Подозрение

К счастью, в Нью-Йорке я не стала слишком большой сенсацией и удостоилась внимания лишь парочки залётных журналистов, ошивающихся при входе в школу Карнеги. Нам с Зои удалось проскользнуть мимо них незамеченными. Но следовало догадаться, что она не сможет держать язык за зубами, и во время обеда я вдруг оказываюсь в новом и непривычном кругу общения. Люди, которые раньше едва знали о моём существовании, как ни в чём ни бывало подсаживаются за мой столик, наперебой распинаются об Англии и расспрашивают, когда я увижусь с Уильямом и Кейт.

— Почему ты никогда не говорила, что без пяти минут герцогиня? — спрашивает Дженна Карвел, одна из суперпопулярных девчонок, окруживших нас с Лорен.

— Эмм… потому что я не должна была ей стать, — угрюмо отвечаю я, вспоминая о Люсии, — да и странно было бы кричать об этом на каждом шагу, разве нет?

Лорен кивает в знак согласия, но другие девочки смотрят на меня с изумлением.

— Что тут странного? И вообще, как ты умудрялась скрывать, что принадлежишь к такой семье? — Дженна удивлённо вскидывает бровь. — Ведь твой дедушка был крёстным самого принца!

Последние слова заставляют остальных девочек взволнованно притихнуть.

— Ну, у принца есть и ещё крестные… — уточняю я и добавляю: — Конечно же, когда родители были живы, про моё происхождение было всем известно. А потом я переехала с Марино сюда, перешла в среднюю школу и… просто… не знаю…

— Она не хотела привлекать внимания, — вмешалась Лорен.

— Ага. Именно.

До самого конца перемены я молча слушаю болтовню наших новых соседок по столику.

Не то чтобы раньше меня сторонились, но в кругу местных «звёзд» я точно не числилась и чрезмерной общительностью, как Зои, не отличалась. У меня есть Лорен и ещё несколько давнишних подруг, но мы, скажем так, своим появлением ажиотажа не вызываем. Поэтому такой внезапный прилив внимания приводит меня в замешательство.

Но самое неожиданное происходит, когда звенит звонок. Получив возможность увильнуть от докучливых разговоров, я спешно уношу поднос и вместе с Лорен направляюсь к выходу, где меня чуть не сбивает с ног капитан группы поддержки Тайра Уард, размахивающая газетой.

— Смотри, Имоджен! Ты на главной странице «Дейли Мейл»!

О боже. Я выхватываю газету у Тайры, опешив при виде жуткой фотографии, взятой с моей странички в Facebook. Заголовок гласит: «Американская обывательница оказалась герцогиней Уикершема».

— Ну что за дурацкое слово — «обывательница». Кто-нибудь удалите его из словаря, — возмущаюсь я.

— Эй, герцогиня!

Услышав голос Марка, я оборачиваюсь.

— Пожалуйста, не называй меня так, — говорю со смущённой улыбкой.

— Тебе тоже не верится, что Имоджен уезжает? — печально произносит Лорен.

Марк качает головой.

— А мне только показалось, что между нами начинает что-то завязываться.

Он обнимает меня за плечи, и я вся напрягаюсь. Я не могу понять, почему его прикосновение так меня пугает. Ведь он такой милый, и не скажу, что не представляла нас вместе.

Но в памяти всплывает лицо совсем другого человека. Я касаюсь щеки, где невесомой тенью сохранился его поцелуй. Себастьян. Влюблённость, которая до сих пор не прошла.

Да что же со мной такое?

Только когда при входе в класс Марку приходится убрать руку, я немного расслабляюсь, но из-за такой странной реакции злюсь сама на себя. Любая другая девчонка была бы польщена его вниманием. Хотя… может, это и к лучшему, что я не подпускаю его слишком близко. Мне и так тяжело будет попрощаться с семьёй Марино и Лорен. Не хотелось бы добавлять в список людей, по которым я буду скучать, еще и «первого парня».

Спустя несколько дней после судьбоносного знакомства с Гарри Морганом я вхожу в конференц-зал отеля «Трайбека Гранд», где меня уже ждёт высокоуважаемый специалист по этикету Бейзил Кроуфорд. С виду истинный викторианский джентльмен — синий костюм, бледно-голубой жилет, шёлковый аскотский галстук⁴. Завершает образ самый настоящий цилиндр.

— Ваша светлость, — говорит он, растягивая слова, и склоняется в поклоне, — для меня большая честь быть вам полезным.

— Эмм, ого. Спасибо, — бессвязно отвечаю я, смущённая столь вычурным приветствием.

Бейзил резко выпрямляется, стирая с лица приторную улыбку.

— Нет, никуда не годится. «Эмм, ого, спасибо»? Люди ожидают увидеть уверенную в себе герцогиню, которая держится с достоинством, соответствующим её положению, — он демонстративно постукивает ногой, — давайте попробуем ещё. На этот раз вы улыбнётесь и ответите: «Спасибо, мистер Кроуфорд. Рада с вами познакомиться».

— Хорошо, только… неужели мне обязательно должны кланяться? — спрашиваю робко. — Я чувствую себя глупо. Я ведь не какая-нибудь принцесса.

— Таковы традиции. Тем более поклон поклону разница. Перед герцогом и герцогиней уместен легкий поклон или реверанс, тогда как поклон лицам королевской семьи более глубокий.

— А-ля «Крёстный отец». Целуй кольцо, — я пытаюсь пошутить, неудачно подражая интонации Марлона Брандо

Но Бейзил бросает на меня серьёзный взгляд.

— Ваша светлость, вы же только что не сравнили британских аристократов с итальянской мафией?

Так началось моё первое занятие по этикету, в течение которого Бейзил упорно забивал мне голову чем только можно от форм обращения к людям разного происхождения (к монарху — «ваше величество», к принцу и принцессе — «ваше высочество», к особам с титулом ниже герцогского — «милорд» или «миледи», к баронетам и рыцарям — «сир») до распределения мест на званых обедах (господин с наивысшим титулом садится по правую руку от меня, остальные — согласно их статусу и положению). И к вечеру я вконец убеждаюсь, что вся Англия — один большой комок снобизма.

— Но зачем так рьяно расставлять всё по местам? — возмущаюсь я, склонившись над небрежно нацарапанными заметками. — Вас послушать, так мне уже и в лифте нельзя подняться с человеком, не зная его титула. Признайте, что это бред.

— Британскому пэрству уже несколько веков, и эта система хорошо себя зарекомендовала, — говорит Бейзил, приподнимая бровь, — мы, англичане, хотим иметь предназначение, играть свою роль на общественном поприще. Все — от герцогини до домохозяйки — занимают собственное важное место среди людей высшего или низшего положения. Мы привычны к рангам и титулам и считаем, что они помогают бесперебойно работать общественному механизму.

— Ладно, ладно, пусть будет так.

— А теперь последний на сегодня урок. Вы обязаны знать, кто заработал ваш титул. Есть предположения?

Я смущенно качаю головой.

— Это ваш дальний предок Рэндольф Генри Рокфорд, который был одним из величайших английских военных деятелей на рубеже XVII века. В благодарность за победу в нескольких стратегически важных для Англии битвах король Георг I пожаловал ему герцогство в селении Уикершем и выделил средства для постройки особняка, подобающего такому герою, — объясняет он, — конечно, поговаривали, что король поступил жестоко, выбрав Уикершем с его откровенно неплодородными землями, особенно по сравнению с оксфордширскими цветущими городами. Но в итоге пятая герцогиня Уикершема леди Беатрис всё изменила.

— Что же она сделала? — спрашиваю я.

— Думаю, она была садоводом от бога. За несколько лет неприглядный Уикершем стал одним из наиболее часто изображаемых и красивейших ландшафтов в Англии.

В первый раз за весь урок во мне вспыхивает интерес.

— И как же она это сделала?

Бейзил медлит с ответом.

— Здесь тяжело отделить правду от домыслов. Думаю, точно мы никогда не узнаем.

Мне хочется задать ещё вопрос, но Бейзил, всплеснув руками, поднимается с места.

— На сегодня всё, ваша светлость. Увидимся завтра в тот же час, чтобы провести краткий обзор событий лондонского светского сезона.

Неделя пролетела в бешеном круговороте из выпускных экзаменов, занятий с Бейзилом и приготовлений к переезду. Я была настолько загружена, что если и вспоминала Себастьяна, задумывалась о том, каким он стал, был ли он близок с Люсией до самой её смерти, и увидимся ли мы снова, то, сосредоточившись на кипе неотложных дел, мне удавалось унять непонятное волнение.

Не успела я оглянуться, как наступил вечер перед выпускным.

Слишком возбуждённая, чтобы уснуть, я накидываю толстовку и поднимаюсь по пожарной лестнице на крышу. В этот уютный, напоенный летними ароматами вечер, слушая симфонию Нью-Йорка — гул нескончаемого потока такси, звуки музыки, доносящейся из соседних квартир и ресторанов, болтовню и смех случайных прохожих — я понимаю, как же мне повезло вырасти здесь, и как я буду по всему этому скучать. При мысли, что через какую-то неделю я улечу в Лондон, покинув родную страну и всё, что мне дорого, накатывает волна страха. Что же я делаю?

— Ты всегда любила это место.

Я оборачиваюсь на голос Кэрол. Она ещё не переоделась, а её глаза в лунном свете кажутся покрасневшими.

— Присядешь? — я хлопаю рядом, приглашая её.

Некоторое время мы молча смотрим на звезды.

— Я буду очень скучать, — тихо произносит Кэрол.

Моё сердце сжимается.

— Я тоже буду скучать. Ты была идеальной матерью.

Она гладит меня по щеке.

— Всё это время я знала, что ты никогда не была по-настоящему моей, и что когда-нибудь мне придется тебя отпустить. Просто не думала, что это произойдет так скоро.

— Ты меня не потеряешь, — уверяю я, — пусть я и буду жить в другой стране, но мы будем постоянно поддерживать связь.

Она едва заметно улыбается.

— Надеюсь.

— Я никогда не смогу отблагодарить вас за всё, что вы для меня сделали, — говорю я, сжимая её руку.

— Если хочешь отблагодарить нас, будь осторожной, — говорит она со всей серьёзностью, — будь бдительной и пообещай, что вернёшься сразу же, если заподозришь что-нибудь… неладное. Береги себя, это будет лучшая благодарность.

От её мрачного голоса по телу пробегает леденящая дрожь.

— Я… я обещаю.

«Мы выпускники! Самый лучший класс!

А если вы не верите, крикнем еще раз!»

Стоя в толпе взбудораженных одноклассников, мы с Лорен скандируем девиз нашего класса, подбрасываем вверх академические шапочки, и, не сумев их поймать, заходимся смехом. В зале ресторана «Киприани» нас ждёт украшенная танцплощадка с диджеем, фотокабинка, праздничный фуршет и стол с мороженным. Вокруг бурлят эмоции: улыбки, ликование, слёзные объятия. Для нас наступает очень важный этап в жизни, и я не знаю, радоваться ли по поводу окончания школы, или беспокоится о том, что будет дальше. Меньше чем через неделю я сяду на самолет и улечу в Англию. Но находясь здесь, в центре Манхэттена, среди людей, которых знаю с шести лет, я не могу представить себе другой жизни.

После очередной ритмичной песни, диджей ставит медленную, и я краем глаза замечаю, что в мою сторону направился Марк Уайатт, суперпривлекательный даже в строгом костюме.

— Привет, Имоджен, Лорен.

— Привет. Классная вечеринка, да? — смущённо отвечаю я. Всегда стеснялась кокетничать на людях.

— Я пойду налью себе чего-нибудь, — говорит Лорен с хитрой ухмылкой, поднимая пластиковый стаканчик, — ещё увидимся.

— Потанцуем? — спрашивает Марк, как только она уходит.

— С удовольствием, — отвечаю я.

Марк за руку выводит меня на танцпол, и я начинаю жутко волноваться: не вспотела ли; не бьётся ли сердце на самом деле так громко, как мне кажется; в порядке ли причёска.

Я кладу руки ему на плечи, а он обнимает меня за талию и застаёт врасплох последующей фразой:

— Ты мне нравишься, Имоджен. Хотя ты и так это знаешь.

— О! Эмм. Ты тоже мне нравишься, — говорю я с нервным смешком, правда, слова мои звучат скорее как вопрос, чем как утверждение.

— Приятно слышать. Но скоро ты уедешь, и у меня больше не будет возможности сделать это…

Прежде чем я успеваю что-либо понять, он наклоняется и касается своими губами моих. Это происходит так быстро, что я едва успеваю почувствовать… хоть что-нибудь. Я понимаю — ресторан, одноклассники и всё такое, поэтому и не ждала, что мы «сольёмся в порыве страсти», но всё равно расстроилась, что поцелуй оказался не таким головокружительным событием, как я того ожидала, когда задумывалась о переводе нашей дружбы на новый уровень.

Я неумело пытаюсь скрыть разочарование под чрезмерным восторгом.

— Это было замечательно, — как только слова срываются с языка, я мысленно хлопаю себя по лбу.

Зато Марк кажется довольным.

— Я рад, что тебе понравилось.

— Эм, ага, — возможно, это разыгралось моё воображение, но мне кажется, что к нам прикованы взгляды всех одноклассников, а я не настроена повторять «представление» на бис, — мне нужно найти Зои. Ты же знаешь, я за неё сегодня ответственна.

— Жаль, — разочарованно говорит Марк.

— Увидимся, — бросаю я через плечо, прежде чем убежать на поиски Лорен.

Я застаю их с Зои хихикающими у фуршетного стола. И, кажется, я знаю причину веселья, но стараюсь вести себя как ни в чём ни бывало.

— Разве ты не должна быть со своим кавалером? — спрашиваю я.

— Не могу поверить, что только что сбежала с места преступления? — визжит она, игнорируя мой вопрос.

— Девочки, прекратите, — шикаю я, — мы ведь не хотим, чтобы Марк услышал. И спасибо, что подглядывали.

— Какое же это подглядывание, если вы тут разнежничались у всех на глазах? — возражает Лорен.

— Убежала-то чего? Я думала у вас там любовь-морковь, — говорит Зои.

— Не знаю. Не до романтики, когда вокруг столько народу. Да и какой теперь в этом смысл? — я наливаю себе пунша и поднимаю взгляд на девочек. — Я ведь не смогу встречаться с ним из Англии.

При упоминании об Англии они сразу замолкают.

— Ты обязательно найдешь себе там классного британского парня, — говорит Лорен, выдавив вялую улыбку, — типа принца Уильяма.

В сознании непроизвольно вырисовывается образ повзрослевшего Себастьяна — уже не просто милого мальчика, а высокого, мускулистого, красивого молодого человека. Но Зои вырывает меня из задумчивости, протягивая «наманикюренную» ручку.

— Пожалуйста, хоть сегодня не говорите об Англии, — тихо предлагает она, — давай притворимся, что ты никуда не уезжаешь, и всё как будто бы нормально.

Одной рукой я обнимаю Зои, а другой Лорен.

— Хорошо. Сегодня я никуда не уезжаю.

Неделю спустя мы с Зои, Кэрол и Китом молча стоим у стойки регистрации международного аэропорта имени Джона Кеннеди. Мы наблюдаем за тем, как мой багаж помечают биркой и отправляют на транспортёрную ленту, и понимаем, что с каждым сданным чемоданом приближается время прощания.

— Все готово! — радостно сообщает женщина за стойкой «Вирджин Атлантик», не обращая внимания на наши унылые лица. — Вверх по эскалатору и налево, пройдете проверку безопасности.

— Спасибо, — я тяжело вздыхаю.

Зои сжимает мою руку, и мы все вчетвером медленно продвигаемся к пункту проверки безопасности.

— Вот, кажется, и всё, — глядя на свою вторую семью, я изо всех сил стараюсь говорить спокойно.

Эта сцена навсегда останется в моей памяти: покровительственный взгляд Кита, героически улыбающаяся Кэрол и Зои, нервно теребящая золотое сердечко, подаренное мною ей на шестнадцатилетие.

Обнимая их, я чувствую, как по щекам катятся слёзы.

— Я вас всех очень люблю.

— Ты всегда будешь нашей доченькой, — шепчет мне на ухо Кэрол.

— Звони нам, чтобы тебе ни понадобилось, — говорит Кит, целуя меня в щеку.

— Знаю. Вы же навестите меня перед началом учебного года, правда? — спрашиваю я. — Втроём?

— От нас так просто не отделаться, — отвечает Зои, вытирая влажные глаза.

Мы обнимаемся в последний раз, и я понимаю, что лучше уходить, пока я не передумала.

— До встречи.

Я посылаю им воздушный поцелуй и заставляю себя пройти в зону проверки безопасности. Мне страшно хочется обернуться, чтобы в последний раз посмотреть на них, но я знаю, что лучше этого не делать. Меня ждет новая жизнь в Англии, и нравиться мне это или нет — пути назад нет.

Билет для меня бронировал Гарри Морган, и я понятия не имела, что буду лететь первым классом. Так что, обнаружив на борту самолёта настоящую барную стойку и увидев своих попутчиков, весело потягивающих шампанское, я немного приободряюсь. Каждое посадочное место занимает отдельный отсек, состоящий из комфортабельного кресла и диванчика. И, устроившись на невероятно удобном сидении, я чувствую, что, возможно, впервые в жизни смогу поспать в полёте.

Когда элегантные стюардессы начинают разносить напитки и ужин, я достаю свою папку «Англия: приготовления». В ней находится карта поместья Рокфорд и прилегающих земель, а также свежие выпуски британских газет и журналов начиная с Observer и заканчивая Tatler. Мне хочется войти в курс последних событий и научиться понимать британский сленг — меньше всего я хотела бы показаться невеждой, которая не поймёт даже выражения «И Боб твой дядя!». А оно совсем не означает, как кажется на первый взгляд, что у меня есть дядя по имени Боб. Это шуточная фраза, которой можно подытожить совет или распоряжение, подразумевающая, что дело проще простого. Да, мне многому ещё предстоит научиться. Но сейчас как раз приходит время ужина, и когда стюардесса, поколдовав над моим креслом, ловко выдвигает уже накрытый салфеткой столик, меня охватывает приятная расслабленность.

К концу ужина из четырех блюд мои веки тяжелеют. Подбегает внимательная бортпроводница с просьбой подняться с места и трансформирует кресло в настоящую кровать. С простынёй и одеялом. В легком недоумении от мысли, что в самолёте можно улечься в постель, я забираюсь под одеяло и закрываю глаза.

Ворочаясь в спальном мешке в рокфордском эллинге, я слышу голоса, всплывающие откуда-то из подсознания.

″Видишь, — взволнованно говорит папа, — началось! Я всегда догадывался, что дело в Имоджен″.

″Эдмунд, пожалуйста, — всхлипывает мама, — давай отвезем её домой. Я хочу, чтобы она была в безопасности″.

″Это и есть её дом… даже больше, ты просто не понимаешь″.

Затем раздаётся крик Люсии:

″Я никогда тебя не прощу! Никогда!″

Я хмурюсь, сбитая с толку тоном её голоса. Почему она так разозлилась? Но затем слышу сирены пожарных машин, заглушающие любые другие звуки.

Вздрогнув, я просыпаюсь. Что за сон такой? Я не припоминаю подобного разговора, но что, если я действительно его слышала? Неужели родители знали что-то, чего не знала я? И чего не знаю до сих пор.

Я начинаю нервно вертеться из стороны в сторону. Похоже, на уровне подсознания я очень боюсь возвращаться в Рокфорд.

Через иллюминатор в кабину самолета проникают солнечные лучи. Взглянув на часы, я с удивлением обнаруживаю, что проспала все четыре часа полёта. И скоро мы приземлимся в аэропорту Хитроу.

Я наблюдаю за электронной картой нашего полета на экране, и чем ближе маленький самолетик приближается к Лондону, тем сильнее колотится сердце. Готова ли я ко всему этому? Готова ли к наплыву болезненных воспоминаний? Готова ли оправдать ожидания людей и превратиться в герцогиню?

Сквозь тревожные мысли, я слышу, как пилот объявляет, что мы идем на снижение. Откидываюсь в сложенном обратно кресле и зажмуриваю глаза. Неважно, что я не готова. Мы уже приземляемся. Начинается новая жизнь. И кнопки «пауза» не существует.

«Приезд в поместье Рокфорд её светлости герцогини Беатрис всколыхнул весь Уикершем. Её брак с пятым герцогом, заключённый в 1830 году, стал первым межатлантическим союзом между английским аристократом и американской богатой наследницей. Новость о том, что девятнадцатилетняя американка станет хозяйкой поместья Рокфорд, вызвала значительный интерес. Но чем дальше, тем больший общественный резонанс возникал вокруг её персоны. Вскоре после приезда молодой американской красавицы, среди прислуги, а потом и по всему Уикершему поползли слухи о пугающих происшествиях в поместье. Тогда Беатрис впервые назвали «последовательницей оккультизма»».

«РОКФОРДЫ ИЗ УИКЕРШЕМА: ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ И ЗАБЛУЖДЕНИЯ»

ЖУРНАЛ «АЙСИС»

VI

Отстояв вялотекущую очередь на таможенный досмотр, я направляюсь в пункт выдачи багажа и чуть не налетаю на мужчину в чёрном костюме, который держит в руках табличку с моим именем и гербом Рокфорда — крылатым львом на фоне государственного флага и короны. Я сразу узнаю в нём человека с фотографии, присланной Гарри Морганом. Это водитель из Рокфорда.

— Здравствуйте, вы Альфред? — обращаюсь к нему. — Я Имоджен.

Я замечаю вспышку удивления, промелькнувшую на лице водителя при виде моих спортивных брюк и найков — неужели я должна была прилететь при полном параде? — но затем он вежливо пожимает мне руку и склоняется в глубоком поклоне.

— Добро пожаловать, ваша светлость. Можете звать меня просто Алфи.

— Спасибо… Алфи.

Имечко более подходящее для годовалого ребенка, чем для пожилого лысеющего джентльмена, но мне без разницы, пусть будет так.

В этот самый момент рядом с нами останавливается компания школьниц, переводящих взгляд с меня на табличку: «Её светлость Имоджен Рокфорд».

— Вы новая герцогиня? — недоверчиво говорит одна из них, изумлённо раскрыв рот, набитый жвачкой.

— Ну… да, — невнятно бормочу я.

— А можно с вами сфотографироваться? — спрашивает её подружка, вынимая из кармана блестящий розовый Айфон.

Захваченная врасплох, я теряюсь с ответом, но, к счастью, Алфи берет ситуацию в свои руки.

— Примите наши извинения, но её светлость только что совершила длительный перелет из-за границы и немного устала. К сожалению, сейчас она не может позировать для фото, — с этими словами он берет меня за руку и ведет к ленте выдачи багажа.

— Извините. — робко бросаю я, обернувшись через плечо, и когда мы отходим от девочек на достаточное расстояние, поворачиваюсь к Алфи: — Это было странно. Я не ожидала такого повышенного внимания к своей персоне.

— Да, здесь в Британии фамилия Рокфорд — своего рода бренд. Она, сама по себе, довольно известна, но вступление в титул столь юной наследницы вызывает особый интерес. Такое случается довольно редко, а общественность, естественно, предпочитает иметь молодого герцога или герцогиню вместо очередного брюзжащего старика, — он издаёт сдавленный смешок, но тут же резко принимает серьёзное выражение, — разумеется, я не имел в виду вашего покойного дедушку.

— О да, я понимаю, что вы имеете в виду, — машинально отвечаю я, обдумывая его слова. Бренд. Ого.

Я указываю на три тяжёлых чемодана, которые Алфи с лёгкостью поднимает, отклоняя все мои предложения помочь хотя бы с самым лёгким. Затем, лавируя лабиринтами аэропорта Хитроу, мы добираемся до выхода на парковку, или, как выразился Алфи, стоянку для автомобилей.

Первый глоток лондонского воздуха оказывается свежим и прохладным. Порыв ветра развевает волосы и, взглянув на затянутое облаками небо, я застёгиваю толстовку.

— Замечательный денёк, не правда ли? — отмечает Алфи.

— Ага, вот только не припомню, чтобы в июне бывало так холодно, — отвечаю я.

— Это, по-вашему, холодно? — усмехается Алфи. — Что же вы скажете зимой?

— Да, кажется, я зря тащила из Нью-Йорка свой летний гардероб, — криво усмехаюсь я.

— Об этом не беспокойтесь, — говорит Алфи, — Оскар предусмотрел, что вы можете оказаться неготовой к нашим погодным условиям, и поручил мне отвезти вашу личную служанку в Лондон за покупками.

— Что?

Слишком многое в этой фразе меня смущает. В двадцать первом веке всё ещё существуют личные служанки? И моя вынуждена вместо меня бегать по магазинам?

Алфи смотрит на меня встревожено:

— Надеюсь, вы не против? Просто нам казалось, что прежде чем лично посетить Лондон, вы захотите обустроиться в Рокфорде…

— Нет, не в этом дело, — перебиваю я, — конечно же, я вам признательна, но мне неудобно обременять… служанку. Я вообще не знала, что у меня есть личная служанка, думала, они обслуживают всё имение.

— Вы герцогиня; естественно, у вас есть личная служанка, — с улыбкой отвечает Алфи, — её зовут Мэйси Малгрейв. Она всего на несколько лет вас старше и обязательно вам понравится.

Я резко выдыхаю.

— Я помню Мэйси… ещё с тех времён, когда мы были детьми. Значит, она осталась в Рокфорде?

— Да. Но вы не должны чувствовать перед ней никакого неудобства. Для Мэйси только в радость делать покупки для своей госпожи. Она сама сказала мне на обратном пути, что давно уже так хорошо не проводила время.

Но от этого мне становится только хуже. Что же у Мэйси за жизнь такая, если поездка за покупками для другого человека стала для неё поводом для радости?

Видимо, беспокойство отражается на моём лице, потому что Алфи спешно добавляет:

— Честное слово. Я и раньше часто возил Мэйси в Лондон за покупками для леди Люсии. Кстати, лучшие наряды она оставила для вас. Мэйси считает, что грех им пропадать.

От этих слов я опешила. Как он может так небрежно произносить её имя, так легко говорить об оставшейся после неё одежде? Возможно, Алфи и остальные жители Рокфорда смирились со смертью Люсии, но для меня упоминание её имени всегда как удар ниже пояса — болезненное напоминание о том, почему я на самом деле здесь, и о трагедии, которая её забрала.

Алфи останавливается у тёмно-серебристого «Астон Мартина», и я ускоряю шаг.

— Автомобиль семейства Рокфорд, — торжественно объявляет он, когда я подхожу ближе.

И хотя я, мягко говоря, слабо разбираюсь в машинах, но сразу понимаю, что эта — особенная.

Алфи открывает передо мной дверцу, и я опускаюсь на мягкое кожаное сиденье. Когда он садится за руль, я опускаю боковое стекло и выглядываю на улицу. Отсюда открывается вид на ряды промышленных зданий, разделенных длинными полосами газонов.

— А мы увидим по пути какие-нибудь известные лондонские достопримечательности? — спрашиваю я. — Типа Биг-Бена, или здания парламента?

— К сожалению, нет, — отвечает Алфи извиняющимся тоном, — дорога в Оксфорд не проходит через центр Лондона.

На протяжении следующих полутора часов пути нас окружает самая обыденная местность, пока Алфи не съезжает на Хай-стрит, где пейзаж преображается, словно бы мы переместились во времени из современности в средневековье. Теперь я наблюдаю из окна старинное поселение с поросшими плющом каменными зданиями, гостиницами и пабами. Сказочный город башен и островерхих шпилей.

— Вот мы и в центре Оксфорда, — объявляет Алфи.

Он провозит меня по извилистым улицам, обращая внимания на впечатляющие корпуса колледжей, составляющих Оксфордский университет, и приостанавливаясь перед особо выделяющимися зданиями в виде замков с высокими колокольнями.

— Это колледж Крайст-Черч, где в следующем месяце, насколько я знаю, вам предстоит посещать летние курсы. Вы, наверное, рады?

— Эмм… скорее взволнована, — сознаюсь я, — но колледж впечатляет.

— Безусловно, — соглашается Алфи, указывая на остроконечный купол Крайст-Черч, — мы называем их дремлющими шпилями. Оксфорд славится ими.

— Здесь красиво, — отмечаю я, — но я совсем не помню этих мест.

— Кстати, это самый оживлённый район в радиусе получаса езды от Рокфорда, — говорит Алфи, — когда захотите встретиться с друзьями, посидеть где-нибудь или просто сделать покупки, скажите мне, и я вас отвезу. Это всего лишь в восьми милях от поместья.

Если мне вообще удастся обзавестись здесь друзьями. Конечно же, я надеюсь подружиться с кем-нибудь на летних курсах, но при мысли, что мне придётся заново создавать круг общения, становится немного не по себе, и я стараюсь переключиться на пейзаж за окном.

За пределами Оксфорда узкие улочки сменяются сельскими ландшафтами с характерными зелёными холмами и высокими живыми изгородями. Мы минуем старинный знак с надписью: «Добро пожаловать в Уикершем», и у меня по шее пробегают мурашки от странного чувства, будто кто-то или что-то меня здесь ждёт.

— Всё это принадлежит вам, — торжественно произносит Алфи, — весь городок Уикершем.

Среди холмов и долин расположилось живописное селение с аккуратными домиками, словно сошедшими со страниц учебника по истории. Я оглядываюсь вокруг, и в голове всплывает воспоминание.

Рождественским утром мы с родителями входим в церковь, мама ведёт меня за одну руку, папа — за другую. Мёе лицо светится счастьем ребенка, который никогда ни в чём не нуждался, девочки, окруженной любовью.

Кузина Люсия и её родители уже заняли места на скамье Рокфордов, и я не могу сдержать улыбку, когда вижу, кто сидит в соседнем ряду. Стенхоупы. Глядя на родителей, я мысленно благодарю их за то, что привели меня сюда, привели к Себастьяну, даже если я в его глазах лишь ребёнок. В один прекрасный день, когда я вырасту, возможно, он посмотрит на меня по-другому.

По пути к своей скамье мы проходим мимо подсвечника, на котором вдруг вспыхивает незажжённая свеча. У меня перехватывает дыхание, а мама с папой переглядываются. Но заняв свои места, мы забываем о произошедшем. Наверное, это просто моё разгулявшееся воображение.

Я знаю, что сейчас увижу её. Ту самую средневековую церковь на центральной площади Уикершема, окружённую каменными изваяниями. Но всё равно реагирую слишком эмоционально.

— Я была здесь.

— Не сомневаюсь, — Алфи улыбается мне в зеркало заднего вида, — ваша семья посещала эту церковь, с тех пор как построили Рокфордское Поместье, и члены семьи, не похороненные на территории Рокфорда, погребены здесь.

— А Люсия с дедушкой? Они тоже здесь похоронены? — тихо спрашиваю я, чувствуя укол совести за то, что сама этого не знаю.

— Нет. Они похоронены у Рокфордской Часовни, — грустно отвечает он.

Я сглатываю ком.

— Ах.

Я последняя наследница, оставшаяся в живых. И всего через несколько минут переступлю порог поместья, в котором раньше жила вся моя семья, поместья, на территории которого все они сейчас погребены.

— Меня тошнит, — говорю я, прикрывая рот ладонью.

Алфи съезжает на обочину, и я распахиваю дверцу. Я успеваю добежать до кустов как раз вовремя, а затем захожусь в рыданиях. Отчасти из-за того, что ненавижу, когда меня тошнит, а это происходит уже во второй раз за последний месяц, но в основном из-за чувства, что я делаю ужасную ошибку. Мне не стоило возвращаться.

— Ваша светлость, всё нормально?

Я слышу, как Алфи подходит и приседает рядом. Он протягивает мне бутылку воды, холодной, что неожиданно, поскольку мы находимся в пути уже около двух часов.

Я с благодарностью делаю большой глоток.

— Всё… все хорошо. Извините.

— Если не возражаете, я бы хотел сказать, что вы поступаете очень храбро, — мягко говорит Алфи.

Я вытираю слезы.

— Вы так считаете?

— Да. И я знаю, как благодарны вам работники Рокфорда. Ваш приезд означает для них продолжение привычной жизни.

Я поднимаю глаза к небу.

— Ладно. Поехали.

— Готовы, ваша светлость? Можно опускать стёкла?

Я вздыхаю при виде сотен незнакомцев, толпящихся у железных ворот поместья Рокфорд. Они машут цветами, флагами Великобритании и держат в руках плакаты с надписями: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ИМОЖДЕН, ГЕРЦОГИНЯ УИКЕРШЕМА!» и «ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГЕРЦОГИНЯ!».

— Это все… из-за моего приезда?

Риторический вопрос, я это понимаю, но я никогда не была объектом столь пристального внимания, поэтому и сбита с толку.

— Конечно, — Алфи перехватывает мой взгляд в зеркале заднего вида, — готовы поприветствовать своих поданных?

— Настолько, насколько это вообще возможно.

Алфи опускает все четыре стекла, и в салон врывается оглушительный гул приветствий. Я смущённо улыбаюсь мужчинам и женщинам с плакатами в руках и машу детишкам, прыгающим вокруг машины.

— Это горожане и арендаторы, — говорит Алфи, — в особых случаях, таких как свадьба или вступление в титул нового герцога или герцогини, они собираются для торжественного приветствия, чтобы выразить своё почтение. Это традиция.

— Очень мило, — отмечаю я, заливаясь румянцем.

После нескольких суматошных минут, Алфи нажимает кнопку рядом с рулём, и ворота открываются. Возгласы и приветствия взрываются с новой силой и не стихают, пока мы не проезжаем сквозь толпу. И вот мы с Алфи снова одни.

Поглядывая вперед, я невольно ищу глазами Тенистый Сад и Лабиринт, хотя это последние места, которые я хотела бы видеть. Но, вспомнив, что они размещены с другой стороны усадьбы и отсюда не видны, облегчено вздыхаю.

К горлу подкатывает ком, когда мы проезжаем места, столь любимые мною в детстве: озеро, зеленый парк и, конечно, само поместье, похожее на замок. Всё выглядит точно так же, как и много лет назад, и на короткое мгновение то, что я не найду здесь своих родных, кажется почти невероятным.

Алфи въезжает в Большой Двор и при виде толпы, ожидающей на парадном крыльце, меня захлёстывает волна эмоций… все как в детстве. Когда Алфи притормаживает, к машине подбегает высокий стройный молодой человек в чёрном костюме и открывает мне дверцу, в то время как ещё один, как две капли воды на него похожий, спешит к багажнику за моими чемоданами. Лакеи, насколько я помню.

— Добрый день, ваша светлость, — лакей склоняется в поклоне и помогает мне выйти из машины.

— Спасибо. Приятно познакомиться, мистер…?

— Картер, ваша светлость. Мне тоже очень приятно.

Это вычурное «ваша светлость» мне уже порядком надоело. Сколько же времени они будут привыкать к простому обращению «Имоджен»…

Прислуга выстраивается в шеренгу по стойке смирно, и на минуту я теряюсь, что делать дальше. Они что, ждут, пока я скомандую «вольно»? Но ступив на лестницу, я замечаю знакомую фигуру человека, спускающегося мне навстречу. С сияющими глазами он склоняется в поклоне.

— Ваша светлость, — тихо произносит он, — подумать только, сколько времени прошло.

Взглянув на Оскара, я теряю дар речи. Из представительного дворецкого, каким я его запомнила, он превратился в… кого-то на двадцать лет старше и измотанней. Голова облысела, лицо изрезали бесчисленные морщины, глаза утратили блеск. Кажется, на внешности Оскара отразились все трагические события, постигшие Рокфордское поместье. Должно быть, его очень подкосила потеря семьи, которую он любил, и меня снова охватывает душераздирающая тоска.

— Оскар, — шепчу я, — как же я рада вас видеть.

— Я тоже рад, ваша светлость. Я очень долго ждал этой встречи, — его взгляд отражает бурю эмоций, — вы выросли такой красавицей. Прямо как ваша мать.

На глаза наворачиваются слезы, и я обнимаю его, как в далёком детстве. Его запах напоминает мне об отце — терпкость английского одеколона, переплетенная с лесным ароматом поместья Рокфорд — и я прижимаюсь к нему еще сильнее.

— Простите, — я неуверенно ему улыбаюсь, — я просто… соскучилась.

— Я тоже очень скучал, ваша светлость, — с теплотой отвечает он, — позвольте мне представить вам прислугу.

Мы поворачиваемся к ступенькам, откуда на нас смотрят одиннадцать пар глаз.

— Конечно, вы уже знакомы с Гарри, — говорит Оскар, кивая на Гарри Моргана, который делает шаг вперед и, широко улыбаясь, склоняется в поклоне.

— Рад видеть вас на родной земле, ваша светлость.

— Спасибо, Гарри, — я улыбаюсь в ответ, — спасибо, что способствовали моему приезду.

— И домоправительница миссис Малгрейв, — Оскар указывает в сторону высокой тощей женщины в чёрной юбке до колен и форменной блузе, — она работает в поместье уже больше двадцати лет, и вы наверняка её помните.

Улыбка застывает на моем лице.

— Да, конечно. Я помню.

Она тоже изменилась, но в куда более жуткую сторону, чем Оскар. Возможно, непреодолимый детский страх перед ней повлиял на моё теперешнее восприятие, но при виде миссис Малгрейв у меня кровь стынет в жилах. Исхудавшая до костей, со своим безжизненным взглядом она напоминает ходячего мертвеца. Что же с ней случилось? Она всегда была строгой и угрюмой, но не припомню, чтобы когда-либо видела её такой… полуживой.

— Добрый день, ваша светлость.

Миссис Малгрейв склоняется в лёгком поклоне, сжав губы в тонкую линию, едва ли напоминающую улыбку, и протягивает мне руку, холодную и дряблую.

— Добрый день, — говорю в ответ.

— Миссис Малгрейв будет помогать вам управлять текущими делами, и она незаменима, когда дело касается планирования званых обедов и приёма гостей, — говорит Оскар.

Я смотрю на домоправительницу с сомнением, не в силах представить её принимающей участие в каком-либо торжестве.

— Она также будет вести счета и еженедельно представлять вам отчет, — продолжает он.

Я выжимаю из себя улыбку.

— Замечательно.

— А теперь позвольте представить Миссис Финдли, нашего уважаемого повара, — Оскар кивает в сторону полноватой женщины, лет пятидесяти, с седеющими светлыми волосами.

— Для меня честь служить вам, ваша светлость, — произносит она с ирландским акцентом и с доброй улыбкой приседает в реверансе.

— Ах, я очень хорошо вас помню, миссис Финдли, особенно… — я замолкаю на полуслове, так как не хочу вспоминать о пироге с патокой и других лакомствах, которые она готовила для нас с Люсией до того, как всё изменилось.

— Миссис Финдли отвечает за завтраки, обеды, подачу послеобеденного чая и ланч на выходных, — говорит Оскар, пытаясь прервать неловкую паузу, — она так же будет помогать вам составлять меню для приема гостей.

В этот момент я замечаю, как Миссис Малгргейв слегка подталкивает ко мне молодую девушку.

— Это моя дочь, Мэйси. Она ваша служанка.

— Мэйси? — я не могу сдержать удивления.

Я и не ожидала, что она окажется такой хорошенькой. А простой наряд, состоящий из черной футболки и брюк, и отсутствие макияжа только подчеркивают это. У неё темно-карие глаза, обрамленные густыми ресницами, чистая слегка загорелая кожа, пухлые розовые губки, за которые нью-йоркские домохозяйки заплатили бы кучу денег, и длинные каштановые волосы с золотистыми прядями. Единственными украшениями служат тонкие наручные часы и цепочка с простенькой подвеской.

Я перевожу взгляд с матери на дочь и чувствую укол жалости. Родись она в семье, подобной Марино, ей не пришлось бы служить в горничных, весь мир был бы у неё ног.

— Я очень рада снова увидеться, Мэйси. Чувствую, мы подружимся, — приветливо говорю я.

На её лице мелькает своеобразное выражение, кажется, смутно мне знакомое. И хотя она улыбается, взгляд остается мрачным. Разве я что-то не так сказала? Была слишком высокомерной? Или может… может, она до сих пор помнит, как во время моего прошлого приезда мы с Люсией пренебрегали ею. Может, она заведомо меня недолюбливает?

Но дальнейшие раздумья прерывает Оскар, который продолжает меня со всеми знакомить. Он представляет помощницу миссис Финдли Кейти и двух горничных Бетси и Елену, в обязанности которых входит содержание комнат, открытых для туристов и гостей. А затем я встречаюсь взглядом с человеком, которого помню даже слишком хорошо.

— Макс, — говорю я, и у меня пересыхает в горле.

Его резковатая улыбка переносит меня на семь лет назад, в тот день в Тенистом Саду, когда семена, полученные от него, проросли от одного моего прикосновения. Обдумывал ли он тот случай, или воспоминания о нём затмил пожар?

— Ваша светлость, — говорит Макс, снимая головной убор и кланяясь, — я безумно рад, что вы вернулись.

— Спасибо, Макс. Я тоже рада вас видеть.

— Итак! — Оскар демонстративно хлопает в ладоши. — Полагаю, вы проголодались. Если захотите перекусить, то миссис Финдли уже приготовила приветственный обед. А Картер отнесёт ваши чемоданы.

— Я могу распаковать ваши вещи, — предлагает Мэйси.

— О, нет, спасибо, — торопливо отвечаю я, — то есть… ты не обязана это делать.

Оскар жестом распускает прислугу, и все расходятся кто куда. Картер со вторым лакеем Бенджамином поднимают мои чемоданы по ступенькам и вносят в дом. Миссис Малгрейв, миссис Финдли, Мэйси и остальные горничные друг за другом уходят в хозяйственное крыло. Алфи запрыгивает обратно в Астон Мартин. Макс исчезает в саду. И вскоре на крыльце остаёмся только мы с Оскаром.

— С возвращением в Поместье Рокфорд, ваша светлость, — говорит Оскар и открывает передо мной дверь.

— Офиге… — я прикусываю язык, сдерживая при Оскаре нецензурное выражение, готовое сорваться с языка. Ведь забыла уже, насколько Мраморный Зал огромный и роскошный. Видимо, за годы отсутствия громадный холл в моём сознании значительно убавил в размерах, и сейчас, под пятиметровым потолком, я чувствую себя лилипутом.

Я с открытым ртом разглядываю окружающие меня каменные изваяния, шедевры живописи, высокие пальмы в горшках, вазы, полные цветов, и скульптуры из белого мрамора. Затем делаю шаг назад, чтобы рассмотреть арку главного входа, оформленную и украшенную гербом короля Георга I, с коринфскими колоннами по бокам. Под аркой расположена площадка, и я представляю, как там для гостей, прогуливающихся по Мраморному Холлу, играет оркестр. Поднимаю голову и вижу, что даже потолок является произведением искусства. Он полностью расписан сценами, которые уместно смотрелись бы даже в Лувре. Это место просто восхитительно.

— Вот ты где, пойдём, Имоджен, дорогая.

Я резко поворачиваюсь на звук маминого голоса и отчаянно ищу её глазами, прекрасно понимая, что не найду. Сердце колотится, адреналин устремляется по венам, и вдруг неизвестно откуда налетает порыв ветра, такой сильный, что едва не сбивает меня с ног.

— Что это было? — вскрикиваю я.

Оскар спешит закрыть окно.

— Ужасно непредсказуемая английская погода. Хотя не припомню, чтобы раньше здесь гуляли такие сквозняки.

«Это просто сквозняк, как он и говорит, — повторяю про себя, и делаю глубокий вдох, — я здесь ни при чём».

Нас очень вовремя отвлекает звонкий собачий лай. Опустив глаза, я замечаю у ног крошечный комок бело-серой шерсти, глядящий на меня карими глазами.

— Тедди, ко мне! — командует Оскар.

Щенок бежит на зов, а я вслед за ним.

— Что это за порода? — спрашиваю я, наклоняясь, чтобы Тедди мог понюхать мою руку.

— Ши-тцу, — отвечает Оскар, — он был питомцем леди Люсии, поэтому немного растерян, с тех пор как…

При виде собаки, оставшейся без хозяйки, мне снова становится тяжело на душе, к глазам опять подступают слёзы.

— Как вы смотрите на то, чтобы прогуляться по дому перед обедом? — предлагает Оскар, и его приветливая улыбка немного поднимает мне настроение. — Полагаю, что за столько лет вы позабыли что тут и как.

Я смахиваю с ресниц набежавшие слёзы.

— Это было бы замечательно. Спасибо, Оскар.

Я иду за ним по длинному коридору, устланному красной ковровой дорожкой, между мраморными бюстами бывших герцогов и герцогинь. Интерьер становится всё более роскошным, у стен стоят золоченные стеклянные шкафчики с тонким столовым фарфором, доставшимся от прошлых поколений Рокфордов. И я останавливаюсь перед ними, а затем вхожу в первую гостиную.

— Этого я не помню, — шепчу, с благоговением осматриваясь вокруг.

— В Рокфорде детей обычно не пускают в парадные гостиные, за исключением библиотеки и обеденного зала для рождественских обедов, — говорит Оскар, — так что вы вряд ли вспомните Голубую Гостиную. Это одна из комнат для приёма гостей.

Я пытаюсь представить, как мы с Лорен и Зои смотрим здесь наше любимое шоу и едим фастфуд, но мой мозг не смог воспроизвести что-то такое обыденное в этой помпезной комнате. Особенно если учесть, что тут нет ни телевизора, ни дивана, чтобы на нём поваляться. Комната обставлена изящными стульями, обитыми голубым шелком, и декоративными деревянными столиками из красного дерева, а пол устлан персидским ковром. Стены завешены картинами, и Оскар рассказывает про каждую из них.

— На полотне над камином изображен третий герцог Рокфорда, а на южной стене находится портрет его жены и ребенка, — объясняет он, — два портрета на северной стене изображают первых двух герцогинь.

Я киваю, замечая в огромном зеркале, висящем над золотыми часами Louis XVI, своё отражение. Я выгляжу меньше, моложе своего возраста и кажусь потрясённой окружающей обстановкой.

— Теперь Красная Гостиная, — говорит Оскар и проводит меня к двери из темного дерева в тяжёлой мраморной раме.

— А что нам одной мало? — подшучиваю я.

Оскар улыбается:

— Полагаю, в былые времена наличие всего лишь одной гостиной считалось дурным тоном.

Я прохожу за ним в комнату с высоким потолком, обитую красным бархатом, уставленную бронзовыми скульптурами и пальмами в горшках. С потолка свисает огромная люстра из золота и хрусталя, отбрасывающая отблески света на красные стулья, пуфики и — наконец-то! — диван, который, скорее всего, находится тут для интерьера, потому что совершенно не выглядит удобным.

Красная Гостиная так же полна произведений искусства, как и Голубая, и Оскар с гордостью показывает портреты моих предков, написанные Джоном Сингером Сарджентом и Джованни Больдини, имена которых мне известны с уроков истории в средней школе.

— А теперь пройдемте в столовую, — объявляет Оскар, — здесь обедают только по праздникам и торжественным случаям, а в остальное время вы будете принимать пищу в личной столовой наверху.

— Торжественным случаям? — переспрашиваю я.

— Таким, как приём членов королевской семьи, титулованных особ или членов парламента, — невозмутимо отвечает он.

Я не могу сдержать смешок.

— Эмм… но ведь я никого из этих людей в глаза не видела.

— О, это не важно. Королевское и другие аристократические семейства знаются с Рокфордами более трёх сотен лет, следовательно, нынешние носители титулов непременно пожелают с вами встретиться. И ваше высокое положение просто обязывает вам представиться членам парламента.

Чем больше Оскар говорит о моем ужасающем публичном будущем, тем больше мне хочется сесть на ближайший обратный самолет до Нью-Йорка. Я делаю глубокий вдох и заставляю себя пройти дальше, в комнату, которая мне знакома с детства.

В обеденном зале высота потолков достигает 12–15 метров, а сам потолок разрисован сценами из победоносного сражения первого герцога. Стены, украшенные ручной росписью и фресками, поддерживаются бронзовыми колоннами. Посреди комнаты стоит длинный обеденный стол из красного дерева, и, взглянув на него, я краем глаза замечаю чью-то бледную руку. Но здесь же, кроме нас с Оскаром, никого нет.

Я делаю шаг вперёд, и волосы на затылке встают дыбом. За спинкой одного из красных с золотом стульев мелькает прядь белокурых волос.

— Ваша светлость, всё в порядке?

Я смутно слышу голос Оскара, но, будто загипнотизированная, обхожу стол… и не могу сдержать крика.

На меня смотрит скелет с черными впадинами, в которых когда-то были прекрасные карие глаза. Одетая в изумрудное платье, то же, что было на ней в Рождество восемь лет назад, она тянет через стол бледную руку…

— Ваша светлость! — Оскар подхватывает меня под локоть. — Что случилось? Почему мы кричите?

— Я видела её, — говорю я, задыхаясь, — Л… Люсию.

Оскар умолкает.

— Вам показалось. Люсии больше нет.

Я зажмуриваюсь, а когда снова открываю глаза и смотрю на стул, то понимаю, что он прав. Люсии больше нет. Она исчезла? Или от горя и чувства вины я начинаю понемногу сходить с ума?

— Наверное, это из-за смены часовых поясов. Вы очень устали, — Оскар спешно выводит меня из столовой, — продолжим экскурсию позже. Сейчас я покажу вам вашу комнату, а Мэйси принесет обед, как только вы проголодаетесь.

— Спасибо, — еле слышно отвечаю я, и в последний раз бросаю взгляд на пустой стул.

VII

Подходит время ужина, но я слишком измотана, чтобы спускаться вниз. Растянувшись на кровати, я потрясенно разглядываю самую прекрасную спальню в мире. Мне достались Покои Герцогини, оставшиеся со времён, когда жёны и мужья спали в отдельных комнатах.

Стены спальни обиты бирюзовым дамаском того же оттенка, что и знаменитые фирменные коробочки Тиффани. Большие панорамные окна занавешены такого же цвета шторами. Потолок над кроватью выложен мозаикой, на стенах висят импрессионистские картины. По углам расставлена изящная белая с золотом мебель. А свежесобранные пионы в вазе на прикроватном столике наполняют воздух благоуханием. О такой спальне мечтала бы любая девушка. Представляю, сколько раз Люсия заглядывала сюда в ожидании дня, когда комната достанется ей.

Когда Оскар привёл меня сюда, я не смогла не спросить, была ли то комната Люсии. Но он сказал, что нет. Спальня Люсии размещалась в западном крыле, а в Покои Герцогини она должна была поселиться только после принятия титула… чему не суждено было случиться.

Я со вздохом переворачиваюсь с боку на бок. Разговор по Skype с Марино выжал из меня последние силы. Разглядывая мою комнату, Зои визжала от восторга, но откровенно печальные лица Кэрол и Кита вызвали во мне глубокую тоску по дому. Неужели это разрывающее надвое чувство не пройдет никогда?

Я слышу стук в дверь и неохотно приподнимаюсь на кровати.

— Войдите.

В дверях показывается Мэйси.

— Я хотела узнать, спустится ли ваша светлость к ужину?

— Пожалуйста, зови меня просто Имоджен, — говорю ей, — вообще-то, у меня уже глаза слипаются. Так что, если можно, оставь мой ужин на завтра.

Мэйси бросает на меня растерянный взгляд. Неужто в поместье Рокфорд не оставляют еду на следующий день? Судя по выражению её лица, определённо нет.

— Или… отдай кому-нибудь, — предлагаю я, — я просто не люблю, когда еду выбрасывают.

Она кивает.

— Как пожелаете, ваша светлость. Расстелить вам постель?

— Ах, я сама, — отвечаю смущённо, — до завтра, Мэйси. Спасибо за всё.

Окинув комнату внимательным взглядом, Мэйси желает мне доброй ночи. Не удивлюсь, если сейчас она думает о том же, что и я: как жаль, что эта прекрасная комната так и не досталась Люсии.

И вдруг, неожиданно для самой себя, я её окликаю:

— Мэйси, подожди. Я… в последний раз я видела Люсию очень давно. И мене всегда было интересно, как она жила. Какой она была, до того…

— Как умерла? — заканчивает за меня Мэйси.

Я вздрагиваю.

— Да.

В интонации Мэйси я слышу невысказанный упрёк, который давно нашёптывает мне голос совести: если тебе действительно было до неё дело, почему же ты ни разу не позвонила? Но даже если Мэйси и подумала об этом, то внешне ничем себя не выдала.

— Леди Люсия была великолепна, — просто отвечает она, и, выпрямив спину, переходит на более официальный тон, — она была невероятно умной девушкой, сообразительной и острой на язык. Она была популярной, влиятельной и, безусловно, красивой, — Мэйси запинается, словно обдумывая что-то, — в Парадном Зале висит её портрет, мой самый любимый. Вы его уже видели?

Я качаю головой.

— Я там ещё не была.

— Хотите, чтобы я вам его показала?

Я киваю, затаив дыхание:

— Да, я была бы тебе благодарна.

Сонливость как рукой сняло. Вслед за Мэйси я выхожу из спальни и спускаюсь по лестнице. У входа в Парадный Зал меня захлёстывает волна адреналина. Неужели мне действительно так интересно посмотреть на портрет покойной кузины? Нет… это не обычный интерес. Просто я надеюсь, что знакомые черты затмят в сознании тот жуткий череп, который привиделся мне утром.

Мэйси открывает двери, и мы входим в самую роскошную комнату, которую мне когда-либо доводилось видеть, выполненную в насыщенной цветовой гамме и оформленную в стиле времен короля Людовика XVI: позолоченные потолки с лепниной, сверкающие хрустальные люстры Baccarat и изумительный гобелен ручной работы во всю стену, изображающий очередную победоносную битву первого герцога. На почетном месте над белым мраморным камином висит портрет настоящей красавицы в натуральную величину.

Я медленно подхожу поближе и останавливаюсь в нескольких дюймах от полотна. Даже в двенадцать Люсия была необыкновенно красивой, поэтому меня не удивляет, что ближе к двадцати она стала ещё прекраснее. Чего я не ожидала, так это увидеть на её лице это выражение, от которого по телу пробегает дрожь. Ни намёка на игривость и любознательность, которыми она мне запомнилась. Напротив, она смотрит взглядом человека, который повидал и пережил… слишком многое.

— О Люсии кто-нибудь по-настоящему заботился? После пожара, я имею в виду, — спрашиваю я, рассматривая таинственное выражение лица кузины, — я знаю, что дедушка болел, поэтому он вряд ли мог уделять ей много внимания.

— Её официальным опекуном был последний герцог, но в основном за ней присматривали моя мама с Оскаром, — отвечает Мэйси и добавляет, — это было её любимое платье. Она надевала его в свой последний день рождения.

— Красивое. Она великолепна.

И это правда, всё в ней прекрасно: копна белокурых волос и чувственные карие глаза, высокие скулы и фарфоровая кожа, изгибы стройной фигуры, подчёркнутые кремовым платьем в пол, и губы, изогнутые в загадочной полуулыбке, как у Моны Лизы ХХI века.

— Интересно, о чём она думала, когда позировала.

Я протягиваю руку и легонько касаюсь холста.

— Уверена, что о своём молодом человеке, — тихо произносит Мэйси, — она только о нём и говорила.

Затаив дыхание, я поворачиваюсь к Мэйси.

— Что за парень?

Её взгляд омрачается, как и в тот момент, когда я предположила, что мы подружимся.

— Он живет всего в пяти милях отсюда, поэтому часто приезжал навестить леди Люсию… он очень её любил.

Сердце начинает биться так громко, что я уверена, даже Мэйси слышит его удары.

— Как его зовут? — спрашиваю я, хотя и так уже знаю ответ. Только один человек подходит под описание Мэйси.

— Лорд Себастьян Стенхоуп.

Я резко киваю и поворачиваюсь обратно к портрету Люсии, пока Мэйси не заметила, как на меня подействовало упоминание его имени. Это было так давно, моя наивная детская влюблённость, хотя… возможно, она не прошла и до сих пор? Не по этой ли причине я была так нерешительна с Марком Уайаттом и остальными парнями, которые за мной ухаживали? Я так и не смогла забыть Себастьяна… хотела, но не смогла. Но сейчас всё это не имеет значения. Он принадлежит Люсии. Всегда принадлежал.

Теперь мне отчаянно хочется сбежать отсюда, подальше от этого портрета.

— Спасибо, что провела, Мэйси, — тихо говорю я, направляясь к выходу, — думаю, мне уже пора возвращаться.

Я просыпаюсь посреди ночи, озябнув от холода. После того как я уснула, температура, кажется, упала на добрых десять градусов, ведь даже под плотным одеялом я не могу согреться.

Вдруг я слышу отдалённые звуки, похожие на пение, и с колотящимся сердцем вскакиваю с кровати. Голос слабый и приглушённый, зато слова хорошо различимы.

«Я знаю, что путь мой извилист и крут.

Пусть тёмные тучи по небу плывут,

Но ждут золотые поля вдалеке,

Где ветер осушит слезу на щеке…»

У меня перехватывает дыхание. Это же песня Люсии, которую она пела в тот день в Тенистом Саду. Может, я сплю? Откуда она доносится?

«Я бедный скиталец с несчастной судьбой,

Шагаю вперёд одинокой тропой.

К заветной земле на исходе дорог,

Где нету ни боли, ни бед, ни тревог…»

Голос всё звучит, приближается, становится громче. Дрожащими руками я включаю ночник и сползаю с кровати. Затаив дыхание, распахиваю дверь и замираю на пороге.

Пение затихло. В коридоре никого. И всё же я явно слышу звуки шагов.

Возьми себя в руки, Имоджен, тебе снова померещилось.

Но я готова поклясться, что, вернувшись в кровать, улавливаю в комнате новый запах — аромат чужих духов с нотками жасмина.

Следующий день начинается с завтрака в Арочной Комнате — моей личной столовой, получившей свое название из-за арочных окон. Несмотря на беспокойную ночь, я сразу же приободрилась при виде светлых кремовых стен и штор из дамаска, открывающих вид на роскошные французские сады⁵. Между окнами висят расписанные золотые зеркала, гармонирующие с позолоченными консольными столиками⁶. По центру стоит круглый стол с белоснежной скатертью, накрытый к завтраку.

Устроившись на удобном стуле с мягкой спинкой, я поднимаю крышку со своего блюда и довольно вздыхаю при виде перевернутой глазуньи и пышущих жаром картофеля и бекона.

Когда я уже готова приступить к еде, в комнату входит Оскар вместе с бойкой рыжеволосой девицей двадцати с лишним лет.

— Извините за беспокойство, ваша светлость, но я хотел представить вам секретаря по протокольным вопросам, которого мы только что для вас наняли. Это мисс Джемма Монтгомери, — увидев, что я собираюсь встать, он жестом останавливает меня, — пожалуйста, сидите.

Склонившись в реверансе, она присаживается напротив.

— Я очень рада с вами познакомиться, ваша светлость. Как дела?

— Хорошо, спасибо, — я перевожу взгляд с неё на Оскара, — простите мне моё невежество, но что такое секретарь по протокольным вопросам.

— Я буду вести расписание вашей общественной деятельности, — объясняет Джемма, — в течение года вы, как герцогиня, будете посещать многочисленные приёмы от благотворительных ужинов и мероприятий в Оксфорде до местных торжеств для жителей Уикершема, проводимых в поместье Рокфорд, и, вероятно, следуя по стопам вашей бабушки, исполнять обязанности фрейлины на королевских церемониях. А также вы, несомненно, будете присутствовать на следующей королевской свадьбе, когда принц Гарри соберется вступить в брак!

Она довольно хихикает.

— Ого. Я и не представляла… всего этого. Значит, в скором времени мне стоит ждать чего-нибудь подобного? — я скрещиваю пальцы под столом в надежде, что у меня будет хотя бы месяц для моральной подготовки перед первым появлением на публике.

— Ага! — воодушевлённо отвечает она, и, видимо, почувствовав моё беспокойство, добавляет ободряющим тоном. — Ничего особенного, просто матч по поло между командами Оксфорда и Кембриджа, который состоится в эту субботу. Самый подходящий вариант для первого выхода в свет, поэтому мы и на нём и остановились.

— Хорошо… мне нужно знать что-нибудь о поло или достаточно просто аплодировать вместе со всеми?

Джемма смеётся.

— Поло очень популярная игра по эту сторону Атлантики. И я гарантирую, что на матч вы явитесь вышколенной до мелочей.

Вышколить меня — именно это она и пытается сделать, но не скажу, что мне удаётся много запомнить. Она с жаром распинается о клюшках, чаккерах и «линии мяча», а я ловлю себя на том, что мыслями витаю безнадёжно далеко. Ну не спортивная я болельщица. На вопрос, всё ли мне понятно, я уверено киваю, лишь бы не подвергать себя очередной лекции. Достаточно следовать примеру остальных и своевременно радоваться или прикидываться расстроенной, тогда никто не догадается о моей неосведомлённости.

— И самое важное событие, к которому нам следует вас подготовить — ежегодное Рокфордское Шоу Фейерверков, — объявляет Джемма, наконец переключившись с разговора о поло.

— О боже, — меня бросает в дрожь при воспоминании о светских приемах, проводимых родителями вместе с дедушкой, дядей Чарльзом и тетей Филиппой. Перед глазами мелькают картины прошлого: сотни гостей, танцующих в саду под классическую британскую музыку в исполнении оркестра, слуги, разносящие столько еды, что ей можно накормить небольшую армию, и ошеломляющее пиротехническое представление в заключение вечера.

— Неужели праздник и в этом году состоится, несмотря даже на то… что я единственный организатор?

Джемма понимающе кивает.

— Боюсь, тут ничего не поделаешь, это традиция. За последние пятьдесят с лишним лет торжество отменялось только единожды в две тысячи седьмом, когда Уикершем скорбел после пожара. Шоу Фейерверков — необычайно важное событие для местных жителей, и было бы крайне прискорбно, если бы его пришлось отменить.

Я тяжело вздыхаю, теребя края скатерти.

— И… что же я должна делать?

— Есть и хорошая новость: Оскар сказал, что они с миссис Малгрейв поднаторели в планировании и организации этого мероприятия за двадцать лет совместной над ним работы. Так что вам не придётся заниматься рабочими моментами, — уверяет Джемма, — вашей главной обязанностью будет приём гостей и проведение вечерних развлечений.

Я киваю, отодвинув тарелку с недоеденным завтраком. Мысль о том, что мне придется устраивать шоу без остальных членов моей семьи, лишь усиливает чувство одиночества.

После ухода Джеммы меня одолевают мрачные мысли. Я достаю из кармана карту поместья и разглядываю место, обведенное кружком: рокфордское кладбище, где похоронены мои родители, дедушка и Люсия. Пора уже посетить их могилы, я и так слишком долго оттягиваю. Но взгляд то и дело мечется от кладбища к Тенистому Саду и Лабиринту, лежащим вдоль той же дороги. Чтобы проведать могилы родителей и Люсии, мне обязательно придется столкнуться с местом, где они погибли. А к этому я еще не готова.

Субботним утром я верчусь перед огромным зеркалом во весь рост, а Джемма пытается пристроить у меня на голове странную маленькую шляпку под не менее странным углом.

— Я выгляжу нелепо, — возмущаюсь я, — до сих пор не понимаю, чем вас не устроил мой первый наряд.

— Ни один приличный человек не придёт на матч по поло в джинсах, не говоря уже о герцогине Уикершема, — говорит Джемма поучительным тоном, — неужели Мэйси не говорила вам об этом?

— Мы не затрагивали эту тему, — отвечаю я, пожав плечами. По правде говоря, я всячески избегала Мэйси с того вечера, когда она показала мне портрет Люсии. При воспоминании об этом мне становится немного не по себе. Возможно, дело в чрезмерной фамильярности Мэйси в разговоре со мной или в тоне, с которым она говорила о Люсии. Словно между ними была какая-то связь, тайные узы, которые мне не дано понять. Или, может быть, я всё еще не могу переварить новость, что Люсия и Себастьян всё это время были вместе.

— Что ж, — продолжает Джемма, — по крайней мере, она догадалась заполнить ваш гардероб подобающей одеждой британских дизайнеров.

Она поправляет на плечах бледно-сиреневое платье с цветочным принтом от Дженни Пэкхем, которое мы неожиданно окопали в моём шкафу. Платье длинной чуть выше колен, и, должна признать, оно весьма неплохо смотрится в сочетании с бежевыми туфлями-лодочками на платформе, визуально удлиняющими мои не очень загорелые ноги. Всё портит шляпка.

— Я не могу надеть на себя такое, — я мягко отвожу руку Джеммы от своей головы, — я никогда не была любительницей головных уборов, тем более это самая безобразная шляпка, которую я когда-либо видела.

— Это не шляпка, а вуалетка⁷, — поправляет меня Джемма, — и именно их надевают на матчи по поло британские леди вашего положения.

— Но я американка, хотя и британского происхождения. И не собираюсь им уподобляться.

Джемма удрученно вздыхает.

— Ну ладно, обойдёмся без вуалетки. Но ваши волосы необходимо привести в порядок.

Наконец Джемма удовлетворена моим внешним видом. Мы спускаемся по парадной лестнице и на втором пролёте сталкиваемся с миссис Малгрейв и Мэйси, поднимающимися наверх.

— Ваша светлость, а я как собиралась узнать, не нужно ли вам что-нибудь, — говорит Мэйси, бегло окинув взглядом мой наряд, — я и не знала, что у вас на сегодня какие-то особенные планы.

— Ничего особенного, просто матч по поло, — с улыбкой отвечаю я.

— Что за матч? — спрашивает миссис Малгрейв. В её пустых чёрных глазах вдруг мелькает проблеск интереса.

— The Jack Wills Varsity Polo⁸, — отвечает за меня Джемма.

Мэйси с матерью обмениваются выразительными взглядами, значения которых я не могу понять.

— Если позволите… — начинает миссис Малгрейв, но Джемма её перебивает.

— Извините, но мы опаздываем. Мы и так уже пять минут как должны быть в машине. Её светлость вернётся к послеобеденному чаю.

— Пока! — я махаю им рукой, спускаясь по лестнице вслед за Джеммой.

На въезде в Оксфордский Поло Клуб Джемма поворачивается и обводит меня взглядом.

— У вас немного блестит лицо, промокните его салфеткой. Расправьте плечи и следите за осанкой, как учил вас Бейзил. Держитесь как балерина. Я выйду первой и покажу вам дорогу.

— Удачи, ваша светлость, — желает Алфи, останавливая машину перед входом на поле.

Я выглядываю в окно, вижу трибуны, заполненные сотнями болельщиков, и у меня потеют ладони.

— Спасибо. Мне она понадобится, — шепчу про себя.

Джемма выходит из машины, и я, собравшись с духом, следую за ней. Но, естественно, никто не предупредил меня об опасности хождения на каблуках по травяному полю. Ноги сразу же подкашиваются, и я почти падаю. Джемма подхватывает меня за руку и помогает подняться под многочисленные вспышки фотокамер. Видимо, журналисты на трибунах вдруг сообразили, кто я такая.

— Супер. Первое появление на публике, а я чуть не шлёпнулась на задницу, — шепчу я сквозь зубы.

Уверена, что Джемма тоже совсем не так представляла мой великий выход в свет, тем не менее она утешительно сжимает мою руку.

— Ничего страшного. Просто держите голову выше и улыбайтесь.

Моя улыбка больше напоминает перекошенную гримасу, но, по крайней мере, до трибун я добираюсь, больше ни разу не споткнувшись. Устроившись на мягком сидении в небольшой ложе семейства Рокфордов, расположенной над сектором болельщиков, я чувствую устремлённые со всех сторон на взгляды. Ослеплённая непрерывными вспышками фотоаппаратов, опускаю взгляд на колени и начинаю нервно теребить драгоценности на запястье, пока нарастающие аплодисменты не оповещают о начале действа.

При появлении на поле четырех всадников, синхронно размахивающих клюшками, по толпе болельщиков пробегает волна оживления. Игроки одеты в форму Оксфорда — темно-синие футболки, белые джинсы, черные сапоги по колено и черные шлемы. Когда они, подъехав к секции своих болельщиков, поднимают шлемы в знак приветствия, мой взгляд падает на участника, держащегося чуть в стороне от остальных. Я наклоняюсь вперед, чтобы получше приглядеться, и сердце начинает биться быстрее. Легкая улыбка, играющая на губах, взъерошенные золотисто-каштановые волосы — всё это напоминает мне… того, кого я раньше знала; того, кто некогда был для меня целым миром.

«Посмотри вверх — мысленно молю я, — покажи лицо».

И в этот самый момент, словно услышав мои мысли, он поднимает голову и смотрит прямо на меня. Под его взглядом меня захлестывает неудержимая волна эмоций, и я снова чувствую себя маленькой девочкой, у которой при виде него одновременно кружится голова и мучительно сжимается сердце. И я уже не слышу ни топота копыт при появлении на поле команды Кембриджа, ни голоса Джеммы. Не чувствую ни лучей солнца, ни свежего ветерка; не вижу ничего, кроме него. Себастьян Стенхоуп… снова так близко после стольких лет.

Себастьян щурит глаза, будто приглядываясь, и я ещё больше выпрямляю спину. Узнал ли он во мне подругу детства, или же я привлекла его внимание лишь потому, что сижу в ложе Рокфордов? Сдержанно улыбаясь, я робко машу ему рукой, но он резко отворачивается. Неужели не узнал?

Джемма толкает меня в бок.

— Вы знаете лорда Себастьяна Стенхоупа?

— Мы дружили в детстве, — тихо отвечаю я, — и… он был парнем моей кузины.

— Я знала, что он встречался с леди Люсией, — говорит Джемма, — но не думала, что вы с ним знакомы. Прошу прощения, я, наверное, должна была предупредить, что он сегодня играет? Надеюсь, я не создала неловкую ситуацию?

— Нет, конечно, нет. В детстве у нас были хорошие отношения. Поэтому всё в порядке.

Прежде чем Джемма успевает что-либо сказать, раздаётся свисток арбитра, знаменующий начало матча. Я, словно завороженная, наблюдаю за тем, как Себастьян на своём чистокровном скакуне носится по огромному полю и отправляет маленький белый мяч в ворота Кембриджа. Судя по бурным аплодисментам, сопровождающим его игру, он тут явно звезда. И я вспоминаю один летний день, когда мне было лет шесть.

Мой папа учит Себастьяна играть в поло на рокфордском поле для верховой езды, а мы с Люсией увлечённо за ними наблюдаем. Папа сидит на большой лошади, а мы втроем — на пони.

— Дядя Эдмунд, научите и нас, — хнычет Люсия, — почему вы занимаетесь только с Себастьяном?

Папа улыбается ей, но при этом не сводит глаз со своего юного подопечного.

— Придет и ваша очередь, не беспокойтесь. Просто у вашего друга Себастьяна большой потенциал. Я никогда ещё не видел такой меткости и ловкости в столь молодом возрасте.

Себастьян широко улыбается, и я смотрю на него чуть ли не с благоговением. Я всегда чувствовала, что он особенный, и вот мой отец только что это подтвердил.

Это воспоминание, так долго таившееся в глубинах сознания, захватывает меня врасплох, и теперь, столько лет спустя наблюдая за победной игрой Себастьяна, я едва сдерживаю слёзы. Вот бы папа мог увидеть, что его ранние тренировки с Себастьяном положили начало такому успеху.

В конце первого «чаккера» — так в поло именуется период — болельщики покидают трибуны и всей толпой собираются на поле.

— Что происходит? — спрашиваю я Джемму.

— Это называется «утаптывание дёрна», — объясняет она, — старая традиция. В перерывах между чаккерами, зрителей приглашают потоптаться по полю, чтобы утрамбовать участки с выбитым лошадиными копытами травяным покровом.

— Любопытно. А мы к ним не присоединимся?

— Герцогиня Уикершема не участвует в утаптывании дёрна, — отвечает Джемма, прыснув со смеху.

— Эх. Жаль.

В этот самый момент к нам кто-то стучится. Джемма бежит к двери и возвращается с симпатичным парнем примерно моего возраста. Высоким, худощавым, с рыжевато-каштановыми волосами и карими глазами. Он широко улыбается, демонстрируя милую ямочку на левой щеке.

— Неужели это её светлость Имоджен Рокфорд! Как же я рад снова тебя видеть.

Я поднимаюсь, прижав руку к груди.

— Тео?

— Он самый.

Проигнорировав протянутую для приветствия ладонь, я заключаю его в объятия.

— О боже мой, тебя не узнать! Ты так изменился, повзрослел и больше не… — я запинаюсь, так и не закончив фразу. «Ты больше не похож на того мальчишку с вечным насморком» — пожалуй, не самые удачные слова для приветствия давнего друга.

— Ты тоже выглядишь довольно аккуратно, — отвечает Тео, подмигивая мне.

Я не совсем понимаю, что он имел в виду под «аккуратно» (что моя одежда хорошо выглажена?) но догадываюсь, что это комплимент.

— Спасибо. Значит… твой брат — звезда поло? Я и не знала.

— Он гордость Оксфорда. Не удивлюсь, если после окончания университета он займется этим профессионально. Но ты бы о себе рассказала. Я… и не думал, что мы ещё когда-нибудь встретимся, — признаётся он.

Видно, что на него нахлынули те же мрачные воспоминания, которые часто посещают и меня: о саде, где умерли мои родители, о последнем лете, когда мы все были вместе.

Я отвожу взгляд.

— Знаю. Я тоже не думала, что когда-нибудь сюда вернусь. Но… видишь, как получилось, — я пожимаю плечами, словно не придаю этому обстоятельству такого уж большого значения, хотя на самом деле его важность трудно переоценить.

Тео подходит ближе и кладёт руку мне на плечо. Джемма, зарывшись в журнал, делает вид, что её здесь нет.

— Как тебе в поместье? Наверно, столько нужно узнать, точнее, вспомнить?

— Ага, и научиться быть герцогиней. Всё это для меня так странно и ново, — признаюсь я, — но я учусь и надеюсь, что в конце концов сумею вжиться в эту роль.

— Что ж, если понадобится совет или ещё что-нибудь, я к твоим услугам, — говорит Тео, — я хорошо знаю поместье, и я рос вместе с Себастьяном, так что знаком с нормами и правилами для английских титулованных наследников.

Он иронично усмехается.

Я улыбаюсь ему в ответ. Приятно осознавать, что наконец у меня здесь может появиться настоящий друг.

— Спасибо, Тео. Это было бы замечательно.

Раздаётся свисток судьи, и зрители, утаптывавшие дёрн, спешат занять свои места.

— Мне пора возвращаться к родителям. Давай встретимся на поле после матча, а? Уверен, вся моя семья будет очень рада тебя увидеть.

Себастьян. По спине пробегает дрожь от мысли, что меньше чем через час я окажусь рядом с ним, услышу его голос. В этот же миг я заливаюсь краской. Что со мной? Почему я так взволнована предстоящей встречей с парнем своей погибшей кузины? То, что я полюбила его первой не имеет значения… я не имею права так на него реагировать.

— Имоджен? — Тео смотрит на меня в ожидании ответа.

Отогнав навязчивые мысли, я поднимаю взгляд.

— Да, это отличная мысль. Я найду вас после окончания игры.

VIII

Команда Оксфорда побеждает, и мы с Джеммой вскакиваем на ноги, присоединяясь ко всеобщим овациям и аплодисментам. Болельщики выбегают на поле и обступают игроков в ожидании автографов. Я вжимаюсь в кресло, от волнения и трепета сердце словно выскакивает из груди.

— Ваша светлость, вы готовы? — спрашивает Джемма, набирая сообщение в телефоне. — Алфи уже подъехал.

— Нет. Я хотела бы ещё поздороваться со Стенхоупами. Просто жду, пока разойдётся толпа.

Джемма приподнимает бровь.

— Хорошо.

Спустя полчаса я все ещё наблюдаю за тем, как Себастьян раздает автографы, и уже подумываю, не лучше ли просто незаметно выскользнуть отсюда. Но тут на поле выходит владелец клуба и выпроваживает толпу к выходу. Остаются только игроки и их родные.

— Пойдём, — говорю я Джемме.

Опираясь на её руку, я спускаюсь с трибун и выхожу на поле. В животе словно обосновалась стая бабочек, но, несмотря на волнение, я понимаю, что ждала этого момента долгие годы. И больше ждать не могу.

— А вот и она! — доносится голос Тео. — Имоджен, мы здесь.

Рядом с Тео и его родителями спиной ко мне стоит Себастьян и разговаривает с товарищем по команде. Услышав моё имя, он словно напрягается всем телом.

Первыми оборачиваются лорд и леди Стенхоуп. Они смотрят на меня как-то настороженно. Почти… с опаской. У меня и самой по спине пробегает холодок, ведь глядя на них, я вспоминаю, как голосила леди Стенхоуп, и как лорд Стенхоуп оттягивал меня от огня. Встреча с ними с поразительной ясностью оживляет в памяти подробности той ночи.

Приветствуя Стенхоупов, я слегка наклоняю голову, как делала это в детстве. Они же склоняются в поклоне более глубоком, и это напоминает мне, что, как бы невероятно это не звучало, формально мой титул теперь выше их. Я — герцогиня.

— С возвращением, ваша светлость, — произносит лорд Стенхоуп официальным тоном.

— Рада снова вас видеть, — с улыбкой добавляет леди Стенхоуп.

— Я тоже очень рада видеть вас, — отвечаю я, — поздравляю с победой.

Я бросаю взгляд на Себастьяна, всё еще увлечённого разговором.

— Эй, Себ, — Тео локтем толкает брата, — посмотри-ка, кто здесь.

Спустя мгновение Себастьян наконец отворачивается от собеседника. Взглянув мне в глаза, он склоняет голову в самом грациозном поклоне, который мне приходилось видеть, и у меня захватывает дыхание.

Он стал ещё красивее, чем я себе представляла. Выше, сильнее. Глаза зеленее, взгляд глубже. Держится так уверенно, зрело, что я чувствую себя не на два года младше него, а лет на десять.

— Здравствуйте, ваша светлость, — тихо говорит он.

И голос его изменился с последней нашей встречи. Теперь он ниже, грубее. И тембр такой, что у меня мурашки по телу.

— Привет, — отвечаю я почти шёпотом.

Следующие несколько секунд я только и могу, что пялиться на него. После всего, что произошло, после всех этих лет, столько хочется сказать, но подобрать правильные слова не так-то просто. Поэтому я завожу разговор на нейтральную тему.

— Игра выдалась на славу. Мои поздравления.

Он бросает мне сдержанную улыбку.

— Спасибо.

Я жду, что он скажет ещё что-нибудь, о чём-то спросит, но он просто отводит взгляд. Почему он ведет себя так холодно, так отстранено? Неужели забыл о времени, что мы проводили вместе, как мы веселились, делились секретами? Хотя в этом я, конечно же, виновата сама. Я сама исчезла из его жизни. Неудивительно, что он меня забыл, тем более ведь он всегда оказывал особое внимание Люсии. А сейчас я для него всего лишь девушка, пытающаяся занять её место.

Я поворачиваюсь к Тео — единственному члену этой семьи, который, кажется, искренне рад меня видеть. В ответ на мой взгляд он широко улыбается.

— Мы должны устроить ужин для Имоджен, — говорит Тео своим родителям, — традиционный английский приветственный ужин. Созвать всех соседей: и наших, и её.

Лорд и леди Стенхоуп обмениваются странными взглядами. Себастьян сохраняет бесстрастное выражение лица. Мне же становится неловко при мысли, что ради меня им придётся собирать званый ужин.

— Тео, это очень любезно, но совершенно излишне, — быстро говорю я, — однако я буду рада увидеть всех вас в Рокфорде.

— Ну что вы. Это прекрасная мысль. Мы с удовольствием устроим ужин в вашу честь, — говорит леди Стенхоуп, — как насчет следующих выходных?

— Конечно, это было бы замечательно, — отвечаю я, снова поглядывая на Себастьяна.

— Чудесно. К сожалению, нам уже пора, ребята из команды хотят отпраздновать победу. Но мы будем с нетерпением ожидать встречи в следующие выходные. Тео вам ещё позвонит, — леди Стенхоуп приседает в реверансе, и они с мужем символическим поцелуем прикасаются к моим щекам. Тео дружески меня приобнимает, а Себастьян слегка пожимает руку… даже не пожимает, а едва притрагивается, хотя и нежным этот жест не назовешь. И всё же от его прикосновения по пальцам пробегает дрожь, а сердце начинает биться сильнее.

— До встречи, Имоджен, — говорит Тео, и они уходят.

— Пока, — отвечаю я.

Я медленно иду к выходу навстречу Джемме, а в голове роится множество вопросов. Почему Себастьян и его родители встретили меня так неприветливо, а Тео, наоборот, так дружелюбно? Зачем устраивать званый ужин, если совершенно очевидно, что это им не по душе? И самое главное — почему Себастьян всё ещё так на меня влияет… словно и не было всех этих лет?

Вернувшись в Рокфорд, я замечаю, насколько холодным и пустым кажется поместье после шумного оживлённого матча. Еле передвигая ноги, я поднимаюсь по лестнице, открываю дверь своей комнаты, и вдруг меня охватывает жуткое чувство постороннего присутствия.

— Здесь кто-то есть? — неуверенно спрашиваю я, щёлкая выключателем. — Мэйси, это ты?

Никто не отзывается и не показывается на глаза, но я отчетливо слышу дыхание. Звук не доносится откуда-то конкретно, он словно заполняет собой всю комнату, эхом отражаясь от стен.

— Кто здесь? — шепчу я. — Что вам нужно?

Вдруг в окно над моим столом бьёт резкий порыв ветра. Стекла начинают дребезжать, задвижка вылетает из петли, и окно распахивается настежь.

В горле застревает крик. Я в ужасе пячусь к двери, и в это мгновение, готова поклясться, что вижу в оконном проёме запомнившееся своей красотой лицо с портрета, висящего в Парадном Зале. Лицо Люсии.

— Ваша светлость? Что случилось?

Я вздрагиваю, заметив в конце коридора миссис Малгрейв. Её впавшие глаза кажутся красными на фоне особенно бледного лица.

— Я… кажется, я видела что-то в окне, и… и потом оно распахнулось… само по себе, — невнятно шепчу я.

Во взгляде миссис Малгрейв мелькает странный проблеск… то ли понимания происходящего, то ли проявленния интереса. Она проходит мимо меня, пересекает комнату и опирается руками о подоконник. Я иду следом, и с растерянностью замечаю на её лице выражение какого-то разочарования.

— Задвижка была неисправна, вот и всё, — говорит она, — я сейчас же пришлю Картера, и он всё починит.

— Но… но…

Я не знаю, как объяснить миссис Малгрейв, что дело не только в задвижке. Что я слышу дыхание, чувствую на себе взгляд. Но она уже направилась к выходу. К тому же едва ли это тот человек, который сможет успокоить мои расшатавшиеся нервы.

Тяжело дыша, я опускаюсь на кровать. Возможно, виной всему моё богатое воображение. Возможно, я действительно подняла слишком много шума из-за безобидной оконной задвижки. В конце концов, я всё ещё взбудоражена после встречи с Себастьяном. Или, может… в моей спальне живёт призрак? С тех пор как я приехала в Рокфорд, это уже второй такой неестественно сильный порыв ветра. И я не могу отделаться от мысли, что это неспроста.

— Вы виделись с Себастьяном Стенхоупом после матча?

В первое мгновение я почти уверена, что эти слова мне послышались. Ведь миссис Малгрейв уже ушла, по крайней мере, я так думала. И потом, она никогда не обсуждала со мной ничего, кроме бытовых вопросов.

Я поднимаю глаза и вижу, что она все ещё здесь. Статуей застыв в дверном проеме, смотрит на меня немигающим взглядом.

— Да, — отвечаю неспешно, — я разговаривала и с ним, и с его родителями, правда недолго.

Её плечи напрягаются.

— И как он?

— Эмм, неплохо, вроде. Его команда победила, — отвечаю я, озадаченная такой переменой темы разговора.

По глазам видно, что она ждёт продолжения, но голос её остаётся ровным и сдержанным.

— Пытается отвлечься, бедный мальчик. Он ведь в Люсии души не чаял.

Домоправительница переводит взгляд с меня на распахнутое окно.

Не зная, что ответить, я съёживаюсь на кровати. В комнате стало ужасно холодно.

— Это всё, ваша светлость? — спрашивает она обычным сухим тоном.

— Да. Спасибо.

Я смотрю в след миссис Малгрейв со странным ощущением, что она тщательно подбирала слова, пытаясь мне что-то сообщить. Но не могу понять, что именно.

Картер заверяет, что починил задвижку, и окно больше не откроется само по себе, но я все равно зову собачку Люсии Тедди спать у подножия моей кровати. Едва ли десятифунтовый комок шерсти сможет защитить меня от злых сил, но в компании этого прелестного маленького создания я все равно чувствую себя безопаснее.

Просыпаюсь я от солнечного света, льющегося сквозь занавески, слышу мерное сопение Тедди, и вчерашние страхи забываются, как дурной сон. Встретившись за завтраком с миссис Малгрейв, я чувствую себя слегка неловко, но она так безупречно учтива, что я уже сомневаюсь, не услышала ли в её словах больше, чем было сказано.

После завтрака я иду в Мраморный Зал, где меня уже ждёт Макс.

— Я подумал, что нам стоило бы осмотреть земли поместья, — объясняет он, — у вас есть сейчас свободное время?

— Конечно.

Я соглашаюсь, хотя и чувствую, что, скорее всего, придётся снова посетить сад, видеть который мне совсем не хочется. Поэтому нужно просто честно предупредить Макса об этом единственном месте, куда я не смогу пойти.

Задняя дверь Мраморного Зала выходит на просторную Фонтанную Аллею со скульптурами и фигурно подстриженными кустарниками. На юг от неё вьётся пешеходная дорожка, обсаженная рядами жёлтых нарциссов и колокольчиков, за которыми растут тисы, напоминающие огромные леденцы. Вдоль неё за высокими изгородями тянутся сады.

— Это первый сад, который мы открыли для посетителей, — говорит Макс, проводя меня через ворота с табличкой «Французский Сад», — мы только что высадили здесь новые летние сорта роз.

— Очень красиво.

Прогуливаясь вдоль ряда апельсиновых деревьев, я чувствую на себе пристальный взгляд Макса.

— Вам нравится? — спрашивает он.

Я не могу сдержать удивлённого взгляда. Какое дело рокфордскому садовнику-декоратору до моих предпочтений? И в который раз приходится напоминать себе, что он, как и вся остальная прислуга, теперь обязан отчитываться передо мной. И если мне заблагорассудится вместо роз посадить здесь кактусы, Максу придётся молча выполнить распоряжение. Какое странное ощущение: обладать такой властью и одновременно чувствовать себя не в своей тарелке.

— Просто безупречно, — с улыбкой отвечаю я.

— Я предполагал, что вы так скажете, — Макс смотрит на меня вопросительно, — но что странно… до вашего приезда всё было далеко не так безупречно.

Его слова лишены всякого смысла, но меня пробирает дрожь от плохого предчувствия.

— Что вы хотите этим сказать?

Макс озадаченно качает головой.

— Когда-то эти земли были очень плодородными. Но после пожара они словно… словно впали в уныние. Цветы увядали, трава желтела, и даже если издалека сады выглядели более-менее прилично, вблизи было очевидно, что это лишь жалкое подобие былой красоты. Эти сады всегда были первой достопримечательностью Рокфорда, но не в последние годы. Сейчас большинство посетителей предпочитают осматривать дом, — он впивается в меня взглядом, — но с тех пор как вы приехали, земли… словно пробудились. Я не видел такой красоты уже семь лет.

У меня внезапно пересыхает во рту, и я отхожу от Макса подальше.

— Обычное совпадение, — я пытаюсь выдавить из себя непринужденный смех, — какое вообще отношение к этому могу иметь я?

— Иногда мне кажется, — тихо говорит он, — что вы такая же, как…

И обрывает себя на полуслове.

— Как кто?

— Не берите в голову, — лицо Макса смягчается в улыбке, — извините глупого старика. Просто я ужасно рад, что мои любимые великолепные земли… возрождаются. Идите за мной, я покажу вам наш Розовый Сад.

Шагая следом за Максом, я всё думаю, что же он хотел сказать? У него на мой счёт есть какие-то подозрения, но… какие? Как бы я хотела сейчас убежать, скрыться от Макса с его пугающими недомолвками. Но у меня нет выбора, кроме как следовать за ним на следующий участок. При виде беседки с качелями, увитой стеблями красных, белых и розовых роз, у меня перед глазами всплывают воспоминания.

— Это был любимый сад моей матери. Вечерами она сидела на скамье за книгой, пока я играла в траве. А потом качала меня на этих качелях… мне здесь нравилось.

Я совершенно поглощена своими мыслями, поэтому осознаю, что произнесла это вслух, только услышав ответ Макса:

— Всё верно. Не думал, что вы помните об этом, вы ведь были такой маленькой.

— Я помню почти всё, — отвечаю я, — хотя кое-что предпочла бы забыть.

Я оглядываюсь вокруг, и сердце отзывается глухой болью. Этот сад прекрасен. Но без мамы он кажется пустым, как покинутый дом.

Пока Макс разглядывает какие-то растения, я направлюсь вглубь сада и присаживаюсь на длинную каменную скамью возле клумбы с розами, которую когда-то облюбовала мама. Вспоминая о ней, я неосознанно поглаживаю лепестки цветов. И вдруг в ужасе замираю, почувствовав в кончиках пальцев электрическое покалывание, такое же, как много лет назад.

Я с криком спрыгиваю со скамьи и, бросив взгляд на цветник, теряю дар речи.

В месте, над которым я только что держала руку, земля начинает подниматься горкой, и из-под неё показывается новая роза, на фоне остальных пугающе яркая и красивая.

Я судорожно пытаюсь заслонить розу спиной. Нельзя допустить, чтобы Макс её увидел. Но он уже услышал мой крик и бежит сюда.

— Что случилось, ваша светлость?

Я небрежно махаю рукой.

— Ничего страшного, просто я… оцарапала колено о скамью, — сочиняю на ходу.

— Точно? Позвольте я…

— Нет, нет! — перебиваю я слишком взволнованным голосом. — Вообще-то, если вы не против, я… хотела бы посмотреть остальные сады.

Макс выглядит растерянным, но больше вопросов не задаёт.

— Конечно.

Загораживая спиной загадочную розу, я жду, пока он не повернется в сторону выхода.

Прогуливаясь с Максом садами и парками, я не могу думать ни о чём другом, кроме этого злополучного цветка. Я не обращаю внимания на водопады, окружающие рокфордское озеро и мост, едва замечаю животных с фермы при усадьбе. Просто хожу следом за Максом, на автопилоте киваю и улыбаюсь, задаваясь единственным вопросом: что же, чёрт возьми, со мной происходит? Кто я? Что я? За последние годы в Нью-Йорке от моего прикосновения не происходило ничего необычного… так почему сейчас?

Мы сворачиваем в сторону дома. И как только я ступаю на гравийную дорожку, сразу понимаю, что она ведёт к месту, которого я боюсь больше всего — к Тенистому Саду.

— Макс, я… я не могу, — вырывается у меня, — я не хочу туда идти.

Он смотрит на меня в замешательстве.

— Идти куда? — он хмурит брови, сообразив, что я имела в виду. — О, нет, я даже не думал вести вас туда. Этот сад и Лабиринт заброшены с… тех пор.

— Как? — казалось бы, я должна почувствовать облегчение, но это известие выбивает меня из колеи. — Почему?

Макс мешкает с ответом.

— Это самая большая загадка за все годы моей работы. Тенистый Сад был разрушен огнём, и сколько я не пытался его восстановить, ничего не получалось. Остальные сады после пожара тоже пришли в упадок, но мне всё же удалось придать им относительно презентабельный вид. В Тенистом Саду же не прорастало ничего. Земля словно отвергала и воду, и семена. После двух лет попыток я наконец сдался и сказал его светлости, что это бесполезно. Он и не настаивал. Сомневаюсь, что после такой ужасной трагедии ему вообще было дело до этого места, — он вытер вспотевший лоб, — хотя, возможно… возможно, теперь Тенистый Сад тоже мог бы преобразиться, как и остальные.

— Не понимаю, о чём вы, — говорю я, хотя на самом деле всё прекрасно понимаю, — и у меня нет никакого желания вновь открывать Тенистый Сад.

Внутри меня всё сжимается от безумного предположения. Что, если этот сад… заколдован? Может, поэтому на рокфордской земле от моего прикосновения вырастают цветы? Возможно, здесь есть какая-то магия? Возможно, именно сады пробуждают во мне эти таинственные способности?

— А что с Лабиринтом? — спрашиваю я дрожащим голосом.

Макс смущённо качает головой.

— Я больше не могу по нему ходить.

— Что?

— То есть войти-то я могу. Но раньше я знал Лабиринт вдоль и поперек, со всеми его поворотами и закоулками, и мог пройти его с закрытыми глазами. А теперь что-то… изменилось. Входя туда, я каждый раз умудряюсь заблудиться, — он нервно посмеивается, — вы, верно, думаете, что я слишком стар для этой работы, и у меня маразм начинается.

— Нет, — говорю я, едва дыша, — ничего такого я не думаю.

— Если уж я не ориентируюсь в Лабиринте, то пускать туда детей или туристов и подавно нельзя. Тем более после того, как здесь рядом умерла бедная Люсия… мы обязаны были закрыть его, — с горечью говорит он.

«В Лабиринте ​​кое-что спрятано».

На ум сразу же приходят слова моего отца, и мне становится не по себе. Даже если бы я и захотела узнать, что он имел в виду, то как это сделать… если Лабиринт неприступен?

— Макс, я не хочу возвращаться в дом, — внезапно говорю я, — я хочу повидаться с родителями. То есть… навестить их могилы.

Безумные события последних часов каким-то образом помогли мне собраться с духом, чтобы встретиться наконец лицом к лицу со своей болью. Как же мне хочется побыть рядом с ними, расспросить о том, что со мной происходит, знать, что я близка к ним настолько, насколько это теперь возможно.

IX

Сжимая в дрожащих руках букет герани, я медленно поднимаюсь по травянистому холму к живописной рокфордской часовне и кладбищу. Срезать цветы я попросила Макса, потому что побоялась, прикоснувшись к земле, опять что-нибудь вырастить. После этого он сразу же удалился, прекрасно понимая, что я нуждаюсь в уединении.

Ноги сами ведут меня мимо могил предков, взгляд скользит по именам на табличках, и вот наконец я нахожу их.

Два парных надгробных камня — розовый для мамы и серый для папы, соединённые в форме сердца.

Я опускаюсь на колени и, выронив принесённые цветы, обвиваю руками надгробия. Я не боюсь своим прикосновением воспламенить что-нибудь или наколдовать — обнять своих родителей я теперь смогу только так.

Пустота внутри меня становится ещё ощутимей, боль обрушивается с новой силой, погружая меня во тьму, от которой я столько убегала. Но дальше сопротивляться я не могу.

— Я так соскучилась, — шепчу сквозь слезы, — и мне очень… очень жаль.

Вслух я читаю надпись: «ЛЮБЯЩИЕ РОДИТЕЛИ ИМОДЖЕН», выгравированную на плите, и на глаза снова наворачиваются слёзы. Приложив голову к папиному надгробию, я чувствую легкое дуновение ветерка и представляю, что это мама гладит меня по волосам, будто в детстве. А когда поднимаю голову, ошеломлённо наблюдаю, как сильный порыв подхватывает оброненные мной веточки герани и бережно переносит к подножию родительской могилы. Кажется, мой непрошеный дар проявился в полную силу, но сейчас он меня не пугает, сейчас я считаю, что это даже красиво.

Услышав шорох листьев под чьими-то шагами, я вытираю слёзы и резко поднимаюсь на ноги. Но прежде чем уйти, прикасаюсь поцелуем к обоим надгробиям.

— Я люблю вас. И приду ещё.

Обернувшись, я сталкиваюсь лицом к лицу с человеком, увидеть здесь которого ожидала меньше всего. Под сводчатым проходом стоит Себастьян Стенхоуп и удивленно смотрит на меня своими зелёными глазами. Я как в трансе иду ему навстречу. Сколько ещё неожиданностей может вместить один день?

— Привет. А ты что здесь делаешь? — не успела я задать этот вопрос, как до меня доходит. — Люсия. Боже, прости меня… прости.

— Не бери в голову, — сухо отвечает он, но, заметив мои заплаканные глаза, смягчается в лице, — Ты в порядке?

Я выдавливаю улыбку.

— Да. Спасибо… А ты?

Себастьян слегка пожимает плечами. Наши взгляды встречаются, и на какое-то мгновение нас объединяет общее горе.

— Где… где находится её могила? — неуверенно спрашиваю я.

— Пойдем, покажу.

Я следую за Себастьяном в противоположный конец кладбища. Он останавливается у розового мраморного надгробия, такого же, как на могиле мамы. Только с другой надписью:

«ЛЕДИ ЛЮСИЯ РОКФОРД

ДОСТОПОЧТЕННЕЙШАЯ МАРКИЗА УИКЕРШЕМА

11 ФЕВРАЛЯ 1995 — 25 ОКТЯБРЯ 2013»

— Странно, правда? — говорит Себастьян. — Именно здесь мы втроём виделись в последний раз.

Я закрываю лицо руками. Вспоминать об этом невыносимо, и, сдерживая подступающие рыдания, я судорожно глотаю воздух. Вдруг мне на плечи ложатся руки Себастьяна. Уткнувшись лицом в его плечо, я чувствую себя очень странно: с одной стороны, мне грустно, но с другой — спокойно в его объятиях. От этого двоякого ощущения у меня кружится голова, и подкашиваются ноги.

— Прости, Джинни, — шепчет он, — мне не стоило этого говорить.

Не отстраняясь, я поднимаю глаза и ловлю его взгляд.

— Я для тебя всё еще Джинни?

Он отвечает лёгким кивком.

— Это я должна просить прощения, — говорю я, захлёбываясь словами, — когда мы виделись в последний раз, я… была напугана, сбита с толку и повела себя очень упрямо. Ты не представляешь, как бы я хотела вернуться в прошлое, чтобы всё изменить — поддерживать с вами отношения, быть рядом ради Люсии…

Себастьян мягко выпускает меня из объятий, но лицо его напряженно. Неужели мои запоздалые сожаления пришлись некстати, неужели я зря всё это сказала? Но перехватив его взгляд, устремленный на могилу Люсии, я понимаю, что он просто хочет побыть здесь один.

— Мне… пора возвращаться в поместье. Не хочешь зайти на чай? — спрашиваю я, заливаясь румянцем.

Он сдержанно улыбается:

— Спасибо, но мне нужно домой. Увидимся на выходных за ужином.

Я киваю.

— Тогда до встречи.

— Пока, Джинни, — тихо говорит Себастьян и подходит к могиле Люсии.

Джинни. То, что он так меня называет, даёт мне надежду. Но спускаясь с холма, я напоминаю себе, что не могу… не имею права потакать своим романтическим чувствам. В то время как Себастьян скорбит по моей кузине.

Ничто не смогло бы поддержать меня лучше, чем вечерний разговор с Лорен по Skype. Я переехала в Англию меньше двух недель назад, но уже чувствую себя другим человеком. И мне просто необходимо, чтобы лучшая подруга напомнила, какой моя жизнь была раньше.

Она рассказывает о том, как проводит лето в Нью-Йорке, о модных городских тусовках, о выходных в Хемптонсе⁹, и меня одолевает тоска по дому. Я привыкла быть постоянным действующим лицом её историй, и теперь очень странно чувствовать себя лишь сторонним слушателем.

— Как же мне хочется, чтобы ты была рядом, — мечтательно произношу я, дослушав рассказ о неудачном походе за купальником, призванный меня рассмешить.

— Чтобы лично наблюдать, как я позорюсь? — отшучивается она.

— Я соскучилась, — признаюсь я, — мне никогда не найти такую подругу, как ты, особенно тут в Англии.

Лорен окидывает меня проницательным взглядом.

— Эй, всё в порядке? Что ты как в воду опущенная? Не такой я ожидала увидеть новоиспеченную герцогиню.

— Все хорошо, просто выдался тяжёлый день.

Мне жутко хочется рассказать ей о том, что я посетила могилу родителей, о встрече с Себастьяном и о моём вновь пробудившемся даре (если что-то столь нежеланное можно назвать «даром»). Но я не могу подобрать слов. Эти переживания настолько личные, что мне трудно обсуждать их, тем более по Skype.

— Когда уже начинаются твои летние курсы в Оксфорде? Там ты обязательно заведешь новых друзей, или даже подцепишь какого-нибудь английского красавчика, — говорит Лорен с хитрой улыбкой.

— Через пару недель, — отвечаю я.

Но в данный момент мои мысли заняты отнюдь не предстоящими курсами.

И тут с языка срывается вопрос, который мучает меня весь день… хотя я прекрасно понимаю, насколько бредово он звучит.

— Лорен, как ты считаешь, это нормально, если у человека легкая рука к разведению растений? Скажем, способность выращивать цветы одним прикосновением?

Лорен бросает на меня озадаченный взгляд.

— Эмм, чего? Откуда ты это взяла?

Такая реакция напрочь лишает меня решимости говорить дальше.

— Да так, забудь, — я стараюсь держаться как можно более невозмутимо, — просто я здесь открыла в себе нешуточный… талант к садоводству.

— Выращивать цветы одним прикосновением не талант. Это уже что-то сверхъестественное, — говорит Лорен, странно на меня поглядывая, — ты ведь не под кайфом, правда?

— Нет, — я закатываю глаза, — ну, преувеличила немного, не одним прикосновением, конечно. Просто у меня получается выращивать растения… быстрее обычного.

— Понятненько, значит, к моему приезду ты разведешь там супер-пупер сады.

Чтобы не сболтнуть ещё чего-нибудь и окончательно не убедить Лорен, что сижу на наркотиках, я быстро меняю тему и спрашиваю, как дела у её брата Энтони. Но в голове снова и снова эхом отдаются её слова: «Это уже что-то сверхъестественное».

Закончив разговор, я вбиваю в поисковик фразу: «выращивать цветы прикосновением ладони». И очень расстраиваюсь, как будто ожидала обнаружить онлайн сообщество для людей с такими же странными дарованиями. Большинство ссылок ведут на сайты Нью Эйдж¹⁰, где выражение «выращивать цветы на ладони» употребляется как метафора для самосовершенствования. Ещё я нахожу с десяток форумов по толкованию сновидений. Но люди там спрашивают, что означает выращивать цветы прикосновением во сне… сделать же это по-настоящему, похоже, не удавалось никому. По крайней мере, ни на одной страничке такая вероятность не рассматривается всерьёз.

Так как же это могло случиться со мной?

В день ужина у Стенхоупов я мучаюсь с выбором одежды. Хотелось бы произвести хорошее впечатление, но не переусердствовать. Наконец я останавливаюсь на облегающем светло-голубом дизайнерском платье от Reiss и бежевых туфлях от L. K. Bennett. Гардероб, подобранный Мэйси, до сих пор приводит меня в восторженный трепет. Надеюсь, что сумею должным образом относиться к этим прекрасным вещам.

Раздаётся стук в дверь, и в комнату входит Мэйси.

— Я хотела узнать, не нужна ли вам помощь в подготовке к сегодняшнему вечеру, — говорит она, окидывая мой наряд одобрительным взглядом, — вам очень идёт.

В ответ я улыбаюсь.

— Спасибо, Мэйси, — при мысли, что в этом платье меня увидит Себастьян, я чувствую приятное волнение, — ты выбрала мне просто шикарные вещи. Не знаю, как тебя и благодарить.

Её щеки заливаются румянцем.

— Мне это только в радость.

— Я и правда очень тебе благодарна, тем более сама-то не особо умею изысканно одеваться. А откуда у тебя такое отменное чувство стиля?

Когда эти слова слетают с языка, я чувствую себя ужасно неловко, ведь совсем не хотела показаться высокомерной. Но мне действительно интересно, как простая горничная может иметь такой безупречный вкус и так хорошо разбираться в одежде ведущих дизайнеров.

— Всему этому я научилась у леди Люсии, — отвечает она, встретившись со мной взглядом.

— Да, конечно, — я сглатываю комок, — ты… ты по ней скучаешь?

Она отвечает вопросом на вопрос.

— А вы, ваша светлость?

— Я… увы, мы с Люсией давно не общались, и я почти не знаю, какой она была. Но, конечно же, я скучаю по ней и по нашей былой дружбе. До десяти лет я проводила с ней каждое лето, и, наверное, тогда она была… моей лучшей подругой.

— Она тоже по вам скучала, — продолжает Мэйси спокойным тоном.

— Правда? — у меня перехватывает дыхание. — Это она тебе сказала?

Мэйси кивает. Хочется расспросить её об этом поподробнее, но прежде чем я успеваю задать следующий вопрос, она берет с туалетного столика расческу и жестом просит меня присесть.

— Позвольте уложить вам волосы. Я всегда причёсывала леди Люсию, а она рассказывала мне всё о себе: куда собиралась пойти и чем занималась накануне, — говорит Мэйси.

— Она рассказывала тебе всё? — переспрашиваю я.

Мэйси ловит мой взгляд в зеркале.

— Она не держала от меня тайн.

На какое-то время я замолкаю. Возможно, это только домыслы, но что-то в интонации Мэйси меня настораживает. В какие тайны Люсия могла её посвящать?

— Завернуть ваш подарок Стенхоупам? — вдруг спрашивает она, проводя расчёской по моим волосам.

— Какой подарок?

Заметив моё смятение, она объясняет:

— Это традиция. На званый ужин почётный гость обязательно приходит с подарком для хозяев дома.

Я растерянно смотрю на неё.

— Но я собиралась просто взять с собой бутылку вина. Разве этого не достаточно?

— Боюсь, что нет, ваша светлость, — отвечает она с серьёзным видом.

— Но у меня нет времени бегать по магазинам, — встревожено говорю я, — что же делать?

На мгновенье призадумавшись, Мэйси неуверенно предлагает:

— У мамы с Оскаром всегда имеется про запас несколько подарков на выбор. Кстати, есть красивая статуэтка, которую мама приберегла как раз для такого случая. Она бы прекрасно смотрелась на письменном столе или каминной полке. Хотите, я её заверну?

Я облегченно вздыхаю.

— Это было бы замечательно. Мэйси, ты моя спасительница.

Час спустя я сижу на заднем сидении Астон Мартина. Алфи везет меня по дороге соседнего городка Грейт Милтон к Аббатству Стенхоуп. Много лет назад я уже бывала здесь на детских праздниках у Себастьяна и Тео, но, в отличие от поместья Рокфорд, их дом помню весьма смутно.

Когда мы въезжаем в ворота, у меня замирает сердце. Извилистая дорожка ведет к особняку елизаветинской эпохи, окруженному зелеными холмами и цветущими парками.

— Вот мы и приехали, — говорит Алфи, — Аббатство Стенхоуп.

— Вам, наверное, странно снова оказаться здесь? — неуверенно спрашиваю я. — Ведь раньше вы постоянно привозили сюда Люсию.

— Пока она была помладше, да. Но, когда на семнадцатилетие ваш дедушка купил ей машину, она была рада от меня отделаться, — грустно улыбается Алфи.

— Уверена, что это не так, — отвечаю я.

Алфи меняется в лице.

— С появлением автомобиля Люсия стала чересчур самостоятельной. Она словно забыла о моём существовании. И я часто думаю… если бы той ночью она позволила мне делать свою работу, позволила присмотреть за ней, раз уж ей так сильно захотелось выйти, я бы отвез её куда угодно. Ей не пришлось бы бродить под проливным дождём в непроглядной темноте… — он замолкает на полуслове, — простите мою докучливость. Не стоило обременять вас своими старческими сетованиями.

— Нет. Не надо себя винить, — я осознаю, что повторяю слова, которые сама так часто слышала после смерти родителей, — вы никак не могли знать, что она соберётся на улицу в такую грозу. И если уж она надумала пойти в Лабиринт одна… то ни вы, ни кто-либо другой не смогли бы её остановить.

— Спасибо, ваша светлость, — он заминается, — с вашего позволения замечу, что вы с леди Люсией… совсем разные.

— Судя по тому, что я слышала, с ней мало кто мог сравниться, — соглашаюсь я, — она была невероятной и, если её характер остался таким же, как я помню, заставляла с собой считаться.

— Пожалуйста, не поймите меня превратно, — спешно добавляет Алфи, — но это сравнение отнюдь не в её пользу. Как раз наоборот. Я любил леди Люсию, как и все мы, но… она никогда не разговаривала со мной так, как вы.

У меня нет оснований сомневаться в его словах. Даже в детстве Люсия со слугами вела себя заносчиво. Но меня всё равно смущают любые критические замечания в адрес кузины, которая по сей день вырисовывается в моём воображении Идеальной Предшественницей, до которой мне расти и расти.

— Уверенна, она не была такой безразличной, какой хотела казаться. Но я понимаю, что вы имеете в виду… спасибо.

— Приятного вечера, ваша светлость, — говорит Алфи, после чего лакей Стенхоупов открывает мне дверцу.

— Добро пожаловать в Аббатство Стенхоуп, герцогиня, — он приветствует меня, склоняясь в поклоне, — вас ожидают в гостиной.

Вслед за ним я поднимаюсь по ступенькам и вхожу в дом, не такой огромный, как Рокфордское поместье, но не менее роскошный: с фресками на стенах, расписными потолками, впечатляющими скульптурами и семейными портретами. Я начинаю понимать, что для английских аристократов их дом — это место, где можно блеснуть своим богатством, заполнив драгоценными вещицами каждый свободный угол.

Войдя в гостиную, лакей объявляет:

— Герцогиня Уикершема.

При моём появлении Стенхоупы и четверо их гостей поднимаются на ноги. Я встречаюсь взглядом с Себастьяном и чувствую внутри знакомый трепет. Он смотрит приветливо, как тот прежний Себастьян, которого я когда-то знала. Как будто неловкость, возникшая после моего возвращения, сгладилась… как будто после встречи на кладбище между нами установилось негласное взаимопонимание.

Первыми меня приветствуют лорд и леди Стенхоуп, а потом их гости: виконт Уорен с дочерью леди Сесилией Уорен, девушкой, приблизительно моего возраста, и мистер и миссис Блайз из Лондона.

После соблюдения всех формальностей ко мне подходит Тео с широкой улыбкой на лице.

— Имоджен, выглядишь ударно, — говорит он, обнимая меня за плечи.

— Ударно? — смущённо переспрашиваю я.

— Он имеет в виду прекрасно, — говорит Себастьян с легкой улыбкой.

От этих слов у меня в животе начинают порхать бабочки, но я тут же напоминаю себе, что он просто объясняет слова брата. Если кто-то здесь со мной и флиртует… что само собой под большим вопросом… то это Тео, а не Себастьян.

— Спасибо, Тео. Ты тоже выглядишь ударно, — говорю я, немного успокоившись, и понимаю, что он действительно чертовски симпатичный парень. Даже на фоне Себастьяна, который своей внешностью кинозвезды затмит здесь любого, Тео выглядит привлекательно. У Зои от такого бы точно крышу снесло.

Вдруг я вспоминаю, что держу в руках статуэтку, любезно упакованную Мэйси.

— У меня для вас есть подарок. Я бы хотела вручить его вашей матери.

Мы втроем подходим к леди Стенхоуп, которая разговаривает с виконтом и его дочерью.

— Леди Имоджен, я хотела бы познакомить вас с Сесилией, — говорит она, — думаю, вы быстро подружитесь. Осенью у Сесилии начнется учёба в Оксфорде.

— Круто. Я записалась туда на летние курсы в колледже Крайст-Чертч, — говорю я Сесилии.

— Я тоже, — говорит Себастьян, удивленно глядя на меня, — а на какую специализацию?

— Классическая литература и мифология. А ты?

Затаив дыхание, я жду ответа. На его губах мелькает улыбка, но в голосе не слышно радости.

— То же самое. Мне не хватает несколько зачётных единиц¹¹ для присвоения степени. А почему ты выбрала именно эту дисциплину?

При мысли, что нам предстоит учиться в одной группе, я теряю дар речи, но вовремя беру себя в руки.

— Английский — мой любимый предмет, а мой опекун ещё в Нью-Йорке настоял, чтобы летом я попробовала себя в Оксфорде. И если я буду справляться, то в следующем году подам документы на поступление.

— Что ж, это замечательно! — лучезарно улыбаясь, говорит леди Стенхоуп. — Вы втроем будете учиться в Окфорде! Тео, ты следующий.

— Поживём — увидим, — смеется Тео.

Я протягиваю леди Стенхоуп свой подарок.

— Это вам.

— Ах, не стоило беспокоиться, — смущенно отвечает она, распаковывая свёрток.

Я наблюдаю за ней в предвкушении. Надеюсь, эта вещица понравится Стенхоупам, как и предполагала Мэйси.

Леди Стенхоуп снимает обёртку, и в руках у неё оказывается старинная фарфоровая фигурка женщины. Тео бросает настороженный взгляд на Себастьяна, который ошарашено уставился на статуэтку.

— Эмм, это декоративное украшение, — неуклюже объясняю я, удивленная такой реакцией на свой подарок, — её можно поставить на письменный стол или каминную полку…

Слова застревают в горле, ведь никогда ещё я не видела Себастьяна таким бледным, а его зеленые глаза такими мрачными. Он поворачивается ко мне, напряжённо сжимая руки в кулаки.