Глава 12 Разговор начистоту

Разговор с Ильёй дался очень нелегко, Фаина уже не знала, что и думать, на душе остался горький осадок. Даже спустя 20 лет, любимый остался тем же обиженным мальчишкой, для которого важнее доказать свою правоту, нежели отстаивать чувства.

Особенно покоробило то, что он ничего не спросил о сыне и даже не поинтересовался его планами на жизнь, чем увлекается, как выглядит? Фая могла бы показать Димкину фотографию, на которой он очень похож на него, один в один, не заметить этого просто невозможно.

Сердце матери было переполнено невыносимой тоской и печалью. Она лишний раз уверилась, что поступила правильно, расставшись с Ильёй в далёкой юности, всё равно бы ничего хорошего не вышло.

Судя по поступкам, их совместная жизнь состояла бы из упрёков и подозрений. Ещё неизвестно, как бы он относился к собственному сыну. Николай по крайней мере не обижал Димку, а просто тихо ненавидел за то, что тот был живым напоминанием того, кого продолжала любить Фая.

Муж отыгрывался на ней, изматывая ночами, заставляя с ним спать, буквально насиловал своей любовью, стараясь произвести на свет своё потомство. Но ничего не вышло, Бог не Тимошка, видит немножко, потому и не дал Николаю такой возможности.

Зато он снова дал шанс Илье и Фаине быть вместе, когда спустя много лет свёл их в той самой берёзовой роще, куда оба пришли одновременно, не сговариваясь, тоскуя по общему прошлому.

Казалось бы, любовь всё ещё жива и чувства взаимны, но нет, слишком много условностей стоит между ними. Видно не судьба Фае быть счастливой, заплутало где-то её женское счастье, не может пробиться и найти дорогу.

Она вернулась в палату в расстроенных чувствах и хотела только одного — лечь, уткнувшись в подушку и долго плакать, пока не полегчает. Но и этого было нельзя делать, поскольку мать уже пробудилась ото сна и ждала её появления, молясь, чтобы ничего не случилось.

Угрозы зятя во время утреннего скандала были нешуточными. Кто знает, что он затеял? Раиса боялась мести Николая, как огня, и поэтому не могла найти себе места в тягостном ожидании. Когда дочь снова появилась, у неё сразу отлегло от сердца.

— Доченька, где ты была? Я уже все глаза проглядела, встать хотела к окошку, но побоялась упасть.

— И правильно сделала, что не встала, ещё переломов нам только не хватало. Прости, что напугала, я просто решила прогуляться, пока ты спишь, да к тому же есть очень хотелось. Зашла в кафе неподалёку, перекусила, и тебе вкусненького принесла, купила зефир и рогалики к чаю, — ответила Фая, улыбаясь через силу, ей пришлось взять себя в руки, чтобы не волновать мать понапрасну.

— Спасибо, моя хорошая. Николай больше не приезжал?

— Нет, не приезжал и очень надеюсь, что не приедет. Зачем он нам, правда?

— Правда, доченька, он себя очень безобразно повёл, да ещё и угрожать вздумал. Мне до сих пор страшно об этом вспоминать, проснулась, а тебя нет, подумала, не дай Бог, Колька вернулся и причинил тебе боль.

— Зачем ты себя накручиваешь, мама? Даже если и вернётся, ничего страшного, покричит немного и перестанет. В конце концов, свыкнется с мыслью, что я к нему не вернусь и успокоится.

— Ты твёрдо это решила, Фаюшка? Он ведь может сделать с тобой всё, что угодно.

— Ничего он мне не сделает, не посмеет. Отбоялась своё, хватит.

— Что теперь с нами будет? Со мной, с тобой, с Димкой?

— Мам, всё в порядке, не надо бояться.

— Разговоры по деревне пойдут, нашим кумушкам только дай повод языками почесать, одна Зинаида чего стоит.

— А разговоры наверняка уже пошли, вряд ли любимая тётушка упустит возможность позлорадствовать.

— Ой, не говори, принесла ведь её нелёгкая с самого утра. Доченька, скажи, а это правда, что Дима не сын Николая?

— Правда, мама, не его.

— Господи, час от часу не легче, он ведь тебя теперь гулящей перед всеми выставит.

— И что мне теперь делать? Снова прикажешь молча терпеть и не разводиться? Ты совсем не меняешься, мама. Всю жизнь боишься того, что скажут люди.

— Ну а как без этого, доченька? Чай не в лесу живём?

— Мам, давай лучше не будем об этом, а то ты сейчас снова разволнуешься, не хочу лишний раз огорчать тебя своим несогласием.

— Фаюшка, давай поговорим, прошу тебя. Мне хочется до конца прояснить всё, чтобы между нами больше не было недомолвок. Обещаю, что не буду волноваться, мне наоборот хочется освободить своё сердце. Давай начистоту, доченька. Скажи, что я делала не так?

— Так сразу и не ответишь, мама. Много раз я пыталась оправдать твои действия, но всякий раз мне что-то мешало принять и понять тебя до конца. Мне до сих пор непонятно, почему ты не привила нам, своим детям, чувство братства и локтя?

— В каком смысле не привила?

— Мы же недружные выросли и между собой почти не общаемся, не смотря на то, что родные люди.

— Но я старалась всё для вас делать, вы были накормлены, одеты и обуты, во всяком случае выросли не хуже других.

— Мам, недостаточно просто накормить, детям, помимо сытости, нужно ещё кое-что.

— Что, например?

— Ребёнку необходимы родительская любовь и ласка, а что мы видели? Пьяные дебоши отца и вечно униженную мать, оглядывающуюся на мнение других людей?

— Попрошу тебя, Фая. Отец давно умер, а о покойниках либо хорошо, либо ничего. Какой бы ни был, он ваш отец и другого у вас нет.

— Хорошо, не будем об отце, давай о тебе поговорим.

— Давай поговорим. Скажи, разве я была плохой матерью? Пила, курила, или может гуляла от вашего отца?

— Да причём тут это, мам? Я про другое, ты же нас даже не обнимала никогда, разве что, когда мы совсем маленькими были.

— Легко рассуждать, Фаюшка, когда у тебя всего один ребятёнок. А у меня вас сколько было? Сколько готовки, стирки, уборки, да глажки? Какая уж тут ласка, когда к вечеру ног под собой не чуешь и валишься от усталости, мечтая доползти до кровати?

— Мам, а разве мы тебе не помогали? Готовили, убирали, стирали, за скотиной смотрели, в огороде всё делали. Помимо этого, ещё и в школе все хорошо учились. Мне порой так хотелось, чтоб ты хотя бы просто похвалила, сказала какая я молодец и что ты мной гордишься. Уверена, что этого хотела не только я, но и остальные твои дети.

Раиса не выдержала и расплакалась от обиды и Фая была вынуждена замолчать. Нелегко принять такую нелицеприятную правду о себе, особенно, когда в глубине души и сама всё о себе знаешь.

— Давай не будем, ма. Прости, если обидела. Я всё равно тебя очень люблю и никогда не оставлю. Давай я тебя покормлю, скоро придёт медсестра, сделает укол. Пойду чайник поставлю, будем пить чай с вкуснющими рогаликами и твоим любимым зефиром.

— Мы же ещё не договорили, доченька.

— Ничего страшного, после договорим. У нас с тобой ещё будет уйма времени для долгих разговоров, потому что мы теперь будем жить вместе, я сниму квартиру и заберу тебя в город.

— А на кого я хату свою оставлю, на Зинку? Она же всё приберёт к рукам.

— Не приберёт, дом закроем, пусть постоит до лучших времён. Всё равно тебе не дадут там жить спокойно, тётка так и будет нервы мотать.

Она ещё не знала, останется ли с ней Илья, но сама для себя твёрдо решила, что в любом случае заберёт мать к себе и больше не будет поддаваться унынию, оглядываясь на чужое мнение. Ничего, через полгода вернётся сын из армии и ей станет намного легче.

Меж тем, Илья тоже размышлял обо всём, прокручивая в голове трудный разговор с Фаиной, глаза которой были полны страдания и боли. Он проклинал себя за свои слова, когда сказал, что ничего ещё не решил.

Ночью долго лежал и думал, вспоминая о прошлом, пока не погрузился в тяжёлый сон, тягучий и вязкий, как болотная жижа. Ему снилось прошлое, которое так и не удалось забыть, несмотря на все старания и попытки.

Перед глазами снова возникло лицо любимой в момент, когда она говорила о том, что больше его не любит и выходит замуж за другого. Он взрослый состоявшийся мужчина стоял неподалёку и смотрел на всё со стороны, уже зная горькую правду.

Увидел себя мальчишкой, с презрением сплёвывающим под ноги и уходящего прочь, увидел Фаю, глотавшую слёзы. Она долго смотрела ему вслед и просила прощения, говорила, что любит по-прежнему, но не может поступить иначе.

Совсем ещё юная девчонка избавила Илью от трудного выбора и позаботилась о его светлом будущем, которого и в самом деле могло бы не быть. Признайся она, как было на самом деле, вся деревня злословила бы, восстав против неё.

Мало кто из односельчан поверил бы Фае, скорее наоборот, многие бы приняли её откровения за поклёп на уважаемую семью. Если уж родная мать, стараясь избежать сплетен и досужих разговоров, позволила себе отдать дочь насильнику, что тогда говорить о других?

Даже во сне Илья понимал, что не было у неё другого выхода. Но в тоже время как свыкнуться с мыслью, что любимая 20 лет жила с насильником, который воспитал его сына? Что могло вырасти с пацана в таких условиях? Обрадуется ли Дмитрий тому, что на самом деле Николай ему неродной?

Загрузка...