— Па, мы тебя любим, но нам, наверное, пора к маме.
Я молча киваю, а после крепко прижимаю к себе Варю и Алину, которые не сопротивляются, не кричать и не обзываются.
— Я люблю вас.
— Мы тебя тоже, но мы пойдем. Хорошо?
Они меня вытащили из черной холодной проруби. Спасли, и теперь им надо вернуться к матери, чтобы самим отогреться в ее теплых и уютных объятиях.
Отстраняются. Я слабо улыбаюсь и киваю. Касаюсь их щек и целую в лоб.
— Маме что-нибудь передать? — Алина вытирает слезы с щек.
Со вздохом поправляю на ее груди одноразовый халат:
— Я не знаю, что ей передать, Аля.
Я, правда, не знаю.
После всего, что между нами произошло, слова ничего не объяснят и не исправят.
— Тогда я ее просто обниму, — Аля шмыгает и переводит взгляд на инкубатор.
Делает к нему шаг и кладет ладонь на прозрачный пластик. Молчит, а Варя рядом смотрит себе под ноги и шепчет:
— Я не думала… что все вот так…
Аля берет ее за руку.
Варя зажмуривается, будто ей больно, и кладет свободную ладонь на инкубатор, а затем одергивает и торопливо шагает прочь, втянув голову в шею.
— Подожди меня, блин! — Алина кидается за ней, и у двери оглядывается, — пока.
— Пока.
Вновь остаюсь наедине с Ивой.
Ива.
Я не хотел давать ей имя, но когда девочки спросили, как ее зовут, то “Ива” само собой у меня вырвалось.
Слышу, как скрипит дверь. Молчание, но по тихим и напряженным вдохам и выдоха понимаю, что ко мне заглянул Серый.
— Говори, — сжимаю переносицу.
— Ваша жена… — мнется и добавляет тихо, — бывшая жена…
— Не тяни.
— Я подозреваю, что ты не в курсе того, что она к Наташе заходила, — торопливо и немного виновато проговаривает Серый, — но ее Святой привел… и мы что-то не подумали…
Не мне возмущаться, что мои люди не особо умеют думать. Я сам, как оказалось, не умею думать.
— Ты пришел наябедничать на Святого?
Ива в инкубатор морщит нос, и я кладу руку на бокс, чтобы хоть как-то обозначить свое присутствие для нее. Она не одна. С ней я и Серый, который озадаченно молчит на мой вопрос.
Может, он не знает, что означает слова “наябедничать”?
— Эммм… нет, — наконец, говорит он. — Просто… — неуверенно продолжает, — пришел отчитаться.
— Ну, отчитался?
— Я всего их разговора не слышал, но…
Зачем Лера опять полезла к Наташе?
Пожалеть?
Вытянуть подробности нашей интрижки, которая привела к развалу семьи и к инкубатору недоношенной Ивы?
Или пожалеть?
Или что?
— Ваша жена… бывшая жена… ничего такого Наташе не говорила, но та… много херни напиздела, но самое главное… ей похуй на девочку.
Закрываю глаза и приподнимаю брови.
— Я знаю, что похуй.
— Ну и сука она.
Серый обиженно замолкает, будто это его мамка кинула его.
— Это все?
— Да.
— Тогда иди.
Молчание, и не уходит. Это появление Леры моих людей так впечатлило, что они немного потерялись в реальности?
Может быть.
Все же знали, что я женат, но моя семья была в стороне от настоящего меня, а тут появляются мои дети и бывшая жена личной персоной.
Они — не сказка.
Не миф.
Они — настоящие и совсем не выдумка.
— Могу посмотреть ближе?
Удивленно оглядываюсь, А Серый криво улыбается. Праздное любопытство?
— Ну, подойди, — щурюсь, и Серый уверенно шагает к инкубатору.
Нависает над ним, и у Ивы пальчики медленно сжимаются в кулачок.
— Мой племянник родился раньше срока, — Серый переводит на меня взгляд, в котором я улавливаю мужское сочувствие. — Могу расспросить у сестры, как и что… И если что… Ром… Я могу попросить, чтобы… — слова ему даются с трудом то ли от волнения, то ли от страха, — чтобы она помогла тебе выходить девочку… Тут нужна женщина…
— Иди, Сергей, — тихо отвечаю я. — Спасибо за предложение, но тут не просто женщина нужна, а мать. Хотя бы на ночь, но… буду только я.
— Я могу остаться.
— Не надо. Иди.
— Ладно, — кивает, смотрит несколько секунд на Иву и показывает ей крепко-сжатый кулак, — держись.
Если выживет, то тоже хороших гарантий или хотя бы прогнозов никто не дает. У меня пальцы дрожат, как в мелком треморе, и мне бы сейчас кулаки разбить о стены в кровь.
Лера привезла дочерей, но ко мне все же не поднялась, а я, похоже, ее ждал и надеялся, что она проскользнет тихой тенью и встанет рядом.
Но она пришла.
К Наташе заглянула.
Я чувствую злость, которая вновь обнажает острые зубы в кровавом оскале. Не пришла.
Тревожный писк, и я напряженно смотрю на экран, что подвешен над инкубатором, но ничего не понимаю. Линии какие-то дергаются. Цифры растут.
А потом меня из палаты выводят в коридор медсестры, и мне дышать трудно. Я не сопротивляюсь, не в силах отвести взгляда от Ивы.
— Она умирает? — спрашиваю я.
Мне не отвечают. Уводят дальше по коридору, усаживают на скрипучее сидение и оставляют одного.
Опять на меня обрушивается беспомощность.
Я ничего не могу решить.
Ничего не исправить.
Я теперь могу только ждать и осознавать, как я ничтожен перед реальностью, которая бывает слишком жестокой и мстит через тех, кто ни в чем не повинен.
— Босс… — раздается надо мной голоса, — воды принести? Или, может, водки?
— Нет, — смотрю перед собой пустым взглядом, — я должен быть трезвым, чтобы все это запомнить.