Мы повстречались задолго до того, как нас официально представили друг другу. Это был один из тех дней, когда лето еще не ушло, а осень пока не наступила. Деревья уже стремительно обнажались. Но солнце, пытаясь скрыть это непринужденное разоблачение, светило во всю прыть. Игривый ветер гонял по воздуху нити паутины, и те щекотали лицо.
Во дворе перед школой, как всегда, было много ребят. Затертая до дыр лавочка с трудом умещала с десяток узкобедрых подростковых фигур. Мальчишки курили, передавая сигарету по кругу. И каждый, дожидаясь своей очереди, в нетерпении притопывал ножкою, взбивая облако пыли.
Я, с буханкой хлеба, варварски надкушенной с одной стороны, шла домой. И, взамен тому, чтобы делать крюк, решила срезать наискосок.
– Эй! – услышала я, когда незнакомая компания осталась позади. Вслед за этим последовал характерный свист, которым обычно подзывают собак. Я дернулась, но не остановилась. Будь они местными, или чужаками… Для них, я служила мишенью!
Когда сзади послышался звук шагов, я, испытывая острую потребность пуститься наутёк, стиснула зубы и крепче сжала в руке буханку. Мальчишка чуть опередил меня, развернулся лицом, и продолжил свой путь задом наперёд. Я ускорила шаг, он тоже ускорился.
– Почём нынче хлеб? – услышала я звонкий юношеский голос, в котором не было присущей его ровесникам злости и едкости.
– Тебе не по карману! – парировала я, гордо выпятив вперёд подбородок, и не замедляя хода.
– А ты угости! – ухмыльнулся мой «провожатый». Навскидку он был старше меня на несколько классов. В школьные годы именно «классы» служили универсальной системой координат.
– Обойдёшься! – хмуро бросила я снизу вверх.
Я уступала ему в росте, и один его шаг был равен двум моим. В то время как я шла вприпрыжку, он непринужденно рассекал воздух, сложив руки в карманы джинсов, совсем по-взрослому. Да и прикид его, а также стрижка, показались мне тогда слишком уж козырными для местного контингента.
«Очередной избалованный маменькин сынок», – про себя заключила я, слегка устыдившись при этом собственных стоптанных кедов, и видавшего виды, любимого свитера.
– А чё, смелая? – с вызовом заметил юноша, вскидывая голову, отчего каштановая челка съехала на бок, – Я и сам могу угоститься!
Я взяла буханку двумя руками, готовая к обороне. Но тут мое внимание привлекло дерево прямо по курсу, на которое мой новый знакомый, спустя пару секунд, налетел спиной. Он громко ойкнул, но не упал, а лишь коснулся кончиками пальцев травы под ногами. Я же, используя шанс, пришпорила, и остаток пути до подъезда преодолела бегом.
– Засцала, малая? – моих ушей достигла финальная реплика, которую сопровождали раскаты одобрительного хохота.
«Вот же козёл», – подумала я, оставляя в прохожей запыленные кеды.
После ухода отца в квартире стало слишком просторно. Хотя, по сути ничего не изменилось! Я по-прежнему делила спальню с Машкой, старшей сестрой. А мама обитала в родительской. Я представляла, как ей одиноко, должно быть, спать в пустой кровати. А потому частенько ускользала по ночам в мамину спальню, занимая прежнее отцовское место. И мне казалось, что, даже спустя три года, его запах все еще витает в воздухе.
«Овца», – подумал я в тот момент, наблюдая как безразмерный «бабушкин» свитер скрылся в дверях подъезда. И отмечая не без гордости, что в моем районе девчонки выглядят куда приличнее!
Коттеджный городок, где текло мое беззаботное детство, с городской средой разделял глубокий овраг. Около получаса в объезд на машине, и всего десять минут пешком. Бывало, перемахнёшь навесной мост, и череду уютных домиков сменяют допотопные малоэтажки.
Тогда свой интерес я объяснял исключительно любопытством. А, повзрослев, понял, что дружба с местными льстила моему самолюбию. В этой «рабоче-крестьянской» среде я, несомненно, был лидером! Что говорить, если одни мои джинсы стоили больше, чем весь их гардероб вместе взятый…
Пацаны заглядывали мне в рот, когда я рассказывал об отцовской новой тачке, или о каникулах, проведенных на заграничных курортах. Они коротали лето, в лучшем случае, на берегу деревенской речушки.
Ближе всех мне оказался Димон, высокий и худой, как жердь. Его родители относились к разряду «падшей интеллигенции». Так говорила мать, осуждая мою неосмотрительность в выборе друзей. Однако безропотно принимала Димку в нашем доме, и угощала лимонадом, когда мы часами резались в приставку. Однажды, на день рождения я подарил другу свои новехонькие водонепроницаемые часы. Чем окончательно подкупил его доверие! Родителям соврал, что потерял. Кажется, мать не поверила…
Частная школа с математическим уклоном. Просторный дом с отдельной комнатой и спортивной площадкой. И даже потенциальная «невеста», блондинка по-соседству, с которой мы вместе выгуливали собак. Я был единственным ребенком, и родители не скупились на подарки. Оправдывая таким способом постоянное отсутствие времени. Что было мне на руку! В свои двенадцать я ощущал себя королём мира. Знать бы тогда, каким хрупким окажется этот мир…
– У мамы появился новый парень, – хмыкнула Машка. Она сидела на своем обычном месте, перед зеркалом, и усиленно давила очередной прыщ на лбу.
В 16 сестра была искушенной в амурных делах. Её собственный парень регулярно появлялся на пороге. И, точно бычок на привязи, ждал Машку. Которая тем временем изводила пудру, в тщетных попытках замаскировать россыпь веснушек на щеках.
При всем стремлении выглядеть лучше и привычке злоупотреблять косметикой, Машка казалась мне воплощением женственности и красоты. Уступая только маме! Моей сестре досталось лучшее от обоих родителей. От матери: копна густых, как лошадиная грива, волос с трудом удерживаемых на затылке резинкой и глубокие карие глаза, с легкой поволокой. От отца – рост и гордая стать. Мне же остались объедки. На меня у природы не хватило вдохновения! И весь мой облик вышел каким-то средненьким. Средний рост, неброская внешность. Не дурнушка, но и не красавица…
– Глупости! – хмуро бросила я поверх книжки.
– А вот и нет, – озорно подмигнула Машка, – я видела, как она выходит из какой-то офигенной тачки.
– Где? – я отложила книгу и недоверчиво посмотрела на сестру.
– А там, за углом, – махнула она рукой, – видно специально тормознули, чтобы никто не увидел.
– Может быть таксист? – предположила я.
– Ой, Нинка! – раздраженно фыркнула сестра, – Ну ты и тупица! Из такси с букетом не вылазят.
Я задумалась, припоминая алые розы, недавно принесенные мамой с работы. Желая утолить мое любопытство, она выдумала какой-то корпоративный праздник, где одаривали всех без исключения женщин.
– И теть Аню тоже? – уточнила я, имея в виду мамину ближайшую подругу и коллегу, которой симпатизировала.
– Конечно, – кивнула мама, любовно оправляя прозрачную обертку.
Будучи слишком маленькой, я пропустила мимо ушей ряд нестыковок. Чего нельзя было сказать о Машке.
Тот день был ничем не примечательным. Обыкновенный, в меру солнечный, в меру облачный. С утра накрапывал дождь, и, поверх джинсовки пришлось накинуть непромокаемую парку. После школы, как обычно, я пару часов проторчал в компании пацанов, и домой вернулся голодным, как зверь.
Однако, вместо накрытого к обеду стола, меня встретила пустая прихожая. На кухне также было пусто! Решив, что родителей нет дома, я приступил к изучению съестных запасов. Выбор пал на остатки торта и газировку. Я разместил «запретные лакомства» на подносе и отправился в свою комнату.
Спальня родителей была слева от лестницы. Из-за двери доносились приглушенные голоса. Я замер с подносом в руках, и прислушался.
– Вадим, давай будем вести себя, как нормальные люди, – вполголоса произнесла мама.
– По-моему, у нас неплохо выходит, – спокойно ответил отец, – если ты не намерена скандалить, то и я не стану.
Послышался легкий вздох, после которого мать сказала:
– Конечно, тебе будет здесь слишком просторно одному. Ты можешь забирать Тёмку когда угодно. Может быть, он вообще пожелает остаться с тобой?
Отец прокашлялся, и голос его теперь звучал более отчетливо:
– С чего ты взяла, что я буду один?
На какое-то время за дверью воцарилось молчание. После тишину разрезал звенящий мамин тон.
– Любопытно! И кто же она?
– Она – хорошая женщина, – примирительно и нарочито спокойно произнес отец.
– Занятно! – сдерживая себя, процедила мама, – Ты времени зря не терял? Я себя считала изменщицей, а выходит, ты тоже не безгрешный!
– Марина, ты обещала не скандалить, – напомнил отец.
– Знаешь что? – прошипел за дверью материнский голос, – Я забираю с собой Тёмку. Там ему будет лучше! У Олега хороший дом. Побольше твоего!
– Не сомневаюсь, – равнодушно ответил отец.
Я так и стоял, глядя на прямоугольник межкомнатной двери, пытаясь осмыслить услышанное, когда та резко распахнулась и на пороге возникла встревоженная мама.
– Тёмочка, – она так удивилась, точно видела меня впервые.
Отец взглянул на меня, и, отодвинув мать, вышел из комнаты. Своим взглядом он подытожил сказанное!
Я поспешил в спальню, закрыл дверь изнутри, уселся с ногами на кровать, заткнул уши наушниками, точно опасаясь услышать еще что-нибудь, непредназначенное для меня. Пока я жевал торт, пачкая кремом руки, до меня постепенно доходил смысл родительского разговора…
Новость о предстоящем переезде мама озвучила уже спустя год. Когда дядя Вадик стал постоянным гостем в нашем доме. Переманить на свою сторону Машку не составило труда. Охочей до подарков сестре хватило флакончика духов и золотых сережек на день рождения, чтобы «мамин хахаль» стал «дядь Вадей».
Я не имела ничего против новоявленного отчима. Но любые перемены мой опасливый детский мозг воспринимал в штыки. Предстояло не только поменять любимый дом, где я выросла на чужой, пусть и более комфортабельный. Переезд сулил новые знакомства и чуждую среду! А наш уютный дворик с пятиэтажками, с вислоухими ивами и Динкой, подругой детства, что жила в соседнем подъезде, оставались позади.
– Ниночка, – мягко, ненавязчиво вещала мама, пакуя мои вещи, – там есть чудесная школа. Она частная, с углубленным изучением отдельных предметов. Вадим предлагает перевести тебя туда. Так будет лучше!
– Для кого? – я ощетинилась.
– Для тебя, доченька, – мама протянула руку, чтобы коснуться меня, но я увернулась.
– Нет! – отрезала я.
Машке оставался лишь год до окончания школы. Мне же предстояло еще пять лет мотать срок в стенах ненавистного учебного заведения. Но, какой бы ненавистной, ни была моя школа, она была моей! И это единственное я не собиралась отдавать без боя.
– Наконец-то у меня будет своя комната, – мечтала Машка.
– И что ты будешь там делать? – съязвила я, – Трахаться со своим пикачу?
– Нинка! – сестра метнула в меня подушкой и та угодила прямо в стеклянную вазочку.
– Мазила! – я скорчила Машке рожицу и поспешила вон из спальни.
– Не понимаю, почему переезжать должны мы? – в очередной раз вопрошал я, глядя, как мать порхает по комнате.
Весть о переезде ударила меня под дых. Я был настроен враждебно с самого начала. В то время как на любое мое возмущение родители отвечали «так будет лучше для тебя», мне казалось, что мое мнение по факту никого не волнует!
Мой дом, место, где я вырос, где был знаком каждый угол, больше не будет моим… Теперь «своим» я буду вынужден называть чужой, незнакомый и неприветливый дом. Мне было плевать, какой квадратуры комната будет уготована мне на новом месте. Я просто хотел остаться!
– Тёмочка, так надо, – мать торопливо собирала вещи.
– Пускай отец переезжает! – коротко бросил я через плечо.
Она резко переменилась, точно кто-то включил режим энергосбережения. Плечи опустились, она вздохнула и присела на кровать.
– Ну, зачем? – теперь ее голос звучал умоляюще.
– А мы останемся здесь, – закончил я свою мысль.
– Тём, – мамин голос приобрел заискивающие нотки, – тебе понравится у дяди Олега. Там у тебя будет все, и даже больше. И комната, и спортзал, и даже тренажёр. Ты сможешь звать друзей в гости…
Я встал, прерывая одну из маминых речей.
– Хорошо, тогда я остаюсь здесь, а ты езжай жить к дяде Олегу, – я сунул руки в карманы и прислонился к дверному косяку.
Мама замолчала, подбирая слова.
– Ты не хочешь остаться со мной? – робко поинтересовалась она. В голосе послышалась обида.
– А какая мне разница, что жить здесь с чужой бабой, что жить там с чужим мужиком? Теперь ведь только так и будет, да?
Мама пристыжено замолчала, вдруг сделалась какой-то жалкой и маленькой. И я, преодолевая желание ее утешить, сжал ладони в кулаки.
– Тём, – начала мама, и я понял по голосу, что сказанное дальше мне не понравится, – понимаешь, эта женщина… новая жена твоего отца. Она… как бы это сказать. Она переедет не одна.
Мать взглянула на меня:
– В общем, у неё есть две дочери!
Я продолжал смотреть на нее в упор, ожидая продолжения. Но его не последовало. В моей голове тотчас сложилась целостная картина происходящего. И все вдруг встало на места! Так вот оно что? Меня водили за нос! Они не сказали мне главного. Развод родителей даже померк на фоне озарения. Когда до меня дошло, что отец намерен притащить в наш дом не только новую жену, но и двух ее дочек.
Я против воли задышал чаще, на лбу выступила испарина:
– В смысле? Они будут жить здесь? Какие-то девчонки будут жить в нашем доме?
Мама сцепила руки в замок. А между тем мой юношеский мозг атаковали догадки, одна страшнее другой:
– А там, в новом доме, куда мы едем… там тоже будет кто-то жить?
Мама задумалась, не сразу сообразив, но через секунду ее лицо просияло.
– Нет, милый! Нет! Только мы! Ты, я и дядя Олег!
– У дяди Олега нет детей? – уточнил я.
Мама замешкалась:
– Есть, но они живут со своей матерью.
Я вопросительно поднял бровь, требуя больше информации.
– Дядя Олег тоже в разводе со своей женой. У него есть сын, старше тебя на пять лет, и дочка, младше… не помню, на сколько… Но они живут с матерью, в другом доме. Никаких проблем! Максимум, будут иногда заглядывать в гости. Может быть, подружитесь…
Я зажмурился, чувствуя, что мозг сейчас взорвётся.
– Получается, что мой отец будет жить с чужими детьми, я поеду жить к чужому отцу, дети которого тоже живут с чужим мужиком?
Мама озадаченно нахмурилась. Как бы странно не выглядела эта схема, но она иллюстрировала настоящее положение вещей. Абсурдное и нелепое! Словно некий риэлтор виртуозно спланировал несколько сделок, и в одночасье поменял местами слагаемые. Хотите новый дом? К нему прилагается новая семья, и новые дети. Если свои собственные вам уже наскучили…
Не желая более вникать в подробности взрослых интриг, я оставил мать наедине с мечтами о светлом будущем, и, выйдя на веранду, достал из-под лестницы заначку. Сигаретный дым перехватил горло, я сглотнул, подавляя кашель. Родители были настолько увлечены своими отношениями! Возможно, реши я оставить сигареты прямо в комнате, никто и не заметит. «Наверняка, этот новый псевдопапа еще тот мудак», – подумал я.
Новый дом и впрямь оказался лучше. Да что там! По сравнению с нашей прежней квартирой, с проходным залом, сдвоенным санузлом и тесной кухней, это был просто дворец. Раньше мы с Машкой делили маленькую спальню, а ждать своей очереди под дверью ванной приходилось часами. Теперь же, у каждой из нас была отдельная жилплощадь, с собственным шкафом, кроватью, зеркалом и окном.
Непривычная к такой роскоши, я поначалу стеснялась, ожидая, что вот-вот всё вернется на круги своя. Но постепенно обжилась! Свое место на стенах заняли постеры с музыкальными кумирами. Отныне никто не мог высмеивать мои вкусы. За дверцами шкафа уютно устроились джинсы и рубашки.
Машка пребывала в восторге! В её комнате прежде обитал сын дядь Вади. Но сестра быстро навела порядок, добавив к скучному мальчишескому интерьеру розовых тонов и рассадив по углам плюшевых зайцев.
Двери наших спален оказались по-соседству. И мы, делая вид, будто живём в собственных квартирах, ходили друг к другу в гости. Правда, Машка, каждый раз норовила что-нибудь стащить.
– Зачем тебе вот эта штука? – спрашивала она, покручивая в руках пустую деревянную шкатулку, – Тебе и сложить в неё нечего!
– А тебе? – фыркала я, понимая, что вещицу придётся отдать.
Отныне ужин стал семейным мероприятием. Во главе восседал дядя Вадик, мы с Машкой садились напротив друг друга, что позволяло на протяжении вечера вести негласные баталии под столом. А мама, хлопотала на кухне.
Мне казалось, что от неё теперь осталась только часть. Вернее, не так! Она была, как прежде, целой. Но все ее существо теперь было обращено в сторону дяди Вадима. Нам же с Машкой доставалась толика ласки и тепла, которого прежде мы получали с избытком. Я ревновала! К этому высокому статному мужчине, который отныне стал центром маминой вселенной.
В то время я ничего не смыслила в мужской красоте. Однако, по словам сестры, дядя Вадим был красавчиком! Но, как по мне, растительности на его лице было уж слишком много. Думая о мальчике, который жил здесь до нас, я представляла себе миниатюрную копию дяди Вадима, с бородой и густой шевелюрой волос. Выходил этакий злобный карлик!
Хотя я предпочитала не думать о нем вовсе. Надеясь в тайне, что мне вообще не представится случая с ним познакомиться. Ведь после развода отцы забивают на прежних детей. Разве не так принято у взрослых? По крайней мере, у нас было именно так.
Не сказать, чтобы моя жизнь кардинально поменялась. В школу теперь приходилось выходить на полчаса раньше. А комната и впрямь оказалась больше. Но была какой-то неуютной. Здесь все было не так: обои слишком светлые, пол чересчур темный, окно чрезмерно большое. Мне казалось, что эти стены мне не рады!
Да, в принципе, не только комната, а весь дом, вместе с хозяином. Дядя Олег не обладал выдающимися внешними данными. И, как по мне, значительно уступал отцу. Потому я не мог взять в толк, что мать нашла в нем! В этом коренастом низкорослом мужчине с вечно недовольным лицом и лысеющим затылком.
Он, видимо, чувствуя мою антипатию, также не делал шагов навстречу. Пару раз новоявленный «папазаменитель» предпринимал попытки вмешаться в воспитательный процесс. В присутствии матери отчим был снисходительным и практически не замечал меня. Но за глаза придирался к любому пустяку, от невымытых кроссовок, до увлечения приставкой. Это была его территория, и, при всяком удобном случае, отчим старался напомнить, кто в доме хозяин.
– Ты мне не отец, – как-то раз произнес я в ответ на очередное замечание.
– Да, иначе бы ты вырос воспитанным, – бросил он, не поднимая глаз от газеты.
Став свидетелем очередной стычки, мама грустнела. И это была та единственная причина, по которой мы оба заключили негласный мир. Он старался не лезть в мою жизнь, а я пытался не мешать ему.
Теперь в моем распорядке появился новый пункт – регулярный визит к отцу. Отныне я был гостем в собственном доме! И посещать его мог в строго отведенный день недели. Когда я приходил, меня встречала тетя Мила. Она, оправдывая свое имя, была очень милой и приветливой. И всякий раз старалась удивить меня каким-нибудь необычным угощением. Конечно, идеалом женской красоты, для меня была мать. Но, мачеха почти не уступала ей!
После обеда она, как правило, оставляла нас с отцом наедине. И мы несли эту вахту, отдавая должное новым традициям. Ибо проводить время вместе раньше было не свойственно. Теперь, когда я жил отдельно, мы как будто стали ближе… До самого вечера могли, разлегшись на диване, с миской чипсов, смотреть и обсуждать новый сериал; резаться в карты; или стрелять по бутылкам во дворе.
На предложение остаться до утра я всегда отвечал отказом. Моя, теперь уже бывшая, комната была отдана на поругание врагу. Я боялся даже вообразить ее новый облик! Что там, за дверью? Оборки и рюши? Наверняка, все ровозое и сопливо-плюшевое? Я испытывал отвращение, представляя, как на моей кровати спит какая-то девчонка. Даже не зная этой особы, я уже ее ненавидел! Потому был несказанно рад их отсутствию. Так я сохранял иллюзию, будто все, как прежде.
Я не могла взять в толк, почему мы обязаны ехать в гости к тетке всякий раз, когда сынуля дядь Вади приходит на обед. «Вот уж точно, злобный карлик», – думала я. Мама объясняла это тем, что мальчику нужно адаптироваться, что он тяжело переносит развод и вынужден привыкать к новой жизни. Как будто нас это не касалось? Мы все привыкали к новой жизни! Отчего ему такие привилегии?
– Я вас обязательно познакомлю, – уверял дядя Вадик, – просто пацан еще не привык. Все в штыки!
– Больно надо, – бросала я, отправляясь восвояси. Но делала это с таким достоинством, точно это был мой собственный выбор.
Мамина старшая сестра, теть Аня, встречала нас радушно и всегда кормила до отвала. В ее доме царил полнейший хаос! Трое детей, четвертый на подходе. Большая квартира с высокими потолками, которая, по словам тетки, раньше была коммуналкой, давно требовала ремонта. На каждом подоконнике стояли горшки с цветами, половина которых балансировала между жизнью и смертью. Ступая по бесконечному коридору, ты рисковал наступить в лужу. Причем, сперва было не ясно, в чью: то ли напрудил кто-то из двойняшек, или же кот Барсик не дошел до туалета.
– А я видела фотки, – как-то раз сказала Машка, уплетая за обе щеки теть Анин борщ, – он не такой уж и противный.
– Кто? – поинтересовалась я.
– Ну, этот, наш сводный братик.
– А мне пофиг! – я скривилась и бросила ложку, аппетит тут же пропал, – Вообще, на фотках все нормальные. А в реальности он еще тот говнюк!
– Нина! – последняя фраза была произнесена слишком громко, и теть Аня погрозила мне пальцем.
– Да че ты бесишься, Нин? – раздраженно фыркнула Машка, – Меня, к примеру, все устраивает.
Я смерила сестру презрительным взглядом. Казалось, ее в этой жизни интересовали только побрякушки и наряды. Меня же передергивало при мысли о том, чем в этот раз потчует «дорогого гостя» наша мама. По всему было видно, что она пыталась ему понравиться. А теперь еще и Машка… Вот же урод! Даже не зная, я уже ненавидела его…
В то воскресенье занятия по тхэквондо закончились раньше обычного. Тренер ушел по личным делам. И я оказался у ворот за полчаса до оговоренного времени. Потоптавшись на ступенях, я вдруг обозлился на себя. Чего я боюсь? Кого стесняюсь? В конце-концов, воскресенье – это мой законный день. И каждое воскресенье – это мой дом! Пускай всего лишь на несколько часов…
Я вдавил кнопку звонка до упора. Никто не спешил открывать. Я позвонил еще раз. С досадой размышляя, что полчаса придется ждать на ступеньках. В то время как естественные позывы организма сделают ожидание невыносимым. Наконец внутри послышались торопливые шаги. Я одернул руку, ожидая увидеть на пороге тетю Милу, с ее привычной улыбкой на устах. Однако дверь открыла девчонка…
Она была ниже меня на целую голову, а одета так несуразно, точно собиралась играть роль чучела в театральной постановке. Мешковатый джемпер поверх дырявых штанов, а поверх джемпера – такой же мешковатый шарф. На голове соответствующая пугалу прическа в форме птичьего гнезда. Я сдержал смешок!
Девчонка сжала губы, ее и без того красные щеки залил румянец. Она выпрямилась, пытаясь казаться выше.
– Вы к кому? – осведомилась она, точно гостиничный служащий.
– Вообще-то, к отцу, – небрежно бросил я.
Ее неуверенность подстегнула меня. На фоне этой замарашки я, в своем новом спортивном костюме, казался просто эталоном стиля.
– А вы, вероятно, прислуга?
Девушка пропустила мою реплику мимо ушей. Однако лицо выдало её с головой! Ноздри затрепетали, глаза гневно сверкнули.
– Вообще-то, я здесь живу, – излишне высокомерно произнесла она. И я понял, что имею дело с достойным противником! Отодвинув её плечом, я прошел внутрь.
– Так ты, выходит, старшая? – спросил я, хотя очевидным было, что двери мне открыла младшая из сестер.
– Вообще-то, я – младшая, – девушка машинально пригладила волосы.
– Ой! – притворно удивился я, – Тогда боюсь представить, как выглядит старшая!
Довольный собой, я рассмеялся. Девчонка отступила в тень и сложила руки на груди.
– Не думала, что ты такой хам!
– Я тоже не думал, что встречу здесь кого-то из вас, – ни капли не пристыженный, я подошел к холодильнику и по-хозяйски его распахнул.
Девчонка держала дистанцию. Она не знала, как себя вести. Боялась приближаться, но и уходить не спешила.
– Ну, я приболела, – сообщила она тоном более мягким, и даже чуть виноватым, – и меня оставили дома.
– Фу! – скривился я, выуживая из холодильника колбасу, – Так ты еще и заразная! Держись подальше.
– Отец сейчас вернется, – она плотнее закуталась в свой вязаный хомут. И только теперь я понял, что нездоровый румянец – вовсе не последствия моих красноречий.
– Мой отец! – уточнил я, сделав акцент на слове «мой».
– И моя мама, – кивнула девчонка.
– Я сам дождусь его, мне не нужна компания, – я сделал бутерброд, и щелкнул выключателем чайника.
– Ты пришел раньше времени, – деловито заметила она, – я решила, что успею заварить себе чай.
– Не успела! – хмыкнул я, откусывая бутерброд.
Она собиралась ответить, но тут в двери повернулся ключ. Отец с мачехой вернулись, держа в обеих руках пакеты с продуктами.
– Ой! – растерянно пролепетала мачеха, ставя тяжелую ношу на пол, – А вы уже познакомились?
Отец приветственно похлопал меня по плечу.
– А мы накупили всяких вкусностей, – примирительно сообщила тетя Мила, поочередно глядя то на меня, то на свою дочку, – сейчас устроим грандиозное чаепитие!
На столе, сверкая кремовыми боками, появился торт. Я выжидающе посмотрел на девчонку.
– Без меня, – бросила она, и метнулась по лестнице вверх.
– Вот же, грубиянка! – всплеснула руками мачеха, глядя ей вслед.
– Мила, девочке нездоровится, – одернул ее отец.
Я же испытал одновременно облегчение и сожаление. Первое – от того, что не придется видеть ее нездоровую физиономию за столом. Второе – потому, что не удастся испытать на ней еще парочку заготовленных колких фраз.
После того случая мы долгое время не пересекались. И неприятные ощущения забылись. Как и прежде, мы с Машкой покидали дом в воскресное утро. В остальное время он был в полном нашем распоряжении!
Нам разрешали приглашать подружек. И Динка не редко гостила у меня. Мы с подругой брали плед, корзину снеков и термос с чаем, устраивались под раскидистой кроной старой яблони и часами валялись, болтая о пустяках.
– Сколько ж тут комнат? – восхищалась она.
– Не так уж и много, – деловито отвечала я, – тут есть дома и покруче!
И я показывала ей соседские зАмки, один краше другого. С резными воротами, видеонаблюдением, и чуть ли не колючей проволокой по периметру.
– Вон, видишь, с башенками? Это местный архитектор живет. Видала, какое гнездо себе сархетектил? А вон там, – я вытягивала руку в другую сторону, и Динка покорно вертела головой. – Там у нас какой-то местный бандит с семьей. У него, говорят, еще подземных этажей целых три.
– А дядя Вадик тоже бандит? – заговорщически шептала Динка.
– Нет! – я убежденно качала головой, – Он директор!
– Аааа, – подруга со знанием дела кивала.
– Ну, просто женское царство! – восклицал дядь Вадя, озираясь по сторонам.
– А вы заведите собаку, – советовала ему Динка, – кобеля!
– Это выход! – посмеивался отчим, – У нас раньше жил пес, Децл. Потом заболел, и пришлось усыпить.
– Почему Децл? – спрашивала подруга.
– Да шут вас разберет, молодежь! – пожимал плечами отчим, – Ну что, Нин? – обращался он уже ко мне, – Не хочешь собаку?
– Я котов люблю, – отвечала я, – вон Машке подарите, карманную болонку. Ей для завершения образа нужно!
Динка хихикала в ладошку, а Машка, до сей поры сидевшая в наушниках, оживляясь, начинала «метать молнии».
Позже я вспомнил, где видел эту нелепую выскочку. И разузнал у Димона о том, что их семья жила в соседней пятиэтажке. К сожалению, этим Димкины познания ограничивались. Он причмокивал, рассказывая о старшей сестре, которая крутила с баскетболистом.
Младшая всегда оставалась в тени! Нелюдимая и нескладная, она обходила стороной большие компании. И дружила с одной единственной девчонкой-ровесницей. «Неудивительно», – думал я, вспоминая случайную встречу. Оказывается, она ходит в таком виде не только по дому…
После школы я иногда забегала к Динке. На улице холодало. Ноябрь брал своё! И было так приятно, немного помёрзнуть на лавочке, прежде чем окунуть себя в тепло домашнего очага.
Идя мимо бывшего подъезда, я невольно задирала голову. Там, в окне пятого этажа постоянно что-то менялось. Сначала окна занавесили темными гардинами, после на смену шторам пришли жалюзи. Мама говорила, что квартиру купила молодая пара. И я подавляла желание подняться и постучать в дверь. Под предлогом того, что я, дескать, оставила здесь что-нибудь личное. Вон там, под кроватью, или за плинтусом…
В один из таких дней, когда мы шагали в сторону Динкиного дома, нас кто-то окликнул.
– Эй! – донеслось со стороны детской площадки. Лавочку облюбовала компания подростков. Я сразу узнала его среди прочих. Узнавание было взаимным…
– Которая из них? – прищурил глаз худощавый паренек.
– А вот эта, в стрёмном пальто, – кивнул в мою сторону сводный братец. Он что-то шепнул на ухо худощавому, и оба прыснули со смеху.
С новой стрижкой и сигаретой в зубах, он напоминал героя комиксов. Такая недоделанная копия супермена! Я знала, что он водит дружбу с местными. Но прежде мне удавалось избегать встреч.
– Ты что здесь забыла? – процедил он.
– Это мой двор! – машинально бросила я.
– Да ладно, – комично удивился он, – ты здесь больше не живешь!
– А где она живет? – с притворным интересом уточнил худощавый.
– В моем доме! – махнул рукой братец.
– Да ладно! Гонишь! – пихнул его в бок друган, – А ты тогда где живешь?
– А я, – задумчиво произнес он, – скитаюсь, как видишь…
Компания оживилась, их взгляды обратились в нашу сторону. Я плечом ощутила, как напряглась Динка. Впутывать подругу в эти словесные баталии не было никакого желания. Но и бежать было поздно!
– Здесь живу я! А Нина – моя подруга! – вдруг громко и отчетливо произнесла она. Полная решимости, Динка стояла, выпятив грудь вперед, точно командир на капитанском мостике. Я тоже приосанилась.
– Аааа, – разочарованно протянул братец, – сочувствую!
Динка потянула меня за руку. Повинуясь ее порыву, я уселась на двухместные качели неподалеку от злополучной лавочки.
– Что мы делаем? – шепотом спросила я подругу.
– Пять минут качаемся и уходим, – проинструктировала она.
Переглянувшись, компания встала и направилась в нашу сторону. И я поняла, что пятью минутами дело не обойдется! Стая мальчишек окружила качели со всех сторон.
– Девочки хотят покататься? – почти доброжелательно воскликнул их вожак и сделал знак второму.
– Может, поможем, пацаны? – поддержал тот.
И в одночасье оба запрыгнули на качели верхом так, что носки их кроссовок оказались теперь на уровне наших глаз. Качели издали жалобный вопль, и почва ушла из-под ног.
– Стой! – крикнула я, хватаясь за холодные перекладины.
Усилием они остановили движение мятника. Динка быстро спрыгнула. Я же осталась сидеть.
– Ну, давай! Вали! – подначивал худощавый.
– Что, малая, засцала? – прозвучал над головой голос Артёма.
– Небось, в штаны наделала! – подхватил кто-то из толпы ребят.
– Нин! – опасливо позвала Динка, – Идем!
– Идите, идите, ссыкухи! Штанишки друг другу поменяйте! – выкрикнул кто-то. И толпа зашлась смехом.
Он заводил их с пол-оборота! Бросая слова, точно косточки своре изголодавшихся псов. Те подхватывали на лету, и вторили ему. Он был старше меня всего лишь на пару лет. Ни эта смехотворная разница, ни уровень достатка его родителей не давали права так себя вести. И я понимала, что обязана дать отпор! Пока не стала постоянным объектом насмешек и издёвок. И в этом мне не поможет ни мама, ни сестра, ни даже верная и смелая Динка. Потому, я зажмурилась и отрицательно покачала головой.
– Хочешь полетать? Давай! – с азартом бросил он. Худощавый спрыгнул и влился в толпу болельщиков. Игра на выживание началась....
Тяжелые железные качели податливо разгонялись, взлетая все выше и выше с каждым толчком натренированных ног. И в определенный момент я перестала различать, где кончается земля и начинается небо. Мир завертелся волчком, звуки слились в один монотонный гул. Я изо всех сил вжимала себя в деревянное сиденье, ожидая, что вот-вот меня вытолкнет наружу. Пальцы побелели от напряжения, сердце замирало.
– Стой! – различила я Динкин голос.
И, открыв глаза, увидела небо…
Ни деревьев, ни земли больше не было. Все осталось позади. На секунду время остановилось, и мне померещилось, что я и впрямь лечу. Как птица! Но тут же маятник качнулся обратно. И с жутким свистом пронеслись мимо размытые, похожие на кляксы, лица ребят. Деревянная лавочка зависла горизонтально земле в обратном положении, и мне стоило огромных усилий не выпасть из ее ослабевших объятий.
Качели хрустели, скрипели, издавали жуткие стоны. Казалось, эти звуки должны выманить наружу жителей окрестных домов. Но никто не спешил мне помочь. Только голоса где-то внизу надрывно скандировали: «Выше! Выше! Выше!». И одинокий Динкин истошно вопил: «Стой! Разобьешься!».
Но он и не думал останавливаться, силой ног заставляя механизм наращивать ход. Казалось, еще немного и, старые качели сделают полный оборот. Он хотел меня убить! Он хотел покалечить меня! И ради этого готов был рискнуть даже собственной жизнью? Я смиренно закрыла глаза, представляя, что останется от меня после такого падения…
Я даже не заметила, что качели вдруг замедлили ход. Голова кружилась так сильно, и сознание возвращалось назад постепенно. Из глаз текли слёзы, к горлу подкатывала тошнота, ноги дрожали, а руки намертво приросли к деревянной лавке.
– Нин, ты как? – подруга присела рядом и тронула меня за плечо.
Я прислонилась лбом к холодному металлу, и посмотрела вслед горстке мальчишек.
Может быть, я и переборщил в тот раз. А ведь и в самом деле мог навернуться. И что тогда? Стоила ли эта брызгалка поломанных ног? Но в тот момент, вцепившись в качели мертвой хваткой, я не отдавал себе отчета в том, насколько рискую. Как будто вся злость, накопленная за это время, вдруг вырвалась наружу! Возможно, я пришёл в себя в последний момент. Еще всего пару движений, и…
В любом случае, ребята зауважали меня после такой расправы. А я… Я успокоился. Словно выдохнул! Прошла ненависть, отпустила злоба на родителей, и теперь даже дядя Олег казался мне не таким противным.
Я был уверен, что девчонка расскажет мамочке, и отец устроит мне взбучку. В следующее за инцидентом воскресенье, я шел на обед, как на эшафот. Однако, ни намёка на случившееся! «Неужели, промолчала?», – удивлялся я, отыскивая в поведении взрослых малейшие перемены.
В отцовском доме я больше не встречал её. А во дворе, увидев издалека, делал вид, что не замечаю. Она не видела, а может тоже делала вид…
Постепенно всё забылось. Жизнь потекла в привычном русле. Если мыслить здраво, то у меня теперь было два дома. В одном из них жила мать, а в другом – отец. У этих замарашек не было своего дома! Они только гостили, в моём! И каждую ночь перед сном я загадывал, чтобы отцовское гостеприимство, наконец-то, иссякло.
Зима закружилась, украшая первым снегом полысевшие за осень газоны. Я ходила в школу все тем же путем, через мост. Конструкция была крепкой, и раньше я, не боясь, слегка раскачивала ее в такт своим шагам. А потом, где-то на середине пути, останавливалась и смотрела вниз, прикидывая расстояние. Там, на высоте метров 12, взор упирался в водную гладь ручья. По бокам возвышались вековые деревья, с потрескавшейся корой и неимоверно высокой кроной.
Теперь я старалась миновать мостик как можно быстрее! Я уже не смотрела вниз, а только вперед. И вся красота окружающего леса исчезла! Мне было страшно… Стоило ступить на шаткую конструкцию, услышать характерный скрип, как мозг тут же возвращал меня в тот злополучный день, на те самые качели… Другой дороги не было, а просить маму возить меня по шоссе, было странным. Поэтому прогулка в школу стала пыткой!
Машка, отгуляв выпускной, поступила на юрфак. Конечно, не обошлось без помощи дядь Вади. Теперь она приезжала только на каникулы, вволю насладившись столичной суетой, и успев соскучиться по спокойной загородной жизни. Мне было одиноко без сестринских подколов, и Динка все чаще оставалась с ночевками.
– Ну, завела бы себе подружку среди местных? Вон, сколько ребят и девчонок вокруг, – осторожно предлагала мама.
Я отшучивалась, понимая, что в их тусовке таким, как я места нет. Эта золотая детвора, одетая по последней моде, не знавшая с пеленок отказа ни в чем, напоминала мне только одного человека. Видеть которого хотелось меньше всего на свете!
Беда приходит внезапно. Она не стучится в вашу дверь, прося разрешения войти. Ее задача нагрянуть в тот момент, когда вы, расслабленный и довольный жизнью, умиротворенно спите в своей постели. И вот, в этот самый миг…
Посреди ночи меня разбудил звук голосов. Я сел на кровати, пытаясь отличить сон от яви. Голоса стали более отчетливыми, и, наряду с мужским бормотанием, послышался мучительный женский стон. Внутри похолодело, и перед глазами возникла жуткая картина, где мать лежит на полу, скорчившись от боли, а отчим заносит ногу для очередного удара…
Я пулей выскочил из спальни, и метнулся в противоположный конец коридора. Дверь была открыта. И то, что я увидел, повергло меня в ужас!
На кровати, свернувшись калачиком, лежала мама. Глаза ее были закрыты, губы беззвучно шевелились. Когда она сжимала их и принималась стонать, подтягивая колени к груди, лицо ее обретало такое мучительное выражение. Судя по всему, ей было очень больно! Дядя Олег сидел на корточках у изголовья. Он непрестанно гладил мамины руки, плечи, щеки, обтирал их сложенным вдвое полотенцем.
– Что… что случилось? – я, наконец, стряхнул оцепенение и бросился к ним.
– Матери очень плохо, – сказал отчим.
Она даже не отреагировала на мое появление, а продолжала лежать, бессвязно что-то бормоча. Вблизи, в свете лампы, ее лицо казалось мертвенно бледным.
– Скорую? – выдавил я.
– Уже едут, – коротко бросил он.
И только тут я увидел на другой стороне кровати огромное, неровное пятно, с алыми краями и почти черной сердцевиной. «Кровь!», – я тряхнул головой, но пятно не исчезло. Я перевел взгляд на маму, затем на отчима.
– Мы ждали пополнения, – упавшим голосом сообщил дядя Олег, – не хотели тебе раньше времени говорить.
Я скривился, как от боли! Рот заполнил неприятный железный привкус. И я тяжело осел на пол рядом с ним.
– Что-то пошло не так, – отчим уронил голову на кровать. Мама глухо замычала.
– Они… ведь они помогут? Врачи…, – промямлил я, чувствуя подступающие слезы.
Он не ответил.
Похоронив мать, мы остались вдвоем. Два посторонних друг другу человека в стенах большого дома. В этом доме все еще пахло мамой, выпечкой, и духами. Повсюду были ее вещи, следы ее присутствия обнаруживались в самых неожиданных местах. Ни он, ни я не решались убрать все это с глаз долой! Мы оба хранили молчание. И тяжелая атмосфера скорби ежедневно, ежеминутно витала в воздухе.
Я понимал, что теперь, когда мамы нет, нас с ним ничто не связывает. И выгнать меня пинком под зад ему не позволяет только светлая память о ней, или правила приличия. Прошло девять дней, затем минуло сорок. И я начал собирать вещи, решив для себя, что уйду в любом случае. Почему-то мне в голову не приходила мысль вернуться в прежний дом. Теперь присутствие там посторонней женщины ощущалось особенно болезненно. Пока отец сам не приехал за мной, и буквально силой не усадил в машину.
Весть о смерти бывшей жены дяди Вадика я отчего-то не связала с предстоящими переменами. Я никогда не видела этой женщины, и не думала о ней. Как и о сыне, что остался жить в стенах чужого дома.
«Ну и пусть живет», – думала я. Мне и в голову не приходило, что у отчима взыграет отцовский инстинкт. Возможно, будь Машка здесь, ему не пришла бы в голову такая абсурдная мысль. Но пустующая комната словно намекала…
– Мама! – взывала я к материнскому сердцу со слезами на глазах. – Если он сюда вернется, я умру!
– Ниночка, – сначала ласково, она пыталась меня образумить, – мальчик остался один. Он живет с посторонним человеком. Нехорошо это!
– А…, – я отчаянно подыскивала аргументы, – а как же Машка? Ведь она тогда не сможет приезжать?
– Ничего, – смиренно отвечала мама, – Маша сможет ночевать у тебя. Ведь раньше вы жили свместе. Помнишь?
– Мам! – протестовала я, теряя самообладание, – Так не честно! Мы так не договаривались! Если бы я знала заранее…
– О таком заранее никто не знает, – обрывала меня мать.
– Почему он не может жить отдельно?
– Ниночка, он всего на пару лет старше. Ему еще нет 18. Вот представь, что я отправила бы тебя жить отдельно? Тебе бы это понравилось?
– Причем тут я?
– Притом, что нужно войти в положение. И смерить свою гордость! – уже строже говорила мама.
– Причем тут гордость? – взрывалась я, стряхивала ее, – Если этот урод будет здесь жить, то я уйду, поняла?
Тогда лицо матери обретало каменные черты.
– Нина, не будь эгоисткой! Все уже решено. И не вздумай устраивать истерик! Ты уже не ребенок. Пора взрослеть. Разговор окончен! – в подтверждение своих слов мать оставляла меня в одиночестве.
И я, обхватив руками колени, глядела в окно, обдумывая план побега.
Я намекал отцу, что не против жить один. В 16 лет вполне реально начать самостоятельную жизнь. Но он и слушать не желал! Я же был морально подавлен, и на споры не осталось сил.
Меня встретила, как всегда милая, тетя Мила, моя прежняя комната, слегка измененная, но все еще знакомая и родная. И пускай здесь больше не было мамы, но все-таки я был дома.
Он приехал днем, когда я гостила у Динки. И, вернувшись домой, я обнаружила у порога спортивные кроссовки. Первым желанием было дать дёру! Но, я приняла решение вести себя естественно. В конце-концов, это и мой дом тоже! Здесь жила моя мама, здесь теперь жила и я.
Первый совместный ужин прошел в атмосфере натянутой доброжелательности. Мама пыталась вести непринужденные беседы, чем жутко меня раздражала. Отчим то и дело вздыхал, поглядывая на сына. А тот молчал, и за все время, кажется, не проронил и слова.
Он слегка изменился, и теперь сквозь юношескую простоту проступали отцовские черты. Волосы стали на тон темнее, взгляд сделался сосредоточенно серьезным. Я пыталась угадать, изменилась ли сама? Пожалуй, нет…
По ту сторону зеркала я все еще видела неуверенную в себе девочку-подростка, с нескладной, похожей на мальчишескую, фигурой, непропорционально длинными руками, непослушными волосами и по-детски пухлыми щёчками. Нет, пожалуй, я не изменилась! Разве что одежда стала на полразмера больше.
Первый совместный ужин развенчал мои страхи. Наблюдая его отстраненность, я решила, что все не так уж и плохо. Он был не настроен предъявлять свои права. От прежде дерзкого, нахального подростка осталась половина, а то и треть! После ужина он поднялся в комнату, и больше ни единым звуком не напомнил о себе.
Я заснула успокоенная! Решив, что нужно просто отвечать взаимностью. А именно, делать вид, что его нет.
Первый совместный ужин был похож на цирковое представление. Ее мамаша все время пыталась мне угодить, совала под нос свои деликатесы, которые и в подмётки не годились тому, что готовила мама! Дочурка, эта малолетняя тупица, с прической «аля-гнездо кукушки», постоянно пялилась на меня. И я боролся с желанием что есть сил пнуть ее под столом!
«Если ее остричь», – думал я, – «Она будет похожа на мальчика. Девчонки в её возрасте уже обретают характерные женские черты. У этой гладильной доски ни намёка на женственность. Правильно, что она носит мешковатую одежду. Я бы на ее месте еще и мешок на голову натянул».
Мне не спалось! Лежа в кровати и глядя в окно, я размышлял. Все здесь было, как прежде. Как в детстве. Те же стены, те же полы, и даже тарелки на кухне те же. На том же месте стояла большая напольная ваза. В саду, укрытые на зиму, спали мамины розы. Но только мамы здесь больше не было. И не будет!
Когда я думал об этом, мне представлялось, что мачеха с падчерицей, точно героини какой-то сказки, злорадно хихикают, потирая ручонки. Меня с головой накрывало волна гнева. Я прятал лицо в подушку и бессильно стонал. «Смогу ли я держать себя в руках? А если смогу, то надолго ли меня хватит?».
Утром, я бодрым шагом направилась в сторону кухни. В доме было тихо. На столешнице лежала записка, где ровным маминым почерком было выведено: «Ребята, мы в магазин. Вернемся к обеду. Булочки в микроволновке, молоко в холодильнике. Целую».
«Ребята», – раздраженно подумала я, прикидывая, сколько у меня времени до того, как проснётся Артем. Времени оказалось не так много! Стоило навести какао, как на лестнице послышались шаги.
Он выглядел неважно! Волосы взъерошены, а на лице все то же выражение холодной отстраненности. Босиком, в одних шортах, он прошёл мимо, даже не удостоив меня взгляда. А я с перепуга едва не выдала: «Как спалось на новом месте?».
Пока он вяло и неохотно возился с кофемашиной, я разглядывала его спину. На плечах и вдоль позвоночника наметился едва заметный рельеф. «Ему бы стоило подкачаться», – равнодушно подумала я. Отросшие волосы теперь почти закрывали шею и чуть завивались на концах.
Мне вдруг пришло в голову, что в подобных случаях принято выражать сочувствие. Но, как это делать, я не знала. «Что сказать? Но ведь нужно что-то сказать? Того требуют элементарные правила приличия. У него умерла мать!»…
И я, как воспитанная девочка, собралась с духом и ровным тоном произнесла:
– Я тебе сочувствую!
Парень вздрогнул и замер с чашкой в руке.
– И что мне делать с твоим сочувствием? Может быть, на стенку повесить? – сказал он, не оборачиваясь.
Я замялась:
– Ну, так принято…
Он обернулся и посмотрел на меня. Лицо его искривила усмешка.
– Не хочешь, совершить жест доброй воли, и свалить отсюда? – процедил он.
– Я… еще не позавтракала, – выдавила я, не зная, говорит ли он о кухне, или о доме в целом.
Артём посмотрел на чашку какао в моих руках, затем перевёл взгляд на микроволновку. В светящемся окошке, как на витрине, лежала пухлая булочка с творогом, заботливо приготовленная мамой. Он открыл дверцу, вынул тарелку, и, с наигранным любопытством принялся изучать кондитерское изделие. Понюхал, оглядел со всех сторон, а после взял румяный кусочек теста двумя пальцами. Я подумала, что он собирается ее съесть. И мысленно смирилась. «Пускай», – решила я, прикидывая, где лежат остальные.
Но вместо этого парень изогнулся, приподнял левую ногу и, убедившись, что я смотрю, демонстративно провёл булочкой от пятки до кончиков пальцев… Затем снова понюхал, блаженно закатил глаза и бросил выпечку обратно на тарелку.
– Приятного аппетита! – услышала я.
Мой обидчик скрылся за дверью. А я осталась сидеть, с остывшим какао в руках, глядя на булочку, осуждающе, словно удивляясь ее смирению!
Но ведь это я позволила надругаться над собственным завтраком. Не сделала ничего! А что я могла? И что делать теперь? Догнать, и вылить какао ему на голову? Но ведь не есть же…
«Фу», – меня передёрнуло. И я, скрепя сердце, выбросила булочку в мусорное ведро, вылила в раковину какао. Аппетит пропал…
Братец, как ни в чем не бывало, сидел на диване в гостиной и смотрел телевизор. Я на секунду замерла, глядя на всклокоченную макушку, и чувствуя, как глаза наливаются кровью. «Ну что ж», – мысленно обратилась я к нему, – «не я начала эту войну!».
Я перегнул палку? Возможно. Но она сама напросилась! Мне было бы проще стерпеть ее молчание, или грубость. Но не эти притворные соболезнования. Она мне сочувствует! Подумать только… К тому же, наблюдать, как меняется ее лицо в момент, когда булочка, такая теплая и мягкая, коснулась моих босых ступней, было так круто! Оно того стоило…
Боялся ли я получить сдачи? Едва ли! Что может выдумать эта маленькая сучка. Доложит матери? Да кто ей поверит! На большее ей просто не хватит ума. Она не посмела мне возразить. Просто сидела, и тупо смотрела.
Еще раз мысленно пережив сладостный момент возмездия, я погрузился в сон.
Всю ночь я изобретала план мести. Один коварнее другого! В своих фантазиях я дошла до того, что, прокравшись в соседнюю спальню среди ночи, накрывала его подушкой и душила что есть сил. Пока он переставал дергаться и замирал в неестественной позе.
«Глупо! Безумно глупо!», – ругала я себя, понимая, что осуществить такой план не удастся в любом случае. Хотя бы потому, что парень, даже, невзирая на хлипкое телосложение, значительно превосходит меня в силе. И, если кто из нас двоих и окажется прижатым к кровати с подушкой на голове, то это буду я…
Тем не менее, злость рвала меня на части! И, утратив надежду заснуть, я выбралась из своего укрытия. В доме было тихо и темно. Сквозь оконные проемы в коридоре пробивался лунный свет, точно подсказывая дорогу. Я легко сориентировалась в темноте, бесшумно спустилась вниз по ступенькам. «Что дальше? Плюнуть в его чашку? Но какую из них он выберет? Положить на стул кнопку? Но, на какой из них он сядет?»…
Месть должна была касаться чего-то исключительно личного, такого, что принадлежало только ему. Сумку с одеждой он забирал в свою комнату. Забирал рюкзак, зонтик и куртку. Оставались только… кроссовки.
«Ну, конечно!», – обрадовалась я. Спортивная обувка все также стояла в коридоре, сияя полосками.
Я присела на корточки: «Плюнуть? Нет! Этого мало!». В памяти тут же всплыла несчастная булочка… И то, с каким упоением он совершал свое злодеяние. Вряд ли его мучили угрызения совести. Сейчас он мирно спал в своей постели. И даже не подозревал, какой сюрприз его поджидает утром.
Я решительно взяла кроссовки и направилась в сторону гостевого туалета. На пороге застыла, прикидывая, как поступить: просто наполнить обувь до краев водой, или же…
В голове снова всплыли картины утреннего происшествия! Его лицо, насмешливое, ехидное. И фраза «приятного аппетита», произнесенная с таким высокомерным отвращением, точно перед ним была… прислуга. Так он обозвал меня, увидев здесь впервые?
Обозленная до крайности, я прицельным движением погрузила в унитаз сначала одну кроссовку, затем другую. Поставила подопытных в раковину, протерла подошвы тряпкой для обуви, и быстро вернула на место.
Теперь кроссовки, полные унитазной воды, стояли в прихожей. «Надо же», – удивлялась я, отмечая, что влага не просачивается наружу. Мне стало любопытно, успеет ли она испариться до утра. А даже если нет, какая разница?
Когда я поднималась в свою комнату, сердце колотилось как бешеное! И мне казалось, что его стук перебудит всех домочадцев. Только в теплых объятиях своей спальни я перевела дух. До утреннего подъема оставалось всего лишь четыре часа…
Учителя великодушно позволили мне отсидеться дома. Но общению с отчимом я предпочел компанию ровесников. К тому же, мое положение давало множество преимуществ. Меня почти не вызывали к доске, и каким-то чудесным образом в журнале возникали оценки, одна лучше другой. Оставалось только поддерживать образ скорбящего.
Я понимал, что никто не обязан горевать вместе со мной. Ведь жизнь продолжается, и у других людей все хорошо. Однако, как только кто-то из ребят пытался пробиться сквозь мою броню, я замыкался еще сильнее. «Так недолго стать изгоем!», – пугал я себя. Но ничего не мог поделать…
Их жалость просто бесила! Они веселились, смеялись, но, стоило мне появиться, как все смолкало. Веселье сходило на нет. Точно они стеснялись вести себя естественно в моем присутствии. Мне же просто хотелось, чтобы все было как раньше!
Я неохотно поднялся, вырубил ненавистный будильник, и поплёлся в ванную. Та оказалась запертой изнутри.
– Эй! – постучался я. В ответ тишина, и только шум воды, – Эй!! – я двинул запертую дверь.
– Занято, – послышался писклявый голосок.
«Вот дерьмо!», – выругался я про себя.
Прождав битых полчаса, я был на грани опоздания. Времени не оставалось даже на кофе. «Так вот она, ее месть за вчерашнее?» – я умылся, натянул какие-то шмотки, и кубарем скатился с лестницы. Мачеха хлопотала на кухне, отец уже стоял в дверях. А пигалица сидела во главе стола, с наслаждением отхлебывая из чашки дымящийся утренний напиток.
Я глупо отшутился в ответ на отцовские укоры, накинул куртку, сунул ногу в кроссовок…
И угодил в какую-то липкую, влажную жижу! Я вытащил ступню и осмотрел её. Носок был мокрым насквозь!
«Какого хрена?», – стиснув челюсти, я ощупал любимую обувку. Диагноз был окончательным: кроссовки промокли до нитки, точно их накануне искупали в луже.
– Ну, что ты возишься? – возмутился отец.
– Да… похоже, кроссовкам хана, – как можно спокойнее произнес я.
– Ну…, – батя растерянно повел руками, – обуй что-нибудь. Купим новые на выходных. Тоже мне, проблема!
Он ободряюще похлопал меня по плечу. Я с горечью поводил взглядом почившие кроссы:
– Да, точно! Давно хотел новые!
«Так вот она, реальная расплата?», – размышлял я, топая в сторону школы. Я так и не решился посмотреть на девчонку. Возможно, опасаясь того, что не смогу сдержаться, и придушу гадюку прямо на глазах изумленных родственников.
В то же время я понимал, что отныне моя жизнь обрела новый смысл. Внутри все горело, как будто тело накачали адреналином! В голове, сменяя одна другую, возникали мысли.
Мой план был предельно прост. Я собирался превратить жизнь девчонки в настоящий ад!
Наш дом стал походить на поле битвы, где за каждым поворотом тебя ждет «сюрприз». Мы почти не разговаривали, лишь изредка обмениваясь «комплиментами». В этой игре не было правил, лишь одно, которому мы оба негласно следовали. Ни один из нас не жаловался своему родителю! Возможно, жалея их неокрепшую психику, или же просто из страха навлечь на себя родительский гнев. Так что взрослые пребывали в счастливом неведении, полагая, что в доме царит мир и благодать.
Единственным спасительным оплотом стала спальня. Все, что за её пределами, было вражеской территорией. Ванная комната была общей на двоих. И полочки постепенно опустели, не осталось даже зубных щеток! Отныне каждый из нас, направляясь в ванну, таскал с собой весь набор принадлежностей, включая полотенце и даже туалетную бумагу.
Тому предшествовал ряд инцидентов: всего лишь пару замоченных в унитазе полотенец; опустошенный в раковину тюбик зубной пасты; расческа, измазанная хлоркой; и ежедневные прокладки, художественно прилепленные на стену.
– Маш, я больше так не могу! Он берет мои вещи! – ныла я в телефонную трубку.
– Ой, Нинка, – сочувственно вздыхала сестра на том конце провода, – Ну и ты бери.
– Я теперь все, абсолютно все ношу с собой. Иду в ванную, точно в бассик, с пакетом в руках. А знаешь еще что? Разуваюсь на пороге, потом мою обувь, и уношу ее с собой в спальню.
Вместо сочувствия Машка заржала.
– Тебе смешно! – с укоризной воскликнула я. – А мама вот считает, что у младшей дочери поехала крыша. Я недавно попросила поставить мне на двери замок. Настоящий, с ключом, понимаешь?
– Главное, чтобы у старшей крыша была на месте, – самодовольно протянула сестра.
– Приезжай почаще, а, Маш? – взмолилась я, понимая, что требую невозможного.
– Ой, детка! Лучше ты ко мне переезжай. Девчонки потеснятся, ты мелкая, под кровать поместишься, будешь у нас полы мыть за еду.
– Маш! – одернула я сестру. – Тебе бы только шутить!
– Ну, а если без шуток, – Машка вдруг посерьёзнела, – Ты его отрави! В самом деле, ну, сколько тебе впаяют по малолетству? Отсидишь и выйдешь, делов-то!
– Ты что! – возразила я, хотя эта мысль и в самом деле посещала меня. И не раз!
– Нинок, время пролетит незаметно, – этой фразой Машка завершала все наши разговоры. Я глубоко вздыхала:
– Только на это и надеюсь.
По правде говоря, спустя год мне наскучила эта игра. Все способы изгадить жизнь друг другу были испробованы. К тому же, мы оба стали слишком осторожными. Научились бесшумно ступать, прятаться и задерживать дыхание, меняться в лице по щелчку и упоённо врать родителям.
Девчонка и впрямь была крепким орешком! Я даже по-своему восхищался ею: ни одной слезинки, ни одной жалобы, только взгляд исподлобья, как у затравленного хомячка.
Она стойко терпела, когда я искромсал ножницами опрометчиво оставленный в прихожей вязаный шарф. Не обмолвилась и словом, когда вымазал в шоколаде ее любимую плюшевую собаку. Тупица и впрямь решила, что это вовсе не шоколад, и поначалу опасливо принюхивалась.
Она не звала на помощь, когда я налил суперклей на пол рядом с унитазом, и одна босая ступня оказалась намертво приклеенной. Не выдала себя, когда я умудрился, взамен контейнеру с бутербродами, сунуть в ее рюзак пакетик, доверху забитый использованной туалетной бумагой. Жаль только, что не удалось полюбоваться ее реакцией!
Однажды, сочтя последние два урока лишними в расписании, я оказался дома раньше обычного. И не я один…
Она хлопнула входной дверью, вбежала наверх и закрылась в ванной. Спустя пару минут я выглянул наружу. Увиденное меня встревожило! От ступеней, по всему коридору тянулись мелкие, но заметные на светлом паркете капельки крови. Кровью была перепачкана белая дверь, а также выключатель…
Я напрягся! Что это? Очередной розыгрыш? Или ей вправду нужна помощь, и прямо сейчас за дверью ванной она истекает кровью?
Я был прав, но лишь отчасти… Теперь в мусорном ведре общего санузла стали появляться недвусмысленные предметы женской гигиены. Недолго думая, я решил поздравить сестрицу со вступлением во взрослую жизнь! И, выудив из кучи грязного белья все ее вещички, перемазал их кетчупом. Самым смешным было наблюдать, как девчонка объясняется с матерью.
«Кровавая Мери», – так я отныне называл ее. Кетчуп оказался напичкан качественными красителями, и половину вещей пришлось выбросить.
Девчонка в долгу не осталась! И однажды, забыв кроссовки в прихожей, я с омерзением обнаружил внутри вместо стелек… использованные прокладки.
– В следующий раз я перепачкаю твои вещи. Но уже настоящей кровью. Теперь у меня её много! – пригрозила она.
Я огрызнулся в ответ, но отныне начал складировать свои грязные тряпки в спальне. На всякий случай…
Динка, носитель всех сплетен в округе, была не прочь поделиться ими со мной. И за одним из таких откровений, разговор зашёл об Артёме.
– Ты знаешь, что он ходит к Людке?
– Тоже удивила! Да к ней все ходят, – я сразу поняла, что подруга говорит о девчонке из параллельного класса, на год старше нас.
Не в пример многим, та слишком быстро оформилась, и использовала свои женские прелести по назначению. Наверное, сложно устоять, когда вокруг тебя, как пчелы в ожидании нектара, вьются парни?
– Но он встречается с Риткой, – возразила Дина, и эта информация заинтересовала меня куда больше.
Рита была видной девушкой, и кому попало не давала. Правда, мы с Динкой пока еще не давали никому, а только фантазировали на эту тему.
– Да пофиг мне, кого он еб*т! – выругалась я.
И Динка присвистнула:
– У братца научилась плохим словечкам?
– Всему плохому научилась у него!
Подруга мечтательно закатила глаза:
– А я бы ему отдалась. У него руки такие… как у Тома Круза.
– Фу! – я поёжилась.
Однако, размышления о насыщенной личной жизни братика отныне не давали покоя. В этом вопросе я ему уступала! И наверстать упущенное не представлялось возможным, так как желающих лишить меня девственности на горизонте не было.
Одно я понял наверняка – мечтать о сексе гораздо интереснее, чем заниматься им. По сути, между ног у всех девчонок одно и то же. Только трусики разные! Пока ты, затуманенным спермой сознанием, предвкушаешь тот самый момент, кажется, что это – любовь. Вот же она! Перед тобой. Но, стоит кончить, как любовь проходит. И единственное, чего тебе хочется теперь – скорее избавиться от нее.
Почему девчонки так носятся со своими щёлками, оберегают их, преподносят, как некий дар? И, если ты присунул ей, то обязан жениться? Тогда я уже трижды женат!
Фантазируя перед сном, я представлял себе голливудских тёлочек. Ну, или, на крайний случай, блондинку из соседнего дома. Секса хотелось постоянно! И натруженное правое запястье просило пощады. Но, видимо, начав, уже не можешь остановиться? Открыл долбанный ящик Пандоры, и ходишь, как идиот, с вечным стояком, который делает тебя невменяемым, и превращает любую, даже самую задрапезную тёлку, в желанный объект.
«Любопытно, сестрица до сих пор целка?», – думал я, разглядывая ее за ужином. Она не менялась, и даже не пыталась быть похожей на девушку. Никаких платьев, только заношенные джинсы. Рубашки навыпуск, и этот вечный колтун на голове. Да кто на неё позарится? Через пару десятков лет про неё снимут фильм «Сорокалетняя девственница».
Нет ничего приятнее, чем слышать, как кого-нибудь ругают в твоём присутствии. Так, однажды за столом отчим учинил братцу разбор полётов! Якобы тот совсем запустил учёбу, шатается неизвестно где и с кем…
– Па, не при посторонних! – бросил он.
Мама поджала губы, а дядя Вадик от возмущения побагровел.
– Это кто здесь посторонний? – он указал на мать.
– Я имею ввиду её, – Артём кивнул в мою сторону.
Отчим смягчился – такая альтернатива его вполне устраивала. Но, взглянув на маму, все-таки уточнил:
– Нина не посторонняя, она – твоя сестра.
– У меня нет братьев и сестёр. Я один у родителей, – спокойно заметил Артём.
С этим было трудно спорить, и дабы пресечь дальнейшее обсуждение моей персоны, я встала из-за стола.
– Нина, не обижайся на него! – взмолился дядя Вадик.
– Ну что вы, я не обижаюсь, – ответила я, не глядя в сторону братца, – Просто, понимаете, единственный ребёнок в семье, как правило, вырастает эгоистичным и самовлюблённым. Таким детям нелегко приходится во взрослой в жизни.
Мама с удивлением уставилась на меня.
– Я много читаю, – деловито кивнула я, и, поблагодарив за ужин, поспешила удалиться.
– А давай я трахну её? – по-дружески предложил Димон.
Мы сидели на веранде, потягивая пиво. Очередная зима промелькнула, как один день. Оставалось ровно полтора года до моего УДО. И я уже предвкушал летние каникулы.
На этот раз я решил не ехать с родителями. Хватит, не маленький! Пускай греют свои престарелые косточки на заграничных пляжах, а мне и здесь не плохо. Тут есть всё, что нужно для кайфа: девчонки, речка, шашлыки. Вот бы ещё они сестрицу прихватили с собой…
– Офигел? – наехал я на друга. Тот и впрямь с интересом наблюдал за Нинкой, которая увлеченно сыпала семечки в деревянную кормушку.
За последнее время она чуть выправилась, и стала больше походить на существо женского пола. Появились даже первичные половые признаки. Но столь мелкие, что без лупы их было не различить.
– А что? Она сразу добрее станет! – со знанием дела заключил Димон, – Вон, как наша классуха. Как мужик у неё завёлся, так она сразу захмелела, и пофиг ей на всех.
Мы заржали в два голоса.
– Ну чё, может в картишки? – предложил я, – Или музон послушаем? Пару новых дисков раздобыл.
Димон присосался к бутылке и одним глотком осушил её до дна. Он взрослел быстрее меня. Прямо на глазах мужая! Тогда, как я всё ещё оставался дробным. И на фоне рослого друга теперь казался еще мельче.
Он встал, зажав между пальцев пивные бутылки, на манер официанта.
– Э, подожди! Оставь! – махнул я.
– Да неудобно как-то, – озираясь, шепнул Димка.
– А баба тебе на что? – передразнил я и громко свистнул.
Нинка на том конце двора вздрогнула и обернулась. С журналом под мышкой и гордо вздёрнутым кверху носом, она прошествовала мимо, одарив нас такой пренебрежительной гримасой, что Димон невольно закашлялся.
– Я ваш срач убирать не стану! – бросила она через плечо.
– А если я чаевые оставлю? – очнулся Димка.
– Облом! – усмехнулся я, раздумывая над тем, что скажет сестрица, если я решу замутить с её подругой Диной.
То ли это лето подействовало на нас умировторяюще, или просто мы оба устали воевать. Но, на исходе первого года совместного проживания всё как-то устаканилось.
Нет, мы, как и прежде, на дух не выносили друг друга! Но, отныне не стесняясь, демонстрировали свою взаимную неприязнь родителям. Те списывали все на переходный возраст. Однако, серьёзных стычек, несущих угрозу жизни и имуществу, больше не случалось.
Единственное, что раздражало меня, как и прежде, это мамино отношение к Артёму. Она чуть ли не усыновила его! Или просто хотела выиграть конкурс на лучшую мачеху города? Как бы там ни было, но мамины попытки угодить, оправдать, похвалить, порой переходили все границы! Так холят и лелеют младшего ребёнка в семье, но никак не чужого избалованного сына.
Последней каплей стал жуткий, из ряда вон выходящий случай…
Весной и летом я любила помогать маме по саду. Общение с цветами доставляло мне радость. Эти безмолвные творения природы были столь совершенными и прекрасными, что заставляли меня забыть о собственном несовершенстве. Подаренным на день рождения фотоаппаратом я делала снимки цветов и бутонов, а после изучала их, размышляя, как бы еще выгоднее преподнести тот, или иной цветок.
В один из подобных дней, окопав кустик розы, и опрыскав листву от вредителей, я залюбовалась «королевой сада». Старая кустовая роза в тот год цвела особенно пышно. Из-за цветков было не видно листвы! И аромат стоял вокруг, ну просто божественный!
И мне пришла в голову мысль: почему бы ни украсить розами спальню? С таким запахом никаких духов не нужно! Я вооружилась секатором и принялась за дело. «Один, второй», – считала я, складывая ветки на траву…
И вдруг мою руку зажало в капкан! Я дёрнулась, и позади увидела Артёма. Он стоял, точно бык на корриде, раздувая ноздри от гнева.
– Ты что? – испугалась я.
Но он в ответ только крепче сжал моё запястье, выхватил секатор и бросил на траву.
– Ты какого хрена делаешь, сука? – прошипел он мне в лицо.
– Что? Что я делаю? – я попятилась, но ощутила сзади колючие ветви.
– Тебе кто разрешил этот куст трогать? – процедил он, приблизившись настолько, что мне пришлось выгнуть спину. Глаза его так бешено сверкали, а хватка на моём запястье становилась все крепче. Казалось, еще немного и он сломает мне руку!
– Мне… больно, Артём! – жалобно заскулила я.
– А ему, ему, сука, не больно, думаешь? – он сдавил пальцами моё лицо и силой повернул его в сторону лежащих на траве роз.
– Я… только хотела три штучки, – пропищала я, второй рукой отталкивая его.
Не тут-то было!
– Ты хотела? – его ладонь переместилась и сдавила мне горло, – А хочешь, я тебе палец отрежу? И повешу у себя над кроватью?
Из глаз брызнули слёзы, от обиды и боли. Рука на моем горле сжималась с каждым сказанным словом…
Вдруг из окна кухни выглянула мама, чтобы позвать нас обедать.
– Ещё раз тронешь кустарник, я тебя землёй накормлю, поняла? – он встряхнул меня и отпустил так резко, что я, потеряв равновесие, шлёпнулась на траву.
Тем временем братец поднял секатор и, добавив к букету еще одну розу, понёс цветы на кухню.
– Теть Мила, – обратился он к моей матери, – а это вам!
Он протянул ей букет, и мама от неожиданности чуть не выронила из рук тарелку с супом.
– Боже, Тёмочка! – она всплеснула руками и захлопотала, подыскивая достойную вазу.
Войдя на кухню, я застала трогательную сцену.
– Смотри, какой галантный кавалер наш Артёмка, – сказала мама, даже не замечая моих слез.
После того случая, в саду, я впервые почувствовал себя виноватым. Нинка притихла и редко появлялась за столом, стараясь есть в одиночку.
– Видимо, влюбилась, – предположила тетя Мила.
Я-то знал истинную причину! Но не решался заговорить первым. Пожалуй, стоило извиниться… Но я не умел!
Однажды, столкнувшись с ней в дверях ванной комнаты, я заметил краем глаза синяк на шее – дело моих рук.
А ведь, и вправду, хотел придушить! В меня точно бес вселился! Мне померещилось, что это не куст… Что это не просто куст! Глупо признаться даже самому себе, что я всегда верил, будто в этом кустарнике, который мать любила больше других, нашла приют её душа. А она, Нинка, его секатором…
Как-то раз, перед сном, я решил заскочить в туалет. Дверь была не заперта. Я открыл её и замер на месте…
Лампы не горели, на полочке стояли две свечи. Тёплый мягкий свет погружал комнату в полумрак, добавляя ей таинственности. Мне показалось, что я попал в зазеркалье. В воздухе витал аромат каких-то ягод, цветов…
А в ванной, в облаке белой пены, лежала Нинка. Глаза закрыты, в ушах – наушники. Она не видела и не слышала меня. А я стоял и не мог пошевелиться!
По тонкой шее вниз скользила капелька воды, волосы мягкими локонами обрамляли лицо, где-то чуть влажные от пара. Руки, тонкие и почти такие же белые, как сама ванна, лежали вдоль бортиков. Пена прикрывала нижнюю часть тела, но оставляла открытой грудь. Маленькие бугорки, погружённые в воду на две трети, маняще выглядывали наружу, бесстыдно выставляя напоказ твердые розовые соски.
А там, ниже, под водой, в тёплой неге жемчужной пены, нежился ее плоский живот, бедра, и колени, что поочерёдно появлялись и снова исчезали…
Зачарованный этим зрелищем, я ощутил прилив крови и немедленную потребность освободиться. Хотелось подойти, рывком выдернуть её тонкое хрустальное тело из воды! А после скользкую, еще горячую после ванной, такую ароматную, любить… любить… любить, до потери сознания.
Я также тихо вышел, притворив за собой двери.
С того дня, ублажая себя, я представлял не каких-то местных красоток, не кинодив. Каждый раз меня заставлял кончить только один образ. Её, Нинкин!
Не сказать, чтобы я стала бояться. Меня одолевали разные чувства. Если еще накануне я была готова заключить мировую, то теперь, ни о каком мире речи быть не могло. Но и мстить не хотелось! Хотелось просто дистанцироваться, отгородиться от него хотя бы дверью спальни.
«Всего лишь год», – думала я, когда становилось совсем плохо.
Машка приезжала всё реже. Мама отныне переметнулась на сторону врага. А Динка… Я стала замечать в её поведении странные перемены. Она как будто обозлилась на меня за что-то. И на все попытки выяснить причину, уклончиво сворачивала тему. Её отец попал под сокращение, и теперь был вынужден колесить по городу до самой ночи, подбирая кого попало. Когда я совершенно искренне предложила поинтересоваться у дяди Вадика насчёт вакансий в его компании, Динка злобно бросила:
– Обойдёмся!
Зато, у меня оставалось много времени на учёбу. Потому из разряда троечниц я вдруг перекочевала в категорию отличниц. Кажется, внешнему виду моё одиночество также пошло на пользу. О том свидетельствовало внимание парней. Особенно, одного из них, старшеклассника Ромки…
авидный во всех отношениях претендент, спортсмен и душа компании, отчего-то изменил своим вкусам, и обратил внимание на девчонку не своего круга. И я всерьёз подумывала над тем, чтобы ответить ему взаимностью!
В очередной раз «красные дни календаря» выбили меня из колеи, и я отпросилась домой. Отлежаться пару дней стало для меня нормой. Девчонки поговаривали, что секс способен прекратить боли. Те, кто уже жил половой жизнью, уверяли, что помочь смогут только роды. Однако на склоне лет понимаешь, что избавить тебя от ежемесячных мучений способно только одно! А именно, климакс. В то время я не думала о таких вещах, и наивно верила всему, что пишут в журналах.
…В доме было тихо. Я, стянув перепачканные джинсы, спустилась в подвал, в намерении устроить большую стирку. Свет внизу горел, и я решила, что кто-то из домашних забыл погасить его. Однако стоило спуститься на пару ступенек ниже, как меня охватил ужас. В подвале кто-то был! Совершенно точно! Из угла, где стояла машинка, доносились звуки, совсем не искусственного происхождения.
Первой мыслью было бежать наверх и звонить в полицию. Затем, мне вдруг подумалось, что через вентиляцию внутрь мог забраться какой-нибудь зверёк. Так бывало летом! И даже соседи рассказывали, что у них в трубе однажды застряла кошка. Я выдохнула и поспешила на помощь несчастному животному.
Вопреки ожиданиям, в углу, прислонившись спиной к стене, стоял Артём. Чуть расставив ноги, он… Я даже не сразу сообразила, что вижу перед собой! Мой братец, со спущенными до колен штанами, занимался… онанизмом. Он дрочил! Прямо у меня на глазах. Вернее, он не знал о том, что делает это у меня на глазах. Так как, был настолько увлечён процессом, что моё появление осталось незамеченным.
Я подоспела к финалу действа. И, вместо того, чтобы поднять его на смех, и обломать кайф, продолжала смотреть, как зажатый ладонью член извергает сперму. Артём скорчился, как от боли, согнулся пополам, и я, обретая дар речи, неосознанно ойкнула.
Он выпрямился! И долю секунды мы так и стояли друг напротив друга: он, всё еще держа в руке свой член, а я – зажимая ладонью рот. Затем он резко отвернулся, и одним движением натянул джинсы. Я, как ни в чём не бывало, принялась засовывать бельё в машинку.
Артём пребывал в замешательстве. Он двинулся было к выходу, но вернулся.
– Это…, – начал он, – я думал, никого нет!
Я равнодушно пожала плечами:
– Так я ничего и не спрашивала.
Он сделал глубокий вдох и взъерошил волосы:
– Я… это… ты что тут делаешь?
– Стираю, – удивилась я, отмеряя порошок, – а ты?
Даже в тусклом освещении было заметно, что краска залила его лицо. Он снова бросился к выходу, но обернулся.
– Это случайность! – выкрикнул он, точно обвиняемый в зале суда.
– А я ничего и не спрашивала, – спокойно повторила я, выставляя нужный режим.
– Вообще-то этим занимаются все! – нашёлся он.
– Конечно, – я понимающе кивнула и нажала «пуск».
Машинка зажужжала, и я поспешила покинуть «место преступления».
– Задрот! – сказала я, и побежала вверх.
Снизу послышалось ругательство. Кажется, что-то матерное…
Я чувствовал себя каким-то гадким извращенцем. Чёрт, она же моя сестра! Но ведь, не родная…
Теперь, глядя на неё, я не мог думать ни о чём другом. И удивлялся, отчего раньше не замечал, насколько тёмные у неё глаза. Такие тёмные, что почти не различить зрачков!
И волосы… Они как будто стали гуще, и теперь ложились на плечи мягкими волнами.
А кожа… Настолько тонкая, и венки струились вниз по шее к ключицам, пересекали запястья, обрываясь на сгибе локтя…
Я дошёл до полного идиотизма – я начал писать стихи! Бестолковые, нескладные, полные глупых длинных слов. В общем, хрень творилась со мной тем летом!
Я даже сексом занимался как-то механически. И на месте любой из девчонок представлял её. Представлял, как обхватываю ладонью шею, притягиваю к себе. Как касаюсь теплой кожи, вдыхаю запах волос.
Невероятно, в какую манную кашу превращает человека вожделение. Я хотел её! Так сильно, быть может, понимая, что это невозможно. Она была моим запретным плодом. В мыслях я изнасиловал её тысячу раз, в самых грязных позах. А в реальной жизни не смел даже прикоснуться. Дышать не смел, когда она была рядом!
Роман с Романом вдохнул в меня новую жизнь. Он стал первым по многим пунктам. Он первым поцеловал меня! Не так, как мы с ребятами целовались прежде, на спор, едва касаясь друг друга губами. А по-настоящему. Я и не знала, что поцелуй – это так приятно! У него была вполне ощутимая растительность на лице, которую он, как всякий взрослый мужчина, регулярно сбривал. Оттого щеки царапало колючей щетиной. И это было приятно…
Губы у него оказались мягкими, но чуть шершавыми, властными и сильными. Они буквально сразу захватили мой рот целиком, раскрывая навстречу неведомым ласкам. Пока его губы ласкали мои, наши языки совершали какой-то неземной танец, то касаясь друг друга, то отстраняясь, и поочерёдно проникая в горячие распахнутые рты. Я расплавилась и обмякла, как тряпичная кукла, и даже позволила ему нащупать грудь.
– И вовсе она не маленькая, – жарко шепнул он, сжимая в ладони встревоженный холмик, – в самый раз!
Я блаженно застонала и закрыла глаза, чувствуя, как пальцы поглаживают ставший твёрдым сосок. Внутри меня, внизу живота было так горячо! Я, точно сосуд, наполнялась приятным, томительным теплом. Однако попытка проникнуть в трусики, привела меня в чувство! Я схватила его ладонь и смущенно опустила глаза.
– Я еще девственница, – призналась я.
– С ума сойти! – хрипло выдохнул Рома.
– В смысле, ты удивлён? – уточнила я, чувствуя, как твёрдая мужская плоть рвётся наружу.
– Я счастлив, – он нежно коснулся моей щеки и отстранил, – но, если ты не готова, я не буду настаивать.
Он был нежным и неторопливым, как гурман, знающий, что впереди его ждёт самое вкусное блюдо…
Я ласкала себя перед сном, представляя, что это его руки гладят моё тело. Фантазируя, каким должно быть сильным он окажется!
Перемены в моем настроении заметили все.
– Деточка моя похорошела! – приговаривала мама, как в детстве, расчёсывая мои волосы, – И как зовут нашего кавалера?
– Рома, – не скрывая гордости, отвечала я.
– Не было у меня дочерей, не знавал я хлопот! – причитал дядя Вадик, когда я возвращалась домой позже оговоренного срока, с распухшими от поцелуев губами и охапкой полевых цветов.
Артём помалкивал. Теперь мы с ним были на равных! И мой кавалер превосходил его по всем показателям.
Я бесился, не находя себе места! По ночам рвал зубами подушку. Я ненавидел её, эту вонючую целку. Его, этого говнюка! Он трогал её, целовал! Что ещё он делал с ней? У них уже было? Меня так и подмывало схватить её, прижать к стене и спросить прямо в лоб:
– Он тебя уже выеб*л?
Я выбрасывал за ворота ее уродские букеты, и она начала уносить их к себе в комнату. Она лежала там, через стенку, довольная, счастливая, с тупой улыбкой на лице. А я до утра не мог заснуть, вставал и смотрел на себя в зеркало, не узнавая…
«Задрот», – говорил я своему отражению. И однажды разбил его вдребезги, поранив руку.
– Что с тобой, Тёмка? – беспокоился отец.
– Нормально всё, – огрызался я, и запирался в комнате.
Вконец измотанный, выжатый, как лимон, я выложил всё Димке.
– Так отпизд*ть его надо! – без предисловий заявил друг.
– В смысле? – испугался я.
– Да ну, не сильно! – махнул рукой Димон, – Так, маленько, чтоб страх не терял. Ребят соберём, встретим как-нибудь вечерком. И у шлюшки этой мозги на место встанут, когда поймёт, что хренового защитника нашла.
– Не называй её так, – сквозь зубы рявкнул я.
– Ооооо, – протянул Димон, глядя на меня, как врач на пациента, – Как тебя вштырило!
Я выдохнул и прикрыл глаза.
– Да не боись, Тёмыч! Всё сделаем по первому разряду, – заверил он.
Я повёлся! Ухватился за эту мысль, как за единственную возможность избавиться от него. От этого прилипалы. Пока он не добился своего. Пока не засадил ей… первым! На что я рассчитывал? О чём думал? Сейчас сложно сказать. Тогда мною целиком и полностью владели чувства, далекие о человеческих.
Нинка собиралась на очередное свидание. С тех пор, как она стала встречаться с ним, её гардероб изменился. В нём появились платья, и даже каблуки. Она стала подкрашивать ресницы и забирать назад волосы, обнажая шею. Видимо, так проще предаваться ласкам?
Краем глаза я наблюдал, как она завершает подготовку, особенно тщательную в этот раз. Неужели запланировала расстаться с девственностью?
«Ну, детка, не выйдет!», – злорадно ухмылялся я про себя.
– На тебе десять рублей, – я бросил на тумбочку пару пятаков.
– Зачем? – она уставилась на меня своими бездонными глазами.
– Купи себе чупа-чупс для завершения образа! Мечта педофила! – процедил я.
Нинка сглотнула, отбросила назад волосы, открывая манящие округлости плеч.
– Какой же ты мерзкий! – грустно сказала она. И я вдруг понял, что и в самом деле омерзителен. Даже самому себе.
Димон отзвонился затемно.
– Дело сделано! – сообщил он, точно речь шла о чём-то противозаконном. Хотя, отчасти, так оно и было…
– Он…, – я запнулся.
– Да все ОК, Тёмыч! Как и обещал, ни одного спортсмена не пострадало. Так, маленько помяли. Фингал до свадьбы заживёт.
– А что она?
– А что она? – удивился Димон, – Она верещала, плакала. Я в этой грёбаной маске ни хрена не видел. Да только зря я её натягивал. По ходу узнала она одного из пацанов. А может, показалось…
– В смысле? – я резко сел на кровати.
– Ну, – замялся Димка, – хрен разберёт! Короче, старались, как могли, братух.
Я нажал «отбой» и прикрыл ладонью глаза. Внизу хлопнула дверь, послышались возмущенные возгласы отца, встревоженный голос мачехи, и настойчивые шаги по лестнице. Они оборвались у моей двери. Как будто она застыла там, снаружи…
Я встал, ожидая стука! Но его не последовало. Взамен открылась дверь соседней комнаты, и через секунду всё стихло.
Я не спал ни минуты, размышляя о том, что возможно, совершил самую большую ошибку в своей жизни. Потом, спустя много лет, я наделаю ещё уйму ошибок, пострашнее этой. Но тогда она казалась мне фатальной!
В ту ночь я не сомкнула глаз, пытаясь понять, что произошло.
Мы просто шли, взявшись за руки, как вдруг из зарослей выскочила горстка парней, одетых в темное. Один схватил меня и держал крепко, пока остальные били Ромку. Силы были не равны! Будь он хоть трижды спортсменом, противостоять целой ораве разъярённых парней…
Но зачем? Кому это было нужно? Я предлагала им забрать всё: сумочку, золотые серьги, только бы они оставили нас в покое. Они не взяли… Они не взяли!
Наутро я позвонила Ромке. Трубку взяла его мать.
– Рома не хочет ни с кем говорить, – сообщила она.
– Теть Ир, это я, Нина! – обратилась я к женщине, которая была так приветлива со мной.
– Нина, с тобой особенно, – ровным тоном произнесла она, – не звони сюда больше.
Я слушала короткие гудки. Пока в мой воспалённый мозг не закралась одна смутная догадка. Они что-то сказали ему! Угрожали?
«Нужно узнать!», – твёрдо решила я, желая отправиться прямиком к нему домой.
Я вылетела из комнаты пулей, и на пороге едва не сбила Артёма. Он выглядел не лучше меня! Красные, точно у кролика, глаза – последствия бессонной ночи.
Минуя его, я помчалась дальше…
Но, не добежав до ступенек, обернулась.
Артём стоял в дверях, глядя мне вслед. Я облизнула губы, медленно, точно боясь спугнуть его, приблизилась почти вплотную.
– Это ты? – не сводя глаз с брата, сказала я.
Он не ответил, только кадык на шее нервно дёрнулся.
– Это ты? – повторила я, глядя ему прямо в глаза.
«Почему он молчит? Ну почему?».
Вместо ответа Артём повернулся, зашёл в свою спальню, и закрыл дверь прямо у меня перед носом…
Я не пошла к Ромке, и, когда он избегал меня в школе, не пыталась выяснить, в чём дело. А, может быть, просто боялась услышать правду? Не хотела верить! «Переживу», – решила я, – «нужно только дождаться окончания учебного года».
Артём сильно изменился. В его облике появилось что-то дикое, первобытно-опасное. Или мне так казалось? Мы почти не виделись с ним. Он уходил утром и возвращался затемно.
Но однажды, в субботу, сидя с чашкой кофе на веранде, я заметила его на турнике. Он подтягивался, так просто и легко! Касаясь подбородком железной перекладины. На плече, прежде худощавом, где теперь, вполне заметными стали результаты его трудов, красовался рисунок. Издалека было сложно разглядеть, что именно он изображал. И была ли татуировка настоящей? При каждом подъеме рисунок приходил в движение, и точно жил собственной жизнью.
Он все подтягивался, и подтягивался… А я машинально принялась считать: «семь, шесть, пять, четыре, три, два, один…».
Он уехал сразу после выпускного. Так и не сказав мне ни слова.