ПРИВИДЕНИЕ В САДУ

Приезд в Мэйнорли после долгой разлуки с ним возбуждал множество чувств.

Вновь нахлынули воспоминания о маме.

Я не могла забыть об этих запертых комнатах, которые оставались в неприкосновенности с момента ее смерти; и вообще этот дом, в отличие от лондонского, был мне очень дорог.

В Лондоне я обычно выходила с Морвенной и Еленой; мы отправлялись за покупками либо заходили к ним в гости, а Бенедикта я не видела целыми днями, поскольку он был занят делами в палате общин. У Селесты были свои подруги — такие же, как она, жены парламентариев, поддерживавшие знакомства друг с другом. В Мэйнор Грейндж все было по-другому. Все казались близки друг с другом, и я ощущала от этого некоторое замешательство.

Дети обрадовались встрече со мной, и первые дни я провела в основном в их обществе, выслушивая рассказы о том, что произошло во время моего отсутствия.

Они сделали большие успехи в верховой езде — я наблюдала как они занимались на лужайке. Теперь девочки держались в седле достаточно уверенно, чтобы совершать более дальние прогулки под наблюдением конюха. Обе обожали своих пони.

Ли выглядела лучше, чем В Лондоне. Я поинтересовалась, беспокоят ли ее головные боли.

— Теперь очень редко. Спасибо, мисс Ребекка, — сказала она. — Надеюсь, ваш лондонский сезон был удачным.

— О да, — ответила я. — К сожалению, мистер Картрайт должен был покинуть город. Он уехал в Корнуолл, чтобы изучать в колледже горное дело. Мы встретимся с ним, когда он приедет к моим бабушке и дедушке.

— Мы что, собираемся в Корнуолл?

— Бабушка с дедушкой ждут нас.

— Дети будут в восторге.

— Я уверена, что тебе и самой не терпится увидеть свой родной дом.

Ее лицо приняло странное выражение. Должно быть, она любила Корнуолл, но там ее ожидала встреча с матерью. Я знала, что миссис Полгенни продолжает свою практику. Как писала бабушка, она приобрела себе велосипед с деревянными колесами и железными ободьями, из тех, что называют «костоломами», и теперь разъезжала на нем по окрестностям, посещая своих пациентов. Это было отважным поступком для женщины в ее возрасте, но я предположила, что она полностью предала себя в руки Господни.

Я хорошо понимала, что Ли, столько лет прожившая в тени своей святой мамаши, была рада бежать от нее и предпочла бы держаться оттуда как можно дальше.

Едва осмотревшись в Мэйнорли, мы были вновь вовлечены в вихрь событий. Бенедикт редко бывал дома, он разъезжал по своему, довольно обширному избирательному округу, выступая на встречах с избирателями, посещая собрания, а в определенные дни проводил, по его словам, «прием пациентов», то есть, сидя в небольшой комнате, прилегавшей к холлу, выслушивал жалобы и просьбы своих избирателей. На нас тоже были возложены определенные обязанности.

В его отсутствие иногда заходили люди, желавшие изложить свои проблемы, и Селеста была вынуждена выслушивать их, а затем вежливо растолковывать, что дела такого рода можно решить только по возвращении домой ее мужа.

Однажды, когда Бенедикт отсутствовал в течение нескольких дней, к нам пожаловал один их фермеров.

Он был озабочен тем, что люди злоупотребляли правом проезда по территории и вытаптывали его посевы.

Селесты не было дома, но я оказалась там и проводила его в небольшую комнатку, которую выделили под приемную.

Проведя почти всю жизнь в Кадоре, я сразу уловила суть волновавшего его вопроса — Я помню, как нечто похожее случалось и в Корнуолле, — сказала я ему. — Там фермер установил ограду, оставив лишь место для прохода. Работники быстро управились с этим, и посевы больше не страдали.

— Я подумывал об этом, да уж больно не хочется тратиться.

— Расходы оправдают себя, — уверила я его. — Понимаете, ведь существует закон о проезде.

— Тут вы, конечно, правы, — согласился он. — Я все думаю, может, мистер Лэнсдон чем-нибудь поможет.

— Закон есть закон, и, пока его не изменили, придется выполнять его.

— Ну ладно, спасибо, что выслушали меня. Вы, видать, его приемная дочь?

— Да.

— Ну, с вами-то лучше говорить, чем с этой иностранной леди.

— Вы имеете в виду миссис Лэнсдон?

— С ней говоришь, а она, видать, и половины не не понимает. С вами совсем другое дело. В вас есть здравый смысл.

— Просто я росла у дедушки с бабушкой, в большом поместье.

— Так я о том и говорю. Вы сразу поняли, в чем дело. С вами поговорить — одно удовольствие.

Через несколько дней домой вернулся Бенедикт. Он уже встретился с этим фермером, и тот сообщил ему, что заезжал к нам, и хвалил сообразительную и любезную приемную дочь мистера Лэнсдона.

Я всегда старалась избегать Лэнсдона, и взаимоотношения между нами оставались по-прежнему натянутыми. То же можно было сказать и о Белинде. Это была его вина. Похоже, он и смотреть на нее не хотел.

Как ни странно, оживлялся он в обществе Люси, чье существование вроде бы не должно было его заботить вовсе. Зато она не пробуждала в нем никаких неприятных воспоминаний. Люси была привлекательной, хорошо воспитанной девочкой; она не раздражала его, в то время как Белинда осталась ему как бы взамен Анжелет, и он не мог простить ей этого. Белинда была трудным ребенком, но вряд ли можно было винить ее в этом.

— Я узнал, что ты принимала здесь «пациента», — сказал мне отчим.

— Так уж получилось.

— Им не следует приезжать в мое отсутствие. Для этого выделены специальные дни.

— Должно быть, фермер забыл об этом.

— Ты произвела на него впечатление.:

— Там речь шла о праве проезда… похожий случай был у нас в Корнуолле.

— Он сказал, что приятно поговорить с разумным человеком, который разбирается кое в каких вещах.

— О… я польщена.

— Спасибо тебе, Ребекка.

— Просто я здесь крутилась, и он поймал меня, — сказала я.

Я была, конечно, недовольна. Мне не хотелось, чтобы Бенедикт подумал, будто я из кожи вон лезу, стараясь помочь ему. Я побыстрее ушла от него.

Оставалось надеяться, что фермер не намекнул о том, насколько предпочтительнее говорить со мной, чем с Селестой.

Я все больше жалела Селесту, потому что считала этот брак ошибкой. Я прекрасно понимала это и всю вину возлагала на Бенедикта.

Его все это не волновало. У него была жена, которую положено иметь такому человеку, — хорошая хозяйка и настолько элегантная женщина, что ее вполне можно было назвать красивой. В большем, собственно, он и не нуждался. Приходило ли ему когда-нибудь в голову, что Селеста может не удовольствоваться ролью куклы, помогающей развивать его успех? Приходило ли ему в голову, что она нуждается в любящем муже?

Я уже достаточно разбиралась в жизни, чтобы понимать: ей не хватает его любви. Она была страстной женщиной, желавшей любить и быть любимой. С его стороны было жестоко жениться, намереваясь с самого начала держаться отстраненно, скорбя о той, что покинула его навсегда.

Все в этом доме шло не так, как надо. Над ним витал какой-то дух трагедии. Возможно, я давала волю воображению. Может быть, это происходило оттого, что я знала, сколь глубокие чувства связывали его и мою маму чувства столь сильные, что они не могли угаснуть, когда один из них ушел из жизни. Что происходило в этой тихой комнате, за запертой дверью?

Ее щетки для волос лежали на столике, ее одежда висела в гардеробе. А что, если она приходила к нему сюда? Я верила, что однажды она приходила и ко мне.

Может быть, когда человек столь любим, то частица его остается с живыми? Наверное, есть узы, которые не способна разорвать даже смерть.

Но несчастная Селеста была живым существом из плоти и крови. Она горячо, страстно и искренне желала, но не была желанной. Появилась она в этом доме только потому, что люди, выдвинувшие Бенедикта Лэнсдона в парламент, предпочитали видеть его женатым. Вот что было неладно в этом доме, и здесь все становилось гораздо очевиднее, чем в Лондоне, потому что за этой запертой дверью оставалась моя мать.

Однажды я сидела в своей комнате, думая о том, стоит ли отправляться на верховую прогулку. Наконец я решила переодеться в костюм для верховой езды и на минутку присела у окна, поглядывая на скамью под дубом, на ту таинственную часть сада, куда, как говорят, приходила леди Фламстед, чтобы повидаться с дочерью, которую она не видела при жизни.

Раздался тихий стук в дверь. Я резко обернулась.

Таково было мое настроение в тот момент, что я почти надеялась увидеть на пороге свою мать.

Дверь медленно открылась, и вошла Селеста.

— Я так и думала, что ты здесь, Ребекка, — сказала она. — Ты куда-то собираешься?

— Да, но это неважно. Хочу немного проехаться.

— Я пришла поговорить насчет миссис Карстон-Брауни, которая всегда пугает меня. Сейчас она сидит внизу. Она так странно говорит, что я не понимаю и половины.

— А, неутомимый борец за благие цели! Чего она хочет на этот раз?

— Она говорила о каком-то празднике… о маскараде, кажется. В общем, я сказала, что ты здесь и тебя интересуют такие вещи.

— Селеста!

— Прости, но я была в отчаянии.

— Хорошо, я спущусь.

В гостиной меня поджидала миссис Карстон-Брауни, крупная добродушная женщина. Она с облегчением вздохнула, увидев меня. Уже второй раз на неделе мне давали понять, что приемную дочь депутата предпочитают его жене.

— Ах, мисс Мэндвилл… доброе утро. Как хорошо, что вы дома.

— Доброе утро, миссис Карстон-Брауни. Очень мило с вашей стороны посетить нас. Боюсь, что мистер Лэнсдон уехал.

— Собственно, мне нужен не он. Наверняка он занят, да и не мужское это дело. Это для нас, женщин… представление, знаете ли.

— Видите ли, я лишь недавно приехала сюда.

— Я знаю. Мы должны быть представлены в Вестминстере и не можем ожидать, что депутат постоянно будет находиться здесь. Но это представление мы планировали уже давно. Такое бывает каждый год, и мне хотелось бы рассчитывать на вашу помощь. Мы собираемся поставить сценки о днях молодости Ее Величества и решили разыграть коронацию, поскольку подходит сорокалетие ее восшествия на трон. Живые картины, знаете ли. У некоторых людей получается гораздо лучше, если они не должны говорить. Мы собираем одежду, что-нибудь такое, соответствующее тем временам.

— Понимаю, — кивнула я. — Не знаю, найдется ли что-нибудь, но я посмотрю.

— Мы подумали, что и ваши девочки тоже могут выступить. Дети так милы. Дочь депутата, безусловно, должна быть там, да и та малышка, которую вы приняли в дом.

— Принимать участие в живых картинках?

— Вот именно. Там будет сцена, когда королева просыпается и ей объявляют, что она — королева, а потом ее коронация и свадьба. В общем, хлопот полон рот, но это поможет собрать средства для церкви, конечно. Я подумала, что девочки могли бы появиться как раз в сцене свадьбы, сопровождать королеву.

— Я уверена, что они с радостью согласятся.

— У нас обычно получается очень хорошо, а все доходы идут церкви. Преподобный Уайт очень озабочен состоянием крыши. Он говорит, что если мы возьмемся за нее сейчас, то это поможет избежать в будущем крупных расходов.

— А благотворительный базар прошел удачно?

— Исключительно успешно.

— Миссис Лэнсдон искренне сожалеет о том, что отсутствовала и не могла помочь вам.

Миссис Карстон-Брауни холодно кивнула Седеете, принимая ее сожаление.

— Нам было необходимо находиться в Лондоне, — сказала Селеста. — Вы ведь знаете, что у Ребекки был сезон?

— Да, мы читаем газеты.

— Неужели об этом писали в Газетах? — спросила я.

— В местной газете. Приемная дочь члена парламента…

— Да, конечно…

— Я уверена, мисс Мэндвилл, вы сумеете одеть детишек.

— А я уверена, что это сумеет сделать миссис Лэнсдон. Возможно, она поможет вам и с костюмами.

В этом она разбирается блестяще.

— О? — недоверчиво протянула миссис Карстон-Брауни.

— Да, она тонко чувствует, какая одежда подходит для того или иного случая.

— Думаю, это будет нам полезно. Могу ли я надеяться встретить вас завтра в «Елях» в пол-одиннадцатого, чтобы обсудить все поподробнее?

Я взглянула на Селесту, которая казалась несколько ошеломленной.

— Мне кажется, это достаточно удобно, — сказала я.

Миссис Карстон-Брауни встала и наклонилась за зонтиком, причем перо на ее шляпе качнулось, затем она выпрямилась и обозрела нас: меня — с одобрением, а Селесту — с некоторым подозрением. Я проводила ее до крыльца, где ее ждал экипаж.

— Как я рада, что здесь оказались вы, мисс Мэндвилл! — сказала она.

Я постояла несколько секунд, прислушиваясь к стуку копыт по мощеному двору.

Что со мной происходит? Неужели я невольно начала помогать ему? Нет, надо как можно быстрее уехать в Корнуолл. Я не желаю что-либо менять в наших взаимоотношениях. Смерть мамы по-прежнему вызывала у меня чувства горечи и обиды. Я действительно не хотела ничего менять. В то же время мне было жаль Селесту. Она старалась занять место моей матери, а это никому не удалось бы.

Селеста, очутившаяся рядом со мной, ваяла меня под руку.

— Спасибо тебе, Ребекка, — сказала она.

И тогда мне ста., полегче.

* * *

В течение следующих двух недель мы занимались подготовкой к празднику, который должен был состояться первого сентября. Люси с радостью приняла в нем участие. Белинда — тоже, однако она делала вид, что это не доставляет 1Й особого удовольствия.

Селеста пересмотрела наши запасы материи. Ли была выдающейся рукодельницей, так что благодаря художественному чутью Селесты и мастерству Ли из наших девочек получились очень привлекательные представители королевской свиты.

Хорошей королевой могла бы стать Селеста, которая была такого же небольшого роста, хотя, возможно, слишком стройна и элегантна, чтобы изобразить маленькую пухлую королеву. К тому же зрители возмутились бы, увидев в этой роли иностранку.

Праздник предстояло открывать Бенедикту, а живые картины предполагалось устраивать с получасовыми интервалами — примерно столько времени занимала подготовка каждой из них. Были установлены прилавки, где желающие могли купить всевозможные товары — от кексов и домашнего желе до любых овощей и цветов. Здесь же находились традиционные развлечения, например, «колодцы желаний» с удочками, при помощи которых, если повезет, можно было выловить игрушечную рыбку, дававшую право на получение приза. К этому все привыкли и с нетерпением ожидали живых картин, которые устраивались впервые.

Мы с Селестой провели большую часть времени за сценой, помогая одевать участников картин. Белинда бегала вокруг в состоянии крайнего возбуждения оси тоже была взволнована. У них были одинаковые платья — белые атласные с кружевами — и веночки из анемонов на голове. Выглядели девочки совершенно очаровательно.

Первая сцена, где королева в домашнем платье принимала архиепископа Кентерберийского и лорда Чемберлена, сообщавших о том, что она стала королевой, имела большой успех. Это было действительно эффектно: лорд Чемберлен целовал ей руку, а архиепископ стоял рядом, готовясь сделать то же самое.

Коронация имела еще больший успех, но настоящий шквал аплодисментов сорвала сцена свадьбы — с королевой, ее мужем и со свитой, среди которой находились Белинда и Люси, расположившиеся на весьма заметных позициях видимо, из-за их принадлежности к семье члена парламента.

Гремели аплодисменты. Занавес опустился, и картинка ожила. Участники вышли к рампе, чтобы раскланяться публике.

Глаза Белинды сияли. Я знала, как ей трудно стоять на одном месте, и боялась, что она вот-вот запрыгает.

Она улыбалась, кланялась и махала рукой, что очень понравилось зрителям.

Весь вечер Белинда не могла говорить ни о чем другом, кроме своей роли. Она рассмешила нас, сказав:

— Я боялась, что у меня с головы упадут анонимы.

У Люси тоже чуть не упали.

— Их называют анемоны, — поправила ее Люси.

Белинда не способна была признать, что ошиблась.

— У меня были анонимы, — сказала она.

Когда я пожелала детям спокойной ночи, их глаза все еще сияли.

— Актрисы все время на сцене, — сказала Белинда. — «Когда я вырасту, то тоже стану актрисой.

Намерение Белинды стать актрисой выдержало несколько недель. Больше всего ей нравилось переодеваться. Однажды я обнаружила ее в своей комнате, когда она примеряла мою шляпу и короткий плащ.

Меня это очень позабавило. Белинда хотела спуститься в таком виде в кухню и показаться всем. Пришлось разрешить ей это.

— Меня зовут мисс Ребекка Мэндвилл, — заносчиво и надменно объявила она, погрешив против правды, поскольку я никогда так не разговаривала. — Я только что окончила свой лондонский сезон.

Присутствующие немало повеселились.

Миссис Эмери, восседавшая во главе стола (как раз, было время чая), сказала, что Белинда — настоящее чудо. Горничная Джейн захлопала в ладоши, и к ней присоединились остальные. Белинда стояла посреди кухни, раскланиваясь и посылая зрителям воздушные поцелуи. Затем она торжественно вышла из кухни.

— Настоящая маленькая мадам, ничего не скажешь, — заявила миссис Эмери. — За ней нужен глаз да глаз. Того и гляди, что-нибудь выкинет… и мисс Люси за собой потянет.

Ли, наблюдавшая эту сценку, с трудом скрывала свою гордость. Я уже давно подозревала, что Белинда является ее любимицей. Должно быть, ее привлекала бьющая через край энергия девочки. Кроме того, не следовало забывать, что Белинда была дочерью хозяина дома, в то время как Люси всего-навсего найденыш, которого я довольно эксцентрично ввела в дом своих, тоже настолько необычных, бабушки и дедушки.

Наверное, Люси сознавала это. Я должна была объяснить ей, что она мне ничуть не менее близка, чем единоутробная сестра Белинда.

Удачное выступление в роли мисс Ребекки вызвало у Белинды желание развить успех, и она объявила, что вместе с Люси хочет устроить для нас живую картину, но с диалогами. Мы все должны были собраться в кухне и ожидать их выхода.

Потом я очень радовалась тому, что это представление не видела Селеста. Она отправилась с визитом к жене поверенного — это была ее обязанность, которую она выполняла.

Так или иначе, но в данном случае это было к лучшему.

Когда мы рассаживались на стульях, слуги уже начали посмеиваться. По одну сторону от меня сидела миссис Эмери, сложив руки на коленях, покрытых бумазеей, по другую сторону расположились Ли и мисс Стрингер.

При появлении детей я ощутила тревогу, поскольку на Белинде были цилиндр и плащ, явно позаимствованные из гардероба Бенедикта. Выглядела она совершенно нелепо. Я стала задумываться, что же последует дальше и не пора ли положить конец этим вторжениям в чужие комнаты.

Рядом с ней появилась Люси с волосами, заколотыми на макушке, неузнаваемая в одном из самых элегантных платьев Селесты, которое висело на ней мешком и волочилось на полу.

Воцарилось молчание.

— Я ваш член парламента, — объявила Белинда. — Вы должны делать то, что я вам скажу. У меня есть большой дом в Лондоне, но для вас он слишком хорош, потому что у меня там просто замечательные слуги… и к нам ходят очень важные люди. Иногда премьер-министр, а иногда — королева… если я ее приглашу.

Вперед выступила Люси.

— А ты уходи, — продолжила Белинда. — Ты мне не нужна. Ты мне не очень-то нравишься. Мне нравится мама Белинды. Я хожу к ней и запертую комнату. Так что ты мне не нужна.

Мисс Стрингер полупривстала в своем кресле. Ли побледнела. У миссис Эмери отвалилась челюсть, а Джейн что-то бормотала.

С ужасом предположив, что скажет Белинда дальше, я встала и подошла к ней.

— Ну-ка, немедленно снять все это, — велела я. — Обеим. Отправляйтесь и верните вещи на те места, где вы их взяли. Никогда, никогда не смейте брать одежду из комнат других людей. Вам дали одежду, в которую вы можете переодеваться. Вот ею и пользуйтесь… и только ею.

Белинда вызывающе посмотрела на меня.

— Мы хорошо играли! — воскликнула она, — Это была настоящая картина… как у королевы на свадьбе.

— Не правда, — сказала я. — Это было очень глупо.

Немедленно переодевайтесь. Ли…

Ли и мисс Стрингер устремились вперед. Ли взяла за руку Белинду, мисс Стрингер — Люси, и они тут же исчезли.

В кухне стояла тишина. Я повернулась и пошла вслед за, ними по лестнице.

* * *

Я пришла поговорить с миссис Эмери в ее личной гостиной.

— Вот такая эта мисс Белинда, — сказала она. — Никогда не знаешь, чего от нее ждать. За ней нужен глаз да глаз. Всюду свой нос сует.

— Откуда она знает про ту комнату?

— А откуда они обо всем знают? И у стен есть уши, а уж у мисс Белинды ушки в десять раз больше, чем надо. Глазки так и бегают: а это что? А это откуда?

И со служанками постоянно болтает. Я не могу это прекратить-. При мне они, конечно, на такое не решаются, но за моей спиной каждая готова посплетничать.

— Слава Богу, что не было миссис Лэнсдон.

— Да, некрасиво бы получилось.

— Миссис Эмери, но откуда она могла такое узнать»?

Миссис Эмери покачала головой:

— Знаете, в доме мало такого, о чем прислуга не могла бы узнать. Все на виду… мы видим, как он относится к этой француженке, и знаем, как он жил с вашей матушкой. Ее он обожал. Они оба были как одно… Весь дом об этом знал, и, когда она умерла, это его подкосило. Вот и комнату эту он сохранил.

— Не нравится мне это, миссис Эмери.

— Если б только вам не нравилось, мисс Ребекка!

Ведь уже разговоры пошли. Поговаривают, что в комнате живет ее привидение. Приказано, чтобы, кроме меня, никто туда не заходил. Да сказать по-честному, мне было бы и не заставить никого другого заходить туда… а тем более в одиночку. Я считаю, если дверь открыть, вещи вынести, кое-что там переставить, гораздо лучше было бы. Эта комната, как гробница, мисс Ребекка… а когда такое творится в доме, простому народу всякое может привидеться.

— Вы совершенно правы, миссис Эмери, но что же мы можем поделать?

— Ну, это уж решать ему. Если бы он постарался забыть ее, создать нормальную жизнь для нынешней миссис Лэнсдон… вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.

— Да, я понимаю.

— Если бы кто объяснил ему… — Взглянув на меня, она вновь пожала плечами. — Я-то думаю, кроме вас — некому. Но мне известно, какие у вас отношения. Вас не назовешь любящей дочерью и нежным папашей.

Я подумала: «Вся наша жизнь прозрачна для слуг.

Они замечают все происходящее. В этом доме понимают, что Селеста страстно влюблена в своего мужа, а он отвергает ее, так как до сих пор настолько любит свою покойную жену, что сотворил из нее кумира и проводит ночи в той комнате, куда запрещен вход нынешней миссис Лэнсдон».

— Поживем — увидим, — сказала я. — Возможно, подвернется подходящий момент и я смогу завести подобный разговор.

Она покивала:

— Нехорошо будет, пока ее комната заперта. Я. всегда это говорила и на том буду стоять. Не нравится мне это, мисс Ребекка. Совсем не нравится.

Я была согласна с ней. Мне это тоже не нравилось.

* * *

Белинда стала очень замкнутой. Она почти не разговаривала со мной, и мисс Стрингер сказала, что справляться с ней стало еще труднее.

Люси тоже была подавлена. Она была чувствительным ребенком и расстраивалась, считая, что я рассержена на нее. Я объяснила ей:

— Я не сержусь. Просто хочу, чтобы ты поняла: невежливо передразнивать людей. Ничего плохого нет в том, чтобы изобразить королеву, архиепископа Кентерберийского или лорда Чемберлена, потому что все они далеко, да и времени прошло очень много с тех пор, когда королеву подняли с постели и объявили, что она становится королевой, когда ее короновали и она вышла замуж. Но изображать близких людей — совсем другое дело. Этим можно их обидеть.

Она все поняла и раскаялась.

Белинде понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя, но, в конце концов, уныние покинуло ее.

Я заметила мисс Стрингер, что девочка, кажется, отказалась от своих театральных амбиций. Мисс Стрингер сказала:

— Это было мимолетным капризом, вызванным миссис Карстон-Брауни и ее живыми картинами.

Я с ней согласилась.

Как-то раз, когда дети находились в саду с Ли, я присоединилась к ним. Вскоре к нам, задыхаясь, подбежала одна из служанок:

— Мисс Ребекка, там этот новый мальчик-садовник рубит старый дуб.

— Это невозможно! — воскликнула я. — Дерево слишком большое.

Я побежала по лужайке к тому месту, на которое так часто смотрела из своего окна. Мальчик всего лишь подрезал ветки.

— Кто тебе велел это сделать? — спросила я.

— Никто, мисс. Я просто думал, что его надо привести в порядок.

— Мы не любим, когда трогают старый дуб.

Служанка, которая, прибежала, чтобы сообщить о происходящем, сказала:

— Привидениям это не понравится.

Мальчишка с раскрытым ртом уставился на дерево.

— Есть в этом доме старая легенда, — сказала я. — В общем, я думаю, не стоит его трогать. Конечно, если мистер Кемпс решит, что это необходимо, пусть он обратится к нам. Но пока оставь дерево в покое.

— Я б ни за что его не тронула, — сказала служанка. — Хорошо, что я вовремя его заметила, мисс Ребекка. Надо же была додуматься трогать это дерево. Бог знает, что могло бы случиться.

— Значит, оно заколдованное? — спросила Люси.

— Ну, это просто сказки.

— Какие сказки? — поинтересовалась Белинда.

— Кто-то что-то рассказывал. Я уже забыла.

— А привидения не любят, когда люди забывают про них, — сказала Белинда. — Тогда они приходят и пугают, чтобы их не забывали.

— Все это чепуха, — сказала я. — Не покататься ли нам верхом всем вместе?

* * *

Пришел ноябрь. — осенний месяц туманов, и дни стали такими короткими, что после четырех часов уже темнело.

С тех пор как помощник садовника решил подрезать ветви старого дуба, началось возрождение суеверий. Одна из служанок клялась, что заметила в окне запертой комнаты какую-то тень. Она с воплями в6 жала в дом. Некоторых слуг трудно было заставить выйти из дому с наступлением сумерек и тем более приблизиться в такое время к дубу.

На меня это тоже начинало действовать, и часто вечерами я поглядывала в окно, почти надеясь увидеть там леди Фламстед или ее дочь… и многое я отдала бы за то, чтобы увидеть свою маму.

Я много размышляла над тем, что миссис Эмери говорила о запертой комнате. Можно ли остановить распространение небылиц в таком доме, где все погружены в нездоровую атмосферу, созданную мужем, не любящим свою молодую жену и продолжающим оплакивать ту, которую потерял? Я понимала его страстную одержимость; я и сама испытывала нечто подобное, потому что была не в состоянии забыть ее, но Бенедикта я все же осуждала. Возможно, все это объяснялось тем, что мы жили в доме теней, где прошлое вторгалось в настоящее, где ни он, ни я не могли принять жизнь такой, какая она есть, и оба изо всех сил стремились к невозможному — к возвращению в те дни, когда с нами была мама.

Я подумывала, не поговорить ли с ним о запертой комнате. Но как это сделать? Он не стал бы меня слушать, потому что находил там утешение, общаясь с ней. Однажды я и сама ощутила ее присутствие.

Может быть, она приходила утешать его?

Селеста спросила меня про болтовню слуг о привидениях.

— Мне кажется, в таком доме, как этот, где в течение нескольких столетий жило множество людей, может появиться чувство, будто те, кто давно ушли, оставили что-то от себя.

— А что за история связана с этим домом? — спросила Селеста.

— Давным-давно здесь жила женщина. Она была молодой женой пожилого мужчины, обожавшего ее.

При родах она умерла и затем возвращалась с того света, чтобы разговаривать со своей дочерью, которую ей не удалось повидать при жизни. Говорят, они встречались под этим дубом.

— Значит, это доброе привидение?

— Несомненно.

— А где теперь эта дочь?

— Она умерла. Все люди, причастные к этой истории, давно умерли. Ведь для того, чтобы стать привидением, нужно умереть.

— И умерла она при родах? Так же, как…

— Да, — подтвердила я, — но, думаю, такое случается достаточно часто.

Селеста кивнула:

— Я понимаю. Но почему леди Фламстед решила вновь появиться здесь?

— Потому что слугам напомнили о ней. Они вообразили, будто мальчишка-садовник, попытавшийся подстричь дерево, потревожил старые привидения. Если спросите их, они будут утверждать, что привидения вернулись, чтобы предупредить людей: нельзя трогать их святыню.

— Понятно.

— Все эти разговоры о привидениях придают их жизни остроту. Моя бабушка всегда говорила, что люди, живущие скучновато, вынуждены выдумывать что-нибудь, чтобы приукрасить свою жизнь. Ну что ж, привидение дает слугам такой повод.

— Я понимаю, как обстоят дела. Но нам не следует прислушиваться к звону цепей.

— У леди Фламстед и у ее дочери не было цепей.

Они в них не нуждались… они жили простой, обыденной жизнью.

Несколькими днями позже Селеста упала в обморок в саду. К счастью, поблизости оказалась Люси, сразу побежавшая за помощью. Я в это время находилась в холле и была первым человеком, которого она встретила.

— Тетя Селеста лежит на земле! — закричала Люси.

— Где?

— Рядом с прудом.

— Иди и позови миссис Эмери или еще кого-нибудь, — сказала я на бегу.

Селеста, очень бледная, лежала на земле. Я встала возле нее на колени и поняла, что она без сознания.

Я приподняла ее и посадила, наклонив ее голову вперед. К моей радости, ее лицо постепенно начало обретать нормальный цвет. Она слегка повернула голову и испуганно осмотрелась.

— Все хорошо, Селеста, — сказала я. — Видимо, тебе стало дурно. Возможно, виноват холод…

Селеста задрожала:

— Я видела ее, — прошептала она. — Все это правда. Она была там, под деревом.

Я вздрогнула. Что она имела в виду? Неужели Седеете начали мерещиться привидения? Я сказала:

— Мы проводим тебя в дом.

— Она была там. Я ясно видела ее, — настаивала она.

Появилась миссис Эмери.

— Ах, миссис Эмери! — обрадовалась я. — Миссис Лэнсдон было дурно. Вероятно, она вышла из натопленной комнаты и на нее так подействовал холод.

Я пыталась найти причину. Мне не понравились ее слова о привидениях.

— Давайте-ка отведем ее в дом и побыстрей, — сказала практичная миссис Эмери.

— Мы проводим ее в спальню, — сказала я. — Потом, я думаю, глоточек бренди…

Селеста уже встала, но ее продолжало трясти.

Полуобернувшись, она глядела через плечо на скамью под дубом.

— Ты дрожишь, — сказала я. — Пойдем. Нужно побыстрее идти в дом.

Мы отвели Селесту в ее комнату.

— Пусть она ляжет, — сказала миссис Эмери. — Я схожу и принесу бренди. Надо прислать кого-нибудь из девушек присмотреть за камином. Огонь почти погас.

Селеста легла на кровать. Она взяла мою руку и крепко сжала ее.

— Не уходи, — сказала она.

— Конечно, я не уйду. Я останусь здесь. Не нужно сейчас разговаривать, Селеста. Давай подождем, пока миссис Эмери принесет бренди. После этого тебе станет гораздо лучше.

Она продолжала дрожать.

Вошли миссис Эмери и Энн.

— Разведи-ка огонь, Энн, — велела миссис Эмери. — Миссис Лэнсдон плохо себя чувствует. Вот бренди, мисс Ребекка.

— Спасибо, миссис Эмери.

— Налить, мисс?

— Да, пожалуйста.

Наполнив рюмку, она вручила ее мне. Селеста привстала и выпила бренди. В камине снова разгорелся огонь.

— Наверное, миссис Лэнсдон хотела бы немножко отдохнуть, — сказала я.

Селеста бросила на меня умоляющий взгляд, и я поняла, что она просит меня остаться. Я успокаивающе кивнула, и за миссис Эмери и Энн закрылась дверь.

— Ребекка, — сказала Селеста, — я видела ее. Она сидела там, глядя на меня. Она давала понять, что это ее место и мне здесь делать нечего.

— Это… привидение говорило с тобой?

— Нет, слов я не слышала… но именно это имелось в виду.

— Селеста, там никого не было. Тебе показалось.

— Но я ясно видела… она была там.

— Она?

— Она вышла из этой запертой комнаты. Она пришла на то место, куда являются привидения.

— Селеста, все это бессмысленно. Никого ты там не видела. Рядом была Люси. Она заметила, как ты упала, но не сказала, что видела там кого-то еще.

— Она явилась ко мне. Я хорошо разглядела ее.

Поначалу она сидела, отвернувшись, но я поняла, кто это. Она была в бледно-голубом плаще с капюшоном, отороченным белым мехом, и в синей шляпе, тоже с мехом… немного старомодной.

Голубой плащ с капюшоном, отороченным мехом.

Да, действительно, у моей мамы был такой, и носила она его с синей шляпой. Она надевала эту одежду здесь, в этом доме. Я хорошо представляла ее, прогуливающуюся под деревьями, смеющуюся и болтающую о братишке или сестренке, который вскоре появится у меня.

Мне пришлось покрепче сжать руки, потому что они слегка задрожали.

— Тебе это показалось, Селеста, — сказала я без всякой убежденности.

— Нет, не показалось! Я и не вспоминала о ней.

Я думала о чем-то совсем другом, и тут… Я заметила какое-то движение под деревом… увидела фигуру в голубом плаще. Она сидела на этой скамье, и я тут же поняла, кто это. Я уже не раз ощущала в доме ее присутствие. Здесь есть комнаты, в которых она жила… та самая запертая комната… а теперь она начала выходить в сад, присоединившись к остальным привидениям.

— Все это глупости, Селеста.

— Не думаю.

— Это только плоды твоего воображения.

Она посмотрела на меня и сказала, заикаясь:

— Моего… воображения?

— Да, ты думаешь о ней, и тебе представляется, будто ты видишь ее.

— Я видела ее, — твердо заявила она.

— Знаешь, Селеста, нужно это прекратить. Может быть, тебе лучше на время уехать отсюда?

— Я не могу уехать.

— Почему же? Ты можешь поехать со мной в Корнуолл. Поедем туда на Рождество. Бабушка с дедушкой будут в восторге. Возьмем с собой детей.

— Бенедикт… он не сможет поехать.

— Значит, мы поедем без Бенедикта.

— Я не могу, Ребекка.

— Тебе это будет полезно.

— Нет. Я ему нужна здесь. Я обязана присутствовать на званых обедах. Это долг жены члена парламента.

— Слишком уж много говорят про долг и слишком мало о… о… — Она ждала, и я кое-как докончила фразу:

— Ну… о личной жизни. Тебе следует уехать. Быть может, тогда Бенедикт соскучится по тебе и поймет, как много ты для него значишь.

Она молчала, затем неожиданно повернулась ко мне, и по содроганию ее плеч я поняла, что она плачет.

— Что же мне делать? — спросила она. — Он меня не любит.

— Он должен тебя любить. Он женился на тебе.

— Он женился на мне, потому что ему нужна была жена. Членам парламента необходимо быть женатыми людьми. Если они стремятся к высоким постам, им нужна жена… подходящая жена. Но, увы, Ребекка, я неподходящая для него жена. Подходящей была твоя мать.

— Забудь об этом. Ты очень хорошая. На приемах ты выглядишь великолепно: всегда такая элегантная, все тобой восхищаются.

— А он, когда смотрит на меня, думает о другой.

Я промолчала.

— Она была очень красива? — спросила Селеста.

— Не знаю. Она была моей матерью. Я никогда не задумывалась о том, красива она или нет. Для меня она была совершенством, потому что была моей матерью.

— И для него… она была совершенством, поэтому никто другой не сможет занять ее места. Ты веришь в то, что люди, в которых кто-то глубоко нуждается, могут восставать из могилы и возвращаться к тем, кто не может жить без них?

— Нет, — ответила я.

— Твоя мать, должно быть, была чудесным человеком.

— Для меня.

— И для него…

— Да, и для него. Но у обоих это был не первый брак.

— Я знаю, что в Австралии он женился на девушке, которая принесла ему в приданое золотой рудник.

— Первой вышла замуж моя мать. Мой отец был очень красивым и обаятельным человеком, как Геркулес или Аполлон, только лучше, потому что он был очень добрым. Он пожертвовал жизнью ради друга.

— Я слышала об этом.

— И моя мать нежно любила его, — с жаром заявила я. — Но с этим покончено, Селеста. Все это уже в прошлом, а мы живем в настоящем.

— Я не нужна Бенедикту, Ребекка.

— Нужна. Он женился на тебе.

— Интересно, нужна ли была ему та, первая?

— Там было совсем другое дело.

— Как это — другое?

— Я уверена в этом.

— Ведь я так люблю его! Увидев его впервые, я поняла, что это самый замечательный мужчина из всех, кого я встречала. Когда он сделал мне предложение, я вначале не могла поверить в это. Мне это показалось сном. Но мы поженились… и теперь я ему не нужна.

Ему нужна только она. Он мечтает о ней. Я слышала, как во сне он произносил ее имя. Он вытащил ее из могилы, потому что не может жить без нее. Она уже здесь, в этом доме. А теперь ей надоело жить в запертой комнате и она стала выходить, чтобы побыть в компании других привидений в саду.

— Ах, Селеста, не надо так думать. Ему нужно время, чтобы оправиться от горя.

— После ее смерти прошли годы. Она умерла, когда родилась Белинда.

— Мама ни за что не хотела бы причинить тебе страдания. Она была добрейшим в мире человеком.

Если бы она и вернулась, то только ради того, чтобы помочь тебе, а не для того, чтобы навредить.

Хотелось бы мне знать, чем можно было утешить Селесту. Я возненавидела Бенедикта. Это он был виноват в том, что она несчастна. Он был жесток и эгоистичен.

Он женился на Селесте, потому что жена нужна была ему для успешного продвижения. Точно так же он женился на Лиззи Морли, потому что ему нужны были деньги для той же цели Мою мать он любил по-настоящему, в этом не было сомнений, но Бог или судьба отплатили ему. Он потерял ту, которую любил, и даже не пытается создать счастливую жизнь для женщины, которой воспользовался для достижения собственных целей. «Настоящее чудовище», подумала я, разжигая в себе ненависть и презрение к нему.

Я сказала:

— Когда-нибудь все уладится, Селеста.

Она покачала головой.

— Но я молюсь, чтобы он повернулся ко мне, — сказала она. — Иногда я лежу здесь и жду… жду…

Тебе этого не понять, Ребекка.

— Мне кажется, я понимаю, — ответила я. — Но сейчас тебе нужно отдохнуть. Как тебе кажется, ты сможешь уснуть?

— Я очень устала, — сказала она.

— Может быть, мне попросить миссис Эмери прислать сюда легкий ужин? Если хочешь, я могу поужинать с тобой. А потом ты отдохнешь. Утром тебе станет лучше.

— Я никогда раньше не теряла сознания, — сказала Селеста. — Как странно чувствовать, что земля ускользает из-под ног.

— Людям часто становится дурно по самым различным причинам. И без всяких последствий. Возможно, ты себя неважно чувствовала, а тут смена температуры…

— Но я видела…

— Это могли быть клубы тумана.

— Это был не туман. Я ясно видела ее.

— Откуда ты знаешь, кого видела?

— Знаю.

— Люди иногда видят миражи. На самом деле это лишь тени, но люди не сознают этого, и тогда мозг начинает выяснять, что это такое, привлекая к работе воображение. А кругом все говорят о привидениях.

Хорошо, предположим, что это было привидение Тогда это могла быть леди Фламстед или мисс Марта.

— Я знаю, кто там был. Мне подсказал инстинкт.

— Так ты съешь что-нибудь?

— Я не смогу… не сегодня.

— А уснуть ты сможешь?

— Может быть.

Я встала и поцеловала ее.

— Как я рада, что ты здесь, Ребекка! — сказала она. — Я часто думала, как ты воспримешь меня… женщину, занявшую место твоей матери.

— Я никогда не смотрела на это с такой точки зрения. Мама давно умерла — Я улыбнулась Седеете. — Если я тебе понадоблюсь позже, если ты не сможешь уснуть и захочешь поболтать, позвони в колокольчик и пошли кого-нибудь из слуг. Я приду, и мы поболтаем.

— Спасибо тебе. Ты очень утешаешь меня… если меня можно утешить.

— Можно. У тебя еще все будет хорошо.

Селеста слабо улыбнулась. Теперь она выглядела получше — очень молодая, со следами слез на ресницах и со слабым румянцем на щеках.

Мне нужно было побыть одной и подумать. Селеста потрясла меня. Хотя я и сказала ей, что не принимаю этой идеи с появлением привидения, но описание одежды произвело на меня впечатление. Будучи столь заинтересованной в данном предмете, Селеста, конечно, обратила больше внимания на детали, чем кто-либо другой на ее месте, и чрезвычайно точно описала их.

Я представила свою маму, идущую по саду. Волосы выбились из-под шляпы, которая так идет ей, и смешались с белым мехом оторочки…

Селеста описала все очень точно.

Это было невероятно. Если бы моя мама явилась, то не для того, чтобы пугать бедную Селесту, а ко мне или к Бенедикту и, разумеется, не таким ужасным образом.

Я вспомнила тот случай, когда мне показалось, будто она находится в моей спальне. Я не видела ее, не слышала ее голоса. Была лишь убежденность в том, что она рядом. Тогда я была переутомлена и беспокоилась за Люси, за то, что с ней станется.

В такие периоды у всякого могут случиться галлюцинации. Но я-то не видела ее, а Селеста утверждает, что видела очень отчетливо, и может подробно описать одежду.

В тот вечер она не прислала заемной, но перед сном я сама зашла узнать, как дела, и нашла ее мирно спящей.

Всю ночь я не могла заснуть и часам к пяти утра я убедилась, что сна нет ни в одном глазу.

Усевшись в кровати, я шепотом произнесла:

— Я не верю в это.

Но описание одежды было точным. У мамы в свое время была такая одежда. Возможно ли, чтобы ее кто-нибудь отыскал, надел и явился именно на то место, чтобы изобразить привидение?

Мне не давала покоя эта мысль.

Я встала рано, хорошенько обдумав дальнейшие действия. Мне понадобится помощь миссис Эмери. Я доверюсь ей, и она оценит это.

Для начала я отправилась к Селесте.

Она выглядела утомленной, разбитой, и я почувствовала облегчение, когда она выразила желание оставаться в постели все утро. Она призналась, что очень устала.

Я сказала, что пришлю в ее комнату легкий завтрак, а потом ей нужно постараться уснуть. Позже я зайду навестить ее.

Миссис Эмери была сторонницей хорошо опробованных средств. Она твердо верила в благотворное действие чашки доброго чая и пила его как в одиннадцать, так и в полдень.

Явиться к ней в одиннадцать было подходящим моментом.

— Она всегда радовалась моему приходу. Хозяйкой в доме была, конечно, Селеста, но теперь, когда я стала взрослой, миссис Эмери считала хозяйкой меня. Она не могла относиться к иностранцам с таким же уважением, как к соотечественникам, поэтому в ее глазах я была не менее важной персоной, чем Селеста.

— Мне хотелось бы поговорить с вами, миссис Эмери, — сказала я.

Она приосанилась:

— Что ж, это всегда удовольствие, мисс Ребекка.

— Благодарю вас.

— Вы поспели как раз к чаю. Он вот-вот будет готов.

— О, благодарю вас.

Пока длился ритуал заваривания, я не раскрывала рта. Я наблюдала за миссис Эмери. Не раз мне доводилось слышать, как она внушала прислуге: «Прогреть чайник кипятком. Хорошенько обсушить, прежде чем всыпешь заварку. По чайной ложке на человека, плюс ложку на чайник. Залил, размешал, и пусть постоит пять минут — ни секундой меньше, ни секундой больше».

Чай был налит в чашки, предназначенные для почетных гостей. Мне польстило, что я причислена к этой категории.

— Миссис Эмери, — начала я, — я очень озабочена вчерашним происшествием.

— Ах да… миссис Лэнсдон… она, и в самом деле, потрясена.

— Вам известна причина ее обморока?

— Нет. Я как раз обдумывала это. Впрочем, вряд ли это возможно. Интересно, не в положении ли она?

— О нет, думаю, ничего подобного. Ей показалось, что она увидела под дубом… нечто.

— Господи спаси нас, мисс Ребекка! Только не привидение!

— Миссис Лэнсдон уверена, что она видела кого-то… на той самой скамье.

— Спаси нас и помилуй! И что же дальше?

— Она описала одежду. Ту самую, что носила моя мать.

Миссис Эмери уставилась на меня, приоткрыв рот.

— Да, — подтвердила я. — Она считает, что видела призрак моей матери.

— Но…

— Вы видите…

— Да, я все прекрасно вижу. Нельзя не догадаться, В чем дело. Ах, при вашей дорогой матушке все было совсем по-другому. Тогда здесь был счастливый дом.

— Почему бы не попытаться вновь сделать его таким?

— Ну, с нашим хозяином и с этой запертой комнатой… да, это будет нелегко, верно?

— Должно быть, ей что-то померещилось. Она плохо себя чувствует.

Миссис Эмери понимающе кивнула:

— Да, невесело ей приходится. Иной раз мне так жаль ее — Только, я думаю, ей это не привиделось. Мне кажется, она действительно кого-то видела под этим деревом, и этот кто-то был одет в вещи моей покойной матери.

— Господи, помилуй нас!

— Я, конечно, могу ошибаться, но столь точное описание одежды заставляет меня предположить, что кто-то в этом доме сыграл дурную шутку.

Миссис Эмери задумчиво покивала головой.

— Вы регулярно посещаете ту комнату, и все знают об этом. Очевидно, кто-то пробрался сюда, нашел этот ключ и позаимствовал одежду из гардероба моей матери.

— Та дверь всегда заперта, а ключ у меня.

— Вы держите его в одном и том же месте?

— Да.

— Возможно, кто-то выяснил, где он хранится.

— Не представляю себе такого.

— А я представляю. Дверь вашей комнаты никогда не запирается, верно?

Она подтвердила это.

— Кто-то мог войти сюда, пока вы были заняты и не могли ему помешать. Кем бы ни был этот человек, он мог взять ключ, пробраться в запертую комнату, достать одежду, запереть дверь и возвратить ключ на место. Это вполне вероятно.

— Никто на это не решился бы.

— Решительные люди всегда найдутся, миссис Эмери.

— Но зачем? Кому от этого польза?

— Нанести вред. Некоторых привлекает именно это.

— Вы имеете в виду, что кто-то хотел напугать до смерти эту бедняжку?

— Возможно, и я собираюсь выяснить это. Ключ сейчас здесь?

Миссис Эмери встала и подошла к столу. Открыв ящик, она с видом победительницы показала мне ключ.

— Я хочу, чтобы вы сейчас проводили меня в ту комнату, миссис Эмери, сказала я. — Надо выяснить, там ли эта одежда. Если она там, а, она должна быть там, потому что мама носила ее до самого последнего момента, тогда мы убедимся в том, что, кого бы миссис Лэнсдон ни видела под дубом, это не было игрой ее воображения. Но поскольку все произошло лишь вчера, тот, кто взял одежду, мог и не иметь времени вернуть ее на место.

— Ну, ключ был здесь, а если кто-нибудь брал его, то возвращать нужно было быстро. Он же не знал, когда я загляну сюда, и должен был опасаться, что я в любой момент войду и схвачу его.

— Итак, если эта одежда находится там, то видение миссис Лэнсдон следует отнести к сверхъестественным явлениям, а если кто-то сыграл плохую шутку… ну что ж, видимо, одежда находится у шутника.

— Я не могу поверить, что кто-то пошел на это только ради того, чтобы напугать ее. Еще и рисковать, что тебя схватят за руку.

— Некоторым нравится творить зло. Они любят риск. В любом случае давайте сделаем первый шаг к разрешению загадки. Нужно подняться и выяснить, на месте ли эта одежда.

Миссис Эмери тут же встала, и мы пошли наверх.

Даже в таких обстоятельствах я волновалась, переступая порог святилища. Все было точно так, как когда-то, и я вновь представила себя девочкой, ощущающей любовь матери, хотя неприязнь, которую я питала к своему отчиму, не исчезла Вид вещей мамы лишал меня сил, но я явилась сюда с совершенно определенной целью.

Я направилась к гардеробу. Там висела ее одежда, но голубого плаща нигде не было. Покопавшись, я обнаружила между твидовым костюмом и костюмом для верховой езды пустую вешалку. Обернувшись, я взглянула на миссис Эмери и сказала:

— По-моему, кто-то здесь был и забрал одежду.

— Я не могу поверить! — воскликнула миссис Эмери. — Ведь я все время держу ключ в своей комнате. Никто сюда не заходит, кроме хозяина и меня.

Только у нас обоих и есть ключи.

— Может быть, кто-нибудь украл его ключ?

— Это вряд ли. Мистер Лэнсдон держит ключ на цепочке для часов, всегда при себе… а здесь его не было уже неделю, а то и больше.

Миссис Эмери заперла дверь, и мы вернулись в ее гостиную. Когда мы уселись, она сказала:

— Конечно, еще не известно, был ли в гардеробе этот плащ и была ли эта шляпа.

— В точности неизвестно, — согласилась я. — Но я знаю, что моей матери они очень нравились и носила она их до последнего дня, пока не поехала в Корнуолл. Вероятно, вы все время держите этот ключ в ящике стола. Не могли бы вы его перепрятать?

— Ну, наверное, могу…

— Тогда, если кто-нибудь явится, чтобы вновь утащить его, ключа на месте не окажется. Я предполагаю, что взявший одежду захочет вернуть ее на место. Хотя, возможно, задумана еще целая серия появлений привидения.

— Вы меня в дрожь вгоняете, мисс Ребекка. Даже не знаю, что хуже: привидение или заговор в доме.

— Я постараюсь разыскать эту одежду, миссис Эмери. У меня такое предчувствие, что она где-то в доме, и если я найду ее, то выясню, кто сыграл дурную шутку с миссис Лэнсдон.

— Все могло бы быть очень серьезно, если бы она и впрямь была в положении.

— г Главное, миссис Эмери, припрячьте ключ, хорошо? Положите его в другое место, и пусть об этом никто не знает, кроме вас. Я не хочу, чтобы кто-нибудь смог войти в ту комнату до тех пор, пока я не разрешу эту загадку.

— Я сделаю все, как вы говорите, мисс Ребекка.

Мне и самой хочется узнать, кто мог сыграть такую паршивую шутку. И если это кто-нибудь из моих служанок… ну, уверяю вас, в этом доме она долго не задержится.

Покинув ее, я сразу отправилась в классную комнату. Белинда и Люси сидели за столом с мисс Стрингер.

— Доброе утро, мисс Мэндвилл, — сказала мисс Стрингер. — Вы хотели видеть меня?

— Нет, нет. Как идет учеба?

— О! — Она подняла глаза к потолку. — Лучше, чем можно было предполагать.

— Мы учим историю, — сказала Люси.

— Я рада это слышать.

— Про Вильгельма Завоевателя, который пришел сюда и убил короля Гарольда.

— Наверное, это очень интересно. Что-то Белинда сегодня очень тихая. С тобой все в порядке, Белинда?

Она коротко кивнула в ответ', - Тебе следует поблагодарить мисс Ребекку за заботу и вежливо ответить ей, — указала мисс Стрингер.

— Со мной все в порядке, благодарю, — пробормотала Белинда.

— Я подумала, что ты, возможно, беспокоишься по поводу своей мачехи, сказала я.

Она не поднимала глаз.

— Как сегодня миссис Лэнсдон? — спросила миссис Стрингер.

— Она отдыхает. Вчера ей было совсем плохо.

— Я слышала, что она потеряла сознание в саду.

Надеюсь, она ничего не повредила себе, когда упала?

— Конечно, с ней могло произойти все, что угодно, — сказала я. — К счастью, она упала на мягкую землю, но это было потрясением для нее.

Я окинула взглядом шкафы. Они были полны книг и учебных принадлежностей. Там не могло быть одежды. В любой момент ее обнаружила бы мисс Стрингер.

— Что ж, оставляю вас с Вильгельмом Завоевателем, — сказала я и вышла.

Мне не хотелось допрашивать Белинду, не имея доказательств. Не хотелось мне и обращаться и к Люси, которая могла участвовать в заговоре. Я надеялась на обратное, но из собственных наблюдений и рассказов мисс Стрингер сделала вывод, что Белинда часто подключала Люси к своим затеям, в которых главную роль играла, разумеется, сама Белинда.

Как раз над классной комнатой находился чердак, где любили играть дети. Там хранились сундуки, и туда же сносили всякие ненужные вещи. Если кто-то что-то хотел спрятать, то лучше места было не придумать. Наверх вела короткая винтовая лестница, по которой я поднялась.

Из-за наклонной крыши на чердаке почти нигде нельзя было выпрямиться во весь рост. К стене были прислонены старые картины, там же стояла какая-то мебель. В противоположном конце находились три больших сундука. Я сразу же заметила, что один из них приоткрыт, и откинула крышку Все было проще, чем я предполагала. Прямо на виду, поверх другой одежды лежали голубой плащ и шляпа. Подозрения превращались в уверенность.

Рядом стояло кресло. Я села в него и начала размышлять о случившемся. Думала я, конечно, о Белинде и о том, что происходит с ней. Она тревожила меня.

Как моя мама относилась бы к такому ребенку? Должно быть, она любила бы ее так же, как меня; временами, правда, мне казалось, что в Белинде есть нечто большее, чем просто дурные привычки. Я припомнила сценку, которую она разыграла вместе с Люси.

Это было рассчитанным ударом. Казалось неестественным, что она, моя сестра, может вести себя подобным образом.

Я пыталась найти ей оправдание, мысленно возвращаясь к Бенедикту Лэнсдону. Он не относился к ней как отец. Кажется, он забыл о том, что это — его ребенок. Мама хотела бы, чтобы он заботился о ней.

То, что она сама не могла сделать этого, накладывало на него двойные обязательства. А он совершенно отстранился от всего этого. Возможно, он даже и не пытался. Ему трудно было забыть о том, что — Белинда стала причиной смерти моей матери, хотя и не была в этом виновата.

Мне доводилось слышать о таких случаях, и я всегда считала это непростительным Итак, поскольку отец не любил ее и, получая необходимую для ребенка любовь лишь от Ли, Белинда постоянно пыталась проявить себя — любым образом, даже раня других.

Я должна постараться не сердиться на нее, а понять. В конце концов, это всего лишь ребенок, растерянный ребенок.

Рано или поздно Белинда явится сюда, на чердак, чтобы убедиться в том, что одежда не найдена. Она могла догадаться о моих подозрениях, поскольку была сообразительна не по годам, строптива и коварна по натуре.

Я просидела в ожидании около часа, предполагая, что она поднимется сюда сразу же после окончания урока, и не ошиблась.

Услышав легкие шаги по винтовой лестнице, я взяла себя в руки.

— Заходи, Белинда, — пригласила я. — Я хочу поговорить с тобой.

Она в изумлении уставилась на меня. Я была рада, что дождалась ее, так как уже начала опасаться, что после встречи в классной комнате она догадается о моих предположениях и будет держаться отсюда подальше.

— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросила она.

— По-моему, ты не слишком вежлива, а?

На ее лице появился испуг:

— Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты подошла вон к тому сундуку и достала вещи, которые лежат сверху.

— Зачем?

— Затем, чтобы ты показала мне их, а потом объяснила, как они туда попали.

— Но откуда я знаю?

— Хорошо, посмотрим.

Я встала и, взяв ее за руку, подвела к сундуку.

— Теперь открывай его, — велела я.

— Зачем?

— Открывай.

Она послушалась.

— Эти вещи положила сюда ты, — сказала я.

— Нет.

Я не обратила внимания на ее ложь.

— Как ты попала в запертую комнату? — спросила я.

У нее был хитрый вид. Она думала, что ее план весьма умен, и ей трудно было удержаться, чтобы не похвастаться им. Но она ничего не сказала. Я продолжила.

— Ты украла этот ключ из гостиной миссис Эмери.

Тебе было известно, что он там, потому что она ходила убирать ту комнату два раза в неделю. Ты узнала, когда ее не будет на месте, проникла в ее комнату и нашла ключ Она изумленно уставилась на меня:

— Люси все врет.

— Люси знала?

— Кое-что, — сказала Белинда.

— А что делала Люси?

— Ничего. Люси ничего не способна выдумать Она слишком глупая.

— Понятно. Значит, получив ключ, ты добралась до одежды. Ты знала, что там есть одежда, которая принадлежала твоей маме. Она очень расстроилась бы, если бы узнала о твоем поступке, Белинда. Тебя не волнует, что ты делаешь больно людям?

— Мне тоже делают, больно.

— Кто? Кто тебя обидел?

Она молчала.

— Ли очень милая, она добра к тебе. Мисс Стрингер — тоже. Люси любит тебя, миссис Эмери — тоже.

А разве я плохо отношусь к тебе?

На мгновение ее уверенность поколебалась, и она стала похожа на обычного испуганного ребенка.

— Он ненавидит меня, — сказала она. — Он ненавидит меня, потому что… потому что мама умерла, когда я родилась.

— Кто сказал тебе такую чушь?

Она презрительно взглянула на меня:

— Это все знают. И ты знаешь, только делаешь вид, что не знаешь.

— Ах, Белинда, все совсем не так. Ты в этом не виновата. Такое происходит с сотнями детей. Никто их не осуждает.

— Кроме него, — сказала она.

Мне хотелось обнять ее и крепко прижать к себе.

Мне хотелось сказать: «Мы ведь сестры, Белинда. Я знаю, что у нас разные отцы, но у нас одна мать, поэтому между нами существуют особые узы. Почему же ты не поговорила со мной, не рассказала мне о своих чувствах?»

Она проговорила:

— Ты тоже его не любишь.

— Белинда…

— Но ты не говоришь правду, а я говорю. Я его ненавижу.

Меня охватило отчаяние. Я не знала, что ей сказать. Бенедикт действительно избегал ее, был холоден к ней, никогда с ней не разговаривал; он не мог забыть о том, что ее рождение привело к смерти его любимой жены.

Как мне хотелось потом, чтобы я оказалась старше, мудрее, опытней, чтобы сумела хоть как-то утешить этого ребенка. Но в тот момент я могла думать только о том, какие страдания она причинила Седеете.

— Почему ты решила так напугать ее? — спросила я.

Белинда вновь стала вести себя вызывающе. Исчезли промелькнувшая было мягкость, жажда ласки. Она вновь была Белиндой, умной Белиндой, умевшей отомстить тем, кто обижал ее.

Она пожала плечами и улыбнулась.

— Эти вещи такие большие, — сказала она. — Мне пришлось быть осторожной. — Она несколько истерично рассмеялась. — Я чуть не споткнулась. Шляпа очень хорошая, но все время съезжала на уши. Я вынуждена была ее придерживать.

— Селеста потеряла сознание, — напомнила я. — К счастью, она упала на мягкую землю, но ведь могла бы и серьезно пораниться.

— Так ей и надо, раз вышла за него замуж. Она не должна была выходить за него. Мне не нужна мачеха.

— Ты не понимаешь еще очень многого в жизни.

Возможно, когда подрастешь, начнешь понимать. Селеста ни в чем не виновата. Она хочет сделать все, как можно лучше.

— Она даже по-английски не правильно говорит.

— Я склонна думать, что ее английский гораздо лучше твоего французского. И неужели тебя это так беспокоит, что ты решила ей навредить?

Белинда пристально взглянула на меня ничего не выражающими глазами и покачала головой.

— Я очень хорошо справилась со всем, — удовлетворенно заявила она. Мачеха подумала, что я — настоящее привидение.

— Ты оказалась недостаточно ловкой.

— Тебе рассказала Люси.

— Люси мне ничего не рассказывала. Ну-ка, говори, какую роль сыграла в этом она.

— Никакую. Она бы не сумела. У нее ума не хватит. Она бы все испортила. Просто она знала, вот и все. И рассказала тебе. Потому что… откуда еще ты могла узнать?

— Я отлично знаю тебя, Белинда. Я почти сразу же заподозрила тебя.

— Почему?

— В первую очередь из-за одежды Я знала, где ты ее нашла. Мы с миссис Эмери проверили и выяснили, что одежды там нет. Тогда мне стало ясно, что кто-то взял ее. Белинда, я хочу очень серьезно поговорить с тобой.

— А что ты собираешься сделать? Расскажешь ему… моему отцу?

Я покачала головой.

— Нет. Ты должна пойти к своей мачехе, сказать ей, что очень сожалеешь о содеянном, и пообещать никогда не делать ничего подобного. Разве ты не понимаешь, как нехорошо причинять боль людям?

— Я только была привидением.

— Я уже говорила тебе… — Тут я заметила, как высовывается кончик ее языка. — Белинда, послушай меня. Ты ведь хочешь, чтобы люди любили тебя, восхищались тобой?

— Ли меня и так любит.

— Ли была твоей няней чуть ли не с первых дней твоей жизни. Она любит тебя и Люси как своих родных детей.

— Меня она любит больше.

— Она любит вас обеих Если ты добра к людям, они относятся к тебе так же. Поверь, тебе будет легче жить на свете, если ты будешь доброй и не станешь играть с людьми дурные шутки… а особенно с теми, кто не сделал тебе ничего плохого.

Я порывисто обняла ее и, к своему изумлению и радости, почувствовала, что она прижалась ко мне.

Несколько минут мы стояли, обнявшись, затем я взглянула ей в лицо. Ее слезы были настоящими.

— Навсегда запомни, Белинда, — сказала я, — что мы с тобой — сестры. Мы потеряли нашу маму. Я ее нежно любила. Она была для меня всем. Не забывай, что твой отец тоже очень любил ее. Когда она умерла, это стало для него страшным, мучительным ударом.

Он не может забыть ее. Мы все должны помочь ему, Белинда, а помогая ему, мы будем помогать себе.

Обещай мне почаще разговаривать со мной Если что-нибудь случится приди ко мне и расскажи. Договорились?

Она пристально взглянула на меня и кивнула.

Затем она обняла меня за шею, и я поняла, что давно не была так счастлива. Я сделала порыв и, кажется, нашла подход к этому странному ребенку, моей сестре. Я сказала:

— Теперь мы понимаем друг друга. Теперь мы с тобой друзья, да, Белинда?

Она вновь кивнула.

— Нам осталось еще одно, — продолжила я. — Нужно сходить к твоей мачехе.

Она отпрянула — Это необходимо, — настаивала я. — Селеста сильно испугалась. Она думает, что видела привидение.

Передо мной вновь появилась прежняя Белинда с выражением триумфа на лице.

— Иначе ей везде будет чудиться привидение. Ее будут преследовать мысли об этом.

Белинда закивала, и ее глаза засияли при мысли об открывающихся перспективах. Кажется, я слишком поспешила убедить себя в том, что мне удалось выявить в ее натуре что-то доброе.

— Мы должны ее успокоить, — твердо сказала я. — Мы обязаны рассказать ей правду. Так что сейчас мы пойдем к ней, расскажем в подробностях, что произошло, и попросим у нее прощения. Это было глупой детской выходкой, и ты сожалеешь о том, что сделала.

Ты просто не подумала, что это может так навредить ей.

— Я не хочу идти.

— В жизни мы часто вынуждены делать вещи, которые нам не нравятся. Эту одежду я отдам миссис Эмери, чтобы она могла вернуть ее на место. Она будет рада узнать, что в доме нет привидения, а есть только маленькая девочка со своими выдумками.

Белинда заупрямилась.

— Пойдем же, покончим сразу со всем, — сказала я.

Я положила плащ и шляпу обратно в сундук, решив, что это потерпит, и повела Белинду вниз, в комнату Селесты.

Селеста сидела у окна. Я сказала:

— Белинда хочет кое-что рассказать тебе.

Она удивленно приподняла брови, а я подвела Белинду поближе. Девочка монотонно, как заученный урок, произнесла:

— Я вытащила эту одежду из гардероба в запертой комнате. Я принесла ее в сад, а когда услышала, что вы идете, надела ее. Это была только игра, и я очень сожалею, что напугала вас.

На лице Селесты появилось облегчение. Я сказала:

— Белинда действительно сожалеет об этом. Ты должна простить ее. Она решила, что это просто очередная игра. Ты ведь знаешь, как она любит переодеваться и изображать из себя актрису… после тех живых картин.

— Ах… — слабо произнесла Селеста. — Я… я понимаю.

— Белинда очень, очень сожалеет о случившемся.

Селеста улыбнулась ей.

— Я все понимаю, — сказала она. — Это была всего лишь маленькая шутка, правда? Глупо было с моей стороны так…

Белинда покивала. Я обняла ее, и она, хотя и не ответила тем же, все-таки не отвергла меня.

— Ты собираешься сегодня кататься верхом? — спросила я.

— Да.

— Вместе с Люси? Я поеду с вами. А сейчас можешь идти.

Она с явным облегчением удалилась. Я сказала:

— Она действительно раскаивается.

— Мне кажется, она ненавидит меня.

— Нет. Она смущена, растеряна. Хотелось бы, чтобы отец уделял ей побольше внимания. Вот в чем она нуждается. Мне кажется, она восхищается им… — Я сделала паузу. — Но ты понимаешь…

— Да, я понимаю, — согласилась Селеста.

У них были схожие проблемы.

Я не могла не чувствовать некоторого удовлетворения, потому что этот инцидент несколько сблизил нас с Белиндой. Мне следовало поддерживать эту близость. Ребенок, — а она была всего лишь ребенком, хотя временами мы забывали об этом, — нуждался в нежности. В этом была причина того, что она постоянно выставляла себя напоказ, добиваясь восхищения окружающих. Если бы Бенедикт смог подавить в себе это горе. Если бы он хоть немножко подумал о живых.

Все возвращалось к нему.

Загрузка...