Молчание в ответ. Будто некто, высказавшись, не подумав, торопливо шагнул в тень и затаился.
«Лика, девочка…»
Валерия Никольская была старше Ангелики Оулдридж лет на девять-десять, не больше, но сейчас ощутила себя всемогущей и мудрой, а свою тёзку никак не могла осознать выросшей. Та, что в последнее время смотрела на неё из зеркала, оставалась ею самой, помолодевшей, но всё той же Ликушей, «лучшей в мире сестрёнкой», самостоятельной взрослой женщиной, пока незамужней, но мечтающей, что когда-нибудь в её квартире завопят ещё одни братец и сестричка, и будет у них лучший в мире отец… Ангелика же для неё оставалась всё той же девочкой, когда-то отбившей у железноклювых воронов свою скроушку.
Нелепица? Но отчего-то это сработало. Лика-старшая почувствовала, что затаившееся в глубине сознания «нечто» больше не отступает, не растворяется в иллюзорной тьме, а словно замерло в нерешительности.
И, кажется, оно пугалось, когда к нему обращались вслух.
Неудивительно. Если вспомнить, что ей пришлось пережить… Доктор Диккенс и его молодой помощник избегали любых разговоров с пациенткой о прошлом, щадя её психику, или, как здесь больше любили выражаться, нервы; но им и в голову не приходило, что об этом самом прошлом могут шептаться дежурные сёстры, наивно предполагая, что если уж «эта блаженная ещё недавно была дурочкой из Бэдлама», то она до сих пор ничего не соображает. Подумаешь, память вернулась! Просто просветление нашло, с психами это случается; и что теперь, носиться с ней, как с писаной торбой? Услышанные нелестные эпитеты Лика пропустила мимо ушей, а вот слову «Бэдлам» ужаснулась. Слишком много она в своё время прочла об этом страшном месте. И бедной девочке Ангелике пришлось там промучиться невесть сколько? Неудивительно, что она едва не погибла. Там и здоровяк трёхнется, что уж говорить о почти ребёнке.
Конечно, она сейчас боится…
Всего. Всех.
«Лика, милая…»
Да, ребёнок. Бедное запуганное дитя, заброшенное матерью, а затем и покинутое, попавшее в лапы лицемерному отчиму… Измученное насланными кошмарами; возможно, целой системой продуманного психологического давления доведённая до помешательства… Может, Лика в своём воображении и сгущала краски, но, скорее всего, не так уж и сильно. А теперь, даже оказавшись в безопасности, несчастная забивается в угол, как до смерти перепуганный зверёк. Удивительно, что она вообще подала голос.
Впервые с того момента, когда Лика появилась в этом мире.
«Я с тобой, чтобы помочь и защитить. Не бойся. Прости, что я заняла твоё тело…»
Она запнулась. Что, если «занять тело» — дикое для здешней реальности словосочетание? Вот перепугает сейчас девочку ещё больше…
«Знаю», — прошелестело в ответ.
Лика затаила дыхание, боясь даже подумать лишнее, стараясь создать пустоту в мыслях.
«Я… не всё поняла, но всё видела сейчас. Ты вспоминала — я видела. Спасибо. Что. Согласилась… Это так странно — быть кем-то ещё — и собой…»
Пауза.
«Моя Сквикки… жива и просит о помощи. Сперва я подумала: что я могу? А потом поняла: я ведь больше не одна…»
И тут Лику накрыло плачем. Сдавленно рыдая, она бросилась ничком на постель, зарылась лицом в подушку — заглушить, чтобы никто не ворвался, не затряс за плечи, не пригрозил наказанием… И в какой-то момент поняла, что плачет не она — Ангелика. И реакция её же: спрятаться даже сейчас, чтобы не выдать слёз… Её скрутило от злости, на сей раз собственной. Сделав над собой усилие, она уняла очередной всхлип, погладила себя по лицу.
— Тише. Тише. Всё будет хорошо. Теперь всё будет хорошо. Обещаю.
«Ты не бросишь меня? — вдруг зачастила Ангелика. — Я помогу Сквикки, помогу, только мне нужно вспомнить… Я так много забыла!.. не бросишь? Нет? Тебе обязательно уходить через месяц?»
«Не брошу, — твёрдо ответила Лика. — Пока я тебе нужна, я рядом, поняла?»
Она не стала взывать к здравому смыслу, доказывать, что Ангелика, в сущности, уже большая, и раз уж пришла в себя — рано или поздно сможет жить самостоятельно, а уж она, Лика, ей поможет и ни за что не оставит на произвол судьбы. Но однажды ей придётся вернуться, потому что ждёт Лерка, ждут родные стены, друзья и возможно, будущий самый лучший отец её детей… Но так не утешают. Обо всём этом можно поговорить позже, когда девочка окончательно поверит не только ей, но и себе. В свои силы.
«Всё будет хорошо, — повторила как можно мягче. И, не удержавшись, а заодно, чтобы отвлечь, поинтересовалась: — А ты вообще давно… здесь? Как долго себя осознаёшь?»
Мысленные всхлипы оборвались.
«Кажется, несколько дней. Первое, что помню после долгой темноты — меня душит кто-то… Я подумала, что сейчас уж точно умру, и испугалась страшно; а ведь раньше сама хотела умереть только не решалась… И вдруг — свобода, можно дышать! и чей-то голос… живой, чудесный голос… мой спаситель, такой красивый, настоящий рыцарь из сказки… Хотела ему ответить, но почему-то не могла пошевелиться. А потом… Странно это: видеть, словно во сне, как ты ходишь, говоришь, а сама к этому отношения не имеешь. Слышать странные мысли, незнакомые слова… Я часто… наверное, засыпала. Думала, проснусь — и стану нормальной. Но никак не получалось. А в этот раз проснулась, увидела твоими глазами Луну — и так она была красива, что снова забыться не хотелось. Я осталась. И как-то провалилась в твои воспоминания. Сперва думала, что это такой новый странный сон, и, наверное, смотрела не очень внимательно, а потом, когда увидела скроуха — вспомнила свою Сквикки и уже не отрывалась. Особенно когда услышала историю про себя. Но знаешь… я слушала его рассказ, как о ком-то незнакомом. С прошлой жизни я помню только своё имя и Сквикки, и больше ничего. Это плохо, да? Я всё ещё больна?»
Лика подавила вздох.
«Это нормально. Ты вспомнишь всё, как и я. Может, в твоём прошлом было нечто настолько страшное, что ты не хочешь к нему возвращаться. Ну и не заставляй себя. Давай… просто поживём здесь вместе, узнаем друг друга лучше, будем разговаривать… Я расскажу тебе о своём мире, о твоём мы узнаем от…в общем, найдём, кого расспросить. Мы никуда не торопимся».
Кажется, сработало.
«Знаешь, что? — продолжила Лика. — Пойдём-ка спать, дорогая. У меня на родине говорят: утро вечера мудренее. Нам обеим надо отдохнуть. А завтра, на свежую голову, мы с тобой подумаем, как жить дальше».
«Вместе?»
«Вместе».
Знаменитый Большой Бен в курантах Часовой башни Вестминстерского дворца отбил два часа пополуночи; но тот, кого Лика успела узнать как Рихарда Нэша, не спал. Мало того: он до сих пор не покинул рабочий кабинет, и не потому, что накануне поздно вернулся в Орден и засиделся со скопившимися в его отсутствии бумагами: нет, просто у него был посетитель.
Тому, кто решит, что два часа ночи — слишком поздно для визитов, и что лицо, наделённое властью, вправе отказать в аудиенции невежде, пренебрёгшему этикетом, хозяин кабинета мог бы ответить, что ни принцу Уэльскому, ни герцогу Корнуоллскому не указывают на порог, в какое бы время суток те не явились. Особенно если они прибыли лично, без привлечения курьеров и срочного вызова в Букингемский дворец. Особенно если эти два титула объединены одним владельцем и увенчаны наивысочайшим званием Регента. Исполняющего Обязанности Короля Бриттанской Империи. Вот так, с заглавных букв, без ложного пафоса.
Шутки шутками, тонкий британский юмор юмором, а в гостях у Великого Магистра и впрямь засиделся регент. Сейчас этот грузный мужчина, отбросивший куда-то не глядя двууголку и расстегнувший жилетку на объёмистом чреве, ничем не походил на гуляку и любителя пирушек и хорошеньких женщин, коим частенько изображали его на карикатурах в газетёнках. Просто уставший, раньше времени постаревший джентльмен, от которого, кстати, не пахло ни вином, ни женскими духами, несмотря на то, что карета доставила его прямёхонько из театра варьете, где нынче прогремела шумная премьера парижской труппы. Ну да, Его Высочество почтил премьеру своим личным присутствием. Вот только при этом лишь самые посвящённые и охрана знали, что Август Фредерик Георг побыл на представлении каких-то полчаса, а затем, когда в его ложу проскользнула некая дама в бархатной полумаске, и услужливый лакей на несколько минут опустил портьеру, отделяющую ложу от партера, место высочайшего гостя занял его двойник. Который-то сейчас и балагурил, и кутил, и по мере сил распутничал с очередной примой-танцовщицей где-нибудь в злачном месте…
— Мне очень не нравятся эти смерти, Магистр. Очень не нравятся.
Регент залпом выпил предложенный стакан воды с накапанным хозяином кабинета пахучим лекарством и вытер вспотевший лоб углом шейного платка.
— Когда месяц назад скончался Смиттсон, лакей, я заметил его смерть лишь из-за того, что помнил его с детства. Он служил ещё при отце, а я, взбалмошный малый, был тогда одержим либеральными идеями и старался завоевать популярность у всех представителей низших классов, считая, что аристократы и без того передо мной преклоняются, но они ещё не народ… Народ — это и простые горожане, и джентри, и даже прислуга… Такой уж я был тогда. Так вот, со Смиттсоном мы даже порой перекидывались парой фраз — о погоде, о его семействе, то да сё… Даже потом, когда я выкинул либеральную блажь из головы, я нет-нет, да кивал ему… по привычке. Верный слуга украдкой плакал от гордости; это было так трогательно. И вот однажды я заметил, что на его месте в буфетной маячит чья-то новая незнакомая морда. Как так? Оказывается, этот крепкий старик в одночасье скончался от грудной жабы. Что ж, жаль, конечно, но лет ему и впрямь было немало, а отчего-то надо помирать в таком возрасте! А ровно через неделю от такой же грудной жабы, видите ли, свалился с козел кучер, вывозивший моего отца на прогулку. Ну, этот случай вы наверняка помните…
Его собеседник кивнул.
— Разумеется. Мне доложили.
— Благодаренье Богу, экипаж только готовился к выезду, никто не пострадал. А если бы кучера прихватило на полном ходу? Я бы не удивился, если по известному закону неприятностей внезапно понесли бы самые смирные лошади. Далее…
— Догадываюсь. Давайте-ка, я продолжу, Ваше Высочество; сопоставим наши предположения. Спустя неделю после кончины кучера умер от почечной колики один из ночных санитаров, дежуривших у Его Величества. И опять, помимо печального факта смерти во время службы, ничего фатального не произошло, так? Обошлось… Поправьте меня, если я ошибаюсь: похоже, что недавно умер ещё кто-то из штата, приставленного к королю? Кто-то, занимающий не особо значительную должность, мелкая сошка из числа тех, чьё лицо вряд ли помнят окружающие рангом повыше. И эта череда совпадений тревожит вас не на шутку.
Посетитель помолчал. Неохотно продолжил:
— Угадал. Сегодня утром… помощник придворного фармацевта. Совсем молодой человек, ещё и двадцати пяти нет, но, поди ж ты, скоропостижно скончался от приступа печёночной колики. Бедняга после смерти пожелтел, как шафран, страшно было глядеть…
Магистр не сумел сдержать изумления:
— А вы глядели? Вы?
— Я…
Побледнев, регент сглотнул. Вспомнив о платке, полез в карман, принялся оттирать запотевшие ладони.
— Да просто я хорошо помню, что вы сами присутствовали на последних двух вскрытиях, и решил, что… Да, дьявол меня задери, хотел испытать себя: смогу ли? Надолго, правда, меня не хватило, но причину смерти я успел увидеть собственными глазами. И вот что я вам скажу, Ричард: похоже, эти эскулапы морочат нам всем голову. Какая, к чертям, колика, если печень будто в клочья рвали? Ну да, я полный dilettante[1] в медицине, но это не значит, что я не пойму очевидного! Ох, если бы вы знали, чего мне стоило…
Он яростно стиснул кулаки.
— … кивать им с умным видом, а потом величественно удалиться. И до конца дня заниматься какой-то белибердой, связанной с предстоящим визитом османской делегации. Где вы были всё это время, я вас, спрашиваю? А-а, не отвечайте, всё равно отвертитесь, как обычно! Пришлось поджидать удобного случая, чтобы явиться сюда самому. Как-никак, ваш кабинет — самое защищённое от магического прослушивания место на Островах. Вы ведь даже из моей приёмной время от времени удаляете подброшенные следилки…
Глаза Великого магистра сверкнули. Или это отразилось пламя свечей в двенадцатирожковом канделябре? В Ордене не признавали набирающее популярность газовое освещение: только живой огонь. А заодно это позволяло обойтись без лишних коммуникаций вроде газовых труб, по которым могут проникнуть шпионы-змеи, мыши, насекомые… О да, о безопасности и сохранении тайн здесь знали не понаслышке.
— Ваше высочество, вы ведь прибыли сюда не только приватного разговора ради? — негромко произнёс Великий Магистр. — Что ещё случилось? Опять… ваш Дар?
Задыхаясь от едва сдерживаемого волнения, регент рванул шейный платок. Хозяин кабинета поморщился, повёл бровью — и несколько ярдов шёлковой ткани, сами распутавшись из хитроумного узла, соскользнули с побагровевшей шеи.
— Я чувствую, чувствую, — бормотал Август Фредерик Георг, нервно перебирая тонкую ткань пухлыми пальцами. — Это как проба сил с их стороны, Ричард, понимаешь? Они подбираются всё ближе, вот только никак не пойму: ко мне или к отцу? Вроде бы зачем им выживший из ума старик? Значит, всё-таки ко мне. Сперва уберут и заменят камердинера, затем подсыплют яд мне или нашлют проклятье… Мало того, что от подавления Дара я старею раньше времени; ты же знаешь, иногда у меня покалывает сердце. Раньше я спасался твоими каплями, а сейчас они не помогают: я каждый раз пугаюсь, а вдруг… этот раз — последний? И я чувствую близкую смерть человека королевской крови, понимаешь? Мне страшно, Ричард.
Обогнув рабочий стол, Великий Магистр положил руки на плечи сидящему в кресле Регенту и пытливо заглянул в глаза.
— С сердцем порядок. Это нервы. Понятное беспокойство. Вот что, Август…
С самого детства никто так не обращался к принцу, только Ричард Уэллс, троюродный кузен, единственный (официально) носитель Дара из всей королевской родни. Злые языки поговаривали, что лишь родству с короной он обязан званием Великого Магистра. Он не спешил опровергать подобные слухи. Пусть болтают. Когда недооценивают — так оно безопаснее.
— Оставайся сегодня у меня. Сам знаешь, тут тебя никто не достанет. Не зря же ты платишь своему двойнику, пусть отрабатывает вместо тебя на очередной оргии… Завтра я сам ещё раз проверю твои апартаменты, а заодно и то крыло, где обитает Его Величество. И взгляну поближе на его людей. Не тебе одному всё это не нравится.
И подумал, что совсем недавно тоже видел истерзанную печень.
А ведь лет десять ничего не было слышно о Железноклювых. Выходит, они не просто выжили, но и обзавелись новым хозяином. С амбиционными планами.
…Устроить Августа в гостевых апартаментах и срочно послать во дворец. Узнать: похоронили ли уже помощника фармацевта? И если да — а скорее всего так и есть — кто распорядился?
Проверить, кто сейчас занимается подбором штата для обслуживания больного короля.
И… Нет, не спрашивать напрямик, этак можно и спугнуть соглядатая, а ведь наверняка с королём крутятся один-два шпиона. А вот запросить у Августа разрешения на ментальное сканирование и проверить, не снились ли в последнее время Его Величеству особые кошмары?
…Вновь она шла по неосвещённому тоннелю, на звёздный просвет, мерцающий в отдалении, и, несмотря на то, что слышала за спиной тихие крадущиеся шаги, в этот раз не испытывала ни страха, ни желания бежать куда глаза глядят. Тот, кто пробирался за ней след в след, просто был слишком робок, чтобы идти рядом, да и отвык от общества нормальных людей… Вернее, отвыкла.
Дохнуло в лицо свежим ночным воздухом, сладким цветочным ароматом, влажностью росы. Высокая трава на поляне приветливо колыхнулась. В полном безветрии зашелестели, удивлённо зашептались деревья.
«Смотрите, смотрите, смотрите…»
«Дитя другого мира…»
«Разве это возможно? Двоим — в одном теле?»
«А как же они тут разделились?»
«Тс-с-с, тише, напугаете… Она такая несмелая…»
«Тс-с-с…»
На краю колодца сидел давешний парнишка в холщовых штанах и рубашке, подпоясанной простой верёвочкой. И раскачивал босой ногой, с удовольствием постукивая пяткой по выпуклому камню. Лику не обманул ни его беспечный взгляд, ни посвистывание, ни руки в цыпках, крутящие самый настоящий пастуший рожок. К тому же, чем-то этот лубочный пастушок отличался от себя-предыдущего, встретившего её в прошлый раз. Сейчас он был похож…
Да. На молодого помощника доктора Диккенса. На мистера Эрдмана. Даже чуб так же непослушно взъерошился.
— Явилась — не запылилась, — насмешливо бросил он. И голос у него был… не такой уж и мальчишеский. — Чего пришла-то? Силушку свою только зря тратишь. Нет тебе надобности самой сюда приходить, понятно? Зря, что ли, я тебя давеча всю обрызгал? Считай, благословил, а ты и не поняла ничего, недотёпа… Ладно, так и быть, пусть твоя Младшая подойдёт, напьётся.
За спиной Лики прошелестело, будто кто-то поспешно за неё спрятался. Парнишка фыркнул.
— Беда с вами, робкими девами… Ладно, ухожу. А ты, Старшая…
Так это у него выразительно прозвучало, словно имя.
— …запоминай: лишний раз без нужды ко мне не суйся. Я уже понял, что тебя сюда случайно занесло, по старой памяти. Но здесь всё-таки Межмирье, а оно, знаешь ли, для перехода силу требует. И своё возьмёт потом непременно, так что — не балуй. Без фамильяра не лезь. А когда Младшая чуток в себя придёт и осмелеет — потяни из неё малёхонько умение ходить по снам, оно у неё врождённое, хоть пока и неосознанное. Ох, девы-девы, хлопот с вами…
Сполз с каменного бордюра. Сказал наставительно:
— Пока нет наставника, слушайтесь Магистра. И парнишку того сообразительного. А с доктором особо не вяжитесь. Добрый он, но, считай, слепой, ничего не видит, что под носом делается…
Отступил в высокую траву — и будто растворился в ней.
— Кто это был? — шепнул за спиной знакомый испуганный голосок.
— Источник, — не оборачиваясь, бросила Лика. — Сам или его дух, я толком не знаю, а объяснить некому. Не бойся.
— Мне уже не страшно. Тут хорошо. Красиво, тихо… все добрые. Я как-то это чувствую, что добрые. А зачем мы здесь, Старшая?
В голосе послышалась несмелая улыбка. Лика и сама усмехнулась. А что? Всё правильно. Так теперь гораздо удобнее общаться. Им же надо переговариваться время от времени; а если это будет по принципу: «Как дела, Лика?» «Всё в порядке, Лика!» — то рано или поздно их беседы примут явный бредовый оттенок. А тут — Старшая, Младшая… Как сёстры. Всё понятно. И по-доброму.
— Наверное, мне очень хотелось тебя успокоить. И я вспомнила об этом месте, очень красивом, волшебном и… У меня в памяти оно крепко-накрепко увязано с Чудом и спасением. Вот я и умудрилась затащить сюда нас обеих. Правда, ума не приложу, как это вышло?
— О! Теперь я узнала!
Голосок зазвенел от волнения.
— Это же та самая поляна, где ты нашла Живую воду! А мне… можно попить? Кажется, этот джентльмен… этот мальчик разрешил?
Вот тут Лика с облегчением рассмеялась.
Никакой случайности! Она хотела не просто успокоить девочку, а помочь. Новая реальность, Вселенная, как любит выражаться Лерка, каким-то образом восприняла её побуждения и выполнила заказ. Получите.
Она шагнула к колодцу.
— Конечно, можно. Пойдём.
Странно, но в этот раз не оказалось ни бадьи на крюке, ни плавающего уточкой ковшика. Зато по-прежнему в колодезном круге отражалась луна, белая, как снег, круглая, словно очерченная небесным циркулем, аппетитная, как молодой сыр.
— Полнолуние… — заворожённо сказали за спиной. — Настоящее, да?
Поверх широкого каменного кольца рядом с ладонями Лики легли две худеньких ручки. Прошелестело платье. В чёрном зеркале воды отразились две женских фигуры: одна чуть старше, другая моложе, удивительно похожие, словно сёстры. Светловолосые, сероглазые, изящного сложения… Вот младшая заворожённо окунула ладошки в воду.
— Живая…
Отпила глоток и замерла, прислушиваясь.
Хлопнули невдалеке крылья. Светлый птичий силуэт прочертил звёздное небо. На край колодца опустилась большая птица, поблескивающая опереньем, словно чешуёй. Вздохнув с надрывом, обняла Младшую крыльями.
Так они и стояли, замерев, молча, пока мир вокруг не начал таять. Кажется, наступало утро, и не только в Межмирье.
Из Букингемского дворца Ричард Уэллс, Великий Магистр Ордена Полнолуния, возвращался в подавленном, если не сказать — мрачном настроении. Осмотр апартаментов принца-регента и больного короля ничего не дал. Вернее сказать, ничего нового. Идеально чисто, как выразился Старший Магистр Уолтер Уиллсон, ответственный за систему безопасности Ордена. Ну, разумеется, Уолтер; ведь Великий Магистр не сам сканировал парадные залы, приёмные и опочивальни. Для этого-то он и прихватил с собой Уиллсона с его ребятами, справедливо полагая, что одна голова — хорошо, а четыре — ещё лучше. Особенно, когда к дополнительным головам прилагаются шустрые ноги, на редкость умелые руки, чуткие уши и зоркие глаза, способные различить любые магические плетения, тайно или явно навешенные на стены, окна, потолочные балки, затянутые обивкой и даже мышиные норы в ватерклозетах прислуги. О да, Магистры с одинаковой тщательностью обследовали и господские хоромы, и лакейские, и даже помещения вовсе уж низменного предназначения. Слишком хорошо запомнились команде Уиллсона россказни одного из гостей с далёких восточных островов, о том, как опального беглого сёгуна отравленная стрела настигла через дыру в сёгунском сортире, или как там он у них называется… В Букингемском дворце ещё лет пять тому назад трудами техномагов и инженеров была проведена система канализации, но отсутствие устаревших сортиров отнюдь не давало поводов расслабиться, напротив: целый лабиринт труб, опутывающих дворец, их выходы в общегородскую систему стоков представляли для безопасников очередную головную боль.
И трубы осветительных газопроводов, упрятанные под стеновыми панелями.
И голубятни, поскольку при дворе для особого рода посланий всё ещё использовалась голубиная почта. А набросить на птичку отслеживающее или считывающее заклинание теоретически очень легко.
И телеграфный провод… Разумеется, чудо человеческого гения, освоенное не без помощи подселенца-инженера, достойно восхищения, но… ещё одна головная боль.
В общем, объектов для проверки хватало.
И ничего тревожного так и не обнаружилось. Блоки не вскрыты. Охранные системы на взводе, не за время последней проверки никем не нарушены. Сигнализация не сработала ни разу. Чисто.
На прислугу, постоянно крутящуюся в покоях регента, как и на особый штат, приставленный к безумному королю, Великий Магистр взглянул лично. Разумеется, не привлекая внимания. Позже Уиллсон ещё раз проверит всех по своей системе, но что-то говорило Ричарду, что ничего нового он не обнаружит. Тем более что в числе проверяемых есть несколько агентов-наблюдателей, от которых, кстати, тоже не поступало сведений настораживающего характера.
Магистр устало потёр лоб. Выглянул в окно кареты. Мастер Безопасности остался во дворце со своими ребятами, поэтому возвращался Ричард Уэллс в полном одиночестве. Пройтись бы, как раз Сент-Джеймский парк, прекрасное местечко для отдыха… Но нет, любование видами отвлекает, а ему ещё нужно додумать.
У старого короля со сновидениями оказалось всё в порядке. Он их просто не видел, благодаря хорошим дозам успокоительных средств и беседами с проверенным менталистом, в чьи обязанности входил неусыпный контроль над нервами Его Величества и приглушением тревожных мыслей и состояний. Зато что-то неладное, похоже, творилось с этим самым менталистом. Какие-то нарушения в защитной ауре… Первым побуждением Великого Магистра было немедленно заменить оного специалиста; но тут вмешался Уиллсон и отсоветовал. Если и впрямь кто-то посторонний пытается пробиться к сознанию парня — пусть пробивается. Процесс, как говорится, идёт, объект наблюдения вычислен… вот и будем наблюдать. Безопасность тела этого малого мы обеспечим, а уж вы, Господин Великий Магистр, озаботьтесь о безопасности его духа.
Значит, неизвестный злоумышленник подбирается всё же к королю…
Хотя, на первый взгляд, пробиться к трону проще через устранение принца-регента. Король, подписавший отречение, да ещё страдающий прогрессивным безумием, возможному претенденту не соперник. А вот если выплывет кто-то из побочной ветви Ганноверской династии — тому прямая дорога к власти! Первый брак регента оказался бездетен и до того неудачен, что о второй женитьбе он и слышать не хотел. А время шло, принц не молодел, его братья также оставались бездетными…
Великий Магистр нахмурился.
Принц не молодел. Безумный король дряхлел.
Что, если… нашёлся некто, знающий о проклятии королевского Дара и решивший прикрыться его, так сказать, внешней стороной? А ведь очень даже логично. Но только…
Нет, не складывается.
Но если этот Некто найдёт способ…
Хм.
Пожалуй, не стоит отмахиваться и от вероятности, что…
Вне стен Ордена Великий Магистр не позволял себе думать целыми фразами. Из соображений той же безопасности.
Он снова выглянул в окно. Поморщился при виде чуть заметного отражения в стекле. Ну да, эстетики мало: благородные седины, сеточка морщин вокруг глаз, глубокие носогубные складки… Да ещё эта мантия-балахон, в которой он чувствовал себя ни дать, ни взять римским Цезарем. Вернее сказать, актёришкой, играющим Цезаря. Но лучше не выходить из облика без веской причины. Великого Магистра привыкли видеть именно таким: старым и мудрым. Потому-то и пришлось ему в своё время срочно переделывать биографию и вместо кузена стать принцу-регенту дядей…
А заодно не смущать своим слишком уж молодым — истинным — обликом стремительно стареющего Августа Фредерика Георга. Тяжко тому каждый раз видеть напоминание о потерянной молодости. Да и вполне естественно смотрится, когда рядом с правителем страны — его ровесники.
Поэтому от собственного отражения Ричард Уэллс отмахнулся и уставился на вид за окном.
Прекрасно. Новёхонькое здание Скотланд-Ярда, управления столичной полиции, сформированного недавно. У самого входа — троица оживлённо беседующих молодых людей, один из которых небезызвестный Захария Эрдман, а двое остальных, одинаковых с лица — точно, близнецы! — судя по фамильному сходству, и есть те самые старшие братья, раскопавшие в архивах дело пропавшей без вести Ангелики Оулдридж.
Предположительно Светлой.
Предположительно Говорящей, если девочке повезло унаследовать Дар. Отец у неё был не слишком силён в магии, но вот дед… о да! По словам Уиллсона, старый Оулдридж был одним из последних, понимающих язык зверей и птиц, и легко общающийся даже с морскими гадами. Высший уровень ментальных способностей… Над этим тоже стоило подумать. Но не здесь.
Мысленно он приказал кучеру остановиться рядом с молодыми людьми.
Открыл дверцу. Глянул внимательно… не на Эрдмана-младшего, тот бы его и не узнал в этой личине, но на двоих, разом подтянувшихся. И сразу новенькие щегольские фраки показались на их статных фигурах мундирами, подчёркивавшими военную выправку. И когда только парни успели послужить в армии?
Его узнали. Хорошо.
— Мы не представлены, джентльмены, — сказал по-возможности нейтрально, стараясь не морщиться из-за головной боли — неизбежного отката, наконец настигшего после работы во дворце. — Тем не менее, я вас знаю. Более того: хотел бы побеседовать. Прошу вас…
Кивнул на сиденье напротив, подкрепляя слова жестом.
Молодые люди переглянулись и, не задавая лишних вопросов, молча проскользнули вглубь кареты. Все трое. Уставились на него одинаково, с любопытством, но без подобострастия, а ведь последнее частенько читалось на лицах тех, с кем Великому Магистру приходилось так вот… беседовать.
Эти Эрдманы, похоже, весьма сообразительные ребята. С хорошими магически аурами, тщательно прикрытыми, почти профессионально, несмотря на возраст.
— Надеюсь, вам известны мои полномочия, господа? — поинтересовался вроде бы у всех троих и в то же время ни у кого. Ответил один из близнецов. Ага, вот кто в этой компании старший.
— Совершенно верно, мессир. Иначе без согласования со своим начальством мы в ваш экипаж и не сели бы, прошу прощенья за дерзость.
…и нахальные к тому же. Посмотрим, насколько обоснованна их самоуверенность.
— Не будем терять времени. Вашему начальнику, сэру Чарльзу Роуэну, отправлено ходатайство из секретариата Его Высочества, для выделения в помощь Орденской службе безопасности двоих сотрудников. У меня нет оснований считать, что сэр Роуэн откажет в данной просьбе. С этого дня и на неопределённый срок вы на службе у Ордена, и при этом, в сущности, продолжите заниматься тем, чем занимались прежде. Итак, что вы успели узнать о леди Ангелике Оулдридж?
Старший из близнецов склонил голову: дескать, понял, перехожу в ваше распоряжение, сэр.
— Мессир, мы, безусловно, представим вам подробный доклад обо всём, что узнали. Но считаю своим долгом в первую очередь сообщить следующее: мы были крайне удивлены, поняв, что в доме лорда Грэхема даже прислуге известно, что пропавшая когда-то падчерица его сиятельства, возможно, нашлась. Для подтверждения или опровержения этих слухов сэр Оливер намерен добиться личной встречи с этой особой и либо прижать её к груди, как внезапно обретённую потерю, либо разоблачить, как самозванку.