— Я не брошу маму.
У меня сердце сжимается в черную точку от тихого и безжизненного голоса Варьки за дверью.
— Варь, да не прошу я никого бросать, — тихо и мрачно отвечает ей Роман. — И против воли я тебя никуда не тащу.
А я вот прекрасно понимаю, почему Варя так сказала. Она хочет быть с отцом, но чувство вины ее сожрет, если она, как и Алина, выберет отца.
Она не сможет даже на несколько дней поехать к нему в гости.
— Я ведь сказал лишь то, что не хочу тебя терять, Варя. Я тебя люблю.
— Хватит.
— Я понимаю, ты злишься…
— Правда? — Варька повышает голоса. — Понимаешь? И что ты понимаешь?! А?!
Я сползаю по стеночке на пол у закрытой двери.
— Я всегда буду ждать тебя, — голос у Романа ровный, спокойный и уверенный, — всегда буду рад тебе.
— Ненавижу тебя…
— Это неправда, Варя, — вздыхает Роман, — но тебе больно и обидно.
Смотрю на потолок. А могло ведь не быть больно и обидно. Да, у наших дочерей сердца в клочья, и кто в этом виноват?
— Ты предатель.
Я жду, что Рома и сейчас вспылит, как со мной при моих обвинениях, и потребует Варю сменить тон, но этого не происходит.
— Да, Варь. Выходит, что так.
Я ежусь от голоса Романа. Тихий, безжизненный и честный.
— Я никогда тебя не прощу, — продолжает шипеть Варя угрозы отцу. — Никогда. Я не Алина.
— Но это не значит того, что я исчезну из твоей жизни, Варя, — отвечает Роман. — И я не за тем буду искать с тобой встреч, чтобы ты меня простила.
— А зачем тогда?
— За тем, что ты знала, что ты моя дочь. Что ты всегда будешь моей дочерью.
Молчание. И Вытираю слезы дрожащей ладонью.
Я знаю, что он добьется того, что Варя подпустит его ближе. Она его любит, и ее жизнь без отца будет блеклой для нее.
Конечно, он поступает сейчас правильно, что пытается донести до Вари, что всегда будет ее ждать и любить, но как же это усложняет жизнь мне.
Честное слово, лучше был бы пропащим алкоголиком, который однажды свалил бы на попойку и не вернулся.
— Почему? — голос Вари вздрагивает слезами. — Почему, папа?
Ко мне на носочках крадется Алинка. Держит в руках миску, обмотанную полотенцем. Подходит и молча протягивает миску с лапшой.
Я ее безропотно принимаю. Вытаскивает из кармана вилку и также без слов вручает мне. Слабо улыбается, пытаясь, наверное, приободрить.
Разворачивается и уходит.
Я ничего не смогу сделать, чтобы Алинка осталась со мной. Чтобы она выбрала меня и не ездила выбирать новое гнездышко с папой.
Я чувствую свое бессилие.
Самое мерзкое и отвратительное чувство.
Лучше обижаться, злиться, ненавидеть, но не осознавать женское бессилие, которое требует лишь смирение с ситуацией.
— Почему? — тихо, но твердо повторяет Варя. — Почему ты изменял маме?
Я хочу видеть сейчас лицо Романа, но остается только фантазировать. Могу предположить, что у него опять надулась венка на виске и что играют желваки на щеках, а темный взгляд устремлен перед собой.
Вряд ли он усмехается Варе. Он ведь не хочет потерять дочерей, и ему надо быть аккуратным в проявлении эмоций и в словах.
— Я скажу лишь то, что в этом нет ни твоей вины, ни Алины, — отвечает Роман.
Он бы в любом случае не смог ответить честно на вопрос Вари, потому что ему бы пришлось поделиться грязью, которая бы отпечаталась в душе дочери.
Мужская измена — она о грязи, и тринадцатилетней девочке не надо знать того, что папа мог искать на стороне каких-либо извращений или экспериментов с другой женщиной.
— Ты разлюбил маму, да? Поэтому?
— Я ее люблю, Варь, — мне приходится напрячься, чтобы разобрать ответ Романа. — Но… Видимо, как-то не так, как любил раньше.
— Я не понимаю, пап.
— Я тоже, Варя, — вздыхает Роман.
Молчание. Оно затягивается на несколько минут, и затем следует шепот Вари:
— Уходи. Хочу побыть одна.
И нет уже ненависти в голосе.
— Я тебя понял, милая. Я всегда на связи, слышишь? Всегда приеду, всегда жду, всегда люблю.