Поможет Санта-Клаус

ГЛАВА ПЯТАЯ

Джулию разбудил грохот работающих вдалеке тяжелых машин. Она вскочила с постели и бросилась к окну. Слава богу! По дороге, извивавшейся довольно далеко от дома, шел ярко-желтый грейдер, за ним медленно двигался грузовик, из которого сыпался песок.

Она со вздохом облегчения отошла от окна.

Очень хорошо. Если сегодня расчистят дороги, завтра днем Чарли отбуксирует ее машину в гараж.

День-другой – и она отправится своей дорогой в пристанище Кейт.

Джулия быстро закончила свой туалет, выбрав из вороха одежды свитер цвета ржавчины и коричневые брюки. Причесываясь перед зеркалом, она перебирала в уме события вчерашнего вечера. Наверное, ей следует извиниться перед Крисом. Ее внезапное бегство, естественно, удивило и обеспокоило его, а она в ответ на его расспросы лишь нагрубила ему.

Джулия не позволила себе возвращаться мыслью к своим воспоминаниям, которые сначала полностью ее захватывают, а затем оставляют в душе щемящую пустоту.

Она легко сбежала по лестнице, с удовольствием ощущая умопомрачительные запахи корицы и других специй, пекущихся яблок и шоколадной обливки.

– Ммм, пахнет восхитительно! – сказала она на пороге кухни, где Мейбл как раз вытаскивала из духовки противень.

– Печеньем, – пояснила Мейбл. – Я с раннего утра на ногах. Напекла шоколадных и сахарных пирожных, рогаликов с яблочным джемом, имбирных пряников. Днем должны прибыть два автобуса с детьми, если, конечно, они проедут, но мне кажется, что проедут.

Джулия налила себе чашечку кофе.

– Да, я видела: дорогу уже расчищают. – Она уселась за стол и стала наблюдать, как Мейбл положила на противень очередную дюжину комочков теста и задвинула его в духовку. Тыльной стороной ладони пожилая женщина откинула со лба прядь волос и убрала капли пота с разгоряченного лица.

– Еще и девяти нет, а у вас уже изнуренный вид, заметила Джулия.

– Так я же поднялась в пять часов утра, чтобы успеть напечь сладкого, – улыбнулась Мейбл, наливая себе кофе. – Дети уничтожают горы печенья.

Джулия взглянула в окно, думая о том, что этот дом в самом ближайшем времени наполнится детьми. Как это некстати! В прошлом году она старательно избегала детей, ей было мучительно видеть их улыбающиеся лица, слышать их смех. Как же она переживет день, когда дети будут повсюду?

– Вы хорошо спали? – спросила Мейбл, подсаживаясь к столу.

– Как убитая, – ответила, улыбнувшись, Джулия. – Не знаю, как и благодарить вас за оказанное мне гостеприимство. Надеюсь, через пару дней я перестану вас обременять.

Мейбл наклонилась к Джулии и потрепала ее по руке.

– Вы, дорогая, никого не обременяете. Здесь любят людей, и, будь на то воля Криса, дом всегда ломился бы от детей, да и от взрослых тоже.

– Он кажется очень симпатичным.

– А мне кажется, что он почти святой, – мягко улыбнулась Мейбл. – Сердце у него настолько доброе, что порой перевешивает голос разума. Но я, ясное дело, не стану ему говорить, что я о нем думаю.

Поток ее речи прервал резкий звонок таймера плита давала знать, что выпечка готова. Мейбл, вскочив со стула, взяла еще не успевшую остыть хваталку в виде рукавицы и выдернула из духовки противень с золотисто-коричневыми булочками.

– Позавтракаете? – спросила она.

– Нет, благодарю вас. Я не большая любительница завтраков. Кофе вполне достаточно. – И Джулия не спеша маленькими глотками опустошила чашку, с удовольствием наблюдая за сноровистой Мейбл, быстро заполнившей противень новой порцией теста.

Джулии хотелось бы больше узнать о Крисе.

Был ли он когда-нибудь женат? Какое у него было детство? Как чувствует себя женщина в объятиях его сильных рук? При этой мысли Джулия покраснела. И почему такой вздор лезет мне в голову? удивилась она.

Как раз в этот момент в кухню вошел Крис, и Джулия зарделась еще больше.

– Доброе утро! – весело поздоровался он и схватил с блюда горячую булочку, ловко увернувшись от шутливой затрещины Мейбл. – Первый автобус с детьми прибудет в течение получаса.

– Так скоро?! – воскликнула Мейбл и бросилась к шкафу за вторым противнем. – Надо поскорее здесь закругляться, чтобы успеть переодеться. А ты, Крис, не собираешься облачиться в твой костюм?

– Успеется, это дело нескольких минут. Раз вы здесь заняты готовкой, может, мы с вами покрасим мне волосы? – обратился Крис к Джулии.

– Покрасим вам волосы? – Джулия оторопело уставилась на него.

– В цвет седины, – пояснил Крис. – Вообще-то я и сам справляюсь, но на затылке мне не достать…

– Конечно, я помогу, – ответила Джулия, решительно отогнав от себя только что беспокоившие ее мысли.

– Прекрасно! Тогда я немедленно поднимаюсь наверх и одеваюсь. Когда понадобится ваша помощь, я позову. – Крис дошел почти до самой двери, но возвратился и, не обращая внимания на бурные протесты Мейбл, со смехом стащил еще одну булочку.

Несколько минут спустя, когда Джулия поднималась по лестнице к себе в комнату, Крис ее окликнул. Она пошла на звук его голоса и с удивлением обнаружила, что он спит за ее стеной. Спальня Криса была типично мужской. Центральное место в ней занимала огромная кровать, настоящее царское ложе, с массивной спинкой орехового дерева. Палас, покрывавший пол, и шторы были выдержаны в желто-коричневом (цвета пустыни) и зеленом (цвета кактуса) тонах. Если бы Джулия не знала, что комната принадлежит Крису, она бы догадалась по запаху. Комната пахла, как и он сам, свежей хвоей, падающим снегом и чистым горным воздухом.

– Крис! – позвала Джулия, останавливаясь на пороге, ибо комната была пуста, но на кровати уже лежал приготовленный костюм Санта-Клауса. Крис! – повторила она громче.

Из соседней двери высунулась его голова с уже белоснежными усами и бородой.

– Если бы вы могли подсобить мне сзади… – И Крис жестом руки предложил ей войти в обширную ванную, где он стоял перед большим настенным зеркалом.

Джулия молча кивнула, во рту у нее пересохло, пока она преодолела несколько разделявших их шагов. На Крисе были лишь тугие джинсы, и его обнаженный торс, едва прикрытый накинутым на шею полотенцем, поразил Джулию выпуклостями мышц, особенно на предплечьях, и бронзовым цветом кожи.

– Так что… что мне надо делать? – спросила Джулия, надеясь, что ее голос не выдает внезапно нахлынувшего волнения.

– Пойдемте в комнату, там больше места, – сказал Крис.

Она кивнула и охотно последовала за ним в спальню, с удовольствием покидая ванную, которая вдруг показалась ей тесной. И жаркой: температура воздуха в ней явно превышала комнатную.

Крис уселся на край кровати, боком к Джулии.

– Обрызгайте, пожалуйста, мой затылок. – Он протянул бутылочку-спрей.

Она снова кивнула и подошла вплотную к кровати, энергично встряхивая бутылочку и стараясь не замечать, какой гладкой и теплой выглядит его кожа. Джулия обрызгала большинство остававшихся темными прядей, умудрившись не дотронуться до Криса.

Но чтобы обработать волосы вокруг ушей и над самой шеей, ей пришлось ниже склониться к Крису и даже опереться рукой о его широкое плечо.

Как она и предполагала, тело его оказалось теплым и мягким на ощупь. Она уже и забыла, какое удовольствие может доставить прикосновение к другому человеческому существу. Она слегка нагнула его голову в поисках недокрашенных прядей и, внимательно рассматривая ее, убедилась в том, что даже с волосами цвета девственного снега Крис оставался умопомрачительно красивым.

При черных волосах глаза Криса казались ярко-синими, седина придала им серебристый оттенок.

– Теперь, по-моему, все в порядке, – пробормотала Джулия, продолжая обследовать его шевелюру. Она не успела сделать и шагу назад, как Крис поднялся на ноги и оказался чуть ли не вплотную к ней. Джулия на миг окаменела. Ее пригвоздили к месту его близость и волновавший специфический запах Криса, заворожила теплота, излучаемая его глазами. В них светилась жизнь и таился готовый вырваться наружу смех, которым некогда была наполнена и она.

Словно во сне, она увидела, как он поднял руку, почувствовала на своем лице нежные прикосновения кончиков его пальцев, которые сначала погладили синяк на ее лбу, а затем скользнули по щеке вниз.

Джулия закрыла глаза, подхваченная вихрем наслаждения, которое доставляли эти нежные касания. Ведь давно, страшно давно она лишает себя подобной радости – почувствовать на себе чьи-нибудь руки. А пальцы Криса, мягкие, словно шелк, намотанный на крепкий стержень, разбудили в ней желание, которое она себе запретила, кажется, целую вечность тому назад.

– Джулия! – нежно выдохнули губы Криса.

Она очнулась и, взглянув ему в лицо, заметила, как изменились его глаза: серебро исчезло, они потемнели и горели горячим пламенем.

Откровенное вожделение в его взоре окончательно вернуло ее к действительности. Она стряхнула с себя окутавший ее туман и сделала шаг назад. И тут с улицы донесся гудок.

– Что это? – спросила Джулия, радуясь неожиданной помехе, которая разрушила колдовские чары Криса.

– Это автобус, – пояснил Крис и неохотно протянул руку к своему костюму.

– Ухожу, ухожу, чтобы вы поскорее оделись, кивнула Джулия и, не в силах удержать дрожь во всем теле, выскочила из его комнаты в свою.

Она села на кровать и обхватила грудь руками, стараясь успокоиться и унять трепет, пронзавший ее с головы до пят.

Что он с ней сделал? Этот вопрос не успел сложиться в ее голове, а она уже знала ответ: он вернул ей способность чувствовать. На тот короткий миг, что его пальцы совершали свои магические движения вокруг лица Джулии, он прорвал ее систему обороны от внешнего мира, ту самую преграду, которую она воздвигла год назад.

Внезапно сквозь окно прорвался шум, заставивший ее приподнять голову. Она встала, на деревянных ногах пересекла комнату, отодвинула шторы и выглянула наружу.

Дети. Куда ни кинь взгляд, всюду дети. Их яркие куртки пламенели на фоне чистого снега, голоса оглашали окрестность смехом. Джулия прижалась лбом к холодному стеклу. Конечно, это безумие, но она вглядывалась в личико каждого ребенка, надеясь отыскать среди них маленькую девочку, хотя твердо знала, что найти ее невозможно.

И снова Джулию поразил приступ невыносимой боли, едва не заставивший ее в отчаянии броситься на пол. Слезы застлали ей глаза, яркие куртки и смеющиеся детские личики смешались в одно большое многоцветное пятно.

Радость окружающих причиняла теперь Джулии слишком сильные страдания, поэтому она и воздвигла преграду, желая избавить себя от мучительных воспоминаний.

Она сердито вытерла слезы и поклялась, что больше не позволит, не может позволить Крису прорываться сквозь эту преграду, используя в качестве осадных орудий свои добрые синие глаза и нежные прикосновения.

Джулия весь день провела взаперти у себя в комнате, обреченная на этот плен звуками детского смеха, веселыми рождественскими песнями, радостными голосами, которые раздавались то громче, то тише, но не прекращались ни на минуту. Она попыталась читать, но не могла заставить себя сосредоточиться и вникнуть в смысл слов.

Она мерила шагами комнату вдоль и поперек, ощущая себя арестантом, хотя и добровольным.

Настал момент, когда она почувствовала, что дошла до предела, что если услышит еще один взрыв хохота или еще одну развеселую песню, то непременно сойдет с ума. Но тут все разъехались, и воцарилась тишина.

Только в начале вечера она, подгоняемая голодом и успокоенная тишиной в доме, отважилась покинуть свою обитель.

Спускаясь по лестнице, Джулия упорно отворачивалась от большой елки в зале. Но вот кухня приняла ее в свои объятия, и Джулия немедленно направилась прямо к холодильнику, уверенная в том, что никто ее не осудит, если она сама похозяйничает и съест бутерброд или остатки какой-нибудь еды.

Ей попался на глаза кусок ветчины от вчерашнего ужина, она добавила к нему стакан молока и села за стол.

Из головы у нее не шел тот странный миг в комнате Криса, когда прикосновения его руки к ее лицу подействовали на нее как могущественные чары. Можно ли удивляться тому, что она так быстро, так пылко отозвалась на них? Ведь целых шесть лет минуло с тех пор, как она чувствовала на себе руку мужчины и любила кого-нибудь, кроме маленькой девочки.

Том. Интересно, что с ним сталось? Он ворвался в ее жизнь подобно горячему вихрю, а ушел крадучись, словно вор в ночи. Их брак продолжался ровно четыре месяца – до того дня, когда она сообщила ему, что забеременела. Однажды он ушел на работу и не вернулся. А потом… Через два месяца почта доставила ей документы, необходимые для развода, и больше она о нем не слышала.

Если бы он узнал о том, что произошло… Тронуло бы это его? Вряд ли. Его не тронул факт ее рождения, так почему должна тронуть смерть?

Джулия убрала за собой и уже собиралась покинуть кухню, когда заметила в окне отражение горящего где-то вдалеке света. Охваченная любопытством, она высунулась за дверь и, приставив ладонь ко лбу, чтобы лучше видеть, вгляделась в темноту.

Свет лился из сарая, и Джулии вспомнился разговор Дока и Мейбл о том, что Крис строит там сцену. Раздираемая любопытством, она напялила на себя одну из курток, висевших на вешалке у двери, сунула ноги в большие ботинки Мейбл и вышла во двор.

Снег скрипел под ногами Джулии и сверкал так, как если бы с неба падали не снежинки, а бриллиантовая пыль. А над ее головой сияли звезды, словно состязаясь в яркости с блестящим снегом. Джулия с удовольствием вдыхала холодный чистый воздух с запахом хвои, чувствуя, что он прибавляет ей бодрости и энергии.

Дверь сарая бесшумно поддалась ей, и Джулия еще с порога поняла, что попала на репетицию спектакля. Человек десять детей находились на сцене, остальные бегали между рядами деревянных скамеек, составлявших зрительный зал.

Крис стоял на сцене, волосы его обрели теперь прежний свой цвет. Джулия села на заднюю скамью и стала наблюдать за тем, как он работает с детьми, указывая, кому где стоять и что делать.

Он умел обходиться с детьми, проявляя при этом неиссякаемое терпение. Лицо его расслабилось, на нем играла легкая улыбка. Джулия внимательно следила за всеми движениями Криса и провожала глазами его руку, когда он в раздумье подносил ее к усам или ласково похлопывал по спине, а то и обнимал за плечи кого-нибудь из детей. Бросалось в глаза, что дети обожают Криса.

– Привет!

От неожиданности Джулия подскочила. Рядом с ней стоял мальчик лет пяти-шести, не больше. С дружелюбной улыбкой на круглом личике он без всякого стеснения с детским прямодушием смотрел на Джулию.

– Привет! – ответила она, подавляя в себе инстинктивное желание протянуть руку и пригладить его торчащие во все стороны рыжие вихры.

– Меня зовут Бенджамин. А вас?

– А меня – Джулия.

– Вы участвуете в спектакле?

– Нет, я просто смотрю, как репетируют.

– А я участвую. Я – один из мудрецов, – гордо выпячивая маленькую грудь, сообщил Бенджамин торжественным тоном, явно желая показать Джулии, как серьезно он относится к своей роли. – Я приношу новорожденному Иисусу немного ладони.

– Ладана, наверное, – поправила Джулия, закусив губу, чтобы не рассмеяться.

Как ни странно, ей было не тяжело разговаривать с этим ребенком. Возможно, потому, что это мальчик, а не маленькая симпатичная девочка, вроде Ливви, подумала Джулия.

– Да, да, верно. Именно так, – согласился Бенджамин и влез на скамейку рядом с ней, распространяя вокруг себя присущий детям особый запах. – А у меня есть лягушка.

Джулия даже моргнула от неожиданности – она успела забыть, что детям свойственно вот так, ни с того ни с сего, вдруг менять тему разговора.

– Как же ее зову!?

– Крис. – И мальчик с широкой улыбкой поднял глаза к сцене. – Мою лягушку зовут Крис. А вы Крису друг? – он снова повернулся в ее сторону.

– Наверное, да.

Он начал болтать ногами взад и вперед, словно подчиняясь ритму звучащей у него внутри и слышной ему одному мелодии.

– А я один из лучших его друзей. Он помог мне поймать лягушку.

– Бенджамин! – позвал со сцены Крис, явно удивившись тому, что рядом с мальчиком сидит Джулия. – Иди сюда, мальчуган! Ты мне нужен.

– Надо идти! – Бенджамин на прощание премило улыбнулся Джулии, соскользнул со скамьи и побежал к сцене.

А Джулию охватило непреодолимое желание уйти отсюда, бежать прочь! Чтобы не ощущать детской прелести Бенджамина и этого неповторимого запаха детства, в котором хочется раствориться.

У нее в горле стояли слезы, готовые вот-вот пролиться, но она не могла этого допустить. Она не может себе позволить роскоши хорошо, от всей души выплакаться. Ибо боится, что, начав плакать, не сумеет остановиться.

Войдя в дом, Джулия аккуратно поставила на место ботинки Мейбл и повесила обратно на вешалку куртку. Миновав по-прежнему безлюдную кухню, она хотела быстро прошмыгнуть мимо елки, но остановилась, зачарованная красотой ярко освещенного дерева с переливающимися всеми цветами радуги игрушками.

Это было воистину великолепное зрелище. Помимо своей воли, ни о чем не думая, Джулия опустилась на диван около того самого стула, с которого накануне наблюдала за тем, как украшают елку.

Разноцветные лампочки отражались в блестящей поверхности игрушек, и в каждом таком отражении Джулии мерещилось личико Ливви.

Ливви любила Рождество, как никто из знакомых Джулии детей. Она родилась 27 декабря, и Джулии порой казалось, что принимавший роды врач, хлопнув ее, как всех новорожденных, по попке, каким-то таинственным образом заразил малышку духом этого праздника.

Как может Джулия радоваться очередному Рождеству, зная, что этой радости навсегда лишено ее дитя? Как у нее может пробудиться желание одаривать окружающих, если у нее похищено, притом совершенно неожиданно, то, что было ей дороже всего на свете?

Ее дочурке, Ливви, – вот кому следовало бы сидеть рядом с ней, наслаждаясь великолепием «Северного полюса». Она бы гладила оленей и играла в спектакле. Ей бы следовало здесь быть ради меня, с тоской подумала Джулия. Ей так хотелось обнять Ливви, покачать на руках, прижать к своему сердцу!

Объятая горем, грозившим поглотить ее целиком, Джулия потеряла счет времени. Прошли минуты, а может, и часы, она же все продолжала сидеть в безмолвии дома, не сводя глаз с елки, которая была для нее одновременно и горестным напоминанием о невосполнимой утрате, и радостным о былом счастье.

– Джулия?!

В дверном проеме стоял Крис. Он подошел и сел рядом с ней.

– Я только что развез детей по домам и теперь иду спать. – Он откинулся на спинку дивана и посмотрел на елку. – Красиво, правда? В елочных фонариках есть что-то гипнотическое. На них также, как на горящий огонь, можно смотреть без конца.

И каждый видит при этом что-то свое.

Джулия лишь молча кивнула в знак согласия, не решаясь раскрыть рот. Поток слез, который ей удавалось сдерживать все двенадцать месяцев прошедшего года, был готов вот-вот прорваться наружу. Ей казалось, что если она взглянет на Криса или произнесет хоть слово, то утратит власть над собой и разрыдается.

– Рождество очень трудная пора для многих, – мягко сказал Крис. – Есть люди, для которых оно лишь повод для подведения итогов минувшего года. Они вспоминают о своих утратах, перебирают в памяти все плохое и грустное, что случилось с ними за это время. – Крис пододвинулся к Джулии и слегка дотронулся до ее руки. – Я же в этот праздник стараюсь думать только о будущем, о тех замечательных событиях, которые ожидаю в грядущем году. Я всегда стараюсь смотреть вперед, а не оглядываться назад, в прошлое.

Судорога клещами сжала сердце Джулии. Она повернулась к Крису лицом, хотя понимала, что оно отражает ее внутреннее состояние.

– А что делать, если будущее предстает пустым и мучительным?

– Не таить своих мыслей в себе. Делиться с людьми своими опасениями и переживаниями.

– Я не умею. – Джулия вскочила с дивана, готовая броситься бежать, чтобы только не видеть его добрых глаз, под взглядом которых ей было так трудно удерживать свое горе в узде.

Крис тоже поспешно поднялся и, прежде чем она успела повернуться и уйти, ласково обнял ее и привлек к себе.

– Доверьтесь мне, Джулия, – тихо прошептал он в ее волосы.

Она покачала головой и вся напряглась. Его крепкое объятие, сильные руки, удерживающие Джулию помимо ее воли, представились ей чем-то вроде осадных орудий, вознамерившихся сломить ее оборону. Слезы подступили к ее глазам.

– Я… я не могу… я должна… – слабо воспротивилась она, но Крис заставил ее замолчать, положив руку ей на затылок и прижав голову к своей сильной груди. И тут Джулия утратила контроль над собой. Слезы, которые ей так долго удавалось сдерживать, вдруг хлынули по щекам молодой женщины.

Она почти не осознавала присутствия Криса, не ощущала его рук, гладящих ее волосы, не слышала громкого биения его сердца у самой своей щеки и ласковых слов, которые он нашептывал ей на ухо.

Но она все крепче прижималась к нему, чувствуя, к своему ужасу, что падает в бездонную бездну своего горя.

И вот она уже в ней, вокруг беспросветный мрак, чувствовать она способна лишь одно – необратимость своей потери, и думать тоже лишь об одном – о полной бессмысленности будущей жизни.

Впервые за год она дала себе волю, позволив отчаянию восторжествовать над ней, и рыдания сотрясли все тело Джулии.

– Держите меня! – кричала она, в поисках защиты прижимаясь все крепче к Крису, ибо ей казалось, что разомкни он руки – и она до конца растворится в своей скорби.

Крис, видимо понимая, какой ужас царит в ее душе и как она сама напугана силой охвативших ее чувств, стараясь ее успокоить, все теснее смыкал вокруг нее кольцо своих рук, не опасаясь, что она затопит его слезами.

Вдруг она испугалась, что заразит Криса своей печалью, лишит бьющего из него жизнелюбия, отравив его оптимизм болью, и рванулась прочь от него. Но он удержал ее в прежнем положении, его объятие – и сладостное и опасное – стало лишь еще крепче.

Но мало-помалу слезы ее начали иссякать, а поглотивший на миг мрак бездонной бездны – рассеиваться. Она еще продолжала содрогаться от всхлипываний, но плакала все тише и уже сознавала, что прижимается к груди Криса, а оба они стоят перед елкой.

Исходивший от него запах настоящего мужчины возбуждал ее, вызывал совсем иные чувства.

Она ощущала его длинные ноги своими ногами, их бедра соприкасались самым интимным образом, мускулы его спины и плеч казались ей такими сильными. А сердце Криса стучало с небывалой быстротой, словно старалось ускорить ритм ее собственного сердцебиения.

– Джулия! – произнес он тихим охрипшим голосом и повернул ее голову так, чтобы она могла его видеть. Его голубые, а сейчас с серебристым отблеском глаза излучали огонь, прожигавший ее до глубины души.

Она понимала, что Крис хочет поцеловать ее, и сама тоже желала этого. Пусть его губы разожгут в ней пламя, такое жаркое, такое сильное, и пусть в нем сгинут все мучающие ее мысли. Джулия подняла голову кверху и с готовностью приоткрыла рот.

Крис со стоном обхватил его своими губами, обдав ее жаром, который пронизал все ее существо.

Этот огонь был ей очень приятен, ей хотелось, чтобы Крис проник в нее как можно глубже, и она раздвинула губы пошире. Язык Криса ответил на ее призыв и смело продвинулся дальше, вглубь, а руки медленным чувственным движением скользнули вдоль спины.

И снова Джулия опустилась в темную бездну, но теперь совсем иную, где безраздельно властвовало одно-единственное чувство – вожделение.

Она всецело отдалась ему, испытывая давно забытое наслаждение.

Крис оторвался от ее рта, и Джулия откинула голову назад, подставив его губам нежную кожу своей шеи, и, в то время как они ласкали и целовали ее, перебирала пальцами мягкие пряди его черных волос.

Он снова потянулся к ее рту. Одной рукой продолжая поддерживать спину, другую Крис передвинул к ее животу, какой-то момент помедлил, словно опасаясь возражений со стороны Джулии, но, не дождавшись их, медленно подвел ладонь к ее груди и обхватил ее сквозь шелк лифчика.

Сосок груди напрягся навстречу его ласке, тело Джулии изогнулось дугой в руках Криса, она наслаждалась огнем любви, который охватывал каждую клеточку ее тела.

А он, наградив ее рот продолжительным поцелуем, легкими касаниями губ прочертил линию от угла рта до уха, слегка повернув при этом ее голову так, что Джулии, открывшей в этот миг глаза, стала видна сияющая огнями елка. И во всех сверкающих игрушках отражалось личико ее маленькой дочурки.

Джулия, задыхаясь, выплыла из омута желания, заставившего ее забыть обо всем на свете, и в ужасе от того, что произошло при ее попустительстве, отпрянула от Криса.

Как она могла допустить, что его ласки заставили ее забыть о Ливви! Ее охватило чувство вины…

Пусть на миг, даже самый короткий, но она перестала думать о своей покойной малютке!

Он смотрел на нее, не скрывая своего замешательства, в глазах его продолжал гореть тот огонь, который только что воспламенял и ее.

– Джулия? – Крис шагнул к ней, но она поспешно отступила назад, мучаясь сознанием своей вины, раздирающей ее сердце. Да как же она смела хоть на самую малую толику времени отвлечься мыслями от Ливви? Только что ее томило страстное желание, а сейчас оно представилось ей прямым оскорблением памяти Ливви.

– О, я… Простите… – пробормотала она. – Это не должно было произойти… Это ошибка… Сплошная ошибка… – Джулия понимала, что подобное невразумительное объяснение ничего не дало, но она не могла больше вымолвить ни слова. Круто повернувшись, она стрелой взлетела по лестнице.

Крис тупо смотрел ей вслед, стараясь совладать со своими чувствами. Он опустился на диван и провел рукой по волосам. Вначале им руководило всего-навсего стремление успокоить Джулию, он даже в самых тайных своих мечтах не помышлял о том, во что может вылиться его акт добросердечия. Вожделение, внезапно вспыхнувшее между ними и, бесспорно, застигшее Джулию врасплох, и для него явилось полной неожиданностью. Оно и сейчас продолжало волновать его кровь, усиливаясь при воспоминании о влажной мягкости ее губ, атласной коже и изогнувшемся дугой теле в его объятиях.

Если есть на земле женщина, созданная Всевышним для любви, то это именно Джулия. Если чья-нибудь душа отчаянно жаждет любви, то это ее.

Так что ей мешает? Какая трагедия лишила ее жизнерадостности, заставила сознательно бороться с собственными желаниями, более того – с собственной природой?

Крис долго не отрывал взгляда от сверкающей елки, не переставая напряженно думать, каким образом отыскать разгадку тайн, которые Джулия так ревниво хранит в своей душе.

Одно было ему ясно: когда он ее ласкал, ему казалось, что он обнимает самое жизнь. Их поцелуи наполнили его восторгом и счастьем. Если он сумеет исцелить рану, от которой страдает Джулия, это будет лучший рождественский подарок ему за всю его жизнь. Но как это сделать, если она не дает ему и шагу ступить в свою сторону? Как изгнать мрачные тени печали из ее глаз?

Крис взглянул на ангела, венчавшего верхушку елки, но и тот, по-видимому, не мог помочь ему советом.