Я говорю с вами по-французски, — между тем воскликнул незнакомец, — будьте любезны отвечать мне на том же языке. Вы брат этой дамы — отлично, пусть так, но мне вы, к счастью, не брат.

Анна откинулась в глубь кареты и ледяным тоном приказала кучеру: «Домой», — молясь про себя всем святым, чтобы эти двое не разошлись миром.

Чуть позже Джозеф заехал к ней и сообщил, что в шесть часов вечера у него дуэль.

Весь вечер Анна провела в нетерпеливом ожидании, хотя ее гнев несколько остыл. Перспектива освободиться от Джозефа была соблазнительна… И тогда она могла бы не беспокоиться за детей…

Но не все наши мечты сбываются, даже самые дурные. Джозеф прислал записку, в которой сообщал, что он не только невредим, но и подружился со своим соперником, д'Артаньяном, и представит его сегодня вечером своей сестре.

Итак, Анне предстояло познакомиться с человеком, который не раз уже вставал у нее на пути. Она чувствовала бы себя более уверенно, если бы могла посоветоваться с Рошфором, который тоже был заинтересован в этом человеке, но граф в последнее время ее покинул. Пару раз Анна встречала его в салонах и по сияющим глазам заключила, что он занят какой-то любовной интригой. Так что сейчас ей самой предстояло решать, как вести себя с этим человеком, вероятным врагом.

Она тщательно, впрочем, как всегда, подготовилась к приему и была сдержанна, но великолепна. Мгновенный восторг, вспыхнувший в глазах д'Артаньяна, вполне удовлетворил ее.

— Перед вами, — сказал Джозеф, представляя ей гостя, — молодой дворянин, который держал мою жизнь в своих руках, но не пожелал воспользоваться этим преимуществом, хотя мы были вдвойне врагами, поскольку я оскорбил его первый и поскольку я англичанин. Поблагодарите же его, сударыня, если вы хоть сколько-нибудь привязаны ко мне!

Последняя фраза прозвучала явной насмешкой. Анна слегка нахмурилась, но сдержалась.

— Добро пожаловать, сударь! — спокойно и даже любезно сказала она. — Вы приобрели сегодня вечные права на мою признательность.

При этом Анна вовсе не была уверена в том, что говорила.

Джозеф подробнейшим образом рассказал о поединке, не упуская ни малейшей детали. Это был редкий момент, когда Джозеф говорил искренне, ведь речь шла о его жизни. Анна слушала его рассказ с величайшим вниманием, и нельзя сказать, чтобы результат дуэли ее сильно обрадовал. Видимо, она еще не научилась полностью скрывать свои чувства, так что кровь временами приливала к ее щекам, и она боялась этим выдать себя.

Покончив с рассказом, Джозеф отошел к столу, где стояли на подносе бутылка испанского вина и стаканы, и предложил д'Артаньяну выпить.

Оставшись одна, леди Винтер позволила себе обнаружить обуревавшие ее чувства. Она кусала платок, чтобы дать выход раздражению, так что в клочья изорвала его. А ведь впереди был еще целый вечер.

Тут Кэтти вошла в комнату и сообщила лорду Винтеру по-английски, что друзья хотят видеть его. Он попрощался с Анной и д'Артаньяном и вышел. Таким образом, Анна должна была развлекать гостя одна.

Она глубоко вздохнула и изобразила всем своим видом самое приветливое расположение к молодому человеку. Постепенно ей удалось отвлечься от тревожных мыслей и даже почувствовать интерес к разговору. Она кратко рассказала д'Артаньяну о своей жизни в Англии. Она не отказала себе в маленькой мести и, именуя Джвзефа лордом Винтером, объяснила, что он младший брат ее мужа, а ее сын Джон-Эдуард по достижении совершеннолетия наследует титул и имущество, в том числе и имущество Джозефа, если тот случайно умрет холостым.

Молодой гасконец практически ничего не рассказывал о себе, и они ни словом не обмолвились о происшествии в Менге и тем более об Англии, тем паче, что Анна не была твердо уверена, что видела именно его.

Гость наговорил ей кучу любезностей, уверяя в своей преданности, и глаза его блестели. Миледи улыбалась: слушать его излияния ей нравилось. Наконец настало время гостю удалиться, и Анна простилась с ним ласково, но с тайным облегчением.

Она чувствовала, что эта игра занимательна, но и утомляет. Однако молодой обожатель мог быть ей полезен как против братца, так и в качестве источника информации из лагеря де Тревиля.

На следующий день д'Артаньян явился снова и был принят еще лучше, чем накануне. Джозефа на этот раз не было, и д'Артаньян остался наедине с миледи. Анна решила действовать прямо и стала настойчиво выпытывать, откуда он родом, кто его друзья и не было ли у него по приезде в столицу намерения поступить на службу к кардиналу.

Ответы показались ей несколько неискренними, ибо молодец расхваливал Ришелье на все лады, а ведь в Менге имел при себе рекомендательное письмо к де Тревилю. А еще была история с подвесками. Анна равнодушным тоном спросила, бывал ли д'Артаньян когда-нибудь в Англии, на что он подробнейшим образом расписал, что ездил туда по поручению капитана мушкетеров для переговоров о покупке лошадей и даже привез четырех на образец.

Вся эта вымученная правдивость напоминала ей разговоры с Джозефом, и Анна поняла, что гасконец притворяется, как и она.

Его визиты стали ежедневными. Поскольку они больше не касались скользких тем, то беседы доставляли удовольствие им обоим. Д'Артаньян осыпал миледи комплиментами, она принимала их и чувствавала себя светской львицей.

Между тем существовал еще и де Вард, который бросал на нее откровенно влюбленные взгляды, однако не удосужился встретить миледи в Булонском лесу. Анне это вовсе не понравилось, и она, подождав несколько дней, написала ему вторую записку. Пришлось напомнить неверному воздыхателю о бале во дворце Гизов. Впервые она была так настойчива и сама добивалась кого-то, но это как раз и занимало ее. Кэтти было поручено отдать записку не лакею, а графу лично.

В этот вечер д'Артаньян не пришел, и Анна почувствовала облегчение и тревогу. Неужели она плохо играла свою роль? Может быть, следует больше поощрять его ухаживания, с большим пылом принимать комплименты? Однако образ миледи, англичанки, по ее мнению, не допускал подобных вольностей.

Принятая ей маска имела еще один изъян: миледи приобрела много знакомых в Париже, но не завела друзей (к тому же при ее службе у кардинала, при ее образе жизни это было непросто). Пожалуй, открыто говорить она могла только с Рошфором — что иногда ее саму удивляло. Поэтому ей ничего не оставалось, как сделать своей наперсницей камеристку, хотя бедняжка была ей вовсе не ровня ни по уму, ни по красоте.

Около полуночи Анна, просидев весь вечер в одиночестве, отправилась в спальню. Ей пришлось звать Кэтти дважды, и ко всему прочему эта дуреха выскочила из комнаты красная, как помидор. Вероятно, задержалась с кем-нибудь из слуг. Это разозлило Анну, которая провела вечер в воспоминаниях, и она с удовольствием выбранила девушку. Наконец ярость ее успокоилась, и она вернулась мыслями к д'Артаньяну.

— Сегодня вечером я что-то не видела нашего гасконца, — заметила миледи.

— Как, сударыня, — удивилась Кэтти, расчесывая госпожу, — неужели он не приходил? Может ли быть, чтобы он оказался ветреным, еще не добившись успеха?

— О нет! Очевидно, его задержал господин де Тревиль или господин Дезесар, — рассудила Анна, подумав мельком, что давно не интересовалась похождениями королевских вояк. — Я знаю свои силы, Кэтти: этот не уйдет от меня!

Она осталась довольна своей фразой: вполне в духе роковой женщины.

— И что же вы с ним сделаете, сударыня?

— Что я с ним сделаю? — Анна задумалась. Вероятно, в Англию он ездил все-таки из-за подвесок, и это была ее единственная неудача на службе у Ришелье. — Будь спокойна, Кэтти, между этим человеком и мной есть нечто такое, чего он не знает и сам. Я чуть было не потеряла из-за него доверия его высокопреосвященства. О, я отомщу ему!

— А я думала, сударыня, что вы его любите, — довольно смело заметила Кэтти.

Анна горько рассмеялась.

— Люблю? Да я его презираю! Болван, который держал жизнь лорда Винтера, — она выделила титул, — в своих руках и не убил его… — Анна запнулась, боясь выдать служанке истинную причину своей ненависти к деверю, — человек, из-за которого я потеряла триста тысяч ливров ренты!

— И правда, — сказала Кэтти. — Ведь ваш сын — единственный наследник своего дяди, и до его совершеннолетия вы могли бы располагать его состоянием.

Услышав эту чушь, Анна в который раз спросила себя, знают ли слуги в лондонском доме истинную причину смерти ее мужа. Должен же был кто-то заметить!

— Я давно отомстила бы ему, — возвратилась леди Винтер к гасконцу, — если бы кардинал не приказал мне щадить его, не знаю сама почему.

— Да! Зато, сударыня, вы не пощадили молоденькую жену галантерейщика, которую он любил.

Поистине, ее могущество возрастает в сплетнях. Анна пальцем не шевельнула в деле этой Бонасье, и вот уже деяния Рошфора приписывают ей.

— А, лавочницу с улицы Могильщиков! — беззаботно отозвалась она. — Да ведь он давно забыл о ее существовании. Право же, это славная месть!

К тому времени вечерний туалет был закончен.

— Ступайте к себе, — строго сказала Анна, — и постарайтесь завтра получить наконец ответ на письмо, которое я вам дала.

— К господину де Варду? — довольно глупо спросила Кэтти.

— Ну разумеется, к господину де Варду!

— Вот, по-моему, человек, который совсем не похож на бедного господина д'Артаньяна, — сказала Кэтти.

Анна с неудовольствием посмотрела на служанку. Не взять ли компаньонку, пока эта дуреха не распустилась вконец?

— Ступайте, моя милая, — велела она девушке, — я не люблю лишних рассуждений.

Следующий день оказался совсем неудачным. С утра приехал Джозеф, а вот письма из Англии не пришли, и Анна осталась без известий о детях. Кардинал не отпускал ее из Парижа, Рошфор припал окончательно, де Вард опять не ответил на письмо, и у миледи не было никакого желания любезничать с д'Артаньяном. Однако Анна вовремя вспомнила, что она теперь светская львица, и к концу вечера смягчилась.

На третий день она написала еще одну записку де Варду и решила для себя, что это будет последняя. Его молчание начинало походить на оскорбление, и она велела Кэтти передать на словах, что граф должен прийти сегодня вечером, если не хочет поссориться с ней всерьез.

Днем Кэтти принесла ответ, который отчасти успокоил Анну. Теперь она была уверена в своей победе, но отчего-то это ее не радовало. Миледи приписала свои чувства тлетворному влиянию прошлого: следовало избавляться от привычки заводить романы только по любви. Она собралась с духом и приготовилась доказать себе, что изменилась.

Вечером пришел гасконец. Положительно, Анна не была готова принимать двух воздыхателей подряд, тем более, что общение с д'Артаньяном требовало ума и осмотрительности. К десяти часам вечера опасение, что де Вард может прийти и застать у нее в гостиной другого мужчину, стало навязчивой идеей.

Она позволила своему волнению проявиться, надеясь, что гость поймет без слов. Она поминутно смотрела на часы, вставала, снова садилась и постоянно ласково улыбалась, страстно желая, чтобы он провалился в подвал ее дома прямо сквозь пол и переломал себе там все кости.

Наконец недогадливый визитер стал прощаться. Миледи в порыве благодарности сжала его руку и пообещала себе в следующий раз принять гостя лучше.

Наступал решающий момент. Анна была почти уверена в своих силах, и по-настоящему ее беспокоило только одно — захочет ли де Вард находиться в полной темноте… ведь следовало скрывать клеймо. С Бекингэмом ей повезло.

Чтобы поддержать свою решимость, Анна при вечернем туалете без конца заставляла Кэтти повторять подробности своего свидания с графом, расспрашивала обо всех его жестах, о выражении лица, об интонациях голоса. И тем не менее слова камеристки доносились до нее как сквозь туман. Потом она велела погасить свет и отослала девушку, приказав привести к ней де Варда, как только он придет.

Почти сразу же за дверью спальни послышался шум.

— Что это? — спросила миледи.

— Это я, — ответил мужской голос. — Я, граф де Вард.

— Что же? — спросила Анна с большим волнением. — Почему же он не входит? Граф, — добавила она, желая отрезать себе путь к отступлению, — вы ведь знаете, что я люблю вас!

С отчаянием, как головой в омут, Анна бросилась в пучину обмана, уверяя де Варда в своей любви, и слова лились потоком, заглушая стыд.

— Да, граф, — говорила она, сжимая его руку, — я счастлива любовью, которую ваши взгляды и слова выдавали мне всякий раз, когда мы встречались с вами. Я тоже люблю вас. О, завтра, завтра я хочу получить от вас какое-нибудь доказательство того, что вы думаете обо мне. И чтобы вы не забыли меня — вот, возьмите это.

Повинуясь внезапному порыву, она сняла с пальца кольцо Антуана, которое сберегла даже на Востоке, и протянула его любовнику.

Граф не хотел брать подарок, но Анна настаивала.

— Нет, нет, — говорила она, — оставьте его у себя в знак любви ко мне… — Эти слова обожгли ее, как огнем, ибо она помнила, залогом какой любви был этот сапфир. — Принимая его, — с волнением в голосе добавила она, — вы, сами того не зная, оказываете мне огромную услугу.

Внезапно силы покинули ее. Молчание повисло в комнате. Анне вдруг страстно захотелось, чтобы граф ушел. Не зная, как бы спровадить его поделикатней, она завела разговор о его ранах и его обидчике.

— Бедный мой друг, — нежно сказала миледи. — Это чудовище, этот гасконец чуть было не убил вас! Ваши раны все еще причиняют вам боль?

— Да, сильную боль, — ответил граф.

«Господи! Ушел бы он, что ли!» — взмолилась Анна, а вслух сказала:

— Будьте спокойны, я отомщу за вас, и моя месть будет жестокой!

Между тем раздался бой часов, де Варду пора было уходить. Анна на радостях расцеловала его, и они условились о свидании на следующей неделе. Для пущей уверенности Анна сама проводила его до лестницы.

Она не подозревала, что отданное ею кольцо раскроет ее инкогнито и в конце концов самым неожиданным образом переменит ее судьбу.

Загрузка...