Быть зависимой от чего-то худшее, что может произойти с кем угодно.
Как будто вся твоя жизнь основана на этом кайфе.
Хотя я всегда хотела избавиться от режима транса, я никогда не впадала в зависимость. Я никогда не позволяла ничему становиться центром моей жизни.
Даже моей боли.
Я справлялась с этим, боролась и, в конце концов, подружилась с этим. Это был единственный способ для меня выжить.
О чем я никогда не думала, так это о том, чтобы стать зависимой от кого-то, а не от чего-то.
С тех пор как я покинула The Meet Up в выходные, все, о чем я думаю, это он. Моя нежелательная зависимость.
Чертов Ронан.
Рядом с ним я становлюсь наркоманкой, нуждающейся в еще одной дозе, еще одной улыбке.
В ещё одном прикосновении.
Если бы вы спросили меня, чем я увлекаюсь, когда дело доходит до Ронана, у меня не нашлось бы ответа.
Это мог быть его голос с легким рокотом, его симметричное лицо, которое каким-то образом стало произведением искусства в моем сознании. Возможно, это его улыбки — искренние — или его цепкая натура, которая по какой-то безумной причине кажется скорее очаровательной, чем жуткой.
Или, может, просто может, это забота, которую он незаметно демонстрирует.
Рядом с ним я левитирую, прежде чем осознаю это. Я улыбаюсь, будто это самое естественное, что можно сделать.
Но это не так.
Этого не должно быть.
Я говорю себе, что я в его доме только из-за Шарлотты, но вскоре после того, как я поздоровалась, я сказала ей, что принесу чай, хотя она сказала, что Ларс займётся этим.
Я прохожу мимо комнаты Ронана и задерживаюсь там на секунду слишком долго — или, возможно, на десять секунд; не могу сказать.
Боже. Я начинаю походить на одного из тех идиотских гормональных подростков, над которыми, как мне казалось, я была выше. Оказывается, я не так уж далека ушла.
Черт возьми.
Хорошо, я притворюсь, что меня устраивает, произошедшее в The Meet Up. В конце концов, причина, по которой я ушла, была глупой. Я слишком остро отреагировала и вела себя как дура и... черт, я преследовала его в Инстаграме все выходные, ожидая, что он опубликует фотографию с любой другой девушкой, чтобы я могла наброситься на него.
Он этого не сделал.
Он опубликовал две фотографии. На одной были он и Ксандер, полуголые, в темных очках, отдыхающие у бассейна последнего.
Подпись гласила: «Он ненавидит меня за то, что я его разбудил, но я рад, что mon fréro — мой друг вернулся».
Это вызвало улыбку на моем лице. Ронан, казалось, всегда ладил с Ксандером больше, чем с Коулом и Эйденом. Что-то подсказывает мне, что Ксандер также более терпим к личности Ронана, чем двое других.
На второй фотографии Ронан корчил рожу за спиной ничего не подозревающего Коула, который читал книгу.
Подпись говорила: Ботаник.
И все.
Он не прислал мне ни сообщения, ни позвонил, ничего такого. Ладно, может, то, как я ушла, не было обнадеживающим, но бросьте, это же Ронан. Я ожидала получить сообщение в тот же вечер.
Я продолжала пялиться на свой телефон весь ужин, пока Нокс не высмеял меня.
Потом, он не написал утром. Известно, что Ронан спит, но нет таких вечеринок, из-за которых он потерял бы сон.
Одно привело к другому, и следующее, что я помню, я у него дома.
Очень тактично, Тил.
Ну, раз уж я уже здесь, я могу с тем же успехом пойти с этим.
Я толкаю дверь его спальни, и звук голосов, доносящихся изнутри, останавливает меня на полпути.
— Эдрик недоволен, — говорит пожилой голос с шикарным акцентом.
Он не так шикарен, как у графа поместья, но близко.
Он стоит у окна. Ронан сидит с огромной ухмылкой, приклеенной к лицу.
— Боюсь, удовольствие моего отца не мое дело. — Ронан издает долгий насмешливый вздох.
— Ты всегда вёл себя так, что это не устраивало твоих родителей, — говорит мужчина.
Его голос знаком, я полагаю, потому что он брат Эдрика — тот, кто вернулся из Австралии, чтобы помочь с компанией.
Со своего места я вижу только спину Эдуарда Астора. На нем отвратительный темно-красный костюм и коричневые кожаные ботинки.
— Я знаю, хорошо? — ухмылка Ронана становится шире.
Я почти чувствую силу, стоящую за этим, и то, как он пытается удержать свои мышцы на месте.
— Некоторые могут даже заподозрить, что ты похож на меня, — голос Эдуарда становится зловещим, ровным. — Разве в этом не было бы иронии судьбы?
— Пошёл. Ты. — Ронан встает так, чтобы быть лицом к лицу со своим дядей, но улыбка не покидает его лица.
— Следи за языком. — я слышу ухмылку в голосе Эдуарда. — Ты наследник графа.
— А ты брат графа. Веди себя как один из них и прекрати валять дурака, или клянусь...
— Что? — настаивает Эдуард. — Закончи то, что начал, племянник. Твоя благородная кровь говорит об этом, верно? Насколько всем известно, конечно.
Ронан продолжает смотреть на него так, словно хочет проткнуть ему грудь и вырвать со спины. Ненависть настолько осязаема, что я почти чувствую, как она ползет по моим рукам и обхватывает мясистыми пальцами горло.
В этот момент мне хочется схватить Эдуарда и разбить его голову о стену — или, еще лучше, выбросить в окно и смотреть, как его тело разлетается на куски.
Ронан не ненавидит; он соперничествует и злится, но ненависть всегда чувствовалась ниже его статуса, его фамилии и всей его ауры. Тот факт, что его кулаки сжимаются и он сдерживается, чтобы не ударить своего дядю, кое-что значит.
— Осторожнее, дядя. — Ронан рычит последнее слово, четко произнося его, будто хочет, чтобы Эдуард почувствовал это.
— Говори что хочешь, а я скажу свое, мой дорогой племянник. Вспомни Шарлотту... — Эдуард сжимает плечо Ронана и разглаживает невидимые складки на его рубашке. — Бедная, нежная Шарлотта. Хрупкая, подавленная Шарлотта.
Я наклоняюсь, чтобы лучше рассмотреть Ронана, затем чья-то рука сжимает мою руку. Я вскрикиваю, но звук приглушается рукой в перчатке, закрывающей мне рот.
Ларс.
Он оттаскивает меня от двери Ронана, открывает другую дверь дальше по коридору и вводит меня в комнату. Он осматривается, прежде чем последовать за мной и закрыть дверь.
Ларс главный дворецкий и персонаж прямо из исторической драмы. Хотя Ронану нравится говорить, что он его сообщник в заговорах с убийствами, я не верю в это. Все, что волнует мужчину, это порядок, чистота, дисциплина и чай.
Много чая.
Он знает вкус каждого чая.
Папа был здесь всего несколько раз, но Ларс уже знает, что он предпочитает черный чай всему остальному.
Ох, и он приносит мне темный шоколад всякий раз, когда я навещаю Шарлотту, так что я всегда благодарна за это.
Хотя выражение его лица никогда не выдает его чувств, у меня почему-то сложилось впечатление, что он меня не одобряет. Он как бы заменяет Шарлотту в роли моей свекрови.
— Что ты делаешь? — я складываю руки на груди, сразу переходя в оборонительный режим, словно он только что не поймал меня на подслушивании его хозяина.
— Это я должен спросить, мисс. Что вы там делали?
— Проходила мимо.
Выражение его лица остается нейтральным.
— Мне не показалось, что вы проходили мимо.
— Не ходи вокруг да около, Ларс. Если тебе есть что сказать, скажи.
Он молчит так долго, что я начинаю замечать, как за моей спиной тикают часы. Если он делает это, чтобы вывести меня из себя, то это начинает работать.
— Не говорите мадам о том, что услышали. — он делает паузу. — Однако, если вы склонны рассказать его светлости, я сделаю вид, что ничего не знаю.
— Но почему?
— Что вы подразумеваете под «почему»?
— Почему говорить Эдрику, но не Шарлотте?
— Для вас это его светлость, юная леди.
— Прекрати нести чушь с именами. Что происходит, Ларс?
Он задирает нос, как будто он аристократ в доме.
— Если вы сами этого не поняли, то почему я должен вам говорить?
— Серьезно?
— Да. Возможно, я был прав — быть может, вы не заслуживаете молодого лорда.
— Что? — я усмехаюсь. — Я его не заслуживаю?
— Вы ведь еще не доказали, что заслуживаете, не так ли? — я открываю рот, но мне не верится, так что ничего не выходит. — Так я и думал. — он направляется к двери. — Ваш чай будет готов через пятнадцать минут. На самом деле, через тридцать — и никакого шоколада.
Я щелкаю дверью, когда она закрывается за ним. Чертов сноб.
Хотя он сноб, который, очевидно, знает о том, что происходит между Ронаном и Эдуардом, и он хочет, чтобы я рассказала Эдрику.
Я прислоняюсь к гладкой поверхности. Из того, что я поняла, Эдуард, похоже, держит что-то над головой Ронана, и это имеет отношение к Шарлотте. Он также упомянул кое-что о происхождении Ронана.
Это имеет отношение к Шарлотте.
Я ахаю. Нет. Этого не может быть.
Я вылетаю из комнаты, не зная, куда хочу пойти. Нет, на самом деле, я знаю, и это не в комнату Шарлотты, это точно.
Я хочу убедиться, что с Ронаном все в порядке, убедиться, что он не бушует и не сдерживает все внутри. Даже те, у кого есть проблемы с распознаванием эмоций, знают, когда они поражают.
Наверху лестницы чье-то присутствие останавливает мой план — присутствие, которое я никогда не хотела видеть в этом доме.
Хотела бы я, чтобы в нем жили только Ронан и Шарлотта. Даже снобизм Ларса был бы прекрасен.
Кто угодно, только не он.
Холодный пот выступает у меня на лбу, и требуется все силы, чтобы не ерзать, не бежать, не вырыть яму и не исчезнуть в ней.
Требуется вся сила воли, чтобы стоять на месте, когда он шагает ко мне.
Эдрик крупный мужчина, даже больше, чем его сын, и из-за титула его присутствие, кажется, душит все, что находится поблизости.
Он останавливается передо мной, и легкая улыбка растягивает его тонкие губы.
— Тил, приятно тебя видеть.
Я не могу сказать о том же.
Информация, которую я только что узнала — тот факт, что он, вероятно, не биологический отец Ронана, — должна радовать меня, потому что это падение этого человека. Неделю назад, наверное, так бы и было.
Теперь нет.
Теперь все, о чем я думаю, это боль Ронана.
Как и когда, черт возьми, я начала осознавать его боль, когда я делала все, что в моих силах, чтобы игнорировать свою?
Даже сейчас мои ноги призывают меня подойти к нему, обнять его.
Подождите...
Обнять его?
Какого черта, Тил?
— Мистер Астор.
— Зови меня Эдрик, и не позволяй Ларсу говорить тебе: «для вас его светлость». Он часто так делает.
Я улыбаюсь, потому что думаю, что именно этого и следовало ожидать в ответ на его сухой юмор.
— Послушай, Тил. — его улыбка исчезает, и мне не нравится то, что я вижу на его лице.
Мне это совсем не нравится.
На самом деле, я ненавижу это.
Я ненавижу это.
Хотела бы я, чтобы у меня была возможность ответить на его улыбку.
Такой человек, как Эдрик, не должен показывать и тени боли или печали. Он не может быть человеком, когда он украл человечность у других.
— Я хотел сказать, что благодарен тебе за время, которое ты проводишь с Шарлоттой, и даже за сообщения и статьи, которые ты ей посылаешь. Она с нетерпением ждет их каждый день и показывает мне с широкой улыбкой на лице. Твоя забота очень много значит для меня.
Я не нахожу слов, не понимаю, зачем он мне это говорит. Кроме того, я делаю это не для него.
— Еще раз спасибо, — возвращается его жесткое, суровое выражение лица. — Я приношу извинения, если мой сын сделал что-то неуважительное по отношению к тебе. Он вырастет... в конце концов.
— Он вырос, — говорю я, прежде чем успеваю себя остановить.
— Прошу прощения?
— Ваш сын уже взрослый. На самом деле, он, возможно, уже давно вырос, а вы просто этого не заметили.
Он делает паузу, теребя свой галстук, прежде чем опустить руку.
— Что заставляет тебя так говорить?
Теперь моя очередь сделать паузу. Может, Эдрик знает?
Нет. Он не может. Он такой гордый, такой уверенный в себе, аристократичный и прагматичный.
— Ничего. Я пойду к Ронану.
Я поворачиваюсь и ухожу, прежде чем он сможет задать еще один вопрос. Если я проведу еще одну минуту рядом с ним, то могу потерять контроль над своим языком. Как говорит Нокс, у меня проблема с тем, чтобы держать свои мысли при себе.
Я стучу в дверь Ронана, но никто не отвечает.
— Я вхожу.
Мои щеки пылают, когда я открываю дверь.
Я ожидаю найти Ронана и Эдуарда и думаю о возможности ударить последнего. Но в комнате никого нет.
— Ронан? — я зову.
Ответа не следует.
Я на цыпочках захожу в ванную, снова зову его по имени, но ничего.
Может, он в шкафу? Я распахиваю двери и удивленно вздыхаю.
О чем я только думала? В шкафу, серьезно?
Я уже собираюсь закрыть его, когда вдыхаю его пряный аромат. Теперь это кое-что делает со мной. Я начинаю замечать это у других людей, когда нахожусь в супермаркете или в школе, и это еще не все. Я даже останавливаюсь и думаю — нет, это не совсем аромат Ронана, не такой сексуальный, грубый или теплый.
В этом проблема с ним. Он может быть грубым, может дать мне то, что я хочу, но он также может быть теплым, например, как он прижимал меня к себе после того кошмара.
Я позволяю своим пальцам пробежаться по его аккуратным рубашкам и футболкам. Они развешаны по цвету, на которых повсюду отпечатки пальцев Ларса. Меня так и подмывает испортить все, просто чтобы подействовать ему на нервы.
Я все еще обдумываю эту идею, когда вижу какое-то розовое кружево, торчащее из ящика. Я вытаскиваю, и моя челюсть чуть не падает на пол.
Это костюм крольчихи. Зачеркните, это один из тех костюмов крольчихи с ушами и нижним бельем, похожим на веревочку.
Эльза и Ким всегда упоминают фантазию Ронана о девушках в костюмах крольчих. Черт, он вспоминает об этом при каждом удобном случае, но я думала, что это просто фантазия.
Я никогда не думала, что он поднял это на новый уровень, сохранив костюм в своем гардеробе.
Из-за двери доносится шум, и я запихиваю вещь обратно, а затем выхожу, прежде чем он сможет найти меня.
— Привет, — говорю я неубедительно, а затем морщусь.
Он в черных джинсах и белой футболке, его мышцы перекатываются на бицепсах. Он улыбается, но напряжение, которое я почувствовала, когда он разговаривал с Эдуардом, все еще накатывает на него волнами.
— Ларс упомянул, что ты была здесь. Он забыл ту часть, где ты рылась в моем гардеробе, как сталкерша на начальном этапе.
— Заткнись. — я притворяюсь обиженной. — Ларс упоминал что-нибудь еще?
— Помимо того факта, что ты можешь сама приготовить свой чай, потому что он сегодня пьет и не обслуживает тебя, нет. — он делает паузу. — Хорошая футболка.
Я краснею.
Я, блядь, краснею.
И проблема в том, что я также покраснела, когда заказала эту футболку в выходные, и когда выхватила посылку из пальцев Нокса, и когда надела ее сегодня утром.
Я не краснею. Никогда.
Точно так же, как мне не хочется обнимать людей, и все же в последнее время я делаю и то, и другое.
— Дело не в тебе, — пытаюсь я уклониться.
— Belle — Красавица, на ней написано «Говори Со Мной по-Французски». Если дело не во мне, то не знаю, в чем.
Он подходит ко мне, все еще улыбаясь, но на этот раз это не вынужденная или маскирующая боль.
Мне интересно, как он это делает, как он так много скрывает и может быть так счастлив видеть меня.
— Ты не ответила на мои сообщения,trésor — милая.
— Это потому, что ты их не присылал.
— Конечно, я присылал. — он достает телефон, затем его брови хмурятся. — Ах, черт. Я отправил их в групповой чат. Эти ублюдки не позволят мне пережить это.
Я усмехаюсь; не могу не представить себе их ответы на последовательные сообщения Ронана. В глубине души я позволяю себе мгновение облегчения. На самом деле он не игнорировал меня в выходные.
— Над чем ты смеешься? Тебе нравится мое страдание?
— Нет. — я фыркаю от смеха.
— Ладно, меня назвали киской пятью сотнями способов. — он засовывает телефон обратно в карман. — Это все твоя вина, ma belle — моя красавица. Как ты собираешься загладить свою вину передо мной?
— Зачем мне это? — я складываю руки на груди, больше не смеясь. — Это я на тебя злюсь, не забыл?
— Я не буду извиняться за это. Коулу нужно было знать, что ты принадлежишь мне, чтобы он держал свои когти при себе. Моих извинений ты не дождёшься.
— Дело не в этом. — мой голос такой тихий, жалкий.
Его брови хмурятся.
— Тогда какого черта ты бросила меня?
— Ничего такого.
— Тил, — предупреждает он, крепко сжимая мою руку. — Не заставляй меня применять силу.
— А разве ты уже это не делаешь?
— Это всего лишь предварительный просмотр. Моя настоящая сила включает в себя то, что я не даю тебе оргазм. — я прищуриваюсь, глядя на него. — Расскажи. Мне, — настаивает он. — Или Ларс больше не даст тебе темного шоколада. Ты же знаешь, я тот, кто их покупает.
— Ты...?
— Конечно. Откуда Ларсу знать, гений? — он приближается. — А теперь скажи мне, почему ты ушла.
— Это глупо, хорошо?
— Позволь мне самому сделать вывод.
— Я... — я замолкаю, уставившись в невидимую точку рядом со мной. — Я не хотела заниматься сексом в такой позе. Я хотела смотреть на тебя, а ты не слушал.
Тишина заявляет о себе в комнате, и я бросаю на него быстрый взгляд. Ронан смотрит с таким пристальным вниманием, что я почти съеживаюсь.
— Ронан...?
— Ты хотела смотреть на меня, — повторяет он, словно не веря словам.
Это не вопрос, но я все равно киваю.
Он притягивает меня к себе за руку, которую держит, и заключает в крепкие объятия. То же самое объятие, которое я хотела дать ему после того, как послушала его разговор с его ублюдком дядей.
— Ты сводишь меня с ума, Тил, — шепчет он мне в голову, его горячее дыхание щекочет мои волосы.
— Не так сильно, как ты меня.
В моем голосе так много уязвимости, так много капитуляции, и по какой-то причине я не ненавижу это.
— Я рад, что ты здесь, моя сумасшедшая, но прекрасная belle — красавица.
Впервые в своей жизни я обнимаю кого-то. Я чувствую его сердцебиение у своей груди, его дыхание в моих волосах и его руки, сжимающие меня слишком крепко.
Я делаю то же самое.
Мои ногти впиваются в его рубашку и погружаются туда, впитывая тепло.
Принадлежность.
Забота.
Я никогда раньше не позволяла себе пристрастий, потому что пристрастия портят тебя и путают логику и голову.
Но, обнимая Ронана, я знаю, что у меня нет выбора в этой зависимости. Это тот тип, которому ты просто сдаешься. Ты падаешь в него и позволяешь себе плыть.
Поэтому так я и делаю, признавшись тихим голосом:
— Я тоже рада, что ты здесь, Ронан.