Глава 4

Крохотное помещение с желтыми потеками на стенах встретило нас монотонным бубнежом. Элеонора поморщилась — видно, от того и сбежала.

— Сколько раз, сколько раз говорила — поступи ты, получи образование, будет у тебя профессия, будешь ты независимой. Нет, ничего не надо. Петь она будет, плясать она будет… Доплясалась. Приплыли, как говорится.

Катя стояла возле закрытой двери в зал, поникшая, несчастная. Белое свадебное платье казалось серым из-за тусклого света и гнетущей атмосферы. Рядом с Катей прислонился к стене Боря. Глаза закрыты, на лбу испарина. Первый день после инъекции — всегда тяжело. Обычно он сразу ложился дома на диван, но сегодня — не обычный день. Представляю, как он будет выглядеть во время церемонии, если уже сейчас готов рухнуть на пол. А может, соберется, справится?

Жанна, сложив руки на груди, стояла у окна. Увидев меня, незаметно закатила глаза.

— А я ведь говорила, — продолжала бубнить пожилая женщина в сиреневом платье в горошек, — говорила, что вот будет тебе за тридцать, и не будет у тебя ни друзей твоих драгоценных, ни группы твоей дурацкой. С чем останешься? Вот и осталась…

Женщина сидела на одном из двух стульев. Второй занял мужчина ее возраста, в белой рубашке и отглаженных брюках.

— Добрый день, — сказал я, привлекая внимание.

Катя, вскинув голову, посмотрела на меня и улыбнулась. Боря не отреагировал. Отец Кати молча кивнул, а мать отмахнулась:

— Был бы добрый.

Я пожал плечами:

— Представляться, наверное, смысла нет. Ладно.

Подошел к Жанне, встал рядом. Элеонора от меня не отставала. На нее женщина поглядывала с особой ненавистью. Видимо, Эля уже успела рассказать о своих взглядах на проблему отцов и детей.

— По-хорошему, жениху бы гостей представлять, — низким голосом произнес отец Кати. — А он, видать, спит уже. Что, после укола сразу? Ох, Катька! Ну что за…

Катя перевела на него взгляд. Кажется, она уже на грани. Что сейчас будет? Разревется и убежит? Или велит убираться родителям? Хоть бы второе… Охотно поддержу. За год преподавания покрикивать на болтающих учеников я научился. Тут, в принципе, ситуация та же. В школе надо учиться, в ЗАГСе — радоваться. Хочешь заниматься чем-то другим — вали куда-нибудь в другое место.

— Так! — Брик рывком отлепился от стены, вскинул руки в патетическом жесте, будто дирижер оркестра. — Так, эту дрянь необходимо убрать.

Женщина перестала бубнить, мужчина оборвал фразу на полуслове. На Брика посмотрели все. Он стоял, не двигаясь, с закрытыми глазами. Но вот задрожали ресницы, поднялись веки, и цепкий, пристальный взгляд, напоминающий взгляд Юли, нашел меня:

— Дима. Мне нужен туалет.

Похоже, в этот момент мама Кати отбросила все ступени, и ракета ее ненависти устремилась в открытый космос:

— А давай прям тут, чего уж! — повысила она голос. — Хуже-то не будет.

Брик повернул голову к ней, несколько секунд молча вглядывался, и эти несколько секунд женщина молчала — о, чудо!

— Я бы, с вашего позволения, предпочел туалет. Помимо прочего, там наверняка можно вымыть руки и умыться. Дима! Пожалуйста, покажи пальцем, я сейчас с трудом ориентируюсь, а верить могу только тебе.

Я вспоминал эту манеру речи, эти жесты, этот взгляд… Но ведь все это иногда проскальзывало и у Бори. И под препаратом он нередко вел себя странно.

— Туда, — указал я в коридорчик. — Прямо и налево.

В ответ Брик показал два больших пальца, улыбнулся и вышел. Вслед ему с удивлением посмотрела Катя. Я взглянул на Жанну, но та осталась спокойной. Конечно, в школе-то она почти не общалась с Бриком. Или, вернее, с Маленьким Принцем.

«Бред! — сказал я себе. — Этого не может быть. Принц вернулся туда, к своим. Этим — не то богам, не то призракам. Он — существо высшего порядка, которому нет дела до людей. К его услугам вся Вселенная. Зачем ему возвращаться на Землю? В то же самое тело? Бессмыслица».

Что-то сказала Катя. Я заставил себя прислушаться:

— … все обсудили тысячу раз! Ему и так плохо, зачем ты делаешь хуже? Чего ты добиваешься?

— Я делаю хуже? — всплеснула руками, мать Кати. — Да куда хуже? Куда?! Очнись ты, наконец!

— Мама, пожалуйста. — Катя побледнела. — У меня сегодня свадьба.

— Нет, — покачала головой мама. — Я отказываюсь признавать это свадьбой.

— Так, может, ты тогда уйдешь?

После этих слов смолкли все звуки в мире. В ушах зазвенело от тишины. Женщина встала. Синхронно с ней, поддерживая под локоть, поднялся мужчина.

— Хочешь, чтобы я ушла? — Женщина говорила, как трагическая актриса на сцене театра. — Оставила тебя одну, с твоим дебилом?

Она до отвращения напомниала мне собственную мать. Та тоже никогда не знала меры: если начинала давить, то давила до конца, до треска костей, а когда я был вынужден дать отпор — заливалась слезами. Но все это происходило только дома. Представить себе, что моя мама устраивает сцену на людях…

Она устроила мне множество сцен, когда выяснилось, на ком я собираюсь жениться. Мне пришлось многое выслушать. Что Жанна легкомысленная, что она меня бросит, что будет изменять. На фразе «дочь проститутки» я молча встал и вышел из родного дома, куда только что приехал погостить на пару дней. Уехал из города. Не слушал ни криков, ни слез, не отвечал на телефонные звонки. Принял лишь один — у меня на него особый рингтон. «Ты чего там с матерью сделал? — спросила Жанна. — Она мне десять минут в трубку рыдала, думает, разбился насмерть».

На этом сцены закончились. Но Катя — не я. И сейчас она, скорее всего, начнет извиняться за резкие слова, просить прощения, заставляя эту женщину раздуваться от гордости пополам с дерьмом.

— При всем уважении! — В помещении вновь появился Брик. Побледневший, с заострившимися чертами лица. — При всем уважении, почтеннейшая, я не дебил. Убийца-психопат с раздвоением личности — это пожалуй, но не дебил. Поверьте, вам абсолютно не о чем волноваться. Катя в надежных руках.

Родители Кати попытались отступить, но сзади стояли стулья. Брик же успокаивающе поднял руки:

— Я понимаю. Разумеется, вы любите свою дочь и хотите для нее лучшей судьбы. И, поверьте, я ощущаю то же самое. — Его ладони опустились на плечи отца и матери. — Катя решила, что будет счастлива со мной. Для меня это решение так много значит, что я постараюсь сделать все, чтобы она была действительно счастлива. Задумайтесь, чего вы хотите: видеть ее живущей по вашему сценарию, со слезами на глазах, или видеть ее улыбку? Я ненавижу, когда она плачет, и моя работа — этого не допускать. Если ваша работа заключается в обратном, то с этого дня мы — враги. Вам действительно нужен враг, такой как я?

Каждое слово он произносил с улыбкой. Но улыбка менялась. Сначала она была добродушной, в середине сделалась грустной, а под конец отдавала безумием. Мужчина и женщина замерли перед ним, как кролики перед удавом. А удав смотрел то на одного кролика, то на другого, выбирая, кого сожрать первым.

— Офигеть, — прошептала Элеонора. — Карлсон вернулся. Пора прятать варенье.

Да, наверное, она первая все поняла и не стала искать других объяснений. Я же — искал. И постарался не обратить внимания на эту фразу, вспомнил ее только ночью.

Должно быть, что-то заподозрила и Катя, потому что в ее голосе прозвучало удивление и вопрос. Не такой вопрос, которым пытаются привести человека в чувства, а такой, который задают, натолкнувшись на кого-то в темноте:

— Боря? — Она сделала крохотный шаг от стены к нему и замерла.

Брик повернул к ней голову. Кате досталась добрая улыбка, хорошая и — ни одного слова. Потому что в этот момент открылись двери торжественного зала, и сияющая женщина лет сорока в ослепительно-белой блузке и черной юбке произнесла:

— Прошу вас, жених и невеста, гости…

— Сию секунду, — перебил Брик и, убрав руки с плеч будущих тещи и тестя, заметил: — Кстати говоря, у вас в туалете нет полотенец. Я не возмущаюсь, просто говорю, потому что верю: это исключительная случайность.

Должно быть, слышать такое от жениха за пять минут до вступления в брак этой женщине не доводилось. Надо отдать ей должное — сориентировалась она быстро:

— Там электрические сушилки.

— Вы про ту странную коробку на стене, которая загудела, когда я попытался достать из нее полотенце? — Брик задумался и вдруг со смехом хлопнул себя по лбу: — Ну надо же, как в кино! Потрясающе. Стыдно, что не сообразил сразу, прошу прощения. Что ж, пойдемте. Ну же, как это делается? Должны быть какие-то ритуальные движения, или что?

Мне казалось, что мы с Элеонорой остались единственными живыми людьми в царстве зомби. Жанна улыбнулась, взяла меня за руку, потянула к залу. Катя улыбнулась — сначала робко, потом — доверчиво. Вместе с Бриком они вошли в зал первыми. Проходя мимо родителей Кати, я заметил блуждающие улыбки на их лицах. И только обернувшись на замыкающую шествие Элеонору, увидел сдвинутые брови и поджатые губы.

Зал тут маленький, но для такого количества народа он огромен. Все действо происходило посередине — очевидно, чтобы не так бросались в глаза облупленные стены с желтоватыми подтеками. Негромко играл свадебный марш. Мы шли по красной ковровой дорожке. Торжественная женщина остановилась у круглого столика, повернулась к молодым. Они замерли, как и все мы. Так получилось, что по левую сторону дорожки оказались мы с Жанной и Элеонорой, а по правую — родители Кати.

— Добрый день, уважаемые новобрачные и гости, — глубоким, прочувствованным голосом произнесла женщина. — Сегодня в отделе ЗАГС города Назарово вступают в брак…

Голос женщины растаял, ушел на задний план. Я вгляделся в лицо Кати. Улыбка с него постепенно сползла. Катя захлопала глазами, мотнула головой. Ушло. Что бы это ни было, оно ушло. По другую сторону дорожки недоуменно переглядывались отец и мать Кати: «Как мы здесь оказались?» И, слава богу, Жанна тоже перестала улыбаться. На ее лицо вернулось ставшее привычным за последний год меланхолическое выражение. Но лучше так. Это по-настоящему.

— Сегодня, — продолжила женщина после небольшой заминки, — самое прекрасное и незабываемое событие в вашей жизни.

Это точно. Особенно если судить по лицу Кати. Она же сейчас убежит, если странное помрачнение не вернется.

— С этого дня вы пойдёте по жизни рука об руку, вместе переживая и радость счастливых дней, и огорчения.

Почему меня бросает в жар от ее слов? Они звучат как пророчество, они будто связывают меня какими-то обязательствами.

— Создавая семью, вы добровольно приняли на себя великий долг друг перед другом и перед будущим ваших детей.

Дети? Разве в этой речи должно быть что-то про детей? Не помню. У меня перед глазами встали лица Юли и Костика. Именно в таком порядке. Я зажмурился, пытаясь отогнать видение.

— Перед началом регистрации прошу вас еще раз подтвердить, является ли ваше решение стать супругами искренним, взаимным и свободным. Прошу ответить Вас, невеста.

Я не хотел открывать глаза. То, что сейчас случится, должно потонуть во тьме. Панику, охватившую Катю, я ощущал как жар горящего рядом костра. Жанна приникла ко мне, тоже почувствовала — происходит что-то не то.

Женщина повторила вопрос, в голосе зазвучала растерянность. Вряд ли из-за молчания, уж такие-то случаи для нее не внове. В мире что-то сломалось, и, по иронии судьбы, излом пришелся на это самое место и это самое время. На этих самых людей.

— Ангел…

Я открыл глаза, потому что это слово будто бы разрушило злые чары. Оно породило освежающий ветерок, который пронесся по залу.

Катя посмотрела в глаза Брику. И его взгляд… Да, это его взгляд. Усталый, грустный, но полный любви.

— Я очень мало могу вспомнить из прошлого, — сказал Боря тихо. — Если не считать того, что мне рассказали. Но очень хорошо помню тебя. Я увидел, как ты улыбаешься, и рванулся к тебе всеми силами. Мне казалось, что ты сможешь меня спасти. Так и вышло. Все те долгие годы только память о тебе помогала мне удержаться. И теперь, кроме тебя, у меня нет никого и ничего. Я знаю, ты знаешь… Мы знаем, что теперь будет очень непросто. Если ты не сможешь этого вынести — я пойму. Ты все равно останешься моим Ангелом. И как бы ты ни решила, пожалуйста, найди в этом решении свое счастье.

После секундной паузы Боря прерывисто вздохнул, и как будто ветер прошелестел:

— Так что ты скажешь?

Загрузка...