Потерять и обрести

15

« Сан-Доминго» с потушенными огнями скользил в ночи. Застывшими тенями негры молча сидели на верхней палубе, почти слившись со стойками и свернутыми канатами. Они напряженно всматривались в темноту, пытаясь увидеть перед собой побережье. Африка – земля их рабства и их грез. Каролина, смотревшая с капитанского мостика на палубу, тоже обгоняла мыслями корабль. Навязчивая идея, что «Алюэт» мог бы оказаться в гавани Видаха, за вечер так укрепилась в ней, что временами она забывала, что это не более чем безумная мечта. Можно было лишь суверенностью сказать, что один чело-зек точно ожидал ее: Чезаре Санти. Еще не встретившись с ним, она будто уже знала его. Что несгибаемую волю, безжалостность, упорство в достижении цели, однажды поставленной перед собой. Он хотел перемирия с герцогом, и она была этому ценой. Как основательно он должен был изучить характер герцога, чтобы действовать наверняка!

Над ней тихонько бились паруса, вокруг шла повседневная жизнь: Чарльз Тарр, в руках которого вращался штурвал, голос Никанора, сообщавшего Тарру глубину воды.

Движение прошло по кораблю, когда Септимус вышел из своей каюты. На секунду он замер. Леопардовая шкура покрывала его голые плечи, он стоял, как маг, безмолвно заклинающий варварские силы, Дремавшие в мужчинах и женщинах, обративших к нему свои лица. К нему потянулись руки, все стремились дотронуться до него или хотя бы до края его одеяния. Септимус шагал, глядя вокруг невидящими глазами, будто находился в трансе. Мерцающими точками, не отличимыми от звезд, сквозь черноту ночи стали пробиваться первые береговые огни. Легкий бриз приносил прохладу. Быстро приближался берег, настоящий лабиринт из лагун. За ними виднелись рифы, фортификационные укрепления.

Никанор побежал на нос и давал оттуда Тарру лоцманские команды. Сын капитана знал здесь каждое мелководье, каждый фарватер. Вдалеке показался красный свет маяка. Неожиданный ветер донес откуда-то звуки волынки. С корабля, стоявшего на якоре вне пределов лагуны, раздался окрик.

«Фэйр Розамунд» – прочла Каролина на освещенной носовой части. Английский корабль. У Каролины кровь застучала в висках. Она, не мигая, смотрела на Тарра, но тот только покачал головой, показав взглядом на палубу. Они бы не дошли даже до поручней. Их судьба была связана с судьбой негров, как если бы они были скованы одной цепью.

От Септимуса не укрылось с трудом подавляемое беспокойство белых. Он знал, что они замышляли бегство, и чувствовал, что тот же рок, который привел эту женщину в его руки, вырвет ее у него. Сознание, что удержать богиню своих грез выше его сил, лишь подстегивало его вожделение. Он молча стоял около нее, вновь потрясенный совершенной красотой ее черт. От них исходило нечто такое, что говорило ему: ни одному мужчине не удастся добиться силой ее любви, нужны другие, неземные силы, демонические, которые обитали, к примеру, в его накидке. Он помедлил. Ему самому это показалось предательством, накликиванием беды. Но он не мог поступить иначе. Септимус снял шкуру со своих плеч и набросил на нее.

– Ночь прохладная.

Бесшумно свернулся кливер. «Сан-Доминго» сбрасывал скорость. Шорох пробежал по палубе. Словно выпущенные призраками, заскользили в воду лодки со шлюпбалки.

Плотно примкнув друг к другу, шли к берегу шлюпки. В одинаковом ритме опускались в воду весла. Мимо проплывали буи, морские знаки с полощущимися на ветру вымпелами. К монотонному звуку погружаемых весел и рассекаемой ими воды примеривалось что-то еще. Лодки отплывали от берега и устремлялись к стоящим на якоре кораблям, звенели цепи… Это был час, когда работорговые суда принимали на борт свой живой товар.

Молча гребли негры. Они, казалось, даже не дышали. На Каролину, сидевшую рядом с Тарром, это молчание действовало как путы, не дававшие ей говорить с ним. Лишь взглядами, брошенными украдкой, да жестами могли они общаться друг с другом.

«Когда?» – спрашивали ее взгляды.

«Не спеши!» – отвечали его.

На мелководье вода стала прозрачной, и наконец песок тихо заскрипел под носом шлюпки. Она яростно закачалась, когда несколько мужчин спрыгнули за борт. По грудь в воде, они вытащили шлюпку на берег.

Негры собрались на узкой кромке берега, от которой даже в ночной темноте исходило нежное перламутровое сияние миллионов раздробленных ракушек. Перед ними высились крутые рифы, за ними простиралось море. Никто не оглядывался назад. Лишь одного человека заметила Каролина, который не мог отвести глаз от моря: Никанор Велано. Его взгляд все время возвращался к кораблю, подхваченному морским течением и уносимому в океанские просторы. Септимус, вновь с леопардовой шкурой плечах, возглавлял шествие по крутым тропкам, протоптанным ногами рыбаков и искателей жемчуга, которые веками спускались этой дорогой к морю. Дойдя до вершины, он остановился и молча оглядел широкую, простирающуюся у его ног равнину. Каждый раз, когда он представлял себе этот момент, его захлестывало небывалое счастье. А теперь, достигнув цели, он не испытывал ничего, кроме тревоги. Если они свернут налево, попадут под защиту пальмовой рощи. Но там, где в тени деревьев белые часовые из форта встречались с черными девушками, слишком велика была опасность, что их обнаружат. Им придется выбрать путь по открытой равнине.

– Будьте все время рядом со мной, что бы ни случилось, – шепнул Тарр Каролине, когда караван двинулся в путь.

Каролина молча кивнула.

Лихорадочное нетерпение, только что мучившее ее, отступило. Соприкосновение с землей, чувство, что под ногами опять была твердая почва, действовало успокаивающе. Влажные от росы стебли задевали Щиколотки. Тонкие подошвы атласных туфелек быстро пропитались сыростью, и ей все труднее становилось идти в ногу с колонной. Где-то на этом пути, который вел е е неизвестно куда, эти туфли, единственное, что у нее оставалось своего, скоро развалятся. Негры шли все быстрее, бесшумно, как привидения, летели они в ночи. Неожиданно колонна остановилась, по левую руку показалось нечто, что Каролина сначала приняла за огромные, разбросанные по скалам птичьи сети. Лишь потом она разглядела выбитые в скалах котлованы, из глубины которых доносились стенания, от которых волосы вставали дыбом. То, что она сначала приняла за сети, были решетки с острыми шипами и крюками, которыми были обнесены котлованы.

Она вопросительно посмотрела на Тарра, хотя сама уже все поняла.

– Это негры, – пояснил он. – Пойманные рабы. Торговцы держат их здесь, пока не рассортируют для отправки.

В этот момент Каролина поняла, что заставляло таких людей, как герцог, вести борьбу против работорговли. Что-то наподобие чувства сплоченности с этими людьми, с которыми она мчалась в ночи, зародилось в ней.

Оставив котлованы позади себя, они быстро шли по откосу холма, поросшего колючим тамариском. За ними в темном небе отражался красноватый отблеск костров. Септимус поднял руку, по его знаку колонна остановилась. Послышался лай собак, а потом крик. Протяжно звенел он в ночи. Негры стояли как парализованные. Им был знаком этот крик. Когда-то они сами оглашали воздух такими криками.

Напрасно пытался Септимус удержать иx. До них не доходили его слова. Негры кинулись вверх по склону. Каролина почувствовала себя подхваченной волной и брошенной в колючий кустарник. Она поднялась и поспешила вслед за ними.

Вскоре и она увидела страшную картину: не больше чем в ста метрах от них в поле был разожжен костер, вокруг которого стояли белые. Над факторией развевался красный флаг Санти. В длинной очереди перед воротами стояли негры, а рядом с ними мужчины с плетками и сторожевыми собаками, рвущимися с поводков. Вот двое белых схватили первого негра из очереди и погнали к костру. Заломили ему руки на спину. Из ярко освещенного круга вышел мужчина. Двумя руками он вынул из пламени клеймо. Негр вскинулся, когда раскаленное железо опустилось ему на плечо. Его протяжный вой раздался в ночи.

Рабы с «Сан-Доминго» во все глаза наблюдали за этой сценой, и волна страшного безумия захлестнула их. Каролина увидела, как Септимус, призывая их к осторожности, раскинул руки и пытался загородить им дорогу, но было слишком поздно. Как стадо разъяренных быков взлетели они на холм. Опьяненные только что обретенной свободой, они чувствовали в себе достаточно силы, чтобы освободить и своих братьев.

Каролине показалось, что ее подхватил ураганный вихрь. Слева и справа ее схватили чьи-то руки. Ее ноги почти не касались земли, когда Тарр и Септимус потащили ее за собой. Воздух наполнился криками, яростным лаем отпущенных на волю собак, выстрелами.

Один краткий миг Септимус, зараженный лихорадкой мятежа, видел призрачную возможность решить этот неравный бой, которого он не желал, в свою пользу. Но замешательство охраны длилось недолго. Рядами падали рабы с «Сан-Доминго», сраженные ружейными выстрелами. Септимус отступил назад. Каролина чувствовала, как его ладонь обхватила ее руку.

– Идите за мной, – прошептал он.

Он отвел их в сторону вдоль высокого палисандрового забора, которым была обнесена фактория. За ней тянулось большое открытое поле.

– Мы должны попробовать, – сказал Септимус. – Может, нам удастся добежать до леса.

Крики за их спиной и лай собак свидетельствовали о том, что путь их отступления был обнаружен. Скоро их найдут. Одна темнота их не спасет. Мимо просвистела пуля, потом еще одна ударилась в землю. Тарр от неожиданности вскрикнул. Было так темно, что они с трудом могли различать силуэты друг друга, и все же Каролине показалось, что Септимус очнулся от своего оцепенения.

– Кто-нибудь ранен? – спросил он. Когда никто ему не ответил, он показал в темноту за собой. – Дальше! Бегите за мной!

Лишь когда они достигли кромки тропического леса, Септимус остановился. Тяжело дыша, они опустились на землю. Его взгляд переходил от одного к другому, однако глаза искали тех, кого больше не было с ним: товарищей по красивой мечте, быстро рассеявшейся, потерянной, как леопардовая шкура, соскользнувшая во время бегства с его плеч, – символ его власти. Он один пережил свою мечту. Септимус вдруг бросился к Тарру, который, хрипя, прислонился спиной к могучему эвкалипту.

Теперь и Каролина, несмотря на темноту, увидела большое кровавое пятно на его рубахе. Она отодвинула Септимуса в сторону и присела перед Тарром на корточки.

– Чарльз, что случилось?

Он держал прямо свое мощное тело, которое и сейчас казалось неуязвимым для любой смерти. Моряк с улыбкой поднял руку и ладонью закрыл Каролине рот.

– Не стоит об этом… – с трудом выговорил он. Его взгляд перешел на Септимуса. – Оставайтесь с ними. – Дрожь прошла по его телу, он ловил ртом воздух. – Я всегда думал… что умру на корабле… – выдавил он. – Но это дерево… тоже неплохо… я чувствую, как срастаюсь с ним…

Его голова свесилась набок, но на лице все еще была улыбка любопытного ребенка.

Не один час они брели по болоту, с каждым шагом утопая почти по колено, женщина в середине. Ветви задевали Каролину по лицу, или это были крылья стрекоз? Вода хлюпала под ее ногами, или это было чавканье зверей, поедающих в чаще свою добычу? Каролина прислушивалась лишь к одному звуку: к ударам большого ножа, которым Септимус при каждом шаге прорубал дорогу в непроходимых зарослях. Это был звук резкий, как удар кнута. Он подгонял оставшуюся в живых троицу вперед.

Луна теперь светила ярко. Иногда Септимус оборачивался и даже на пару минут останавливался. Каролина не отваживалась оглянуться, гнала от себя мысли о Тарре. Она заставляла себя думать только о следующем шаге, о следующем вздохе.

Как человек, которого несет в море, сватается за кусок дерева, так и она цеплялась взглядом за темную спину перед собой. Щит, достаточно большой и сильный, чтобы защитить ее от всего, отмеченный напоминающим грецкий орех узором плетки-девятихвостки. Каждый раз, когда эта спина медленно погружалась в топь, у Каролины останавливалось сердце. Но Септимус снова и снова выныривал. Ни тени усталости не было заметно на нем, силы его казались неистощимыми. И каждый раз он говорил одни и те же слова:

– Не останавливаться.

Болото и ночь не кончались.

Крепко сжав губы, Каролина делала следующий шаг. Земля под ней была бездонной. Словно цемент, облепила болотная жижа ее тело. Ил брызгал ей в лицо. Делая шаг, она всякий раз боялась, что оступится и с головой уйдет в липкую топь. Она не помнила, когда чьи-то руки вытащили ее наверх, когда она нащупала ногами твердую Почву. Кто-то обтер ее листьями и мхом, отодрал пиявок, впившихся в ее ноги. Кто-то положил ее голову на подушку из листьев. С ней разговаривали, но она ничего уже не могла ответить. Силы ее иссякли, мысли отключились. Глаза закрылись. Она не знала: то ли она провалилась в темную пропасть сна, то ли в болото, тухлый привкус которого все еще был у нее во рту…

Сквозь занавеску на двери, сделанную из камыша, Каролина увидела сидящих у костра Септимуса и Никанора. До нее доносились их голоса и журчание близкого ручья, на берегу которого она заметила лодку. В перистых кронах пальм играл ветерок. Вертела с птицами вращались над огнем, распространяя вокруг давно забытый аромат жареного мяса. Неужели эта идиллия была явью? Или это был сон? А может, это уже наступила смерть и она на том свете?

Каролина чувствовала себя на редкость легко, словно покинула свое тело и парила как птица в небесах, глядя вниз на мир, который становился все меньше и меньше. Но голоса были настоящими, да и запах жареного мяса реален, как и райская свежесть нового дня. Она села и посмотрела на себя. На ней был клочок желто-коричневой ткани цвета перезрелого банана, не достающий ей даже до колен. Она невольно поискала зеркало, последнее подтверждение того, что она действительно жива. На полу стоял плоский, наполненный водой деревянный сосуд. Она склонилась над ним и увидела свое отображение в чистой воде – она была та же и все же другая.

С улыбкой, новой для себя, которой ее научила эта ночь, она вышла из бамбуковой хижины к мужчинам. Они подняли на нее глаза и замолчали, завороженные ее улыбкой, в которой читалось удивление от полноты жизни человека, заглянувшего в лицо смерти. Она попила молока из кокосового ореха, протянутого ей, поела жареной птицы. Ей казалось, что она пьет и ест первый раз в жизни.

Узкая легкая лодка, едва ли шире, чем их тела, скользила вверх по реке. Небо и солнце исчезли. Их скрыла толстая крыша из мангровых растений, сомкнувшаяся над рекой. В зеленых тлеющих сумерках они ехали под ней, как в подземном своде, где вечно царит ночь.

Воздух был влажным и тяжелым; казалось, что вода лишь неохотно расступается под носом лодки, вязкая, как жидкий мед. Тени зверей мелькали в неверном свете. Фрукты с глухим всплеском падали прямо в воду с растущих в несколько ярусов деревьев. Неподвижно, напоминая обломанные ветви, из листвы свисали змеи.

Каролина села в лодку, не спрашивая, куда они держат путь, куда ее везут, по-прежнему вся во власти вновь подаренной ей жизни. Септимус стоял на коленях, повернувшись спиной. Длинное весло в его руках равномерно опускалось в воду, и так же действовал своим веслом Никанор Велано позади нее.

Казалось, время остановилось. Один раз сквозь просвет в зеленой крыше Каролина увидела, что солнце стояло уже в зените. Потом лес опять сомкнулся, их опять поглотил сон наяву.

Да заметила ли она, что Септимус все время беспокойно ощупывал глазами берег? Заметила ли настороженность в его меченных оспой, напряженно поднятых бровях? Она видела лишь голую спину мужчины и ртутью рассыпанные капельки пота на темной коже. Вдруг он перестал грести. Каждый его мускул напрягся, Септимус застыл, стоя на коленях.

Мурашки пробежали по его спине. В воздухе послышался свист, напоминающий пронзительное жужжание насекомого, что-то сверкнуло, и Каролина увидела в темной спине мулата трепещущую стрелу с пестрым оперением на конце. Весло выскользнуло у Септимуса из рук и поплыло прочь. Не издав ни звука, он упал вперед лицом вниз, перевалившись через край лодки. Медленное течение увлекало его тело, лишь спина с вертикально торчащей из нее стрелой виднелась над поверхностью воды.

Под нависающими над водой берегами возникло движение. Лениво дремлющие там аллигаторы ожили. Нырнув в воду, они подплыли к Септимусу. Каролине вдруг почудилось, что в их клацающих пастях к мертвецу словно опять вернулась жизнь: казалось, что он борется с ними, будто ему нужно одержать победу в этом последнем бою, прежде чем его мечта станет реальностью.