Повелитель желания

Глава 10

Солнечный свет пробивался в шатер, рассеивая сны и возвращая сознание к жестокой реальности. Алисон, застонав, спрятала голову под подушку. Она желала лишь одного — чтобы утро никогда не наступило, однако воспоминания о прошедшей ночи не давали покоя, рождая эмоции, слишком унизительные, чтобы можно было испытывать их, не ощущая при этом стыда.

Она попыталась бороться с Джафаром и проиграла. Но этим нельзя было объяснить ее капитуляцию.

Как могла она покориться Джафару, словно последняя распутница, и при этом даже не пыталась сопротивляться? Как могла обесчестить Эрве?

Она была полна отвращения к себе, отвращения и брезгливости, потому что отдалась так легко и, что омерзительнее всего, испытала безумное, всепоглощающее наслаждение в объятиях этого мужчины. Лучше бы Алисон не пыталась сбежать, не дала ему причины показать свою власть над ней. Но поздно…

Мысли улетучились, словно вспугнутые птички, когда Алисон ощутила нежное прикосновение пальцев к голому плечу. Подняв голову, девушка глянула прямо в лениво полуприкрытые желтовато-карие глаза, спокойно наблюдавшие за ней, сверкающие в полумраке, почти тигриные.

— Доброе утро, ma belle, — пробормотал он хрипловатым голосом, тем самым, что шептал дерзкие нежности почти всю ночь.

Алисон крепко стиснула веки. Так это не сон! Она лежала голая под одеялом, рядом с Джафаром, тоже обнаженным. Боже, ее гордость погибла, репутация уничтожена, от самообладания ничего не осталось! Ей хотелось бежать, скрыться. И все же Алисон не могла заставить себя шевельнуться, хотя рука Джафара медленно скользила по ее груди.

— Не стоит быть такой застенчивой со мной, — безмятежно заметил Джафар. — Или винить себя. То, что случилось между нами, — совершенно естественно и неизбежно. Я предупреждал тебя об этом раньше.

Жаркий румянец волной прихлынул к щекам. Джафар точно знал все, что она переживает сейчас, и от этого становится не менее опасным. Если он может читать ее мысли и предсказать реакцию, то так же легко сумеет подчинить своей воле?!

— Я ничуть не виню себя, — сухо отпарировала Алисон. — Только ты причина всему, что произошло прошлой ночью.

Джафар скептически поднял брови.

— Если тебе легче притворяться, что я вынудил тебя, заставил, это твое дело, хотя мы оба знаем правду.

И наклонил голову. Алисон лежала оцепеневшая, неподвижная, когда Джафар прижал губы к уголку ее губ, покрыл поцелуями шею, отвел разметавшиеся по плечам пряди каштановых волос, откинул одеяло, чтобы обнажить ее груди. Только тогда девушка сжалась.

— Нет, — прозвучало в шатре эхом бесчисленных отказов, которые она шептала прошлой ночью.

— Да, — вкрадчиво возразил Джафар. — Я хочу целовать тебя здесь… и здесь… снова и снова. Хочу, чтобы ты утонула в наслаждении.

Повернувшись, он лег на нее, прижав к подушкам. Алисон ощутила твердость могучего фаллоса, напряженного, жаждущего, почувствовала тепло сильного мужского бедра, раздвинувшего ее ноги.

— Нет! — снова в панике запротестовала она.

— Нет? Только это ты и можешь повторять, упрямица?

— Будь ты…

Джафар тихо усмехнулся.

— Ну что же, по крайней мере это что-то новенькое.

И, не дав ей договорить, прижался губами к ее закаменевшему соску.

Алисон застонала. Как она может противиться ему, если сгорает от желания при каждом его прикосновении?

Он буквально излучал грубую чувственность, перед которой было невозможно устоять. Она чувствовала себя безвольной дурочкой, испытывающей запретное желание к дикарю, но сумела всего-навсего еле слышно потребовать:

— Отпусти меня.

— Не сейчас, — пробормотал Джафар, теряя голову от сладостного аромата ее кожи. — Пока не дашь мне то, что я хочу.

Алисон поспешно попыталась втиснуть руки между их телами и, вцепившись в плечи Джафара, изо всех сил оттолкнула его. К своему удивлению, ей удалось заставить его приподнять голову.

— Но чего еще ты можешь хотеть от меня? — вскричала девушка, задыхаясь от чрезмерных усилий. — Ты уже все отнял прошлой ночью.

— Не все.

Губы Джафара чуть скривились в насмешливой улыбке. Потянувшись, чтобы рассыпать ее каштановые волосы по подушке, он повторил:

— Далеко не все.

Алисон не могла отвести глаз от твердо очерченного, прекрасного рта. Неужели он ожидает, что она поцелует его? Именно этого хочет?

— Я позволю тебе встать, — лениво заметил Джафар, — но сначала желал бы услышать вежливое приветствие.

— Иди к черту!

Жесткие пальцы сжали ее подбородок.

— Этого недостаточно, моя сладкая тигрица. Все, что я хочу от тебя, — приветливое пожелание доброго утра.

Алисон вспыхнула. Очередной урок повиновения, она уверена в этом!

— Иначе что? Что будет, если я откажусь?

— Тогда остается только удерживать тебя в постели. Я могу придумать десяток способов чудесно провести время.

«И, конечно, все они вряд ли придутся мне по душе», — думала Алисон, едва сдерживаясь.

— В таком случае доброе утро , — процедила она сквозь стиснутые зубы.

— Я сказал, вежливо, красавица моя. Не так, словно хочешь вырезать мое сердце украденным кинжалом.

Он ждал, приблизив к ее губам свои, пока Алисон нерешительно зажмурила глаза, размышляя, не проще ли вообще отказаться разговаривать с ним. Но она понимала, что проиграет эту битву. Алисон раздраженно вздохнула.

— Доброе утро, — повторила она, на этот раз как могла сдержаннее, ухитрившись не показать, как взбешена. Джафар, одобрительно улыбнувшись, наклонился, чтобы поцеловать девушку. Алисон попыталась отвернуть лицо, но он припал теплыми жесткими губами к ее рту и, когда девушка захотела отстраниться, прикусил ее нижнюю губу.

— Не смей!

В ответ раздался смех, веселый, тихий, снисходительный. Однако Джафар все же откатился, позволив Алисон встать. Девушка в панике потянулась за одеждой. Она уже успела натянуть сорочку, когда Джафар снова заговорил:

— Прошлой ночью ты была удивлена и испугана наслаждением, которое может испытать женщина, но скоро привыкнешь к этому… и ко мне.

— Никогда! — воскликнула Алисон.

— Ошибаешься. И вскоре перестанешь злиться и на себя.

— Я зла не на себя. Это ты…

— На себя, cherie. Ты сердишься, потому что так легко отдалась мне. Весь твой вид красноречиво говорит об оскорбленной гордости.

Алисон удалось проглотить язвительный ответ. Поджав губы, она натянула белую полотняную тунику, с наслаждением придумывая способы, как поставить этого надменного берберского вождя на колени. Он так высокомерен, так уверен в своей способности покорить любую женщину…

Но тут мстительные мысли прервал удовлетворенный смешок Джафара.

— Прошлой ночью рычащая тигрица превратилась в воркующую горлинку.

Доведенная до крайности, Алисон обернулась, окинув его разъяренным взглядом, и тут же поняла свою ошибку. Раскинувшийся на подушках, подложивший руки под голову, Джафар во всем своем обнаженном великолепии выглядел сказочным восточным принцем. Лучи утреннего солнца играли на изумительно сложенном мускулистом теле.

Девушка невольно затаила дыхание. Она сознавала, что должна отвернуться, но, прежде чем сумела отвести глаза, Джафар тихо сказал, лаская ее взглядом нежнее, чем руками:

— Ты еще поймешь, что я не столь уж суровый хозяин.

Охваченная стыдом и замешательством, девушка нервно теребила пояс.

— Я вообще не желаю видеть тебя своим хозяином, — сухо бросила она. — Ты просто лишился разума, если хотя бы на минуту решил, что я добровольно позволю сделать себя очередной наложницей в твоем гареме. Я отказываюсь быть твоей игрушкой!

— У меня нет наложниц, милая, — спокойно заметил Джафар.

Алисон и не подумала поверить ему. У любого восточного князька, даже самого мелкого, есть десятки одалисок, угождавших каждому его капризу.

Но все разом вылетело из головы, когда Джафар поднялся с постели и шагнул к Алисон. В ужасе застыв на мгновение, она тут же попыталась отступить. Но он продолжал преследовать ее с ленивой грацией хищника, уверенного, что добыча не уйдет. Бежать было некуда.

Противясь тревожному ощущению близости этого человека, Алисон съежилась, когда Джафар, быстро выбросив вперед руку, сжал ей запястье.

— Не убегай от меня, возлюбленная.

Алисон испуганно подняла голову, только чтобы заметить веселые искорки в глазах Джафара.

— Я не твоя возлюбленная!

— Ошибаешься, о, Ослиные Уши, — хмыкнул он, намекая на упрямство Алисон, и в доказательство своих слов сжал ее грудь жестом обладателя, нежным, но решительным.

Алисон оцепенела, ощущая, как кровь волнами прилила к телу, особенно в тех женских местечках, которые Джафар осыпал ласками прошлой ночью.

— Не нужно! — воскликнула она дрожащим голосом, хотя хаотическое биение сердца противоречило строгим словам.

Но Джафар будто не слышал ее. Пальцы другой руки утонули в копне ее волос. Джафар с властной нежностью обхватил ладонью ее затылок.

— Нет… пожалуйста… — молила Алисон, забыв о гордости.

Джафар гортанно рассмеялся и, притянув ее к себе, наклонил голову. Его поцелуй был долгим, крепким и жгучим и возбудил ее точно так же, как всегда, — легко и без усилий. Трепещущая, бессильная, Алисон покорилась своему новому господину-дьяволу.

Несколько бесконечных мгновений спустя губы Джафара медленно оторвались от ее губ, влажных, ждущих новых ласк. Тело девушки все еще пульсировало неудовлетворенным желанием.

— Ты должна научиться целовать мужчину, — прошептал Джафар. — Это искусство, которое даст нам обоим наслаждение.

Алисон, судорожно сглотнув, беспомощно уставилась на Джафара со слезами уязвленного достоинства на глазах. Его высокомерное предсказание о том, что настанет время, когда она будет молить его о ласках, казалось, вот-вот сбудется. Он мог сделать с ней все, что угодно, и она уже тосковала по этому головокружительному омуту наслаждения, в который лишь он один был способен погрузить ее простым прикосновением.

Борясь из последних сил со стыдом и отчаянием, грозившими захлестнуть душу, Алисон вскинула голову и вынудила себя с презрением бросить:

— Ты даже представить не можешь силу моей ненависти!

— Да, голубка моя, ты меня ненавидишь. Так страстно, что твое тело дрожит от желания при одном моем приближении…

Он снова припал к ее губам поцелуем. На Алисон повеяло его теплым влажным дыханием с привкусом мяты. Однако спустя мгновение Джафар нехотя поднял голову. Алисон метнулась в другую комнату, не расчесав спутанные волосы и даже не успев надеть сандалии.

Она действительно ненавидит его, разъяренно думала девушка, отирая рот, чтобы избавиться от вкуса и ощущения его губ на своих. Она безумно ненавидела этого человека, пусть и признавала его господство в искусстве обольщения. И хотя ей удалось скрыться от Джафара, избавиться от собственных хаотических мыслей оказалось невозможным, как, впрочем, и не воскрешать в памяти случившегося прошлой ночью.

Алисон получила далеко не такое строгое воспитание, как другие девушки ее возраста, и еще совсем девочкой узнала, что происходит в постели между женщиной и мужчиной. Ее айя — няня-индианка часто и откровенно рассуждала о человеческом теле и обязанностях жены по отношению к мужу. Индийские трактаты описывали науку наслаждения и любви и возвышали акт физического слияния тел до религиозного ритуала. Более того, индийские храмы изобиловали скульптурами и барельефами, изображавшими эротические сцены. Алисон должна была ослепнуть и оглохнуть, чтобы ничего не замечать.

Она знала, прошлой ночью Джафар всего лишь научил ее, что значит быть женщиной, предметом мужской страсти, но не взял ее девственность. По какой-то причине он нашел в себе силы сдержаться. И это самоотречение пугало и тревожило Алисон, особенно потому, что Джафар ясно дал понять: наступит час, когда он станет ее любовником.

Возлюбленным. Горячий румянец стыда прихлынул к лицу при воспоминании о том, как легко он исполнил свое обещание.

Алисон покачала головой, устало опустив плечи. Нет смысла отрицать — она отдалась безжалостному похитителю, дикарю, намеревавшемуся убить человека, с которым Алисон была почти обручена. Тело, не подчинившись воле, предало ее. А Алисон, в свою очередь, предала Эрве. Его и собственные принципы. Невероятно… непростительно…

Она не должна позволять этому продолжаться. Не допустит, чтобы Джафар использовал ее, как пешку, в смертельной игре.

Нужно сопротивляться ему, что есть сил. И постараться сбежать как можно быстрее. На карту поставлены две жизни — Эрве и любимого дяди Оноре.

Немного придя в себя, Алисон подошла ко входу в шатер и, заслонив ладонью глаза от солнца, с изумлением уставилась на расцветшую яркими красками пустыню.

— Цветы! — потрясение произнесла она. Вчерашний дождь пробудил к жизни бесплодную землю, покрытую теперь ковром маков и тюльпанов. Но тут Алисон, оглядевшись, поняла, что ее голубоглазого стража Сафула нигде не видно. Однако у соседнего шатра стояла оседланная гнедая лошадь без всадника. Алисон уже хотела отойти, когда ее внимание привлек какой-то странный предмет, прислоненный к стенке шатра. Длинный ствол ружья поблескивал на солнце, неотразимо притягивая девушку.

Алисон не могла отвести глаз от оружия. Прошло несколько бесконечных минут, прежде чем девушка вновь посмотрела на лошадь.

Посмеет ли она? Но времени на долгие раздумья не было. Ее колебания прошлой ночью кончились несчастьем. Оставалась лишь слабая надежда, что Алисон сможет ускользнуть из лагеря и скрыться от погони. Но она должна попытаться.

Девушка осторожно вышла из шатра, как была, босая, пробежала по песчаной полоске и, схватив ружье, шагнула к коню. Арабские лошади приучены не шарахаться в сторону, даже когда поводья волочатся по земле, — обычно они смирно стоят часами, иногда днями. И эта гнедая не была исключением, но как только Алисон, подобрав поводья, попыталась вскочить в седло, начала нервно приплясывать.

— Клянусь мечом пророка!

Девушка подпрыгнула от неожиданности, услышав внезапно раздавшееся за спиной тихое проклятие. Алисон инстинктивно оглянулась, и сердце ее упало. В нескольких шагах стоял Джафар с искаженным бешенством лицом.

— Что это, во имя Аллаха, ты вытворяешь?!

Преодолевая страх, Алисон стиснула мушкет и прицелилась в Джафара. Он помешал ей украсть лошадь, но на этот раз не сможет обезоружить Алисон, как прошлой ночью. Раньше она прикончат его!

— Держись от меня подальше, — остерегла девушка, направив дуло мушкета прямо в сердце Джафара.

Взгляд бербера мгновенно стал холодно-бесстрастным, однако он не смеялся, как в тот раз, когда Алисон стреляла в него из револьвера.

— Ты слишком смела, женщина, — процедил он мягко, но куда более угрожающим, чем если бы кричал, тоном и шагнул к Алисон.

— Не двигайся! Или клянусь, что убью тебя!

— Стреляй! Что же ты медлишь?

Алисон нерешительно смотрела на неумолимо приближавшегося похитителя. Его глаза, казалось, превратились в золотистые камешки — такие же твердые и безжалостные.

— Я выстрелю, даю слово! Не позволю использовать меня, как приманку, для твоих предательских планов!

— Ты не можешь им помешать. Ну же, милая, убей меня. Мои люди будут продолжать борьбу без своего вождя.

Алисон с ужасом поняла, что Джафар говорит правду. Противостояние зашло слишком далеко, чтобы повернуть назад, даже из-за гибели одного человека.

Алисон медленно, не спуская пальца с курка, повернула ружье так, что ствол уперся ей в грудь.

— Нет, ты не сможешь меня использовать, если я покончу с собой.

Джафар замер; кожа на скулах странно натянулась. Алисон показалось, что он побледнел, но, возможно, это было просто игрой ее воображения.

Джафар, держа ее в напряжении взглядом, медленно покачал головой.

— Твоя смерть тоже будет напрасной. Мои планы не изменятся. Полковник не узнает, что ты мертва. Он приведет французскую армию.

«Джафар, несомненно, был прав и в этом тоже», — с отчаянием подумала Алисон.

— Отдай ружье, — резко велел Джафар не допускающим возражений голосом. Алисон молча покачала головой, не в силах признать поражение, боясь осознать, что Джафар вновь одержал победу. Но прежде, чем она успела решиться на что-то, Джафар небрежно щелкнул пальцами, и Алисон почувствовала, как у нее вырвали мушкет. Ошеломленная девушка обернулась и увидела стоявшего за спиной Сафула. Молодой бербер свирепо хмурился, очевидно, разочарованный и оскорбленный поведением пленницы. Еще один бербер в черном бурнусе, по всей видимости, хозяин лошади и ружья, подбежал к Джафару, рассыпаясь в извинениях, и распростерся перед вождем.

Оборвав бербера на полуслове, Джафар что-то резко ответил, очевидно, приказывая держать оружие подальше от женщин. Униженно молящий о пощаде человек еще раз попросил прощения и поспешно убрался, явно обрадованный тем, что удалось так легко отделаться.

Но Алисон ничуть не сомневалась, что ей самой вряд ли повезет. Едва сдерживаемая ярость в глазах идущего к ней Джафара вселила холодный ужас в сердце девушки. Она поняла, что наконец-то сумела вывести его из себя и эта сцена оказалась последней каплей.

Схватив девушку за руку, Джафар потащил ее за собой в шатер. Алисон, спотыкаясь, безуспешно старалась не отставать. Одного взгляда на рассвирепевшего Джафара оказалось достаточно, чтобы она проглотила готовое слететь с языка проклятие. Глаза бербера странно блестели едва подавляемым бешенством.

Алисон замедлила шаги, пытаясь оттянуть неминуемое наказание. Но, когда они оказались в шатре, Джафар протащил ее дальше, в спальню, и только тут отпустил, так внезапно, что девушка едва не упала.

— Когда я смотрю на тебя, — процедил Джафар сквозь стиснутые зубы, — готов поклясться, что в твоих глазах светится ум, но это неправда, судя по тому, какие глупости ты творишь!

Алисон, неуклюже пытаясь выказать остатки мужества, вскинула голову, потирая ноющее запястье.

— Но это вовсе не глупо — пытаться сбежать от такого, как ты!

— Я говорю не о твоей попытке сбежать, а об угрозе покончить с собой!

— Будь я уверена, что это принесет пользу, ни секунды не колебалась бы, — поклялась Алисон. — Не позволю использовать себя, как приманку, причину гибели людей, которых люблю! Уж лучше самой умереть!

Вспышка белого почти нестерпимого света блеснула в глазах Джафара. Он медленно сжал кулаки и так же медленно их разжал.

— Тебе следовало бы знать, что я не позволю противиться моим желаниям.

Не дождавшись ответа, он раздраженно взмахнул рукой.

— Почему ты упорно продолжаешь недооценивать меня? Постоянно пытаешься противоречить, не подчиняешься моим приказам, хотя и знаешь, что я заставлю тебя повиноваться…

Он осекся и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

— Хочу, чтобы ты дала слово не пытаться больше красть лошадей и оружие.

Но Алисон лишь уничтожающе усмехнулась.

— Иначе что?

— Иначе я буду вынужден ограничить твою свободу.

— Тогда сделай это! — вскричала она. — Меня тошнит от твоих угроз и бесчеловечных замыслов мести! Не собираюсь ни в чем клясться безумцу, дикарю, у которого нет ни чести, ни благородства! Я не останусь здесь по доброй воле, не собираюсь ждать, пока погибнут невинные люди! И если сумею, обязательно сбегу!

Джафар, не желая спорить, резко повернулся, поднял с пола шелковую веревку, которой каждую ночь привязывал к себе Алисон, и молча, хмуро потянул упирающуюся пленницу к тюфяку. Конечно, долго она не смогла сопротивляться. Легко одолев девушку, Джафар толкнул ее на пол и начал стягивать шнурком руки и ноги.

Алисон едва не зарыдала от тоски и отчаяния, но сумела сдержать слезы. Она не доставит ему радости видеть ее плачущей.

Он не причинял ей боли, но и не попытался ласкать. Когда его рука коснулась ее щиколотки, Алисон попыталась забыть о страсти, которую возбуждали его прикосновения прошлой ночью, однако воспоминания настойчиво продолжали терзать ее.

Руки Джафара неожиданно застыли. Взгляды молодых людей скрестились и замерли. Алисон поняла, что он тоже помнит обо всем.

— Отпусти меня, — шепнула она, хотя сама не знала, просит ли дать ей свободу или только отвести взгляд.

— Нет, — наконец выговорил Джафар. — Я никогда не отпущу тебя. Во всяком случае, пока не выполню то, что задумал.

С этими словами он поднялся и вышел из комнаты, опустив за собой занавеску и оставив девушку в полумраке.

Алисон беспомощно смотрела вслед Джафару, не в состоянии даже вытереть слезы ярости и отчаяния, ползущие по щекам. Как она ненавидит его! И как глупа, потому что колеблется прикончить этого негодяя! В следующий раз она не станет задумываться, каковы бы ни были последствия!

Однако, в который раз уверяя себя в ненависти к Джафару, девушка вновь и вновь задавалась мучительной, терзающей, настойчивой мыслью. Джафар разгневан не из-за ее очередной попытки сбежать. И даже не потому, что Алисон хотела убить его.

Как ни странно, он разъярился лишь из-за того, что Алисон собиралась покончить с собой.

Глава 11

До конца дня ни ярость, ни отчаяние Алисон ничуть не уменьшились. Когда Джафар к обеду вернулся в палатку, девушка наградила его взглядом, полным отвращения и брезгливости. Себе она поклялась, что никогда не простит его за то, что он снова связал ее, помешал сбежать и особенно за дьявольские планы заманить в ловушку Эрве и французскую армию.

Но и Джафар по-прежнему был суров. Он развязал Алисон руки, чтобы она смогла поесть, но перед уходом снова стянул веревкой.

Пришел он только вечером, мрачный, словно грозовая туча. Ужин прошел в напряженном молчании. Готовясь ко сну, Алисон подогревала собственную ярость, угрюмо размышляя о том, что, если Джафар осмелится хотя бы притронуться к ней, снова даст волю своей похоти, попытается возбудить в ней страсть, она попросту выцарапает его кошачьи глаза.

Но Джафар, если не считать того, что вновь связал девушку, больше не дотрагивался до нее и оставил кипеть от бессильного гнева. Она не могла спать и металась по постели, мешая уснуть Джафару.

— Не вертись, — наконец пробормотал тот раздраженно. — Лежи спокойно!

Алисон лишь усмехнулась, довольная, что действует ему на нервы. По правде говоря, ей хотелось досадить Джафару как можно больше.

— Почему ты так ненавидишь Эрве? — неожиданно спросила она, пытаясь всеми силами вывести его из себя и заодно узнать ответ на так долго мучивший ее вопрос.

— Это тебя не касается. Спи.

— Не касается! Как ты можешь говорить такое, когда намереваешься заманить его в пустыню и убить, да еще с моей помощью!

— Не подобает женщинам вмешиваться в дела воинов!

— Тебе стоило бы подумать об этом, прежде чем похищать меня! — вспыхнула Алисон. — Кроме того, дело не в войне! Ты за что-то мстишь Эрве!

— Я сражаюсь с французской армией. Полковник Бурмон — командир этой армии. Я встречусь с ним на поле битвы, только и всего.

— Но ты задумал убить его! Именно затем, чтобы отомстить, и похитил меня, ты сам так сказал.

Не получив ответа, девушка повернула голову на подушке, пытаясь разглядеть в полумраке лицо Джафара. Его глаза были закрыты, руки лежали на животе, словно он старался уснуть, не обращая внимания на настойчивые вопросы пленницы. Но Алисон была так же полна решимости заставить его говорить.

— Ты по какой-то причине ненавидишь его! Это твои слова: «Полковник получит именно то, что заслуживает»! Что ты хотел сказать этим?

Но Джафар снова ничего не ответил.

— Ты ведь намереваешься убить его, верно?

Молчание длилось бесконечно долго. Наконец Джафар отозвался:

— Да. Я собираюсь его убить.

— Но почему? — хрипло пробормотала Алисон. — Что он тебе сделал?

Джафар раздраженно вздохнул. Его мятежная пленница, очевидно, не собирается оставить его в покое. Но, возможно, будет лучше, если она узнает причины его ненависти к де Бурмону. По крайней мере тогда она поймет, почему Джафар не собирается отказываться от возмездия, перестанет думать о том, чтобы покончить с собой.

Вспомнив тот леденящий душу момент, когда Алисон приставила к груди ружье, Джафар невольно стиснул зубы. Его сердце, казалось, перестало биться на несколько бесконечных минут, пока Сафул не умудрился отобрать у девушки оружие. Странно, что Джафар так перепугался из-за нее, ведь собственная смерть его не страшила.

Выбросив из головы неприятные мысли, Джафар попытался объяснить Алисон Викери причину кровной вражды.

— Для того, чтобы все понять, — спокойно начал он, — ты должна сначала узнать обо всем, что случилось семнадцать лет назад, когда французы захватили страну. Даже покорив Алжир и изгнав нашего правителя, французские шакалы не удовлетворились награбленными богатствами и захваченными землями. Исполненная решимости покорить все королевство, французская армия под началом прославленного генерала продолжала марш на юг, в глубь страны.

В это время могущественный амгар, берберский вождь, равный по знатности арабскому шейху, живший в горах, ничего не зная о нашествии французов, решил отправиться с женой и маленьким сыном в Алжир. Французские войска, которые вел генерал, напали на его караван. Амгар мужественно боролся, защищая свою семью, был тяжело ранен, но даже и тогда он мог бы выжить, однако генерал приказал убить его. Когда же дама начала умолять пощадить мужа, генерал отдал ее своим солдатам позабавиться! По-за-ба-вить-ся!

Джафар выплюнул это слово, как непристойное ругательство. Алисон со всевозрастающим смятением слушала, отчетливо представляя, что произошло с несчастной женщиной.

— Амгар прожил ровно столько, чтобы увидеть, как обесчестили и убили женщину, которую он страстно любил и лелеял, словно собственное дитя. Самого его подвергли пыткам, которые ты… — Он взглянул Алисон прямо в глаза. — …ты назвала бы варварскими и бесчеловечными. Единственным, кто вступился за невинных жертв, был священник. Он просил генерала прекратить бойню, но тот не послушался.

Алисон попыталась сказать что-то, но Джафар повелительно поднял руку, не давая говорить.

— Мальчик, которому в то время было одиннадцать лет, попытался спасти родителей, но не смог совладать с солдатами. Его скрутили и вынудили наблюдать.

Алисон вскрикнула от ужаса и, распознав неутихшую муку в голосе Джафара, наконец сообразила, что он пытался объяснить. Почему она ощущает его боль, как свою собственную?

— Ты был этим мальчиком, — шепнула она.

— Да, — выдохнул он. — Я был этим мальчиком, амгар — моим отцом, а женщина — матерью.

Джафар закрыл глаза, вновь переживая страшные минуты. Тогда, в тот день, мальчик хотел одного — убивать, и погиб бы сражаясь, будь он свободен. Но его связали и наверняка прикончили бы, если бы не вмешательство доброго французского священника. Только позже Джафар понял, что судьба была милостива к нему, оставив в живых, чтобы он смог воздать убийцам по заслугам.

— Тогда я поклялся отомстить за смерть родителей, — тихо продолжал он, — даже если для этого потребуется весь остаток жизни.

Алисон молчала, не зная, что сказать. Джафар рассеянно провел рукой по лбу, вспоминая те события, что произошли потом, события, навеки изменившие его жизнь. Когда священник узнал о благородном происхождении его матери, Джафара отослали на ее родину, в Англию, к деду-герцогу. Это дало Джафару еще одну причину ненавидеть французов. Они заполонили его родину, убили родителей и соплеменников, изгнали мальчика в холодную, ненавистную страну. Но Джафар поклялся когда-нибудь вернуться и убить французского генерала, приказавшего зверски умертвить людей, которых он любил.

Наконец, отрешившись от горьких воспоминаний, он спокойно объяснил:

— Имя генерала — Луи Огюст де Бурмон.

Алисон громко охнула и уставилась на Джафара, вглядываясь в его лицо, снова превратившееся в непроницаемую маску. Глаза холодно блеснули.

— Эрве — сын генерала, — выдавила она.

— Да, Эрве — его сын. Сам генерал мирно умер в постели от какой-то обычной болезни или старости, — брезгливо бросил Джафар.

— Но… — медленно начала Алисон, безуспешно пытаясь следовать его дикарской логике. — Эрве не имеет ничего общего с гибелью твоих родителей.

— Но в его жилах течет кровь предателя-отца.

Этого достаточно. Отравленная кровь убийцы. Джафар сказал так тогда в саду. Но и это не оправдывало еще одного преступления.

— Разве справедливо убивать человека за то, что сделал его отец? — воскликнула Алисон.

— Справедливо. Кровная месть — это обычай моего народа. Это мой долг, моя обязанность. Даже не дай я обета, законы племени повелевают расправиться с убийцей твоего отца.

Алисон в смятении нахмурилась, вглядываясь в неумолимые глаза похитителя.

— Утешься, красавица моя! Полковник де Бурмон — солдат, и я дам ему шанс защищаться и погибнуть с честью. Это будет кровавая битва, сражение не на жизнь, а на смерть — его отец не предоставил моему подобной возможности. И кто знает? Полковник может одолеть меня в поединке… если так захочет Аллах. Ну, а теперь спи.

Он решительно повернулся спиной к Алисон, оставив ее размышлять о сказанном, одной справляться с конфликтующими эмоциями. Но основным чувством была тоска. Сердце разрывалось от сочувствия к несчастному мальчику, которого вынудили стать свидетелем зверской расправы с родителями. Теперь она могла понять, почему Джафар так стремится отомстить, но не желала смириться с беспощадным приговором Эрве. Какая дикость, какое варварство — убить человека за грехи отца.

Охваченная смятением, Алисон уставилась в потолок шатра. Если раньше сон не приходил, то теперь глаза совсем не желали закрываться. Уже под утро она забылась тревожной дремотой и очнулась лишь от всполошенного крика Махмуда.

— Проснитесь, госпожа! Повелитель приказывает вам одеться поскорее! Мы должны приготовиться к приезду халифа Бен Хамади.

Слишком одурманенная тяжелым сном, чтобы встревожиться, Алисон села в постели. Слыша взволнованный голос Махмуда, она подумала сначала, что на лагерь напали, но тут же поняла, что суматоха вызвана ожидаемым прибытием одного из военачальников султана. Если верить мальчику, Бен Хамади был правой рукой самого Абдель Кадера.

— Скорее! — вопил Махмуд, вот уже в третий раз стараясь развязать ее путы. — Он уже едет!

Алисон еле сдерживала разочарование — ей так хотелось расспросить Махмуда о прошлом Джафара. Но теперь придется обождать. Она поспешила одеться и умыться, не желая, чтобы высокопоставленный араб застал ее врасплох. Надев голубую с красным тунику, Алисон накинула на голову и плечи хаик и уже через несколько минут встала рядом с Джафаром у входа в шатер.

Джафар молча оглядел девушку. Заметив холодный блеск его глаз, Алисон вспомнила ужасающий рассказ о мести и убийстве и с новым испугом ощутила нахлынувшую волну сочувствия и сострадания к одинокому мальчику, каким он был семнадцать лет назад.

Она гадала также, почему Джафар снова не связал ее. Наверное, за это следует благодарить гостя. Но времени на расспросы не осталось. Вдалеке поднялось облако пыли. Несколько десятков арабов мчались по направлению к лагерю. Уже через несколько минут всадники картинно осадили коней у входа в шатер. Предводитель, восседавший на могучем белом жеребце, оказался совсем коротышкой и определенно арабом, с черными, как обсидиан, глазами, оливковой кожей и ястребиным носом. Нижнюю часть лица скрывала густая черная борода. Он был одет как остальные богатые шейхи, виденные Алисон в Алжире, — в джеллабу из дорогой алой шерсти, поверх которой красовался снежно-белый бурнус, и куфью — арабский головной убор в виде квадратного куска ткани, который удерживался на голове плетеной золотой лентой.

Арабский вождь позволил лошади несколько минут рыть копытом землю и нервно перебирать ногами, пока сам он с видимым удовлетворением обозревал лагерь. Как только он спешился, Джафар шагнул навстречу и, прижав правую руку к груди, поклонился.

— Мир тебе, Хамади-бей. Да возвеличит тебя Аллах…

Внимательно прислушиваясь, Алисон сумела понять первую часть цветистого приветствия Джафара, но остальную речь пришлось переводить Махмуду.

— И тебе мир, Джафар эль-Салех. Пусть Аллах вознаградит тебя вечным процветанием и осыплет своими дарами…

Закончив сложный традиционный ритуал, Джафар отступил, позволяя соплеменникам приветствовать высокого гостя. Берберы приближались к халифу уважительно, с почтением, вставая на колени и целуя подол его джеллабы. Алисон не удивилась, поняв, что Бен Хамади говорил с каждым, как со старым знакомым, называя его своим братом и светом очей. Она уже слышала, что для араба каждый соотечественник — брат и друг. Однако Алисон немного испугалась, когда Джафар неожиданно сделал ей знак подойти. Девушка настороженно приблизилась, и Джафар, взяв ее за руку, представил халифу.

— Это мисс Алисон Викери, ваша светлость, — сказал он по-французски, чтобы Алисон поняла.

— Ах да, англичанка, — ответил Бен Хамади, с трудом выговаривая французские слова. — Счастлив познакомиться, мисс Викери. Надеюсь, с вами хорошо обращались?

Алисон смотрела в бездонные темные глаза полководца, не зная, как отвечать на такую непривычную вежливость. Он наверняка не желает слушать об обстоятельствах ее похищения, и, кроме того, нет смысла проклинать или жаловаться на Джафара этому могущественному человеку, особенно потому, что ее судьба, по-видимому, в руках Бен Хамади. Остро сознавая, что рука Джафара властно покоится на ее талии, Алисон выдавила учтивый ответ:

— Так хорошо, насколько можно было ожидать в подобных обстоятельствах, ваша светлость.

Коротышка галантно улыбнулся.

— Я с нетерпением жду момента, когда смогу поближе познакомиться с вами.

И, взмахнув рукой в знак окончания аудиенции, снова перешел на арабский и начал обсуждать с Джафаром, как лучше разместить прибывших гостей.

Алисон стиснула зубы, раздраженная высокомерным обращением. Махмуд, однако, был явно потрясен тем, что халиф вообще соизволил заговорить с женщиной. Он считался одним из могущественных предводителей в священной войне против неверных, и в короткой жизни Махмуда приезд халифа и возможность коснуться его одеяний были самыми счастливыми моментами. Мальчик все утро пел дифирамбы Бен Хамади, так, что под конец Алисон едва сдерживалась, чтобы не послать и его и высокого гостя ко всем чертям, вместе с его Королевским Великолепием, Джафаром эль-Салехом.

Говоря по правде, Алисон не только не обрадовалась приезду Бен Хамади, но появление арабского военачальника в лагере Джафара крайне ее встревожило. Она могла лишь предположить, что его присутствие каким-то образом было связано с планами Джафара заманить в ловушку французскую армию, иначе к чему бы халифу приводить с собой столь многочисленный вооруженный отряд? Но Махмуд либо ничего не знал, либо не хотел говорить.

Алисон хотелось бы расспросить Джафара, но он был занят с гостями. Весь лагерь готовился к пиршеству в честь халифа, которое должно было состояться вечером. Посланные охотники вернулись с тушами газелей, а на огромных вертелах жарились овцы целиком. Все это Алисон узнала от Махмуда, поскольку ей не позволили покинуть шатер и даже подходить к порогу. Сафул охранял ее так, словно от этого зависела вся его жизнь. Впрочем, вероятно, так оно и было, если учесть вчерашние события.

К удивлению девушки, Махмуд все утро находился рядом. Алисон заподозрила даже, что он жалеет ее, хотя мальчик ни разу не упомянул о гневе повелителя и о том, как Джафар связал ее после попытки бежать. Однако Махмуд был куда более общительным, чем обычно, и добровольно дал ей еще один урок берберского языка. Он также продолжал как-то странно поглядывать на нее, словно пытаясь найти ответ на загадку. Наконец мальчик, решившись, спросил о том, что, очевидно, давно его беспокоило:

— Почему вы не отворачиваетесь, когда видите мое лицо, мадемуазель? Благородные французские миссис смотрят на меня с испугом и отвращением.

Вопрос застал Алисон врасплох и глубоко задел. Махмуда, очевидно, сильно мучило собственное увечье.

Она серьезно посмотрела на слугу, сгорая от желания утешить его.

— Мой дядя, тот, что живет в Лондоне, — доктор, — ответила наконец девушка. — И я иногда приходила в больницу, где он работает. Там лежали бесчисленные жертвы оспы, чьи лица были обезображены куда хуже, чем твое.

— Хуже? И они тоже не пугали вас?

— Сначала, может быть, но я быстро привыкла.

— Не думаю, что к такому уродству можно привыкнуть.

Нотки спокойного отчаяния в голосе молодого бербера разрывали сердце девушки и, как ни странно, заставили подумать о Джафаре. В их судьбах было много схожего. Махмуду, как и Джафару, пришлось так много перенести в детстве, их души горели ненавистью. Просто шрамы Махмуда были куда более заметны.

Проглотив ком в горле, Алисон ответила, осторожно выбирая слова:

— Есть вещи гораздо важнее красивой внешности, Махмуд. Твои шрамы не делают тебя плохим или хорошим человеком. Главное, каков ты внутри. Мужество, доброта и сострадание — вот качества, достойные мужчины, и не имеет никакого значения, насколько он привлекателен.

Махмуд, широко раскрыв глаза, уставился было на Алисон, но тут же повесил голову.

— Но с таким лицом я никогда не найду себе невесту. Ни одна женщина не захочет стать женой человека, который выглядит так, как я.

— Я ничуть не согласна, — покачала головой Алисон, стараясь говорить как можно веселее. — Наоборот, твой шрам может даже помочь выбрать хорошую жену, по крайней мере ты будешь уверен, что она любит тебя ради тебя самого, а не по какой-то другой причине. Поверь, я знаю, о чем говорю. Всю жизнь я остерегалась поклонников, которые хотели жениться на мне только из-за денег. Тебе не придется бояться ничего подобного. — И, слегка коснувшись его руки, добавила: — Когда-нибудь ты найдешь достойную тебя женщину, Махмуд. Я уверена в этом.

Мальчик отвел взгляд, покраснев от внезапного смущения.

Алисон тактично сменила тему разговора и возобновила урок берберского языка, радуясь, что смогла хоть немного утешить ребенка. Жаль только, что не в ее силах сделать больше.

Беды Махмуда на несколько минут заставили ее забыть о собственных проблемах, и неприятные мысли нахлынули с прежней силой. Ее не пригласили на пиршество, зато попросили перед началом праздника прийти в шатер халифа. Очевидно, это было таким важным событием, что Тагар, несмотря на многочисленные обязанности, явилась, чтобы помочь Алисон одеться, и настояла, чтобы та выбрала лучший наряд — кафтан из богатой зеленой парчи и хаик из шелка цвета слоновой кости, чтобы покрыть волосы.

Войдя в большой, красиво украшенный шатер, девушка прежде всего увидела Джафара, но ничего не смогла прочесть на загадочно-бесстрастном лице. Взволнованная этим холодным взглядом гораздо больше, чем галантным приемом его высокопоставленного спутника, Алисон делала все, от нее зависящее, чтобы полностью игнорировать Джафара. Бен Хамади почтил гостью, предложив ей чашку сладкого мятного чая, которую Алисон приняла с вежливой улыбкой.

Она надеялась, что сможет узнать у халифа о причинах его приезда, но тот избегал настойчивых вопросов с искусством опытного дипломата и продолжал на далеко не безупречном французском языке рассказывать ей о султане арабов Абдель Кадере.

— Прошло пятнадцать лет, мисс Викери, с тех пор, как Абдель Кадер был провозглашен повелителем правоверных. Никто, кроме него, не подходит лучше на роль защитника ислама против неверных. Его предки — тарифы, потомки Магомета, а отец был марабутом — святым. Всего лишь за короткое время Абдель Кадер привлек под свои знамена все племена королевства.

Алисон отделывалась вежливыми репликами, вспоминая, как в первый раз услыхала об Абдель Кадере. В парижских салонах к храброму султану относились с благоговейным восхищением. Но это было до того, как французская армия едва не потерпела поражение. Целые полки были уничтожены свирепыми арабами и берберами. После этого светские дамы перестали бредить неотразимым, романтичным красавцем шейхом.

Но Алисон вовсе не желала слушать об Абдель Кадере. Она хотела разузнать, какую военную стратегию собираются арабы применить против войска Эрве.

Девушка против воли то и дело устремляла взгляд на сидевшего напротив Джафара, сознавая, однако, что он, должно быть, ясно видит ее тоску и страх. Джафар, в свою очередь, неловко поеживался при виде этих огромных, блестящих, встревоженных глаз, глядевших на него.

— Мы станем молиться, чтобы Аллах сделал гладким наш путь и помог в делах, — монотонно продолжал Бен Хамади. — Совсем как вы, христиане, молитесь вашему пророку Иисусу, которого называете Христом.

Алисон старалась не слушать и испуганно вскинулась, когда Бен Хамади вновь прервал поток невеселых мыслей.

— Надеюсь, я не утомил вас, мисс Викери, — торжественно объявил халиф. — Позор на мою голову, если я расстроил столь прелестную молодую даму.

Оторвав взгляд от Джафара, Алисон выдавила слабую улыбку.

— Прошу простить, ваша светлость. Вы оказали мне большую честь и доверие, удостоив дружеской беседы. Однако день клонится к вечеру, и я, как оказалось, чрезвычайно устала. Если ваша светлость извинит мое отсутствие, я немного отдохну.

Алисон подозревала, что, попросив отпустить ее, совершила серьезное нарушение этикета, но в висках стучало нестерпимой болью. Она просто не сможет больше вынести пространных дифирамбов султану!

К счастью, халиф, нисколько не обидевшись, кивнул, и Алисон, не глядя на Джафара, с облегчением вышла из шатра, жадно вдыхая прохладный ночной воздух.

Сафул, как обычно, проводил ее в шатер, а потом устроился у входа. Алисон бесцельно бродила по шатру, охваченная черной тоской и паническим отчаянием, давившими на плечи свинцовой тяжестью. Нужно действовать, причем как можно быстрее, но что она может сделать? Единственный способ спасти Эрве и дядю Оноре — вовремя сбежать, предупредить их о ловушке, которую готовит Джафар. Но до сих пор все попытки ускользнуть кончались неудачей. Алисон охраняли день и ночь, а после вчерашнего Джафар, вероятно, станет по-прежнему держать ее связанной. Если даже удастся выбраться из шатра и найти лошадь, все равно обнаружатся десятки глаз, неотрывно наблюдающих за ней…

Но не сейчас. Не сейчас, когда почти все обитатели лагеря собрались на пиршество и даже ее мстительный похититель занят приемом гостей…

Алисон с надеждой посмотрела на Сафула, сидевшего к ней спиной и что-то вырезавшего из куска дерева. Сейчас только он может помешать ей. Если ухитриться оглушить его…

Проскользнув в спальню, Алисон лихорадочно сорвала с себя одежду, натянула панталоны, блузу, болеро с длинными рукавами и свои ботинки для верховой езды. Внезапно девушка поняла, что дрожит от тревоги и надежды, и остановилась на несколько мгновений, усилием воли замедляя беспорядочное биение сердца. Сжав зубы, она схватила тяжелый глиняный кувшин для умывания, спрятала его за спиной и бесшумно приблизилась к Сафулу.

Девушке не хотелось причинять боль верному стражу — он всегда был добр к ней. Но придется сделать это. Лучшей возможности больше не представится. Она подняла кувшин высоко над головой.

Должно быть, в последний момент Сафул что-то почуял и попытался обернуться. Закрыв глаза и закусив губу, Алисон с силой опустила кувшин на голову Сафула, сжимаясь от омерзительного глухого стука. Юноша без единого вскрика повалился на землю.

Несколько ужасных мгновений Алисон смотрела на бербера, подавляя тошноту, и лишь потом заставила себя дотронуться до него. К счастью, Сафул дышал. Она не убила его! Какое счастье!

С трудом отступив, девушка взяла из спальни черный бурнус. Возможно, в темноте она сумеет сойти за берберку. Теперь оставалось лишь найти еду и воду. В соседнем шатре она наткнулась на полный мех живительной жидкости, в остальных отыскала фрукты и хлеб и завернула все в тряпку. Легче всего, как ни странно, оказалось украсть коня. Перед чьим-то шатром паслась небольшая, очень смирная кобылка, с шеи которой свисал недоуздок из пеньковой веревки.

Привязав мех и узелок с едой наподобие седельных сумок, Алисон отвязала лошадку и повела прочь от лагеря. Она пока не осмеливалась сесть верхом.

Позади раздавались музыка и шум веселья, однако стук сердца отдавался в ушах барабанным боем. В любой момент может послышаться крик тревоги и весь лагерь бросится за ней в погоню.

Но никто ничего не заподозрил. Алисон, затаив дыхание, продолжала идти, увязая в глубоком песке, повторяя словно короткую отчаянную молитву одно лишь слово:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Отойдя на несколько сотен ярдов, Алисон остановила кобылку и медленно, осторожно, бормоча бессмысленные успокаивающие слова, забралась ей на спину, взялась за недоуздок и погнала лошадь вперед, через пустыню, по пути, освещенному луной.

Глава 12

Алисон ехала всю ночь по пустынным равнинам, испуганно прислушиваясь к отдаленному жутковатому вою шакалов. Звезды сверкали россыпью хрустальных осколков в темном небе, а впереди расстилались пески, таинственные и бесконечные.

На свете не существует более уединенного места, чем пустыня. И перед лицом этого бескрайнего пространства Алисон ощущала собственное ничтожество, хотя, как ни странно, сознавала, что стала частью огромного мира. Молчание было столь всеобъемлющим, что Алисон слышала, как бьется сердце в такт тихому, ритмическому топоту копыт.

Воздух был чистым и свежим, темнота успокаивала. Временами Алисон почти забывала о тревогах, отчаянной необходимости бежать. Но страх тут же возвращался, и девушка снова оглядывалась, каждую минуту ожидая увидеть Джафара в развевающемся за плечами бурнусе, преследующего ее на могучем вороном жеребце.

Час шел за часом, окутывая девушку усталостью. Она то и дело ловила себя на том, что начинает клевать носом. Встряхнувшись, она садилась попрямее и принималась считать звезды, вспоминать пословицы, детские считалки, чтобы не заснуть. Иногда приходилось укрощать кобылку, которой явно хотелось стряхнуть всадницу и вернуться в лагерь.

Уже ближе к рассвету кобылка внезапно бросилась в сторону и встала на дыбы, испуганная неведомым призраком. В следующую минуту Алисон растянулась на песке, оглушенная, задыхающаяся, не в силах понять, что произошло.

Однако, придя наконец в себя, она с ужасом прислушалась к удаляющемуся стуку копыт. Кобылка, наконец освободившись от нежеланного бремени, галопом мчалась в сторону лагеря. Теперь у нее нет лошади. Одна в этом диком месте, где жизнь человека зависит от выносливости его коня и воды.

Воды! Вскочив, Алисон начала лихорадочно шарить по песку.

Невыразимое облегчение наполнило девушку, когда пальцы коснулись мягкой кожи. По крайней мере от жажды она пока не умрет.

Глаза девушки устремились к восточному горизонту, где небо начинало розоветь. Солнце уже заливало безбрежное море золотистого песка. У Алисон не осталось выбора, кроме как идти вперед. Она ни за что не вернется к безжалостному похитителю!

С трудом поднявшись, Алисон перекинула через плечо мех с водой и узелок с хлебом и сделала первый шаг. Песок здесь был не таким глубоким и сыпучим, зато оказался крупным и зернистым, обжигавшим ладони, когда девушка иногда спотыкалась и падала. Вскоре все небо запламенело, солнце повисло над землей огромным огненным шаром и немилосердная жара вновь принялась иссушать и без того бесплодную землю. Алисон вся промокла от пота, но была рада, что захватила бурнус, защищавший от палящих лучей, и надвинула на лицо капюшон.

Приходилось жестко экономить воду. Смерть от жажды страшна, и Алисон могла позволить себе лишь по глотку каждые полчаса. Если повезет наткнуться на колодец или ручей, она напьется вдоволь.

Однако колодец все не встречался. Кругом лишь голубое небо, пустынный песок и беспощадное солнце. Алисон не встретила никого, кроме юрких ящериц. Скоро песок уступил место глине, чахлая трава сменилась колючкой и низкорослыми кустиками. Жестокий белый свет слепил девушку, а жара отравляла воздух, так что кружилась голова и жажда лишала сил. Каждая минута превращалась в вечность, но Алисон упорно пыталась удержаться на ногах и продолжать путь.

Еще не кончилось утро, но глупость ее поступка уже стала очевидной. Она совсем одна в этом забытом Богом месте, вода почти кончилась, а солнце только набирает силу.

Губы Алисон спеклись, язык распух, горло горело. В глазах кружилась и плясала тьма. Подняв голову, она разглядела стервятников, уже начавших кружиться высоко над головой в поисках добычи. И этой добычей скоро станет она.

Бесконечный день все тянулся, и девушка потеряла ощущение расстояния и времени, забыла обо всем, кроме гнавшей ее вперед решимости. Временами ей казалось, что смерть была бы благословенным освобождением.

Видение, мерцающее вдалеке, было таким прекрасным, что девушка едва не всхлипнула. Вода! То самое озеро, которое она заметила, когда Джафар вез ее сюда, на конец земли.

Алисон пыталась побежать к драгоценному, дающему жизнь источнику, но споткнулась и упала. Однако надежда дала ей силы, и Алисон, оттолкнувшись от земли, встала и вынудила себя сделать первый шаг. Ее нельзя победить. Она обязательно выживет!

Именно такой увидел ее Джафар. Девушка, пошатываясь, брела между кустами верблюжьей колючки и проклинала озеро, которое с каждым шагом, казалось, становилось все дальше.

— Благословен Аллах! Алисон!

Алисон замерла, надеясь, что слышала резкий окрик только в своем воображении, что топот копыт вороного жеребца лишь почудился ей.

Но это оказалось не фантазией. Все было реальным: конь, Джафар и нескрываемое облегчение в его голосе.

Джафар осадил коня и несколько минут молча сидел в седле, глядя на истомленное, обожженное солнцем лицо, и благодарил Аллаха. Половина племени прочесывала пустыню в поисках Алисон, но людям пришлось подождать рассвета, чтобы выйти в путь. Днем отпечатки копыт кобылки были ясно видны, но, когда они внезапно оборвались, Джафар понял, что девушка потеряла лошадь, и едва сумел скрыть охвативший его страх. Шансы на то, что она выживет, были ничтожны, но и надежды на то, что он найдет девушку прежде, чем та погибнет от жары и жажды, почти не оставалось.

Вознося молитвы ее и своему Богу, Джафар поехал по следам, оставленным Алисон на песке, но вскоре исчезнувшим на твердой поверхности. Только чудо и воля Аллаха привели его к ней. Это и черные точки, парившие в небе, — хищные птицы, стерегущие одинокую путницу.

Теперь, когда он нашел Алисон, сердце перестало так безудержно колотиться, а тугая пружина страха, терзавшая внутренности, потихоньку ослабла. Подогнав скакуна ближе, Джафар попытался поднять Алисон в седло, но она отскочила.

— Нет! Не смей трогать меня! — прохрипела она, слишком слабая, чтобы стоять, но слишком гордая, чтобы рухнуть на землю, слишком упрямая, чтобы признать поражение.

Джафар разъяренно уставился на девушку. Она погибла бы, не наткнись он на нее! Недавняя бурная радость сменилась медленно нарастающим гневом на Алисон, отважившуюся подвергнуть себя такой опасности, и… угрызениями совести — ведь это он довел ее до такого, вынудил бежать!

Когда Алисон повернулась, чтобы продолжить свой тяжкий путь, Джафар не остановил ее. Он должен позволить ей сохранить остатки гордости. Она сама скоро сдастся. Долго ей не продержаться.

Джафар медленно поехал следом, стараясь держаться поближе, однако уже через несколько минут раздражение взяло верх.

— Глупо так упрямиться, Эхереш! Ты умрешь от жажды, если не примешь мою помощь.

Алисон, подняв подбородок, выдавила прерывающимся голосом:

— Не погибну… если доберусь… до озера.

Джафар посмотрел в сторону мерцающего марева на горизонте. Только сейчас он понял, что имела в виду девушка, на что надеялась. Солнечные лучи, отражаясь от голубовато-зеленых кустиков и огромной лужи высохшей грязи, припорошенной солью, придавали миражу вид огромного водоема.

— Мне жаль разочаровывать тебя, милая, но Чот аль Ходна не настоящее озеро. Это солончак и лишь кажется водоемом. В это время года воду можно найти только в самой середине, но для этого нужно пройти много миль.

Алисон остановилась как вкопанная. Тоска и разочарование охватили ее, а жара и усталость наконец одолели. Беспомощные слезы покатились из глаз. Она поймала соленую каплю языком, но жажда стала еще отчаяннее.

Алисон сделала еще шаг, но твердая глина внезапно поднялась перед глазами, вцепилась в нее и потянула вниз. Алисон тяжело рухнула на землю, едва не потеряв сознание, и осталась лежать без сил, беспомощная и оглушенная.

Джафар тихо выругался и уже хотел было спешиться, но в этот момент послышался пронзительный крик. Присмотревшись, Джафар успел увидеть маленькое, похожее на краба насекомое, суетливо убегавшее прочь.

Ужас с новой силой охватил Джафара. Скорпион не походил на куда более безвредную разновидность, населявшую прибрежные равнины. Этот был гораздо крупнее и темнее — такие смертельно ядовитые особи населяли пески Сахары.

— Алисон, — хрипло прошептал он, опрометью спрыгнув с седла и подбегая к девушке. — Он укусил тебя?

Алисон тихо стонала от боли, держась за правую ногу.

— Д-да… в бедро.

Она все-таки попыталась подняться, но Джафар заставил ее лечь и, перевернув, разорвал панталоны. Красное пятно на бедре быстро увеличивалось. Сердце Джафара замерло. Алисон умрет, если не помочь ей немедленно.

Выхватив кривой кинжал, Джафар, не обращая внимания на тревожный возглас, резко велел Алисон не шевелиться.

— Тебе будет еще больнее, но нужно высосать яд.

— Сначала… турникет… — выдохнула она. — Дядя Седрик — доктор… Он велел бы… перетянуть… ногу… над раной.

Молясь о том, чтобы девушка оказалась права, Джафар развязал ее кушак, туго перетянул бедро, и, не дав времени запротестовать, крест-накрест надрезал место укуса. Боль затмила даже сознание неприличия происходящего. Ни одна порядочная женщина не станет валяться на песке перед мужчиной, да еще и с разорванными панталонами! Алисон пыталась думать о чем-нибудь другом, когда Джафар наклонился и припал губами к ране, но усилие оказалось слишком велико.

Несколько долгих минут он снова и снова высасывал яд, а потом сплевывал на землю, пытаясь не слышать стоны боли, не обращать внимания на пальцы, судорожно впившиеся в его плечи. Он отдал бы свои глаза, если бы сумел уберечь ее от этого, но другого способа спасти жизнь Алисон не было.

Наконец Джафар сделал все, что мог, и отстранился, беспомощно глядя на девушку. Она лежала неподвижно, смертельно бледная, с закрытыми глазами.

Джафар осторожно поднял Алисон и прижал к себе. Девушка не сопротивлялась — очевидно, ее силы были окончательно истощены.

— Алисон, — низким, свирепым и одновременно дрожащим голосом сказал он, — нам придется вернуться в лагерь. Нужно найти лекарство от яда скорпиона.

К его изумлению и облегчению, девушка не протестовала и даже слабо кивнула. Джафар встал, держа девушку бережно, словно бесценный фарфор. Алисон сумела схватиться за складку его бурнуса и прошептала так тихо, что ему пришлось нагнуть голову, чтобы услышать ее.

— Джафар… Я должна была… попытаться… убежать…

— Да. Я знаю. А теперь спи, Темеллал. Тебе нужно беречь силы.

Алисон закрыла глаза и потеряла сознание. Джафар так и не понял, каким образом ему удалось добраться до лагеря. После он вспоминал лишь мучительно тянущиеся часы, топот копыт, невыносимо длинные мили и кровь, стучавшую в ушах, да еще леденящий сердце ужас, что он опоздает, не сможет спасти Алисон.

Однако холодная решимость, вот уже семнадцать лет правящая его жизнью, не позволяла опустить руки. Он неустанно погонял скакуна, заставляя могучее животное отдавать последние капли сил. Блестящая черная шкура блестела от пота и была покрыта хлопьями пены, сильные длинные ноги начали заплетаться к тому времени, когда они оказались в лагере. Алисон металась в жару. Отдавая направо и налево резкие приказы, Джафар отнес бесчувственную девушку в шатер и бережно положил на постель, а потом в который раз приказал послать за старухой, слывшей прекрасной лекаркой. Женщина, которую звали Гастар, вскоре появилась, однако Джафар не отошел от Алисон.

— Dhereth, — объявила Гастар, осмотрев пациентку и мрачно хмурясь. — Очень плоха.

— Спаси ее, — сказал Джафар почти умоляющим голосом.

— Если Аллах позволит.

Гастар засыпала рану порошком хны и влила в рот Алисон настойку опия, но Джафар не привык доверять ни туземным зельям, которыми много веков пользовалось племя, ни собственным горячим молитвам. Когда Гастар ушла, он достал жаропонижающее лекарство, купленное во время одного из путешествий в Алжир, — флакон сернистого эфира, и трясущимися руками влил в рот Алисон чайную ложку.

Джафар сам ухаживал за девушкой, хотя Гастар с охотой соглашалась принять на себя эту обязанность. Он поил Алисон водой и лекарствами, заставлял ее глотать, осторожно гладя горло, снова и снова обтирал обнаженное тело прохладной водой. Когда девушку трясло в ознобе, он прижимал ее к себе, пытаясь близостью передать ей собственные силы. Когда Алисон корчилась от боли, утешал, бормоча нежные слова по-английски, по-французски и даже на арабском и берберском.

Сердце Джафара сжималось каждый раз при виде ее белого лица и бескровных губ. Она сама едва дышала, а тело обдавало жаром. Лихорадка сжигала ее. И во всем виноват он. Не вздумай Джафар похитить девушку, гонимый жаждой мести, она не лежала бы здесь сейчас, больная, измученная, на грани жизни и смерти.

На третий день эфир кончился, но жизнь Алисон по-прежнему висела на волоске. Джафар, как всегда, сидел у ее постели, когда позабытый гость, халиф Бен Хамади, попросил разрешения войти. Джафар вскинул голову, вернувшись к печальной действительности. Он тщательно укрыл истаявшее тело Алисон, натянув одеяло до подбородка, и пригласил халифа войти.

Бен Хамади едва глянул в сторону больной девушки и тут же вежливо отвел глаза, пробормотав подобающие случаю цветистые приветствия хозяину. Джафар, в свою очередь, предложил ему гостеприимство своего убогого жилища, пожелал мира и благословения Аллаха. Хотя жар у Алисон немного спал, опасность все еще не миновала, и у Джафара не было времени на пустую болтовню.

Проницательный араб, должно быть, почувствовал, как напряжен Джафар, однако уселся на ковер, скрестив ноги и пристально глядя на хозяина.

— Я бы не стал так грубо нарушать твое уединение, брат мой, но необходимо обсудить дела. Все последние дни твое время и, подозреваю, мысли были заняты прекрасной пленницей.

Джафар отлично понял скрытый упрек. Эти четыре дня он полностью пренебрегал своими обязанностями, но так и не смог заставить себя выйти из шатра. И при слове «пленница» к нетерпению добавился гнев. Слово было таким холодным, равнодушным и, конечно, ни в малейшей степени не отражало сути его отношений с юной мятежницей… и того, что он к ней испытывал.

Но, сознавая необходимость сдерживаться, Джафар заставил себя спокойно ответить:

— Я не мог покинуть англичанку, ведь она едва жива, ваша светлость. Не хочу, чтобы ее смерть была на моей совести и честь нашего племени оказалась запятнанной. Более того, она невинная жертва распрей и жажды мести. Я сделаю все, чтобы она выжила.

— Ее жизнь… и смерть в руках Аллаха.

— Иногда бывает очень мудрым решением, — подчеркнуто вежливо произнес Джафар, — когда простой смертный может помочь Аллаху, чтобы воля его была исполнена.

Темные глаза халифа сузились, но Джафар не отвел взгляд. Сказанное им, по понятиям мусульманской религии, было почти кощунством, но Джафар не собирался отрекаться ни от единого слова. Он винил себя за все, что произошло с пленницей. Охраняй он ее получше, и Алисон сейчас была бы здорова. Он не мог позволить ей умереть.

Бен Хамади, должно быть, распознал горевшую в Джафаре решимость, поскольку деликатно пожал плечами и сменил тему:

— Твой план удался, брат. Слухи, которые ты распространил среди французов, дали плоды. Полковник Бурмон покинул Алжир и с большим войском направился в пустыню.

Джафар со смутным удивлением уставился на него. Как ни странно, но все это время он ни разу не вспомнил о смертельном враге. С минуты убийства родителей ни дня не проходило без того, чтобы Джафар не проклинал имя де Бурмона.

— Французы доберутся до нас за неделю, — заметил Бен Хамади, — а возможно, еще быстрее.

Неделя. Возможно, быстрее. Месть, к которой он стремился семнадцать лет, близка. Почему же он не чувствует сладостного восторга, удовлетворения, трепетного предчувствия?

Джафар посмотрел на изможденную девушку, лежавшую тихо и неподвижно, и услышал:

— Я возьму пленницу с собой, — а потом Бен Хамади добавил: — если она выживет.

Если выживет. Джафар стиснул зубы, отказываясь даже думать об ином исходе. Но хотел он того или нет, пришлось обсуждать судьбу англичанки с гостем, продолжать разговор, который был начат в вечер побега Алисон.

Бен Хамади не собирался оставаться в лагере Джафара. Вскоре после появления французских солдат они разделят силы и станут выжидать нужный момент, чтобы напасть. Джафар поведет в бой головной отряд, а войска халифа окружат врага с флангов и помешают французам бежать с поля боя.

Бен Хамади предложил перевести Алисон в его лагерь, где она будет жить с женщинами, пока не придет время отправить ее под конвоем в Алжир. До сих пор Джафар инстинктивно противился предложению, хотя не отвергал окончательно такой возможности. Алисон будет в большей безопасности подальше от поля боя. Но главной и основной причиной колебаний Джафара было сознание, что там, где дело касается Алисон, он теряет способность рассуждать здраво, а неукротимое желание настолько воздействует на его суждения, что он позволяет сердцу управлять разумом. Лучше всего будет разом избавиться от этого опасного влечения, прежде чем он начнет принимать решения, основанные не на интересах племени, а на желаниях непокорной английской пленницы.

Но теперь, когда Алисон так близко подошла к порогу смерти, Джафар не желал ничего и слышать о плане халифа. Бен Хамади может протестовать сколько угодно, но Джафар не поручит ее ничьим заботам. Особенно теперь, когда обязан отдать все силы и решимость, чтобы спасти ее от гибели.

— Но ее нельзя трогать с места, ваша светлость. Даже если… если она не погибнет, все равно будет слишком слаба, чтобы в ближайшее время путешествовать. Я сам позабочусь о ее благополучии.

— Не стоит беспокоиться, брат. В моем лагере за ней будут ухаживать и лечить.

— Я не отдам ее.

Последовало долгое молчание. Халиф сверлил Джафара проницательным взглядом.

— Вряд ли стоит слишком привязываться к чужеземке, брат мой, — мягко предупредил он наконец.

Джафар обернулся к лежавшей без сознания молодой женщине. Чужеземка? Но для него она не чужая. В ее жилах текла такая же английская кровь, что и у него. И они стали любовниками. После близости, которую они испытали в ту ночь, близости, дарованной лишь мужчине и женщине, она была так же знакома ему, как пустыня и горы, которые Джафар называл домом. Алисон, с ее непокорными глазами серого цвета, полная страсти и жизненной силы, несгибаемого духа, притягивавших его и затрагивавших в душе нечто буйное и неистовое. Как ей удалось за несколько недель заставить все, что он считал существенным и важным в жизни, превратить в ничтожно малые величины? А что касается мучительно долгих последних дней… все его надежды на будущее сосредоточились на единственном лихорадочном желании, чтобы она поскорее поправилась, выиграла битву со смертью.

В это мгновение Алисон шевельнулась, пробормотав что-то неразборчивое. Наклонившись над девушкой, Джафар отвел спутанные пряди волос с горячего лба.

— Лежи спокойно, маленькая тигрица, — шепнул он по-английски.

Неожиданно вырвавшиеся нежные слова заставили халифа вновь бросить пронизывающий взгляд на Джафара; тот почувствовал, как Бен Хамади пристально его изучает.

— Ты не думаешь, что вряд ли мудро говорить с ней на ее языке? — неловко пробормотал араб.

Медленно нахлынувшая волна гнева затопила Джафара. Без всякого колебания он смело встретил взгляд халифа.

— Но это успокаивает ее.

Бен Хамади первым отвел глаза. Прошло несколько долгих минут, прежде чем лицо халифа слегка смягчилось. Поднявшись, он, однако, не удержался, чтобы не предостеречь Джафара на прощание:

— Берегись, мой друг, чтобы беспокойство о ее благополучии не заслонило забот о жизни и благоденствии твоего народа. Смотри, чтобы не поставить эту женщину выше нашего правого дела.

Часа два спустя Алисон медленно открыла глаза и увидела, что Джафар сидит у постели, подперев кулаком подбородок.

«Как странно! » — было ее первой смутной мыслью. Она видела сон о том далеком дне в Англии, когда дядя взял ее погостить в роскошное герцогское поместье. Одиннадцатилетняя проказница бросалась желудями в светловолосого незнакомца. Но потом она плакала, а он ее утешал.

Алисон, моргнув, прищурилась, пытаясь получше разглядеть человека в черных одеждах. Нет, это Джафар, свирепый берберский воин, а не золотоволосый англичанин из ее снов.

Но что-то с ним случилось? Голова опущена. Он казался погруженным в размышления, а на плечи словно легло свинцовое бремя.

Медленно, неуверенно девушка протянула дрожащую руку и коснулась его колена. Джафар, мгновенно встрепенувшись, сжал ее ладонь.

— Слава Аллаху, — тихо выдохнул он.

Алисон в полном недоумении наблюдала за Джафаром. Выглядел он ужасно. Глубокие морщины усталости словно были вытравлены на лице, покрытом многодневной щетиной. Она никогда еще не видела его таким.

Но, кроме того, еще что-то в нем изменилось. Он поблагодарил Аллаха на английском языке! Почему вдруг Джафар говорит со своим Богом на ее языке?

Но ускользающая мысль поблекла — слишком была слаба девушка.

— Я… не… умерла… — прошептала она, и собственный голос показался ей карканьем вороны.

Медленная счастливая улыбка осветила лицо Джафара.

— Не умерла.

Все еще стискивая руку Алисон, он дотянулся до ее влажного лба.

— Лихорадка наконец унялась. Как ты себя чувствуешь?

— Пить…

Он поспешно схватил чашку с водой, сдобренной опиумом, и, подсунув руку под ее плечи, поднес чашку к губам девушки.

— Вот, выпей.

Странно, снова подумала Алисон. Неужели они действительно разговаривают по-английски?

Она с трудом сделала глоток, глядя в золотистые глаза Джафара.

— Я… я попала в тебя?

Брови Джафара недоуменно сошлись. Алисон хотела спросить, в него ли она бросалась желудями, но слова не шли с распухшего языка.

— Нет, Эхереш, не попала. А теперь выпей еще.

Алисон послушно сделала еще несколько глотков.

Приказ был сделан по-французски, она уверена в этом. Но какие-то обрывки воспоминаний, переплетавшиеся с ускользающим сном, продолжали кружиться в усталой голове. Джафар был так похож на золотоволосого незнакомца из ее прошлого. Кроме того, он и раньше говорил по-английски. Как-то, увидев Алисон полуобнаженной, он назвал ее прекрасной. И когда ласкал ее той постыдной ночью, некоторые вырывавшиеся у него слова тоже были английскими.

Джафар сказал, что немного знает ее язык, но, казалось, был знаком с ним куда лучше, чем признавался. Вероятно, изучал английский, как и французский, язык своих врагов…

И тут она вспомнила. Вспомнила все страшные события последних недель. План Джафара заманить Эрве в ловушку, ее неудавшийся побег…

Ничего не изменилось. Он по-прежнему намеревается убить Эрве и подвергнуть опасности жизнь любимого дяди Оноре. И во всем виновата она. Если бы удалось ускользнуть…

Алисон закрыла глаза, чувствуя, как слезы собираются за сомкнутыми веками. Она слишком слаба, чтобы встретить ужасное будущее, жить с сознанием собственной вины.

— Спи, маленькая тигрица.

Снова Джафар, его тихий и нежный голос. Она ощутила прикосновение руки, осторожно гладившей лоб, и не подумала отстраниться, лишь молилась о благословенном забытье, вскоре окутавшем ее непроглядной тьмой. Но пока сознание окончательно покинуло девушку, единственная мысль продолжала терзать ей душу: неужели Джафар действительно говорил с ней по-английски?

Глава 13

Она потерпела неудачу. Эта мрачная, неопровержимая правда преследовала Алисон все нескончаемые дни медленного выздоровления.

Сознание собственного провала изнуряло сильнее любой лихорадки. Она постоянно плакала и все время хотела пить. Тело ныло от долгого пребывания в постели, но дух был угнетен куда больше. Сознание вины и страх убивали Алисон. Эрве погибнет из-за нее. Дядя Оноре, конечно, отправится на поиски, и берберская пуля поразит его храброе сердце или арабская сабля пронзит насквозь.

Не в силах посмотреть в глаза истине, девушка словно погрузилась в оцепенение. Дни перетекали в ночи, снова наступал рассвет, но Алисон не могла стряхнуть с себя ощущение ужасной пустоты, лишавшее желания жить. Все, что произошло в последние дни, начиная с попытки побега и появления Джафара, казалось нереальным, фантастичным, словно произошло во сне.

Девушка знала, что Джафар заботится о ней, требовал, чтобы она ела, сам кормил отборными кусочками, заставлял пить фруктовый сок и обмывал горящее тело прохладной водой, а когда Алисон была слишком слаба, чтобы шевельнуться, одевал ее и раздевал нежно, как ребенка.

Полная зависимость от Джафара и беспомощность лишь усиливали отчаяние. Ее жизнь спасена человеком, которого она поклялась ненавидеть!

Она не обращала внимания на гостей, приходивших навестить больную. Тагар просиживала с ней по нескольку часов каждый день, старалась развлечь, но все попытки доброй женщины завязать беседу были напрасны — Алисон почти не отвечала. Злосчастный Сафул точно выразил собственные мысли Алисон, когда пришел повидать ее. Она не слишком сильно ударила его по голове в тот вечер — пострадали лишь его гордость и честь, поскольку Джафар освободил его от обязанностей стража и назначил трех других воинов на его место. Слишком горько было Сафулу сознавать, что он не оправдал доверия повелителя.

— Моя душа темна и мрачна, — сказал он ей по-берберски, дожидаясь, пока Махмуд старательно переведет его слова.

Алисон устало опустила ресницы, слишком измученная и несчастная, чтобы беспокоиться о чьей-то душе, даже своей собственной. Особенно собственной.

Только Махмуд, надо отдать ему должное, пытался развеселить девушку. Он даже принес ручную ящерицу, всю в черных полосках, которую называл «песчаной рыбой».

— Смотрите, госпожа, я заставлю ее танцевать! — Ящерица действительно танцевала, за что и была вознаграждена жирной мухой. В других обстоятельствах Алисон уговорила бы мальчика освободить несчастное создание, поскольку считала, что грешно держать в заточении живое существо. Но Махмуд, очевидно, нежно любил уродливую рептилию, вероятно, потому, что она в отличие от других людей не замечала изуродованного шрамом лица и хромоты. Однако даже сейчас Алисон не могла разделить боль мальчика — ее собственная была слишком велика, безнадежность слишком ошеломляюща.

Ее состояние больше всего тревожило Джафара. Алисон медленно выздоравливала, но блеск в глазах исчез, огонь в душе погас. Алисон проявила нечто, похожее на прежнее страстное непокорство, которым обладала раньше в столь большой степени, лишь единственный раз, в то утро, когда он впервые мыл ее после того, как она пришла в сознание. Девушка выглядела невыносимо трогательной, когда пыталась прикрыть руками наготу и приказала Джафару выйти из комнаты. Но не прошло и минуты, как ее силы окончательно истощились. Он выиграл поединок, но победа не давала удовлетворения.

Однако Джафар не думал отказываться от своих обязанностей — регулярно менял повязку на ране, старательно массировал укушенное бедро, чтобы сохранить упругость мышц, продолжал собственноручно кормить Алисон, хотя она могла держать ложку. Но она не съела бы ни кусочка по своей воле, если бы Джафар не заставлял ее насильно. И он по-прежнему мыл ее.

Через четыре дня после того, как лихорадка спала, Алисон лежала неподвижная и ко всему равнодушная, пока Джафар снимал с нее одежду. На какой-то короткий момент, когда он снимал повязку с раны, девушка попыталась сдвинуть ноги, но Джафар угрожающе нахмурился. В глазах сверкало что-то покровительственное и свирепо-властное.

Смирившись, Алисон отвела глаза, оставив все попытки сопротивляться.

— Кожа уже не такая распухшая и красная, — заметил он, осторожно промывая рану.

Алисон равнодушно, едва заметно пожала плечами.

— Ты сказал, что в пустыне раны заживают быстро. «Физические раны, да, — подумал Джафар, — но не отчаяние, пожирающее ее». Ему хотелось хорошенько встряхнуть Алисон, вдохнуть в нее жизнь, стереть клеймо неудачи с души. Хотелось видеть, как возвращается мужество, тот неукротимый дух, которые так притягивали его к этой девушке, хотелось возродить страсть, бывшую неотъемлемой частью ее характера, снова ощутить жар и медовую сладость между этих нежных бедер.

Он намеренно расчетливым жестом прижал влажную тряпку к треугольнику густых каштановых волос, но Алисон лишь бросила на Джафара короткий испуганный взгляд и снова устало закрыла глаза, не заботясь о том, что он с ней делает.

Подавив нарастающее нетерпение, Джафар медленно провел тряпкой по шелковистой коже ее живота и, когда девушка не откликнулась, накрыл рукой маленькую упругую грудь.

Каким хрупким казался сосок, упиравшийся ему в ладонь!

Джафар внезапно ощутил напряжение, не имевшее ничего общего с чувственным желанием, — нежность, потребность заботиться и защищать, находившиеся в таком противоречии с инстинктами воина, заполонили его. Что такое в этой пичужке возбуждает в нем столь странные чувства? Джафар никогда не был особенно добр с женщинами, однако обнаружил, что желает… нет, жаждет, утешить и ободрить Алисон, влить в нее свою силу.

Джафар нехотя отнял руку, больше не желая ни к чему принуждать девушку, надеясь, что вскоре безразличие ко всему окружающему исчезнет и она станет прежней.

На следующий день Джафару удалось добиться гораздо большего. Когда он поднял длинную сорочку, обнажив худенькое тело, Алисон вышла из оцепенения настолько, что нашла в себе силы запротестовать. Правда, это ни к чему не привело. Джафар, не обращая внимания на поток проклятий, продолжал обтирать ее прохладной водой. Алисон неожиданно все поняла, и пальцы ее невольно сжались в кулаки.

— Я сама могу это сделать, — сухо сообщила она.

— Не можешь. Ты слаба, как новорожденный ягненок.

— Но это просто неприлично — мужчина не должен ухаживать за больной.

Легкая усмешка промелькнула на лице Джафара.

— Аллах, сохрани меня от притворной стыдливости женщин! Я уже видел тебя без одежды, cherie! Мои губы испробовали сладость каждого кусочка кожи. Тебе нечего скрывать от меня.

Слабый румянец, окрасивший щеки, был первым настоящим признаком того, что к Алисон постепенно возвращается жизнь. Джафар молча смотрел на девушку, чувствуя, как не изведанные доселе странные ощущения теплоты и счастья захлестывают его приливными волнами.

— Я рад помочь тебе, Эхереш.

— Просто тебе нравится меня дразнить.

— И это тоже, — весело рассмеялся Джафар. — А ты, в свою очередь, находишь удовольствие в том, чтобы на каждом шагу противиться мне. Клянусь, ты упряма, как отродье косоглазой козы.

Его добродушные шутки возымели желаемое действие. Алисон уставилась на него с чем-то вроде былого задора. Однако теперь, добившись отклика, он не собирался отступать. Закончив обтирать девушку, Джафар небрежно объявил, что сейчас вымоет ей голову.

Алисон надулась, но под конец была вынуждена покориться. К ее полному смятению, оказалось, что простая процедура мытья и расчесывания волос была куда более чувственной и интимной, чем прикосновения его рук к обнаженному телу. Алисон закрыла глаза. Усталость и равнодушие медленно отступали. Как может этот холодный, безжалостный человек, каким она его считала, выказывать столь бесконечную, безграничную нежность?

Успокоенная и почти уснувшая, Алисон, не протестуя, позволила Джафару надеть на себя широкое платье из белого мягкого полотна и встрепенулась лишь когда Джафар неожиданно подхватил ее на руки.

— Куда ты несешь меня? — охнула она, упираясь кулачками ему в грудь.

— Подышать воздухом, горлинка моя. Ты слишком долго лежала в душном шатре.

Добравшись до выхода, он осторожно опустил Алисон на ковер и рассыпал по ее плечам влажные пряди, чтобы они скорее подсохли, а сам сел рядом и привлек Алисон к себе. Несмотря на то, что было уже начало ноября, солнце по-прежнему посылало на землю теплые, приветливые лучи. Алисон не находила в себе сил противиться Джафару. Его руки согревали ее, присутствие успокаивало. На какое-то мгновение близость Джафара, казалось, изгнала из души ледяной холод. Она почти забыла ужасную правду, разделяющую их.

Внезапно ослабев, Алисон молча смотрела вдаль, на расстилавшиеся до самого горизонта песчаные пространства. Даже после встречи со смертью, бесплодные равнины по-прежнему манили девушку. Это удивляло Алисон. После всего, что случилось с ней, следовало бы бояться пустыни, однако она чувствовала себя так, словно здесь ее родина… в этой суровой земле… рядом с диким берберским воином, силой привезшим ее сюда. Сама эта мысль была, конечно, абсурдной. Так же, как обволакивающая Алисон апатия, странное состояние покоя и довольства. Однако Алисон не позволяла себе задумываться над этим, как и над непонятным стремлением прислониться головой к груди этого человека. Не сейчас, не в эту минуту.

Однако не обращать внимания на Джафара было невозможно. Его большой палец рассеянно гладил внутреннюю сторону ее запястья, но Алисон чутко прислушивалась к каждой ласке, к каждому новому ощущению. Как бы она ни старалась, все равно не сможет остаться равнодушной к его прикосновению.

Девушка вздрогнула.

— Тебе холодно?

Почему при звуках этого низкого голоса сильнее бьется сердце?

— Нет, — поспешно ответила Алисон. Его руки чуть сильнее сжали запястья ее рук. Она почувствовала тепло его дыхания на щеке, что отнюдь не придало ей самообладания.

— Откуда ты знала, что нужно накладывать жгут при ядовитых укусах?

Девушка расстроено вздохнула. Если Джафар намерен втянуть ее в разговор, по-видимому, лучше ответить ему. Он будет расспрашивать и уговаривать, пока не возьмет измором. Она еще никогда не встречала такого настойчивого человека.

— Мой дядя Седрик — лондонский врач. Я иногда приезжала к нему в больницу.

— Этот дядя… он знаком с последствиями укуса скорпиона?

— Нет, но однажды у него был пациент, ужаленный ядовитой змеей. Дяде удалось спасти его жизнь, несмотря на то, что это было нелегко. Ты и представить не можешь, в каком состоянии находятся лондонские больницы… грязь, неряшливые, пьяные женщины, которые ухаживают за больными…

— Не понимаю, почему богатая наследница вдруг воспылала желанием увидеть столь низменные стороны жизни?

Алисон слегка пожала плечами. Она старалась оказаться полезной своему дяде, чтобы он имел причины относиться к племяннице по-родственному.

— Дядя Седрик считал, что чистота — лучший способ предотвратить болезни, но так и не смог убедить попечителей применять его методы. И тогда я дала ему деньги на строительство собственной больницы.

— Благородный поступок.

— Скорее эгоистичный, — покачала головой Алисон. — У меня денег больше, чем можно истратить за всю жизнь, а он готов найти им лучшее применение. Но главное, мне очень хотелось, чтобы он осуществил свою мечту. Последние семь лет дядя провел в поисках лекарства от холеры. Понимаешь, мои родители умерли от холеры…

И неожиданно она вскинула глаза на Джафара, вглядываясь в его лицо. Странное ощущение поразило ее… словно она уже рассказывала ему эту историю раньше. Конечно, это невозможно, но все же…

Неужели встреча с Джафаром в Англии просто приснилась ей? Но сходство между бербером и светловолосым англичанином из ее снов было поразительным, особенно сейчас, когда заходящее солнце бросало розовые лучи на землю, высвечивая золото волос Джафара и зажигая глаза янтарным огнем.

— Ты был когда-нибудь в Англии? — спросила она, затаив дыхание. Он ответил не сразу, хотя и не отвернулся.

— Да. Четыре года назад мой султан отправил послов к вашей королеве Виктории, чтобы получить поддержку в нашей борьбе против французов и заставить англичан признать независимость нашей страны. Я был членом этой делегации.

Алисон удивленно подняла брови.

— Никогда не слышала, что английское правительство собиралось признать вас.

Настала очередь Джафара пожать плечами.

— Наши усилия оказались бесплодными. Мы даже не смогли добиться аудиенции. Ваша королева была куда больше заинтересована в том, чтобы поддерживать добрые отношения с французскими шакалами, чем отстаивать справедливость.

Алисон не нашлась, что ответить на это. Да и не стала бы поднимать брошенную перчатку, даже будь у нее чуть побольше энергии.

— Именно тогда, — поинтересовалась она на своем родном языке, — ты и выучил английский?

Она была уверена, что Джафар понял, но почему-то ответил по-французски:

— Нет, я знал его до этого.

— Тогда почему притворялся, что не знаешь?

— Просто недостаточно хорошо говорю. Так же, как и ты с трудом объяснялась бы на берберском или арабском.

Алисон не слишком ему поверила, но все же снова припала головой к его груди, обдумывая только что сказанное. Джафар был рад ее молчанию. Он не хотел без лишней необходимости лгать девушке, однако не мог допустить, чтобы она узнала его и открыла правду французскому правительству. Это означало бы жестокое наказание и гибель всего племени.

Устроившись поудобнее, он оперся подбородком о макушку Алисон, задумчиво глядя на пустыню, прислушиваясь к знакомым звукам отходившего ко сну лагеря. Это было лучшим временем дня, когда спадает палящая жара, а солнце раскрашивает горизонт золотыми и багровыми полосами. Его мать тоже больше всего любила эти тихие часы.

Воспоминания воскресили в памяти картины детства: ежегодные путешествия в Алжир, ощущение покоя и безмятежности, его благородный отец, сидящий перед шатром, красавица мать, взирающая на мужа с любовью и обожанием. Какие прекрасные мечты посещали его тогда…

Джафар тихо вздохнул. Теперь он так редко мечтает. Грезам нет места в стране, раздираемой войной, в сердце, сжигаемом жаждой мести.

Алисон, должно быть, думала о том же, поскольку, отрешившись от мрачных мыслей, задумчиво заметила:

— Если твой султан послал тебя в Англию, значит, ты один из тех, кому он доверяет.

— Мой долг служить ему.

— И сражаться за него против французов?

Джафар кивнул.

— Война против христиан — религиозная обязанность каждого мусульманина.

— По-моему, бессмысленно убивать людей во имя религии. Достаточно плохо уже и то, что приходится умирать за нее.

— Но мусульмане считают смерть началом новой жизни, — мягко пояснил Джафар. — А в Берберии религия — орудие политиков, успешно применяемое для того, чтобы объединить народ. И Абдель Кадер — воплощение этой религиозной идеи. Все его методы правления, принципы, планы реформ служат одной великой цели — независимости и объединению арабских народов под эгидой Аллаха.

Алисон медленно покачала головой.

— Неужели он искренне считает, что Бог поможет вам изгнать французов?

— Абдель Кадер верит, что Аллах на его стороне.

— А ты? Во что веришь ты?

— Султан ведет священную войну, — немного помолчав, ответил Джафар. — Я сражаюсь с иностранными угнетателями. Французские завоеватели подобны самуму — свирепому пустынному ветру, уничтожающему все живое. И им нужно сопротивляться до последней капли крови, до последнего дыхания.

Алисон снова смолкла, пытаясь понять только что сказанное. Означает ли это, что религиозные верования Джафара отступают на второе место перед его ненавистью к французам? Но ведь он и раньше говорил, что ищет смерти Эрве только ради удовлетворения жажды мести.

Однако впервые с тех пор, как девушка узнала о планах Джафара, в ее сердце загорелся крохотный огонек надежды. Джафар вовсе не так безжалостен и бессердечен, каким она когда-то его считала. Он не отходил от ее постели во время почти смертельной болезни, вернул к жизни, и в глазах его светилась неизменная доброта и даже… нежность? Ну а теперь они впервые спокойно обсуждали беспощадную войну, уносившую жизни стольких людей. Возможно, если логично, рассудительно поговорить с Джафаром об Эрве, то она сможет убедить его отказаться от кровавых замыслов.

— Но Эрве не угнетатель, — тихо, настойчиво возразила Алисон. — Он не причинил тебе зла.

— Позволь не согласиться с тобой, красавица моя. Полковник — олицетворение французской тирании. Он не только командир высокого ранга, но и глава Бюро, которое по самой природе своей предназначено для уничтожения нашего народа.

Алисон прикусила губу, пытаясь сообразить, как лучше убедить Джафара. Она знала, что Эрве не унаследовал жестокости своих предшественников, не поддерживает чересчур резких мер французского правительства по отношению к туземному населению, таких, как конфискация арабских земель за малейшие нарушения законов завоевателей. В беседах с Алисон Эрве не раз осуждал политику «выжженной земли», поджоги урожаев и домов тех, кого подозревали в поддержке Абдель Кадера. Девушка могла лишь восхищаться твердой решимостью Эрве улучшить участь покоренных арабов и берберов.

— По-моему, ты несправедливо осуждаешь его. С самого своего приезда Эрве делал все возможное, чтобы помочь твоему народу. Он постоянно спорит с чиновниками и добивается, чтобы поселенцам запретили изгонять мусульман с принадлежащих им земель.

Она спиной ощутила, как напряглись мышцы на руках Джафара, явно пытавшегося сдержаться.

— Даже если это и правда, ничего не изменится. У меня личные счеты с полковником.

— Не с ним, а с его отцом, но тот умер! Кроме того, сомневаюсь, чтобы он был доволен сейчас своим сыном. Эрве — полная ему противоположность как по характеру, так и по моральным принципам.

Джафар ничего не ответил. Алисон обернулась, чтобы взглянуть на него.

— Ты говорил о своей религии. Ну а моя учит, что любовь и прощение стоят выше ненависти и мести. То, что сделал его отец, — ужасно, но, убив Эрве, ты не воскресишь родителей. Неужели не можешь похоронить прошлое?

Джафар мрачно покачал головой, глядя в широко открытые, беззащитные глаза Алисон.

— Значит, ты так сильно его любишь? — невольно вырвалось у него.

В глубине серых озер мелькнуло удивление, но Джафар молча, с каким-то странным трепетом ждал ее ответа, не желая признать, как это важно для него.

— Это так важно для тебя? — почти шепотом спросила она?

«Да, да, именно!» — хотелось крикнуть Джафару. При мысли об этой женщине, отдавшей любовь его заклятому врагу, змея ревности и отчаяния ужалила его в самое сердце. Она не имеет права любить другого так глубоко. Она принадлежит ему!

Неистовая сила собственнического инстинкта потрясла Джафара. Никогда еще он не встречал женщину, которой хотел бы так сильно завладеть. Последние семь лет он посвятил борьбе за освобождение своего народа и редко имел возможность удовлетворять свои чувственные порывы, да к тому же не думал о необходимости иметь сыновей, которые могли бы пойти по его стопам и стать вождями племени. Вопреки традиции он не завел гарема, не имел ни жен, ни наложниц и развлекался лишь со знойными куртизанками из соседнего племени Бен Аммер или арабскими красотками бедуинов-кочевников, никогда не задерживаясь надолго, не позволяя им наскучить ему или преследовать ревностью и хитрыми уловками, рассчитанными на то, чтобы привлечь внимание щедрого берберского вождя.

Алисон Викери оказалась единственной, которой Джафар хотел обладать. Но не так, как принято среди соотечественников. Хотя берберы позволяют куда больше свободы своим женам, чем арабы, однако в восточной культуре женщина рассматривается лишь как предмет наслаждения и годится, кроме этого, лишь на то, чтобы рожать детей. Но Алисон значила для него так много! Он чувствовал, ощущал, что она может коснуться потаенных сторон его души, понять, может быть, утешить, дать столько наслаждения, как ни одна женщина в мире.

Джафар дотянулся до локона, спадавшего на плечи, осторожно погладил. Волосы почти высохли и сладко пахли травами, которые Джафар добавлял в воду.

Он ощутил новый прилив желания. Стоило лишь взглянуть на Алисон, и Джафар изнывал от нетерпения поскорее припасть к этим губам, овладеть этим нежным телом. Она будет любить его безудержно, неистово, как гордая соколица, если придет по собственной воле. По собственной. И он хотел этого больше всего на свете, если не считать жажды мести, хотел видеть на лице девушки ту же любовь и преданность, с которой смотрела его мать на отца, хотел глядеть в затуманенные страстью глаза, день за днем наблюдать, как ее живот набухает его младенцем…

Грудь Джафара неожиданно сдавило свинцовой лентой, перед глазами стояло ослепительное видение. Его ребенок. Сыновья, которые унаследуют от матери неукротимое мужество. Дочери, которые будут обладать таким же страстным и независимым характером…

Но на этом мечты Джафара рассеялись, словно утренний туман, с ошеломившей его быстротой. Не будет у них детей. Он должен исполнить обет мести, убить ее жениха, полковника. И этим уничтожит всякую надежду на то, что Алисон отдастся ему сама, свободно, без принуждения.

Джафар сообразил, что она по-прежнему наблюдает за ним с мольбой в глазах. И он почему-то понял, что не желает ничего знать о глубине ее чувств к де Бурмону.

— Нет, для меня не имеет значения, как сильно ты любишь его, — хрипло пробормотал Джафар.

Мольба во взгляде сменилась тоской, невыносимой мукой, и видеть все это не было сил. Джафар осторожно коснулся ее щеки.

— Я не могу забыть о своем долге даже ради тебя.

Его глаза потемнели от сожаления и страсти, которых не хотела замечать Алисон. Она, окаменев, лишь смотрела на Джафара.

— Но я тоже не могу просто сидеть и дожидаться, пока ты покончишь с людьми, которых я люблю.

Джафар молча отвернулся. Ледяное отчаяние с новой силой окутало душу Алисон. Она вздрогнула, как от озноба. И только сейчас Джафар увидел, что тени удлинились и легли на землю черными полосами. Солнце зашло, и воздух мгновенно похолодел.

— Пойдем, — спокойно сказал он, — не стоит больше оставаться здесь.

И, подняв девушку, понес назад, но не в спальню, а усадил на шелковые подушки в большой комнате и даже нашел одеяло, чтобы укрыть Алисон, сам зажег лампы и опустил занавеску у входа в шатер.

Алисон уже в который раз была поражена его добротой и заботой, так противоречившими характеру этого безжалостного, гонимого жаждой мести человека. Сейчас в мягком свете лампы он выглядел совсем молодым и беззащитным.

Алисон, сама того не желая, не сводила глаз с Джафара, изучая идеально правильные черты лица, словно пытаясь отыскать ключ к разгадке. В нем словно жили два совершенно разных человека. Один — жестокий, опасный, беспощадный. Другой — мягкий, сострадательный и легко уязвимый, хотя Алисон сама не могла уяснить, почему так считает. Более того, в его душе обитают печаль и мрачные тайны, которые он не может ни с кем разделить.

И тут Алисон вспомнила рассказ Джафара о детстве. Как, должно быть, ужасно видеть гибель собственных родителей, быть вынужденным наблюдать зверские пытки и не иметь возможности шевельнуть пальцем, чтобы помочь!

А когда такой гордый и властный человек, как Джафар, подвергается подобным издевательствам…

Нет, она не может ненавидеть его за желание отомстить, защитить свой народ от алчных французов. Совсем не может ненавидеть…

Алисон закрыла глаза, намеренно пытаясь отрешиться от образа иного Джафара, созданного ее воображением. Ироническая улыбка тронула ее губы. В какой-то момент за последние дни, полные боли, страха и отчаяния, она оставила бесплодные попытки ненавидеть своего похитителя. И очень боялась, что недолог тот час, когда, верная предсказанию Джафара, станет безоглядно желать его.

Глава 14

— Они идут! Идут! — кричал Махмуд, врываясь в шатер Джафара на следующее утро. — Французские солдаты! Они идут!

Алисон, барахтаясь в подушках, с тревогой смотрела на мальчика. Она думала, что, когда настанет час битвы, она станет волноваться лишь за Эрве и дядю Оноре, но первое, что испытала, был страх. Страх за Джафара. Она никогда раньше не думала о том, что его могут ранить или даже убить, он всегда казался несгибаемым и непобедимым. Однако и он смертен. Пули и острая сталь рассекут его плоть, как и тело любого другого человека.

Повелительно подняв руку, чтобы немного успокоить мальчика, Алисон постаралась выбросить неотвязные мысли из головы и стала расспрашивать Махмуда. Тот почти приплясывал от возбуждения, забыв об изуродованной ноге.

— Хвала Аллаху! Мы нападем на французских шакалов!

Алисон сумела узнать, что высланным вперед берберским разведчикам удалось раздобыть важные сведения. Отряд французских кавалеристов был замечен у западных гор. Сотню всадников сопровождал артиллерийский обоз, в котором было не менее двух пушек. Алисон подумала, что пушки, вероятно, предназначены для осады, — разумная мера, если французы считают, что Джафар держит заложницу в горах.

Больше Махмуд почти ничего не знал ни о намерениях врага, ни о планах господина. Он утверждал, что отряд ведет генерал, хотя Алисон была уверена, что это Эрве.

— Сын свиньи! Черная кровь! — кричал Махмуд, потрясая кулаками. Зная, что вряд ли она добьется еще чего-то от взвинченного мальчишки, Алисон на подгибавшихся ногах подковыляла ко входу. Берберы готовились к сражению: чистили орудие, седлали лошадей. Мирное поселение неожиданно превратилось в военный лагерь.

Однако стоило ли их осуждать? Эти сыны природы не знали другой жизни. Для них война означала способ выжить, а безоговорочное повиновение вождю было долгом чести. Они готовы умереть по одному его слову, особенно Сафул. Сейчас он тоже седлал лошадей, среди которых был и любимый вороной скакун Джафара. По-видимому, Сафул будет рядом с вождем в битве и станет храбро сражаться не только ради славы, но и стремясь вернуть утраченное доверие господина.

И тут она заметила Джафара, быстро идущего через лагерь к шатру. Не желая встречаться с ним лицом к лицу, она поспешно отступила в дальний угол. Но предосторожность оказалась излишней. Джафар пристально оглядел темные уголки шатра, и Алисон поняла, что он ищет ее. Взгляды их встретились. Лицо Джафара было напряженным, в глазах светилось беспокойство. Алисон показалось, что Джафар хочет что-то сказать, но он молча скрылся в спальне и через несколько минут вернулся, одетый во все черное — шаровары, мягкие сапоги, бурнус и тюрбан.

— Я оставлю в лагере двадцать человек, чтобы защищать тебя и остальных женщин, — бросил он, пристегивая к поясу саблю с украшенной драгоценными камнями рукояткой.

Алисон не стала протестовать, хотя была убеждена, что мужчинам приказано не столько защищать, сколько охранять ее, но следующие слова застали девушку врасплох:

— Если случится так, что я не вернусь, им приказано проводить тебя в Алжир.

Алисон потрясенно уставилась на него, не обращая внимания на то, что он обещает вернуть ее домой. Джафар высказал вслух то, чего она подсознательно боялась. Ужасное осознание того, что она может никогда больше не увидеть его, наполнило Алисон безграничной тоской.

Если Джафар не вернется… Горло Алисон сжалось. Ей было невыносимо думать о таком. Девушка в отчаянии отвернулась, чтобы он не видел, как ей страшно. Она хотела умолять Джафара пощадить Эрве, но теперь все затмило абсурдное желание броситься на колени и просить Джафара не умирать.

Она чувствовала его пристальный взгляд, напряженный, изучающий. В комнате повисло бесконечное, тяжелое молчание.

Наконец Джафар подошел к ней. Алисон стояла застывшая, неподвижная, не противясь, когда Джафар медленно, нерешительно взял ее руки в свои.

— Алисон…

Она отказывалась взглянуть на него. И тут ей снова показалось, что Джафар хочет сказать что-то важное, вероятно, еще раз объяснить причины его мести Эрве, однако ничем не мог оправдать жажду насилия… так же, как и она не была способна смириться с его возможной гибелью. Больше говорить было не о чем.

Наконец он, вздохнув, отпустил ее, пробормотал несколько слов прощания, медленно повернулся и вышел. Боль подкралась неожиданно. Как она могла допустить, чтобы Джафар ушел в уверенности, что пленница его ненавидит и ей все равно, останется он в живых или погибнет?

Алисон попыталась побежать за ним, но ослабевшие ноги не держали. Споткнувшись у самого входа, Алисон едва не упала и, шагнув вперед, внезапно застыла. Перед ней предстало величественное зрелище — почти двести берберских воинов на гарцующих конях разворачивались строем. Полированная сталь оружия блестела и сверкала в лучах полуденного солнца. Они выглядели такими свирепыми и неукротимыми, как земля, на которой жили. Зеленое знамя джихада — священной войны — трепетало на ветру рядом с красно-черным штандартом Джафара. Джафар уже вскочил в седло великолепного черного жеребца, красивый и гордый, как пустынный ястреб.

«Пожалуйста , — молча молила Алисон. — Пожалуйста, береги себя ».

Он уже начал разворачивать коня, когда случайно увидел стоявшую у входа Алисон. Девушка глядела на него с таким тоскливым отчаянием, что Джафар сжался, не желая слышать слова, которые вот-вот могли слететь с ее губ. Она, конечно, попросит оставить в живых ее жениха, но этого он сделать не мог. Джафар ждал, не обращая внимания на брызги песка, летевшие из-под копыт лошадей.

— Пожалуйста, — прошептала девушка, так тихо, что Джафар еле расслышал. Но остальные слова застряли у нее в горле, а из светящихся глаз покатились крупные слезы. Осекшись, девушка прижала ладонь к вздрагивающему рту.

Джафар почувствовал, как разрывается сердце от наплыва горьких чувств, куда более сильных, чем он испытывал когда-либо. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять Алисон, — она в который раз станет доказывать, что Бурмон ни в чем не виновен.

Джафар с маху пришпорил скакуна и, не глядя на девушку, занял место во главе войска. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы притвориться, будто он не заметил умоляющего выражения этого бледного личика, катившихся по щекам соленых капель, несчастных глаз. Джафар с мрачной решимостью вынудил себя больше не думать о ней и сосредоточиться на предстоящей битве.

Но, несмотря на все усилия, взгляд Алисон продолжал преследовать его. Даже накануне битвы Джафар не мог забыть мучительную боль разлуки.

Мысли об оставленной девушке терзали его и двадцать часов спустя, когда Джафар и его люди укрылись на плато в горах Аулед-Нейл. Джафар лежал на животе, прижав к глазам бинокль, оглядывая расположенную внизу узкую расселину. Берберы рассеялись среди горных гребней и пещер, с нетерпением ожидая начала боя. Рядом с Джафаром неотлучно находился его главный помощник — Фархат эль-Таиб, тот самый рыжебородый бербер, который выполнял роль толмача при нападении на отряд Алисон Викери.

Алисон… его трепетная, непокорная пленница. Она никогда не простит Джафара за то, что он собирается сделать. Она…

— Они идут, господин? — тихо спросил Фархат.

Джафар, благодарный за то, что он прервал течение его нелегких мыслей, кивнул.

— Да.

Еще четверть часа, возможно, и враг появится внизу.

Он передал бинокль Фархату, а сам оглядел вершины, присматриваясь к тем местам, где лежали длинные тени. Черные бурнусы берберов, прятавшихся за скалами и валунами, полностью сливались с землей. Как и он сам, они были закаленными воинами, видавшими немало битв, однако теперь стратегия Джафара крайне отличалась от первых сражений, которые вел сам Абдель Кадер.

В первые годы войны арабские воины легко побеждали жадных французов. В армии Абдель Кадера насчитывалось более сорока тысяч человек, а оружейные мастерские снабжали берберов и арабов вооружением. Но это было до того, как в борьбу вступили военачальники, подобные маршалу Франции Тома-Роберу Бюжо, назначенному командующим французскими силами в Берберии. Бюжо революционизировал армию, посадив пехоту на коней, и превосходящими силами нанес Абдель Кадеру несколько сокрушающих поражений, а потом приступил к планомерному, безжалостному уничтожению алжирского королевства и массовым убийствам туземного населения. От когда-то могучей армии султана остались лишь партизанские отряды, нападавшие из засад, перерезавшие провода, иногда похищавшие заложников за выкуп.

Джафар построил свой план атаки именно на внезапности. У берберов было меньше сил, чем у Эрве де Бурмона, однако на его стороне знание местности и возможность напасть первым. Он и его люди заняли главный горный перевал — узкую теснину, через которую можно было пройти из Высокого Плато в пустыню Сахару.

Джафар со всяческими предосторожностями распустил слухи, что Алисон держат именно здесь, в районе гор Аулед-Нейл, где живет арабское племя. По его замыслу полковник должен подойти к горам по узкому ущелью, где отсутствие свободного места сильно ограничивало свободу передвижений конницы. Как только французы пройдут ущелье, люди Джафара устроят обвал, отсекая им возможность к отступлению. Когда начнется битва, французы окажутся в ловушке.

Что же до остальной армии, Бен Хамади окружит ее с флангов. Здесь, в ущелье, атаку возглавит Фархат. Джафар должен быть совершенно свободным, чтобы встретиться с давним врагом лицом к лицу.

— Все, как вы сказали, повелитель, — прошептал Фархат, вручая бинокль Джафару. — Полковник впереди.

Джафар поднес бинокль к глазам. Всего около восьмисот человек, все на конях, и большинство в летних голубых мундирах и кепи, с нашейными платками. В арьергарде ехал отряд бедуинов — летучая кавалерия арабских спаги, наемников французской армии. Войско было подкреплено двумя пушками, которыми нельзя сделать ни одного выстрела. Воины Джафара уже стояли наготове, ожидая его сигнала, пока цепочка всадников растянулась по ущелью.

Взгляд Джафара упал на человека в мундире полковника, и руки непроизвольно стиснули бинокль.

Бурмон. Сколько лет это имя не давало покоя, впивалось в душу острой занозой!

Однако сейчас, как ни странно, Джафар не мог заставить себя почувствовать ту свирепую ненависть, которая преследовала его все эти годы при мысли о смертельном враге. Он словно онемел, если не считать тугого узла в низу живота и тупой боли в том месте, где должно было находиться сердце.

Как это могло случиться? Семнадцать лет, целых семнадцать лет он ждал этой минуты. Мести за мучительную смерть родителей.

Джафар усилием воли вынудил себя вернуться к страшным воспоминаниям того дня, когда он слишком рано стал мужчиной, вновь представить алую кровь, вытекавшую из тела отца, слышать вопли матери. Однако перед глазами постоянно стояла Алисон, ее бледное лицо и грусть в огромных глазах.

Джафар с безмолвным проклятием оторвал взгляд от Бурмона и направил бинокль на строй всадников. Тугой узел в желудке стянулся еще сильнее при виде еще одного знакомого лица, краснощекого и круглого.

Дядя Оноре. А рядом с ним ее слуга-индиец. Он примерно этого и ожидал, хотя отчаянно молился, чтобы они остались в Алжире. Какой глупый, бесполезный поступок! Зачем они оказались здесь? Но стоит ли осуждать их за попытку отыскать Алисон? Если бы девушка принадлежала ему, Джафар тоже сделал бы все возможное, чтобы спасти ее.

Лежавший рядом Фархат напрягся и посмотрел вниз. Вдалеке, на севере, поднималось облако пыли — это скакали кавалеристы Бен Хамади, словно облаком накрывая равнину, поднимая тучи песка. По ветру струилось знамя Абдель Кадера, белое, с человеческой ладонью в центре. Французы еще не успели увидеть окружавших их врагов. Джафар кивнул:

— Время пришло.

Настало время мщения. Время закончить кровную месть.

Он вновь заставил себя выбросить из головы мысли об Алисон, приветствуя окутавшее его ледяное спокойствие.

Осторожно подавшись назад, Джафар прошептал последние приказы людям, которые должны оставаться наверху. Потом он и Фархат спустились по крутому склону в глубокую расселину, где стояли лошади, бесшумно вскочили в седла. И стали ждать.

Через несколько мгновений напряженная тишина была прервана топотом подбитых сталью копыт коней по камням.

Джафар поднял руку. Воздух наполнился оглушительным грохотом — лавина камней и глины рухнула в ущелье, сопровождаемая французскими проклятиями и тревожными воплями.

Рука Джафара резко опустилась. Берберы открыли огонь по врагу, стараясь, однако, не поразить полковника. Удовольствие и право убить Бурмона принадлежали лишь их повелителю.

Однако хорошо обученные французские солдаты, предупрежденные шумом, поняли, что впереди ждет засада, и немедленно осадили коней.

— К оружию! К оружию! — кричали офицеры. Кавалерия перестроилась в тесном ущелье, вытянулась в квадрат, защищенная одинаково со всех сторон и способная выдержать любую яростную атаку.

И атака поистине была яростной. Берберы с хриплыми криками нападали, погоняя коней по каменистой тропе, а оставшиеся в укрытии вели непрерывный огонь, чтобы расстроить ряды французов.

В ущелье теснились люди и кони. Джафар скакал впереди, прорубая дорогу среди солдат, отбивая направленные на него штыки кривой саблей. Среди самой жаркой битвы он оставался спокоен, не пугаясь ни пуль, ни сабель, ни копий. Все его внимание было сосредоточено на поисках сына человека, безжалостно убившего его родителей.

Ярдах в пяти Джафар наконец заметил храбро сражавшегося Бурмона. Кавалерист рядом с ним упал, сраженный залпом, другой рухнул, пронзенный саблей. Джафар, почти оглушенный воплями раненых и ржанием коней, мчался вперед, отражая одну атаку за другой.

Еще несколько минут, и положение французов стало отчаянным. Они безуспешно пытались выстоять против свирепых берберов, появившихся неизвестно откуда. Строй солдат был прорван, сопротивление слабело.

— Спешиться! Спешиться! — кричал Бурмон.

Повинуясь приказу, французы спрыгнули на землю и попытались спрятаться за коней, чтобы успеть перезарядить оружие. Берберы разразились торжествующими воплями. Их главной целью было завлечь врага на холмы, пока вождь вступит в поединок с полковником.

Бурмон взмахнул винтовкой, чтобы отразить удар, которого так и не последовало. Вместо этого Джафар с ходу врезался в коня полковника. Тот выпал из седла, но удержался на ногах и выхватил саблю.

Джафар с мрачным удовлетворением улыбнулся и бросился в атаку, гонимый жаждой мести. Сверкающие клинки со звоном скрестились.

Они схватились бешено, свирепо. Каждый стремился взять верх, каждый понимал, что бой идет не на жизнь, а на смерть.

Несколько минут они дрались на равных. Бурмон оказался серьезным противником, но у Джафара выучка была куда лучше, и, кроме того, подхлестывало сознание, что правда на его стороне. Он сражался с неукротимой решимостью — семнадцать лет неутоленной ярости и горечи сделали его другим человеком. В сердце кипела ненависть, жажда крови бурлила в венах, заглушая шум битвы.

Но тут огонь стих, в воздухе свистели лишь одиночные пули. Каким-то шестым чувством Джафар осознал, что сражение выиграно. К этому времени берберы успели взять пленных и преследовали беспорядочно отступающее войско.

Крики радости заглушили лязг стали. Это армия Бен Хамади окружила французов и завершила начатое людьми Джафара.

Джафар удвоил усилия и резким выпадом выбил саблю из рук полковника. Бурмон рухнул на землю и остался лежать, оцепенев, тяжело дыша, глядя на дикаря бербера в черном одеянии.

Джафар поднял саблю, чтобы нанести последний смертельный удар.

— Знай, что я мщу за смерть отца! — крикнул он по-французски так громко, что хриплый голос эхом вернулся от близлежащих скал.

Эрве де Бурмон, не шевелясь, наблюдал, как Джафар поднимает саблю. В темных глазах не было страха — лишь смирение и покорность судьбе. Настоящий мужчина встречает смерть с сожалением, но без трепета.

Возможно, это было всего лишь игрой света, но лицо полковника неожиданно расплылось. Темные глаза превратились в серые. Серые, светящиеся и огромные, полные отчаяния. На какое-то кратчайшее мгновение Джафар смежил веки. Но образ Алисон продолжал преследовать его, воспоминания о ее боли и тоске разрывали сердце.

Алисон. Ее слезы. Ее терзания. Ее любовь к этому французу. Мучительный крик вырвался у Джафара. Сабля со свистом рассекла воздух. Однако в последний момент рука дрогнула. Клинок не пронзил человеческое тело. Острие глубоко вонзилось в землю, в каких-то четырех дюймах от головы полковника.

Глава 15

Поднявшаяся суматоха пробудила Алисон от глубокого сна. Неужели это оружейный огонь?

Девушка, еще не успев прийти в себя и по-настоящему очнуться, в тревоге оглядела темный шатер. Стояла глубокая ночь. Почему же в лагере никто не спит? Джафар. Так он вернулся?

Сердце забилось так, что больно было дышать. Алисон вскочила с постели и начала шарить по полу в поисках платья. Наспех одевшись, она поспешила к входу в шатер. Страх и усталость одолевали девушку. Она совсем не спала вот уже две ночи, с той поры, как Джафар отправился на битву во главе отряда своих воинов, и измучилась к этому времени настолько, что наконец смогла задремать. Кроме того, силы ее после болезни еще не совсем восстановились.

Отдернув занавеску, она выглянула наружу. Значит, предчувствие ее не обмануло — воины возвращались домой. Женщины, дети, мужчины, остававшиеся в лагере, спешили встретить отцов и мужей. Многие стреляли в воздух в знак приветствия, горели огни бесчисленных факелов, слышались радостные крики. Так, значит, Джафар победил?

Алисон вонзила ногти в ладони и, затаив дыхание, искала глазами человека, в чьих руках была ее судьба. Джафар, жестокий похититель. Удалось ли ему утолить желание кровной мести?

И тут она увидела его, черного всадника, принимавшего как должное поклонение и похвалы обитателей лагеря. Алисон смутно осознала, что тяжелые удары сердца уже не причиняют такую боль. Он жив. Он вернулся к ней невредимым.

Непролитые слезы облегчения сжали горло. Алисон неотрывно смотрела на Джафара, на это суровое, гордое лицо, вопреки всем ожиданиям и доводам рассудка ставшее дорогим для нее.

Джафар осадил коня у своего шатра. Лагерь, казалось, окутала мертвая тишина. Алисон, не в силах говорить, просто смотрела на Джафара. Джафар тоже не произнес ни слова. Лицо в свете факелов было по-прежнему замкнутым и бесстрастным.

Алисон отчаянно хотелось узнать об Эрве, об исходе битвы, но не смогла заставить себя спросить, боясь услышать ответ. Она не перенесет известия о смерти Эрве… так же, как и мысли о том, что Джафар — его убийца.

И тут неожиданно Алисон услышала откуда-то тихие слова родного языка. Ругательство. Французское ругательство!

Девушка пошатнулась, не смея верить ушам. Но этот знакомый сварливый, родной голос снова донесся до нее из темноты.

— Господи милостивый, — шепнула она, охваченная робкой надеждой и страхом. — Дядя Оноре…

Ничего не видя вокруг, спотыкаясь и путаясь в полах длинного бурнуса, она зашагала вперед, но тут же нетерпеливо подобрала неудобное одеяние и продолжала оглядываться, пока не заметила знакомую поредевшую серебряную копну, сверкавшую в свете факелов. Оноре лежал на носилках, один конец которых тащили лошади, а другой — волочился по земле. В таких обычно возили раненых. И голос дяди звучал еле слышно, хотя он без устали продолжал проклинать язычников, задумавших его прикончить.

Алисон в недоумении остановилась и с радостным воплем, рвущимся из горла, медленно опустилась на колени рядом с носилками.

— Дядя, — хрипло выдохнула она. Оноре, мгновенно замолчав, уставился на нее.

— Пресвятая дева… Алисон! Мое любимое дитя! — Алисон порывисто обняла дядю. Несколько мгновений они стояли, прижавшись друг к другу, всхлипывая от облегчения. Наконец Оноре, громко застонав, отстранил племянницу и с гримасой боли вгляделся в ее лицо.

— Я с ума сходил от тревоги, родная. Ты здорова и невредима?

Алисон, не вытирая текущих по щекам слез, кивнула. Она не могла наглядеться на любимое лицо.

— Да, со мной все в порядке…

Но, прежде чем она успела договорить и спросить о здоровье дяди, маленький смуглый человечек выступил из тени и низко поклонился.

— Мемсаиб? Сердце мое наполняется радостью от встречи с вами.

— Чанд!

Алисон вскочила и бросилась на шею индийцу, едва не задушив его в объятиях, смеясь сквозь слезы, целуя темное сморщенное лицо.

— Мемсаиб! Это неприлично! — воскликнул Чанд и, с достоинством фыркнув, освободился от рук Алисон. Но она успела заметить подозрительный блеск его глаз. — Мемсаиб, молю, выслушайте меня. Ваш дядя тяжело ранен.

Сердце Алисон сжалось от ужаса и тоски. Она снова повернулась к Оноре. Тяжело ранен? Но он вовсе не выглядит умирающим, разве что чересчур бледным и определенно раздраженным. Но не похоже, что он вот-вот отправится на небо.

Девушка немного успокоилась. Скорее всего Чанд, как обычно, преувеличивает.

Тем не менее Алисон с беспокойством взглянула на Чанда. Индиец пояснил по-французски, с сильным акцентом:

— Есть ли здесь спокойное место, где я мог бы ухаживать за саибом?

— Да, дорогая, — вмешался Оноре прежним воинственным тоном. — Надеюсь, ты обладаешь некоторым влиянием на этих варваров? Они привязали меня к чертовой штуке и не отпускают! Клянусь, я истекаю кровью! Один из этих негодяев воткнул мне саблю в ребра, словно свинье, которую собрался насадить на вертел!

«Влияние?» — с отчаянием думала Алисон. Она ни в чем не сможет убедить берберов, особенно того, от чьего слова зависит судьба дяди — всесильного повелителя этого дикого племени.

Девушка беспомощно оглянулась и встретилась взглядом с мрачными, суженными глазами. Джафар бесшумно подошел сзади и молча наблюдал за ней.

Вероятно, он слышал весь разговор, потому что Алисон всего лишь умоляюще прошептала:

— Пожалуйста…

Она не успела договорить, как Джафар жестом подозвал кого-то.

— Гастар поможет тебе, — резко бросил он, перед тем как шагнуть ко входу в шатер. Алисон недоуменно смотрела ему вслед, не понимая, почему он так резко обращается с ней после той бесконечной нежности, которую выказал во время ее болезни. Но в этот момент, шаркая и бормоча что-то, подошла старуха лекарка. При виде Гастар Алисон виновато опустила глаза. Она так и не поблагодарила берберку за спасение. Впрочем, как и Джафара.

Она вновь проводила взглядом высокую темную фигуру и не сразу вернулась мыслями к настоящему. Сначала нужно позаботиться о дяде, а уж потом пытаться понять, почему Джафар так холоден.

Гастар приказала что-то мужчинам, и Оноре отнесли в ближайший шатер, где наконец отвязали и уложили на мягкий тюфяк. Оставалось лишь ждать, пока Гастар осмотрит рану. На долю Алисон и Чанда выпали роли наблюдателей, хотя индиец отнюдь не желал с этим мириться. Алисон едва удерживала его от вмешательства, уверяя, что на Гастар можно положиться. Затаив дыхание, девушка ждала, пока с груди Оноре снимут кровавые повязки, и с радостью увидела, что все не так уж страшно. В правом боку оказалась неглубокая и чистая рана, и два ребра были сломаны. Нагноения Алисон не заметила, и Гастар легко сумела зашить рассеченную плоть. Алисон держала дядю за руки, пока Гастар не закончила шить и не перетянула ребра.

Только когда Оноре, выпив воды с настойкой опия, мирно уснул, Алисон смогла расспросить Чанда обо всем, что случилось. По-видимому, берберам удалось одолеть французов без особого труда.

— Уже в конце битвы я начал бинтовать рану Ларусса-саиба, но тут нас отыскал вождь берберов.

Чанд невольно вздрогнул, очевидно, до сих пор не придя в себя от страха.

— Я думал, он убьет нас! Но мои молитвы были услышаны, потому что вождь приказал нам помочь.

— Но почему? — с недоумением спросила Алисон, не понимая, почему Джафар пощадил заклятых врагов. — Он объяснил почему?

Чанд покачал головой, увенчанной тюрбаном.

— Только приказал оказать помощь Ларуссу-саибу. Как может ничтожный слуга вроде меня осмелиться расспрашивать могущественного повелителя?

— Нет, конечно, нет. Но что случилось потом?

— Люди вождя перевязали всех раненых, даже французов, и похоронили убитых. А привезли сюда нас… только нас. Не знаю, что стало с остальными пленными, — мрачно, с немалой долей страха ответил Чанд.

— Слава Аллаху, мы нашли вас, мемсаиб, хотя и стали пленниками. Наверное, этот берберский вождь будет нас пытать?

Алисон поспешно покачала головой.

— Уверена, что он никогда не сделает этого.

Хотя она сомневалась в добрых намерениях Джафара по отношению к французам, все-таки не могла поверить, что он способен пытать раненого Оноре и беззащитного слугу.

Девушка, нахмурившись, глядела на любимого дядю, чью вялую руку так и не успела выпустить. Она была бесконечно благодарна Джафару за то, что он не бросил Оноре на поле боя. Но что побудило его сделать это? Обыкновенное милосердие? Традиции мусульман насчитывают много веков, а предложить гостеприимство даже врагу считалось священным долгом. Отказать раненому в убежище означало запятнанную честь всего племени. Вероятно, берберы тоже следуют этому обычаю. Однако по-прежнему непонятно, почему Джафар привез именно Оноре… если только не собирается использовать его как очередного заложника собственных политических амбиций. Это единственное, имеющее смысл объяснение.

Однако было еще множество непонятных деталей. Почему, например, Джафар взял на себя труд позаботиться о раненых и похоронить тела врагов?

При этой мысли горло Алисон тоскливо сжалось. Из-за нее погибли люди, едва не потерял жизнь дядя, а преданный слуга пожертвовал свободой.

— Прости меня, Чанд, — пробормотала она дрожащим голосом.

Чанд, должно быть, понял, что испытывает девушка в этот момент, потому что темные глаза сочувственно блеснули.

— Не нужно винить себя, мемсаиб. Эти берберы сражались с французами еще до того, как вы приехали в эту страну, и будут продолжать драться еще долго после вашего отъезда.

Он старался утешить ее. И, вероятно, был прав. Не стоит проклинать себя за каждое сражение между алжирцами и французскими завоевателями. Ненависть и горечь — словно гнойная рана в душе каждого туземца и каждого солдата, вынужденного сражаться на чужой земле. Джафару не нужны предлоги, чтобы заманить в ловушку врага. Его жажда мести требует утоления. А счеты к семье де Бурмонов…

Алисон прерывисто вздохнула, пытаясь собрать все свое мужество. Как страшно услышать правду о судьбе Эрве! Но она должна знать…

— Что с Эрве? Полковником Бурмоном? Видел, что с ним стало?

— Нет, как ни грустно мне говорить об этом, но мы были отрезаны от отряда Бурмона-саиба.

Алисон закрыла глаза, обрадованная уже тем, что Чанд не видел Эрве мертвым.

— Вы устали, мемсаиб, — строго заметил Чанд. — Почему бы вам не прилечь? Я посижу с вашим дядей.

И опять Чанд был прав. Вряд ли она сможет что-то сделать сейчас. Кроме того, нужно поскорее увидеть Джафара.

Алисон, кивнув, наклонилась и нежно поцеловала дядю, а потом и Чанда, чем невероятно смутила его.

— Тебе тоже надо бы немного поспать, — велела она. — Утром пораньше я приду сменить тебя.

— Но где вы живете?

Алисон поколебалась. Чанд, естественно, беспокоится о том, как устроена его подопечная, и не только потому, что хочет знать, как найти ее, если Оноре вдруг станет плохо. Индиец привык спать, свернувшись клубочком, у двери комнаты Алисон, и она уже давно перестала пытаться запретить слуге выполнять то, что он считал своим долгом: отец Алисон нанял его, чтобы защищать девочку, и защищать ее он будет до последней капли крови. Охранять ее жизнь и добродетель.

Щеки Алисон мгновенно вспыхнули. Как она может признаться во всем Чанду, который был ей нянькой, любил, как собственное дитя? Как может сказать, что спит в шатре похитителя, делит с ним постель, отдается его ласкам, словно жена или любовница!

— Мне отвели шатер, — пробормотала она.

— Там вы в безопасности, мемсаиб?

В голосе слуги слышались знакомые встревоженные нотки. Алисон выдавила ободряющую улыбку.

— Да, вполне. И тебе ничто не угрожает.

И она поклялась про себя, во что бы то ни стало сдержать слово.

Шум веселья давно стих, люди разошлись, так что Алисон без помех добралась до шатра. Охранник тоже исчез, некому было мешать ей сбежать, но Алисон неожиданно поняла, что в этом больше нет необходимости. Теперь, когда дядя здесь, она и не подумает покинуть его. Вероятно, именно таков и был замысел Джафара, когда он привез Оноре в лагерь.

Алисон нашла Джафара в шатре. Он стоял в дальнем углу комнаты. Над его головой мерцала масляная лампа, озаряя комнату уютным светом, но Алисон нерешительно остановилась на пороге, жадно глядя на Джафара. Боже, она должна сейчас быть безмерно счастлива, радоваться его возвращению, но мысли об ужасной судьбе Эрве не давали покоя. Как ей жить дальше, если Джафар окажется безжалостным убийцей?

Однако Алисон не знала, как подойти сейчас к Джафару, о чем спросить. Он стоял спиной к ней, золотистая голова опущена, плечи сгорблены, словно под гнетом тяжелого бремени.

И это действительно было так. Тяжелые мысли терзали утомленный мозг. Перед глазами мелькали разрозненные картины и сцены кровавого боя.

После битвы он разыскал дядю Алисон среди погибших и раненых и, поняв, что тот может умереть от сильного кровотечения, приказал доставить его и индийца в лагерь, хотя заметил недоумевающие, вопросительные взгляды соплеменников. Им явно не пришелся по душе приказ спасти раненого француза, заклятого врага. Но никто не осмелился возразить.

Возможно, это было не самым мудрым решением, но Джафар ни о чем не жалел. Вряд ли старик перенес бы обратный путь в Алжир без отдыха и надлежащего ухода.

— Идиот несчастный, — тихо, мрачно выругал себя Джафар. Два месяца назад он не пожалел бы о гибели еще одного француза. Но это было до встречи с Алисон Викери. Только ради нее он помог Оноре. Слишком хорошо он знал девушку, чтобы не понять, какую глубокую любовь она питает к дяде. И после той боли и отчаяния, которые он принес ей, несправедливо наносить еще один жестокий удар. Алисон. Джафар решительно закрыл глаза, пытаясь отогнать неотступный образ прелестной молодой пленницы. Но так и не смог забыть, какой увидел ее сегодня: растрепанной, сонной и ослепительно прекрасной, несмотря на испуганное бледное лицо. Боялась ли она за него? Тревожилась ли хоть чуть-чуть? Или ему только почудился блеск облегчения в этих серых, затуманенных слезами глазах?

Однако он и представить себе не мог, как сильно она беспокоится о дяде. Видя, как бросилась Алисон к раненому, Джафар на мгновение испытал безумное, несбыточное желание увериться, что он ей тоже небезразличен. Как ему хотелось обнять ее, вытереть слезы, утешить и смягчить боль! Боль, которую сам же вызвал.

Эти слезы, словно расплавленным свинцом, падали ему на душу, и без того истерзанную угрызениями совести и презрением к себе. Как он посмел отвести саблю в последний момент? Только трус и бесчестный человек не мог найти в себе силу воли отомстить врагу.

Почему, почему он забыл о своей клятве?! На все был единственный ответ — Алисон. И это он сделал ради нее. Пощадил жизнь человека, которого она любила. Опозорил свое имя, память родителей.

Кулаки Джафара конвульсивно сжались. Именно этого он всегда боялся, против этого боролся многие годы. Английская кровь восторжествовала над берберским наследием. Никогда не думал он, что предаст священный обет, исполнению которого посвятил жизнь.

Несмотря на высокое положение вождя, Джафар знал, что придется отвечать за свой поступок. Берберские воины подчинялись лишь человеку, которого уважали или боялись. Однако не в его натуре внушать страх. Он не какой-нибудь жалкий деспот и не станет добиваться повиновения силой оружия. Если он не сможет заслужить добровольную преданность людей, не стоит оставаться правителем.

Но теперь он, вероятно, и не заслуживает чести быть вождем, особенно после того, как позволил французу жить…

— Джафар!

Джафар резко вскинул голову и обернулся. Он не слыхал тихих шагов Алисон. Увидев его смуглое лицо, искаженное страданием, девушка потрясенно замерла.

— Что случилось? — встревоженно спросила она, быстро подбегая к нему. Маска немедленно вернулась на место, и глаза Джафара вновь стали непроницаемыми. Алисон нежно коснулась небритой щеки, спеша утешить его. И эта первая ласка, которой она одарила Джафара, стала всего лишь выражением сочувствия.

Джафар отпрянул, словно прикосновение этой руки обожгло его. Алисон медленно отступила, ощущая, как страх и тоска вновь сжимают сердце. Куда исчезла та нежность, которую он когда-то так щедро ей дарил?

Алисон понимала, что следует немедленно узнать, жив ли Эрве, но не могла заставить себя потребовать ответа. Правда могла оказаться слишком невыносимой. И еще хуже узнать, что Джафар — причина гибели полковника.

Напряженное молчание все тянулось. Алисон не знала, что сказать загадочному, суровому человеку, стоявшему перед ней. Джафар ждал, что сейчас она спросит о судьбе жениха. В ее глазах читался невысказанный вопрос. Но видеть, как в глазах девушки вновь засияет любовь к проклятому французу, было выше его сил.

Наконец Алисон заговорила, но спросила не об Эрве де Бурмоне.

— Почему ты привез моего дядю сюда? — тихо выдохнула она. Джафар не испытал ожидаемого облегчения. Что из того, что Алисон не выказала своих страхов за жениха? Но он не желал также обсуждать ни ее дядю, ни причины своего неожиданного поступка — этим он только выкажет Алисон собственную слабость и уязвимость.

Но, к счастью, он не обязан отчитываться ни перед кем, а тем более перед женщиной. Она по-прежнему в его власти, его пленница, принадлежит ему!

Джафар безмолвно отвернулся и широкими шагами направился в спальню. Алисон последовала за ним, но у самой занавески остановилась, глядя, как он отстегивает тяжелые позолоченные ножны, усыпанные драгоценными камнями.

— Почему, Джафар?

— Потому что таково было мое желание, — неприветливо процедил он сквозь зубы.

Алисон поколебалась, не понимая причины его гнева.

— Джафар… пожалуйста… мой дядя — старый человек и тяжело ранен к тому же. Неужели у тебя совсем нет жалости?

Джафар тихо выругался, обжигая ее свирепым взглядом.

— Разве это не жалость, Эхереш? Предпочитаешь, чтобы я оставил его на поле битвы?

— Нет… конечно, нет.

Алисон взволнованно стиснула руки. Она была безмерно благодарна Джафару за заботу о дяде, но не могла не бояться за будущее узников.

Девушка глубоко вздохнула. Она не станет молить за себя, но заплатит любую цену, чтобы вызволить дядю из заключения. Однако у нее осталась лишь одна вещь, которую можно предложить Джафару.

Алисон с трудом сглотнула. Сумеет ли она унизиться до того, чтобы стать любовницей… нет, наложницей этого мстительного воина, человека, которого она не знает… Но она знала Джафара. Знала, что иногда он может быть нежным и заботливым. Или неукротимым и безжалостным. Оставалось надеяться только, что он проявит милосердие…

— Ты когда-то хотел, чтобы я пришла к тебе по доброй воле, — прошептала она так тихо, что он едва ее расслышал. — Чтобы я покорилась тебе. Хорошо, я согласна. Стану называть тебя господином, выполнять любое желание… отдамся тебе… если только отпустишь дядю.

Даже в полумраке Алисон заметила, что задела его за живое. Джафар внезапно стиснул челюсти, хотя по-прежнему ничего не ответил. Алисон с беспокойством искала его взгляда, пытаясь проникнуть в его мысли. Неужели передумал и охладел к ней? Правда, тяжелые испытания последних недель не прибавили ей красоты, но еще недавно Джафар, казалось, пылал к ней желанием и даже не обращал внимания на то, как сильно исхудала Алисон.

— Хочешь, чтобы я встала на колени? — Алисон шагнула ближе и встала перед Джафаром. — Поверь, я готова на все ради освобождения дяди и моего слуги.

Потрясенный ее предложением, разъяренный тем, что девушка могла так унизить себя, Джафар уничтожающе сверкнул глазами.

— Я отказываюсь.

Его лицо зловеще потемнело, но Алисон, хотя и испугалась, все ж не подумала сдаваться.

— Неужели не понял? Я готова заключить с тобой сделку. Их свобода в обмен на мою. Освободи их, и я стану твоей.

— Берберский вождь не торгуется с женщиной! — процедил Джафар.

— Да, возможно, в вашей стране такого просто быть не может, но в моей все по-другому! Клянусь чем угодно, я сделаю все, что прикажешь. Склонюсь перед твоей волей. Никогда не стану тебе противиться.

Его стиснутые кулаки побелели от напряжения, а лицо больше не напоминало равнодушную маску: оно осунулось и было искажено чем-то, напоминающим боль.

Это и была боль. Боль и сознание вины. Он должен был освободить ее. Любой благородный человек так бы и поступил. Однако он не мог заставить себя отпустить Алисон… по причинам, в которых не желал признаваться даже себе.

Конечно, он вправе держать ее в плену и дальше. Теперь, когда в его власти оказался и дядя Алисон, французы должны пойти на уступки. Кроме того, вчера он взял в плен и де Бурмона, чтобы позже обменять на заложников-арабов. Но пока переговоры не окончены, он не может позволить себе потерять хотя бы малейшее преимущество. Более того, племя никогда не отпустит европейцев без выкупа. Особенно сейчас. Особенно после того, как он отказался от кровной мести.

Джафар сознавал, что это довольно шаткие доводы, но все же куда предпочтительнее истинных, куда более серьезных и трагических причин, по которым он хотел удержать Алисон.

Он не сможет жить, зная, что она вернется в объятия другого. Особенно его кровника.

Джафар закрыл глаза. Боже, какая горькая ирония в том, что он попал в свою же ловушку! И виноват во всем, потому что предал обет, священную клятву мести. И вот теперь должен расплачиваться.

Однако выхода нет. Единственное, на что не способен Джафар, — дать Алисон свободу. Она принадлежит ему! Аллах свидетель! Только ему!

Но какой ад поднимался в душе Джафара при мысли о том, что на самом деле это не так! Лишь из-за его постыдной слабости полковник будет жить, и молодая женщина, с таким беспокойством глядевшая на Джафара, теперь навсегда уйдет из его жизни.

Ярость и отчаяние загорелись в Джафаре. Он едва сдерживался, чтобы не наброситься на нее, не сорвать злость. Это она превратила его в слабого, безвольного глупца!

— Ты так спешишь разделить со мной постель, что даже готова продаться? — язвительно осведомился он.

Алисон резко вскинула подбородок и взглянула Джафару в глаза прямо, вызывающе, в полном противоречии с только что данным обещанием.

— Я спешу избавить моего дядю от страданий, только и всего. Если для этого потребуется продать себя, да, я готова пойти на это.

Готова. Именно этого он ждал, хотел добиться, и вот теперь она предлагает ему себя. Ее тело за свободу дяди.

Но каким нужно быть подлецом, чтобы принять подобные условия? Согласиться на такое предложение?

Однако Джафар не знал, хватит ли у него силы воли противиться.

Глубоко вздохнув, он с деланным спокойствием ответил:

— Судьба твоего дяди не в твоих руках.

— Джафар, пожалуйста…

— Нет! Я не желаю это обсуждать! И не собираюсь заключать с тобой никаких сделок!

Алисон долго молчала. Джафар смотрел в ее бледное, прекрасное лицо, видя ее боль и отчаяние и все-таки не желая, не собираясь положить конец разговору.

— Ты… ты не станешь пытать их? — выговорила она наконец, и этот дрожащий голос поразил Джафара в самое сердце.

— Нет, — мрачно пробурчал он. — Конечно, нет.

— Но и не отпустишь?

— Нет.

— Но почему? Потому что они нужны тебе здесь? Потому что я нужна тебе? Собираешься держать меня в плену, чтобы наконец отомстить?

«Но это не имеет ничего общего с местью», — яростно подумал Джафар и сам удивился собственным мыслям. Когда он перестал считать Алисон орудием мести? В тот момент, когда она угрожала покончить с собой? Когда лежала без сознания и металась в жару?

Он продолжал смотреть на нее, с мучительной ясностью вспоминая строки любовного стихотворения неизвестного берберского поэта, услышанные несколько лет назад, в которых говорилось о том, как ужасно желать и не обладать. Тогда он презирал подобные сантименты. Но это было до того, как он познакомился с Алисон, познал эту неутолимую, настойчивую потребность овладеть ею, сделать своей. Пусть весь мир знает, что он ее господин и повелитель!

Алисон наблюдала за его внутренней борьбой, пытаясь понять, что она означает.

— Но можешь ты по крайней мере сказать, что собираешься делать с нами?

Джафар отступил и решительно отвернулся:

— Отправишься вместе со мной в мой дом, где и останешься, пока раны твоего дяди не заживут.

— Я… я не понимаю.

— Твой дядя легче поправится в прохладе гор. И там гораздо больше удобств, к которым вы привыкли. — И, поколебавшись, добавил: — Вы будете моими почетными гостями.

Алисон, горько вздохнув, покачала головой. Как это похоже на Джафара — отдавать приказы под видом вежливого приглашения.

— Вернее сказать, твоими узниками.

— Как тебе угодно.

Алисон закусила губу.

— Ты сказал, что, когда все будет кончено, позволишь мне вернуться в Алжир. Утверждал, что, как только завершишь свою миссию, отпустишь меня на свободу.

Джафар мгновенно напрягся.

— Я еще не выполнил свою миссию.

Сердце Алисон, казалось, перестало биться.

— Что… что ты сказал?

Джафар, оглянувшись, бросил на нее взгляд, полный бешеной ярости.

— Я сказал, что потерпел неудачу. И не убил твоего драгоценного жениха.

Алисон потрясение уставилась на него.

— Эрве жив? — хрипло прошептала она.

Джафар, не отвечая, с силой сжал кулаки. Ноги Алисон подкосились, и она почти рухнула на колени, с трудом веря ушам. Господи Боже! Эрве жив?!

— Что… случилось? — выдавила она. — Эрве ранен? Ты взял его в плен?

Блеск медово-коричневых глаз Джафара почти ослепил ее.

— Я не убил его. Тебе придется удовлетвориться этим.

— Джафар, пожалуйста, — умоляюще повторила девушка, боясь, что вот-вот расплачется. — Я должна знать.

Джафар только стиснул зубы. Он мог ей объяснить, что полковник Бурмон и остальные французские офицеры находятся в лагере Бен Хамади, и хотя он пощадил врага, все-таки не намеревается и близко подпускать его к Алисон Викери. Кроме того, Джафар не собирался объяснять ей, какую власть она имеет над ним. Однако не мог отказать в простом утешении.

— Он мой пленник, — бросил Джафар, — но цел и невредим.

Алисон закрыла глаза. Эрве в плену, но жив! Жив! Радость хлынула в сердце, облегчая груз отчаяния, который она несла так много дней. Джафар не дал Эрве умереть! Он вовсе не тот жестокий варвар, каким она его считала! И не бессердечный убийца! Джафар благороден, добр и милосерден!

Алисон, вне себя от счастья, закрыла лицо ладонями. Джафар выругался. Вынести это невозможно! Она думает лишь об этом проклятом французе! Двумя шагами он пересек комнату и, стиснув плечи Алисон, поднял ее с пола.

— Не смей плакать о нем! — Только сейчас Алисон осознала, что по ее лицу катятся жгучие слезы, слезы ликования, слезы восторга. Девушка молча смотрела на Джафара. Рыдания сжимали горло, и говорить она не могла.

Не дождавшись ответа, Джафар еще сильнее сжал ее плечи.

— Прекрати немедленно, слышишь?

Алисон судорожно сглотнула, пытаясь взять себя в руки.

— И что теперь? Что станется с Эрве?

Пальцы Джафара больно впились в кожу.

— Довольно! Я запрещаю произносить при мне его имя! Понятно?

Алисон медленно кивнула. Даже странные, неразумные требования Джафара не смогли затмить торжество, которое испытывала в этот момент девушка. Она свободна, свободна от мрака, неотвязного страха, преследовавшего ее эти последние несколько недель, свободна от неумолимых угрызений совести.

Она глядела на него сквозь пелену слез. Его глаза по-прежнему сверкали бешеным гневом, и это должно было бы испугать Алисон, однако, как ни странно, почему-то успокоило. Более того, в ее памяти воскресло воспоминание о той ночи, темной ночи безумного желания, когда Джафар дал ей угадать, что это такое — быть женщиной. Алисон отчаянно пыталась забыть эту ночь, забыть жгучие, страстные ласки, которыми он осыпал ее, заставляя терять голову и рассудок, дрожать от неутоленного желания. И теперь ее нервы, тело, сердце и кожа неожиданно вспомнили те ощущения, которые лишь он смог в ней вызвать.

Девушку пронзила неудержимая дрожь. Она хотела дотронуться до Джафара, потребность, бушевавшая в ней с такой первобытной страстью, придала ей решимости поднять руки и запутаться пальцами в его густой гриве.

Джафар на мгновение застыл, словно не в силах вынести ее прикосновения, однако не отстранился. Алисон шагнула ближе и прижалась к нему всем телом. Она знала: он по-прежнему хочет ее, ведь Джафар сам научил ее распознавать истинную страсть, именно он виновен в том, что Алисон простилась с прежней наивностью. Она ощущала напряжение мужского тела, исходящий от него жар, твердость набухшей мужской плоти. Он сгорает от желания.

И она тоже хотела его. Хотела испытать те утонченные наслаждения, которые обещали его ласки, хотела почувствовать властное прикосновение этих жестких губ.

Глядя в глаза цвета осенних листьев, она подняла голову в ожидании поцелуя.

— Алисон, не надо!

Слова прозвучали тихим рычанием, приказом, мольбой. Но она не подчинилась. Джафар, не в силах отстраниться, закрыл глаза, чтобы не видеть Алисон. Однако, когда ее теплое дыхание коснулось его лица, остатки самообладания исчезли.

Его губы, голодные, жестокие, беспощадные, прижались к ее губам. Неутолимый инстинкт обладания, более сильный, чем любые доводы разума, охватил его. Он хотел прогнать все мысли о Эрве де Бурмоне из ее головы и сердца. Хотел, чтобы она шептала его имя, молила его о ласках, кричала от радости, достигнув невероятных высот наслаждения, которое он дарил ей.

Безжалостная свирепость его поцелуя испугала Алисон не из-за неукротимого гнева, которым все еще был полон Джафар, но потому, что в этом поцелуе ощущалась боль. Его боль. Мучительная уязвимость, ранимость, неожиданно ставшая частью и ее души.

Девушка что-то тихо пробормотала, застонала и, сдаваясь, приоткрыла губы.

Джафар мгновенно понял, что она готова на все, грубо схватил ее за волосы: возмущение и чувственное возбуждение зажгли пламя в крови. Негодование на себя за то, что предал родителей, отступился от клятвы, гнев на Алисон, причину этого предательства. Ярость при мысли о том, что она любит другого. Бешенство оттого, что она сейчас отвечает ему из благодарности за спасение жениха.

Да, это всего лишь благодарность. Ужасное сознание этого, словно солью, обожгло открытые раны, неожиданно вернув Джафара к реальности. Он не собирается и не желает воспользоваться ею из благодарности. Не допустит, чтобы призрак Бурмона был третьим в их постели. Он никогда не сможет жить с собой в ладу после этого.

Сверхчеловеческим усилием взяв себя в руки, Джафар оторвался от Алисон и почти оттолкнул ее от себя. Испуганная девушка непонимающе смотрела на него. Лицо Джафара было застывшим, неподвижным, челюсти плотно сжаты, хотя дышал он слишком часто и неровно.

— Такой ты не нужна мне, Эхереш.

Жестокие слова будто обдали ее ледяной водой. Не зная, что делать, Алисон молча опустила голову.

Джафар шагнул к постели и поспешно собрал меч и бурнус.

— Джафар… что…

Джафар, не отвечая, набросил бурнус на плечи и пошел к выходу.

— Ты уходишь?

— Да.

Алисон нерешительно шагнула за ним и остановилась.

— Но куда ты идешь?

— Переночую со своими людьми! Я внезапно обнаружил, что и у меня есть совесть!

Глава 16

— Гости? Этот варвар заявляет, что мы должны считать себя его гостями! — пробурчал престарелый француз, силясь подняться с постели.

— Дядя, пожалуйста, лежи спокойно. Не стоит так расстраиваться.

Алисон пощупала лоб Оноре, проверяя, нет ли жара. Но лоб был холодным. По-видимому, раны заживают. Да и сам Оноре говорит, что спокойно провел ночь.

Не то что она. Алисон металась и ворочалась не в состоянии заснуть, не в силах отделаться от бури эмоций и чувств, охвативших ее. Так много случилось за последние несколько часов! Оказалось, что дядя в плену, а Эрве жив. Алисон узнала о неожиданном милосердии Джафара. И еще одно случилось вчерашней ночью — самое страшное, самое обидное и горькое — Джафар отверг ее…

И что самое невероятное, Джафар ушел, предоставив шатер в ее распоряжение. Алисон впервые со дня похищения пришлось спать одной, и девушка в невыразимом испуге обнаружила, что ей не хватает его тепла, его сильных рук, какой-то особой надежности, ощущения безопасности. Без него она чувствовала себя такой одинокой!

Расстроенная и смущенная необъяснимыми сердечными порывами, Алисон наконец провалилась в тревожный сон и пробудилась на рассвете, в таком же смятении, как несколько часов назад, когда Джафар в ярости выбежал из шатра. Пытаясь справиться с волнением, Алисон отправилась проведать дядю и обнаружила, что он уже пришел в себя. Оноре с восторгом встретил новость о том, что Эрве жив, но при этом нисколько не смягчился и продолжал бушевать, понося проклятых дикарей. Оказалось, что Джафар уже успел поговорить с дядей и пригласил его погостить в своем доме в горах. Дядя пришел в страшное негодование.

— Но, конечно, пришлось согласиться, — ответил он. — Вряд ли в моем положении можно было отказаться. Не так я глуп, чтобы вызвать на поединок этого негодяя, особенно сейчас, когда я так болен…

И, взмахом руки указав на повязки, продолжил:

— Да и вообще. С такими, как он, лучше не спорить.

— Ты совершенно прав, — поспешно заверила Алисон, но Оноре был слишком взбудоражен, чтобы обращать внимания на ее слова.

— Подумать только, придется уезжать сейчас, сегодня утром! Он сказал, что это необходимо для нашей же безопасности, поскольку в любую минуту приходится ждать нападения. Чушь! В жизни не поверю!

Алисон, однако, была не столь легкомысленна, хотя сомневалась, что охрана пленников была главной причиной, из-за которой Джафар так поспешно велел племени сниматься с места и уходить в торы. Правда, он вышел победителем в последней битве, но теперь племя может стать легкой добычей в случае внезапного нападения врага.

— Думаю, он прав, дядя. Если начнется бой, мы окажемся в самом центре огня.

Оноре презрительно фыркнул:

— Возможно, но представь себе, какое лицемерие: этот дьявол называет нас своими гостями!

— Знаю, — кивнула Алисон и погладила его по щеке. — Но это лучше, чем быть его пленниками. С нами неплохо обращаются, особенно если учесть, что мы его враги. Он мог бы держать нас в оковах, пытать или даже убить.

И, внезапно осознав все только что сказанное, Алисон изумленно покачала головой. Какая ирония в том, что именно она защищает Джафара и его право держать их в заложниках! Но она не могла заставить себя осуждать этого человека. Почти благоговейное восхищение его великодушием затмевало все горькие чувства, которые она испытывает из-за того, что Джафар держит ее в плену. И, вместо того чтобы протестовать, Алисон была готова опуститься на колени и благодарить его за спасение Эрве.

Кроме того, теперь она знала, что всякое сопротивление бесполезно. Как обычно, у нее нет иного выбора. Приходится подчиниться.

— Во всяком случае, — сказала она дяде, — тебе будет спокойнее в горах, подальше от жары.

— Да лучше всего я чувствовал бы себя на французской земле! — рассерженно отпарировал Оноре, но, осекшись, недоуменно нахмурился.

— Что я говорю? Какое право имею жаловаться, когда ты все это время мужественно переносила плен?

Он неловко потянулся к руке племянницы.

— Я не так равнодушен, как кажется, дорогая. В тот день, когда тебя похитили, я думал… Прошло столько недель, а мы не получали никаких известий…

Оноре запнулся, с тревогой разглядывая племянницу.

— Ты сказала правду? Тебя не оскорбляли? Не обидели? Он не причинил тебе зла?

Измученный взгляд темных глаз дяди лучше всяких слов сказал Алисон, как сильно он любит племянницу, как волновался за ее безопасность. Оноре так нуждается в утешении. И заверении, что он ее не подвел.

Слезы вновь подступили к глазам, и Алисон, стараясь не заплакать, покачала головой.

— Со мной хорошо обращались, дядя.

— Но мне кажется, ты слишком бледна. И под глазами темные круги.

— Я наткнулась на скорпиона и едва не умерла от укуса, но теперь поправилась.

Снаружи раздался грохот, и Алисон оглянулась. Очевидно, сборы были в полном разгаре. У входа появился Чанд и, низко поклонившись, объявил:

— Мемсаиб, повелитель берберов велел сказать, чтобы вы занялись необходимыми приготовлениями к путешествию. Мы выезжаем через час. Мне также приказано объяснить, что для удобства Ларусса-саиба будет сделано все возможное.

Оноре что-то проворчал, но Алисон одобрительно кивнула, уверенная, что Джафар сдержит слово, и, получше укрыв дядю, поцеловала в щеку.

— Дядя, я должна идти, но вернусь, как только смогу. Чанд, ты присмотришь за ним?

— Как пожелаете, мемсаиб.

Алисон поднялась, спеша расспросить Махмуда и узнать, что известно мальчику о вчерашнем сражении и судьбе Эрве, поскольку Джафар отказался рассказать подробности.

В лагере царила бурная деятельность. Берберы сворачивали шатры, навьючивали на лошадей и верблюдов пожитки и оружие. Джафара нигде не было видно, однако у шатра Алисон нашла Сафула, запрягавшего коней. Махмуд ковылял по шатру, собирая вещи Джафара.

К удивлению и недоумению девушки, Махмуд ответил на ее приветствие угрюмым взглядом. Ни разу со времени ее болезни мальчик не выказывал такой неприязни.

— Госпожа, вы по-прежнему желаете, чтобы я продолжал служить вам?

Алисон непонимающе покосилась на мальчика.

— Да… а разве что-нибудь случилось?

— Теперь ваш слуга с вами…

— Чанд?

— Я не знаю его имени.

Махмуд отвернулся и, хромая сильнее обычного, отошел. Алисон молча смотрела ему вслед. Неужели мальчик ревнует к Чанду?

— Но ты мне очень нужен, Махмуд. Чанд уже стар, не может заботиться обо мне, как ты, особенно сейчас, когда ему приходится ухаживать за дядей.

Махмуд пожал костлявыми плечами, но Алисон показалось, что он немного смягчился. Она последовала за мальчиком в спальню и начала собирать наряды, подаренные берберками, размышляя, как лучше подступить к Махмуду с расспросами. За спиной слышалось бормотание мальчика насчет дьявола Бурмона, убийц, отравленной крови…

Сердце Алисон, казалось, перестало биться. Подождав несколько минут, она небрежно заметила:

— Прошлой ночью Джафар сказал мне, что захватил в плен полковника Бурмона.

— Да, госпожа, — ответил Махмуд, метнув на нее подозрительный взгляд.

Алисон больше ничего не сказала и продолжала собирать вещи, боясь показаться слишком навязчивой. После долгого молчания она решила продолжить:

— Должна признать, я была поражена, узнав, что полковник все еще жив. Твой господин отправился в бой с намерением убить его.

Махмуд задумчиво нахмурился.

— Это правда. Они дрались на саблях, но хозяин почему-то не стал наносить последнего удара. Сафул видел это собственными глазами. Этого я понять не могу. Они были кровниками. Но, должно быть, у господина есть свои резоны. И, конечно, на все воля Аллаха.

Махмуд был, как всегда, неизменно предан Джафару и не подумал бы осуждать его. Алисон понимала это и все же не могла оставить мальчика в покое.

— Ты можешь сказать мне, где сейчас полковник? Знаешь, что Джафар намеревается сделать с ним?

— Господин не удостаивает меня своим доверием, — настороженно пробормотал слуга, однако, видя явную тревогу Алисон, все же снизошел до объяснения:

— Сиди Фархат отвез всех французов в лагерь халифа Бен Хамади. Сафул сказал, что полковника и офицеров обменяют на пленных арабов.

Алисон кивнула и, облегченно вздохнув, продолжала собирать наряды. Однако несколько мгновений спустя голос Махмуда вернул ее к действительности.

— Почему вы плачете, госпожа? — с любопытством спросил он.

Неожиданно поняв, что по щекам текут слезы, Алисон вытерла их и широко улыбнулась мальчику первой искренней улыбкой за все это время.

— Это слезы счастья, Махмуд.

Алисон связала вещи в узлы и помогла мальчику свернуть шатер, старательно следуя его указаниям. К тому времени, когда все было готово, солнце уже поднялось достаточно высоко и немилосердно обжигало палящими лучами берберов, строившихся в караван. Покрыв голову и плечи платком, Алисон отправилась на поиски дяди. Она нашла Оноре где-то в середине каравана. Рядом неотлучно находился верный Чанд. Девушка едва удержалась от улыбки, видя, как удобно устроили дядю. Джафар велел его уложить на носилки, закрытые занавесками со всех сторон. Ей и Чанду дали коней.

Алисон рассказала дяде и слуге о судьбе Эрве и вскоре погрузилась в задумчивое молчание. Караван еще не тронулся с места, но она почему-то сгорала от нетерпения. Где же Джафар?

Только минут через двадцать ей удалось наконец увидеть его. Джафар шел прямо к ним, и Алисон наблюдала за его приближением с непонятной нежностью и сердечным пылом, застигшими ее врасплох.

Но разве следует удивляться глубине собственных чувств к нему? Несколько дней назад Алисон вынуждена была признать правду, которую скрывала до сих пор даже от себя. Больше она не может противиться желанию, которое испытывает к Джафару. Страсти. И любви…

Алисон тяжело вздохнула. Она не должна любить Джафара. Не имеет права. Это невозможно. Он похитил ее, захватил в плен дядю и Эрве. И, уж конечно, не питает к ней никаких нежных чувств.

При воспоминании о вчерашней ночи лицо Алисон стало пунцовым. Она унизилась перед Джафаром, предложила отдаться по доброй воле, стать его наложницей. Но он отказался… и, когда Алисон попыталась его поцеловать, с презрением отверг ее и выбежал из шатра, словно не выносил даже ее прикосновений. Охваченная стыдом, Алисон закусила губу, не в силах представить, как встретится с ним лицом к лицу.

Однако при виде Джафара все тревожные мысли вылетели у нее из головы. Бербер был чисто выбрит, но измученное лицо и усталые глаза свидетельствовали, что он провел беспокойную ночь. Алисон захотелось обнять его, утешить, прогнать терзающую сердце боль.

Джафар, едва взглянув на нее, обратился к Оноре:

— Вы готовы ехать?

— Да, — ответила Алисон вместо дяди. Джафар снова обернулся к ней.

— Я помогу вам сесть в седло.

Сухие слова прозвучали приказом, протестовать против которого было бесполезно. Не дав Алисон времени опомниться, он подхватил ее и поднял на лошадь. Однако девушка, не в силах удержаться, наклонилась и нежно коснулась его щеки.

— Спасибо, — прошептала она.

— За что, мадемуазель? — слегка настороженно осведомился Джафар.

— За то, что пощадили жизнь Эрве.

Глаза Джафара свирепо блеснули.

— Я не нуждаюсь в вашей благодарности! — прорычал он и, резко повернувшись, пошел к голове каравана.

Испуганная его неожиданной яростью и внезапным уходом Алисон недоуменно смотрела вслед удалявшемуся Джафару. Только сейчас она запоздало вспомнила о приказе не упоминать в его присутствии имени Эрве. Правда, вряд ли только этим объясняется ее гнев.

Чанд, еще не успевший сесть на коня, тоже уставился в спину Джафара.

— Не знаю, почему вождь сделал это… пощадил жизнь Бурмона-саиба.

Алисон беспомощно покачала головой. Она сама не находила ответа. И, по правде говоря, не могла понять Джафара.

— Оказывается, Джафар-саиб не такой дикарь, каким я его считал, — задумчиво заметил Чанд.

— Ты прав, — согласилась Алисон, слегка улыбнувшись. — Не такой.

Путешествие оказалось нелегким. Бескрайние пески, покрытые постоянно перемещающимися барханами, поросшими верблюжьей колючкой, расстилались насколько хватало глаз. Однако пустынные просторы неожиданно заканчивались у высоких зубчатых горных отрогов, уходивших на запад. Махмуд объяснил, что эти горы называются Аулед-Нейл.

У подножия гор виднелись вершины пальм и белые минареты. Сначала Алисон показалось, что это очередной мираж, но шло время, они подъезжали все ближе к прекрасному видению, а оно все не исчезало. И, потрясенная открытием, Алисон поняла, что скоро они окажутся в настоящем оазисе. Подумать только, все это время она была в нескольких часах езды от цивилизации! Если бы только знать! Тогда ее побег наверняка удался бы! Как несправедлива судьба!

Расстроенная Алисон плотнее стиснула губы, проклиная себя за то, что испытывает чрезмерно нежные чувства к Джафару.

Однако плохое настроение улетучилось, как только они оказались в большом оазисе, где росли тысячи пальм. Среди высоких деревьев сверкали белые купола и тонкие башни мечетей, а чуть дальше, на желтой скалистой равнине, стояла крепость, под защитой которой ютился целый город с узкими улочками и глиняными домами.

Прекрасный оазис назывался Бу Саада, что, как пояснил Махмуд, означало «обитель счастья», видимо, из-за обилия зелени и плодородной земли. Рощи финиковых пальм с кронами темно-зеленых листьев веерообразной формы пестрели золотистыми и коралловыми гроздьями фиников. Здесь росло также множество груш, инжира, абрикосов и других фруктовых деревьев. По пути Алисон заметила широкую реку, по берегам которой расположились кусты тамариска.

Хотя караван шел по границам оазиса, Алисон заметила, что в городе царит оживление. На улицах толкались берберы, евреи и бедуины-кочевники. Торговцы, крестьяне, шейхи. Женщины в чадрах и с непокрытыми лицами.

— Не смотрите, госпожа! — воскликнул Махмуд, когда Алисон с любопытством уставилась на старуху берберку, монотонно певшую какую-то странную песню. — Она kahina, ведьма! Если будете слишком пристально смотреть на нее, это принесет вам ужасное несчастье.

Алисон улыбнулась, но ничего не ответила, поскольку Махмуд, очевидно, верил в колдовские чары. Видно, ей правду говорили: берберы куда суевернее арабов.

— В Бу Сааде всегда так много народа? — спросила Алисон.

— Возможно, но точно сказать не могу. Я был здесь лишь однажды. По-моему, здесь в самом разгаре праздник.

Алисон, увлеченная возможностью увидеть арабский праздник, жадно впитывала экзотические звуки и зрелища. Вскоре ее внимание привлекли крики и шум, доносившиеся с местного базара, обязательной принадлежности каждого города и деревни. Именно на базаре, если верить Махмуду, они должны были закупить провизию для дальнейшего путешествия.

Алисон с радостно бы побродила по базару, но была еще слишком слаба и поэтому не протестовала, когда они раскинули лагерь у реки. Сначала она проследила, чтобы дяде, плохо переносившему тяжелый путь, дали сонное снадобье. Потом вернулась в шатер Джафара, прилегла и мгновенно уснула.

Она проснулась через несколько часов, чувствуя себя более свежей впервые за последние несколько недель. Однако вскоре энергия обернулась нетерпеливым беспокойством. Не зная, чем заняться, Алисон начала нервно метаться по шатру, снова и снова возвращаясь мыслями к неудавшемуся побегу. Как близка была свобода! И вот теперь она еще более беспомощна, чем раньше, совершенно беспомощна, и все потому, что приходится волноваться за дядю и Чанда. Этот шатер по-прежнему оставался ее тюрьмой.

Остановившись у входа, Алисон с тоской глядела туда, где кипел, бурлил, радовался и печалился оживленный город Бу Саада. Напряжение становилось непереносимым, терзало, готовое взорваться слезами. Алисон снова и снова мерила шагами шатер, пока внезапно не ощутила присутствия Джафара. Девушка замерла, пытаясь успокоиться, утихомирить непослушное, бурно колотившееся сердце, и медленно повернулась. Она целый день не видела Джафара и теперь настороженно-вопросительно смотрела на него из-под длинных ресниц. Неужели он все еще сердится на нее?

— Я подумал, что ты, может быть, захочешь побродить по городу.

Голос был спокойным, выражение лица, как всегда, загадочным. Алисон затаила дыхание. Она отдала бы половину своего состояния за мгновение свободы.

— Да, мне очень хотелось бы, — ответила она по-детски восторженно.

Джафар оглядел девушку, одетую лишь в блузу и панталоны.

— Надень красивое платье. Я вернусь через час.

Алисон не нужно было повторять дважды. Не тратя времени, она умылась и переоделась в один из лучших нарядов — широкое розовое шелковое платье, покрыла голову и накинула поверх бурнус из мягкой голубой шерсти. Она даже успела проведать спящего дядю, и все же до назначенного времени оставалось еще полчаса. Когда появился Джафар, девушка потрясенно застыла. Он выглядел настоящим восточным повелителем, в летящей белой джеллабе и алом бурнусе, которого не постыдился бы и король. Прошло несколько мгновений, прежде чем Алисон поняла, что и он неотрывно смотрит на нее. Блеск янтарных глаз, обычно таких суровых и непроницаемых, не оставлял сомнения, что она ему нравится. Может быть, он даже считает ее красивой?

— Пойдем, Темеллал, — хрипло позвал Джафар, и девушку почему-то удивила и встревожила его манера предлагать ей руку — совсем как это сделал бы любой европейский джентльмен, приглашающий даму на прогулку. Как могла она оставаться равнодушной и отчужденной, когда он ведет себя так изысканно-вежливо?

Солнце уже начало клониться, когда они подошли к городу. Их со всех сторон толкали на кривых улочках, и Алисон пришлось останавливаться каждые несколько минут. Девушка с неподдельным интересом наблюдала за окружающим, задавая бесконечное множество вопросов. Джафар то и дело улыбался. Но Алисон не обращала внимания на его неуместное веселье, потому что сама была чрезмерно радостна. Казалось, самый воздух был наполнен ожиданием праздника и возбуждением. Люди всех рас и сословий теснились на улицах, плоских крышах, верандах и галереях. Откуда-то издалека доносилась музыка, ритмичный стук барабанов и тамбуринов, звуки зурны. Алисон нетерпеливо дергала Джафара за руку.

Вскоре они набрели на площадь, освещенную дымящимися факелами. В одном углу жонглер с невероятным искусством метал длинные тонкие ножи в доску, в другом около огромного костра собрались музыканты.

Теперь, пожив в пустыне, Алисон могла по узким, худым, аскетичным лицам определить, что это берберы. Одетые в белые бурнусы, подвязанные вместо поясов веревками, они были все, как один, босы и с непокрытыми головами. Большая часть мужчин громко молилась, остальные дули в зурны и били в тамбурины и барабаны.

В третьем углу старый нищий в лохмотьях сидел перед двумя корзинами, прикрытыми тряпками.

— Заклинатель змей, — объяснил Джафар и, кинув старику серебряную монету, велел начинать представление. Вокруг мгновенно собралась толпа любопытных.

Алисон часто видела заклинателей змей в Индии, но такого не представляла. Из одной корзины старик вытащил гигантскую ящерицу — варана. Шею рептилии охватывал кожаный ремень, и заклинатель позволял животному отбегать на несколько шагов, а потом резко дергал за ремешок. Алисон каждый раз сжималась от жалости.

Наконец он выманил из второй корзины темно-желтую змею с коричневыми пятнами и крошечными рожками, видневшимися как раз над глазами. Смертельно опасная гадина угрожающе подняла голову и открыла рот, обнажив ядовитые зубы.

Вспомнив о едва не убившем ее укусе скорпиона, Алисон инстинктивно прижалась к Джафару и с радостью ощутила, как мускулистая рука обняла ее за талию.

В следующее мгновение ящерица и змея увидели друг друга. Гадина на мгновение замерла и тут же бросилась в атаку. Алисон охнула. Как ни велика ящерица, ей не защититься от яда.

Однако оказалось, что битва еще не окончена. Варан развернулся, ударил змею мощным хвостом и сжал зубами ее головку, стараясь раздавить крохотный череп. Старик снова дернул за ремень, оттащив ящерицу, а потом спокойно рассовал животных по корзинам, что, по-видимому, означало конец представления.

— Как жестоко держать их в неволе! — не удержалась Алисон, ни к кому в особенности не обращаясь. Джафар, окаменев, долго смотрел на девушку, пока она не почувствовала его взгляда и не подняла глаза.

— Пойдем, — сказал он наконец. — Ты, конечно, голодна.

Алисон, мгновенно позабыв о всех бедах, рассмеялась, неожиданно поняв, что к ней вернулся прежний аппетит.

— Я могла бы съесть слона!

Они шли по темным улицам, сквозь мрак, пока не оказались в самом центре города. Здесь праздник был не таким шумным. Джафар остановился перед домом, откуда доносились звуки скрипок, арабских гитар и жалобное пение флейты. По-видимому, это место мало чем отличалось от английских кабачков. Огромная комната была окутана сизым дымом: десятки богато одетых посетителей, сидя на полу, пили кофе и курили кальяны.

У входа их встретил маленький человечек, скорее всего владелец заведения, и с почтительным поклоном проводил по узкой лестнице на крышу, где горело множество ламп, придавая окружающему странно экзотический вид.

В углу, на роскошных коврах, стоял низкий столик. Усевшись на подушках рядом с Джафаром, девушка начала с любопытством рассматривать музыкантов, исполнявших веселую мелодию, и не сразу поняла, что они здесь единственные гости. Неужели Джафар позаботился о том, чтобы сегодня, кроме них, никого не было?

Алисон покосилась на высокого, необыкновенно красивого, загадочного мужчину и невольно вздрогнула. Как знать, может, он сделал это ради нее? На душе сразу стало теплее при мысли о том, что Джафар не пожалел сил и расходов, лишь бы доставить ей удовольствие.

Еду и вино приносил сам хозяин. Алисон, подражая Джафару, поднесла к губам чашу с неизвестным питьем и тут же задохнулась. Она не ожидала, что жидкость обожжет горло.

— Это арак, — пояснил Джафар. — Вино из фиников. Тебе не нравится?

— Нет, что ты, просто я не привыкла к такому, — оправдывалась Алисон и теперь, зная, чего ожидать, осторожно пригубила вино, сладкое и одновременно терпкое. Оно оказалось к тому же очень крепким.

— Не думала, что мусульманам разрешено пить спиртное, — заметила она.

— Строгие правила ислама, — улыбнулся Джафар, — немного смягчаются здесь, на границе с Сахарой. Более того, берберы не так религиозны, как другие арабские народы. Мы даже едим мясо диких кабанов и других животных, запрещенное Кораном. Коран не разрешает также делать татуировки, но этот обычай широко распространен среди берберских племен. Кроме того, мы пьем арак и напиток из винных ягод, почти не держим поста в рамадан. Зато гораздо больше почитаем святых, не презираем евреев, наши праздники отличаются буйным весельем.

Алисон зачарованно слушала, с любопытством разглядывая Джафара и гадая, почему тот так подробно рассказывает о традициях своего народа.

— Махмуд сказал, что сегодня здесь тоже праздник, — вставила она.

— Да, байрам, один из главных в мусульманской религии. Он прославляет Абрагама, который повиновался приказу Аллаха и послал своего сына Исмаэля в пустыню.

В этот момент принесли первые блюда, и Алисон показалось, что ничего вкуснее она в жизни не ела. Им подали баранину и курицу с невероятным разнообразием овощей — жареными баклажанами, репой, морковью, горошком и капустой. За ними последовал восхитительный кускус, с кусочками баранины, тушенной с луком и орехами. На десерт принесли фрукты: финики, дыни, мандарины — и к ним чашечки крепкого черного кофе.

Затем появились танцовщицы, женщины с татуировкой на лбу, нарумяненными щеками и выкрашенными хной ладонями.

Первая оказалась настоящей черноволосой красавицей, с огромными загадочными глазами и оливковой кожей. На голове ее красовался плюмаж из павлиньих перьев, богатый наряд дополняли широкие браслеты, множество золотых цепей и тяжелые серьги.

Заиграла музыка, и танцовщица начала медленно извиваться, искоса бросая на Джафара зазывные взгляды, значения которых Алисон не могла не понять.

— Ты знаешь эту женщину? — спросила она Джафара, пораженная охватившей ее ревностью, палящей, жалящей и разрывающей сердце.

— Ее зовут Фатум.

Уклончивый ответ не удовлетворил Алисон. Она выжидающе посмотрела на Джафара, подняв брови.

— Женщины из племени Аулед Нейл известны всей Берберии — пояснил он. — И славятся своими танцами.

— Не думала, что их мужчины одобряют подобные танцы, — пробормотала Алисон, вспоминая, как строги законы ислама в отношении женщин.

— Их мужчины не только одобряют, но и всячески поощряют жен и дочерей, — улыбнулся Джафар. — Они куртизанки, Эхереш. И зарабатывают много денег танцами и продажей… как бы лучше сказать… предлагая свою благосклонность мужчинам других племен. Говоря по правде, мужья и отцы, не задумываясь, продают их тому, кто больше предложит.

«Боже, это проститутки!» — с ужасом подумала Алисон.

— Какое варварство, — выдавила она вслух.

— Наоборот, вполне цивилизованный обычай. Они зарабатывают достаточно денег, чтобы прокормить мужчин или собрать приданое и выйти замуж.

Окончательно потерявшая равновесие Алисон снова попыталась наблюдать за танцующей Фатум. Неспешные, почти ленивые движения сменились страстными, чувственными, и Алисон снова и снова пыталась разгадать, насколько хорошо Джафар знаком с Фатум и каковы их отношения. Она с облегчением вздохнула, когда Фатум наконец закончила танец и вместо нее появилась другая женщина — тоже черноволосая, с таким же орлиным носом и сверкающими глазами. На ней были шальвары — широкие панталоны из алой парчи, широкий пояс с бахромой, черное бархатное болеро, расшитое золотой нитью. На голове — маленькая черная шапочка, ноги обтягивали замшевые туфли. На щиколотках и запястьях позвякивали многочисленные браслеты. Драгоценностей на ней было не меньше, чем на Фатум.

Длинные волосы рассыпались по плечам, пока танцовщица извивалась в старой, как мир, пантомиме страстного желания.

— Кажется, ты и ее знаешь, — пробормотала Алисон, не в силах скрыть язвительных ноток в голосе. Джафар, повернувшись, вопросительно поднял бровь, с любопытством оглядывая девушку. В глазах явственно мелькнули веселые искорки, но ответил он совершенно серьезно:

— Ее зовут Барка.

И сразу же сменил тему разговора, начав объяснять значение различных ритуальных танцев. Оказывается, Фатум исполняла Танец Платка, а это был Танец Меча. Барка удалилась, и ей на смену пришла группа полудиких женщин из племени Аулед Нейл, певших о любви и героизме воинов.

Потом Фатум и Барка снова вернулись, чтобы исполнить страстные, знойные танцы пустыни. Женщины вызывающе изгибали молодые, упругие тела, словно излучавшие безграничное, дикое сладострастие, и бросали завлекающие взгляды на Джафара. Алисон все больше раздражалась. Если они еще и не познали экстаза в объятиях Джафара, то, несомненно, готовы на все, чтобы соблазнить берберского вождя.

«Возможно, — думала Алисон, поджимая губы, — Джафар не лжет, утверждая, что у него нет наложниц. Если такие прелестные создания всегда готовы к услугам, вряд ли Джафар испытывает необходимость в постоянных любовницах».

Однако, если не считать вполне понятного интереса к искусству танцовщиц, Джафар почти не обращал внимания на знойных красоток и никак не откликался на безмолвные призывы Фатум и Барки. Все его мысли и желания были сосредоточены на молодой девушке, сидевшей рядом. Только ее он хотел. Только ее стремился получить.

И он действительно был возбужден. Ее близость, ее присутствие были словно пьянящий эликсир в крови. Даже сейчас, застывшая и неподвижная, она была куда более живой и ослепительно прекрасной, чем любая другая женщина в этой комнате.

Джафар против воли посмотрел на Алисон, лаская ее взглядом. Она так отличалась от женщин его страны, однако в сравнении с ними лишь выигрывала. Алисон не только была столь же неукротимой, как страстные дочери пустыни, но и обладала гордым и мужественным духом уроженки Атласских гор. Ее жизненная энергия, непокорный характер воспламеняли чувства Джафара, а воспоминания сводили с ума.

Кровь Джафара закипела при одной мысли о том, как она лежала под ним, обнаженная, как прижималось к нему это стройное разгоряченное тело, как его губы пили мед этих нежных грудей, как билась она в судорогах наслаждения. Он снова хотел ласкать ее, ощутить страстный отклик, дать ей блаженство и получить все, что может подарить ему она…

В этот момент их взгляды встретились. Алисон мгновенно поняла, какую ошибку сделала. В глазах Джафара она увидела неукротимую, ненасытную жажду обладания, волновавшую так же безумно, как властное прикосновение. Дыхание Алисон участилось. Откровенное желание в этих ястребиных глазах было слишком обнаженным, слишком явным.

Алисон поспешно отвернулась, испуганная тем, что подобные эмоции могут родиться почти мгновенно из простого взгляда, однако не могла отрицать буйную искру чувственности, воспламенившую огонь между ними, безумного, примитивного вожделения, сладострастия, плотской потребности. Она хотела его. Хотела с отчаянием, трагически необъяснимым, достойным всяческого порицания. Все это окончательно запутало Алисон, сбило с толку, усиливая непонятные ей самой сложные, сладостно-горькие ощущения, которые она испытывала к Джафару.

Весь остаток вечера Алисон провела в неловком, напряженном молчании, безуспешно пытаясь выбросить из головы не дающие покоя мысли. Она обрадовалась, когда танцовщицы закончили представление, уверенная, что теперь они уйдут, однако, к возмущению девушки, Фатум и Барка неспешно подошли к Джафару и опустились перед ним на колени, чтобы выслушать его похвалы.

Алисон вынудила себя пробормотать вежливые комплименты, которые Джафар затем перевел. В течение целой минуты она также терпела кокетливые взгляды и не слишком скрытую враждебность обеих женщин, пока те беседовали с Джафаром на непонятном ей языке. Наконец терпение девушки истощилось. Резко поднявшись, она подошла к краю крыши, хотя понимала, как это грубо с ее стороны. Просто Алисон не могла больше смотреть, как знойные красавицы флиртуют с Джафаром и пытаются завлечь его в постель.

Алисон рассеянно смотрела на оживленные улицы, думая о своем, и очнулась, почувствовав только, что Джафар стоит сзади. Они остались вдвоем — очевидно, Джафар отослал танцовщиц и музыкантов. Но шум, доносившийся снизу, тем не менее действовал на и без того издерганные нервы Алисон.

— Это и есть пример твоих необузданных празднеств? — осведомилась она, видя, что Джафар молчит.

— Да. Танцы часто исполняются на открытом воздухе. А потом иногда сопровождаются ритуалом Leilat el Gholta — Ночь Ошибок.

— Ошибок? Что это означает?

— Никому не известно. Это берберский обычай, восходящий к древним мистическим верованиям. Участники выбирают любовника на одну ночь и предаются самому бесстыдному разгулу.

Алисон неудержимо покраснела, но все же осмелилась посмотреть в глаза Джафару.

— Хочешь сказать, что твой праздник немногим лучше оргии?

Несколько бесконечно долгих мгновений он смотрел на нее, пристально и мрачно. Но его улыбка была ослепительно прекрасной.

— Ты права, дорогая, конечно, настоящая оргия.

Алисон затаила дыхание, потрясенная не столько смыслом его слов, сколько неожиданно дерзкой мыслью, пришедшей ей в голову.

Она чувствовала, что вся дрожит, ведь ночь была довольно холодной. Как обычно бывает в пустыне, температура после захода солнца резко понизилась. Девушка сжалась, когда Джафар потянулся к ней, чтобы поплотнее укутать в бурнус.

— Пойдем, ты замерзла. Я возьму тебя…

Почему Джафар осекся? Он хотел сказать «домой», в этом Алисон была уверена. Однако Алисон не могла подавить чувственные картины, вызванные его незаконченной фразой. Он возьмет ее.

Алисон мысленно встряхнулась, стараясь взять себя в руки. Джафар вовсе не это имел в виду. Он просто проводит ее в шатер, как вчерашней ночью, а сам уйдет, оставив ее одну терпеть невыносимую боль неутоленного желания и крушения надежд. А сам, без сомнения, вернется в объятия экзотических куртизанок племени Аулед Нейл, которые рады оказать услугу богатому клиенту.

Если только Алисон не остановит его.

Алисон вне себя от ревности стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Однако девушка не могла уклоняться от правды. В этом отношении она ничем не лучше этих шлюх, потому что тоже хочет Джафара, хочет отдаться ему, испытать до конца ту страсть, вкус которой узнала в его объятиях той ночью.

И тут, услышав крики на улице, Алисон перегнулась через парапет, намеренно избегая глядеть на Джафара, и тихо спросила:

— А неверным тоже позволяется участвовать в Ночи Ошибок?

— Думаю, да. А почему ты спрашиваешь?

Алисон набрала в грудь побольше воздуха. Не в первый раз она позволяла своему неистовому буйному сердцу взять верх над разумом.

— Потому что, — почти небрежно бросила она, — мне понравилась мысль об оргии. Правда, что участники выбирают партнера по собственному желанию?

Затылком она ощущала пронизывающий взгляд Джафара.

— Да. Нет правил, определяющих любовные игры. И не важно, женаты ли они или только встретились.

— А важно, кто делает выбор, мужчина или женщина?

После долгого колебания Джафар покачал головой.

— Нет.

— Тогда, — медленно ответила Алисон, каким-то образом умудряясь говорить спокойным, ровным голосом, несмотря на возбуждение, кружившее голову, бурлившее в крови, — если это так, я выбираю тебя.

Глава 17

Праздничная суматоха была в самом разгаре, когда Алисон и Джафар пробирались назад в лагерь по людным улицам. Однако, не обращая внимания на шум, оба молчали. Джафар ничего не ответил на ее смелые слова и вообще не произнес ни слова с той минуты, Как Алисон объявила о своем решении.

Девушка никак не могла понять, о чем он думает. Лицо Джафара было непроницаемым. Однако она знала, что он неравнодушен к ней — недаром же обнял ее за плечи, чтобы защитить от толчков. Другая рука покоилась на рукоятке кинжала. Джафар был так близко, что она ощущала, как напрягаются его мышцы.

Сама Алисон чувствовала странное спокойствие и одновременно ощущала горевшее внутри пламя возбуждения. Сегодняшней ночи суждено стать совсем иной. Сегодня она не будет спать одна.

К тому времени, когда они наконец добрались до шатра Джафара, шум постепенно улегся и стало так тихо, что Алисон слышала стук собственного сердца. Зажженная лампа бросала приветливые отблески на стены и устланный коврами пол шатра. Джафар проводил ее в комнату и, немного помедлив, молча повернулся к выходу.

Алисон почувствовала, как внутренности стянуло тугим узлом.

— Джафар… подожди!

Джафар замер на месте, напряженный, настороженный. Алисон судорожно сцепила руки. Все ее мысли были об одном: сейчас он вернется к этим женщинам и станет осыпать ласками их, а не ее, Алисон.

— Пожалуйста… не уходи.

Прошла, казалось, вечность, прежде чем он снова медленно повернулся к ней лицом. В прищуренных, желтовато-карих глазах нестерпимо ярко сверкали золотистые искры.

— Я уже говорил, Эхереш, что не нуждаюсь в твоей благодарности.

Он по-прежнему считает, что Алисон предлагает ему себя как плату за спасение жениха. Но в этот момент ее чувства были далеки от благодарности. Все это время она даже не думала о Эрве, что, вероятно, было не менее постыдным, чем ее теперешнее поведение.

— Нет, — покачала головой Алисон. Она действительно благодарна Джафару за то, что он не убил Эрве, но испытывает сейчас нечто совершенно другое. — Нет, — повторила она громче. — Дело не в благодарности. Я хочу… хочу, чтобы ты стал моим возлюбленным.

«Как может он не верить ей?» — с отчаянием думала Алисон, затаив дыхание. Сейчас решится ее судьба.

Вместо ответа Джафар задернул занавесь, прикрывающую вход в шатер и отделившую их от всего остального мира.

— Я и не думал уходить, — тихо ответил он.

Воздух со свистом вырвался из легких Алисон, сердце вновь начало свой хаотический ритм. Шагнув к Алисон, Джафар осторожно откинул капюшон бурнуса с ее лица и почти благоговейно погрузил пальцы в гриву каштановых волос, перебирая шелковистые пряди. Но его пристальный взгляд был устремлен на рот Алисон.

И тогда он наклонил голову. В поцелуе не было нежности, лишь палящий жар, зловещая опасность, мрак… голод, так похожий на ее собственный. И, хотя Джафар сжимал ее лицо ладонями, не давая возможности шевельнуться, Алисон не сопротивлялась. Мягкие губы раскрылись под его губами в безмолвной мольбе, руки инстинктивно поднялись, обвивая его сильную шею.

Джафар слегка прикусил ее нижнюю губу, нежно, нетерпеливо, словно поддразнивая, вбирая ртом чувствительную плоть. Тихий, неудержимый стон вырвался из горла Алисон.

Услышав его, Джафар словно обезумел. С трудом оторвавшись от губ Алисон, он осыпал лихорадочными поцелуями тоненькую, грациозно запрокинутую шею и, перегнув девушку через руку, стиснул в объятиях. Жадный рот сомкнулся на крошечном соске, едва прикрытом тканью платья.

Алисон затаила дыхание. Даже сквозь скользкий шелк она ощущала обволакивающее тепло его губ и мгновенный отклик своего тела — сосок сжался, окаменел, словно тугой розовый бутон, и наслаждение кинжальным ударом пронзило Алисон. В каком-то отдаленном, незамутненном уголке мозга возникла мимолетная мысль: как другие женщины Джафара способны были вынести это невероятное наслаждение? Но стоило ли думать об этом сейчас, гадать, сколько женщин до нее нашли рай в его объятиях. Сегодня она просто станет наслаждаться ошеломляющим сознанием того, что именно она — та, кто сумела возбудить в нем желание.

Девушка, не помня себя, судорожно схватилась за тюрбан Джафара, сбив его на пол. Беспокойные пальцы запутались в густых рыжевато-золотистых волосах, и Алисон, забыв обо всем, самозабвенно отдалась неукротимому восторгу его объятий, чувственному волнению ласк.

Лишь спустя несколько долгих минут, Джафар наконец прерывисто вздохнул и выпрямился.

Потрясенная, ошеломленная, очарованная Алисон подняла глаза. В этих янтарных глубинах не было и намека на нежность — лишь всепожирающее пламя.

— Раздень меня!

Резкие, гортанные нотки в голосе обожгли натянутые нервы сладострастным огнем.

— Не здесь! — покачал он головой, когда она потянулась к его поясу. Алисон, едва дыша, подчинилась и, взяв Джафара за руку, повела в темную спальню, где неуклюже, путаясь в складках одежды, вытащила кинжал и уронила его на пол, а потом развязала пояс. Дрожащие пальцы не слушались, она не видела, что делает, потому что не отрывала глаз от Джафара. Сейчас, с растрепанными волосами, лицо его выглядело грубовато, варварски красивым и таким откровенно чувственным, что Алисон показалось: она умрет, если он не поцелует ее.

Она слишком долго, мучительно долго возилась с его джеллабой, и Джафар, сгорая от нетерпения, отступил и одним рывком стянул широкое одеяние, оставшись обнаженным до пояса. Потрясенная совершенством его тела. Алисон нерешительно подняла руку. Не коснуться его было так же трудно, как не дышать. Пальцы, нерешительные и одновременно дерзкие, распластались на мужской груди. Под шелковистой горячей кожей перекатывались упругие мускулы. Алисон охватила сладостная боль желания.

Ее прикосновение подействовало на Джафара, словно удар кнута. Когда она дотронулась до плоских твердых сосков, Джафар, словно в невыразимой муке, сцепил зубы и, прошептав тихое проклятие, отступил, чтобы сбросить остальную одежду.

— Теперь твоя очередь, — хрипловато шепнул он.

С трудом сознавая, что делает, Алисон нагнулась, сняла туфли, развязала кушак, но, когда пришла пора сбросить платье, заколебалась, стыдясь остаться голой перед мужчиной.

Теперь Джафар не мог позволить ей отступить и держал в плену ее пристальным, настойчивым взглядом, словно хотел выведать и разгадать все ее тайны. Алисон, трепеща, выполнила его безмолвный приказ. Сегодняшняя ночь не для тайн.

И когда ее стройное тело открылось его глазам, Джафар задохнулся. Однако девушка нашла в себе мужество встретить его дерзкий, жадный взгляд, шаривший по ней, ласкающий куда смелее и интимнее, чем руки. На миг в этих хищных глазах мелькнуло мягкое выражение, тут же сменившееся властным взором обладателя и господина.

К удивлению Алисон, он не обнял ее. Пальцы легко, словно крылья бабочки, коснулись живота, скользнули ниже, к густой поросли шелковистых каштановых волос между ее бедер.

— О Господи… — выдохнула Алисон, потрясенная блаженством, таким мучительным, что ноги подкосились.

Девушка едва не упала и беспомощно схватилась за мощные плечи Джафара. Но он не прекращал беспощадных, искусных, сводивших с ума ласк и с искаженным сладострастием лицом наблюдал за восхитительными мучениями Алисон. Не зная, сможет ли она выдержать еще мгновение утонченных пыток, Алисон прерывисто вздохнула и закрыла глаза.

Она не знала, сколько прошло времени, когда услышала словно издалека гортанный повелительный голос:

— Коснись меня, Эхереш…

Девушка с оторопелой покорностью позволила рукам скользнуть по сильной груди, тугому мускулистому животу, стройным бедрам, пока не обнаружила наконец средоточие его мужественности. Его желание словно передавалось ее пальцам, возбуждая в Алисон ответный пыл, скорее похожий на боль. Она смутно поняла, что Джафар испытывает ту же боль: тихий стон, сорвавшийся с его губ, открыл девушке, как мучительно ее нежное прикосновение. Его руки обвили ее стальным кольцом, ладони погладили спину, сжали ягодицы и вновь свирепо притянули к мужскому телу, заставляя невольно ощущать жар и силу его тела.

— Я хочу тебя, Эхереш, — почти грубо пробормотал он. — Хочу сделать с тобой все, что мужчина когда-либо делал с женщиной…

И его губы снова сомкнулись на ее губах, и слова были уже не нужны. Их губы слились, языки встретились в безумном танце. Страсть вспыхнула между ними, мрачная и сладостная, безумно-неистовая, всепожирающая, почти гибельная. Алисон ощущала отчаянную, безудержную, исступленную власть его поцелуев и сама отвечала с таким же ожесточением. Чувственное пламя, горевшее в Джафаре, сжигало и Алисон.

И, не сознавая ничего, кроме силы этого пожара, Алисон отдалась на волю головокружительного опьянения, пила темный мед его поцелуев, льнула к Джафару, подчиняясь сильным рукам. Подняв Алисон, он уложил ее на постель, среди мягких подушек, и накрыл смуглым телом, вжимая в мягкий тюфяк.

— Джафар…

Она успела лишь прошептать его имя, прежде чем он снова завладел ее губами, целуя с такой безумной силой, что у Алисон голова пошла кругом. Его поистине безграничная нежность словно избавила ее от пут условностей, зажгла что-то буйное и первобытное, и теперь она была свободна, свободна, как перекати-поле, несомое диким пустынным ветром. Она сама стала другой — неукротимой, свирепой и дикой Алисон Викери, словно воспарила духом над этой грешной землей. Она что-то неразборчиво бормотала и напрягалась, пытаясь поглотить его, принять в себя.

Джафар сам, почти обезумев, погрузил ладони в буйную гриву каштановых волос, язык глубоко проник в рот Алисон. Он впивался в ее губы с нерассуждающим, неутолимым голодом, зажигая в крови Алисон огонь, заставляющий ее тело пульсировать во всех потаенных местечках восхитительным, болезненным, тянущим жаром. И, когда он наконец поднял голову, девушка тихо застонала, инстинктивно выгибаясь, подставляя ему грудь и шею.

Джафар, не задумываясь, припал губами к шелковистой коже, упругим холмикам, бешено бьющейся на горле жилке. Груди Алисон набухли сладкой болью под его жадным ртом, разгоряченное тело неутомимо извивалось.

Джафар бесстыдно упивался этим нетерпением, шепча бессвязные фразы, заставляющие ее трепетать. Нежные слова доносились словно издалека. Желание стало страстным стремлением. Стремление — безумной потребностью. Отчаянной, настойчивой, безжалостной.

Ее руки слепо шарили по его жесткому телу. Никогда еще Алисон так страстно не жаждала дотронуться до этого мужчины, познать его так близко, как способна лишь любящая женщина. Да, она хотела его обладания, добивалась его с настойчивостью, которая могла бы шокировать девушку, сохрани она способность мыслить здраво. Когда-то даже намек на столь безоговорочную капитуляцию возмутил бы ее. Она боялась, смертельно боялась отдаться мужчине так беззаветно. Но чувственные, настойчивые ласки заставили забыть о страхе.

Она раскрылась перед ним весенним цветком, вращая бедрами, выгибаясь, почти теряя сознание, когда его пальцы отыскали секреты ее женственности и начали гладить жаркую влажную плоть.

Глаза девушки беспомощно закрылись, голова металась по подушке. Однако чем сильнее сжигало ее лихорадочное ожидание, тем нежнее становились его ласки. Это казалось невозможным, но Джафар сумел удержать себя в руках, хотя Алисон окончательно потеряла голову.

В одном Алисон была уверена: желание Джафара было так же велико, как и ее. Она чувствовала его нескрываемый трепет, когда он осторожно раздвинул стройные ноги мускулистым бедром, готовясь взять ее невинность. Да, это сильное тело дрожало от необузданной страсти, Алисон все сознавала и все же с трудом верила, что этот гордый, неукротимый, жестокий человек способен лишиться рассудка от желания к ней. И какой-то частью одурманенной сладострастием души Алисон ощущала странную робость. Собственная способность вызвать в Джафаре подобные чувства потрясала ее, наполняя одновременно ошеломительным ощущением всемогущества. И когда Джафар приподнялся над Алисон, она ответила всем сердцем, без стыда и боязни, подавшись навстречу, приподнимая бедра, чтобы принять его, слиться воедино с возлюбленным.

Однако первый медленный толчок застал ее врасплох, и Алисон невольно сжалась от внезапной резкой боли. Джафар замер, глядя на Алисон с такой нежностью, что она почувствовала, как откликается сердце.

— Хочешь, чтобы я остановился? — пробормотал он на безупречном английском языке. Но Алисон была слишком потрясена, чтобы размышлять над этим странным фактом.

— Нет… нет… прошу… не останавливайся, — выдохнула она.

Джафар улыбнулся такой чувственной улыбкой, что кровь бросилась в лицо девушки.

— Никогда, Эхереш.

И медленно, бесконечно осторожно снова начал двигаться, осыпая ее лицо, шею и плечи исступленными поцелуями, проникая все глубже и глубже, пока ее тело не приняло его до конца.

Алисон едва слышно вскрикнула. Она не сознавала, как опустошена, до тех пор, пока он не наполнил ее. Не знала, что такое блаженство, пока он не стал частью ее. И теперь испытывала восхитительное ощущение законченности, завершенности, какое мог ей подарить лишь Джафар. Боль исчезла, оставив лишь пульсирующее, неудовлетворенное желание.

— Взгляни на меня, — хрипло пробормотал Джафар, но слова были ни к чему. Алисон не могла отвернуться, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

Он долго смотрел в ее раскрасневшееся, опьяненное любовью лицо, а затем снова медленно вонзился в покорное, жаждущее тело. Это неспешное, сводившее с ума нежное обладание лишало разума, кружило голову. Алисон превратилась в буйное, дикое создание, сгорающее в лихорадке страсти. Она, задыхаясь, наблюдала, как свет и темнота сменяют друг друга в глазах Джафара, когда он намеренно неспешно, мучая и дразня, доводил ее почти до потери сознания. Но это продолжалось недолго. Захваченный тем же сладостным томлением, Джафар, тяжело дыша, забыл о любовных играх и с силой вонзился в тугую плоть, властно овладевая возлюбленной, двигаясь все быстрее в накаленном, настойчивом ритме.

— Моя сладкая тигрица, — простонал он, входя в нее свирепыми, неукротимыми рывками, и тихий крик наслаждения превратился в радостное рыдание. Задыхаясь, она с самозабвенной раскованностью устремлялась к нему, двигаясь в буйном, счастливом отклике на его ласки, не сдерживаясь и отдаваясь целиком, до конца. Для нее это слияние стало празднеством торжества любви, самой жизни, благополучного возвращения Джафара, для него — благоговейным обожествлением тела возлюбленной, исполнением заветного, мучительного желания, восторгом обладания.

— Ты моя! — настойчиво шептал он, утверждая свое господство над ней.

— Да! — Ей хотелось выкрикивать ответ громко, чтобы слышал весь мир, но дыхание перехватило, как только головокружительный экстаз обнял ее и унес в водоворот сладострастия. И, словно сознавая, что лишь в его объятиях стала женщиной, она безвольно отдалась этому ослепительно сияющему свету и жару, которые дарил ей Джафар,

— Алисон… — пробормотал Джафар в тот кратчайший миг, когда вместе с ней очутился в раю. Лишь долгое время спустя сознание вернулось к нему. Он чувствовал себя так, словно тело и душа разлетелись на сотни сверкающих осколков и теперь неизвестно, станут ли они вновь единым целым.

Он лежал неподвижно, по-прежнему слившись с Алисон, не смея шелохнуться. Дыхание с трудом вырывалось из легких, ноги отяжелели, а нежность, горевшая в сердце, казалось, вот-вот разорвет его.

Наконец Джафар робко шевельнулся, проводя губами по влажному виску Алисон, мягкой щеке, изгибу шеи, ожидая, пока угомонится бешеный стук сердца.

И только сейчас смутная мысль родилась в одурманенном мозгу — Алисон отдалась ему сама, ничего не требуя взамен, но, приняв ее дар, он сам отдал ей частицу себя.

Он и охотник и добыча. И Джафар еще не понял, действительно ли ощутил на мгновение, что они соединились полностью, целиком и навечно — физически, эмоционально и духовно. Почувствовала ли то же самое Алисон? Джафар был неопровержимо убежден в том, что она испытала чисто плотское наслаждение. Но неужели ничего, кроме этого?

Джафар тяжело вздохнул, бережно прижимая к себе несопротивляющуюся Алисон. Она добровольно отдалась ему. Покорилась. Но лишь на несколько мгновений. И, держа в объятиях обмякшую, восхитительно-утомленную и пресыщенную ласками возлюбленную, Джафар волей-неволей должен был признать неопровержимую правду.

Овладев Алисон, он не сделал ее своей.