Глава 42

Рейн резко схватил меня за руку своей стальной хваткой и поволок к замку. У входа толпились люди — очевидно, его вампиры.

— Наконец-то вы явились! — рявкнул на них Рейн. — Наведите тут порядок!

Одна девушка вышла вперед и поклонилась:

— Мой господин, ваши покои уже приготовлены. Остальные комнаты приведем в надлежащий вид к завтрашней ночи. Все окна завешены плотными шторами, солнце вам не повредит.

— Хорошо, — бросил Рейн и потащил меня внутрь.

Вдруг он подхватил меня на руки, и в следующее мгновение мы оказались в великолепных покоях на самом верху.

Я огляделась — сумеречный свет расплывался по стенам, раскрашенным в готические узоры. В углу, замаскированная тенью, стояла массивная кровать с высокими стойками, покрытая темным бархатом. Пол из глянцевого мрамора исходил холод.

— Садись! — приказал Рейн. Он прокусил свое запястье, и оттуда хлынула алая кровь. — Пей!

— Нет! — я оттолкнула его руку. — Я не стану!

— Пей! — заругался он. — Я не могу рисковать тобой. Этот дракон… внутри тебя может убить. А воскресить я тебя уже не смогу. Лучше пусть умрет он, чем ты! Так или иначе я все равно обращу тебя!

Когда Рейн прижал запястье к моим губам, сначала я попыталась сопротивляться, упираясь руками ему в грудь. Но его хватка была неумолимой.

Пей! — его глаза полыхнули алым, гипнотизируя меня.

Я перестала брыкаться и прильнула губами к его запястью. Алая, густая кровь хлынула мне в рот теплым, чуть солоноватым потоком. Я сделала первый глоток… и еще один… Это было странно — вкус крови отдавал металлом, он был отвратительным, но в то же время будоражил что — то глубинное во мне. Я ощутила, будто волна силы прокатилась по моему телу, заставляя сердце биться чаще.

Рейн нежно погладил меня по волосам:

— Пей, моя хорошая… Скоро ты снова станешь вампиром. И мы будем вместе вечно…

Я с трудом оторвалась от его запястья, тяжело дыша и чувствуя, как капли стекают с губ…

По моим венам словно потекла раскаленная лава. Я почувствовала невыносимую боль, которая охватила все мое тело. Должно быть, это действовал вампирский яд, превращая меня обратно в существо ночи.

Я закричала от жгучей агонии внутри и потеряла сознание.

Очнулась я от грохота — Рейн в ярости швырнул об стену вазу, разбив ее на мелкие части.

— Что? Что случилось? — испуганно спросила я приподнявшись.

— Драконий отпрыск в твоей утробе сжигает мой яд! — прошипел Рейн. — Ты не обратилась в вампира.

— Вот и хорошо! — крикнула я разъяренному Рейну и опустив голову нежно коснулась живота. — Я должна быть живой, быть человеком… это необходимо для вынашивания ребенка.

— Как ты себя чувствуешь?

Я с удивлением ощутила, что чувствую себя превосходно — даже лучше, чем когда — либо в жизни.

— Я… я чувствую себя живее… живее всех живых! — ответила я с удивлением. — Может, это твоя кровь так подействовала.

Рейн нахмурился:

— Пока этот драконий плод слаб, он не опасен. Но если начнет тебя убивать… я найду способ избавиться от него! Однако, если он родится… тогда я нареку его сыном, как и говорил.

Следующую неделю Рейн не отходил от меня ни на шаг. Он носил мне лакомства со всего света — экзотические фрукты, яства из дальних стран. Приволок испуганную до полусмерти повариху, чтобы та готовила для меня человеческую пищу. Рейн гулял со мной по саду, рассказывая истории о своем прошлом, о временах, когда здесь было могущественное королевство. Пока его отец не заключил роковую сделку с дьяволом, и мать Рейна не родила на свет вампиреныша…

Я слушала его, порой поддакивала, но все время искала возможность сбежать. Однако с каждым днем мне становилось все хуже и хуже — силы покидали меня, а вынашивание драконьего дитя вытягивало всю энергию.

Рейн наблюдал за моим увяданием, и его охватывала тревога пополам с яростью. Он то и дело ощупывал мой живот, пытаясь нащупать плод, грозящийся прорваться наружу сквозь мое немощное человеческое тело. Я видела безумие в его взгляде — он был готов на все, лишь бы спасти мою жизнь. И эта одержимость пугала до дрожи…

Но временами Рейн бывал так нежен, заботлив и трепетен со мной, что я невольно испытывала к нему жалость. Я надеюсь — что это лишь жалость!

Загрузка...