После долго и счастливо

Глава 4. Эйден

Плейлист: Beirut — Gallipoli

Я опаздываю. Пи**ец как опаздываю, не дав Фрейе ясного объяснения, почему. Но чёрта с два я скажу ей, что грандиозно опаздываю, потому что обосрался. После визита в штат Вашингтон с его сквозняками я подхватил простуду, затем осложнение в виде синусита, и от антибиотиков мой кишечник просто в ужасе. Ранее в офисе мой живот урчал, и у меня честно не было времени опять бежать в туалет ради того, что может оказаться всего лишь смачным пердежом, так что я рискнул.

И проиграл.

Выбросив штаны и боксёры в мусорку, приняв душ и переодевшись в запасную одежду, которую всегда держу в офисе (спасибо моей осторожной, излишне предусмотрительной натуре), я теперь сижу в безнадёжной пробке.

— Проклятье! — я ударяю руками по рулю. Приходит сообщение от Фрейи.

«Мы расходимся».

— Нет, — стону я, дёргая себя за волосы. — Нет, нет, нет.

Набрав её номер, я подключаю телефон к вспомогательной системе в машине. Идут гудки. Ещё гудки. И ещё гудки. Затем включается голосовая почта.

Естественно, она не отвечает. Она не желает со мной разговаривать. Я сам с собой разговаривать не желаю.

Она наверняка зла. Определенно обижена. Я её не виню. Семья — это сердце жизни Фрейи. Её родители чрезвычайно важны для неё (чёрт, да они чрезвычайно важны для меня), а я пропустил ужин в честь их годовщины. А я всегда любил этот день, поскольку это семейное собрание, а не просто праздник для них двоих.

Включив подкаст, я пытаюсь отвлечь себя, сворачиваю на первый же доступный съезд и направляюсь обратно к нашему дому в Калвер-сити. С точки зрения пробок ехать домой проще, чем протискиваться к ресторану, и вскоре я паркуюсь на нашей маленькой подъездной дорожке и запираю машину.

Внутри горит свет, но лампочка на крыльце не включена, и это фишка Фрейи. Эта женщина чертовски зациклена на экономии энергии, а я чертовски зациклен на безопасности. Лампочка на крыльце — это предмет мягких стычек между нами. Она выключена, хотя включал её, когда уходил на работу этим утром — значит, Фрейя дома.

Это также означает, что я окружён темнотой и прислушиваюсь к окружающим звукам, пока иду по дорожке к дому. На полпути я чувствую, как волоски на шее сзади встают дыбом. Ломается веточка. Резко развернувшись, я ищу источник услышанного звука. Да, моя тревожность зашкаливает, и стресс из-за опоздания и пропущенного ужина вовсе не способствует уровню адреналина, но кто-то находится поблизости и наблюдает за мной. Я в этом уверен. Нельзя вырасти в таких условиях, как я, и не научиться оглядываться через плечо и защищаться.

Внезапно раздаётся шум, и два мужчины надвигаются на меня, их лица неразличимы во тьме. Включаются инстинкты, и я подножкой сшибаю одного из них, но другой стискивает мою голову в захвате и волочит назад.

Я не кричу, потому что мне меньше всего надо, чтобы Фрейя выбежала и вмешалась во всё это. После того, как большая ладонь одного из парней зажимает мне рот, я не смог бы заорать, даже если бы захотел.

Другой парень уже хватает меня за ноги, поднимая, и теперь меня несут по газону. Дверь фургона открывается, потом меня заталкивают внутрь, хотя я усиленно стараюсь сопротивляться. Дверь захлопывается, щёлкнув замком, и машина быстро трогается с места. Я моргаю, чтобы глаза адаптировались, и я сумел сориентироваться.

Наконец, ко мне возвращается зрение, и не будь я так зол на них, я бы напинал самому себе за то, что не предвидел чего-то подобного. Рен везёт нас как каких-то грабителей с места преступления. Аксель едет на переднем сиденье. Оливер уселся мне на колени, Райдер устроился на соседнем сиденье, а Вигго выглядывает с третьего ряда.

— Это что такое, чёрт возьми? — ору я, спихивая с себя Оливера. Он приземляется на пол фургона, охнув. — Не отвечайте, пока не пристегнётесь, — я сердито смотрю на всех них. — Неужели так сложно было сказать «Эй, Эйден, нам надо с тобой поговорить»?

Райдер уклончиво хмыкает. Рен молчит, Аксель тоже.

— А ты бы пришёл? — спрашивает Вигго.

Я открываю рот, чтобы ответить. И понимаю, что не могу искренне сказать ему «да».

— Вот именно, — говорит он.

Оливер забирается на третий ряд и пристёгивается, затем подаётся вперёд, встречаясь со мной взглядом.

— Возможно, мы с Вигго немного переборщили в физическом плане, но мы все согласились, что тебя придётся активно уговаривать.

— Немного переборщили? — пылко огрызаюсь я. — Вы напугали меня до усрачки. Иисусе, ребята. Это вам не боевик с Лиамом Нисоном.

Вигго фыркает.

— Я тебя умоляю. От изначального плана меня отговорил Райдер.

Райдер холодно улыбается.

— Рен, — умоляю я. — Я думал, что могу на тебя рассчитывать, дружище. Это что такое?

Рен встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида, и его глаза нехарактерно холодны.

— Я отказываюсь от ночи со своей девушкой, чтоб ты знал.

— Эй, я не просил, чтобы меня похищали мои шурины. В чём вообще дело?

«Как будто ты не знаешь. Вот насколько сильно ты облажался. Братья Бергманы пытаются тебя спасти. О, как низко ты пал».

— Когда вы с Фрейей начали встречаться, папа посадил нас всех и очень ясно дал кое-что понять, — говорит Оливер.

— Не вмешивайте Эйдена, — продолжает Вигго. — Вот что сказал нам папа. Никаких братских шуточек и обрядов посвящения, никаких коварных сговоров. Будьте добры к нему. Что самое важное, не лезьте в его отношения с вашей сестрой.

— И? — спрашиваю я.

— И это работало, — рявкает Райдер. — Пока ты не пустил всё по пи*де.

— Иисусе, — я тру лицо. Мне это меньше всего надо.

— И в этот момент, — ровно произносит Аксель, — мы осознали, что необходимо вмешательство.

Вигго кладёт ладони на мои плечи и сжимает.

— Добро пожаловать на твой первый Саммит Братьев Бергманов, Эйден. Тебя ждут бурные сюрпризы.

— Я не буду обсуждать мой брак с вашей сестрой, — говорю я им. — Не бывать этому.

Рен опускается на стул на его задней террасе с видом на Тихий океан. У него прекрасный дом на Манхэттен-бич с захватывающим видом, потому что генетика создала его для хоккея, и он живёт и дышит этой игрой. Я счастлив за него. Никто не заслуживает этого так, как Рен, который столь щедрый и здравомыслящий в своём успехе. Но я не могу сказать, что никогда не завидовал ему и его колоссальным атлетическим способностям.

Конечно, я сильный и имею неплохую координацию. Я могу постоять за себя, когда дело касается борьбы с братьями Бергманами. Но я весьма посредственно владею футбольным мячом, имею среднюю выносливость в беге и поднятии тяжестей. Я не могу притворяться, будто не задумывался, какую жизнь я мог бы дать Фрейе, если бы был таким, как Рен. Он за год зарабатывает столько, сколько я заработаю за всю жизнь.

Если только это приложение не выстрелит.

Словно зная, что я думаю о нашем проекте, Дэн начинает атаковать мой телефон. Уговаривая себя не предвкушать некую катастрофу, я выуживаю телефон и просматриваю его быстро поступающие сообщения. Пробежавшись по содержимому, я вижу, что там ничего критичного. И выдыхаю с облегчением.

— Дай мне телефон, — говорит Райдер, протягивая руку.

— Это всего лишь мой бизнес-партнёр, — я кладу телефон экраном вниз на стол, вокруг которого мы расселись. — Я поставлю на беззвучный.

— Слушай, Эйден. Хочешь верь, хочешь нет, — говорит Вигго, — но мы не хотим знать подробности твоей личной жизни с нашей сестрой.

Всех пятерых передёргивает.

Рен похлопывает меня по плечу.

— Нам всего лишь нужна картина в целом.

— Картина чего? — спрашиваю я.

Аксель потирает переносицу.

— Как Мистер Романтик-Сводник, который кишит уверенностью и знаниями в этой сфере и больше десятилетия делал нашу сестру счастливой, умудрился так знатно облажаться.

— Аксель, — говорит Рен уголком рта. — Я думал, мы договорились о более деликатном подходе.

— Упс, — бесстрастно отзывается Акс.

Рен вздыхает.

— Аксель хотел сказать, что ты кажешься нам современным мужчиной со зрелыми романтическими убеждениями. Феминистским парнем, который понимает свою партнёршу и поддерживает её.

— По сути, — переводит Оливер, — ты не засунул башку себе в задницу.

— Поправочка, — вмешивается Вигго. — Ты кажешься нам таким. Очевидно, твоя башка находится у тебя в заднице. Ну или там находится что-то другое, потому что Фрейя выглядит несчастной. И ты тоже.

Я стискиваю свой стул до побеления костяшек пальцев.

— Мы не будем это обсуждать.

— Даже если мы можем помочь? — спрашивает Райдер.

— Мне не нужна ваша помощь. Мне ничья помощь не нужна.

Они все награждают меня выразительными взглядами.

— Ага, — говорит Вигго после тяжёлой, затянувшейся паузы. — Ты определённо не нуждаешься в нашей помощи, когда пропустил семейный ужин…

— Хотя ты такое никогда не пропускаешь, — добавляет Оливер.

— И наша сестра всё это время готова была расплакаться, — выразительно подчёркивает Аксель. — Я как никто другой здесь понимаю, что значит быть независимой натурой, но есть самостоятельность, а есть глупость. Не позволяй гордости встать на пути здравого смысла. Позволь нам помочь.

Помочь.

Я сердито смотрю на них. Мне тридцать шесть лет. В этом сентябре будет десять лет, как я женат. Половина братьев Бергманов холостые, и не считая Акселя, всем им по двадцать с хвостиком. Как, чёрт возьми, они могут сказать мне что-то, чего я не знаю? Какой мудростью они могут обладать?

— Как, — натянуто говорю я, — по-вашему, вы можете помочь?

— Ну, — Райдер прочищает горло. — Мы могли бы дать какие-нибудь подсказки, поскольку знаем Фрейю…

— В два раза дольше, чем ты, — говорит Рен.

— Ребят, вы меня пугаете, — сообщаю я им, — когда вот так заканчиваете друг за другом предложения.

Рен пожимает плечами.

— Мы просто хотим поддержать тебя. Быть рядом. И если, эм…

— Если ты продолжишь лажать с ней, мы можем указать тебе верное направление, — говорит Райдер. — И это было бы намного проще, если бы ты сказал нам, что случилось.

Я обмякаю на стуле. Ни за что, бл*дь.

— Если мы будем знать, что происходит, — говорит Оливер, закидывая в рот кубики сыра. Похоже, он собирается затолкать в рот как можно больше кубиков, предположительно соревнуясь с Вигго, который тихо считает их и наблюдает за ним. — Мы можем помочь вам наладить отношения, — продолжает он с набитым ртом. — Особенно во время отпуска с семьей.

И вот тут пластинка с визгом останавливается.

— Отпуска?

— Ага, — говорит Вигго, всё ещё считая вместимость кубиков сыра в рот Оливера. — Подарок маме и папе на годовщину. Мы все подстроим свои расписания, чтобы на неделю вместе поехать на Гавайи, отдохнуть и расслабиться.

Перспектива таких неожиданных расходов вызывает у меня панику. Я могу поискать билет со скидкой, но мысль о том, чтобы сейчас потратить такие деньги, заставляет мою грудь сжиматься.

— Это дом моего товарища по команде, — тихо говорит Рен, словно читая мои мысли. — Там живут его родственники, но они всё лето путешествуют по Европе, а он не сможет жить там так долго, как планировал, так что с радостью позволит нам использовать это место безо всякой арендной платы.

— Супер, — я массирую виски. Перелёт всё равно влетит в копеечку.

— Скоро, — говорит Вигго, — мы все окажемся там, и будет лучше, если братья узнают, с чем мы имеем дело в плане вас двоих.

— Я не стану это обсуждать, — рявкаю я. — Вас это не касается.

— Вот тут ты ошибаешься, — говорит Райдер. — Всё, что касается тебя и Фрейи, касается и нас. Мы семья.

Аксель смотрит на воду, барабаня пальцами по подлокотникам.

— Возможно, нам стоит пояснить. Мы не в полном неведении. Я рассказал им то, что узнал от Фрейи в галерее. Посредством электронной почты. Ибо нахер групповые звонки.

Моё сердце ухает в пятки.

— Что она сказала?

— Не могу сказать, что ты заслужил мою информацию, когда сам ничего не рассказываешь, — холодно отвечает Аксель.

— Чёрт возьми, Аксель.

Его резкие зелёные глаза пронизывают меня.

— Это ты скрываешь. Доверься нам, мы доверимся тебе.

— Эйден, — говорит Оливер. — Я знаю, подход Лиама Нисона несколько противоречит этому, но ты можешь нам довериться. Я люблю тебя. Мы все тебя любим. Ты наш брат.

Меня пронизывает горько-сладкая боль. Он понятия не имеет, как много это значит для меня — слышать такое от мужчины, который при нашей первой встрече был ещё мальчиком со светлыми волосами, узловатыми коленками и навыками в футболе, знатно превосходящими мои. Странно, как можно понимать что-то в когнитивном плане — что братья Бергманы любят меня — но насколько иначе, насколько сильно это воспринимается, когда они говорят, и когда я чувствую, пусть даже в такой извращённой манере, что им не всё равно.

«Я люблю тебя. Мы все тебя любим».

— Мы хотим, чтобы у вас с Фрейей всё было хорошо, — продолжает Оливер. — Мы просто хотим помочь.

— Вот именно, — произносит Вигго, который уже набил свой рот кубиками сыра.

— Ты когда-нибудь перестаёшь есть? — спрашиваю я у него.

Он бросает в меня кубик сыра, попав мне в плечо.

— Мне надо затолкать ещё четыре, чтобы победить его.

Оливер сердито смотрит на него.

— Да ты ни за что не затолкаешь ещё четыре.

— А вот смотри, — неразборчиво говорит Вигго, напоминая шизанутого бурундука.

Я вздыхаю и тру лицо, выдавая то, чем готов поделиться.

— У меня много дел в профессиональном плане. Я работаю как никогда много. Думаю, Фрейе надоела моя вечная занятость.

— Ладно, — мягко говорит Рен. — И это… всё?

Чёрт, нет. Отношения между нами не просто холоднее и тише. Интимная близость разрушилась. И я знаю, что это моя вина, но чтоб мне провалиться, если я знаю, как начать это решать. Не то чтобы я собирался говорить им об этом.

— Ребят, мне некомфортно рассказывать больше. Это между мной и Фрейей.

Вигго переносит весь свой вес на одну ягодицу и выуживает маленькую книжку из заднего кармана.

— Это что? — спрашиваю я.

— Любовный роман, — отвечает Вигго, активно жуя. — Уф. Слишком много сыра. Ты должен мне двадцать баксов, — сообщает он Оливеру.

Оливер сверлит его хмурым взглядом.

— Любовный роман, — недоверчиво повторяю я.

Он бросает на меня взгляд.

— Ты верно расслышал. Любовный роман. Хотя ты бы его не узнал, даже если бы он свалился с полки и ударил тебя по члену.

— Я бы запомнил любое, что ударило меня по члену.

— Ну в таком случае, — говорит Вигго, бросаясь в мою сторону.

— Эй! — Рен толкает его обратно на сиденье. — В этом доме никакой агрессии.

Всё верно — это хоккеист-пацифист. За почти четыре года в НХЛ он ещё ни разу не подрался в баре.

— Итак, — спокойно говорит Аксель, пока Вигго листает свою книжку. — Почему ты так много работаешь?

Я смотрю на свои руки, и моё нутро скручивается узлами, пока я думаю, когда всё начало меняться. Потому что это ужасно несправедливо. Потому что я тоже хочу ребёнка. Я хочу маленького человечка, которого буду любить и обеспечивать. Даже если он/она будут лишь вполовину такие же милые, как детские фото Фрейи — пухлые щёки и широко распахнутые светлые глаза с пучком почти белых волос… я знаю, что буду безвозвратно утерян. Просто безвозвратно.

Но тогда-то всё и покатилось под откос. Тогда-то во мне щёлкнуло что-то, что я с тех пор не смог взять под контроль. Тогда работа стала тем, на чём я не перестаю зацикливаться; тогда финансовые приготовления к ребёнку захватили всё.

— На вечеринке Зигги она была раздражительной, — говорит Рен. — Тогда уже было непросто?

— Ага. В тот день я вёл себя как засранец. Я висел на телефоне по поводу… — я стискиваю зубы. — Одного проекта, над которым я работаю, но пока не могу обсуждать. Мы столкнулись с препятствиями в финансировании, я был расстроен, подавлен и погружён в свои мысли. Простите, ребята. Я знаю, что это звучит ужасно подозрительно, и я знаю, что вы любите Фрейю, но я просто хочу вернуться домой и сказать моей жене, как ужасно я сожалею о том, что опоздал.

— И под «опоздал» ты имеешь в виду «вообще не пришёл», — напоминает Райдер.

Оливер подаётся вперёд.

— А почему ты опоздал, собственно?

— В это я тоже вдаваться не стану.

— Что-то много секретов, Эйден, — говорит Рен. — Почему ты скрываешь что-то от нас? Мы же семья. Ты можешь доверить нам что угодно.

Это так сложно объяснить людям, которые выросли не в такой обстановке, как я. Когда всё становится тяжело, я полагаюсь на себя. Потому что когда жизнь научила, что для выживания можно рассчитывать лишь на себя, мысль о том, чтобы открыться другим людям в своей уязвимости кажется… почти невозможной. То, что я умудрялся делать это на протяжении всего своего брака (надо признать, не так хорошо в последнее время) — это свидетельство того, как сильно я люблю Фрейю.

Я молча смотрю на океан. Потому что я мог бы попытаться объяснить, но как они могут понять такое?

— Ты же спрашиваешь, как у неё дела в эмоциональном плане, да? — уточняет Вигго. — Ты держишь всё своё дерьмо при себе, отгораживаешься от неё. Ты же понимаешь, что это смертный приговор для брака, верно?

Это ударяет прямо по больному месту.

— Я работаю над этим, — бормочу я.

— Нет. Я думаю, ты работаешь над чем угодно, кроме этого, — говорит Вигго.

— Господи Иисусе, Вигго. Ты кто? Психолог доморощенный?

Вигго невозмутимо откашливается и зачитывает из книги:

— По словам неподражаемой Лизы Клейпас, «Брак — это не конец истории, а её начало. И он требует усилий от обоих партнёров, чтобы всё увенчалось успехом».

— Прекрасно сказано, — говорит Рен.

— Кто такая Лиза Клейпас, чёрт подери? — спрашиваю я.

Вигго трёт лицо и тяжело вздыхает.

— Вот какое дерьмо мне приходится терпеть. Она автор любовных романов, Эйден. И её книги сочатся мудростью, которую тебе не помешало бы впитать. «Усилия от обоих партнёров», — многозначительно повторяет он.

— Я прикладываю «усилия», — огрызаюсь я. — Но у меня ведь не безграничное количество часов, не безграничное место в мозгу, не безграничный эмоциональный диапазон. На краткий период времени я направил всё на финансовую стабильность и работу, ясно? У меня такое чувство, будто мне нужно выбрать между обеспечением нас, чтобы мы были готовы к тому, что Фрейя хочет от меня, и тем, чтобы дать Фрейе желаемое. Одно должно идти впереди другого.

Райдер наклоняется, опираясь локтями на колени.

— Чего такого она хочет от тебя, что ты не можешь ей дать, работая над этим проектом?

Моё сердце оглушительно стучит. Я пытаюсь придумать, как сказать это, не говоря прямым текстом.

— Я… я… — нервно сглотнув, я смотрю на свои руки. — Я осознал, что то, как я работал, чтобы обеспечить нас, делает её несчастной, но она хочет создать семью, и это было необходимо. Я думал, что могу просто поднапрячься и выложиться на полную, а потом всё будет хорошо. Но всё это обернулось против меня, и мне ненавистно это осознавать. Потому что всё это делается ради её счастья. Я всегда хотел лишь защитить её счастье.

— А как же твоё счастье? — спрашивает Вигго. — Работа в таком режиме делает тебя счастливым?

— Счастливым? Бл*дь, да я просто пытаюсь выжить, — правда вырывается из меня, и Боже, что бы я сделал, чтобы затолкать её обратно.

— Выжить? — Оливер кладёт ладонь на моё плечо. — Эйден, что ты имеешь в виду? У тебя отличная работа. У Фрейи тоже. Вы оба здоровы, у вас есть крыша над головами…

— Вы не понимаете, — говорю я, вскакивая со стула, и мои лёгкие лихорадочно раздуваются. — В-вы не понимаете давление, б-бремя всего этого. Я не вырос с таким отцом, как у вас. У меня отца не было. Моя мама весь день убирала чужие дома. Я посещал школу, сам приходил домой, сам готовил себе ужин, делал домашнюю работу. Мама приходила домой, подтыкала мне одеяло, а потом шла работать позднюю смену в круглосуточной закусочной, а наш сосед напротив прислушивался, всё ли нормально, пока я спал один.

Глаза Оливера отягощаются печалью. От этого у меня бегут мурашки.

Я смотрю на братьев и вижу практически одно и то же во всех их взглядах.

— Мне не нужна ваша жалость, ваше беспокойство или ваше чёртово вмешательство. Мне просто нужно, чтобы вы поняли, чему я противостою: у меня тревожное расстройство. Я всё катастрофизирую. Но в то же время я чертовски амбициозен и решительно настроен не дать этому навредить моей любимой женщине.

— Я сейчас расшибаюсь в лепёшку, потому что у меня, в отличие от вас, нет подушки безопасности, на которую можно было бы рассчитывать. У меня никогда её не было. Фрейя заслуживает лучшего. Она заслуживает надёжности и безопасности, особенно если мы станем родителями. Тут я не могу идти на компромисс. У моей жены и будущих детей будет то, чего не было у моей матери и меня. Деньги на банковском счету и абсолютная защищённость. Чтобы если со мной что-то случится, они не…

Я стискиваю переносицу и стараюсь взять себя в руки. Мой пульс грохочет в ушах.

— Эйден, — тихо произносит Рен. Он встаёт и кладёт ладонь на мое плечо. — Ты прав. Мы не имеем ни малейшего понимания, каково это — вырасти в таких условиях, как ты, и мы не представляем, как это влияет на тебя в эмоциональном плане. Но Эйден. Такая семья? Такая подушка безопасности? Она у тебя уже есть.

Оливер тоже встаёт и любовно похлопывает меня по спине.

— У тебя есть мы.

— Это не то же самое, — бормочу я.

— Нет, приятель. Не верь в эту херню, — говорит Вигго, шарахнув книгой по столу. — Это убеждение, будто ты сам по себе, будто твой финансовый успех или провал равняется твоему успеху или провалу как мужчины. Это серьёзно травмирует, и это ложь, которой капиталистическое патриархальное общество хочет нас поработить.

Все братья моргают, уставившись на него.

— Вау, Вигго, — тянет Райдер. — За живое задело, да?

Вигго всплёскивает руками.

— Это правда! Жизнь достаточно сложна и без этого брутального финансового давления, которое общество оказывает через токсичную маскулинность. И это ещё сложнее для того, кто ведёт неравный бой с тревожностью, как это делает Эйден каждый сраный день.

Он поворачивается ко мне.

— Неважно, что бы ни принесла жизнь, какие бы тяготы ни настигли, ты будешь окружён людьми, которые любят тебя и готовы помочь, Эйден. Людьми, которые знают — ты сделал всё возможное, чтобы справиться. Сложности не делают тебя худшим мужчиной или худшим мужем для Фрейи. Сложности означают, что ты храбр. Что ты не пасуешь перед жизнью и стараешься. И этого достаточно, приятель. Более чем достаточно.

Люди, которые не выросли в таких условиях, как я, всегда так говорят. Они думают о своей стороне ситуации — милосердные решения проблемы и то, какими они щедрыми будут в худшей ситуации, ибо «Само собой! Для этого и нужна семья!». Но они не понимают, каково это — чувствовать себя столь беспомощным в системе, где так легко остаться незамеченным. Каково это — когда свет выключают, и тебе приходится лихорадочно искать ресурсы, доказывать своё отчаянное желание. Они никогда не пытались расплатиться картой, на которую переводится пособие, и не видели, что платёж не прошел. Они не понимают, что я защищаю от этого не только себя — прежде всего я защищаю Фрейю и этого ребёнка, которого мы хотим родить. Чтобы им никогда не приходилось беспокоиться и столкнуться с тем, с чем имел дело я. Потому что я обещал любить Фрейю. А любовь не бросает; любовь не оставляет благополучие жены и ребёнка на милость окружающего мира. Любовь защищает, обеспечивает и готовится к худшему, чтобы когда это худшее настало, они были в безопасности.

Я отхожу от парней. Проведя руками по волосам и взяв телефон, я вызываю себе такси.

— Мне пора, — бормочу я. — Мне надо…

— Эйден, — окликает Райдер.

— Что? — напряжённо произношу я, не сводя глаз с телефона.

— Я знаю, что мы делаем и говорим всякие тупые вещи, — отвечает он. — Но в этом мы правы. И я, наверное, как никто другой (может, не считая Рена) могу дать совет, основанный на практическом опыте: не изолируй себя от людей, которые тебя любят. Не скрывай от них свои проблемы. Я люблю девушку, которая провела дохрена часов с психологом, учась быть уязвимой, потому что мост между любовью ко мне и умением открыться мне почти полностью рухнул от боли в её прошлом. У тебя есть партнёрша, которая готова отдать тебе всю себя, которая хочет всего тебя, включая твои тяготы. Не разбрасывайся этим. Потому что если ты будешь держать эту дверь закрытой достаточно долго, а однажды откроешь, и что тогда?

Я смотрю на него, хрипло сглатывая.

— На другой стороне уже никого не будет.

— Вот именно. Так что поезжай домой. Поговори с Фрейей.

В моё солнечное сплетение прилетает книга.

— И прочти чёртов любовный роман, — рявкает Вигго, затем с топотом уходит внутрь и захлопывает за собой стеклянную дверь.

Я убираю книгу в задний карман и смотрю на оставшуюся четвёрку.

— Я ценю ваши намерения, но теперь вам надо держаться подальше от моего брака. Я знаю, что лажаю, чёрт возьми. Я знаю, что подвёл свою жену. Но чтобы мы прошли через это, мне надо самому разобраться во всём вместе с ней.

Они моргают, уставившись на меня.

— При всём уважении, — говорит Райдер, — я думаю, ты неправ.

— Кардинально неправ, — добавляет Оливер.

— Ну, если так, мне не впервой. Далеко не впервой.

Повернувшись, я прохожу вдоль дома Рена, чтобы подождать своё такси и приготовиться к тому, что ждёт дальше. Как бы мне ни хотелось затолкать эту книгу в глотку Вигго, он или эта Лиза Как-Её-Там правы. Брак часто кажется концом истории в этих романтических фильмах, в книгах, которые Фрейя читает, а потом закрывает с мечтательным вздохом, но в реальной жизни брак — это начало.

Начинается всё незнакомо и волнительно, как поездка на американских горках с закрытыми глазами — ты знаешь, что тебя ждут кочки, повороты и головокружительные падения, но не догадываешься, когда и как они настанут. И когда ты взбираешься на первую массивную вершину, затем чувствуешь момент, когда всё меняется, превращается в безумное невесомое падение, вот тогда ты узнаёшь, что брак — это не финальная точка назначения. Он сам по себе дорога, в один момент — гладкое плавание, в следующий — тряска и непредсказуемый шторм. Это дорога столь переворачивающая всё с ног на голову, столь изменяющая и стоящая, что мы хотим оставаться на этом пути и идти по нему снова и снова и снова.

По крайней мере, так должно быть. У меня долгое время так и было. Раньше я просыпался и предвкушал возможность быть хорошим мужем в такой манере, которая никак не связана со сбережениями, собственностью или бизнес-идеями. Я хотел узнавать всё о Фрейе — что заставляет её улыбаться и смеяться, что заставляет её светиться и петь во всё горло. Но потом навалились требования реальной жизни, лопнувшие наш пузырь счастья. И время для таких моментов стало роскошью, а не чем-то гарантированным. А теперь они практически исчезли.

Я хочу их вернуть. Я хочу больше часов в сутках, чтобы смотреть, как рассвет окрашивает её профиль, чтобы будить её поцелуями как раньше, а потом спускаться по её телу и будить терпеливым, дразнящим оргазмом. Я хочу слушать, как Фрейя напевает себе под нос, пока я жарю блинчики, а она наливает кофе. Я хочу массировать её ступни, а потом щекотать, пока она не скинет меня с дивана.

Но если я сделаю это, будут потеряны минуты, часы — время, которое я должен посвятить укреплению нас, защите, предугадыванию худшего. Именно этого мой отец никогда не делал за то время, что ещё был с нами, и в результате моя мама так никогда и не оправилась. И я также не уверен, что я сам оправился.

Я застрял между молотом и наковальней, поверженный и разбитый. Я не знаю, как начать восстанавливать то, что сломалось между нами. Потому что это выходит за пределы целительного касания Фрейи, за пределы всего в моём арсенале чинильщика. Нам с Фрейей нужна помощь. Профессиональная помощь.

Дожидаясь такси, я смотрю на своё обручальное кольцо и верчу его на пальце, наблюдая, как оно поблёскивает в свете луны. И тогда я понимаю, что именно должно случиться дальше, чтобы у нас был шанс восстановиться от этого.

Запись к семейному психологу.