39

Среда, 13.00

До чего сегодня ветрено, и небо тяжелое, хмурое. Старушка в доме напротив пытается развесить выстиранное белье на веревке, натянутой на узеньком балкончике. Ветер рвет рубашки из ее рук. Какое-никакое развлечение для Кью, истерзанной физически и душевно.

Вчера вечером Элисон выразила желание посмотреть, что я накупила для ребенка. К моему удивлению, Том вынырнул из-за стопки книг: он, мол, тоже не прочь взглянуть. В четыре руки они притащили коробки из детской (она же — свободная комната, она же — благоухающее логово Элисон), Том отыскал ножницы для обоих, и они принялись резать и вспарывать, пока не завалили гостиную детской мебелью, бельем, тюбиками-флакончиками, игрушками и горами нежно-голубой пластиковой крошки. Элисон расхваливала мои покупки взахлеб, и даже Тома тронула маленькая детская корзинка из ротанга. Краем глаза я видела, как он поднес к щеке мягкую голубую простынку. Неужели всего через несколько недель на этой простынке будет лежать наш сынок?

После ужина Элисон снова завела разговор о работе. Худшего момента сестрица выбрать не могла: разглядывание детских вещичек самую капельку подтопило лед между мной и Томом, вернуло частичку былой близости. Не бог весть что, но все же меня чуть отпустило, когда Том улыбнулся мне поверх головы музыкального мишки (если потянуть за уши, поет колыбельную). Том в этого мишку просто влюбился, весь ужин гладил его золотистую кудрявую шкурку.

А заговорили о карьере — и снова повеяло холодом.

— Том, как по-твоему, Кью нравится ее работа? — Не сводя пристального взгляда с моего мужа, Элисон поднесла к губам бокал чилийского вина цвета спелой малины.

Том, примостившийся на скамейке под окном, застыл, костяшки на сжимавшей кофейную чашку руке побелели.

— В каком смысле? — осторожно уточнил он.

Элисон скривила густо накрашенный рот:

— Значит, Кью не рассказала о нашем споре?

Элисон переводила взгляд с Тома на меня. Я прекрасно понимала, о чем она думает. Во мне закипала злость.

— Элисон намедни прочитала мне нотацию по поводу выбора специальности, и ей мнится, что речуга была достойна твоего внимания, дорогой, — объяснила я Тому, волком глядя на сестру. И повысила голос, чтобы до нее дошло, даже если она внезапно оглохла: — На самом деле ничего стоящего. Ты же знаешь, все мало-мальски важное я тебе рассказываю.

Элисон пожала плечами, испытующе посмотрела на Тома:

— Видишь ли, мне кажется, что Кью не получает удовлетворения от работы юристом. В школе и в Оксфорде было по-другому, ей страшно нравилось все, что она там делала, а теперь абсолютно равнодушна. Она-то возражает, но мне интересно твое мнение. Теперь ты знаешь ее лучше всех. — Она сделала легкое, но вполне различимое ударение на первых двух словах, словно желая сказать: для всех остальных Кью — загадка.

Том взглянул на нее, потом на меня.

— Честно говоря, не задумывался, получает она «удовлетворение» или нет, — проговорил он медленно. — Но считаю, что ей было бы лучше на другой работе, с меньшей нагрузкой.

Элисон закивала как китайский болванчик — наверняка решила, что она на верном пути.

— Очень любопытно, Том, я очень рада, что ты это сказал. — Она бросила на меня многозначительный взгляд и в раздумье провела пальцем по краю бокала, тот запел низким голосом. — Ну а как насчет тебя?

Том опешил.

— Что, прости? — переспросил он очень вежливо, но так тихо, словно с другого конца города.

— Я говорила Кью, что ты несомненно любишь свое дело, но работаешь безбожно много! Не представляю, как Кью сможет управляться с ребенком. Ей придется невероятно тяжело. Так вот, не будет ли и тебе лучше на работе с меньшей, как ты выразился, нагрузкой?

Я в ужасе хватала ртом воздух. Караул! Теперь он решит, что это я ее подучила, что я жаловалась на мужа своей беспардонной, самодовольной младшей сестричке, что попросила вступиться за меня, несчастную…

Ветер заметно усилился; с улицы донесся лязг рухнувшего на тротуар газетного автомата; кто-то вскрикнул, лишившись шляпы; прошлогодние листья с шумом неслись вдоль улицы, сворачивали за угол, рассыпались пылью. Том встал, аккуратно поставил кофейную чашку на тоненькое блюдечко, одернул брюки и взглянул на меня… как? С укором? С гневом? С грустью? Демонстративно проверил часы. Когда он снова поднял глаза, лицо его не выражало ровным счетом ничего.

— Много я работаю или мало, но мне еще нужно кое-что дописать в конторе, так что, боюсь, вам придется продолжать этот занимательный разговор без меня, — сказал он с легким сарказмом, от чего кровь бросилась мне в лицо. — Помоги Кью улечься и проследи, чтобы у нее было достаточно воды, хорошо? Увидимся утром. — Мимолетно коснувшись губами моего лба, Том исчез, шагнув прямо в ураган. Хлопнула входная дверь.

Элисон выжидательно смотрела на меня. Я молчала. Что я могла сказать, не открыв всей величины нашей размолвки, которая вдруг представилась мне огромной — эдакая тяжеленная наковальня, отлитая из напряжения последних месяцев. (Или лет? А может, оно всегда было здесь, с первого дня, с первой ночи? Накапливалось, множилось, разрасталось как раковая опухоль?) В какой-то пугающий миг мне показалось: вот сейчас сестра спросит, что между нами происходит, но Элисон вовремя передумала. Отставив бокал, она помогла мне подняться с тахты.

— Я налью тебе воды в кувшин, — только и сказала она, волоча меня под руку в спальню.

Загрузка...