Полное ведро неприятностей, или молочная ферма попаданки (СИ)

Глава 11

Дорога в город выдалась на редкость живописной. В самом разгаре лета, поля переливались золотом спелой пшеницы, словно напоминая о щедрых дарах земли. Легкий ветерок играл в листве деревьев, создавая успокаивающий шелест. Солнце щедро заливало все вокруг теплом, лишь изредка прячась за пушистыми облаками.

Но любование природой не могло заглушить нарастающее чувство тревоги, которое поселилось во мне еще до рассвета. Какая-то глухая, но настойчивая боль тянула к ферме, к Буренке, к работникам. Сердце сжималось от неясного предчувствия беды, словно тонкая нить, на которой держалось мое спокойствие, вот-вот должна была оборваться. Все чаще в голове всплывали образы родных мест, и с каждой минутой я чувствовала, что должна быть там.

Всю дорогу я чувствовала на себе взгляд Яриса. Не навязчивый, а скорее теплый и оберегающий, словно он чувствовал мое смятение и пытался поддержать. Иногда наши взгляды нечаянно встречались, и тогда в его глазах я видела… нежность. И смущение. И какое-то робкое признание, которое он, казалось, боялся произнести вслух. В моей груди начинало сладко щемить, сердце отбивало бешеный ритм, и я с трудом могла отвести взгляд, стараясь скрыть волнение. Жара усиливала смущение, заставляя щеки предательски алеть.

Я понимала, что он небезразличен мне. И он, кажется, тоже понимал, что давно перестал быть просто работником. Между нами витала эта невысказанная симпатия, словно тонкая нить, связывающая наши души. И чем дольше мы ехали, тем сильнее натягивалась эта нить, заставляя меня думать о будущем, о том, что может быть. Но тревога за судьбу фермы затмевала все романтические мысли. Казалось, если я отпущу эти мысли, то ферма тут же рухнет в пропасть.

Ярис, словно чувствуя мое напряжение, вдруг откашлялся и нарушил молчание.

— Знаешь, Алина, давно хотел сказать… ты очень смелая и трудолюбивая. У тебя получилось вдохнуть жизнь в эту заброшенную ферму. Я восхищаюсь тобой.

Его слова прозвучали как музыка для моих ушей, но даже они не смогли рассеять мрачные мысли. Я покраснела и, стараясь скрыть смущение, перевела взгляд на дорогу.

— Спасибо, Ярис, — прошептала я. — Без тебя я бы точно не справилась. Ты моя главная опора.

Он улыбнулся своей доброй, немного застенчивой улыбкой, и мне показалось, что мир вокруг стал ярче и теплее. Даже его шрам уже ни капли не портил его внешность, а придавал ему некий шарм.

Приблизительно к обеду следующего дня мы добрались до города. Знойный воздух был пропитан запахом пыли, пота и пряностей. Сразу бросилась в глаза суета и шум: по мощеным улицам сновали телеги, кричали торговцы, куда-то спешили горожане. После тихой и размеренной жизни на ферме, все это казалось еще более чужим и враждебным. Мне даже показалось, что все вокруг смотрят на нас с каким-то недобрым любопытством. Я хотела как можно скорее закончить все дела и вернуться домой.

Первым делом мы решили подкрепиться в ближайшей таверне. Ярис выбрал довольно уютное место, с деревянными столами и скамьями, спасающее прохладой от палящего солнца. В воздухе витал приятный запах свежеиспеченного хлеба и жареного мяса. Заказав похлебку и пироги, мы с удовольствием принялись за еду, но аппетита у меня почти не было. Кусок застревал в горле, и я пыталась скрыть волнение, чтобы не тревожить Яриса.

— Теперь к стеклодуву, — напомнил Ярис, отложив ложку.

Стеклодув оказался колоритным старичком, с обветренным лицом и пронзительным взглядом. Он внимательно выслушал Яриса, изучил эскизы и пообещал выполнить заказ в срок.

— Сделаю все как надо, — заверил он, поглаживая свою седую бороду. — Такие колбы для доильного аппарата — это дело интересное. Давно не приходилось делать что-то подобное. Будет вам все в лучшем виде, как в аптеке.

Мы заплатили стеклодуву аванс и отправились на рынок — сердце города, где бурлила жизнь и велась оживленная торговля. Я чувствовала себя немного неловко, предлагая свой сыр местным торговцам. Но желание наладить сбыт и заработать денег хоть немного отвлекало от гнетущих мыслей. Палящее солнце лишь усиливало желание поскорее уехать.

К моему удивлению, сыр пользовался большим спросом. Торговцы охотно соглашались брать его на пробу, а некоторые даже сразу заключали договора на поставки. Хвалили вкус, аромат и уникальность моего сыра. Говорили, что ничего подобного в городе еще не пробовали. Это придало мне немного уверенности, но тревога все равно не отступала, а лишь нарастала с каждой минутой.

К вечеру у меня на руках было несколько заключенных договоров, и я понимала, что поездка была успешной. Казалось, что все мои усилия не были напрасны, и ферма наконец-то начнет приносить прибыль. Но радости я не чувствовала.

— Ну что, отметим успех? — предложил Ярис, когда мы покидали рынок. — Останемся на ночлег на постоялом дворе, а завтра утром поедем домой. Все же ночь в дороге, ты поди устала, — в его словах была забора и беспокойство обо мне.

Предложение Яриса заставило меня вздрогнуть. Внутри все похолодело от внезапной волны паники. Словно кто-то шептал мне на ухо: «Не оставайся! Беги! Беги домой!» Я представила Буренку, одиноко стоящую в загоне, и сердце сжалось от тоски.

— Ярис, — сказала я, чувствуя, как дрожит голос, — я думаю, нам лучше поехать обратно сегодня. У меня… у меня очень нехорошее предчувствие. Я не могу объяснить, но мне кажется, что там, дома, что-то случилось. Я чувствую это всем сердцем.

Ярис удивленно посмотрел на меня, в его глазах читалось недоумение. Он видел, что я действительно напугана.

— Хорошо, — сказал он, немного помолчав. — Как скажешь. Если тебе так спокойнее, поедем домой.

Я облегченно вздохнула. Мне было очень важно, чтобы Ярис понял меня и поддержал. Я знала, что он, скорее всего, считает мои страхи необоснованными, но он был готов пожертвовать своим комфортом, чтобы успокоить меня.

Мы быстро нашли нашу телегу и, попрощавшись с городом, отправились в обратный путь. По мере того, как город оставался позади, мое беспокойство не только не угасало, а наоборот, усиливалось. Казалось, что нас преследует чья-то зловещая тень. Мне казалось, что я слышу слабый крик о помощи, доносящийся издалека.

— Но ночевать то остановимся? — спросил мужчина вкрадчиво.

— Нет, давай ехать без остановки на ночевку, — практически взмолилась я, и Ярис нахмурился, покачал головой и щелкнул поводьями, подгоняя лошадь.

Не ночуя ни где, мы ехали обратно, и теперь тишина летней ночи уже не казалась благословенной. Она давила своей мрачной угрозой, словно предвестник надвигающейся бури. Я ощущала, как Ярис едет рядом, и старалась не показывать ему, как сильно боюсь. Я сжимала кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Впереди нас ждала ферма, и я молилась, чтобы мои самые страшные опасения не подтвердились.

Не сомкнув глаз всю ночь, мы гнали телегу по ухабистой дороге, словно сама земля противилась нашему возвращению. Луна, обычно ласковая повелительница ночи, казалась сегодня жестокой насмешницей, печально подсвечивая путь, превращая безобидные кусты в зловещие силуэты, готовые наброситься из темноты. Ярис, уставший и измученный, лишь изредка бросал на меня украдкой взгляды. В его глазах читалась тревога, но он мужественно молчал, понимая, что мое сегодняшнее состояние — не просто женская прихоть или нервный срыв, а скорее жуткое предзнаменование, которое пронизывает меня до костей, сковывая каждое движение.

Лишь с первыми, робкими лучами забрезжившего рассвета впереди показались знакомые очертания — пологие холмы, за которыми скрывалась наша ферма, наш дом. Сердце на мгновение замерло в ледяном предчувствии неминуемого, всепоглощающего ужаса. И оно, к сожалению, оказалось право.

То, что открылось нашему взору, было подобно кошмарному, болезненному сну, от которого хотелось немедленно проснуться. Вместо живописного, умиротворяющего пейзажа, приветствовавшего нас каждое утро пением птиц и ароматом свежескошенной травы, простиралась выжженная, безжизненная земля. Яркое, безжалостное пламя с жадностью пожирало то, что еще недавно было нашим уютным фермерским домом, превращая его в груду тлеющих углей. Клубы густого, черного дыма, словно призраки безысходности, поднимались в багровое, от зари, небо, отравляя все вокруг своим удушливым запахом. Поля, еще вчера колосившиеся золотой, спелой пшеницей, обещая щедрый урожай, чернели теперь обугленными, безжизненными огрызками.

Не чувствуя под собой земли, словно в лихорадке, я вскочила с телеги, не обращая внимания на боль в затекших ногах, и побежала вперед, задыхаясь от едкого, горького дыма, застилающего глаза. Ярис, с искаженным от ужаса лицом, следовал за мной, но я почти не замечала его.

— Буренка! — кричала я, надрывая голос, вкладывая в этот вопль всю свою боль и отчаяние, — Буренка. Где вы все⁈ Что случилось⁈

На обочине, с трудом передвигаясь, словно сломленные куклы, сидели наши работники. Все они были избиты, их лица опухли и покрыты багровыми ссадинами и кровоподтеками, глаза застилала пелена боли и страха. Я подбежала к ним, охваченная липким, парализующим ужасом, чувствуя, как внутри меня что-то лопается.

— Что… что здесь произошло? — прохрипела я, чувствуя, как дрожит каждая клеточка моего тела, как подкашиваются ноги, готовые подвести меня в любой момент. Слова вырывались с трудом, горло сдавил невидимый спазм.

Из клубов пепла и дыма, словно призрак, вышел Степан, лицо которого исказилось от физической и душевной боли. Он держался за сломанную руку, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, но в его глазах плескалась лишь пустота.

— Алина… — прошептал он одними губами, — разбойники… это они…

Горячие слезы потекли по моему лицу, смешиваясь с грязью и копотью, превращаясь в мерзкую кашу.

— Но зачем? За что? Кто посмел поднять руку на этих людей, на мою ферму? — мой голос сорвался на всхлип, — Кто это сделал?

— Напали ночью… — с трудом выдохнул Степан, каждое слово причиняло ему невыносимую боль. — Подожгли всё… избили нас… били без разбору… Ферму… дом… всё спалили дотла, не оставили ничего…

— А Буренка? Где моя Буренка? Что с ней? — в отчаянии вцепилась я в рукав его грязной рубахи, надеясь услышать хоть что-то, что сможет унять невыносимую боль в груди.

В запавших глазах Степана появилось выражение какой-то безысходной обреченности, будто он уже потерял всякую надежду.

— Её… её угнали, Алина. Увели её…

Мир вокруг меня в одно мгновение рухнул, превратившись в зыбучие пески. Не дом, не поля, не убытки… Буренка. Она была не просто коровой, она была частью нашей семьи, символом этой фермы, талисманом, воплощением добра и надежды.

— Кто это сделал? Зачем им понадобилась Буренка? — спрашивала я, лихорадочно, почти истерично, понимая, что вопросы мои бессмысленны, что ответа я, скорее всего, не услышу. Но внутри себя я уже знала ответ. Интуиция, обострившаяся до предела, кричала, что я знаю, кто это сделал и зачем.

Степан, собрав последние силы, с трудом поднял на меня взгляд, в котором плескалось отчаяние и страх.

— Это были те самые… те, у которых вы с Буренкой украли сундук в лесу… Они помнят, Алина. И они отомстили… с особой жестокостью… Они передали, — Степан закашлялся, сплевывая кровь, — передали, что если хочешь увидеть свою корову живой и невредимой, то ты знаешь, куда идти. И чтобы прихватила с собой… тот самый сундук. Со всем содержимым. Без единой монеты утайки.

Мое сердце забилось в бешеном ритме, словно пойманная в клетку птица, готовая вырваться на свободу. Я знала, что это не просто месть за ограбленное, хотя и это наверняка было их целью. Они хотят вернуть то, что мы у них забрали — нечестно нажитую ими добычу. И Буренка — лишь инструмент в их грязной игре.

— Как давно ты знаешь, историю про сундук? — я нахмурилась. Степану я доверяла, но об этой истории знали только ее участники, то есть я и Буренка.

— Я проследил тогда за вами, когда вы в лес ходили, — признался Степан. — Думал ты что плохое задумала.

— Ясно, — я не стала дальше расспрашивать ни о чем старика. На недоверие я не обиделась. Я бы тоже наверно не особо-то доверяла неизвестно откуда взявшейся девахе, которая себя наследницей объявила.

Я оглядела пепелище, побитых, сломленных работников, потерянный, полный боли взгляд Яриса. Всё, что мы создавали с таким трудом, с такой любовью, было уничтожено в одну страшную ночь. И всё из-за меня.

— Они хотят сундук, — прошептала я, не в силах оторвать взгляд от тлеющих остатков дома, — Они получат его. Но они ошибаются, если думают, что я отдам Буренку просто так.

Собрав остатки самообладания, я обернулась к Ярису, который стоял, словно каменный изваяние, не в силах поверить своим глазам, глядя на руины, до которых дотронулась жестокость.

— Ярис, помоги работникам, отвези их Кузьме, Агафья пусть полечит, поможет кому чем сможет. У Степана вон точно рука сломана, ему бы повязку надо наложить. Я… — мой голос дрогнул, — должна… я должна вернуть Буренку. Это мой долг перед ними.

Он молча кивнул, его лицо выражало лишь боль, беспокойство и какую-то решимость, которую я раньше в нем не видела.

Я знала, куда идти. Они ждали меня там, в том самом проклятом лесу, под тем самым деревом, из-под которого я выкопала сундук. Других мест я не могла предположить. Поэтому надеясь, что я поняла их правильно, и не ошиблась с местом встречи, я забрала из тайника сундук с остатками денег и с украшениями, которым я так и не нашла применение отправилась в лес. Я знала, что это ловушка, что меня, скорее всего, схватят, подвергнут пыткам и, в конце концов, убьют. Но у меня не было выбора. Я не могла поступить иначе.

От обугленных руин моего дома, где еще тлели призрачные остатки моей прошлой жизни, простиралась лишь выжженная земля — безмолвное свидетельство недавней трагедии. Воздух все еще был пропитан едким запахом гари, напоминающим о безвозвратной потере. Я не могла позволить себе роскошь долгих прощаний и оплакивания. Каждый час, каждая минута могли стать решающими для Буренки, похищенной этими головорезами. Сердце жгло нетерпением, острая тревога сдавливала грудь, заставляя дышать чаще и поверхностно.

Ярис, перепачканный сажей и копотью, вернулся ко мне с тяжелым выражением на лице. Я не знала, когда он успел стать таким близким, настоящей опорой в моей нелегкой жизни. В его глазах читалась решимость помочь, но вместе с тем и неподдельная тревога за меня.

— Куда ты одна? — он хмуро смотрел на меня.

— Я не могу не пойти, — я посмотрела на мужчину с надеждой, с надеждой, что он поймет меня.

— Я отвезу людей к кузнецу, и вернусь, — дождись меня.

— Хорошо, — я кивнула, в знак согласия, но знала что не сдержу это слово. Как только телега с работниками скрылась за поворотом, я взяла сундук и пошла в противоположную сторону в лес.

Страх поселился здесь, в самой земле, пропитав воздух запахом гари, гнили и отчаяния. Каждый шорох, каждый предательский треск ветки под ногой отдавался в груди болезненным уколом, заставляя вздрагивать и судорожно оглядываться. Я знала, что меня там ждут, под этим деревом, который раскинул свои сухие ветви, словно злая ведьма, свои загребущие руки.

Как я нашла то самое место я не знаю, видимо меня привела туда интуиция и ноги. Бандиты полным составом ждали меня там.

Их лица скрывали грязные тряпки, оставляя открытыми лишь узкие щели глаз, полных подозрения, злобы и презрения. Они окинули меня ленивым, оценивающим взглядом, прикидывая, что я собой представляю.

Угрюмые силуэты разбойников окружали меня, словно хищные тени, отбрасываемые корявыми ветвями старого дуба. Именно под его могучими корнями, переплетаясь с землей, я и нашла этот проклятый сундук. Лес, обычно такой родной и успокаивающий, сейчас казался враждебным и зловещим. Дневной свет едва пробивался сквозь густую листву, создавая ощущение полумрака, в котором лица бандитов казались еще более угрожающими. Буренка, привязанная к одному из нижних сучьев, дрожала всем телом, ее огромные глаза полные ужаса отражали пляшущие отблески костра, который разбойники развели неподалеку. Она издала едва слышное, жалобное мычание, словно прося меня о помощи. Этот звук, полный боли и отчаяния, пронзил мне сердце.

— Ах, вот и ты, явилась, героиня, — прорычал главарь, снимая с лица маску, и растягивая свои толстые губы в мерзкой, хищной усмешке, от которой по спине пробежали мурашки. Шрам на его лице дернулся, делая его еще более отталкивающим. — Думала, мы такие дураки, что не вычислим, кто украл наш сундук? Кто посмел так нагло посягнуть на чужое добро? Думала, мы позволим тебе просто так уйти с нашими деньгами, да?

Тон его был полон яда, насмешки и превосходства, но я постаралась сохранить внешнее спокойствие и всеми силами не выдать своего страха, который ледяными пальцами сжимал мое сердце.

— Я вернулась за своим. За Буренкой. Вы получили то, что хотели. Отпустите ее, и я уйду.

В ответ разбойники разразились грубым, гортанным хохотом, полным злобы и презрения. Их смех был злым и бесчеловечным, словно карканье стаи ворон, предвещающих скорую беду.

— За коровой, говоришь? — издевательски повторил главарь, прищурив свои маленькие, свиные глазки, злобно сверкнувшие в полумраке. — Ты себя явно недооцениваешь, девица. Такой приметный скот, да еще и говорящий… Да во всем округе такая одна. Несложно было догадаться, кто посмел нас ограбить.

Он лениво кивнул одному из своих людей, и тот, выхватил у меня из подмышки сундук. Он принес его к главарю и поставил перед ним на землю. Главарь снова кивнул, и тот начал возится, открывая его.

Я с трудом сглотнула пересохший комок в горле, чувствуя, как предательски дрожат руки, выдавая мой страх. Знала, что этот миг, каждая секунда, решит мою дальнейшую судьбу и, что гораздо важнее, судьбу Буренки. Один неверный шаг, одно неосторожное слово — и я умру здесь, в этом проклятом лесу, вместе со своей верной и преданной коровой.

Когда крышка сундука с лязгом откинулась, лицо главаря мгновенно исказилось от ярости. Красные пятна вспыхнули на его щеках, а уродливый шрам на лице дернулся, словно живой. Он с силой ударил своим огромным кулаком по крышке сундука, отчего та жалобно задрожала.

— Что это такое, черт тебя побери? Где остальное, я спрашиваю? — взревел он, его голос, казалось, распугал всех лесных обитателей. — Я знаю, сколько там было. Ты украла половину, грязная воровка. Ты нас обманула, дрянь.

Я выпрямилась, набрала в грудь побольше воздуха, стараясь хоть немного успокоить дрожащие руки, и посмотрела ему прямо в глаза, стараясь подавить дрожь в голосе, звучавшем, как мне казалось, слишком тихо и неуверенно.

— Бери, что дают, — спокойно ответила я, стараясь не выдать ни страха, ни отчаяния. — Это всё, что у меня есть. И уходите с этих земель, как можно быстрее. Забудьте дорогу к моей ферме. Оставьте нас, наконец, в покое. За сегодня вы и так забрали слишком много.

— Этого ничтожно мало. Совсем недостаточно. — заорал он, сплевывая на землю густую слюну. — Ты все равно заплатишь за свою дерзость. Я тебя…

— Да что тебе еще нужно от меня? — перебила я его, не выдержав напряжения и сорвавшись на отчаянный крик. От страха и бессилия по щекам предательски покатились горячие слезы, размазывая по лицу грязь и копоть. — Я принесла тебе деньги, я вернула твой проклятый сундук. Вы отыгрались на моей ферме, вы дотла сожгли мой дом, вы зверски избили моих работников. Сколько еще, по-твоему, я должна заплатить? Своей жизнью?

В его маленьких, налитых кровью глазах плескалась неприкрытая злоба, ярость и жажда мести. Я почти физически ощущала исходящую от него волну ненависти. Я ясно видела, что этот зверь с удовольствием убил бы меня прямо сейчас, разорвал на мелкие кусочки и скормил бы диким падальщикам. Но что-то его останавливало, удерживало от немедленной расправы. Но он не хотел упускать даже призрачную возможность вернуть украденные деньги. Мое слабое и отчаянное сопротивление лишь поддразнивало его, распаляя его алчность и кровожадность.

В глазах главаря вспыхнул недобрый огонек. Он ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы, и кивнул своим подручным. В одно мгновение двое здоровенных бандитов ринулись ко мне, грубо схватили за руки, заломив их за спиной. Я вскрикнула от боли, но не сопротивлялась. Знала, что сейчас любое необдуманное движение может стоить жизни не только мне, но и Буренке.

— А вот теперь мы поговорим по-другому, — прошипел главарь, приближаясь ко мне. Он достал из-за пояса кривой кинжал и погладил им мою щеку. — Может, у тебя все-таки найдется еще немного денег? Или, может, ты знаешь, где спрятаны остальные ценности? Подумай хорошенько, красавица. Цена твоего молчания может оказаться слишком высокой.

Я молчала, сжимая зубы от страха и злобы. Слезы текли по щекам, смешиваясь с грязью и кровью. Я чувствовала, как надежда тает, словно утренний туман. Но в этот самый момент, когда я уже была готова сдаться, из леса раздался громкий крик.

— А ну, руки прочь от нее, — прогремел знакомый голос.

Из-за деревьев выскочили Кузьма и Ярис, вооруженные до зубов. Кузнец размахивал своим огромным молотом, а Ярис держал в руках старый, но надежный меч. Разбойники, застигнутые врасплох, замешкались, но быстро пришли в себя и бросились в атаку.

Началась ожесточенная схватка. Кузьма с яростью обрушивал свой молот на головы бандитов, сбивая их с ног одним ударом. Ярис ловко орудовал мечом, отбивая удары и нанося ответные. Я наблюдала за происходящим со смешанным чувством ужаса и надежды. Но вдруг, краем глаза, я заметила, как один из разбойников, обойдя Яриса сзади, замахнулся на него тяжелой дубиной. Ярис не видел опасности и не мог уклониться от удара.

В этот момент во мне словно что-то переключилось. Внутри поднялась волна ярости и отчаяния, смешанная с какой-то неведомой силой. Я почувствовала, как внутри меня рождается энергия, которую я никогда раньше не ощущала. Инстинктивно подняла руки и выкрикнула что-то нечленораздельное.

И тут случилось невероятное. Земля под ногами разбойников затряслась. Толстые корни деревьев, до этого спокойно лежавшие в земле, вдруг вырвались наружу, словно гигантские змеи, и обвились вокруг ног бандитов. Они, словно в ловушке, оказались крепко связаны, не в силах пошевелиться. Дубина выпала из рук разбойника, а сам он с ужасом смотрел на происходящее.

Я ошеломленно смотрела на свои руки, не веря своим глазам. Что это было? Откуда во мне взялась эта сила?

Да, я знала, что во мне было немного магии, и я ее использовала, но совсем немного, так как не умела и большее, на что была способна, это помочь пшенице взойти. Но сейчас я собственными глазами видела, то на что способна. Я ощущала эту энергию, бурлящую внутри меня, как никогда прежде.

Кузьма и Ярис, воспользовавшись замешательством разбойников, быстро обезоружили оставшихся, связав их веревками. Главарь, увидев поражение своей шайки, попытался бежать, но Кузьма с легкостью перехватил его на бегу, оглушив ударом молота по голове.

Наступила тишина. Только потрескивал костер и жалобно мычала Буренка, все еще привязанная к дереву. Я стояла, не в силах вымолвить ни слова. В голове царил полный хаос.

Ярис, отряхнувшись от пыли и грязи, подошел ко мне. В его глазах читалось удивление и восхищение.

— Что это было? — спросил он, глядя на меня с недоумением. — Я никогда ничего подобного не видел.

Я пожала плечами, не зная, что ответить. Я и сама не понимала, что произошло.

Придя в себя, я подбежала к Буренке и отвязав ее, обняла за шею, и позволила себе расплакаться от облегчения, что моя коровка наконец-то в безопасности.

Буренка потерлась о меня головой, и забормотала слова благодарности, но все было так бессвзно, что стало понятно что и она испугалась не на шутку.

— Тише моя хорошая, успокойся, все позади, — гладила я коровку, которая казалось всхлипывала.

Я слушала бормотание Буренки, пытаясь успокоить ее дрожащее тело. В ее голосе сквозило столько страха, столько пережитого ужаса, что сердце мое разрывалось на части. Гладила ее мягкую шерсть, чувствуя, как по моему лицу текут слезы облегчения, что все закончилось, что она жива и невредима.

— Тише, моя хорошая, тише. Все позади. Больше никто тебя не обидит, — шептала я, нежно прижимаюсь к ее теплой шее.

Вдруг Буренка замерла. Все ее тело словно окаменело. Я почувствовала, как ее шерсть начинает нагреваться, а вокруг нас сгущается легкая, серебристая дымка. Испуганно отпрянула, с ужасом наблюдая за происходящим. Буренка начала стремительно меняться. Ее тело уменьшалось, шерсть исчезала, рога таяли, словно воск на солнце. Дымка становилась все гуще, застилая все вокруг. Кузьма и Ярис, застывшие неподалеку, смотрели на происходящее с открытыми ртами, не в силах вымолвить ни слова, как впрочем и связанные разбойники.

Когда дымка рассеялась, на месте Буренки стояла… женщина. Невероятной красоты женщина, излучавшая неземное сияние. Ее длинные, золотистые волосы, словно водопад, ниспадали на плечи, а глаза, глубокие и бездонные, светились мудростью и добротой. Она была одета в простое, белое платье, сотканное, казалось, из лунного света. От нее исходила такая мощная волна энергии, что коленки дрожали, и хотелось преклониться перед ней.

— Не может быть… — прошептала я, завороженно глядя на богиню.

Женщина улыбнулась, глядя на нас ласковым, всепрощающим взглядом.

— Не бойтесь, смертные. То, что вы видите, — истина. Я — богиня, которую вы знали, как Буренку.

Кузьма перекрестился, бормоча что-то о нечистой силе. Ярис, казалось, просто потерял дар речи, удивленно хлопая глазами.

— Я знаю, что мой облик смертной коровы вызывал у вас… недоумение, — продолжила она, с легкой грустью в голосе. — Но это было необходимо. Я разочаровалась в людях. Их жестокость, алчность и неблагодарность затмили все хорошее, что в них есть. Я потеряла веру в человечество, и за это была отправлена на сюда в этот мир, чтобы прочувствовать на себе, что значит быть простой смертной, жить среди вас, познать ваши радости и печали.

— Это было… испытание, — выпаливает Кузьма, все еще перекрещиваясь, — для самой богини?

Богиня кивнула, подтверждая, что слова Кузьмы верны. — Да, и это испытание изменило меня. Находясь среди вас, я увидела не только зло, но и доброту, сострадание и самопожертвование. Я нашла это… в тебе, Алина. Ты приняла меня такой, какая я есть, несмотря на мои причуды и болтливый нрав. Ты полюбила меня, и эта любовь вернула мне веру в человечество.

В этот момент в воздухе возникло золотистое мерцание, и перед нами появился… Элдер. Его лицо сияло радостью и облегчением.

— Буренушка. Моя любимая… — воскликнул он, бросаясь к богине.

Лицо богини озарилось счастливой улыбкой, и она с нежностью посмотрела на Элдера.

— Элдер! Как же долго я ждала тебя.

Он обнял ее, прижав к себе, словно боялся, что она снова исчезнет.

— Когда тебя превратили в Буренку, моя любовь, я не мог смириться с этой несправедливостью. Я искал тебя повсюду, надеясь найти способ вернуть тебе прежний облик. Но знал, что судьба твоя в руках доброго человека. И потому я искал и наконец-то нашел Алину. Я видел, как она ухаживает за тобой, как заботится и любит тебя, болтливую, вредную, но такую прекрасную корову. Я знал, что Алина — именно та, кто сможет пробудить в тебе сострадание и вернуть веру в людей.

Он отстранился, посмотрел на меня с благодарностью и поклонился.

— Спасибо тебе, Алина. Ты вернула мне мою возлюбленную, развеяла ее сомнения и показала всему миру, что любовь и доброта могут творить чудеса.

Богиня взяла Элдера за руку, и они вместе посмотрели на меня.

— Прощай, Алина, — сказала она. — Мы покидаем этот мир, но никогда не забудем твою доброту. Твоя любовь спасла не только меня, но и весь мир. Будь счастлива.

Вспышка ослепительного света — и они исчезли, словно их и не было. Только тихо потрескивал костёр, напоминая о недавней схватке, и в воздухе витал тонкий аромат луговых трав и волшебства.

Я, Кузьма и Ярис стояли, как громом пораженные, не в силах поверить в то, что только что произошло. Говорящая корова, богиня, Элдер, их исчезновение… Всё это казалось безумным сном.

Кузьма первым пришел в себя. Он вытер пот со лба и, сглотнув ком в горле, произнес:

— Ну, Алина… Жизнь, однако, полна сюрпризов. А я-то думал, чего это корова у тебя такая… болтливая. А она вона че…. богиня.

Я ничего не ответила. Просто стояла и смотрела в небо, пытаясь осмыслить все произошедшее. Моя жизнь перевернулась с ног на голову и все произошедшее еще нужно было переварить.