Поединок соперниц

Глава 1 Бэртрада Январь 1131 года

Я всегда знала, что могу добиться всего, чего захочу.

Конечно, я не была настолько наивной, чтобы не понимать – для получения желаемого следует приложить немало усилий, к тому же не все приходит сразу. Но в одном могу поклясться – ни разу я не познала поражения. Это давало мне повод гордиться собой, ходить с высоко поднятой головой, ничуть не стесняясь своего происхождения.

Да, пусть я была незаконнорожденной, но в то же время и принцессой Нормандской. Ибо мой отец – сам Генрих I Боклерк, герцог Нормандии и, свыше того, король Англии. Правда, в Англии я бывала редко, больше жила в континентальных землях отца. Я была «дитя двора», девица, выросшая в королевском окружении, незаконнорожденная принцесса, и пусть бы только кто попробовал мне сказать, что я не более чем одна из ублюдков моего любвеобильного батюшки.

Моя мать давно умерла. Я ее не помнила, знала только, что она была вдовой нормандского рыцаря, некогда обратившаяся с прошением к королю, а уж Генрих Боклерк редко упускал приглянувшуюся даму. Так я и появилась на свет, одна из множества его внебрачных детей. Но ко мне отец относился особо, так как я рано осиротела, и мне с няней Маго было позволено жить при дворе. Поэтому с раннего детства я дышала воздухом дворцовых тайн, училась понимать в них толк и использовать себе на пользу. Интриги! Ничто так не волновало меня. Я жила этой жизнью, и она мне нравилась. О, я быстро научилась распознавать свою выгоду и никому бы не позволила себя обидеть.

А ведь в последний раз меня посмел задеть сам примас[1] Англии архиепископ Кентерберийский. Этот святоша во всеуслышание осудил мою манеру туго затягивать шнуровку платья, подчеркивая фигуру – дескать, тем самым я намеренно выставляю напоказ каждый изгиб тела и смущаю мужчин, вызывая у них плотские помыслы. Как будто мужчины не думают об этом ежедневно! Вдобавок этот лицемер съязвил, что ничего иного и не следовало ожидать от девицы, чья мать была шлюхой короля и чье имя сам Генрих уже и не помнит.

Кто бы снес подобное оскорбление? И я показала, что смогу отомстить даже главному церковнику Англии.

Кем это сказано, что Церковь вне юрисдикции короля? Уж по крайней мере не такого, как мой отец, – Генрих I держал всех этих длиннополых в кулаке. К тому же любой церковник является подданным короля. Поэтому я навела справки об архиепископе и выяснила, что примас благоволит саксам, этому грубому, мятежному племени, которое некогда огнем и мечом покорил мой грозный дед Вильгельм Завоеватель[2]. Стоило ли об этом узнать королю? Разумеется. И уж я постаралась представить все в таком свете, что примас выглядел едва ли не смутьяном.

Наградой мне стала восхитительная сцена: отец устроил святоше гневный разнос, а под конец велел покинуть двор, заняться делами духовными и не совать свой нос туда, куда не следует.

Пристыженный архиепископ Кентерберийский поспешил уехать, но прежде чем он укатил, я постаралась, чтобы его известили, кто донес на него. Его последний укоризненный взгляд был мне слаще меда. Как порадовало то боязливое почтение, с которым стали относиться ко мне, поняв, какое влияние я имею на родителя. Ибо я была Бэртрадой Нормандской! Или Английской, если угодно. Так меня полагалось называть до той поры, пока я не выйду замуж и не стану носить имя супруга.

Вопрос замужества для меня, как и для любой девицы благородной крови, представлял немалый интерес. Я была честолюбива и не вышла бы ни за кого, кто бы не поднял меня до уровня настоящей госпожи с достойным титулом. А почему бы и нет? Сам Вильгельм I, мой дед по отцу, был рожден от внебрачной связи герцога Роберта Дьявола и дочери кожевенника Арлетты. А стал королем! Мои незаконнорожденные братья Роберт, Реджинальд и Бодуэн – могущественные вельможи Англии. Первый носит титул графа[3] Глочестера, второй Корнуолла, а третий – Девоншира. И, тресни моя шнуровка, я не желала для себя меньшего!

В мои двадцать два года я это уже ясно осознавала. Ведь кроме огромной суммы, выделенной мне в приданое – пять тысяч фунтов полновесным серебром! – не стоило сбрасывать со счетов и то, что я красавица.

Об этом мне говорило не только зеркало и моя льстивая Маго, но и взоры мужчин. Да, я знала, что красива. У меня блестящие темные глаза цвета спелой вишни и золотисто-смуглая кожа, как у восточных красавиц. Этот золотистый отлив придает мне, нормандской девице, особую экзотичность. Рост у меня высокий, царственный, а фигура… Мужчины глядят мне вслед, и я знаю – им есть на что посмотреть! Пояс, что обхватывает талию, я стягиваю на окружности не более семнадцати дюймов. Бедра у меня широкие, а грудь… Как сказал этот противный архиепископ – вызывает плотские помыслы. Лицом я удалась в отца-короля, оно у меня несколько худощавое, с чуть впалыми щеками, а рот… Пожалуй, рот я сочла бы несколько тонкогубым. Жестким, как говорит мой кузен Стефан Блуа. Но это истинный рот потомков Завоевателя.

Главное мое украшение – волосы. Пышные, вьющиеся мелкими кольцами и такие густые, что няня Маго не один гребень сломала, расчесывая их. На первый взгляд они могут показаться черными, но это только в полумраке сводов. На свету же в них явно поблескивает медь – но это вовсе не рыжина, а благородный красноватый отлив. Придворные поэты, сочиняя в мою честь баллады, так и не смогли точно определить их цвет: кто сравнивал их с отблеском факелов в полумраке, кто с ценным красным деревом. Но что мои кудри необычайно красивы, все признают в один голос. Поэтому я не люблю покрывать их вуалью или накидкой. Ну разве что, когда этого требуют приличия. В церкви, например.

Конечно, такая красавица, к тому же дочь короля и богатая невеста, вполне может рассчитывать на блестящую партию. При этом я до сих пор не помолвлена, а в таком возрасте уже просто неприлично оставаться в девицах. Моя сестра Матильда, рожденная в законном браке, уже дважды представала перед алтарем. Первый раз в двенадцать лет, и мужем ее был император Германский Генрих V. В двадцать три она овдовела, а в двадцать шесть вторично обвенчалась с юным графом Анжуйским Жоффруа. Матильда стала графиней Анжу, хотя ее еще все величают императрицей. Меня это выводит из себя, но я утешаюсь тем, что живут они с мальчишкой Анжу как кошка с собакой. И неудивительно – с ее-то гордыней, да еще она на десять лет старше супруга. И все же я завидую Матильде: дважды замужем, два раза госпожа целого края! При этом именно она – любимица Генриха I. Но на то есть причины: у моего отца-кобеля более двадцати бастардов, имеющих полосу на левой стороне герба[4], и всего один законнорожденный ребенок – Матильда. Был у него и сын, наследник – принц Вильгельм. Но одиннадцать лет назад он погиб. Корабль, на котором Вильгельм с друзьями плыл по Ла-Маншу, затонул, и никто с тех пор не видел моего отца веселым.

Правда, одно время и я надеялась стать английской королевой.

Еще когда отец не оправился от потери принца Вильгельма и велись разговоры, кто же наследует корону, многие склонялись к тому, что Генрих сделает своим преемником племянника Теобальда Блуа. Теобальд был старшим сыном сестры отца, графини Адели, дочери Завоевателя, вышедшей замуж за графа Блуа. Меня это не волновало до тех пор, пока Теобальд не прибыл ко двору и не начал проявлять ко мне повышенное внимание. Тогда мне было пятнадцать лет, грудь и бедра у меня оформились, так что Теобальду было на что поглядеть. Я поняла, что подобное внимание предполагаемого наследника может сыграть мне на руку и возвести на английский трон. Я всячески поощряла ухаживания высокородного кузена и почти добилась своего. Почти. Ибо оказалось, что он уже помолвлен с дочерью герцога Каринтского. А помолвка в наше время приравнивалась к венчанию. Но я не отчаивалась, ибо, живя при дворе, не раз слышала, как расторгались подобные соглашения ради политических интересов. И я бы добилась своего, если бы в дело не вмешался мой второй кузен, брат Теобальда – Стефан.

Мы со Стефаном не терпели друг друга. Этого тихоню прислала ко двору Генриха I честолюбивая мамаша Адель, и король отдал ему во владения графство Мортэн. Меня злила подобная щедрость отца, и, будь у меня хоть шанс, постаралась бы выставить Стефана в невыгодном свете. Но, несмотря ни на что, паинька оставался у короля в любимчиках. Именно он, проведав о чувствах ко мне Теобальда, поспешил донести обо всем этой грымзе Адели. Закончилось все скандалом. Властная Адель увезла сына и вынудила жениться, а меня почти на целый год упекли в монастырь.

Монастырь!.. Вот уж местечко! Бесчисленные запреты, нескончаемые посты и службы. Смирение, смирение и еще раз смирение!.. Со мной, дочерью короля, обращались немногим лучше, чем с обычной постоялицей. О, это был ужасный год, и, возвратившись в мир, я точно знала, что сделаю все, что угодно, лишь бы никогда больше не оказаться в стенах обители. Жалея бедных затворниц, я никак не могла понять, как туда можно прийти по доброй воле. Из монастыря я вынесла тайное презрение к женщинам, отгородившимся от мира, и явную симпатию к священнослужителям. О да, аббаты, прелаты, епископы – особенно молодые, ученые, не обезображенные лицемерием и ханжеством, с изяществом носившие дорогие сутаны, – мне очень даже нравились.

Вскоре по возвращении из монастыря я допустила непростительную оплошность. Я влюбилась. И в кого!.. Поистине, род Блуа был для меня роковым. Стремление женить на себе Теобальда, неприязнь к его брату Стефану… и страстная любовь к их младшему брату, аббату Генри. Я увидела его, когда приехала в Руан. Генри было около тридцати, он был обаятелен, образован, учтив. А с каким изяществом он носил свою расшитую сутану, какими душистыми притираниями от него пахло, какие перстни сверкали на его холеных пальцах! Я была сражена. Я была дурой. Потому что сама пришла к нему, стала его любовницей.

Правда, после первой же нашей плотской близости я прозрела. Ночь с мужчиной не доставила мне удовольствия, мне было больно и плохо. То, что мужчина делает с женщиной в постели, – отвратительно! Он просто причиняет ей боль, унижает ее, использует. И о чем только поют трубадуры в своих томных балладах, а глупые дамы слушают их, закатив глаза! Другое дело флирт, свидания, ухаживания, когда мужчина хочет вас и признается в любви! А как приятно быть избранницей рыцаря, когда он посвящает вам свою победу на турнире, сражается ради вас. Но постель! Лежать придавленной, обслюнявленной, слышать сопение и хрипы… Брр!..

На другой день я видеть не могла предмет своего обожания. Генри Блуа был напуган моей холодностью. Это хоть немного утешило меня. Я ведь понимала, что Генри со дня на день ждет рукоположения в сан аббата одной из крупнейших обителей Англии, аббатства Гластонбери. И если король проведает, что племянник-священник обесчестил его дочь… Словом, я неожиданно поняла, что имею власть над Генри. И забавно же мне было видеть, как он и его заносчивый братец Стефан заискивали передо мной, как умоляли держать все в тайне. Они полностью находились в моих руках.

Поначалу я, правда, опасалась, что окажусь в тягости. Наивный испуг девушки, впервые попавшей в подобную ситуацию. С моими месячными кровотечениями не все было гладко: у меня постоянно случались задержки. Так что несколько недель я жила в страхе и даже обратилась к Стефану с просьбой подыскать мне умелую повитуху. Тот пришел в ужас – как раз в это время король начал вести переговоры о моем браке с наследником Фландрии Вильямом Ипрским.

Вильям, как и я, был незаконнорожденным, однако, как мужчина, имел шанс получить наследство. Пожалуй, он мне даже нравился, да и возможность стать графиней Фландрской меня прельщала. Но я была тогда в таком страхе из-за возможной беременности, что почти избегала жениха.

Вскоре, однако, все наладилось, я успокоилась и стала куда любезнее, хотя меня по-прежнему брала оторопь при мысли, что, став супругой, я буду обязана позволять мужу проделывать со мной это… Но ведь супружеской обязанности порой можно избежать. Моя сестра Матильда даже запирается на щеколду, когда не желает допускать к себе Жоффруа. Сама же разъезжает в компании с красивым рыцарем-охранником, к тому же крестоносцем.

Я ее понимала. Отдавать предпочтение не мужу, а рыцарю – это по-настоящему куртуазно[5]. Ведь иметь поклонника отнюдь не означало плотской близости с ним, зато какие волнительные ощущения! Я и сама всегда стремилась, чтобы меня окружали мужчины. И, замечая ревность жениха, приходила в настоящий восторг.

Однако вскоре помолвка с Вильямом была расторгнута. Фламандцы избрали своим правителем другого, и все преимущества, какие бы дал Генриху этот союз, сошли на нет. Вильям стал просто одним из лишенных наследства рыцарей, которых и без него полно при дворах Европы. И я сразу потеряла к нему интерес.

Кто следующий?

Претендентов находилось немало. Суровый Валеран де Мелен, скучный, как хоровое пение, Уильям Суррей, иные. Время шло, женихи менялись. Я же прекрасно проводила время, переезжая с двором из замка в замок, участвуя в больших охотах, посещая турниры, интригуя, кокетничая, заводя знакомства. Я чувствовала себя самой прославленной дамой при дворе. Потягаться со мной могла бы только королева Аделиза, и то благодаря короне. Отец женился на ней уже после смерти принца Вильгельма, надеясь, что молодая жена родит ему наследника – но просчитался. Аделиза оказалась бесплодна, как пустырь. У короля порой появлялись дети от случайных связей, но они оставались ублюдками, а законного наследника все не было. И при дворе ломали голову, к кому же перейдет корона Англии.

Одним из претендентов считался любимый незаконнорожденный сын Генриха – Роберт Глочестер. Меня бы это устроило, так как с Робертом мы были в приятельских отношениях и в запутанных интригах двора я всегда поддерживала его сторону.

Вторым почитали Теобальда, так как он был старшим из внуков Завоевателя по женской линии. Поговаривали и о втором из племянников Генриха, его любимце Стефане. Отец к нему благоволил, даже сосватал за него одну из первых невест Европы Мод Булонскую, родословная которой восходила к Карлу Великому. Однако Стефан скорее поддерживал партию старшего брата – Теобальда. Как и Генри, моя былая любовь, а ныне уже епископ Винчестерский, ловко вербующий среди церковников сторонников рода Блуа.

Но что же решит король? Меня кружило в водовороте слухов и пересудов, когда я неожиданно узнала… О, мой отец был самонадеянным человеком, поэтому и пошел на столь неслыханный шаг, назначив своей наследницей Матильду. Женщину поставил выше мужчин!

Увы, Матильда и в самом деле была законной наследницей и до сих пор носила титул императрицы. А теперь она станет королевой Англии и герцогиней Нормандии, уже будучи графиней Анжуйской. Все ей, ей, ей… Единственную усладу мне доставляли нелады в ее семье. Отца же они тревожили. Анжуйский дом всегда был врагом Нормандии, и Генрих знал, что его нормандские подданные не смирятся с тем, что, став их госпожой, Матильда навяжет им своего мужа Жоффруа. Да и Англия, которую я знала понаслышке, не очень-то походила на вотчину, которой способна править женщина.

Во время одной из наших бесед с отцом я завела об этом речь. Отец похвалил мой государственный ум, чем несказанно польстил мне. Потом, помрачнев, сказал, что оставить все Матильде для него единственный шанс сохранить трон Завоевателя за своей плотью и кровью.

– Что касается смут, то я оставляю Матильде покорное королевство, усмиренное моим мечом и волей. И я заставлю каждого из подданных принести присягу императрице Матильде, поклясться на кресте. А когда она родит сыновей, те поделят меж собой и Нормандию, и Англию, и Анжу.

Я все же осмелилась заметить: отчего это он так уверен, что Матильда наплодит столько сыновей? Ей уже двадцать семь, она второй раз замужем, но до сих пор ни разу не понесла.

Король странно взглянул на меня, но промолчал. И этого хватило, чтобы я почувствовала запах интриги. Стала разведывать.

Среди постоянно окружавших меня поклонников был один, которому я позволяла поднимать на турнирах оружие в мою честь. Звали его Гуго Бигод. Он был отличный воин и дерзкий насмешник, а в его характере было нечто злое и дикое, и мне нравилось его укрощать. Гуго был привлекателен. Стройный, подвижный, с короткими светлыми волосами и колючими синими глазами. Порой он осмеливался обнимать и целовать меня, но большего я не позволяла. Ведь Гуго был простым рыцарем, земли его рода располагались в Англии, в графстве Саффолкшир, зато его отец состоял одним из приближенных короля в чине стюарда[6] двора. Именно через него Гуго и выведал новость. Да такую, что…

Оказалось, что тот прекрасный охранник-крестоносец Матильды попросту обрюхатил ее и дал деру. Матильда в положенное время родила внебрачного ребенка, который вскоре умер, и это едва не послужило для Жоффруа поводом, чтобы изгнать ее с позором. И король Генрих, отдавая право наследования дочери, не только оставлял на троне свою плоть и кровь, но и спасал Матильду от бесчестья, какое она накликала бы на всю семью, если бы этот брак завершился позорным разводом. Теперь же Жоффруа простит ей все, учитывая, что с женой он приобретет права сразу на две короны – королевскую и герцогскую.

Все это меня позабавило. И как же я торжествовала, наблюдая за бледной и понурой Матильдой во время церемонии присяги, когда первые вельможи Нормандии и Англии клялись поддерживать ее права, хранить ей верность как наследнице Генриха I. Стефан и Роберт Глочестер даже поссорились, не желая уступать один другому право присягнуть первым. Но эти двое всегда недолюбливали друг друга. А Матильда-то… Ах, тресни моя шнуровка! – сестрица-то оказалась не лучше портовой шлюхи, и только потому, что она родилась в королевских покоях, может столь высокомерно вскидывать голову и величаво протягивать руку для поцелуя.

И еще меня порадовало, что сестра так подурнела. Вообще-то ее признавали красавицей. Роста она, правда, незначительного, но хорошо сложена, с ярким ртом, голубыми глазами и длинными рыжими косами, ниспадавшими до пояса из-под блестящего обода короны. Эта рыжина присуща всем нам, потомкам Завоевателя. У меня она была более интересной, в моих темных волосах. У Матильды же были каштаново-рыжие косы. Их яркость только подчеркивала ее бледность и круги у глаз. Она и в самом деле походила на женщину если не перенесшую тяжелую болезнь, то едва оправившуюся после родов. И я не отказала себе в удовольствии посыпать соль на ее рану, когда мы оказались одни. Поначалу, конечно, я обнимала и целовала ее, а потом с самым невинным видом полюбопытствовала, кто в ее свите тот красавец крестоносец, о котором идут слухи как о самом ее верном рыцаре?

Матильда вздрогнула и нервно стянула у горла мех накидки.

– Его зовут Ги де Шампер, сеньор Круэльский, – сказала она хрипло. – Он оказался предателем, его ищут, и за его голову назначена награда.

– Ах, ах! – посокрушалась я. – Неужели его так сложно изловить?

Внезапно Матильда улыбнулась.

– О, он неуловим. Его земли находятся в Англии, в графстве Шропшир, но вряд ли его там обнаружат. Он словно ветер. Можно ли поймать ветер?

О чем только она думала в величайший день своей жизни? Нет, я перестала понимать свою заносчивую сестру.

Впрочем, как бы ни складывались дела в политике, меня куда более волновала собственная судьба. Я то и дело оказывалась с кем-нибудь помолвленной, но, как правило, из этого ничего не выходило. То отец решал, что жених недостоин породниться с ним, то я сама находила его неподходящей партией.

Я испытывала странное чувство. С одной стороны, я стремилась вступить в брак, с другой – жаждала наслаждаться свободой. Но второе повлекло бы за собой недоумение, а там и презрение. Брак – обязателен, если не хочешь вызвать насмешки, а после и унизительную жалость, как к старой деве. И тогда я решила сама выбрать себе мужа.

В рождественские дни двор находился в Руане, и, когда празднества остались позади, король решил посвятить один из дней аудиенции. И вот он наступил: мой отец и его супруга Аделиза восседают на высоком помосте в главном зале Руанского дворца, вокруг толпится множество народу, а лорд-церемониймейстер по списку вызывает на возвышение того или иного просителя. В толстых стенах дворца особенно ощущались сырость и холод. Пришлось разжечь огонь в больших очагах в центре зала, и многие из пришедших грели подле них руки, ожидая своей очереди предстать перед монархом.

По обыкновению я со своими фрейлинами расположилась в нише окна. Мы принялись прясть. В зале, несмотря на разведенный огонь, гуляли сквозняки, и я прятала замерзшие ноги в соломе, наваленной на полу. Однако накидку из лисьего меха я откинула, чтобы не скрывать свое узкое красное платье.

Ко мне нередко подходили, дабы выразить почтение. И конечно, рядом вертелось несколько верных воздыхателей. Во-первых, мой дерзкий Гуго Бигод, острый на словцо и часто смешивший меня колкостями по поводу того или иного из присутствующих. Был и застенчивый, как девушка, красавчик трубадур Ральф де Брийар. Он сидел у моих ног, наигрывая на лютне. За моими плечами стоял сильный, как вепрь, Теофиль д’Амбрей – вот уж охранник, с которым ничего не страшно.

Мы выглядели внушительной группой, и даже Стефан подошел под руку со своей неуклюжей супругой Мод Булонской. Мод уже вторично находилась в тягости, беременность переносила тяжело, да еще и пятнами пошла. Я не любила ее – она, как и Стефан, была моим недругом, поэтому если я и предложила ей сесть, то не отказала себе в удовольствии потеребить родственнице душу, справляясь о ее первенце Юстасе. Ему должно было вот-вот исполниться пять лет, но все знали, что с мальчиком не все ладно: он до сих пор не говорил, кусал нянек и хворал какой-то кожной болезнью, болтали – чуть ли не проказой. Родители избегали показывать ребенка, а это рождало еще больше толков. Однако родственные узы давали мне право задавать вопросы с таким видом, будто мне невдомек, что я причиняю Мод боль.

Впрочем, эта упрямица прикинулась, будто не понимает, о чем я толкую. Но тут подошел мой брат Роберт Глочестер и тоже заговорил с ней о Юстасе. У Мод даже слезы навернулись на глаза, а мы с Робертом переглянулись и едва не расхохотались. Оказывается, задеть эту волчицу Мод не так и трудно.

Но в этот миг я забыла и о Мод, и о Юстасе, и о брате. Придворные расступились, и в дымном полумраке зала я увидела стоявшего перед королем незнакомца, который сразу привлек мое внимание.

На меня это не похоже – любоваться мужчиной, не видя его лица. Незнакомец был высок ростом, с могучими, чуть покатыми плечами и волнистыми светлыми волосами. Белая туника, стянутая на талии поясом, облегала его спину поверх кольчуги, ниспадая красивыми складками до икр в кольчужных чулках. Это был настоящий воин, но воин, понимающий толк в элегантности. К тому же он стоял перед троном так независимо и гордо, словно бросал вызов, хотя пришел сюда просто как один из просителей. Его люди как раз подносили королю и королеве дары – я заметила свертки дорогих тканей, а королеве Аделизе незнакомец преподнес золоченую клетку с попугаем.

– Кто этот рыцарь, Роберт? – спросила я брата.

– Не ведаю. Но на его тунике – алый крест. А это знак, что он принадлежит к ордену тамплиеров, которым ныне так модно покровительствовать.

Тамплиер – значит наполовину воин, наполовину монах. То, что недосягаемо, то и влечет. Я знала – этот орден был основан несколько лет назад в Труа. Его рыцарей называли еще и храмовниками, ибо их резиденция в Иерусалиме располагалась на том месте, где некогда высился храм царя Соломона. Целью тамплиеров была охрана паломников-христиан от неверных в Святой земле, но многие монархи покровительствовали ордену, и храмовники начали возводить свои резиденции-прецептории по всей Европе.

Видимо, и этот тамплиер явился к королю Генриху, чтобы уладить орденские дела. Ведь совсем недавно отец позволил учредить несколько прецепторий в Англии, главной из которых был лондонский Темпл.

Тут неожиданно подала голос Мод:

– Этот человек уже не может называться рыцарем Храма. Он пока еще состоит в ордене, но намерен сложить обеты и вернуться в Англию, чтобы вступить во владение землями как последний из рода. Эдгар Армстронг – так зовут этого саксонского рыцаря. Когда-то он состоял в свите моего мужа, хорошо себя зарекомендовал, и Стефан покровительствует ему.

Так Мод давала понять, что это их со Стефаном человек.

– Так он сакс? – спросила я, не сумев скрыть невольного разочарования.

Мод насмешливо покосилась на меня.

– И притом древней крови. Он потомок саксонских королей и датских правителей из Дэнло[7].

Я была заинтригована. Оставив свое окружение, поднялась на возвышение, где стоял трон, и остановилась позади отца. Я могла это себе позволить.

Теперь я видела лицо крестоносца. А главное – он заметил меня и даже на какой-то миг запнулся. Я ободряюще улыбнулась прекрасному рыцарю.

Они с королем обсуждали дела тамплиеров, а вскоре перешли к тому, о чем говорила Мод: рыцарь сообщил о своем намерении после завершения миссии в Темпле выйти из ордена и поселиться в Англии. А затем попросил у короля разрешения принести вассальную присягу и вступить в наследственные права.

Я слушала внимательно. Конечно, этот крестоносец – сакс, но отчего-то даже это не поколебало моей симпатии. Ведь он был так хорош! Мне нравилось его смуглое, как у всех, кто долго пробыл в Святой земле, лицо с правильными, хотя немного резкими чертами. Небольшой нос с благородной горбинкой, а рот нежный, как у девушки, что особенно очаровывает в сочетании с мужественным подбородком и крепкой шеей. Волосы длинные, как у большинства вернувшихся из Крестового похода; они красиво вились, цвет их высветлило солнце, ибо, как я заметила, у корней пряди заметно темнели. Но больше всего мне понравились его глаза: миндалевидные, с легким прищуром, они были выразительными и полными глубокой синевы. Настоящие сапфиры, прозрачные и сияющие под темными дугами бровей.

Я смотрела на него как завороженная. Эдгар Армстронг. Сакс. И судя по всему – очень богатый сакс. Я слышала, как они с королем толковали о доходах с его земель. Когда же рыцарь сказал, что намерен, если король позволит, возвести в своих владениях замок вроде тех крепостей, какие строят в Святой земле, я даже дышать позабыла. Выстроить укрепленный замок мог позволить себе только очень состоятельный вельможа. Передо мной стоял крестоносец, причем всем известно, что многие воины-крестоносцы возвращаются из Святой земли сказочно богатыми. А этот рыцарь вдобавок был тамплиером, которые повсюду славятся своим умением заключать выгодные сделки.

Я почувствовала смутное волнение, сердце забилось. И я даже вздрогнула, когда король вдруг резко сказал:

– Я знаю, что род Армстронгов берет начало от саксонских королей.

– И от датских правителей Дэнло, – добавил рыцарь Эдгар. Это было существенно, ибо даны и норманны имели общие скандинавские корни.

У него был удивительно мягкий для воина голос. А то, что в нем текла королевская кровь, очаровывало меня еще больше. Но король, с его неусыпной подозрительностью, видел в стоявшем перед ним человеке только угрозу.

– Ваша семья всегда сеяла смуту в Восточной Англии. Королевская кровь, очень заносчивы и непокорны.

– Это давние дела, ваше величество. Мой отец восстал, когда я был сущим ребенком. Но с тех пор, как вы взяли ко двору двух моих братьев, отец смирился. И даже после их гибели…

– Я помню твоих братьев, – перебил король. – Экберт и Этельвульф, если не ошибаюсь. Уж это ваше саксонское «э» в начале имен.

– Моего старшего брата звали Канут, – заметил Эдгар.

– Знаю и его. Он был казнен за участие в мятеже.

Отец произнес это грубо и гневно. Но Эдгар только кивнул.

– Я уже говорил, что был в ту пору ребенком. А мои братья Экберт и Этельвульф до самого конца были верными спутниками принцу Вильгельму – да пребудет его душа в мире.

Напоминать королю о гибели его наследника опасались. Но тамплиер хотел подчеркнуть, что его братья, оказавшиеся на том злосчастном корабле во время бури, были друзьями принца. И отец оценил слова крестоносца.

– Все вы храмовники – хитрые бестии, – проворчал он беззлобно. – Но кто заставит меня поверить, что я поступлю разумно, позволив одному из вас построить крепость в Норфолкском графстве – очаге смут в Англии?

– Вы ведь позволили нам построить крепости в Лондоне и Йорке, – улыбнулся проситель. – К тому же, вернувшись домой, я сниму орденский плащ и стану простым сельским таном[8], который хочет иметь достойный дом, в который приведет жену. А то, что я хочу построить свой дом из камня, как в Святой земле, – разве одно это уже не говорит, что я не столько сакс, сколько англичанин, стремящийся брать пример с того, что считаю достойным?

Улыбка у него была просто чарующая, и, видимо, действовала она не только на меня. Ибо королева Аделиза перестала возиться с попугаем и неожиданно подала голос:

– Государь, супруг мой. Я припоминаю, что три года назад вы уже дали разрешение на постройку замка в Норфолке одному из Армстронгов. У него еще было старое саксонское имя – Этельстан.

Воистину Аделиза была добра. Но и глупа. Она вмиг выболтала то, о чем король предпочел бы умолчать. А удивленный рыцарь заметил, что речь, по-видимому, идет о его младшем брате. По затянувшемуся молчанию короля я поняла, что отец сердится. Но если Генрих Боклерк рассержен, то Эдгар уйдет ни с чем. И тут я решилась.

– Я тоже припоминаю, государь! Вы дали Этельстану Армстронгу из Норфолкшира разрешение на постройку замка, ибо императрица Матильда просила вас об этом. Кажется, он был женат на ее фрейлине Ригине де Шампер. Но, насколько мне ведомо, леди Ригина уже овдовела, а разрешение на замок все еще принадлежит роду Армстронгов.

Я не побоялась вызвать гнев отца, открыв рыцарю, что Армстронги уже имеют право на возведение замка и остается только его продлить. И была вознаграждена благодарным взглядом синих глаз тамплиера.

Король резко поднялся, запахиваясь в меховую накидку.

– Довольно! Если у вас, сэр Эдгар, есть еще что сообщить нам, придется это отложить до следующей аудиенции.

Эдгар склонился в поклоне.

– Мой король, позвольте мне преподнести вам и королеве на память об этой встрече небольшой подарок. Это арабские лошади. Они во дворе замка, и если вы соблаговолите подойти к окну, то увидите их.

Уж не знаю, кто надоумил его сделать это, но более угодить моему отцу было невозможно. Король безумно любил лошадей, а арабские скакуны, которых не так давно стали привозить с Востока, ценились необычайно.

Внизу, у стен дворца, нашим взглядам открылось дивное зрелище. Грумы едва удерживали под уздцы двух сказочно прекрасных белых коней. Говорят, арабы не продают таких иноверцам ни за какие деньги. Их можно либо добыть в бою, либо получить в дар от правителей. Поистине царский подарок!

Мой отец был доволен. И тут же сказал саксу:

– Сегодня во дворце ужин в честь нашего гостя графа Рауля Вермандуа. Буду рад, если и вы будете присутствовать.

С этим он удалился под руку с Аделизой. Я видела, как стюард двора спешно вносит имя Эдгара в списки приглашенных.

Ко мне приблизился Гуго Бигод.

– Ну и выскочка этот сакс! Такие везде пролезут. Да еще и Стефан за него хлопочет.

Стефан – мой недруг, а Армстронг – его человек.

Я оглянулась и увидела их рядом – Стефана Блуаского и моего крестоносца. Но тут Эдгар поглядел на меня. Взгляд долгий, внимательный. Я едва улавливала слова Гуго, сообщавшего, что эти Армстронги всегда были самыми что ни на есть саксонскими свиньями в Норфолке. Гм. Саксонская свинья. Как-то не вязалось это в моем сознании с элегантным крестоносцем. И когда он направился в мою сторону – ах, тресни моя шнуровка! – как же застучало мое сердце!

Я отвернулась, делая вид, что любуюсь снежно-белыми скакунами. Позади Эдгар раскланялся с Гуго, и я едва не рассмеялась, поскольку Гуго был вынужден ответить на поклон сакса.

– Ваше высочество!

От этого голоса по моей спине побежали мурашки. Но я не отводила взгляда от лошадей.

– Прекрасные кони, сэр Эдгар. Королю вы несказанно угодили. Что до ее величества… Королева робкая женщина и редко выезжает верхом. Боюсь, что подаренный вами попугай больше потешит ее сердце.

Я наконец-то оглянулась. Рыцарь улыбался, не сводя с меня глаз.

– Зато ваша милость, как мне сказали, слывет одной из лучших наездниц Нормандии. Оттого-то я и рискнул приготовить еще один подарок и прошу вас принять его. Это тоже лошадь, но золотистая, как солнце, и легкая, как птица. Вам доставят ее сегодня же вечером.

Золотисто-рыжие арабские скакуны не так ценны, как белые. Но у меня никогда не было лошадей этой породы, и я едва не захлопала в ладоши от удовольствия. А вдобавок успела сообразить, что тамплиер расспрашивал Стефана обо мне.

Вся сияя, я протянула руку для поцелуя.

Королевский ужин подавался в зале, отведенном для малых приемов. Однако все было как на официальном торжестве: скатерти из белейшего льна, богатое разнообразие блюд, с верхней галереи звучала музыка. Гости расположились по обе стороны длинного стола, а король и королева заняли места во главе. Позади гостей на треногах пылали чаши с жиром, не дающим ни копоти, ни запаха, а камин отличался отменной тягой, так что под сводом зала почти не скапливался дым.

Мое обычное место было по левую руку от короля, но на этот раз я отказалась от него под предлогом, что оно более пристало гостю, этому мальчишке Вермандуа. Я знала, что король не прочь породниться с ним через меня, и в другое время стала бы приглядываться к очередному жениху. Но сейчас я выхлопотала себе место ближе к центру стола – так, чтобы Эдгар Армстронг оказался неподалеку и я могла бы обмениваться с ним словом-другим через столешницу.

Вскоре я отметила, что не только мое внимание привлекал прекрасный храмовник. Элионора, сестра Стефана, то и дело заговаривала с ним, отпускала замечания в его адрес и молодая жена барона де Торси, известная кокетка. Даже королева Аделиза нет-нет да и обращалась к рыцарю с вопросом.

В этом, впрочем, не было ничего удивительного – люди, прибывшие из Святой земли, всегда находятся в центре внимания. После Крестового похода наш мир заметно изменился – с Востока мы переняли обычай следить за чистотой рук и тела, носить под верхней одеждой белье, приправлять пищу специями. Но понимала, что, если бы Эдгар не был так хорош собой, эти дамы не проявляли бы к нему такого интереса.

Я также всячески старалась привлечь его внимание, задавала ему продуманные вопросы, хотела произвести на него впечатление. При дворе популярными считались женщины образованные, интересующиеся делами мужчин, а главное, разбирающиеся в них. Конечно, вскоре я поняла, что Эдгар гораздо образованнее и культурнее мужчин, с которыми я привыкла общаться. По крайней мере, когда я попыталась процитировать Боэция, он мягко указал мне на ошибку в произнесенной цитате. Поправка была сделана к месту и тактично, но как он смел указывать мне! Именно в этот миг я почувствовала, что хочу покорить его, завладеть им, подчинить… Я побоялась додумать мысль до конца. Но уже понимала, что хочу женить его на себе.

Вы сочтете меня излишне самонадеянной? Возможно. Где это слыхано, чтобы женщина сама выбирала себе супруга? И тем не менее я уже не была юной девицей, которая покорно склоняется перед волей родителей. Я достигла двадцати двух лет, а это возраст, когда женщина начинает размышлять и делать выводы.

Оттолкнув от колен крутившихся здесь же псов, я внимательно огляделась. Сейчас в зале находилось по крайней мере четверо мужчин, кому отец мог предложить мою руку. Во-первых, мальчишка Вермандуа. Он дерзок, необуздан, а главное, на шесть лет моложе меня. Да, он владелец земель Вермандуа, и с ним я приобрела бы титул графини. Но этот союз был бы до смешного похож на брак Матильды и Анжу, над которым постоянно злословили.

Прямо передо мной сидели братья Мелены. Но от союза со старшим, Валераном, я отказалась, и он уже обручился с другой, а его брат-горбун Лестер отнюдь не прельщал меня. Находился тут и Уильям де Варрен, граф Суррей – большего зануды и сыскать было трудно. И хоть он был покорен, как церковный служка, я бы заскучала с ним уже в первый год брака.

И среди них – Эдгар. Рыцарь, повидавший мир, а теперь желавший осесть в своих землях и возвести замок. Отчего бы мне не устроить так, чтобы он дерзнул просить моей руки? Разумеется, я дочь короля, но моих незаконнорожденных сестер отец выдал за простых баронов. Разница в том, что они жили вдали от двора и их не величали принцессами. Я же была Бэртрадой Нормандской. И выдать меня за простого рыцаря, да еще сакса? Это казалось невероятным только на первый взгляд. Если Эдгар богат, если король заинтересуется им… Что ж, моему венценосному родителю не раз приходилось возвеличивать простых людей, делая из них преданных слуг.

Я разглядывала своего избранника, и он нравился мне все больше. Светлые одежды, сдержанность в манерах, умение пользоваться при еде салфеткой. Свои длинные волосы Эдгар собрал для удобства сзади в косицу: в этом тоже был свой шик, выгодно выделявший его среди стриженных «в скобу» нормандцев. Сейчас он выглядел равным среди знати. Но чтобы стать поистине вровень с ними, ему нужна самая малость – моя рука.

Меня несколько задевало, что он не оказывает мне такого внимания, как хотелось. Я постаралась это исправить. Когда мужчины подвыпили и стали шуметь, а дамы начали расходиться, я, воспользовавшись моментом, увлекла моего храмовника в нишу окна. Тема для беседы была наготове – я принялась его расспрашивать о загадочном опиуме, восточном зелье, о котором ходило столько самых невероятных слухов.

Эдгар любезно давал пояснения, но поскольку шум в зале усиливался, а говорил он негромко, мне поневоле приходилось склоняться к нему. Это было так волнующе… и интимно. Я на мгновение даже забыла, что мне не полагалось оставаться в зале, когда прочие дамы уже удалились. Но так как уже стемнело, я попросила крестоносца проводить меня по темным переходам дворца, на что он заметил – не поймут ли наш совместный уход превратно? Излишняя щепетильность, тем более что у меня уже имелся веский довод: разве его плащ тамплиера не лучшая защита от пересудов? Или это вымысел, что храмовники приносят обет целомудрия?

Мои женщины ожидали в прихожей и какое-то время шли за нами, пока я незаметно не сделала им знак отстать. Мы с Эдгаром оказались одни в полутемном переходе, где только в дальнем конце маячил свет факела. Я замедлила шаг, чтобы поблагодарить храмовника за подарок – рыжую арабскую кобылицу, которую мне привели его люди. Разговор мог затянуться, ибо лошадь заслуживала пространных похвал. Но все же я заметила, что мой прекрасный рыцарь начинает обеспокоенно поглядывать по сторонам. Что ни говори, а далеко не все сочтут невинным наше уединение в переходах дворца.

Я же наоборот желала, чтобы кто-нибудь нас застал. И мне повезло. В переходе послышались голоса и появился не кто иной, как Генри Блуа, епископ Винчестерский – мой бывший возлюбленный.

Видели бы вы выражение лица Генри! Бьюсь об заклад, уж он со всех ног бросился распространять слух, прибавив от себя добрую половину.

Вот и славно. Я была довольна. Кивком поприветствовав епископа, я предложила Эдгару завтра с утра сопровождать меня во время верховой прогулки. Мне не терпится испробовать чудесную арабскую лошадь, которую я уже нарекла Молнией. Не правда ли, замечательное имя?

Увы, на следующий день Эдгар не явился, прислав пажа с извинениями и подарком – кустом алых роз в изящном алебастровом сосуде. Это был редкостный цветок, который привозили с Востока и которым восхищалась вся Европа.

Однако мне было не до восторгов. Розы я видела и прежде, но то, что тамплиер пренебрег знаками моего внимания, уязвляло. И вряд ли у меня было ласковое лицо, когда я выслушивала от его пажа всю эту чушь, что-де сэра Эдгара удержал глава комтурии[9] храмовников в Руане. А когда паж ушел, я несколько минут металась по покою, даже прикрикнула на своих фрейлин, квохтавших, как наседки, над пышным цветком.

Особый восторг розы вызвали у молоденькой Клары Данвиль. Я дала ей пощечину – и поделом. Одно из главных достоинств фрейлины – умение чувствовать состояние госпожи.

Клара приняла наказание безропотно, не посмев заплакать. Дочь нищего нормандского рыцаря, она была бесприданницей, обузой в многодетной семье, которая рада была сбыть ее с рук в надежде, что при дворе Клара сможет найти мужа. Но эта добрая и глупая девка никому не могла отказать, и мужчинам не составляло труда обвести ее вокруг пальца. С кем она только не спала, начиная от моего брата Роберта Глочестера и заканчивая последними конюхами. Видимо, Клара оказалась бесплодна, так как ни разу не обращалась за помощью к повитухам. Меня раздражало ее распутство, но я научилась использовать его в своих интересах: у Клары имелся дар выспрашивать у любовников их секреты, и все новости она доносила мне. Поэтому я и держала эту распутницу при себе, даже несмотря на то, что Клара хорошенькая – этакая кудрявая брюнеточка с родинкой на щеке. А ведь обычно я не держала в своем окружении красоток, дабы только дурнушки оттеняли мою красоту.

И вот именно Кларе я приказала отправиться к комтурии тамплиеров и каким угодно способом раздобыть для меня сведения об Эдгаре Армстронге. Сама же я не собиралась сидеть и тосковать и отправилась опробовать свою Молнию.

В Руане много говорили о предстоящем турнире. Повсюду разъезжали герольды, и ко двору в Руан съехалось немало рыцарей и баронов. Их палатки и шатры образовали целый городок вокруг ристалища, оборудованного за городскими стенами. Когда я подъехала туда, меня сразу окружили молодые воины, выражая свое восхищение и стремление сразиться во славу моей красоты. Но все испортил этот щенок Вермандуа. Увязался за мной, принялся болтать о своих отменных пластинчатых доспехах, о своем могучем коне, а под конец заявил, что если я не стану поласковее с ним, то он будет сражаться за Элионору Блуа. Ибо хоть сиськи у меня что надо, но я уже старая дева.

Ух, как же я разозлилась! Повернувшись в седле, я наискосок огрела этого горе-вояку хлыстом. Раз, другой. И, пока он не опомнился, пришпорила Молнию по направлению к лесу. Я смеялась, зная, что хоть Вермандуа и погонял своего толстоногого жеребчика, ему ни за что не угнаться за моей рыжей арабкой. Но что жениха я потеряла в его лице – бесспорно.

В тот день я заехала достаточно далеко. И неожиданно заметила в низине двоих всадников. Это оказались мой брат Роберт Глочестер и кузен Стефан. Надо же, лютые враги, а вот беседовали как самые закадычные приятели. Их кони брели бок о бок, так что колени всадников почти соприкасались.

У меня кровь забурлила – тут пахло серьезной интригой. Я спрыгнула на землю и, ведя Молнию в поводу, подкралась за кустами, в надежде хоть что-нибудь услышать. Я уже различала голоса, но тут моя красавица кобыла тихонько заржала и оба их жеребца ответили призывным ржанием. Мне ничего не оставалось, как выйти из кустов. Но у меня хватило хитрости сделать вид, будто я рядом уже давно и в курсе их дел.

– Так, так, – улыбнулась я. – Кто бы мог подумать!..

Роберт и Стефан были смущены. Потом Глочестер подъехал ко мне.

– Садись в седло, Бэрт!

Всю обратную дорогу я ломала голову, как бы выведать у Роберта суть их разговора. Но он отмалчивался и был мрачен.

– Ты понимаешь, Бэрт, Стефан глуп и всегда прежде действует, чем думает, но он нам нужен. Всем – и тебе, и мне, и Матильде.

Я ничегошеньки не поняла. Сказала лишь, что, как Понтий Пилат, умываю руки. Роберт глянул на меня сердито.

– Нельзя сказать, что это очень активная позиция, а, Бэрт? А я-то рассчитывал, что ты меня поддержишь.

Когда Роберт гневался, он был страшен. И хотя я часто слышала, что мы с Глочестером похожи, упаси меня Пречистая Дева от подобного сходства. Похожими у нас были только глаза – глубокие, темные, с вишневым отливом. В остальном же… Слава Богу, что у меня не такой ноздреватый нос, а главное, не такая выступающая челюсть. Роберт всегда очень коротко стригся, и от этого его огромный выдающийся подбородок казался еще более массивным. Я вдруг подумала, что если бы он на манер крестоносцев отпустил длинные волосы, это хоть немного скрыло бы его недостаток. И сразу вспомнила об Эдгаре.

– А этот тамплиер… сакс. Что ты думаешь о нем?

Я не ожидала, что мои слова приведут Роберта в неистовство.

– Чтоб больше я не слышал от тебя о нем! Клянусь брюхом Папы, что это значит, Бэрт?! Ты готова предать меня только потому, что тебе приглянулся этот полувоин-полумонах?

– Но ведь он собирается снять плащ с крестом, – неуверенно начала я.

– И в этом нет ничего хорошего. Известно ли тебе, куда его прочит Стефан? Наш милый кузен намекает королю, что в Восточной Англии слишком неспокойно из-за усилившейся власти церковников, да и тамошние саксы никак не позабудут старые вольности. Вот Стефан и прожужжал нашему отцу все уши, что в Норфолке должен править человек, который зависел бы от короны и в то же время имел бы влияние на саксов и церковников. И прочит на должность шерифа[10] этого самого Эдгара Армстронга, будь он неладен. Согласен, при других обстоятельствах лучшей кандидатуры не найти. Но Эдгар – человек Стефана, и разрази меня гром, если я это допущу!

Но я-то этого уже хотела! И начала издалека:

– Однако если вы со Стефаном договорились…

– Если мы договоримся, это будет стоить огромной власти. Но я говорю – Стефан дурак. И он сначала делает, а уж потом соображает.

Ах, как мне хотелось узнать, в чем тут дело! Но я понимала – если брат узнает, что я ничего не слышала, то никогда не посвятит меня в суть дела. И все потому, что я женщина. И какого черта я родилась для юбки!

– Но ведь наш отец даже не спешит дать Эдгару соизволение на постройку замка, – вновь начала я, но этим только обозлила Роберта.

– А ты уже готова ему помочь, не так ли, Бэрт? Уж эти мне женщины! Стоило взглянуть на плащ крестоносца и смазливое лицо – и она уже забыла, что перед ней всего-навсего саксонская свинья.

– Э, потише, братец. Не забывай, что первой женой Генриха I была чистокровная саксонка!

– Тогда, может, и ты попросишься замуж за сакса? – прищурился Роберт.

Стоп! Здесь мне лучше пока промолчать. И, не ответив брату, я пришпорила лошадь.

До турнира оставалось четыре дня, и все это время я не имела никаких вестей об Эдгаре. Клара тоже где-то пропадала, и я злилась на эту дуру из-за ее нерасторопности. Наконец, за день до турнира, она появилась. Немытая, пропахшая хлевом, в измятом платье. И где ее только валяли?

– Что ты узнала? – допытывалась я.

Клара улыбнулась.

– Для начала я отыскала человека Эдгара по имени Симон. Он мастер-каменщик и нанят в Париже, но кое-что ему известно. В частности, что у Эдгара есть сын.

– Сын?

– Да, мадам. Я даже видела его. Коричневый, словно финик, малыш. Он прижит от сарацинки, с которой тамплиер сошелся в Иерусалиме. И хотя ребенок рожден вне брака, сэр Эдгар окрестил его и нарек Адамом.

«Хорошо, что ребенок внебрачный, – подумала я. – Ибо если я стану женой Эдгара, то желательно, чтобы мои дети все унаследовали».

Я впервые подумала о детях. Своих детях! Однако признаюсь, сама мысль, что однажды и мне придется произвести на свет нечто подобное, раздражала меня неимоверно.

– Что еще?

Клара хитро улыбнулась.

– Еще я узнала, что этот красавчик тамплиер очень богат. Он привез из Святой земли целый обоз, в котором несколько возов с пряностями.

Ого! Навьюченный пряностями мул делает человека богачом, а воз пряностей – это поистине княжеский размах!

– Но ведь тамплиеры так просто не упустят богатство из своих лап, – засомневалась я.

Клара пожала плечами.

– Я не могла толком понять, что к чему, но этот милый Симон пояснил, что тут все дело в неких векселях.

Куда этой дуре понять. Векселя – это слово всегда связывали с тамплиерами. Особые бумаги, по которым через ростовщические конторы можно получить деньги. О, я уже начала догадываться – все, что связано с Эдгаром Армстронгом, пахнет золотом. И если в эти дни он занимался векселями, которые сулят ему обогащение… Что ж, я готова многое простить ради этого.

– Что еще?

Клара замялась.

– Это все. Симон прятал меня на сеновале, и мне пришлось не только беседовать с ним о сэре Эдгаре. Но этот француз так хорош, так ласков, мы с ним…

– Ты, наглая девка, избавь меня от твоих омерзительных подробностей!

Клара вздрогнула и уже скороговоркой поведала, как ее с любовником выследил некий Пенда, личный оруженосец Эдгара, и тут же вышвырнул Клару вон, при этом его грубость не знала границ…

– Короче!

– Ну, еще когда этот Пенда вывел меня за ворота комтурии, он заявил, что пока его рыцарь не получил благословения гроссмейстера в Темпле, чтобы снять плащ храмовника, он должен оставаться непогрешимым и блюсти три обета рыцарей Храма – бедности, целомудрия и послушания.

Я не могла больше слушать. Хохотала так, что у меня закололо в боку. Уж эти мне рыцари Храма – нет хуже лицемеров. Этот сакс должен быть непогрешим, в то время как уже давно нарушил все обеты: бедности – так как везет домой целое состояние, целомудрия – так как прижил ребенка от сарацинки, и послушания – так как нарушил два первых пункта. Но все же мне нравилось, что он не святой.

В тот вечер я выяснила, что в списках рыцарей участников турнира значится и несколько тамплиеров. А среди них и мой сакс.

Просто возмутительно, что женщинам запрещают присутствовать на рыцарских играх! Слава Создателю, что мой отец не был столь косным и позволял нам наблюдать за поединками со стены замка – так женщина вроде бы и в отдалении, но так как ристалище расположено сразу за стенами – все видно, как на ладони. И это правильно, ведь по сути дела рыцари хотят покрасоваться именно перед нами – знатными дамами, недаром они просят у нас то шарф, то перчатку на счастье, а герольды, в случае победы, возвещают, какой леди тот или иной рыцарь посвящает свою удачу.

В день открытия турнира, несмотря на то что ночью подморозило, многие дамы собрались на зубчатой стене полюбоваться красочным ристалищем. Солнце высушило иней, небо было голубое, ясное. За оградой ристалища собралась целая толпа зевак. Среди них было и немало женщин простого сословия. Надо же, простолюдинкам позволяют быть зрительницами, в то время как нас вынуждают оставаться в отдалении. Якобы из заботы, как бы нас не взволновало зрелище полученных на турнире увечий. Ха! Если бы кто из нас опасался – не пришел бы. А так даже трусишка Элионора Блуа явилась, вырядившись в новую кунью шубку.

Ко мне подошел мой верный Гуго Бигод, чтобы попросить талисман на счастье. Я не ответила ни да, ни нет. Пожелала ему удачи, но ни перчатки, ни шарфа он не получил, как не получил и мечтатель-трубадур Ральф де Брийар. Он не самый лучший воин среди моей свиты, хотя и чудесно поет. Ну и пусть лучше поет, чем рискует опорочить на турнире мой дар. Не достался приготовленный шарф и этому медведю Теофилю д’Амбрей. Он, бесспорно, первоклассный воин, но все одно – свой шарф я приберегла для кое-кого иного. Интересно, можно ли давать деталь женского туалета на турнире храмовнику?

Я сразу высмотрела среди рыцарей Эдгара – в белом плаще тамплиера с красным восьмиконечным крестом. На полусогнутой руке он держал свой полированный шлем в форме желудя, а его волосы покрывал капюшон из сплетенных металлических колец. Со своего места я даже разглядела светлую прядь, ниспадающую на его лоб из-под капюшона, и неожиданно испытала волнение. Интересно, подъедет ли он настолько близко к нам, чтобы я могла вручить ему свой подарок?

Не вытерпев, я спросила у сидевшей подле меня Мод:

– А ваш протеже, дорогая, намерен ли принять участие в рыцарских игрищах или явился, чтобы только продемонстрировать свою выправку и коня?

Мод лукаво поглядела на меня, отводя в сторону развевающуюся длинную вуаль.

– Уж не надеетесь ли вы, милая, подарить ему ваш шарф? Что ж, после ваших уединенных прогулок по переходам дворца это вполне объяснимо.

Ага, слухи обо мне и Эдгаре уже идут. Браво, Генри Винчестер! Хоть какая-то польза от тебя.

Но вскоре я перестала думать и о бывшем любовнике, и о будущем муже. Я увлеклась.

Турнир – вот поистине захватывающее зрелище! Гром труб, бешеная скачка, удар!.. Как ловко сражался мой брат Глочестер! Как великолепен был Валеран де Мелен. А Теофиль д’Амбрей!.. Я уже пожалела, что не дала ему хоть что-нибудь, когда даже мой отец не удержался и зааплодировал ему.

– Твой рыцарь, Бэртрада, стоящий парень. Бьет, что камень, пущенный из баллисты.

Но первый кровавый поединок на турнире выиграл Гуго Бигод. Когда их с противником копья сломались и они взялись за мечи, Гуго был неотразим! Его соперник рухнул, обливаясь кровью… А уже в следующем бою Теофиль пробил копьем навылет одного из рыцарей свиты Вермандуа и сорвал бездыханное тело с лошади, удерживая на древке копья, как жука, наколотого на булавку!.. Элионоре Блуа даже стало дурно, и она облевала свою великолепную кунью шубку.

А вот Ральфу де Брийару не повезло, его ловко вышиб из седла один из рыцарей-храмовников.

Но тут я заметила, что Эдгар стоит совсем рядом, за креслом Мод, и что-то говорит им со Стефаном. Я так занервничала, что даже скомкала малиновый шарф, приготовленный для него. Ах, подойдет ли ко мне Эдгар?

Он подошел.

– Мое почтение прекрасной принцессе.

Я улыбнулась так нежно, как могла.

– Отчего бы и вам, сэр, не попытать удачу на ристалище?

– Разумеется, миледи. Я только ожидаю, когда останутся наиболее достойные из противников.

– Вы столь уверены в себе? Что ж, в таком случае я ничем не рискую, отдавая вам свой шарф.

В какой-то миг я опасалась, что прекрасный тамплиер откажется. Но он лишь преклонил колено и коснулся губами моей руки в знак признательности. И что мне было за дело до того, какими взглядами обменивались окружающие? Я выбрала его своим рыцарем – и точка!

Но как же возмутились Гуго и Теофиль!

Гуго тут же вызвал Эдгара на бой. И какой бой! Дважды они ломали копья, и судьи, признав их равными, велели взяться за мечи. Но в конце концов Бигод был побежден. Мне даже стало его жаль, таким обескураженным он покидал арену. Но все же мне показалось, что Эдгар его пощадил. Он ведь мог сбросить его через барьер, но лишь прижал его лошадью к ограде, ограничившись тем, что лишил меча.

А Теофиль! Он так и вылетел из седла при ударе. Кто бы мог подумать, что такой боец, как Тео… Но Эдгар, видя мощь Теофиля, бил его прямо в голову. Очень сложный удар, особенно когда лошадь несется на полном скаку. Выдержать его просто невозможно.

Когда же точно таким ударом Эдгар выбил Роберта Глочестера, я даже испугалась. Видела, как нахмурился отец. Сакс Эдгар осмелился победить на турнире его признанного любимца!

Вечером на пиру мой храмовник говорил:

– Я не мог поступить иначе, миледи. У меня ведь был ваш шарф, и я должен был сражаться в вашу честь.

Ах, тресни моя шнуровка, если это не был день моего триумфа. Эдгар вошел в пятерку лучших рыцарей, и когда герольды возвестили имя его дамы, я простила ему даже победу над Глочестером. И конечно же, постаралась примирить его с отцом. Я была дамой этого крестоносца, имела полное право не отпускать его от себя весь вечер. Мы даже танцевали в паре. И когда я спрашивала, откуда он знает модные па, Эдгар куртуазно ответил, что должен был выучить их, раз его дамой оказалась сама Бэртрада Нормандская. Льстец! Но мне было приятно. А вечером я жадно расспрашивала фрейлин, какие слухи ходят о нас с Эдгаром при дворе. Самый смелый – что мы уже стали любовниками. Я даже онемела в первый миг. И вдруг с удивлением поняла, что не испытываю отвращения. Силы небесные! Мне не было противно! А значит, я и в самом деле готова стать его любовницей. Нет, нет. Это не то, что мне нужно. Я решительно хотела стать его женой.

Впервые в жизни мы с Робертом только сухо раскланивались. Но мне было все равно. Помыслами моими владел только Эдгар. И я лезла из кожи, добиваясь расположения к нему отца. По крайней мере, я не упустила случая заметить, что в Норфолкском графстве был бы желателен шериф-сакс.

С Эдгаром мы виделись, хотя не настолько часто, как мне хотелось. Я с досадой вновь и вновь замечала, что тамплиер пользуется успехом у женщин. А так как среди них было немало таких, кто по положению был ближе к нему, то я опасалась, что он более серьезно отнесется к вниманию какой-либо из этих вертихвосток. Разумеется, я его дама, но на дамах сердца не часто женятся. И как же я злилась, когда видела его в окружении других леди. Чертов полумонах! Я стала ревновать. Но с ревностью только сильнее окрепло мое желание получить его для себя.

Чтобы быть ближе к Эдгару, я проводила много времени со Стефаном и Мод. Эта пара наверняка догадывалась о причине моей неожиданной дружбы, но мне было плевать. Зато мой брат Роберт превратно истолковал мое неожиданное сближение с четой Блуа. И немудрено, что он стал так сух со мною. Его же отношения со Стефаном сделались едва ли не враждебными. Я подозревала, что это как-то связано с тем их разговором в лесу, но сколько ни пыталась, так и не смогла проникнуть в их тайну.

Генрих Боклерк не вмешивался в размолвки при дворе. Он был уже не в том возрасте, чтобы утруждать себя мелкими интригами, даже если они касались его ближайших родственников. К тому же с приближением Великого поста гостившие при дворе вельможи начали постепенно разъезжаться. Что за радость оставаться при короле в нестерпимо скучные дни Поста, когда одно богослужение сменяется другим, и им конца не видно!

Покинул двор в Руане и Вермандуа, предварительно обручившись с Элионорой Блуа, о чем я нисколько не жалела. Единственное, чего я опасалась, – что Эдгар уедет до того, как я все устрою. Понимал ли он, что на самом деле означает мое внимание к нему? Ведь порой, когда я была особенно мила и приветлива с ним, он глядел на меня с неким недоумением. Но держался неизменно почтительно. Черт бы побрал эту его почтительность! И если порой он окидывал меня с ног до головы вызывающим мужским взглядом, то дальше этого не шел.

Я возлагала надежду на большую охоту, назначенную на начало февраля. На охоте нет той строгой церемонности, там я смогу быть свободнее и, пожалуй, выложу своему избраннику все начистоту.

Охота – последнее перед Великим постом увеселение двора – должна была пройти в лесах близ замка Фалез. Накануне весь двор в суматохе перебрался в этот замок, знаменитый тем, что в нем увидел свет мой великий дед Вильгельм Завоеватель.

Гон начался, как и положено, на рассвете. Егеря подняли для короля большого оленя-одинца, а прочим участникам гона оставалось либо следовать за королем, либо довольствоваться той добычей, какую спугнут ловчие во время облавы.

В тот день я особо принарядилась. На мне было удобное для верховой езды широкое одеяние бордового цвета и в тон ему плащ. Волосы я подобрала с боков золотыми заколками, а всю ниспадающую сзади основную массу спрятала в расшитую бисером сетку. И Эдгар не преминул заметить, как великолепно я выгляжу. Но тут к нам вдруг подскакал мой брат Роберт и довольно бесцеремонно велел мне держаться ближе к основной кавалькаде охотников.

С чего бы это он стал вдруг мне приказывать?

Я не успела спросить, когда он уже насмешливо заговорил с Эдгаром, любопытствуя, зачем тамплиеру понадобилось три ножа у пояса – ведь обычно охотники довольствуются луком и рогатиной. И тут же вмешался Стефан, заявив, что Роберту не должно быть дела до того, с чем охотник отправляется на гон. Дело опять шло к ссоре, но Роберт сдержал себя и отъехал, при этом выразительно взглянув на меня и еще раз напомнив, чтобы я не отдалялась.

Вот уж, стану я ему повиноваться! А тут еще Стефан стал так любезен со мной, успокоил, говоря, что и братья порой бывают редкими грубиянами. Даже начал расхваливать мое умение держаться в седле, хвалить Молнию, расспрашивая о ее достоинствах. И так уж вышло, что когда раздались звуки гона, мы поехали по тропе втроем – я, Стефан и Эдгар.

Я обожала бешеную скачку по лесу, когда под ногами проносится земля и у меня столько возможностей покрасоваться моим умением наездницы. Вдобавок я ловила на себе восхищенные взгляды тамплиера и испытывала необыкновенный душевный подъем.

День выдался относительно теплый и безветренный. Дичь была в изобилии – ловчие гнали ее со всех сторон, а впереди уже раздавался рев трубы короля, трубившего «по-зрячему». Мы же втроем не спешили прорываться вперед, и я не раз и не два пускала стрелы то в тетерева, то в барсука или зайца, то просто в ворону.

А потом появился вепрь. Ума не приложу, как этот огромный секач умудрился так долго скрываться, когда вокруг стоял такой гвалт. Но это огромное черное чудовище пересекло нашу дорогу, и Стефан, крикнув Эдгару следовать за ним, понесся за зверем в сторону от основной массы охотников.

Я запросто могла отстать от них, и тогда у меня не осталось бы и последнего шанса побыть с тамплиером наедине. Но подо мной была Молния, которая повиновалась малейшему движению шенкелей, и я, не раздумывая, пустила ее следом.

Это была бешеная скачка. Собак у нас не было, и наша удача в гоне зависела только от того, сумеем ли мы не потерять зверя из виду. Но странное дело – два или три раза мне показалось, что за кустами мелькали силуэты невесть как попавших в эту часть леса ловчих, и они словно загоняли зверя все дальше в глухомань и низины. Заметили ли это мои спутники? Похоже, Эдгар что-то понял. Он даже стал окликать Стефана. Куда там! Стефан был весь в пылу гона. Он был заядлым охотником и, видимо, решил, что раз для короля уготовлен олень-одинец, то уж он-то уложит в ряд охотничьих трофеев тушу могучего вепря.

И тут случилось непредвиденное. Я замешкалась среди зарослей, приотстала, и внезапно откуда-то выскочили двое, пытаясь схватить Молнию под уздцы. В испуге я закричала – от крика незнакомцы бросились прочь. Но Эдгар стремительно развернул лошадь и поспешил ко мне.

Все остальное происходило удивительно быстро. Не успела я рассказать о незнакомцах, как Эдгар, словно потеряв ко мне всякий интерес, понесся прочь. Если я и опешила, то всего лишь на мгновение – ибо уже поняла, что происходит. Со стороны, куда ускакал Стефан, доносились крики и лязг оружия.

Когда, следуя за Эдгаром, я оказалась в болотной низине, то поначалу просто растерялась и рванула поводья, сдерживая Молнию.

Лошадь Стефана барахталась в болотной жиже, пытаясь встать, а сам граф Мортэн, обнажив меч, отбивался от шестерых вооруженных бандитов.

Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять – долго он не продержится. Даже отсюда я видела кровь у него на плече. И хоть Стефан считался отменным воином, но против шестерых…

Тут подоспел на помощь Эдгар, с ходу сразив наповал одного из нападавших. Не успел он развернуть коня, как один из бандитов, изловчившись, длинным тесаком подсек сухожилия на задних ногах его лошади. Мой тамплиер оказался на земле, придавленный рухнувшим животным.

Кажется, я стала кричать.

А потом увидела, как подскочивший к нему разбойник занес меч, однако, не нанеся удара, вдруг стал заваливаться навзничь. В горле его торчал брошенный крестоносцем кинжал. В следующий миг Эдгар освободил придавленную лошадью ногу, вскочил, но прежде чем выхватить меч, метнул другой нож, и тот едва ли не по рукоять застрял в спине одного из наступавших на Стефана.

Метал он их просто мастерски. И, глядя на него, я уже не кричала. Я была восхищена. Особенно когда он так же сразил броском ножа третьего из разбойников. Теперь их осталось двое против двоих. Двое бандитов против двоих воинов-профессионалов – уже можно было догадаться, чем окончится схватка.

Один из нападавших понял это и, бросив товарища, кинулся прочь. И тут же Стефан ловким ударом меча сразил оставшегося противника – только хрястнуло, брызнула кровь. Эдгар же, подхватив какую-то корягу, метнул ее под ноги убегавшему. Тот споткнулся, упал в грязь.

В два счета я оказалась рядом и, спрыгнув с седла, обвила шею Эдгара.

– Господь всемогущий, я так испугалась!..

Всего мгновение я пребывала в тепле его объятий. Он тут же отстранился и бросился к Стефану.

– Не убивайте его, граф!

Стефан уже стоял над поверженным противником, занося меч, но Эдгар удержал его руку.

– Разве вы не поняли, сэр, что это не простые бандиты? Вас заманили сюда. Это ловушка.

Стефан молчал, тяжело дыша, и Эдгару пришлось пояснить, что старый секач появился на их пути неспроста: его специально гнали в эту глушь, чтобы заманить графа Мортэна.

Тогда Стефан приставил острие меча к горлу лежавшего бандита.

– Говори, кто тебя нанял, или умрешь!

Тот глядел на графа расширенными глазами, но не издал ни звука.

Я тоже молчала. Я узнала этого человека. Видела его как-то в покоях Роберта. И понимала, что грозит брату, если откроется его роль в попытке убить племянника короля.

Пленник молчал, догадываясь, что смерти ему так или иначе не избежать, но оставаясь верным своему господину.

– Что ж, – глухо произнес Стефан, – помоги мне связать его, Эдгар. А в Фалезе палачи быстро развяжут ему язык.

С этим они справились быстро, благо веревки у охотников всегда при себе. Но обе их лошади были покалечены, и пришлось их добить, а пленника взвалили на мою Молнию, перекинув через круп и связав его руки и ноги под брюхом лошади. Молнию пугал запах крови, она дергалась и плясала на месте. Я, как могла, пыталась помочь Эдгару со Стефаном, когда же они на миг отвлеклись – воспользовалась случаем и сунула в руки пленнику свой маленький нож. И тут же пошла к мужчинам, чтобы быть вне подозрений.

Я даже услышала две последние фразы их разговора.

– …Я догадываюсь, – говорил Стефан.

А Эдгар сказал:

– Это еще надо доказать королю.

Они разом умолкли, заметив меня.

Я тут же поинтересовалась – не хотят ли они заставить меня проделать весь обратный путь пешком, поскольку решили воспользоваться моей лошадью?

– О нет, – улыбнулся Эдгар. – Вы сядете в седло, я поведу Молнию под уздцы, а граф пойдет следом и будет присматривать за пленником.

Слава Богу, Стефан оказался негодным надзирателем. Путь лежал по пересеченной местности, он все время отставал, да и ослаб от потери крови. Порой, когда он заметнее отдалялся, я начинала слегка пинать пленника, не понимая, отчего тот мешкает. Я ведь сидела перед ним и чувствовала, как он тихонько возится, то замирает, то снова начинает ерзать. Если бы в седле сидела не я, его действия весьма скоро можно было бы заметить. Пока же я отвлекала Эдгара, разъясняла ему обратную дорогу.

Мы уже приближались к месту сбора охотников и уже явственно различали голоса рогов, трубивших «отбой», когда я почувствовала толчок и поняла, что осталась на лошади одна. Позади послышался треск, топот ног и проклятия Стефана. И тотчас Эдгар кинулся следом. Я видела, как он вновь метнул нож, но тот вонзился в ствол дерева, за который успел прыгнуть беглец. Эдгар по-прежнему преследовал его. Мы со Стефаном остались одни. Какое-то время мы прислушивались к шуму погони, потом переглянулись. Стефан нахмурился.

– Как это ему удалось освободиться, Бэртрада?

Я пожала плечами.

– Возможно, вы его плохо обыскали и у этого разбойника остался припрятанный нож. – И добавила: – Но Эдгар-то его догонит.

Эдгар вернулся ни с чем. Глядя на Стефана, он сокрушенно развел руками.

– Его спасение было в проворстве. И он не упустил свой шанс.

Только через пару дней, когда толки о происшедшем поутихли, я сочла уместным переговорить с Робертом. И как же я кричала на него, даже топала ногами.

– Понимаешь ли ты, что чуть не лишился своего доброго имени, дурак! Ах, светлейший граф Глочестер – и надо же, всего лишь подлый убийца. Я спасла твою шкуру, но теперь и Стефан и Мод что-то заподозрили и косятся на меня, как на предательницу.

Для меня это было тем более прискорбно, что, потеряв связь с ними, я отдалилась и от Эдгара. Разумеется, он нанес мне визит после случившегося на охоте, мы даже сыграли с ним партию в шахматы, но, когда он сообщил, что через неделю покидает двор, я не сумела найти подходящего предлога, чтобы удержать его. Наверняка Стефан и Мод поделились с ним подозрениями в отношении меня, и теперь в поведении Эдгара, несмотря на его неизменную любезность, чувствовалась некая отчужденность. Где уж тут намекать, что хочу за него замуж.

Зато Глочестер выглядел виноватым.

– Ты ведь сама понимаешь, Бэрт, у меня не было выхода. Стефан очень много знает и…

– Да ни черта я не понимаю!

Больше не было нужды притворяться. Слишком многим был обязан мне брат, и теперь пришла пора выложить все, как на исповеди.

Я сидела в кресле, положив ноги на скамеечку у жаровни. В маленькой комнате было полутемно, света от угольев в жаровне маловато, а тусклый свет февральского дня еле сочился сквозь толстую слюду в оконце. И все же я видела, как Роберт смущен, то и дело нервно трет свой огромный подбородок. Но по мере того, как он говорил, голос его набирал силу, а голова запрокидывалась все горделивее.

Оказывается, дело в нескончаемых ссорах дома Анжу с королем Генрихом Боклерком. Из-за этого его наследница Матильда оказалась как бы принадлежащей к стану его врагов. И хотя она – его единственный законный ребенок, но трон-то он ей оставит только в том случае, если она родит сына, что, исходя из ее отношений с мужем, представлялось маловероятным. Поэтому многие в окружении короля подговаривают его изменить завещание в пользу Теобальда. Генрих прислушивается к этим речам, хотя что на уме у короля, никогда не ясно. Два года назад он заставил своих вассалов присягнуть Матильде, а теперь почти не упоминает об этом и ведет активную переписку с Теобальдом. Но Глочестер заинтересован, чтоб наследство перешло именно к Матильде. Если же король переделает завещание в пользу племянника – можно только догадываться, какое возвышение ждет это ничтожество Стефана. У его брата Теобальда уже есть и графство Блуа, и графство Шампань, и Шартрские владения. Если он получит и Нормандию с Англией… Ведь Стефан – английский граф и большую часть времени проводит именно в Англии. При воцарении же Теобальда он вполне может рассчитывать, что старший брат сделает его наместником и полновластным господином в Англии, в то время как Теобальд будет править на континенте. Но этого не мог допустить Глочестер. Он кровный брат Матильды и может возвыситься только при ней. Однако если наберет силу клан Блуа – Теобальд, Стефан и епископ Генри Винчестер – Роберт будет просто вассалом при них. А он хотел быть властителем. И пока сестра будет в Анжу, сам рассчитывал править Англией от ее имени.

И Роберт решился подкупить Стефана. Еще неизвестно, что предложит брату Теобальд, ведь поговаривают, что меж ними не самые добрые отношения. Глочестер готов предложить графу Мортэну поделить власть в Англии, пока Матильда будет на континенте ссориться с мужем. И для этого Стефану надо было только опорочить Теобальда, наговорить королю на старшего братца… Но все свелось к тому, что Стефан решительно отверг предложение Глочестера и даже пригрозил сообщить Матильде, каковы планы на ее королевство коварного Роберта. Был ли после этого у Роберта выход? Ведь если Матильда перестанет доверять брату… И он решил устранить графа Мортэна.

– Теперь-то я сознаю, что сделал глупость, – удрученно говорил Роберт. – Это могло обернуться для меня позором и изгнанием. Черт побери, все твердят, что я любимец короля, но мало кто знает, как сильно Генрих привязан к Стефану. Да, я мог бы погубить себя, а ты спасла меня, Бэрт. Мой человек обо всем поведал мне. Теперь он далеко. А ты… Я в неоплатном долгу перед тобой, сестричка.

Этих слов я и добивалась от него.

– Что ж, услуга за услугу. Я помогла тебе спасти честь, а ты за это устроишь мою судьбу.

И потребовала, чтобы он помог мне выйти замуж за Эдгара Армстронга.

Поначалу я выслушивала его гневные речи – о том, что этот сакс мне не пара, что он недостоин и коснуться женщины, в которой течет кровь Завоевателя. Но когда он выговорился, я спокойно напомнила, что он мой должник.

Роберт устало махнул рукой.

– Что ты от меня хочешь?

Во-первых, чтобы он сблизился с Эдгаром, и это даст ему повод начать восхвалять сакса перед королем. Далее я сказала о своем плане насчет Восточной Англии и вакантного места тамошнего шерифа. Стефан добивается шерифского жезла для Эдгара, так пусть он получит его не от графа Мортэна, а от Глочестера. Почву для возвышения Эдгара я и Стефан уже подготовили, и, если отец колеблется, то это до тех пор, пока Эдгар не снимет плащ храмовника. Но если Эдгар выйдет из ордена… а это произойдет несомненно, если он обручится, то отец не будет раздумывать. Далее от места шерифа к титулу графа – один шаг. И я, как его законная супруга, стану графиней.

Я давно все это продумала. Конечно, мне нравился Эдгар, но только в том случае, если при нем я стану не женой саксонского тана, а могущественной графиней. Я возвышу своего мужа, сделаю своим должником и этим смогу подчинить себе, стану его госпожой.

Кажется, Роберт понимал меня. Его тоже привлекла мысль иметь в Восточной Англии своего человека. Но вот как сделать, чтобы Эдгар просил моей руки? И тут я поведала Роберту свой план. В первый миг он возмутился, потом стал хохотать, но неожиданно сделался серьезен.

– Сказать по чести, Бэрт, я бы не хотел, чтобы моя помолвка состоялась подобным образом. Для мужчины не очень радостно, когда его ловят для брака, словно зверя в силок.

Я прищурилась.

– Брак – это сделка. А кто, как не рыцари Храма, разбираются в выгоде сделок? И этот сакс поймет – я его удача.

– Но уверена ли ты, что он тебя любит?

– При чем тут любовь? Люди женятся ради положения, ради богатого приданого, ради земель и чтобы укрепиться за счет родственных связей. А любовь… Право, ты сейчас мыслишь, Роберт, как эти мечтатели-трубадуры с юга. К тому же разве я недостаточно хороша, чтобы мужчина полюбил меня?

И я встала, подбоченясь и перебрасывая на грудь гриву своих роскошных волос.

Роберт улыбнулся.

– Да, ты красавица, Бэрт, клянусь честью. И надеюсь, сакс поймет это. Ибо учти, что бы ни говорили о выгоде брачных сделок, но именно любовь скрепляет семью, делает супругов духом и плотью единой. И то, что леди Мабель Глочестер не видит моего безобразного лица и счастливо улыбается, когда я возвращаюсь домой, наполняет мою душу теплом и благодатью.

Ха! Кто бы говорил. И это Глочестер, который не один подол задрал, как у благородных дам, так и у простолюдинок. А его жена безвылазно сидит у себя в замке и ждет его. Нет, упаси меня Бог от такой участи! Но, разумеется, вслух я ничего не сказала. Мы еще обсудили кое-какие детали, и Роберт взялся исполнить задуманное.

Всю следующую неделю я избегала своего тамплиера. Это не составляло труда, так как большинство гостивших при дворе вельмож уже разъехались и старый замок Фалез погрузился в тишину великопостных дней.

Из своего окна я видела берег реки, куда причаливали баржи и где вечно стоял гвалт прачек. Наверное, когда-то так же глядел в окно грозный герцог Роберт Дьявол, когда увидел на берегу прекрасную прачку Арлетту, и это изменило их жизнь. От их страсти на свет появился мой дед Вильгельм, принесший Нормандскому роду корону Англии.

Все эти романтические размышления были не по мне. Но я считала себя влюбленной и прощала своей душе минутные слабости.

Чувствовала ли я напряжение? Пожалуй, да. Я волновалась – как все произойдет? В том, что Роберт мне поможет, а Эдгар не сумеет уклониться, я не сомневалась. И все же сердце мое замирало. Если задуманное не выйдет, я надолго останусь опороченной. Но почему, собственно? Ведь сумел же отец замять дело с падением Матильды, хотя и по сей день ходят слухи о том, что король клятвенно обещал зятю Анжу положить к его ногам голову некоего крестоносца по имени Ги де Шампер. А насчет меня… Тут все можно обернуть куда тише. Но именно этого я и не желала. Мне нужен был скандал, огласка, сплетня. На это я и делала ставку.

Роберт сдержал свое обещание и сблизился с Эдгаром. Из своего окна я часто видела их вдвоем то на старой галерее замка, то гарцующими у реки на великолепных лошадях. Однажды Эдгар, словно почувствовав мой взгляд, поднял голову и взглянул на окно в моей башне. Я отшатнулась. Заметил ли он меня? Но когда именно в тот день он хотел нанести мне визит, я отказалась от встречи.

Мой отец перестроил и расширил Фалез. Одной из недавних построек была часовенка в новом стиле – со стрельчатыми окнами и веерным сводом. Я знала, что вскоре отец с несколькими приближенными отстоит в ней полуночную мессу в память о погибшем наследнике. Принц Вильгельм утонул одиннадцать лет назад, сейчас ему исполнилось бы двадцать девять. Из года в год отец в это время возносил молитвы за душу сына.

В тот день с утра я была до приторности нежна с отцом. Он даже растрогался. Что ж, мне сегодня как никогда понадобится его доброта. Этот Лев Справедливости, как его называли, мой грозный родитель, сегодня решит мою судьбу, и мне было необходимо, чтобы он помнил, какая у него ласковая и любящая дочь, как она сочувствует ему в горе.

Выходя от короля, я едва не столкнулась с Робертом и Эдгаром. Я скромно потупилась, принимая приветствия, но мы с Робертом успели обменяться быстрыми взглядами, и он едва заметно кивнул. А Эдгар… Я видела его синие выразительные глаза, выгоревшие почти до белизны волосы, его почти по-женски мягкую улыбку. У меня заныло сердце – до того он показался мне привлекательным. Но, идя к себе, я только и размышляла, какой же повод придумал Роберт, чтобы назначить встречу Эдгару в часовне Фалеза за полчаса до полуночи. Хотя это не существенно, ибо моего брата не окажется на месте встречи. Там буду я. И у меня будет полчаса, чтобы решить свою судьбу.

Все же я волновалась, и вскоре даже мои фрейлины поняли это – настолько я была капризна и раздражительна. Велела им выкупать меня в воде с розовой эссенцией, а потом просто замучила Маго, укладывавшую мне волосы. Та никак не могла взять в толк, чего же я хочу, а я, в свою очередь, не могла ей втолковать, что должна сегодня выглядеть невинной девой, явившейся в Фалезскую часовню помолиться за погибшего брата – и только.

В конце концов я велела Маго разделить мои волосы на прямой пробор и стянуть сзади в низкий узел. К этой прическе отменно шел простой серебряный обруч вокруг чела. Одежду я выбрала темного сукна, соответствующую моменту, но не удержалась, велев надеть на грудь цепочки в несколько рядов. Я знала: когда я бурно дышу, по ним скользят красивые блики. А уж поводов, чтобы бурно дышать, у меня найдется немало.

Перед выходом я велела набросить себе на плечи широкий плащ на волчьем меху: в часовне пронизывающий холод. Однако когда я в одиночестве направлялась в Фалезскую часовню, я дрожала скорее от напряжения, чем от холода.

И вот я, коленопреклоненная, одна в пустой гулкой часовне. Передо мной алтарь, на нем горят две свечи, освещая украшенное каменьями распятие. Наверное, мне все же следует помолиться, но мои мысли так и разбегаются, а заученные слова литании не касаются души. Я вообще не очень-то религиозна, к тому же нахожусь сейчас в слишком большом смятении. Я не могу думать о Небе, когда здесь, на земле, решается мое будущее. Мои мысли скачут, как ягнята на лугу. Нравлюсь ли я Эдгару? Намекнул ли уже королю Роберт, что я больна от любви к тамплиеру? И как отнесся к этому Генрих? Если он до сих пор ни словом не обмолвился, значит, считает это просто капризом.

О, я вздрагиваю от каждого звука!.. И очень хочется, чтобы мой тамплиер не заставил себя долго ждать, ибо от каменных плит пола поднимается пронизывающий холод, да и не любительница я стоять на коленях. За окном слышен крик вылетевшей на охоту совы. Сквозь ромбы стекол в узком окне я замечаю отсветы огней в том крыле замка, где находятся покои короля. Сейчас Генрих тоже готовится прийти сюда, и с ним его свита. Стефан уж наверняка будет с ним, как и Роберт.

Когда в пустом переходе позади меня послышались шаги, я едва не вскочила. Не приведи Господь, чтобы это оказался один из священников, решивший осмотреть часовню перед приходом короля. Но нет, шаги уверенные, сильные, слышно легкое позвякивание шпор.

Слабо скрипнула дверь. Я крепко прижалась лбом к сцепленным пальцам. Со стороны похоже, что вся ушла в молитву. И тот, кто стоял сзади, словно не решался потревожить меня.

Господи, отчего он так медлит?

И вдруг я слышу, как дверь вновь чуть скрипнула. Неужели же Эдгар, не найдя здесь Глочестера, решил уйти?

Я не выдержала, резко оглянулась.

– Сэр Эдгар?

Он застыл на пороге. Светлый плащ с крестом в полумраке сводчатого перехода, длинные волнистые волосы. Одна рука на кольце двери, другая сжимает у пояса перчатки.

Я медленно поднялась с колен. Видела, как он вновь прикрыл дверь и склонился в изысканном поклоне.

– Простите, миледи. Я не ожидал встретить вас здесь, и у меня не было намерения помешать вашей беседе с Богом.

– Что же вас привело сюда?

Он замялся, явно не желая говорить о Глочестере. Я улыбнулась и протянула ему руку.

– Я рада, что мы увиделись, сэр.

– В самом деле? А мне-то казалось, что я имел несчастье вызвать неудовольствие вашего высочества. Вы ведь не жаловали меня своими милостями последнее время.

И тут я всхлипнула. Да как натурально!

– Бог мой! Да знали бы вы, чего мне стоило избегать вас! Я так измучилась за это время.

Он молчал, и тогда я шагнула к нему, коснулась кончиками пальцев его щеки.

– К чему было надрывать душу, видеть вас, смотреть на вас и знать, что вы вот-вот уедете. Да простит мне Небо, но я так старалась забыть вас!

Он сжал мою руку и молчал. А я вдруг и в самом деле поверила в то, что говорю, меня начала бить дрожь, слезы так и потекли из глаз.

– Вы уедете, сэр, и я не знаю, увидимся ли мы еще. Но мое сердце разбито и истекает кровью. Я всего лишь женщина и не вольна в своих желаниях. Но где бы вы ни были, я буду думать о вас, буду помнить и молиться. Вы – моя прекрасная мечта, сэр Эдгар…

Его губы дрогнули, но не издали ни звука.

Господи, все это было так трогательно, что я расплакалась навзрыд. Сказала сквозь всхлипывания:

– Я рада, что мы все же встретились перед разлукой. Рада, что вы услышали мое признание.

Он медленно поднес мою руку к губам.

– Я рыцарь Христа, миледи.

– Но вы ведь и мужчина. Прекраснейший мужчина на свете. И вы скоро скинете плащ храмовника, женитесь. Я же буду с тоской думать, кто же она – ваша избранница. И почему она, а не я ждет вас там, в вашем замке в Англии.

Он по-прежнему молчал. Меня это стало раздражать. Я тут изливаю ему свою душу, а он – совершенный холод. Наконец он все же сказал:

– Я не стою вас, принцесса.

– Позвольте мне это решать! Да, я принцесса, но и у дочерей короля есть сердце. О, скажите мне хоть что-нибудь, мой Эдгар! Нравлюсь ли я вам хоть немного?

И тут я заметила, как вспыхнул огонь в его глазах.

– Вы прекрасны, леди Бэртрада. Я часто любовался вами. Но всегда помнил, кто вы – и кто я. Я уважал высокое положение своей дамы и…

Я прижала ладонь к его губам, заставив умолкнуть. И почувствовала, как он поцеловал мою руку. Нежно, так нежно… Мне это было приятно, но я хотела большего. Он держал мою руку в своих ладонях и мягко касался губами кончика каждого пальца. А я растерялась. Я ждала, что он набросится на меня, а я буду вырываться. Но он медлил… Черт бы побрал эту его церемонность!

И тогда я почти приказала:

– Поцелуйте меня!

Рыцарь вздрогнул. Но вот его руки обвились вокруг моей талии, и я подчинилась им, приникла к нему, обняла.

Нет, он не впился в меня, как Гуго Бигод, не рвал мой рот, как Вильям Ипрский, не мял мои губы губами, как Генри Винчестер. Он коснулся их слегка, как дуновение ветра. Но я так и не поняла, как вышло, что мои уста оказались словно в плену, став одним целым с его устами. И недоумевала, что же мне теперь делать, пока не почувствовала требовательный нажим его языка, размыкающий мои губы. Я подчинилась, по-прежнему не зная, как быть дальше. Вырываться? Обнять его? Мой язык, столкнувшись с его, стал мешать, но я не знала, куда его деть. Я не дышала, мне не хватало воздуха.

Я отстранила лицо. Но он обнимал меня, и я почувствовала, как он тяжело и напряженно дышит. А его рука вдруг огладила мое бедро, скользнула по ягодицам и сильнее прижала меня к себе. И я ощутила его возбужденную плоть внизу своего живота. Мне стало стыдно. И это была не борьба, как я ожидала, он брал меня словно с ленцой. Он целовал мою шею, горло у ключицы, а я покорная, замершая стояла в его объятиях, не зная, что делать.

Он словно бы понял это. Отпустил меня, все еще тяжело дыша.

– Простите, миледи. Но у меня так давно не было женщины. Я напугал вас?

Я боялась лишь одного, что он сейчас уйдет. И сама порывисто обняла его.

– Нет, нет, не отпускайте меня! Я хочу это знать, хочу запомнить вас.

Он снова целовал меня, но на этот раз более страстно. А я вцепилась в него и, наверное, мешала ему. Он чуть отстранился, и его рука коснулась моей груди. Почему мужчин так волнует женская грудь? И что я должна делать в этот момент? Его пальцы запутались в моих цепочках, и мне стало даже смешно. Но мой приглушенный смешок, похоже, ему понравился. Я заметила его улыбку. Он одной рукой обхватил мой затылок и, приблизив к себе мое лицо, вновь стал целовать. И я опять не знала, куда девать свой язык. Но тут я услышала шаги за дверью, пение литаний и, испугавшись, что это оттолкнет его от меня, еще сильнее прижалась к нему. Эдгар негромко застонал…

Дверь открылась, и на пороге появился король Генрих со свечой в руках.

Мы не разжали объятий, только глядели на него. На него и тех, кто стоял за ним. Королева Аделиза, Стефан, Мод, мой брат Глочестер, граф-горбун Лестер, канцлер Обри де Вер… Я видела, как менялись их лица. Я этого и ждала, но почему-то ужасно испугалась. И то, как поспешно я вырвалась из объятий Эдгара, выглядело вполне натурально.

Что теперь делать? Либо Эдгар поплатится за содеянное головой, либо будет изгнан, либо я получу его в мужья.

Я, вскинув голову, глядела на короля. Он переводил взгляд с меня на Эдгара и вновь на меня. Его худое лицо было непроницаемым, и лишь по тому, как заметался огонек свечи в его дрожащей руке, я поняла, в каком гневе отец.

– Сэр Обри, – обратился он к канцлеру. – Отведите тамплиера Эдгара в Фалезскую башню. А ты, Бэртрада…

Я давно продумала, как себя вести. Я упала на колени перед отцом, заломив руки.

– О, государь! Будьте великодушны! Мы с сэром Эдгаром любим друг друга и просим обвенчать нас.

Это было сказано, и это слышали все. Теперь скандал не удастся так просто замять. И я сама подсказала отцу, как его избежать.

Эдгар глядел на меня с изумлением. Я же повторила:

– Сделайте меня женой этого рыцаря, отец, и ваша счастливая дочь будет до конца дней благодарить вас.

– Идите к себе, Бэртрада, – сухо сказал Генрих. – А вы, сэр Обри, выполняйте приказание!

Если король и был потрясен случившимся, это еще не было причиной, чтобы отказаться от полуночной службы в память о первенце.

А с наступлением дня старый Фалез шумел, как улей.

Меня навестила Мод.

– Поздравляю, Бэртрада. Лучшего способа положить голову Эдгара под топор вы не могли придумать.

Я еще не совсем проснулась и поэтому довольно резко ответила, что пока Эдгар Армстронг носит звание рыцаря Храма, его участь имеет право решать только Папа Римский. И забавно же мне было видеть, как вытянулось лицо этой дурехи.

Позже моя верная Клара доложила, что утром король имел беседу со Стефаном Мортэном и Робертом Глочестером. Я была довольна. Пока все шло, как я и рассчитывала. Ибо если у отца и было намерение разделаться с Эдгаром, он бы уже отправил его в цепях в Руан. Но недавно он взял заем у тамплиеров, и ему сейчас было невыгодно ссориться с ними. Поэтому вряд ли он пожертвует Эдгаром. Но тут меня стали обуревать другие мысли. Что, если отец разгневается на меня? Что, если заточит в монастырь? Силы небесные – все, что угодно, только не это!

Но я ни за что не желала показать свой страх. Я велела нарядно одеть себя и пошла навестить свою мачеху Аделизу. Я была весела, шутила. Играла с собачками Аделизы, смеялась над ее попугаем. Аделиза так таращилась на меня, что уже одно это могло развеселить меня больше, чем все ее болонки и попугай.

– Разве вы не опасаетесь за жизнь своего избранника, Бэртрада? – наконец решилась спросить королева.

Куда больше меня интересовала собственная судьба. Я ведь все подготовила к возвышению Эдгара, я подвела к этому короля, сделала все, чтобы он решил, что я могу быть супругой Армстронга. Если же мой непредсказуемый отец решит иначе – мне не избежать пострижения в монахини.

После полудня я занервничала, а к вечеру стала паниковать. Я послала Клару к Глочестеру. Неужели Роберту трудно хоть весточку мне прислать?

Роберт пришел сам.

– Тебя хочет видеть король, Бэрт.

Лицо у брата было каменное. Но… но… Ах, тресни моя шнуровка! – какие веселые чертики плясали в его глазах!

И я смогла взять себя в руки. Оправила длинные серьги, велела наложить немного румян на щеки. В отражении зеркала я видела за собой Роберта, видела, как он следит за мной с нескрываемым восхищением.

– Тебя ничем не взять, Бэрт. Ну ты и чертовка!

Я рассмеялась.

– Но какая из этой чертовки получится графиня! Ведь не отправит же отец меня в монастырь.

Его огромный подбородок задрожал от сдерживаемого смеха.

– Да уж, монахиня из тебя вышла бы никудышная.

Итак, он меня обнадежил. И это дало мне сил выдержать разговор с королем. Конечно, поначалу отец метал громы и молнии. Я же лишь твердила о своей неземной любви, а когда он успокоился, так и сказала, что хочу стать графиней Норфолка. Похоже, Роберт и впрямь уже говорил с ним на эту тему, и отец понял, к чему я клоню.

– Тебе ведомо, Бэртрада, что Господь не посылает счастья непокорным детям?

– Но мои действия не задевают ваших интересов. И я люблю этого человека.

– О молчи, молчи! – махнул рукой отец. И стал вдруг задумчивым. – Твое-то чувство к саксу не только от сердца. Мне ли не знать тебя, дитя мое. Пусть меня завтра же лишат трона, если ты не рассчитала все изначально.

Я опустилась на колени.

– Государь, я ваша дочь, и вы все видите в душе моей.

Горестная складка залегла у его губ.

– Да, Бэртрада. Я вижу твою душу. Мне горько, что ты подвергла мои чувства к тебе подобному испытанию. И еще мне горько оттого, что ты, добиваясь своего, шла напролом, даже не понимая, что выбор твой – ошибка. Я не жду, что ты будешь счастлива в браке.

Вот оно! Он произнес слово «брак»!

Я едва не задохнулась.

– Так вы решили, государь? Я получу этого человека?

– Да. Как охотничий трофей. Когда вас обручат, у тебя уже не будет пути назад. Об одном лишь молю Господа, – чтобы тебе не пришлось раскаиваться в своем решении.

– Но вы ведь сделаете Эдгара графом Норфолка?

– Не сейчас, но все может быть.

– Тогда мне не о чем будет сожалеть.

На другой день нас с Эдгаром обручили в той самой часовне, где я добилась от него проявления чувств. Мы стали женихом и невестой. Но отец не желал нашего поспешного венчания. Меня даже удивило, что он отсрочил нашу свадьбу на целых полтора года. Но, как мне объяснил Роберт, королю просто необходимо удостовериться, что Эдгар справится с обязанностями, которые на него наложит ожидающий его титул. Пока же он будет в должности шерифа графства Норфолкского. И если король останется им доволен… Конечно же, останется. Эдгар не похож на человека, который не справится с властью. Но все же я дала своему суженому ряд советов. И он как-то странно глядел на меня во время этой беседы.

Вскоре он уехал. На прощанье мы поцеловались. Не так пылко, как в часовне, скорее церемонно. Но меня это устраивало: пусть не забывается и помнит, кто я и чем он мне обязан!

Я не сожалела, что нам предстоит разлука. Все это время я буду вести привычную жизнь, но уже никто не скажет за моей спиной, что я старая дева. Отныне я становилась обрученной невестой, мой жених был чертовски хорош собой, и меня ждет титул графини Норфолкской.

Ах, тресни моя шнуровка! – но я всегда знала, что могу добиться чего захочу!