Поклонение

7

Сьюзан не видела никакой возможности отвертеться от вечеринки у Кристофера, да, собственно, и не стремилась к этому. Прошло несколько лет с тех пор, как она последний раз принимала участие в такого рода развлечениях. Со смертью Колина она поставила крест на такого рода развлечениях и сейчас чувствовала себя не в своей тарелке. Все другие, напротив, пребывали в состоянии радостного возбуждения, в Центре только и разговоров было, что о предстоящем сборище.

Сьюзан это приводило в отчаяние. Нервы у нее и так были на пределе, Кристофер тут оказался прав, и главным источником тревоги оставался, конечно же, отец. Она его видела в день операции: весь перевязанный, он показался ей таким беспомощным и слабым, что ей стоило неимоверных усилий не разреветься.

Вот и сейчас, стоя в коридоре больницы и через боковую стеклянную дверь глядя на отца, она с трудом удерживалась от слез, хотя, судя по румянцу на щеках, дела у него явно шли на поправку.

Рука Кристофера мягко опустилась ей на плечо.

— Я подожду вас в коридоре. Выше нос, Сьюзан! До сих пор вам удавалось не падать духом.

Сьюзан с послушной полуулыбкой оглянулась на Кристофера, и ей вдруг стало хорошо от его присутствия рядом.

— Спасибо вам, Кристофер, что вы взялись привезти нас с матерью сюда. Вы были правы: с моими растрепанными чувствами мне и в самом деле не стоило садиться за руль. Странно все-таки, да? Я врач, сталкиваюсь с такими вещами по пять раз на дню, смотрю на них с профессиональным хладнокровием, вдруг такой срыв!..

— Никакой это не срыв, а совершенно естественная реакция на болезнь близкого человека. Ну, да ничего, вам больше не придется пребывать в неопределенности. Думаю, Натан сейчас как раз сообщает вашим родителям окончательное заключение. Кстати, вы могли бы уже зайти: он, кажется, закончил беседу.

Сьюзан кивнула и подошла к двери в ту самую секунду, когда из нее вышел Натан Прайс-Дженкинс, как всегда спокойный и невозмутимый. Он приветствовал Кристофера, и за спиной у нее завязался разговор, но Сьюзан уже входила в палату.

— Папочка! — шумно выдохнула Сьюзан, обнимая отца. — Как ты себя чувствуешь?

— Все чудесно, — чуть хрипловато ответил Джон. — Я чувствую себя замечательно.

Сьюзан взглянула на него, потом на мать. Мать краем носового платка утирала слезы.

— Да, — сказала она глухо, — мистер Прайс-Дженкинс сказал, что опухоль доброкачественная. Для беспокойства нет никаких причин, и зрение у Джона скоро должно вернуться к норме. Единственная проблема теперь — как отрастить волосы до Рождества.

— Мамочка! Папочка! — Из глаз Сьюзан хлынули горячие слезы счастья, и она порывисто обняла родителей. — Это лучший рождественский подарок, который только может быть. Боже, как я рада! Я готова джигу танцевать от счастья.

— Приберегите танцы для моей вечеринки, — сказал Кристофер, входя в палату. Он улыбнулся Джону. — Хорошие вести? От души рад, что все так благополучно обернулось. Натан умчался к другому пациенту, но просил передать, что дает стопроцентную гарантию успешного выздоровления. Впрочем, даже на вид вы выглядите в десять раз лучше, чем вчера.

— Спасибо. Я и в самом деле чувствую себя гораздо лучше. Что вы там сказали насчет вечеринки?..

— Сборище бандитов — моих коллег по работе в Центре и больнице. Собираемся через пару недель у меня в доме. Если к тому времени будете чувствовать себя нормально, милости прошу, присоединяйтесь. Сьюзан уже приглашена, так что решайте.

Сьюзан настороженно посмотрела на отца. Джон рассмеялся.

— Слава богу, нашелся человек, который вытащит мою дочь из ее монастырского уединения. Ей давно пора встряхнуться, повеселиться, взглянуть на жизнь другими глазами. — Он бросил взгляд на Викторию. — Что до нас с женой, то пока ничего не могу сказать. Все зависит от того, отрастут у меня волосы или нет. Я не хочу являться в приличное общество лысый, как бильярдный шар.

— И потом надо еще окончательно поправиться, — мягко, но непреклонно добавила Виктория. — Мне бы не хотелось, чтобы в Рождество с тобой что-нибудь приключилось. Давай-ка лучше посидим дома. Береженого бог бережет. А потом молодежи будет лучше без нас, стариков.

— Неправда, — сказал Кристофер. — Впрочем, что бы вы ни решили, у нас будет еще масса поводов встретиться. Я рад, что познакомился с вами. Мне осталась сущая ерунда — уговорить Сьюзан стать немножко пообщительней. Думаю, теперь, когда вы благополучно перенесли операцию, это не составит труда.

Сьюзан в этом была уверена куда меньше. По мере приближения субботы, намеченной для празднества, она нервничала все больше и больше. Оказалось, в ее гардеробе нет ни одного вечернего платья: после смерти Колина она ни с кем не поддерживала знакомств, и нарядная одежда была ей, в общем-то, ни к чему. Вечеринки времен замужества у нее ассоциировались с безудержным флиртом Колина, и хотя она сама не могла пожаловаться на отсутствие внимания со стороны мужчин, поведение мужа ее глубоко ранило.

Но так или иначе — пришло время встряхнуться, решила она. Поездка в город и турне по празднично разукрашенным в канун Рождества бутикам заняли несколько часов и оставили память в виде стертых ног и изрядно похудевшего кошелька. Но результат стоил того, подумала Сьюзан дома, разглядывая купленные вещи.

Складки платья, выбранного ею из множества других, мягко облегали ее стройное тело, а край юбки обвивался вокруг икр при ходьбе. Нежный, цвета морской волны тон шелковистой ткани подчеркивал ее зеленые глаза и, как она надеялась, кремовую белизну кожи.

В субботу вечером она взглянула на себя в зеркало и заволновалась. Уж не сделала ли она промашку, купив платье с таким большим декольте? Остается надеяться, что золотой медальон на шее отвлечет внимание мужчин, а может быть, наоборот?.. Нацепив золотые сережки, она сунула ноги в новые туфельки того же цвета, что и платье.

Осталось подушиться духами «Рив Гош» — их подарили ей родители. Сьюзан отыскала дамскую сумочку, чуть подвела губы, повыше заколола волосы. Последний взгляд на наручные часики и последовавший тут же стук в дверь свидетельствовали, что пора ехать.

— Ты готов, Максимилиан? Времени уже нет. Алекс и Джордж ждут тебя в машине.

Дом Кристофера располагался в какой-нибудь паре миль от Центра здоровья, в стороне от дороги. Он горел всеми огнями, так что проехать по дорожке хрустящего гравия к парадному входу не составило никакого труда. Дом представлял собой внушительный Г-образный особняк, окна гостевых спален выходили на тщательно подстриженную кустарниковую аллею, а окна гостиной — на просторный, спускающийся террасами к реке сад.

Кристофер немедленно провел вновь прибывших гостей на кухню и предложил напитки на выбор: фруктовые соки для детей, вино, ликеры и крепкие напитки — для взрослых. Стены кухни были отделаны дубом, сверкал медью большой бар. Вся обстановка была тщательно продумана и не бросалась в глаза. Посудомоечную машину Сьюзан заметила лишь тогда, когда Кристофер открыл дверцу и достал несколько чистых бокалов, а холодильник — когда он вынул из него кувшин с соком и водрузил все это на сервировочный столик.

— Я заказал для детей небольшое представление, — сказал он. — Фокусник, театр теней и прочее в том же роде. Пускай отправляются в гостиную — там их ждет куча удовольствий. Ну а когда навеселятся и устанут — наверху их ждут удобные постели.

— Вы мастер преподносить приятные сюрпризы, — призналась Сьюзан через несколько минут. Дети с радостными воплями понеслись в гостиную, а Джеймс с Шарон, заметив в кабинете хозяина знакомых, пошли поговорить с ними. Кристофер, воспользовавшись моментом, увлек Сьюзан в холл.

— Я рад, если это мне удалось, — отозвался Кристофер. — Я люблю расслабиться и приятно провести время.

Он внимательно осмотрел ее с головы до ног, и Сьюзан подумала, что она недостаточно скромно одета.

— Вы необыкновенно красивы, Сьюзан, — с нескрываемым восхищением сказал Кристофер.

Разрумянившись под его взглядом, она, запинаясь, ответила:

— С-спасибо. Я… У вас чудесный дом, Кристофер. Светлый и гостеприимный. Все сделано и подобрано с таким вкусом и любовью! О саде я вообще молчу, это не сад, а мечта наяву.

— Это целиком и полностью заслуга домоправительницы, ведь сам я редкостный непоседа, — охотно подхватил тему Кристофер. — Обожаю это место, особенно летом. Редкостное везение, что два года назад я купил именно этот дом. Сад террасами спускается к реке — великолепный пейзаж. Правда, поддерживать эту красоту не так просто — трудиться приходится дай боже!

Интересно, подумала Сьюзан, он нанимает кого-то для ухода за садом или работает сам? Взглянув на его большие, умелые руки, она решила, что сам. И делает это с огромной любовью и самоотдачей — как и все остальное.

— Когда выпадает минута, я сижу на берегу и кормлю подплывающих уток, — сказал Кристофер с улыбкой. — Летом они у себя в камышах выведут потомство, так что я приглашаю Максимилиана смотреть утят.

— Парень будет в восторге. — Это вошел в комнату Том Свенсен. — Нет ничего лучше, чем в безмятежный летний полдень сидеть с Кристофером у реки и говорить о том о сем… Ну если, конечно, не считать рыбной ловли на озере или трудов праведных в собственном садике на пару с женой.

— Именно этим ты собираешься заниматься после ухода на пенсию? — поинтересовался Кристофер. — Не выстроить ли нам тебе в качестве подарка парник? Ты всегда мечтал выращивать всякую тепличную экзотику.

— А что, неплохая идея! Стручковый перец, пара-другая редких сортов винограда… Надо подумать над твоим предложением. — Том по-мальчишески ухмыльнулся. — Буду отдыхать в тени виноградных лоз, слушать Паваротти и решать кроссворды из «Таймс». Нет лучшего средства от бессонницы, чем кроссворды из «Таймс».

— Соблазнительная картина, — покачал головой Кристофер и оглянулся. — Судя по голосам, гости проголодались и хотели бы узнать дорогу в буфет. Прошу прощения.

Сьюзан и Шарон поспешили в комнату, откуда доносились взрывы заливистого детского смеха. Вместе с детьми они посмотрели конец представления, а потом отвели мальчишек спать.

— Я так рада, что ты доверила мне сына, — шепотом сказала Шарон, когда через полчаса они на цыпочках выбрались из спальни. — Он такой чудесный мальчик — одно удовольствие общаться с ним.

Они спустились по лестнице вниз. В холле уже были притушены огни, играла мягкая музыка, в такт ей покачивались пары. Среди них Сьюзан сразу же заметила Кристофера. Брюнетка, с которой он танцевал, смотрела на него так, будто не могла наглядеться.

— Они когда-то были обручены, — пояснила Шарон, поймав ее взгляд.

— Такое впечатление, что они и сейчас очень близки друг другу, — заметила Сьюзан с притворной небрежностью. Брюнетка прижималась к Кристоферу, что-то шептала ему на ухо, а он смеялся. Сьюзан ощутила укол ревности.

— Не исключено, — кивнула головой Шарон. — Я никогда толком не знала, почему у них ничего не вышло. Он был от нее без ума, и вообще они чудесно смотрелись вместе. Красивые, веселые, оба — выдумщики. Их постоянно видели вместе на вечеринках, званых ужинах, в театрах, в различных поездках. — Шарон оглянулась. — Ба, Майкл Брэндон! Думаю, тебе стоит с ним познакомиться, Сьюзан. Ты говорила что-то насчет специалиста по гормональной терапии, а он таковым является. Он врач-консультант в госпитале, и если ты попросишь, он наверняка не откажется проконсультировать твоих пациентов. С ним Дженни. Ты должна ее помнить по «Скорой помощи» — она из больницы в Кэжьюэлти. Она тебя представит.

С трудом оторвав взгляд от красивой пары в центре импровизированной танцевальной площадки, Сьюзан посмотрела на вновь пришедших. Почему Кристофер избрал общество своей бывшей невесты, подумала она. Конечно, она великолепна — если не сказать больше — со своей внешностью фотомодели и томной манерой держаться. Идеальная фигура, золотистая кожа… Ну, да ладно, бог с ними! Она не желает их видеть и думать о них.

Дженни охотно представила Сьюзан и Майка друг другу и тут же оставила их одних. Буквально через минуту Сьюзан обнаружила, что общается с Майком Брэндоном необыкновенно легко. Он буквально лучился добротой и юмором, и можно было представить, как должны любить его пациентки.

Он был моложав, с длинными каштановыми волосами и высоким гладким лбом. Глаза его — карие с зеленым — прищурившись, смотрели на Сьюзан.

— Провести беседу? Почему бы, собственно, и нет? Чем больше женщин будут знать о гормональной терапии, тем лучше смогут они распорядиться своей личной жизнью. И сколько слушательниц может собраться?

— Положительный ответ на вопрос анкеты дали более шестидесяти пациенток, — сказала Сьюзан и тут же добавила: — Хотя, конечно, это еще не значит, что все они придут на беседу. Я предполагала снять городской зал и там собраться в один из вечеров.

— С удовольствием принимаю ваше предложение. Я разделяю ваши соображения по поводу того, что нужно держать население в курсе новейших достижений в области медицины и гигиены. Сообщите моей секретарше о возможных сроках, и тогда мы все окончательно утрясем. — Майк широко улыбнулся. — Вы позволите пригласить вас на танец? Я не бог весть какой танцор, но топтаться на месте, пожалуй, сумею.

— С удовольствием! — рассмеялась Сьюзан.

Следующую четверть часа она купалась в ритмах музыки и с некоторым удивлением обнаружила, что наслаждается танцем. Майк наговаривал на себя, уничижительно отзываясь о своих способностях, и скоро ею овладело чувство, что они всю жизнь танцевали в паре. Он закрутил ее под финальный аккорд мелодии в стиле диско, после чего рука его легла на ее бедро.

— Я сто лет так не танцевала, — сказала Сьюзан, переводя дух. А еще я сто лет не чувствовала себя такой свободной от груза прошлого, подумала она про себя.

— Значит, вам нужно танцевать как можно больше. Видели бы вы, как горят ваши глаза, — добродушно сказал Майк. Сьюзан стояла напротив, разгоряченная, запыхавшаяся, разрумянившаяся. — Они просто сияют счастьем. Удивительная перемена. Вы были сама серьезность и солидность, и вдруг…

— Полагаю, — вмешался в разговор невесть откуда появившийся Кристофер, — ты достаточно долго наслаждался обществом Сьюзан.

Не отрывая глаз от Сьюзан, он сказал:

— Кроме того, Дженни тоже не терпится потанцевать. Я ее только что приглашал, теперь твой черед, Майк.

Майк повернул голову. Дженни, попивая в сторонке какой-то коктейль, кивнула ему, и, понизив голос, он сказал Сьюзан:

— К сожалению, обстоятельства нас разлучают. Рано утром я отбываю в Лондон, но буду надеяться на новую встречу.

— Я тоже, — с улыбкой откликнулась Сьюзан.

Майк, поколебавшись, передал ее руку Кристоферу. Тот, проницательно взглянув коллеге в глаза, повернулся к Сьюзан. Снова заиграла музыка, на этот раз — медленная и чувственная, и Кристофер, положив руку на талию партнерши, увлек ее в центр комнаты.

— Теперь мой черед, — сказал он, и губы его сложились в неумолимую твердую линию.

Сьюзан пребывала в растерянности. Осторожность подсказывала, что ей следует держать максимальную дистанцию, а инстинкт и властное давление его руки влекли ее ближе к Кристоферу, и готовность к сопротивлению слабела на глазах. Тело у него было сильное, плотное — настоящее мужское тело.

— Вы сердитесь на меня, — сказала она, чувствуя, с каким напряжением он танцует. — Почему?

Кристофер стиснул зубы.

— Когда я предлагал вам немного расслабиться и дать себе волю, то вовсе не предполагал, что вы с такой страстью наброситесь на первого же попавшегося мужчину.

Зеленые глаза Сьюзан удивленно округлились.

— Извините, если, сама того не желая, я испортила вам настроение. Я и подумать не могла, что кому-то мое поведение может показаться неприличным. — Она лукаво улыбнулась. — Я просто наслаждалась танцем. Вы, впрочем, кажется, тоже. Ваша подружка уже ушла?

— Подружка? — удивленно переспросил он.

— Неудачное слово? Ваша экс-невеста, если вам угодно. Кажется, ее зовут Луизой. Шарон сказала мне, что вы были помолвлены.

Кристофер пожал плечами.

— Луиза забежала на пару часов. Они с сестрой приглашены на чей-то день рождения.

— А, понятно, — осторожно отозвалась Сьюзан. — В любом случае вы отлично смотрелись вместе. Скажите, как вам удалось не испортить отношений после разрыва?..

— Как-то так вышло. — Кристофер недовольно ухмыльнулся, еще тверже положив руку ей на бедро. — Вы собираетесь весь вечер вести разговоры или все-таки будем наслаждаться музыкой?

Судя по всему, она нащупала его больную точку. Но коль скоро ему не хотелось говорить о своей бывшей невесте, она не возражала. Ей тоже было не очень-то приятно вспоминать о длинноногой красавице, явно любительнице бесцеремонно пофлиртовать с мужчинами, которые по какой-то причине оказались рядом.

Но и отдаться танцу оказалось не таким уж простым делом: прикосновение его рук странно волновало ее, каждое его движение волновало. Она слышала ровный глухой стук его сердца и безуспешно пыталась справиться с собственным учащенным сердцебиением.

Случайно ли, что играет такая сказочная, романтическая музыка, или нет? Ерунда, это она просто фантазирует, не станет Кристофер делать этого ради нее!

А ведь все, наверное, гораздо проще. После ухода Луизы она — следующая претендентка на ухаживание. Мысль эта так расстроила Сьюзан, что какое-то время она ни о чем не могла думать.

Сьюзан беспокойно шевельнулась в его руках.

— Уже поздно, — сказала она. — Надо бы поглядеть, как там Максимилиан. Шарон и Джеймс скоро уже уйдут.

— Я схожу с вами, — предложил Кристофер.

— Право, ни к чему, — робко возразила Сьюзан.

— Но я хочу! — его тон не допускал возражений.

Они молча поднялись по лестнице, оставив внизу шум вечеринки: оживленную болтовню, звон бокалов, взрывы радостного смеха. Народ веселился от души.

Идя по коридору, Сьюзан бросила взгляд в маленькое окошечко: в темном небе порхали первые хлопья снега. В доме — разгул веселья, кипение жизни, а там — пустота и одиночество. В доме — тепло и уют, под ногами — мягкие, роскошные ковры, под рукой — резные перила, на стенах — картины (полыхающие золотом и багрянцем пейзажи осени), а еще — развешанные тут и там соломенные куклы, подковы и фонари самых причудливых форм и расцветок.

— Их делает моя мама, — пояснил Кристофер, поймав ее взгляд. — Хобби у нее такое. Она не может, чтобы руки хоть на минуту оставались без дела.

— Какой талант! — искренне восхитилась Сьюзан.

Дети спали глубоким и безмятежным сном. Максимилиан посапывал, одной рукой прижав к себе плюшевого мишку. Сьюзан с любовью и нежностью посмотрела на сына и осторожно прижалась губами к его лбу.

— Это просто преступление — будить ребенка, когда он так сладко спит, — вполголоса сказал Кристофер. — В этом доме любой может остаться на ночь, имейте это в виду. Утром вам не идти на работу, на вызовах никто из нас завтра не дежурит, так что, может быть, не стоит торопиться домой?

Сьюзан судорожно сглотнула, испытывая чувство смятения. Она подняла глаза на Кристофера, но в полумраке нельзя было разглядеть, что написано у него на лице. Осторожно отойдя от кровати, она направилась в коридор.

— Не уверена, что это хорошая идея, — сказала она хрипло, выйдя из комнаты.

— Отчего же? — поднял он брови. — Оттого, что вам видится в моем приглашении нечто большее, чем просто гостеприимство?

Он помолчал, наблюдая, как по лицу Сьюзан разливается краска.

— Я говорил от чистого сердца, — продолжил он, — и никак не предполагал, что мои слова могут быть поняты совершенно иным образом… Хотя в вашем ходе мысли есть определенная привлекательность.

Сьюзан почувствовала, что ей становится жарко, и судорожно вцепилась пальцами в складки юбки.

— Для вас — может быть, но не для меня… — испуганно глядя на Кристофера, произнесла она.

— Не кривите душой, Сьюзан. Вы тянетесь ко мне, я — к вам, и не стоит обманывать саму себя, что все обстоит совершенно иначе.

— Нет, неправда! — Она резко отвернулась, но Кристофер поймал ее за плечо.

— И тем не менее вы не сможете это отрицать — я не позволю вам это отрицать. Когда-нибудь вам придется прийти к какому-то решению, — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Если вы полагаете, что умело маскируете свои чувства, то глубоко заблуждаетесь. Я знаю и вижу, что вы чувствуете на самом деле, Сьюзан. Когда вы оказываетесь в моих руках, я сразу чувствую, что это значит для вас — по вашей дрожи, по учащенному ритму вашего сердца…

— Это… это потому, что мне противно ваше прикосновение. Потому, что мне хочется остаться одной… — Сьюзан пыталась найти выход из ловко расставленной ловушки.

— Вам? Вы же лжете, Сьюзан! И даже не мне, а себе самой!

Рука его мягко двигалась по ее плечу, по изгибу спины, по крутому подъему ее бедра. Если следовать сказанному, Сьюзан должна была вырваться, но кончики его пальцев ласкали ее через тонкую ткань и ее тело, охваченное жаром, предательски изгибалось, призывая продолжать, продолжать, продолжать, а с губ слетел еле слышный стон.

Кристофер поймал ее губы, упиваясь их мягкостью и покорностью. Ее невнятный возглас протеста заглох, так толком и не прозвучав, а ладонь Кристофера осторожно скользнула вверх, наполнившись ее грудью.

— Я хочу тебя, — пробормотал он хрипло. — Так же, как и ты меня.

— Это нечестно, — еле слышно прошептала Сьюзан. — Я сейчас не в состоянии вести себя разумно, я по твоей вине ничего не соображаю.

— А зачем вести себя разумно? Дай волю своим чувствам — и все!..

— Нет! — Ее пальцы сквозь тонкую ткань рубашки ощупывали его мускулистое тело. Как она нуждалась сейчас в его поддержке, в его неистовой, мужской силе, которая стала бы для нее бастионом против всех бед и невзгод жизни… Но она боялась дать себе волю… боялась любить…

Любить? Сьюзан словно молнией ударило. Неужели она и в самом деле любит? Неужели именно так называется чувство, которое она испытывает к Кристоферу? Сьюзан мотнула головой, упираясь лбом в мощную, твердую грудь Кристофера. Она ведь однажды любила, и все кончилось катастрофой! Ей совершенно не хотелось снова пройти через все это — через боль и страдание, через взлет страстей и неизбежное — неизбежное! — душевное опустошение в финале.

Нет, это не может быть любовью! Просто он исподтишка прокрался ей в сердце, воспользовался моментом слабости, заставив ощутить то, чего она никогда прежде не знала — даже в лучшие дни своего романа с Колином.

— Чего ты боишься? — прошелестел голос Кристофера у самого ее уха.

— Ничего… Мне нужно ехать домой… Поздно… — Она пыталась заставить себя сопротивляться.

— Ты так любила мужа, что до сих пор не можешь отрешиться от воспоминаний о нем? — с болью в голосе спросил Кристофер.

— Ты ничего не понял!.. Пусти меня, пожалуйста. Мне пора будить Максимилиана. Ему нужно еще собраться…

— Тогда скажи мне, в чем дело. Объясни, и я тебя отпущу. — Он твердо держал ее в кольце рук, тихонько покачивая, словно ребенка. — Я хочу знать.

Сьюзан попыталась высвободиться, но тут же ощутила разительное неравенство сил. Он явно не собирался отпускать ее, пока не получит ответа. Сьюзан бессильно опустила голову ему на грудь, чувствуя, как бегут по щекам и стекают на его рубашку горячие слезы.

— Мы встретились в больнице, где я стажировалась, — начала она, не отрывая лица от его рубашки. — Он был фармакологом, и он сразу же стал ходить за мной, не отступая ни на шаг. Сначала я сопротивлялась. Он мне казался слишком самоуверенным, слишком эгоистичным, слишком избалованным. Большой ребенок, который уверен, что все его желания исполнятся. А теперь он желал меня, в этом не оставалось ни тени сомнения. Чем сильнее я сопротивлялась, тем настойчивее он становился. И я понемногу начала сдаваться, купившись на его страсть и якобы искренность…

Сьюзан прервалась. Потом снова продолжила:

— Короче говоря, мы решили, что влюблены друг в друга, и сразу по получении диплома поженились. Я тогда искренне полагала, что браки заключаются на небесах, и поначалу супружеская жизнь казалась исполнением всех самых сокровенных мечтаний. Мне казалось, что ничто не может омрачить наших отношений, ведь мы любим друг друга, а значит, сообща сможем противостоять любым невзгодам.

Сьюзан издала короткий смешок, ладонью смахнула слезы и попыталась высвободиться, но Кристофер по-прежнему не пускал ее.

— Продолжай, — настойчиво сказал он.

Сьюзан сглотнула.

— Но все пошло наперекосяк, и очень скоро. Мне приходилось много и напряженно работать в качестве помощника врача, и Колина это начинало выводить из себя. Мне казалось, что с рождением Максимилиана он изменится, ведь он говорил, что мечтает о ребенке, но все стало еще хуже. Начались бессонные ночи. Младенец требовал постоянного внимания к себе, и он имел на это полное право. «У меня не осталось времени на личную жизнь», — то и дело повторял Колин, и я мучилась от чувства собственной вины. Я не могла предложить мужу столько внимания, сколько он требовал. Когда я вышла на работу и дежурила на вызовах, в больнице, он решил, что настало время. Однажды, вернувшись раньше обычного, я обнаружила дома вместо мужа няньку. Как объяснил Колин, все было совершенно невинно — он хотел съездить на вечеринку, не более того. В конце концов, пока он молод, ему хочется получить от жизни максимум удовольствий… Он посоветовал мне не беспокоиться ни о чем, но с каждым днем начал приходить все позже и позже, а однажды вообще не вернулся домой.

Соленые, жгучие слезы хлынули из глаз, но на этот раз Сьюзан даже не потрудилась утереть их. Срывающимся от напряжения голосом она сказала:

— В тот день вечером в одном из отелей случился пожар. Об этом сообщили по местному телевидению… Я посочувствовала погибшим, но могла ли я себе представить…

Она всхлипнула.

— Где-то около полуночи приехала полиция и попросила меня опознать одного из погибших — по документам это был Колин. Ему шел всего лишь двадцать второй год, он был так юн для того, чтобы умирать. Совершенно оглушенная, я никак не могла поверить в реальность случившегося. Оказалось, он задохнулся от дыма, и тогда я задумалась над тем, а что, собственно, он делал в отеле. Шел мимо, увидел дым, поспешил на помощь? Представляешь, какая я была дура! И только когда полицейский деликатно поинтересовался, не знаю ли я женщину, с которой он находился в одном номере, до меня что-то начало доходить. Ну, не дура ли я? — спросила Сьюзан, снова всхлипнув. — Разве можно было быть такой наивной!

— Ты просто верила ему, — сказал Кристофер. — Он был твоим мужем, и ты полагалась на его супружескую клятву. Ты вела себя совершенно естественно, и нечего себя порицать за это. Претензии скорее могут быть к нему. Он знал, что ты врач, когда женился на тебе, и должен был предвидеть, что со свободным временем у тебя до самой пенсии будут серьезные проблемы.

— Он все предвидел. Просто он по большому счету никогда и не любил меня — так, мимолетное увлечение. И Максимилиана он не любил, и это ранило меня сильнее всего. — Она утерла глаза рукой, и Кристофер протянул ей свой носовой платок.

— На, возьми.

Сьюзан утерла слезы белоснежным платком и севшим от слез голосом спросила:

— Пожалуй, мне стоит привести себя в порядок. Я бы не хотела, чтобы кто-то увидел меня в таком виде.

— Там в конце коридора — ванная. Ты дойдешь сама?

— Да, конечно, — кивнула Сьюзан, хотя ее все еще трясло. — Извини, что распустила нюни.

— Опять ты извиняешься! Ты же не монахиня какая-нибудь.

Сьюзан скомкала платок и сжала его в кулачке.

— К твоему сведению, — произнесла она медленно, — я не плакала, когда он умер, и вообще не плакала до сегодняшнего дня. Я просто онемела, словно с его смертью и его предательством во мне умерла какая-то часть души, отвечавшая за чувства. Меня это скорее даже устраивало: нет чувств, не будет боли.

— Ты сама себя разрушала все это время. Наверное, поэтому ты с головой ушла в работу и хлопоты по воспитанию ребенка, чтобы не было времени на посторонние мысли, а тем более — чувства.

— Да… Теперь я это понимаю. — У дверей ванной комнаты она остановилась и, поколебавшись, обернулась. Глаза ее сверкнули, как два изумруда. — Я все-таки поеду домой, но спасибо за приглашение остаться. Мне нужно время, чтобы разобраться в себе. Надеюсь, ты меня понимаешь?

— Да.

Сьюзан с трудом перевела дух.

— Мы увидимся в понедельник в Центре? Том говорил про какую-то конференцию…

— Я буду в отъезде, — отозвался Кристофер. — В Лондоне, штат Огайо, проходит организационно-практическая конференция, и я в ней принимаю участие.

Сьюзан вспомнила вид падающего снега и подумала о погоде.

— Сводки были не очень благоприятные, — сказала она. — Ты едешь на машине или поездом?

— На машине. Я обещал Луизе подвезти ее. Она фотомодель и только что получила оттуда приглашение на работу, и вообще у нее большие перемены в жизни. Ей придется взять с собой кучу вещей, так что я не могу не помочь.

— А-а, понятно, — сухо отозвалась Сьюзан. — Ну да, как не порадеть родной душе. Тогда до возвращения!

Она прошла в ванную комнату, захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Давно она не чувствовала себя такой разбитой и опустошенной, и, что самое главное и самое безнадежное, дело отныне было вовсе не в воспоминаниях о покойном муже.