Повелитель пустыни

Глава пятая

— Мне страшно, — выпалила Джасмин.

— Страшно?

Она кивнула.

— Они такие большие и...

К ее удивлению, Тарик подошел к ней и мягко обнял.

— Не волнуйся, Мина, я буду приглядывать за тобой.

— Обещаешь? — Ее голос дрожал. — Придется сидеть так высоко, а я не переношу высоты.

— Смелее. Мина. — Он тронул большим пальцем ее дрожащую нижнюю губу. — Машина еще здесь; ты можешь вернуться домой.

Джасмин вскинула голову.

— Ты больше не хочешь, чтобы я ехала с тобой?

— Я не хочу, чтобы тебе было плохо.

Джасмин закусила губу.

— А скоро мы вернемся?

— Путь до Зейны занимает три дня. Если учесть обратный путь и время, которое придется провести там, то дома мы будем недели через полторы.

Полторы недели! Она не перенесет такой долгой разлуки!

— Я поеду. Можно мне сесть с тобой?

Он кивнул, и его ласковый поцелуй в губы означал одобрение ее выбора.

— Ты можешь уткнуться мне в грудь и закрыть глаза. Как будто легла в постель.

Джасмин вспыхнула. Да, она вправду любит спать, положив голову ему на грудь.

— Спасибо тебе, Тарик.

— Пожалуйста, жена. Идем. Нам пора.

Когда Тарик помогал ей взобраться на спину горбатого зверя, Джасмин подумала о том, что временами ее муж бывает самым заботливым мужчиной на свете.

Он оказался за ее спиной раньше, чем она успела испугаться. Оба они для путешествия надели просторные блузы и широкие шаровары; головы и шеи тоже были надежно прикрыты от палящего солнца.

Когда верблюд сделал первый шаг, внутри у Джасмин что-то неприятно перевернулось, но она мужественно смотрела вперед, твердо решив побороть страх. Бесконечная пустыня, как ни странно, радовала глаз и приносила покой. Расширенными глазами Джасмин жадно всматривалась в пейзаж до самого привала. Мерное покачивание на спине верблюда несколько смущало ее, но она не чувствовала тошноты, если только не смотрела на землю прямо под собой. А если быть честной до конца, то сильные руки мужа, держащие ее за талию, придавали ей уверенности в себе.

Но даже Тарик не мог избавить ее от боли в седалище. Когда они стали устраиваться на ночлег, она отошла подальше и встала в тени небольшого дерева, потирая зудящие ягодицы.

Услышав горловой смех Тарика, она резко обернулась; щеки ее пылали. Тарик стоял за нею, скрестив на груди руки. Она отвернулась.

— Не сердись, Мина. Просто я беспокоился, отчего ты не возвращаешься.

К ее изумлению, он принялся осторожно массировать ей больное место. Джасмин застонала; она чувствовала такое облегчение, что ей было не до смущения. Руки Тарика творили чудо, и вскоре она поймала себя на мысли, что готова предложить ему заняться любовью. Она слегка толкнула его в грудь и отошла на нетвердых ногах.

— Давай... давай лучше вернемся, а иначе пропустим ужин.

Вздох разочарования был отчетливо слышен в тишине.

— Ты права, Мина. Пойдем. — Когда они подходили к стоянке, он наклонился к ее уху и негромко сказал: — Обещаю, моя Джасмин, что ночью еще помассирую тебя. Не так уж тебя измучила эта поездка, чтобы я не мог прокатиться на тебе еще раз.

Жаркая волна накрыла ее.

Поджидавшие их в лагере мужчины бросили на нее взгляд и понимающе улыбнулись. Не обращая на них внимания, Джасмин опустилась рядом с Тариком. А он сел слева от нее и чуть подался вперед, оберегая ее от нескромных взглядов. Джасмин захотелось улыбнуться над его повадками собственника, но она не стала его дразнить.

И дело не только в том, что Тарик является шейхом в восточном княжестве, где мужчины смотрят на женщин как на собственность, даже если холят их и лелеют. Это — он. Скрытный человек, который всегда является людям в маске. Его гордость — неотъемлемая часть его закрытой натуры.

Он доступен для своих людей, добр к ним, но держится на расстоянии, как и подобает его аристократическому статусу. В Новой Зеландии он буквально заморозил родственников Джасмин, хотя ничем не обнаруживал своего совершенного презрения к их хитростям и уловкам. А вот Джасмин он согревал, веселил, поддразнивал. А главное — любил.

Четыре года спустя ей стало ясно, что человека, скрытого под маской, видела только она одна. Он доверял ей. Даже сейчас с ней он иногда бывает самим собой — в тех случаях, когда вроде бы забывает о прошлом. А в другие моменты он и перед ней носит маску — маску мужчины, который «владеет» ею. Это — всего лишь маска, говорила она себе. А под ней живет ее Тарик.

Вскоре они попрощались с остальными и удалились, решив заночевать не в палатке, а под звездами. Тарик принялся стелить постель на толстом слое каких-то растений, которые должны были предохранить их тела от жесткой земли, наподобие пружинного матраса. Закончив, он взял Джасмин за руку.

— Мина, запомни одно.

— Что?

— Сегодня — никаких звуков. Мы слишком близко к остальным.

— Ни единого, — чуть слышно пообещала она.

Она не издала ни единого звука, когда Тарик раздевал ее и раздевался сам. Она сумела хранить полное молчание, когда Тарик исполнял свое обещание расслабить ее мышцы в том месте, которое пострадало во время переезда. Она даже удержалась от крика, когда ее набухшие соски побывали у Тарика во рту. А потом его рука задвигалась между ее ног.

Джасмин укусила Тарика в плечо, а он продолжал играть с влажными складками между ее бедер, продолжал до тех пор, пока у нее еще оставались силы дышать. Она крепче впилась зубами в его твердый бицепс, чтобы не закричать. Наконец после пытки, которая, как показалось Джасмин, продолжалась долгие часы, Тарик приподнял ее бедра и одним ловким движением вошел в нее. И на этот раз она вскрикнула, уткнувшись в его шею, чтобы заглушить звук. А Тарик скрипнул зубами, чтобы подавить собственный крик восторга, и его лицо перекосилось от чрезмерного усилия.

Они лежали, переплетя руки и ноги, до тех пор, пока не почувствовали ночной холодок. Тогда Тарик скатился с Джасмин и сел, чтобы застегнуть предназначенный для двоих спальный мешок. Когда он снова улегся рядом с Джасмин, она обнаружила, что наделала. Глубокие красные следы зубов ужаснули ее.

— Нет!..

— Мина, что такое?

— Я тебя укусила.

Тарик улыбнулся.

— Я не в претензии. У нас впереди еще две ночи в пустыне. Может, оставишь мне еще парочку сувениров?

Джасмин эта шутка не развеселила.

— Тебе точно не больно?

— Поцелуй и убедись, — предложил Тарик.

Джасмин немедленно повиновалась; она провела по ранкам языком, затем нежно поцеловала.

— Теперь мне больно, — прошептал он, и твердый предмет, ткнувшийся в ее бедро, открыл ей смысл его слов. — Но нам завтра долго ехать. Тебе нужно набраться сил. Отвернись и не соблазняй меня.

Джасмин рассмеялась его ворчливому тону, но не прошло и минуты, как она уже спала. А когда проснулась, Тарик был уже одет. Судя по выражению его глаз, проснись Джасмин несколькими минутами раньше, выезд вполне мог бы быть отложен.

— Я хотел дать тебе поспать как можно дольше, но нам пора выезжать, если мы хотим добраться к следующему оазису до темноты.

— Я быстро. Дай мне десять минут.

Утро выдалось свежим, почти холодным; ни намека на огонь и жар, которые должны охватить землю, когда солнце поднимется выше. Заканчивая свой туалет, Джасмин думала о том, как точно отразились в ее муже тайны его родной страны.

Иногда Тарик — лед, иногда он — пламя. Джасмин успела испытать на себе и то, и другое с тех пор, как она в Зюльхейле. Четыре года назад лед был ей незнаком. Как случилось, что она знала лишь половину человека? Четыре года назад... Четыре потерянных года. Внезапно она обнаружила, что ей смертельно хочется узнать, как в эти потерянные годы проходила жизнь Тарика. Настолько хочется, что это желание вызывает в ней физическую боль. Тарик отразил ее попытки поговорить о прошлом, но она знала, что они не обретут покоя, пока тот разговор не состоится.

— Мина! Ты готова?

Джасмин раздвинула ветви, скрывавшие ее от Тарика. Он оттолкнулся от ствола дерева с пышной темно-зеленой кроной, окинул взглядом скромно прикрытую фигуру Джасмин все тем же хозяйским взглядом.

— Что-то тебя тревожит?

Джасмин изумленно вскинула голову. Он видит ее насквозь!

— С чего ты взял? Я в порядке.

Эта маленькая ложь насторожила Тарика еще больше. Во всем, что касается ее, он доверяет своему внутреннему голосу. Что-то первобытное, дикое, природное в нем откликается на Мину, какая-то часть его, которая может быть опасной, если не держать ее на привязи.

— Я твой муж. И ты не будешь мне лгать. Отвечай мне. — Тарик погладил огненный шелк ее волос.

— У нас мало времени, — попыталась отговориться Джасмин.

Но Тарика уже не интересовало время.

— Ты ответишь мне.

Маленькие ладошки у его груди сжались в кулачки. Она хотела выспросить у Тарика его тайны, а вместо этого он учинил допрос ей самой. Но она еще не готова к этому!

— Может быть, тебе вдруг стало ясно, что эта дикая земля потеряла для тебя свою прелесть?

Джасмин закатила глаза. От гнева она потеряла самоконтроль.

— Ты сводишь меня с ума своими вопросами!

— Ответь, и вопросы прекратятся.

Предложение было совершенно логичным.

— Я потом тебе расскажу.

— Сейчас. Мина, ты принадлежишь мне. — На этот раз у нее не останется тайн от него. Возможно, четыре года назад юность была причиной того, что она уступила давлению. Но если бы он знал об этом давлении, то вступил бы в бой за нее, и тогда его сердце, возможно, не было бы разбито вдребезги.

Ее вздох означал капитуляцию.

— Я думала о прошлом. Оно еще стоит между нами.

Объяснение прозвучало горячо и серьезно.

Тарик не стал оспаривать ее слов. Воцарилась тишина, которая навалилась на Джасмин тяжким грузом.

— Четыре года, Тарик. — Все ее чувства были теперь обнажены. — Четыре года мы провели далеко друг от друга. И ты отказываешься поделиться хоть крупицей твоей жизни в это время.

Лицо Тарика потемнело еще больше.

— Что тебе нужно знать?

— Что угодно! Все! Не знать ничего об этих четырех годах — это же дыра во мне. Потому что ты был вырван из меня!

— Ты сама это выбрала.

— Но сейчас я сделала другой выбор!

В ответ Тарик отвернулся.

— Пожалуйста, — взмолилась она.

Тарик взглянул ей прямо в лицо, сверля ее глазами цвета потемневшего от времени нефрита.

— По пути домой из Новой Зеландии террористическая группировка должна была совершить покушение на меня.

— Нет! И они...

Он покачал головой.

— Им не представилось возможности.

Он отошел к дереву, прислонился к нему, и ощущение одиночества накрыло Джасмин с головой.

— Они еще действуют?

— Нет. Террористов поддерживало их правительство, которое слетело два года назад. А новое правительство более мирное и финансировать такие покушения не будет.

Джасмин показалось, что он хочет ее успокоить. Эта мысль дала ей мужество продолжать, хотя ледяной тон Тарика красноречиво давал понять, что ей следует отступить.

— Но даже одно!..

И тут он нанес ей разящий удар:

— Они решили, что я слабак и меня легко взять, потому что женщина поставила меня на колени.

Джасмин захотелось кричать от боли. Почти потерять его... И наконец увидеть, что задача ее в тысячу раз труднее, чем представлялось вначале. Может быть, решить ее вовсе невозможно. Прошлой ночью до нее стало доходить, до какой степени гордость и честь неотделимы от природы ее мужа. А теперь она ясно видит, как жестоко была растоптана гордость Тарика мотивом, позволившим террористам осмелиться на покушение. Сила воина, предводителя была подвергнута сомнению из-за того, что он позволил себе поддаться чувствам. И он не простит женщину, которая стала причиной оскорбления.

Тяжелое молчание нарушил громкий зов одного из сопровождающих. Тарик что-то крикнул в ответ, не сводя с Джасмин своих темных, непроницаемых глаз.

— Нам надо идти.

Все еще в шоке, Джасмин тупо кивнула. Она шла за Тариком к лагерю как во сне. Тарик вложил в ее руки тарелку, а когда она не шелохнулась, наклонился к ее уху и прошептал:

— Мина, поешь, иначе я усажу тебя на колени и покормлю.

Она поверила. И быстро, как только могла, съела все. У нее тоже есть гордость.

Когда они поели, Тарик осторожно поднял ее и усадил на верблюда. От него не укрылось, как она боролась с позывами к рвоте, и, устраиваясь сзади на верблюде, он в то же время старался поддерживать ее. Джасмин упорно молчала после его шокирующего признания. И это молчание не нравилось Тарику. Его Мина — это огонь, жизнь, радость. Ему оставалось только гадать, как вернуть свою Мину.

— Держись крепче, — предупредил он, когда верблюд стал подниматься, и крепче обнял ее за талию.

Джасмин ухватилась за его руку, но тут же выпустила его, едва верблюд выпрямился. Тарика мучило ее молчание. Это открытие ему не понравилось. Шейх не нуждается ни в ком. Только дурак нуждается в женщине, которая не способна на верность. Просто за вчерашний день он привык к ее близости, к ее голосу. И ничего больше.

— Весь день будешь дуться?

— Я не дуюсь.

В ее голосе промелькнул характерный для нее огонь. Было что-то такое в ее ответе, отчего ему стало чуть легче. Она не раздавлена, не сломлена.

— Лучше, чтобы ты знала правду.

— Ты больше не впустишь меня в свое сердце?

Ему стало неуютно от этого вопроса в лоб.

— Именно. Я не стану легкой мишенью во второй раз.

— Мишенью? — повторила она хриплым шепотом. — Это не война.

Губы Тарика искривились.

— Это хуже.

После ее возражения он едва понимал, что делает и говорит. Он любил ее больше, чем бесконечные пустыни родной земли, но именно пустыни помогли ему исцелиться.

— Я не хочу с тобой воевать.

Последние слова вернули ему спокойствие, и он мягко ответил:

— Ты принадлежишь мне, моя Джасмин. Навсегда. И нам незачем воевать.

Больше он не откроет ей свое сердце, но и не отпустит ее.

Глотая слезы, Джасмин опустила голову ему на грудь. Когда-то она проползла бы на четвереньках по битому стеклу, чтобы услышать от Тарика это слово. Теперь ей этого мало. Навсегда остаться с Тариком, который не любит ее и уже никогда не полюбит — этого ей мало.

Препятствие, встретившее ее на пути, выросло до немыслимых размеров. Недостаточно убедить Тарика в том, что она верна ему. Когда-нибудь он может простить ее за то, что она не пошла наперекор семье ради их любви, хотя едва ли это будет легко. Но сможет ли он когда-нибудь простить ей второй, сильнейший удар по его гордости воина?

А если она нанесет еще и третий?

Джасмин задохнулась от ужаса. Нет! Никто никогда не узнает, что она незаконная дочь! Никто не попрекнет ее мужа. Об этом известно только ее семье, а ее члены слишком дорожат положением в обществе, чтобы проговориться.

Думаешь, твой принц женится на девушке, которая даже не может сказать, как звали ее отца? Мечтай, сестренка.

Четыре года назад ее сестра нанесла ей удар в самое больное место, и она до сих пор от него не оправилась. Как мог бы Тарик принять ее, тем более полюбить, если на это не хватило даже ее приемных родителей?

Он не поверит, что роскошная свадебная церемония настолько захватила ее, что она попросту забыла свой секрет. Секрет, из-за которого решение Тарика взять ее в жены является заведомо опрометчивым. Восемнадцатилетняя девчонка собиралась сказать ему... пока Сара не предупредила ее о последствиях. Джасмин поверила сестре и сохранила при себе свою постыдную тайну, которой семья попрекнула Джасмин, ставя ее перед выбором.

— Ты поговоришь со мной.

Этот бесцеремонный приказ отвлек Джасмин от мрачных мыслей. Ну да, ему ведь нравится болтать с ней. Вчера он провоцировал ее так, что она трещала как сорока.

Джасмин позволила себе улыбнуться. Как знать, возможно, она способна внушить любовь этому тяжелому человеку. За него бой будет тяжелым. Но разве у нее есть выбор? Она едва не умерла из-за разлуки с ним. Пока у нее есть хотя бы тень надежды, пока ее хищник хочет с ней разговаривать, пока он прикасается к ней так, как будто хочет ее, она будет бороться.

Может быть, еще наступит такой день, когда Тарик поверит ей, полюбит ее настолько, чтобы принять в ней все. А до тех пор тайна, которой ей смертельно хочется поделиться, останется похороненной очень глубоко в ее груди.

— Расскажи мне, — тихо, но решительно произнесла Джасмин.

— Что?

— Что именно они хотели сделать.

— Мина... — Тарик не скрывал раздражения. — Я же сказал: прошлое — это прошлое. Об этом мы говорить не будем.

Он поерзал, поправляя упряжь.

— Я обязана исполнять твои распоряжения, не задавая вопросов?

Тарик долго молчал.

— Никому не дано оспаривать то, что сказал шейх.

— Ты — мой муж.

— Значит, тебе полагается быть послушной женой.

— Если тебе нужно послушание, заведи собаку. Или еще какого-нибудь домашнего любимца.

Джасмин не добавила, что из-за послушной жены он бы через неделю расшиб свой аристократический лоб о стенку.

Руки Тарика крепче сжали ее.

— Нет, Мина, другие любимцы мне не нужны. Потому теперь я могу любить тебя. — Рука Тарика, покоившаяся под грудью Джасмин, проснулась и нажала на ее живот.

И тут он неожиданно стал рассказывать:

— Мы сделали остановку в Бахрейне из соображений дипломатического характера. По дороге из аэропорта два грузовика отрезали мою машину от основной группы.

— А Хираз?

— В то время я был не лучшим спутником. — Тихий ответ Тарика оставил еще один порез на сердце Джасмин, израненном угрызениями совести. — Хираз ехал в передней машине с двумя охранниками. Еще двое ехали в следующей.

— Так ты был один...

Инстинктивно Джасмин отпустила седельную луку и схватилась за руку Тарика.

— Мина, я никогда не бываю один. — Он говорил, словно жалуясь; таких интонаций она еще никогда от него не слышала. Конечно, даже шейхи хотят иногда побыть одни. А такому человеку, как Тарик, одиночество необходимо больше, чем любому другому. — Все мои водители — квалифицированные охранники.

— Что было потом?

Тарик наклонился вперед и сдвинул ее капюшон, чтобы можно было шептать на ухо.

— Мы с ними разобрались.

Мужской запах Тарика, тепло его тела обволакивали Мину.

— Это все, что ты можешь сказать? — спросила она, досадуя на то, что Тарик опять уходит от разговора.

— А что тут можно сказать? Это были зилоты[1] из одного беспокойного племени. Они рассчитывали убить меня голыми руками. Я вывел из строя троих, мой водитель — двоих.

Тарик ткнулся в шею Джасмин таким привычным движением, что на ее глаза навернулись слезы.

— А другие телохранители разобрались с остальными бандитами? — предположила она.

В ответ Тарик саркастически фыркнул.

— Хватит об этом. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, как себя чувствует твоя сладкая попка?

Она вспыхнула и толкнула его локтем.

— Веди себя прилично.

Последние остатки льда растаяли. Джасмин сглотнула слезы счастья. Не надо больше боли в такой замечательный день. Она сделает вид, что мир прекрасен, а этот человек, который так заботливо ее поддерживает, любит ее.

Но к вечеру у Джасмин уже не оставалось сил притворяться, что день прошел чудесно. Она ощущала только смертельную усталость.

— Ничего, если я уйду пораньше? — спросила она Тарика.

От пламени костра, казавшегося еще вчера бесконечно романтичным, сегодня у нее щипало в глазах.

Тарик, сидевший, как и в прошлый раз, рядом и чуть впереди, глянул на нее через плечо.

— Ты не хочешь посидеть?

В его голосе слышалось что-то темное, но что именно, Джасмин не могла угадать.

— Я устала. Для меня все это внове.

Правдивая фраза, в которой одна правда скрыта под другой.

Тарик вдруг притянул ее к себе. Он редко прикасался к ней на людях, и она замерла от наслаждения.

— Извини, Мина. Ты не жалуешься, вот я и забываю, что тебе наверняка тяжело так ехать.

Глубокий голос, чуткий, заботливый тон, слова, похожие на ласковый, долгожданный дождь.

Джасмин склонила голову мужу на плечо и почувствовала, что терзавшая ее боль утихла. А он поддерживал ее так, как будто она ему небезразлична.

— Или мне нужно остаться, потому что я — твоя жена?

Мускулистая рука сильнее стиснула ее, и Тарик придвинулся ближе, так, что между ними вообще не осталось пространства.

— Одна из причин того, что я на тебе женился, — это твой ум, — прошептал он. — Наши люди строго судят чужаков. Это наш минус, но это родовая черта Зюльхейля и, возможно, в этом заключается божественная к нам милость. Нам не свойственно легковерие.

Об этом-то Джасмин знала с первого дня знакомства с Тариком.

— Даже при том, что они тебя приняли, — продолжал Тарик, глядя на нее сверху вниз, — и будут повиноваться тебе, насколько они станут тебя уважать, будет зависеть от тысячи обстоятельств. В частности, от твоей способности сжиться с нашей неласковой землей.

Она поняла, что он держит в уме тот нюанс, о котором никогда не станет говорить вслух. Отныне его честь связана с ее честью. Это хрупкая связь, она может пострадать, как уже пострадала однажды, и тогда она лишится даже этих неустойчивых отношений, которые между ними существуют сейчас.

— Я останусь. Только не отпускай меня, хорошо? — Голос ее дрогнул.

В ответ Тарик почти незаметно погладил ее по щеке и отвернулся. На его лице снова заплясали отблески костра. Красив и опасен одновременно, думала Джасмин. Хищник на отдыхе. Воин на своей земле, среди своего народа.

Джасмин улыбнулась. Отчаяние и страдания этого дня отступили, и напоминала о них лишь смутная тоска. Как ни странно, в эту минуту она была довольна. Она подняла глаза к усыпанному бриллиантами небу, думая о том, есть ли среди множества огоньков та свеча, которая когда-нибудь осветит ей путь к сердцу ее мужа.