Пока небеса молчат

Глава 23. Ветка черемухи

Мы прекрасно устроились в доме Тамары Ивановны. Рустамчик уже через три дня стал называть ее баба Тома (она научила), уверенно топал за ней кормить кроликов и кур, подружился со старой солидной Гердой, перестал хлюпать носом и даже немного округлился на личико.

А меня не оставляло смущение. Почему Тамара Ивановна так внимательна и заботлива? Приняла нас, как дорогую родню, отказалась взять мои деньги за проживание, обещала Рустамчика разговорить.

– У него глазки умные, к зиме он у нас начнет песни петь и стихи читать с выражением. Я его всему научу. Я умею.

Тамара Ивановна раньше заведовала в Малышах детским садом. Показывала фотографии и вырезки из районной газеты, где отмечали ее работу, хвалили методы.

– Детки – это же самое главное, Марьяночка. Как без деток жить? В них-то вся радость и смысл. Мы уйдем – детки останутся.

Иногда она казалась мне странной немного. Выключала телевизор, когда начинались новости или боевик. Со дня приезда считала меня членом семьи, причем общались мы исключительно на бытовые темы или вспоминали что-то из давней истории. Тамара Ивановна ни разу не спросила меня о родителях или муже. Она ограничила свой мир до размеров двора и с опаской выглядывала наружу.

Миша потом объяснил.

– Врачи говорят – результат стресса. Защитная реакция организма. Вытеснение чего-то там… А! Не важно. Может, просто возраст. Мать чудит иногда, ты не удивляйся. Хочет верить, что Рустам ее внук, так пускай. Тебе разве жалко?

Я смотрела на него испуганно, сердце заливала горячая волна. Теперь понимаю причину такой заботы.

– Но ведь это неправда!

– Ей надо кого-то нянчить-учить, пусть займется и тебе польза. Увидишь, парень, правда, скоро запоет.

Миша добродушно посмеивался, а мне хотелось зажмуриться. Не могла выносить его прямой взгляд, краснела, кусала губы.

– Ты не волнуйся. Она умеет с маленькими… еще бы работала, если б меня… – он кашлянул, прочищая горло. – Меня же тогда совсем разбитым привезли. Ну, с виду целый, а так… короче, долго отходил от контузии. Мать сидела со мной. А потом письмо твое получила. Спрашивает, кто такая Марьяна. Я говорю – девушка, которая меня спасла.

– Но все было не так! – ахнула я.

Миша устало покачал головой, закрывая глаза.

– Надо же было ей что-то сказать. Дальше-больше… теперь ты для нее – свет в оконце, а Рустамка – любимый внучок. Ей легче от этого, понимаешь?

– Вот женишься и настоящих внуков маме привезешь, – бормотала я.

– Это вряд ли, – тихо сказал Миша, прищурившись на облака, плывущие над ветвями большого раскидистого дерева с мокрыми, черными ветвями.

Когда листья пойдут, здесь все будет уютно и красиво. Скамейка наша спрячется внутри зеленого шатра. Я поймала ближайшую тонкую веточку с набухшей почкой, спросила Мишу, что это за растение.

– Черемуху не узнала? – усмехнулся он. – Ты потри кору и вспомнишь по запаху.

– Ой, не надо ломать!

– Можно мне тебя называть Маришей?

Неожиданно спросил, а сам сжимал двумя пальцами ветку и смотрел на меня в упор, чуть склонив голову. Больше не улыбался. Я растерялась, кивнула. А когда он попробовал обнять, дернулась в сторону и твердо сказала:

– Не делай так больше. У меня есть муж.

– Где он? – резко спросил Миша.

– Не знаю, уехал на заработки.

– Ты его любишь?

Я задержала ответ всего на секунду, на один удар сердца – хотела заглянуть в себя, но Миша поднял руки, словно запрещая мне говорить.

– Да все равно! Мне все равно. Я тебя вижу, и вот здесь тепло делается. Хочется дальше жить, ждать чего-то…

Он положил руку себе на грудь.

– Я тебя во сне видел. Еще там в Тугабе. Я не вру.

Меня охватил озноб, в глазах потемнело. Я подошла к Мише совсем близко.

– Это правда, что в Тугабе один человек ночью дал тебе оружие и рассказал, где держат русских солдат? На каком языке он с тобой говорил?

Миша пожал плечами, заметно напрягся.

– На нашем, как мы с тобой, только с большим акцентом, я еле понимал, чего хочет. Сначала думал, проверка.

– И как же поверил?

– Фу-фу-фу! – отрывисто выдохнул Миша, – а я рад, что ты сама начала. Я позже хотел на эту тему с тобой. Короче, он мне привет от тебя передал и спросил, не надоело ли дерьмо жрать и не хочу ли я кого-нибудь зарезать. И сунул нож. Хороший такой тесак. Потом в темноте собрал мне АК. Быстро, сука! Секунд за двадцать. Отомсти за Марьяну, говорит. Ее больше нет. Ну, мы пошли… Часового у ямы он сам снял, второго – я. Показал, как пройти к складу. А дальше все как в кино. Бах, трах – та-та-та-та… Не знаю, как выжил. Честно.

Миша очень замысловато выругался и покосился на меня.

– Прости.

– Это был Шадар, – чужим, сдавленным голосом сказала я.

– Кто? – нахмурился Миша.

– Шадар. Мой муж. Он хотел с Абдулем поквитаться. Я тут не причем. Я ничего не знала. Я слышала взрыв, мне сказали, что русских убили.

– Да мне просто повезло. Может, твоими молитвами. Я в госпитале думал о тебе, видел твои глаза. У тебя глаза красивые…

– Миша, не надо! Прошу тебя.

Я отчаянно замотала головой, ухватилась за ветку черемухи и случайно ее надломила.

– Ну, вот, теперь листочки не раскроются. Жалко.

– Да, фигня! – утешал Миша. – В банку с водой поставишь, еще и цветы пустит. Я люблю, когда черемуха цветет. Запах обалденный. Голова кругом идет. Уже скоро, в мае. Сама увидишь.

В эти выходные Миша остался ночевать в материнском доме, а не уехал в город, как бывало раньше. Я думаю, он из-за нас с Рустамом уезжал, давая возможность привыкнуть. Может, наш разговор у черемухи что-то изменил.

До вечера мы с Мишей больше ни слова друг другу не сказали, он ходил по двору задумчивый, хмурый, в сумерках долго гулял с собаками у реки. За ужином почти ничего не ел, хотя Тамара Ивановна испекла пирог с красной рыбой и пожарила сырники. Рустаму они нравятся, правда, лишь с подсахаренной сметаной.

А я первый раз попробовал такое блюдо, чтобы творожные лепешечки залить горячим малиновым киселем. Очень вкусно. Надо запомнить.

Тамара Ивановна постелила Мише на втором этаже, там оборудована маленькая теплая комната, и я невольно вспомнила Шадара, который тоже поднимался спать наверх, когда оставался дома. Сердце сжалось. Долго не могла уснуть, тихонечко целовала сынишку – пригрелся возле меня, любит укрываться с головой, будто чего-то боится. Но дышит легко, бесшумно – это меня радует. Отступает наша болезнь.

На рассвете меня разбудил дикий нечеловеческий вопль. Я подскочила на кровати, не знала, куда бежать, наклонилась к Рустаму – он только пошевелился и натянул одеяло на голову. Хорошо, что не проснулся. В комнату заглянула Тамара Ивановна в ночной рубашке с растрепанными седыми волосами.

– Это ничего, не волнуйтесь. Это у него бывает во сне. А вы не вставайте – не вставайте! Зачем? Рано еще.

Я выглянула в коридор и увидела, что она торопливо поднимается к Мише. Я поняла. И еще поняла, что мне не убежать, не спрятаться от войны. Она уже пометила меня черным знаком беды и везде отыщет, чтобы вцепиться в горло, лишить дыхания, заглянуть в лицо бездонными провалами глаз, забрать душу.

Шадар никогда не кричал во сне. Он преданный пес войны, неистовый паладин хаоса, способный комфортно существовать только на острие смертельной борьбы. Адреналин в крови как любимый наркотик. Это зависимость стала судьбой. Но я так не хочу, не могу – я слабая веточка, я сломаюсь.

Утро выдалось солнечным, теплым. Огуречная рассада на нашем подоконнике вытянулась, выпустила длинные пружинки усов. Земля в горшочках сухая, вот и нижние листики вянут. Скорее умыться и набрать воды.

Миша на кухне обсуждает с матерью покупку материала для второй теплицы, где будут высажены помидоры. Тамара Ивановна уже закаляет рассаду в веранде, выносит на несколько часов из дома. Каждый горшок аккуратно подписан.

– Шестьдесят корней в этом году! И все лучшие, проверенные сорта.

– У тебя каждое лето лучшие, – бурчит Миша, – потом не знаешь, куда помидоры девать. Раздаешь по соседям.

– Не раздаю, а меняю на молоко или ягоды, – убеждает Тамара Ивановна.

– И варенье киснет потом. Ты же его не ешь. И я не ем.

– А теперь у нас Рустам. Ему нужны витамины.

Я замираю в дверях, сомневаясь, не подождать ли пока Миша позавтракает и уйдет во двор. Пластмассовую синюю лейку могу и в душевой наполнить. Но меня замечают.

– Марьяночка, проходи, садись! Тебе зеленый чай заварить? Миша новый какой-то привез, наверно, хороший. И сыр я порезала. Вот бутерброды.

– Спасибо, я пока есть не хочу.

Миша откинулся на стуле, деловито похлопал ладонями по столу.

– Так. Кролики еще не надоели? Может, вас на карусели отвезти? Или в парке погуляем. Я тут пробил, где батутный центр и всякие аттракционы для маленьких…

– Нет нужно, – натянуто засмеялась я. – Нам больше нравится в Малышах. Сегодня опять пойдем с Каратом на берег.

– Ой-ой, только осторожно, чтобы Рустамчик ноги не промочил. Посмотрю, не проснулся ли…

Тамара Ивановна взяла мою лейку и выскользнула из кухни. Миша посмотрел ей вслед, встал из-за стола и уже другим тоном сказал:

– Тебя кто так запугал? Я ж не на танцы зову, а в городе погулять с ребенком. У меня выходной. Есть время и деньги. Я хочу тебе город показать.

– Я знаю, что такое город. Не в пещере росла. И не надо на нас тратиться лишний раз, мы и так живем здесь на всем готовом. Миша, ты не обязан нас развлекать.

– Меня видеть противно, так и скажи!

– Нет-нет! Почему ты так сразу…

– Марьяна, я не слепой. Ты боишься в кухню зайти, когда я один. Без меня вы тут с матерью смеетесь, а стоит мне появиться – щёлк замочек. Мать болтает, ты молчишь. Я тебя чем-то обидел? Скажи. Или плохие воспоминания?

– Ну, как ты не понимаешь!

Я пальцы переплела, прижала ладони к груди, пыталась объяснить, кажется, опять не о том говорила.

– Мы приехали не навсегда. Я уже столько домов поменяла. Боюсь привыкать. На чемоданах живем.

Миша ходил по кухне взад и вперед, рассуждал вслух.

– Это зависит только от тебя. Оформишь гражданство, останешься. Мы поможем, прописку сделаем – все, что нужно. Ты посмотри, как мать расцвела, перестала надо мной трястись. И Рустам не болеет. Уж не знаю, кто кому больше нужен и выгоден. Но я уже по твоим письмам понял, что хурма на юге бывает с кислинкой.

– Ты неправильно на меня смотришь! – чуть язык не прикусила, а вдруг обидится. – То есть на все это… и на меня тоже.

Миша остановился у плиты боком ко мне, удивленно пожал плечами, потом шагнул к окну, приоткрывал раму, чтобы впустить с улицы утренний холодок. Будто сам себе пробормотал:

– Влюбился, наверно. Со мной такое редко бывает. Как удар по затылку. И не увернешься.

– У меня есть муж… – простонала я.

– И это единственная проблема? – сухо спросил Миша, повернувшись. – Когда он приедет за тобой? Вот и поговорим. Мы ведь уже знакомы, хотя плохо запомнил его лицо. Для меня они все – как один…

– Ты не знаешь, какой он человек! – в ужасе прошептала я.

Невозможно даже представить подобную встречу в доме Тамары Ивановны.

– А ты разве меня хорошо знаешь? – почти весело спросил Миша и тоже осекся. – Все-все, хватит, забыли. А то наговорю тебе ерунды, завтра же сбежишь на вокзал.

Тамара Ивановна вернулась с мисочкой, полной куриных яиц. Довольная, раскрасневшаяся.

– Может, омлет вам сделать из свеженьких? Или оладушки? Миш, ты куда собрался, ты же не поел!

– Пройдусь, душно в доме.

Кажется, его раздражала чрезмерная опека матери. И сейчас он задерживается на все выходные только ради меня. Думать об этом было мучительно и приятно. Ах, если бы между нами возникли легкие дружеские отношения! Но приличная замужняя женщина не может дружить с чужими мужчинами, если они не совсем дряхлые старики. Мише до такого возраста еще далеко.

Значит, меня ждет очередной беспокойный весенний день, и будут случайные взгляды и короткие отрывистые фразы о погоде и ласточках, и прогулка втроем у реки, не считая собак – заводного Карата и степенной, хромающей Герды. И захочется, чтобы замедлилось время, когда придется прощаться с Мишей до следующих выходных. А потом я начну считать: понедельник, вторник… четверг, пятница…

В этот раз я одна вышла за ворота его провожать. Тамара Ивановна осталась с Рустамом, слишком он рвался в машину к «дяде Мисе», а я хорошо знаю, что мужчин нервируют детские истерики.

– Ну чего он плачет? И так долго по селу катались. Буду в Кургане, позвоню ему, трубку не отбирай. Он уже взрослый пацан, у нас свои разговоры.

– У Рустама скоро день рождения. Ему надо новую обувь посмотреть на лето и какую-то развивающую игрушку… краски, фломастеры. Свозишь нас в город, когда будет время?

– Позвоню на неделе, решим, – кивает Миша и уже за рулем рассуждает:

– В пятницу отпрошусь у Шумилова, потом отработаю в праздник.

– У кого отпросишься? – удивилась я.

– Начальник мой. Глеб Андреич Шумилов, – Миша с досадой сжал пустую сигаретную пачку. – Младший хозяин. А что такое? А-а… Точно! Однофамилец твой. Случайно не родня?

– Почему младший? – деревянным голосом переспросила я.

– Так всем же Старик управляет. Шумилов-старший. Группа компаний «Сибстрой». Не слышала? Гремит на всю область. Большой строительный бизнес плюс фермерское хозяйство. Вроде хобби Старика. В Малышах тоже арендует поля, недавно тепличный комплекс построил. Но все равно у матери томаты вкуснее. Мариш, ты чего?

Он замолчал, тревожно поглядывая на меня.

– Задумалась. Рустама не слышно. Чем его баба Тома отвлекла?

– Садись. Съездим до магазина, куплю вам мороженого, – у Миши почему-то голос дрогнул.

– Спасибо! Мы сами.

– Ну, тогда просто посиди со мной еще пять минут. Чтобы на неделю хватило. Ладно-ладно, шучу, беги домой!

Он захлопнул дверь, и машина рванулась с обочины на дорогу. Из дома напротив смотрели в окна любопытные соседи, шушукались. А я стояла у ворот и повторяла про себя знакомое имя. Редкое имя.

Глеб Шумилов. Так зовут моего отца. Сейчас попрошу Тамару Ивановну посидеть с сыном, а сама включу ноутбук, найду информацию о директоре "Сибстроя".

Я хочу видеть его лицо, сравнить. И хотя потертой фотографии молодого русского мужчины у меня больше нет, до малейшей черточки помню лицо.