Потанцуй со мною, месяц

Глава 26

— Ш-ш-ш, Марк, потерпи немного, сейчас перестанет щипать, — я подула на рану на его губе, которую заливала зеленкой — больше никакого антисептика у меня не нашлось.

— Больно, — пожаловался этот маленький мальчик и заныл:

— Скорее жалей меня, Даша, а то мне очень плохо, — подхватил меня под попу и усадил на колени лицом к себе. — Да-ашка, поцелуй меня, а то я сейчас умру.

— Не поцелую, от таких ран не умирают, — мстительно отказалась я.

— Это другие не умирают, а я запросто могу — я ранен и уже почти при смерти, — пожаловался несчастный, зарываясь носом мне в шею, а руками полез под блузку, которую я не успела переодеть, так торопилась начать его лечить. — Мне нужна срочная интенсивная терапия. Спасай, Дашка.

— А что, Лерочкиной терапии тебе недостаточно? — ядовито зашипела я, чувствуя, как его руки переползли со спины, которую наглаживали, на ребра, живот. И наверх, обхватывая ладонями грудь поверх лифчика. Зубы прикусили кожу на шее, заставив меня задохнуться от мгновенно рванувшего по телу удовольствия.

— Какая еще Лерочка? — недоуменно спросили из моего декольте, не прекращая целовать шею и ключицы.

— Та, с которой ты из кафе ушел, — я попыталась оттолкнуть его. Нет уж, пока не ответит на все мои вопросы, никаких поцелуев. И вообще, он меня бросил! Полтора года носа не казал, а тут полез сразу...

— Я один ушел. А потом к тебе поехал, когда мне позвонил администратор кафе и сообщил, что дамы за столиком в центре зала покинули их заведение.

— Ты за мной следил! — возмутилась я, улыбаясь во весь рот.

— Угу, — он даже не отпирался. — Да-ашка, я соскучился по тебе. Ужасно.

— Марк, ты ранен, тебе нельзя делать резких движений, — пробормотала я, впившись пальцами в его плечи под тканью рубашки, и запрокидывая лицо, подставляясь шеей под его прикосновения. — Надо посмотреть, нет ли еще где-то ссадин и обработать их.

— Согласен, на все согласен, моя Даша. Поможешь мне раздеться? Только сначала я тебя…

Нетерпеливые руки пробрались под лифчик, оттянули его вверх, обхватили грудь и сжали, заставив меня резко, со стоном выдохнуть и выгнуться.

Ну что же я за слабачка такая, ведь должна просто залить ему губу зеленкой и выставить за дверь! А вместо этого растекаюсь от его близости...

Собрав всю волю в кулак и стараясь не думать о беззастенчиво лапающих меня руках, злобно зарычала:

— Марк, что ты делаешь? Мы с тобой расстались, и я…

— Много разговариваешь, Даша. Хочу тебя, не могу больше, — Марк рванул края моей блузки в стороны и впился губами в очутившийся прямо перед его ртом сосок.

Одним движением поднялся со стула и, подхватив меня под попу, пошел из кухни:

— Спальня. Дашка, где спальня? — дыхание в шею и обжигающий поцелуй в подбородок.

От этого шепота, от его дыхания все мои предохранители сгорели буквально в один миг. Все стены, что я вокруг себя строила рухнули и превратились в вату. Только он и остался, этот шепот, и моя жгучая, сладкая радость, что он здесь, со мной, Снова мой, пусть только на сегодня, но мой...

Рассмеялась, запрокинув голову - я помню, что ты поклонник спальни и удобной кровати, Марк, - и зашептала ему в губы, стараясь не касаться разбитой стороны:

— Направо, первая дверь.

Не было этих месяцев без него, совсем не было... Все было как тогда, когда он любил и ласкал меня так, словно от моего удовольствия зависела его собственная жизнь.

Когда проводил горячими пальцами по ключицам, стекал на ребра и обводил мой дрожащий от нетерпения живот. Цеплял губами соски. Выцеловывал каждый миллиметр груди так, что я начинала ругаться сорванным от стонов голосом. Требовала прекратить издеваться над моей психикой и уже начать… не помню, что именно, но, наконец, начать...

Как тогда, когда он тискал мои бока, целовал живот и кусал бедро над коленкой, оказавшееся моей мегаэрогенной зоной. Поднимался поцелуями выше, добираясь до тех мест, от прикосновения к которым меня выгибало и трясло, а дрожащие бедра сами раздвигались, приглашая и требуя его себе.

И я тоже целовала его как ненормальная. Отчаянно, до боли, оставляя на коже следы, отчего он довольно смеялся и обзывал меня разгулявшимся вурдалаком. И сам впивался в меня поцелуями и укусами, от которых теплой судорогой сводило все тело.

Обнимала его за плечи, трогала кубики на животе, по которым ужасно соскучилась. Даже пересчитала, все ли на месте, и облегченно рассмеялась: все здесь, в моем полном распоряжении.

Задыхалась, когда его руки нежили мою грудь, сминали бедра, трогали мою попу, над которой он завис и долго смотрел. А потом сладко укусил, пробормотав что-то вроде «ведьма моя».

Стонала в голос от его откровенных ласк, когда он касался самых чувствительных мест, обводя их языком, трогая пальцами, прижимая губами, и снова языком… И тряслась от возбуждения и хотела его так, что если бы он еще хоть миг помедлил, то я бы точно умерла…

И когда благословенная, сладкая, долгожданная тяжесть его тела накрыла мое, дрожащее и умирающее от любви, я выдохнула слова, которые клялась никогда больше не произносить:

— Люблю тебя…

Он двигался во мне, как всегда, длинно, тягуче, не отводя от меня взгляда почерневших глаз с расширенными зрачками.

Каждым своим движением заставляя меня хватать воздух перекошенным ртом. Судорожно цепляться руками за его плечи, мычать и выкрикивать что-то дикое и бессвязное. Тянуть его за волосы и впиваться ногтями в кожу на затылке, слыша, как от этого движения Марк глухо стонет и ругается. Как начинает двигаться быстрее, глубже, вбиваясь в меня с такой силой, что воздух окончательно покидает легкие, а я задыхаюсь от наслаждения и любви к этому мужчине, одному единственному на свете.

А потом мое тело становится огромным и раскаленным, как солнце на небе, и легко взрывается фейерверком из тысячи маленьких солнечных кусочков. И я опять выкрикиваю имя этого мужчины и слова своей любви, потому что больше не могу держать их в себе.

И когда меня перестает трясти от немыслимого наслаждения, я замираю и начинаю плакать, слыша его шепот у виска:

— Моя Даша… Как долго тебя не было.