Похоронные дела Харта и Мёрси

Глава четвертая

Признание Зедди и последствия этого не давали Мёрси покоя все утро того кошмарного первого (и возможно, последнего) рабочего дня брата, но готового решения не находилось, а еще нужно было сделать кучу лодок и привести в порядок полный колодец трупов, так что она надела передник, резиновые перчатки и защитные очки и принялась за работу. Тело на столе принадлежало лицензированной охотнице на хватов, которую привезли вчера: рынок домашних животных из Танрии процветал, и эту женщину убил, а потом поднял бродяга. В отличие от разлагающегося неизвестного без ключа, которого пару дней назад привез Харт Ральстон, у этой имелось предоплаченное погребение в «Бердсолл и сын».

Срезав грязную одежду острыми ножницами, Мёрси обмыла тело из шланга, подсоединенного к раковине. Затем пропела молитву Трем Отцам и Неведомому, втирая соль в кожу, которая уже начала отслаиваться.

Мёрси с головой погрузилась в напев, ее альт заполнил комнату. Ему не хватало резонанса отцовского баритона, но она произносила слова серьезно и с уважением.

Завернув охотницу в чистую парусину, Мёрси уложила ее в дубовую лодку и оставила на причале ждать отправки домой, а потом пошла и повторила тот же ритуал с последним неопознанным без ключа, который остался у Бердсоллов на эту неделю. Пока соль делала свою работу, Мёрси надела на шею бедолаги простой ключ на дешевой цепочке. Затем достала из коробки на стойке маленькую деревянную лодочку с ладонь длиной.

Их вырезал на досуге папа – яхточки, шлюпки и катера. Он верил, что у каждого должна быть лодка, чтобы доплыть по Соленому Морю в Дом Неведомого, и неважно, кто ты такой и есть ли у тебя деньги. Именно такие мелкие, но добрые и достойные поступки делали «Бердсолл и сын» в миллион раз лучше, чем бескровные, бездушные, существующие только ради наживы конторы типа Каннингема. Мёрси положила лодочку усопшему на грудь над сердцем, поправила ключ и плотно завернула тело в чистую парусину.

Она сидела на кухоньке и пила кофе в качестве небольшого перерыва, когда услышала, как Зедди говорит:

– Скоро вернусь, пап.

Он вышел из кабинета напротив, закрыл дверь и запустил пальцы в буйные кудри.

Мёрси облокотилась на стойку, а Зедди прошел мимо, чтобы налить себе кофе. Добавил пугающее количество сахара и размешал, энергично колотя ложкой о стенки кружки.

– Все так плохо, что ли?

– Божьи сиськи и яйца! Мёрси, я понятия не имел, что ты столько лет терпела такое! Бухгалтерия в полном раздрае, а я вообще-то не великий счетовод.

Не утерпев, Мёрси маниакально хихикнула в кружку.

– Ну получше, чем папа.

– Натрави на него нашу училку математики.

– Хорошо бы, но Лилиан редко заезжает в город, да и нечестно взваливать на нее бухгалтерию в выходные.

Раньше их сестра работала в Арджентине учительницей математики, но после того, как влюбилась в Дэнни, водителя «Бердсолл и сын», с превеликой радостью бросила своих «мелких говнюков» и переехала в Федерацию Островов Кадмус с мужем.

– Может, лучше просолишь и завернешь со мной пару тел? – предложила Мёрси.

– Меня ждет математика, – вздохнул Зедди и вернулся в кабинет, но Мёрси решила не сдаваться. Когда брат увидит, какую важную работу они с папой делают в «Бердсолл и сын», он вернется.

Мёрси погрузила в старую баржу четыре просоленных и завернутых неопознанных тела и поехала на юг по Главной улице, которая дальше превращалась в двухполосное шоссе. Мостовая сменилась грунтовкой, и Мёрси сбавила скорость, чтобы трупы в кузове не прыгали на кочках, и осторожно вошла в крутой поворот на Кладбищенскую. Трупы, конечно, усилий не оценили, но Мёрси казалось, что так правильно.

Она остановилась у ям, на изрядной дистанции от маленького, но растущего кладбища, где хоронили покойных из Итернити, Арджентина, Майетты и Херингтона – их надгробные камни стояли ровными рядами. Она выкатила каждое тело на неровную землю и сложила их в открытой яме, где заканчивали свой путь неопознанные, за которыми никто не пришел, люди, которые любыми путями просачивались в Танрию, чтобы разбогатеть или начать новую жизнь, но добивались лишь смерти от рук бродяг и становились бродягами сами.

Отмахнувшись от мухи, Мёрси осмотрела неопознанные тела, которые накопились за неделю. Как обычно, у Каннингема таких набралось гораздо больше, чем у «Бердсолл и сын». Те, другие, не утруждались заворачивать неопознанных, и ей казалось это непристойным до грубости. И ее вовсе не пугало разложение и личинки, молочно-белые глаза и разинутые рты, мышцы, застывшие в трупном окоченении – вовсе нет. Просто ей казалось, что каждого должны проводить в другую жизнь как следует, и если кроме нее больше некому проронить несколько слов над безымянной могилой, она была более чем готова поступить правильно и хорошо. Она сложила ладони и произнесла речь. Слова каждый раз менялись, но чувства оставались те же.

– Я понимаю, что вы вряд ли хотели окончить жизнь в такой яме, но, если честно, это важно живым, а вам – уже нет. Ребята в красивых лодках, которые едут домой или лежат здесь, – они ведь оказываются там же, где и вы. Кого-то из них забальзамируют соком танрийского сердцевидного ореха. Кого-то похоронят на кладбищах в герметичных лодках, которые не протекут. Кого-то сожгут вместе с лодкой, а потом близкие развеют их прах над океаном. Но в конце концов все они отправятся по Соленому Морю, как и вы. Привратник впустит их в Дом Неведомого, и не останется ничего, кроме того, о чем заботится Дедушка Кость. Всех нас ждет этот путь. Так что доброй дороги и счастливо добраться. Мне было радостно и почетно помогать вам в конце пути.

Она в последний раз взглянула на тела, будто говоря: «Я вижу вас», и направилась домой. Когда она вернулась в «Бердсолл и сын», у причала стояла баржа развоза, а значит, Лилиан и Дэнни приехали, пока ее не было. Мёрси приободрилась. Поднялась к себе, в квартиру над лодочной мастерской, быстро вымылась, она переоделась в любимое платье – нежно-голубое, с рисунком в виде пар вишенок – и захватила бутылку вина, а потом пошла в папин дом, преисполненная оптимизма и веры в то, что все наладится, а Леонард потрусил следом.

От бурного смеха, который донесся через две двери, пружинистый шаг стал еще бодрее. Мёрси взлетела по ступенькам, распахнула дверь, и ее окутало звуковой волной – ее семейством.

– Это что, буквально лучшая сестра на свете? – позвал ее откуда-то изнутри Зедди; Мёрси окунула пальцы в мисочку с соленой водой на семейном алтаре и коснулась маминого ключа.

– Эй, крысеныш, я тоже здесь! – рявкнула на него Лилиан и крепко обняла Мёрси, а потом за руку потащила ее к обеденному столу, где они уселись и принялись наблюдать за тем, как Дэнни – единственный член семьи, умеющий готовить, – хлопочет над ужином в кухне. К ужасу Мёрси, Зедди ему помогал.

– Мне не по себе. Что творится? – спросила Мёрси у сестры.

– Дорогой, Зедди можно доверить нож? – спросила у мужа Лилиан.

Дэнни чарующе улыбнулся. Дэнни весь был просто прекрасен, от темно-рыжих кудрей до носков ботинок.

– Он учится готовить.

– Зедди можно доверить еду? – спросила Мёрси.

Зедди одарил ее театральным гневным взором и взмахнул ножом, раскидав по всей комнате кусочки лука.

– Ха-ха. Разве не ты вчера вечером ныла, что без Дэнни ужин просто несъедобен?

– Нет, это ты ныл. И при этом не готовил.

– Ну, а теперь вот учусь, так что заткнись.

– Сохрани нас боги. – Мёрси демонстративно прокралась на кухню, стащила с сырной тарелки печеньку и возложила ее на алтарь Очага справа от раковины. – Прошу, проследи, чтобы он нас не отравил, – шутя, взмолилась она богу кухни.

– Очень смешно. – Зедди подопнул ее, выгоняя в столовую, и тут через сетчатую дверь вошел папа в облаке сигарного дыма. Завидев Мёрси, он вздрогнул и попытался разогнать улики.

– Пап! Доктор Голдамес запретила курить!

Он поднял руки, сдаваясь, и направился на кухню, чтобы угоститься с сырного блюда, что, вероятно, тоже не шло ему на пользу.

– Что на ужин? – поинтересовался он.

– Запеченная курица, морковь в бальзамической глазури и недурственный зеленый салат.

Дэнни открыл бутылку вина и принялся разливать по бокалам, оставив готовку на Зедди.

– Боги упасите, а Зедди точно не устроит без тебя пожар на кухне? – театрально прошептала Мёрси зятю, который налил ей крайне щедрый бокал Пино Гриджио.

– Эй! – возмутился Зедди.

– Ну не настолько уж он убогий, – со смехом ответил Дэнни. Он начал наливать бокал для Лилиан, но резко остановился, плеснув вином на скатерть. – Ой, блин, детка, а ты такое пьешь?

Мёрси застыла, печенкой почуяв смысл слов Дэнни еще раньше, чем они дошли до мозга.

– Ну конечно, она пьет. Вино всем нравится! – откликнулся ничего не уловивший Зедди, очищая зубчики чеснока.

– Мне вот нравится, – добавил отец, до которого тоже не дошло.

Лилиан яростно вытаращилась на Дэнни, и веснушчатые щеки ее мужа залились румянцем.

– Блин! Прости! – шепнул он ей.

– Стой! Ты что… – начала Мёрси, но Лил под столом ущипнула ее за ногу.

– Потом поговорим, – уголком рта прошипела она и отпустила пострадавшее бедро Мёрси.

Мёрси мысленно танцевала на столе, вереща: «Лил ждет ребенка!» Только это и помогало не разреветься на груди у сестры, которая передавала через стол морковку. Но после десерта к счастью примешалась горчинка, когда папа поднял бокал, выразительно посмотрев на Зедди и еще более остро – на Мёрси, и произнес тот же тост, что и на свадьбе Лилиан: «Выпьем за нашу чудесную семью! Пусть она растет!»

– Боги, опять? – сказал Зедди.

– Ты-то что, ты еще пацан, – ответил ему папа. – Но Мёрси уже тридцатник.

– Ого. – Мёрси положила на стол салфетку – вдруг пригодится махать, как белым флагом.

– Я не бессмертный, так что хочу убедиться, что о тебе будет кому позаботиться, когда я помру.

Лилиан фыркнула:

– Кто еще о ком заботится, пап.

– Просто говорю: я хочу, чтобы Мёрси остепенилась.

– Ну что за старобожьи порядки? У тебя тут что, алтарь бога патриархата припрятан?

– Старые Боги, Новые… Какая разница, просто хочу, чтобы за Мёрси кто-нибудь присматривал, и хорошо бы это был приличный мужик с мешком денег.

– А можно мне тоже такого? – влез Зедди.

– Да хоть на ките женись, если у него есть мешок денег.

– Пап, у меня все хорошо, – заверила Мёрси. – Все, кто хочет сменить тему беседы, поднимите руку.

Поднялись руки Лилиан, Зедди и Дэнни. Даже Леонард согласно фыркнул с дивана в гостиной.

– Слыхал, у арвонской команды по поло новый главный тренер? – спросил Дэнни, чтобы отвлечь папу, потому что если тот и любил что-нибудь почти так же сильно, как семью, то профессиональное морское поло.

Лилиан пихнула Мёрси:

– Давай слиняем, пока можно. Хочешь еще пирога?

– Хочет ли Матерь Горестей в отпуск? Что за вопросы такие?

Сестры улизнули в кухню под разглагольствования папы:

– Да плевать, сколько там раз Редвинг выиграет у Винланда! Эквимарской первой линии Бушонга они не ровня!

Мёрси отрезала для Лилиан огромный кусок, и не потому, что сестра была беременна. Лил отличалась способностью умять что угодно без следа для хрупкой фигуры, доставшейся от матери. А Мёрси, наоборот, пошла в отца – высокая и крупная. Ей нравились ее формы, но порой она завидовала Лил: было бы здорово время от времени танцевать с людьми хоть на дюйм выше себя. Ее бывший, Нэйтан, заявлял, что в нем за сто восемьдесят, но во время танца Мёрси очень в этом сомневалась.

Воспоминание о Нэйтане кольнуло в самое сердце.

– Извини насчет Дэнни, – сказала Лил сквозь изрядный кус пирога, соря крошками. – Как приехали в город, первым делом заглянули к доктору Голдамес, чтобы убедиться. Хотела сказать после ужина, но любимый разболтал нашу страшную тайну.

– Я так за тебя рада! – сказала Мёрси, но хотя она в самом деле радовалась за Лилиан и Дэнни, к этому чувству примешивалась и зависть. Она всегда представляла, как найдет хорошего человека и заведет семью, но эта картинка, кажется, в последнее время уплывала все дальше и дальше.

Воспоминание о Нэйтане вновь кольнуло в самое сердце.

– Пытаюсь все осознать, – сказала Лилиан. – Ребенок – да у меня?

– Ты будешь самой лучшей мамой на свете.

– Ну, мне было с кого брать пример.

– Мама была суперская, – согласилась Мёрси с нежной горечью.

– Да, но я не про нее говорю.

Потеряв дар речи, Мёрси воззрилась на Лил. Хлюпнула носом, потом еще раз, погромче.

– Но папе ты пока не хочешь говорить? – спросила она, но убрать из голоса дрожь не получилось.

– Нет. Срок еще ранний, не хочу, чтобы заранее радовался – мало ли… Мало ли что. Так что не говори ему, пожалуйста. И Зедди. Этот засранец точно не умеет держать рот на замке. Но тебе лучше знать, а то моя беременность ведь все поменяет в делах, так что тебя честнее предупредить как можно раньше.

К этому моменту Лил уже умяла свой кусок и теперь большим пальцем подбирала крошки с тарелки. Мёрси опустила вилку и пристально взглянула на сестру.

– В каком смысле?

Лилиан облизала крошки с пальца и вытерла руку об юбку.

– С малышом по островам не поездишь. И я не хочу, чтобы Дэнни целыми днями и неделями пропадал на развозе тел. Зачем выходить замуж, если вы не видитесь?

– Никто и не ждет, что вы будете работать вечно. Наймем кого-нибудь на развоз.

– Да я не к тому клоню. Слушай, Мёрси, мастер теперь Зедди, так пусть у него голова и болит про нового водителя, пусть наймет нового управляющего, а ты живи своей жизнью.

У Мёрси внутри заворочался секрет Зедди, приютившийся между курицей, морковкой, салатом и вторым куском пирога.

– Но если я сейчас уйду, все рухнет.

– Я же не предлагаю бросить Зедди. Помоги ему встать на ноги, но потом пора двигаться дальше.

– Я не могу.

– Можешь. Золотко, ты же такая умная, и талантливая, и собранная. Хватит растрачивать себя впустую в «Бердсолл и сын».

Не то чтобы Мёрси не считала себя умной, талантливой и собранной, да и заниматься бумагами ей не слишком нравилось. Просто она не в силах была представить себе карьеру за пределами «Бердсолл и сын» и всего, что было с ним связано. И кроме того, каким образом она ухитрится начать все с нуля в тридцать лет, без образования и опыта за пределами похоронного агентства?

– А вдруг Зедди не справится? – спросила она, понимая, что шансы на это немалые.

– Ну, значит, не справится, займется чем-нибудь еще. В худшем случае с трупами на западном приграничье справится и Каннингем.

Мёрси вытаращилась на сестру.

– Ой, только не начинай! Это же ты влипла в дела после смерти мамы, и ты практически воспитала и меня, и Зедди. Ну, так мы с Зедди уже выросли. Ты заслужила и свою жизнь пожить для разнообразия.

Мёрси взяла вилку и наколола еще кусочек пирога.

– Но папа не вынесет, если дело прогорит. А у Каннингема все так бездушно и фальшиво для последнего пути. Люди заслуживают выбора.

– Да мертвецам все равно! Ни разу еще никто не встал с каталки и не сказал: «Соли что-то многовато!» или там «Я же говорил Энид, что хочу тиковую лодку!» – Лилиан взяла Мёрси за руки, и та невольно вспомнила, что Лил только что облизывала пальцы, а теперь трогает ее. – Подумаешь насчет этого? Ради меня?

Мёрси кивнула, но не слишком уверенно. Уйти не получится, пока она не убедит Зедди остаться, а это может оказаться делом небыстрым.

Лилиан поцеловала Мёрси в щеку.

– Хорошо сидим, но мне надо сходить поблевать.

Когда Мёрси отправилась с Леонардом домой, ее тяготил не один секрет, а два, и оба, кажется, вели к одному и тому же неясному будущему без «Бердсолл и сын». Обычно, когда возникали сложности, она обсуждала их с Лилиан, но сейчас пообещала Зедди, что не проболтается о его дипломе по древнемедорской философии, к тому же поиски замены для Лил и Дэнни теперь стали очередной проблемой, требующей немедленного решения.

– Уф, – пожаловалась она Леонарду, плюхаясь на диван в квартире над конторой. Тот, вообразив себя декоративной собачкой, залез ей на колени и придавил своей тяжестью. Как жаль, что, кроме Леонарда, и пожаловаться больше некому. С семьей о самом важном не поговоришь, Нэйтан вообще не в счет, а все друзья юности давно уже уехали из Итернити в поисках лучшей доли. Подумать только, как она оказалась в таком одиночестве?

Только теперь она вспомнила о вчерашнем загадочном письме, которое лежало забытое в кармане комбинезона в корзине для грязного белья. Она спихнула Леонарда с коленей и выудила его.

«Или ты тоже одинок?» – спрашивал ее неизвестно кто четким почерком – больше углов, чем завитушек. Сердце Мёрси колотилось в ответ. Она ощутила прилив понимания, связь с автором, будто они были магнитами, слишком далекими, чтобы притянуться, но дрожащими от соседства друг с другом.

По крайней мере, она не думала, что «вкалывает от подъема до отбоя», как автор письма, зато определенно могла назвать человека, который умел вывести ее из себя как никто. Имя «Харт Ральстон» зажглось в сознании кричащей рекламой на гигантском щите.

Она всмотрелась в подпись.

«Друг».

Мёрси любила семью больше всего на свете, но было бы недурно иметь в жизни кого-нибудь, кто не торчал бы с головой в семейном деле и кто не взваливал бы на нее свои секреты, которые ей вовсе не хотелось хранить. Короче, «друг» – хорошее определение для того, в ком она нуждалась.

Она знала, что отвечать на письмо глупо. В конце концов, его написал неизвестно кто, да и как вообще отправлять ответ, кто даст гарантии, что нимкилим доставит его нужному адресату? Но она все равно села за стол, достала лист бумаги из ящика и написала сверху: «Дорогой друг».