Поместье потерянных грез

Глава третья

Еве, казалось, тоже пришлась по душе идея поужинать на свежем воздухе. Безо всякого сопротивления она последовала за мной. Труднее всего было одолеть спуск по лестнице, но мы справились с этим. Служанка уже ждала нас в оранжерее. Тотчас появилась еда; все было горячее, как я и просила. Ну и вкусно же все было приготовлено! Бедняжка Ева между тем сидела неподвижно, взирая на все это великолепие, но не принимаясь за еду. Ничего, пообещала я себе, скоро она будет сама пользоваться ножом и вилкой. Пока же и этого достаточно. Я считала, что многого добилась за такой короткий срок.

Это был мой первый опыт кормления — задача не из легких. Правда, она могла глотать и пережевывать пищу, разрезанную на мелкие кусочки. Я закладывала кусочки ей в рот, пока она не показала, что больше не хочет: просто перестала разжимать губы. Потом я дала ей несколько ложек горячего кофе. Мне показалось, что все это ей нравится. Служанка пришла убрать посуду, а мы переместились на скамейку у стены. Может быть, я и заблуждалась, но у меня создалось впечатление, что она вполне довольна. Это было лишь мое собственное ощущение, так как до сих пор ни один звук не слетел с ее губ; я могла посадить ее, повернуть в нужную сторону, но не более; ее собственные руки и ноги были безжизненными, как будто вылепленными

из воска.

— Посидим немного, — сказала я, — а потом пройдемся, на закате. Тебе надо быть как можно активнее, Ева, тогда ты скорее поправишься. Я это точно знаю, я ведь изучала психологию в колледже. У нас был курс по психологии. Это новая наука, она занимается изучением человеческого мозга, а именно в этом и состоит твоя проблема. Может быть, мы вместе найдем решение, а заодно и опишем твой случай для науки. Ты знаешь, так иногда случается в науке: любители могут сделать то, что не под силу всем ученым мира.

Это был, конечно, вздор, хотя, возможно, какая-то доля правды в этом и была. Я просто болтала, чтобы заставить работать ее мысль. Теперь-то я уже знала: она понимает, что ей говорят.

— У нас был профессор в колледже. Он доктор. Я имею в виду, настоящий лечащий врач. Он интересовался тем, как работает человеческий мозг. Конечно, его теории пока не подкреплены никакими практическими результатами, но его лекции — это самое интересное, что я слышала в жизни. То, что пока нет практических результатов, совсем не означает, что он шарлатан. Многие видные медики прислушивались к его мнению. Он учился у Фрейда — это доктор, который известен не только как практикующий врач, но и как психоаналитик: он изучает человеческую индивидуальность, привычки и все такое…

За все время она не сделала ни малейшего движения, ни разу не моргнула… Временами я даже не была уверена, дышит ли она вообще. Глаза ее абсолютно ничего не выражали, в них была пустота. Все это, конечно, не слишком ободряло меня в моих усилиях. И все же… Она ведь уже выказала, как могла, свои чувства, подойдя несколько часов назад ко мне и взяв за руку. Она съела одну из моих лимонных карамелек, а это означает, что она в состоянии самостоятельно передвигаться по комнате — когда захочет. Должна быть какая-то серьезная причина, почему она не хочет делать этого в остальное время и менее всего в присутствии других людей.

— Если бы только удалось найти доктора Рисби, я бы попросила его приехать взглянуть на тебя. Это очень хороший врач, а твой случай наверняка бы его заинтересовал. Меня же, если честно признаться, очень интересует сам доктор Рисби. Знаешь, он молод и очень красив. Половина девчонок в колледже были от него без ума. Они и ходили-то на его лекции, только чтобы быть рядом и смотреть на него. Ни слова не понимали из того, что он говорил. Я-то понимала: мне это было интересно. Отчасти поэтому, наверное, я согласилась на эту работу. Хочу помочь тебе одолеть недуг. Но и ты должна помочь мне — без этого мне не справиться.

На ответ я, естественно, не рассчитывала, и, когда он так и не последовал, была не слишком обескуражена. Я понимала, что улучшение в любом случае наступит не сразу. Но если только ее родители дадут мне возможность и необходимое время… Я была почти уверена, что смогу вывести ее из этого состояния. Я расслабилась на теплом закатном солнышке. Воздух был напоен запахами раннего лета. Интересно, в состоянии ли Ева ощущать всю прелесть ароматов и мягкого июньского солнца? Не было никакой возможности это выяснить. Может быть, от несчастья, которое с ней приключилось, повреждены голосовые связки? Может быть, она вообще никогда уже не заговорит? Наверное, стоит ее как следует осмотреть. Я решила поговорить с домашним врачом — доктором Виггинсом, когда он появится в следующий раз.

Что-то почти огненного цвета вдруг промелькнуло в стороне. Я быстро оглянулась. Из кустарника появилась огненно-рыжая лиса. Странно было, что она нас не боялась, но потом я поняла, что лиса нас просто не видит. Она была необыкновенно красива, однако что-то странное было в ее поведении, в том, как она двигалась. С низко опущенной головой, она, казалось, с трудом волочила лапы. Вместо того чтобы скрыться в кустах при виде нас, она медленно пятилась, пока не оказалась полностью на открытом пространстве неподалеку от оранжереи, где мы сидели. Я не очень-то разбираюсь в повадках диких зверей, но ни разу не видела, чтобы кто-нибудь из них подходил так близко к людям.

Послышались резкие звуки, похожие на лай. Я поняла, что этот великолепный зверь мучается от сильной боли. Лису шатало из стороны в сторону, движения стали беспорядочными, спотыкающимися. Лай перешел в какие-то икающие, булькающие звуки, а затем в хрипы. В конце концов она свалилась набок, как подстреленная. Снова поднялась, попыталась бежать, но не смогла. И почему-то ее все время заносило влево. На минуту лиса остановилась, присела, снова мощным рывком попыталась выпрямиться и побежать, но, перекувыркнувшись через голову, затихла — только лапы еще некоторое время Дергались в воздухе да хриплые звуки вылетали из глотки. Это была агония.

Я смотрела как завороженная. Потом сорвалась с места и, даже не взглянув на Еву, помчалась к несчастному зверю. Он был мертв.

Я была в шоке. Только этим можно объяснить мой крик, полный ужаса:

— Боже, она мертва! Лиса погибла!

Дикий, нечеловеческий визг донесся из оранжереи. Я понеслась обратно. Ева уже не сидела неподвижно. Она стояла около скамейки и пронзительно кричала. Кричала так, что дыхание перехватывало. Рот ее был широко открыт, а крик, должно быть, разносился по крайней мере на милю. Я кинулась к ней, обняла, крепко прижала к себе. Ничего не помогало. Я схватила ее за руку и повлекла к дому. Она последовала за мной. Нужно было выяснить у кого-нибудь из домашних, что делать в таких случаях — конечно же, это не первый припадок такого рода. На этот раз я двигалась намного быстрее, чем раньше, но, странное дело, она без усилий поспевала за мной. У самого дома навстречу нам выбежали мистер ван Дорн с женой, за ним Гарриет Кэртис и Сьюзан.

Мистер ван Дорн схватил Еву за плечи и сильно встряхнул. Визг не прекращался. В то же время она не сделала попытки вырваться из его рук. Через некоторое время, видя, что она не останавливается, он опять начал трясти ее, да так, что визг сменился криками боли.

— В этом нет необходимости, мистер ван Дорн, — сказала я, подойдя к ней.

— Позвольте мне самому судить об этом, — отмахнулся он.

В этот момент Ева обернулась ко мне. Я обняла ее.

— Мисс Вингейт, будьте любезны, отойдите от нее! — Ван Дорн был вне себя.

— Вы же видите, она успокаивается, — сказала я, все еще обнимая Еву и умоляя взглядом оставить меня с ней.

Он грубо оттолкнул меня, поднял Еву на руки и понес в дом. Крики возобновились с новой силой. Что делать?! Я так боялась за Еву!

— Все будет в порядке, моя дорогая, — услышала я сочувственный голос миссис ван Дорн, — это не в первый раз.

— Но… но Еве нужна помощь, а не грубая сила!

— Это не грубая сила, дорогая. Сила — да, но иначе нельзя. Иначе она будет стоять и кричать, пока не потеряет сознание.

— Но почему? В чем причина?

— В самых разных вещах, должно быть. Точно мы не знаем…

— На этот раз ей пришлось наблюдать, как умирает лиса, — медленно произнесла я.

— Лиса?!

— Мы сидели в оранжерее, и вдруг из кустарника выбежала рыжая лиса. Ее шатало из стороны в сторону, а потом она свалилась и умерла. Зрелище было, конечно, ужасное, но не настолько же, чтобы вызвать такой припадок.

— Кто может это знать? Такое зрелище вполне могло послужить толчком. Надо сейчас же послать за доктором Виггинсом. Он просил, чтобы его вызывали всякий раз, когда случится такой припадок.

— Я чувствую себя виноватой. Если бы мне не пришла в голову идея ужинать в оранжерее, Еве не пришлось бы наблюдать эту ужасную смерть.

— Дорогая Анджела, я уверена, у вас были самые лучшие намерения. Вы же не могли это предвидеть. Мы вас не подготовили. Иногда какая-нибудь мелочь может вывести ее из строя. Теперь, когда вы это знаете, вы, вероятно, захотите уехать.

— Совсем наоборот. Теперь мне еще больше хочется остаться и помочь ей. Я все еще уверена, что ей можно помочь.

— Даже после всего этого? — спросила миссис ван Дорн с печальной улыбкой.

— После чего? Что здесь произошло? — это был Уллис ван Дорн. Он показался на пороге дома и теперь быстрыми шагами приближался к нам.

— У Евы опять был припадок, — ответила мать. — Боюсь, нам больше не на что надеяться.

— Прошу вас, миссис ван Дорн, не говорите так, — взмолилась я, — наоборот, надо всеми силами дать ей понять, что надежда на выздоровление есть и что вы в это верите. Что касается случая с лисой, может быть, ваш сын может его объяснить. Вы ведь, кажется, говорили, что он химик, исследователь.

Уллис пожал плечами.

— Кажется, я знаю, в чем дело. Многие фермеры используют отравленные приманки. Лиса, наверное, отравилась.

— Господи, ну конечно, — сказала я, — только городская девчонка вроде меня могла не догадаться.

— Я обследую лису, — сказал Уллис, — интересно, удастся ли мне установить, какой это был яд.

С увлеченным видом он зашагал к оранжерее. Мне же ничего другого не оставалось, как вернуться к своим обязанностям.

Когда я вошла в дом, там было тихо. Я обратила внимание, что миссис Кэртис и Сьюзан как-то незаметно исчезли. Похоже, они не хотели иметь со всем этим никакого дела.

Я побежала наверх, к Еве. Она лежала на кровати и смотрела прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Тело ее будто сковал холод, лишь грудь высоко вздымалась: ей было трудно дышать. Мистер ван Дорн стоял у нее в ногах и не отрываясь смотрел на дочь с выражением беспомощности и отчаяния на красивом лице. Да, сцена была трагическая.

— За доктором уже послали, он скоро приедет, — сказал мистер ван Дорн. — Прошу вас, побудьте с Евой. Я… я больше не могу. Просто не могу.

Он выбежал из комнаты. Сердце разрывалось от сочувствия к нему. Но еще больше — от жалости к Еве. Я приподняла ее и посадила на кровати. Потом открыла настежь все окна и подняла шторы, чтобы впустить как можно больше воздуха. Кажется, это помогло — нездоровая багровость лица понемногу исчезла, дыхание стало более ровным. Я присела у кровати и попыталась начать разговор — ни малейшей реакции, ни единого движения.

Я замолчала и крепко задумалась. Чем помочь? Как помочь этой девушке? Одно было совершенно ясно — невозможность какого бы то ни было общения практически сводит на нет все усилия. Здравый смысл подсказывал, что, если не удается добиться улучшения достаточно быстро, долго ей не протянуть. Ведь для нее любая пустяковая болезнь намного опаснее, чем для нормального человека.

Что могло довести ее до такого состояния? Я попыталась сосредоточиться. Но я так мало знала об этой семье. И не могла найти никакого правдоподобного объяснения. Оставалось только сидеть рядом и следить, чтобы ей не стало хуже.

Часа полтора спустя вошла миссис ван Дорн в сопровождении седовласого человека, с аккуратно подстриженной седеющей бородкой и длинными баками. На нем были серые брюки в полоску и светлый пиджак. Выглядел он безукоризненно. Это был доктор Виггинс, домашний врач. Даже по внешнему виду в нем сразу можно было узнать профессионала.

— А вы, я вижу, очень способная молодая леди, — произнес он вместо приветствия. — Я рад, что Ева попала в хорошие руки. Расскажите же, как все это случилось.

— Мы ужинали в оранжерее, доктор. Все было очень мирно и хорошо. Вдруг из кустарника выбежала рыжая лиса. Она вела себя как-то странно, а через несколько минут свалилась и умерла. Смерть, судя по всему, была мучительной, и так же мучительно было это наблюдать. Мистер Уллис ван Дорн считает, что лиса отравилась ядом, который подложил кто-нибудь из фермеров.

— Очень возможно. Лисы унесли много кроликов за последнее время. Ева все это видела?

— Да, доктор.

— Так, хорошо. Когда именно она начала кричать?

— Сейчас, сейчас… минутку… Я подошла к зверюшке, увидела, что она мертва, и сказала об этом вслух, громко. Конечно, она услышала. Знаете, перед этим я разговаривала с ней.

— Спасибо, мисс Вингейт. Это и есть разгадка.

Миссис ван Дорн спросила после некоторого колебания:

— Я вам еще нужна, доктор?

— О нет, — ответил он, — мы вполне справимся, мисс Вингейт и я. Потом я спущусь к вам.

Он повернулся к Еве, прослушал сердце и легкие. На лбу у нее выступили крупные капли пота; я вытерла ей лоб.

Доктор Виггинс откинулся в кресле и вздохнул.

— К сожалению, я мало чем могу ей помочь. Мне непонятна ее болезнь. Это, безусловно, какое-то мозговое заболевание, но нам так мало известно о человеческом мозге. Если бы она была из другой семьи, менее состоятельной, я бы давно распорядился, чтобы ее поместили в клинику.

— Доктор, — со страстью сказала я, — вы не сделаете этого. Обещайте мне, что вы никогда не сделаете ничего подобного с Евой.

Он разглядывал меня с любопытством.

— Сколько времени вы ее знаете?

— Несколько часов. Меня пригласили к ней гувернанткой.

— И вы не боитесь оставаться с ней после этого припадка? Знаете, он ведь не первый.

— Нисколько не боюсь, — сказала я с той же страстью, — у меня есть ощущение…

Улыбка его была полна снисхождения и терпимости.

— А, женская интуиция, я полагаю.

— Совсем нет. У меня ощущение, что Ева слышит и воспринимает все, что мы говорим.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал доктор, — хотелось бы знать, что вы об этом думаете.

— Болезнь ее не кажется мне неизлечимой. Она уже доказала, что может реагировать на слова. Знаете, когда я только приехала сюда, мистер ван Дорн решил, что я не гожусь для этой работы — недостаточно строга. Тогда Ева без посторонней помощи вошла в его кабинет, подошла ко мне, взяла за руку, как бы давая понять, что просит меня остаться.

— В самом деле?! — лицо доктора Виггинса выразило крайнюю степень изумления.

— Потом было вот что. Еще когда я увидела ее в первый раз в оранжерее, я положила ей на колени пакетик лимонных карамелек. Позже в ее комнате я почувствовала, что от нее пахнет этими карамельками. Пакетик лежал на ее туалетном столике. Значит, она сначала положила пакетик в карман, а потом в своей комнате, когда никто не мог ее видеть, открыла его, достала конфету, а пакетик положила на столик. Вы понимаете, доктор, она проделала все это самостоятельно!

— Невероятно! Я считал ее абсолютно беспомощной. Что-нибудь еще?

— Да, еще одно.

— Что же?

— Я чувствую: Ева хочет, чтобы я осталась.

Он улыбнулся, и улыбка эта была доброй и приятной.

— Знаете, вы меня убедили. К тому же и мне будет легче, если я буду знать, что кто-то постоянно наблюдает за ней.

— Доктор, давно это у нее?

— Немногим более года. Мистер ван Дорн — юрист. Он занимается международным бизнесом и много путешествует. До того как это случилось, Ева была вполне нормальной девушкой, и очень привлекательной, надо сказать.

Я откинула Еве волосы со лба, ласково погладила по голове.

— Она и сейчас привлекательна, доктор. Посмотрите, она просто красива.

— Да, вы правы. Она красива и должна бы наслаждаться жизнью, как все.

— Скажите, вы не знаете, что именно произошло? Что сделало ее такой?

— Не имею ни малейшего представления. Рано утром того дня меня вызвала Сьюзан Кэртис; она специально приехала для этого в город. Сказала, что у Евы началась истерика, и они не могут ее остановить. Я сразу поехал к ней. К тому времени, как я прибыл, она немного успокоилась, вернее, просто выдохлась. Я сделал все, что мог, а это, поверьте, совсем немного. Я просто остался там, наблюдая за ней. Через некоторое время она впала в это состояние — наполовину коматозное, наполовину дремотное, — в котором вы видите ее и сейчас.

— Доктор, — спросила я храбро, — может быть, здесь требуется помощь другого врача, специалиста по психическим заболеваниям?

— Вполне возможно. Я ведь только практикующий врач, моя сфера — общие заболевания. Разумеется, я не все знаю. Боюсь только, что психиатр сразу диагностирует этот случай как безнадежный и потребует поместить ее в клинику. Тогда я уже ничего не смогу с этим поделать. Вот почему я воздержался от приглашения такого специалиста. Я-то считаю, что надежда всегда остается, и не спешу сдаваться.

— Благодарю вас, — сказала я, — я, знаете ли, тоже не привыкла сдаваться. Думаю, что и Ева сейчас чувствует себя лучше: она ведь слышит нас.

Доктор Виггинс поднялся и подошел к кровати.

— Молю Бога, Ева, чтобы ты нас услышала. Хочу, чтобы ты знала: я верю, что мы тебя вылечим. Пока не знаю как, но вылечим. У тебя теперь есть хороший друг — Анджела. С ее помощью ты поправишься быстрее, я уверен. Доброй ночи, дорогая. Постарайся заснуть. Гони все мрачные мысли. Я забираю мисс Вингейт на несколько минут. Мы будем рядом, за дверью, так что тебе нечего бояться.

Я последовала за доктором в коридор.

— Будьте так любезны, мисс Вингейт, приезжайте завтра утром в город. Я буду у себя в приемной до полудня. Я выпишу вам новое снотворное для Евы. Ей надо как следует отдохнуть, выспаться. И кроме того, расскажете мне, как прошла ночь.

— Благодарю вас, доктор, — сказала я, — обязательно приеду.

Быстрыми шагами он удалился, а я вернулась к Еве. Раздела ее, расчесала волосы — по-моему, ей это понравилось — и уложила как можно удобнее. Осторожно закрыла ей глаза — даже это казалось ей не под силу.

— Спокойной ночи, дорогая моя, — прошептала я, — ничего не бойся, я с тобой.