Полынь и мёд

Глава 10

Ксения.

– Танцевать? – ошарашенно бормочу себе под нос, предпринимая слабую попытку сопротивления, но Роман времени зря не теряет: держит крепко, чтобы, наверное, не сбежала никуда.

– Можешь одна, я посмотрю с удовольствием, – говорит, глядя на меня тем особенным взглядом, от которого даже мой позвоночник слегка подрагивает. Столько неприкрытого желания таится на дне тёмных глаз, столько почти животной похоти, что не хватит приличных слов, чтобы описать все эмоции, что пустынными бурями клубятся в чёрной радужке.

Может быть, скандал устроить? Но если возмущение во мне и плещется, но оно не настолько ощутимое, чтобы расплёскивать его вокруг. Я растеряна этой ситуацией настолько, что мой привычный и очень удобный панцирь трещит по швам, выпуская на свободу смелость и даже какую-то дерзость.

Я поднимаю взгляд, а в полумраке глаза Литвинова совсем тёмные. Его лицо – единственное, что я вижу сейчас; единственное, на что мне хочется смотреть в эту минуту. И даже если бы не хотела, я не могу оторваться, словно меня магнитом к нему тянет. Странное чувство.

Я даже не пытаюсь сопротивляться этому, потому что именно сегодня решаю позволить себе то, на что при ярком свете никогда бы не отважилась. Буду ли я жалеть о своём решении? Наверное, но все сожаления настигнут меня завтра. Вот тогда и стану решать, что делать с этим всем.

В уголках идеальных губ дрожит еле сдерживаемая улыбка, а я вкладываю свою руку в широкую ладонь Романа, а тот ведёт меня в центр импровизированного танцпола – на крошечный пятачок у самой сцены. Здесь свет ярче, а музыка громче, и я растворяю в ней все свои тревоги, отбрасываю прочь волнения. Как и обещала самой себе, сегодня не существует чьей-то ассистентки, дочери или старшей сестры. Сегодня есть лишь Ксения Ларионова, а остальные подождут.

Неважно, куда делся Олег Борисович. Всё равно, что будет завтра – сегодня я хочу танцевать.

Большие и тёплые ладони ложатся на мою спину, а я вздрагиваю от странного ощущения – даже сквозь слои одежды ощущаю жар чужой кожи. Или это мне только кажется? Сегодня странный вечер, потому всякое может померещиться.

– Не жарко? – интересуется, а тепло терпкого дыхания касается моей кожи на щеке. – В куртке, в смысле, не жарко?

Это самый обычный вопрос, но мне всё время чудится, что в каждое своё слово Рома вкладывает какой-то очень интимный подтекст.

– Нет, мне очень комфортно, – киваю, а Рома улыбается одним уголком губ, глядя поверх моей головы.

Я намного ниже его, и Роман возвышается надо мной, будто скала, вытесанная из камня. И я смелею: кладу руки на его грудь – правую над самим сердцем, и оно бьётся под моей ладонью, как африканский барабан. Наверное, у такого большого мужчины должно быть огромное сердце.

Эти мысли странные, совсем непривычные, и я пытаюсь отогнать их, но в этот момент мне слишком тепло, чтобы впускать в разум повод для беспокойства.

– Тебе всё-таки жарко, – заявляет тоном, не терпящим возражения, и плавным жестом снимает куртку с моих плеч.

Одно движение, всего одно и куртка упадёт на пол, но я ещё держусь за иллюзию своей независимости и, наверное, со стороны выгляжу глупо. А, чёрт с ним!

– Вот так, – бормочет, когда я расслабленно опускаю руки, и стягивает кусок кожаной тряпки, и бросает её на стул рядом с сервированным столиком. – Спорит она ещё со мной, настаивает… я, между прочим, твой начальник.

– Угрожаешь? – Я снова кладу руки на его грудь, а кожа под шелковистой тканью чёрной рубашки очень горячая.

Может быть, у него температура? Или здесь действительно жарко? Я не понимаю, потому что мой теплообмен, кажется, нарушен окончательно и бесповоротно – то знобит, то в жар бросает.

– Угрожаю? Боже упаси. Лишь предупреждаю, – усмехается и крепче сжимает руки на моей талии. Впрочем, дистанцию сохраняет, не тискает и не переходит границ дозволенного.

Уже хорошо. Так я хотя бы смогу сохранять видимость хладнокровия.

– Ай-яй-яй, Роман Александрович, – осуждающе качаю головой и хмурюсь слегка. – Нехорошо, пользуясь служебным положением, новых сотрудников запугивать.

– А кто тебе сказал, что я хороший мальчик? – Наклоняется ниже к моему уху, и его голос льётся в меня журчащей рекой.

– Ты со всеми своими сотрудницами танцуешь под блюз в полумраке?

Рома молчит, глядя на меня сверху вниз, а наш танец длится, плавный и на удивление гармоничный.

– Ревнуешь? – усмехается, блуждая сильными пальцами по моей спине, рождая толпы мурашек размером со стадо носорогов.

– Пфф, – фыркаю, отворачиваясь, и фокусирую рассеянный взгляд на саксофонисте.

Ему лет сорок, он строен, если не сказать субтилен, а седина в волосах серебрится в мягком свете, падающем на сцену. В маленьком зале потрясающая акустика, и звук отражается от стен, преломляясь, и становится почти живым организмом.

– Тебе нравится здесь? – отвлекает от размышлений голос Романа, а я киваю.

Нет смысла притворяться, и Рома удовлетворённо улыбается. Его кожа в странном освещении зала кажется золотистой, а лицо на этот раз тщательно выбрито. Литвинов вообще совсем другой сейчас, вовсе не похож на того дурашливого мужчину, с которым мы сидели у обочины. Сегодня он другой, сегодня другая я.

Я не знаю, куда это всё заведёт. С наступлением рассвета мы превратимся в сотрудников, между которыми тысяча табу. Нагромождение из служебных обязанностей, деловой этики, прошлого и настоящего, но сегодня мы оба немножечко не те, кем были ещё утром. Будто бы в полумраке растворяется всё, кроме пронзающего насквозь электричества.

– Ты часто здесь отдыхаешь? – обвожу рукой комнату, а Рома отрицательно качает головой.

– Не слишком… у меня вообще не так много времени для отдыха.

Как и у меня. Порой сил хватает лишь доползти до кровати, а на встречу с друзьями и культурные мероприятия их часто вовсе не остаётся.

– Признаешься, куда моего шефа дел?

Рома улыбается и кружит меня, придерживая за руку, а я смеюсь, когда мир вокруг слегка расплывается.

– Ты бы согласилась прийти сюда одна, без провожатого?

– Нет, – отвечаю без паузы, а Рома снова улыбается. – Так это был план?

– Именно. Коварный и хорошо продуманный план.

– Однако… и шефа моего впутал. Он же святой человек, а ты интриган, между прочим.

– Помнишь, я тебе говорил, что всегда добиваюсь своего?

Оставляю вопрос без ответа и понимаю, что мне не хочется злиться. Совсем не хочется, хотя следовало бы.

Я теряю счёт времени, а мы всё танцуем, мягко кружа под плавный мотив. О чём-то говорим – совсем не существенном, глупом, но этот разговор – первый нормальный между нами. Без желания уколоть или чему-то сопротивляться, без поисков потайных смыслов и двойного дна. Просто говорим о море и горах, животных и летящих над водой чайках, о любимых блюдах и спорте. Я рассказываю о сестре и её успехах в учёбе, о родителях что-то говорю, а Рома внимательно слушает, впрочем, ничего не рассказывая о своей семье. А я и не спрашиваю, потому что не имею привычки настаивать. Единственное, что удаётся узнать: он не женат, живёт один в пригороде, а больше ничего.

И когда кажется, что все темы для разговора исчерпаны, Рома задаёт вопрос, которого я никак не ожидала:

– Ты любишь гулять по крышам?