Правила бунтаря и застенчивой девушки (ЛП)

Я впиваюсь ногтями в свои ладони. Не смей. У тебя и так уже есть слишком много всего, о чем стоит беспокоиться.

Бек переводит свой взгляд на меня, его глаза заполняют знаки вопроса и неопределенности. Интересно, будет ли он поднимать тему списка, или же мы просто будем вести себя, словно ничего не произошло, как мы поступили после последнего поцелуя.

–Ты его знаешь? – спрашивает Бек, кивая в сторону Эверета, который находится где–то вдалеке.

– Э–э, да. Он в моем классе по химии, – что ж, он спросил не то, что я ожидала. – Он кажется милым.

Он кивает, изучая меня внимательно.

– Так и есть.

Странный болезненный взгляд на его лице вызывает во мне чувство растерянности.

– Откуда ты его знаешь? С футбола?

– Да, он играет в одной из городских лиг, и мы несколько раз болтали после игры, – он закатывает рукава своей рубашки, глядя в коридор, потом снова на меня. – О чем вы, ребята, говорили до того, как я подошел?

Я пожимаю плечами, ненавидя себя, потому что собираюсь снова ему солгать.

– Ни о чем. Просто о домашнем задании.

У его бровей формируется складка, когда он снова меня изучает, словно пытается разгадать мои мысли.

– Было похоже, что у вас обоих был довольно напряженный разговор.

– Задание было для выпускного экзамена, а ты знаешь, как я отношусь к выпускным экзаменам, – чувство вины пробивает мою грудь, затрудняя поступление воздуха в легкие. Я не могу сказать Беку правду. Не об этом. Что я могу сделать – это поговорить с ним о моем отце. Хотя, не сейчас, пока мы одни, на случай, если я потеряю контроль.

Он снова смотрит в коридор, потом снова фиксирует свой взгляд на меня.

– Ты не... Между вами двумя что–то происходит?

– Что! – вскрикиваю я, привлекая внимание людей, проходящих мимо. Я медленно приближаюсь к нему и понижаю свой голос. – Почему ты так думаешь?

Он пожимает плечами, его челюсть ​​плотно сжимается.

– Потому что это, как бы, именно так и смотрелось, учитывая, как близко вы двое стояли друг к другу. И у тебя было то выражение на лице, словно ты расслаблена.

Скорее я испытала облегчение от того, что Эверет никому не собирался рассказывать мой секрет.

Тем не менее я не хочу, чтобы Бек думал, будто я с кем–то встречаюсь, особенно после того, как я подняла такой большой шум из–за поцелуя и из–за того, что мы больше никогда этого не сделаем.

– Я честно, ни с кем не встречаюсь, в том числе и с Эверетом, – говорю ему, и напряжение в его теле ослабевает. – Ты должен об этом знать, учитывая... ну, все, – снова мой взгляд притягивается к его губам, когда образы наших поцелуев пролетают в моих мыслях. Моя кожа нагревается, как липкий растопленный шоколад, шоколад, который я хочу съесть... попробовать... и... я моргаю.

О, мой Бог, что, черт возьми, со мной не так? Я потеряла весь свой самоконтроль.

Паникуя из–за своих мыслей о самоконтроле, я поспешно меняю тему.

– Итак, чем ты занимался на прошлой неделе? Такое чувство, что я не видела тебя несколько столетий, – точнее, прошло семь дней, как я вручила тебе список. Но кто считает?

– Да, знаю. Я хотел потусоваться, но был занят.

– В школе?

Его плечи тяжело опускаются.

– И на работе.

– С каких пор ты занят на работе? Я думала, что это была, своего рода, причина иметь свой собственный бизнес и делать то, что хочешь: ты сам составляешь свой график.

– Не с этой работой, – он кажется раздраженным, хотя, я не думаю, что это из–за меня.

Я запихиваю в сумку учебник, который держу.

– У тебя другая работа? С каких пор? О, из–за нее ты рано не спал, когда я вчера тебе позвонила?

Он кивает, затем указывает жестом следовать за ним.

– Ну же. Я объясню, пока мы будем идти, – он начинает идти по коридору, затем останавливается. – Мы же все еще общаемся, да?

Я киваю.

– Конечно. Я уже собиралась тебе писать, когда столкнулась с Эверетом.

Его губы искривляются от досады при упоминании Эверета, но когда он замечает, что я за ним наблюдаю, то выдавливает из себя фальшивую улыбку.

– Хочешь пойти в кафе на углу? На самом деле, есть кое–что, о чем мне действительно нужно с тобой поговорить, кроме моей текущей работы, а там довольно тихо.

– По мне, звучит хорошо, – я улыбаюсь, беспокойство растет, кода я думаю обо всем том, о чем он хотел поговорить со мной. – Это же не что–то плохое, да?

Он смотрит на меня растерянно.

– Что?

– То, о чем ты хочешь со мной поговорить.

– Нет, не совсем. По крайней мере, я так не думаю.

– Можешь мне только намекнуть, чтобы я не волновалась? – спрашиваю я, когда мы толкаем двери и шагаем в теплый солнечный свет.

– Ну, что в этом веселого? – он хихикает, взглянув на мое лицо, затем скользит своей рукой вокруг моего плеча.

Я микросекунду напрягаюсь и решаю отстраниться. Но потом мной овладевает это чувство безопасности, и я прижимаюсь к нему.

Боже, я нуждалась в этом больше, чем осознавала.

Нуждалась? Слово посылает панику и шок через мое тело.

Нуждалась.

Нуждалась.

Нуждалась.

Начало падения моей мамы.

Я начинаю отклоняться в сторону.

– Расслабься, – его губы растягиваются в прелестную однобокую улыбку, которая убеждает меня остаться. – Кафе находится всего в двух минутах отсюда.

– Целых две минуты, – шучу я. – Я думаю, что ты переоцениваешь мое терпение.

– Обычно, ты довольно терпелива.

– Не тогда, когда ты говоришь мне, что нужно о чем–то поговорить.

– Это просто идея, которая у меня родилась, – объясняет он, когда мы идем по лужайке под тенью деревьев.

– О чем?

– Обо мне и моей помощи тебе с переездом из той квартиры.

Я замедляюсь до полной остановки.

– Бек, я очень ценю твою помощь, но…

Он кладет палец на мои губы.

– Никаких протестов, пока не выслушаешь меня, хорошо? Просто предоставь это мне.

Ну, блин. Как я мог отказать ему, особенно, когда он хлопает этими своими небесно–голубыми глазами?

Я неохотно киваю.

– Окей, я выслушаю тебя, – мои губы шевелятся под его пальцем, а его взгляд скользит к моему рту, его язык выскальзывает, чтобы облизать губы. – Но только потому, что ты – мой лучший друг, – указываю я легким тоном, но звучу придушенно–напуганной.

Желание вспыхивает на его лице, и мое сердце спотыкается от его взгляда. Слава Богу, он отрывает свое внимание от моих губ до того, как я упаду на землю.

– Это единственная причина, а? – дразнит он. – Так что это значит? Что ты никому никогда не давала высказаться?

– Не всегда, – шучу я фальшивым голосом, который заставляет меня съежиться. – Думаю, ты должен считать себя очень везучим.

Мы снова начинаем идти, отступая на тротуар и направляясь к углу.

– О, я такой, – уверяет он, улыбаясь от уха до уха. – Особенно сейчас.

Мои брови хмурятся.

– Почему сейчас?

Он подмигивает мне.

– Я здесь с тобой.

Я закатываю глаза.

– Это никуда не годится.

Он пихает меня плечом.

– Не притворяйся, что тебе это не нравится.

Я снова закатываю глаза, но когда он снова мне улыбается, а мое сердце трепещет, меня пронзает страх. Я не знаю, нервничаю ли я из–за поцелуя или же все навалившееся напряжение превратило меня в раздражительного психа. Но мне не нравится нервничать рядом с ним, не тогда, когда он – единственный человек, который меня успокаивает.

– О чем ты думаешь? – спрашивает он и, похоже, тоже внезапно начал волноваться.

– О домашнем задании, – лгу я. Боже, я отвратительна.

Солнечный свет отражается в его глазах, пока он оценивает меня.

– Ты уверена? Ты, кажешься... нервной.

– Сейчас тебе бы следовало уже знать, что я просто нервный человек, – напоминаю ему я, как мы спрыгиваем с тротуара, чтобы перейти улицу.

– Да, но еще я знаю что, если кто и может тебя успокоить, то это – я. – гордо усмехается он. – Так что же мне нужно сделать?

Поцелуй меня снова.

Прикоснись ко мне снова.

Заставь меня вернуться к звездам.

Что, черт возьми, со мной не так?

– Скажи, о чем ты хочешь со мной поговорить, – отвечаю я, когда мы приходим ко входу в необычную кофейню. – А потом мне надо кое о чем с тобой поговорить.

Его бровь приподнимается, когда он смотрит на меня.

– Тебе?

Я киваю.

– Вчера произошло много всякой фигни, – когда его губы приоткрываются, я кладу на них свой палец так, как делал он. – Сначала говоришь ты, потом я.

Он медленно кивает с недоумением, в его глазах озорной блеск. Вскоре я понимаю, что означает этот взгляд, когда он прикусывает мой палец, а затем отступает, а моя челюсть падает до колен.

Когда доходит до двери, он тянет ее и указывает жестом проходить первой, поклонившись как полнейший чудак.

– Моя леди.

Это заставляет меня засмеяться.

Он ухмыляется.

– Я знал, что тебя это покорит.

Я закатываю глаза, не обращая внимания на жаркие эмоции, сосредоточившиеся внутри меня.

– Ты такой чудак, – я вхожу в кофейню, вдыхая вкусные ароматы кофе и выпечки.

Он отпускает дверь, которая захлопывается позади нас.

– А ты нет?

Я становлюсь в очередь, просматривая меню.

– Нет, совсем нет. Я противоположность «чудаку».

Он придвигается ближе, и я напрягаюсь, сомневаюсь, хочу и боюсь. Хочу. Боюсь.

– Тусовка в конце одиннадцатого класса, – шепчет он мне на ухо. – Ты провела всю ночь, притворяясь, что ты волшебница, и бросаясь во всех магическими заклинаниями.

Мне потребовалась секунда, чтобы услышать его слова через затуманенность в моей голове.

– Я была пьяной, – мой голос хриплый, и я быстро прочищаю горло. – Обычно я не делаю ничего подобного.

– В начале десятого класса, – говорит он. – Ты заставила меня нацепить всю эту странную стимпанк фигню, которую сбирала. [«стимпа́нк» (или паропа́нк) (от англ. steampunk) — направление научной фантастики, моделирующее цивилизацию, в совершенстве освоившую механику и технологии паровых машин]

– Эй, не понимаю, почему это делает меня чудачкой, – намек на улыбку появляется на моих губах. – Ты – тот, кто нарядился.

Он слегка сжимает мое бедро, и мое тело потряхивает, моя спина выгибается к нему, а зад трется о его бедра. Напряжение накаляется, и мы оба замираем. Бек громко дышит. Или, может, это я. Очень трудно сказать, когда мы так близко.

Что, черт возьми, происходит? Это, как и те поцелуи, сломало мою способность ясно мыслить.

– Чего желаете? – спрашивает девушка–кассир, прерывая этот момент.

Я прыгаю вперед, переводя дыхание, чтобы успокоить свое сумасшедшее сердце.

Проклятье. Я должна была добавить к списку правило «о касаниях». Но я действительно не думала, что между нами все будет так плохо. Раньше никогда такого не было. Опять же, я никогда не терлась о Бека своими бедрами, не теряла самообладание. Снова и снова, и снова...

– Мисс? – кассир смотрит на меня, как будто я чудачка, в чем меня обвинил Бек. – Вы собираетесь что–нибудь заказывать?

Я смотрю на нее из–за меню.

– Ммм...

– Она будет карамельный латте, – Бек подходит ко мне, призрак улыбки танцует на его губах. – А я буду моккачино. И мы оба будем сандвич с ветчиной и индейкой.

Я благодарно улыбаюсь ему, а он мне подмигивает, прежде чем повернуться к кассиру.

Она улыбается Беку, накручивая на палец прядь своих ярких волос, и все это с глазами лани.

– Хотите к этому какое–нибудь печенье? Оно продается по две штуки за доллар.

Бек смотрит на меня, кажется, сильно развеселившимся.

– Что думаешь, принцесса? Хочешь погрызть что–нибудь сладкое?

Я сражаюсь с непреодолимым желанием снова посмотреть на его рот.

– Конечно.

Его глаза блестят от восторга, когда он оглядывается на кассира.

– Мы возьмем два с шоколадной стружкой.

Ее пристальный взгляд пляшет между нами двумя. Затем она раскручивает с пальца свои волосы и вбивает заказ.

– За все девятнадцать пятьдесят семь, – ее тон больше не такой дружелюбный, и я улыбаюсь про себя, хотя и не имею права.

Я поворачиваю сумку, чтобы откапать свой кошелек, но Бек шлепком убирает мою руку.

– Я угощаю, – говорит он, извлекая из джинсов свой бумажник.

– Я заплачу за себя, – твердо говорю ему я, скользя рукой в сумку.

– Пожалуйста, просто дай мне заплатить за это. В любом случае, именно я предложил выпить кофе, – он открывает свой бумажник и вытягивает двадцатку.

– И что? Я – та, кто будет его пить, – беру свой кошелек, достаю десятку, потому что это все что у меня есть, и передаю ему банкноту. – Я заплачу за свой напиток и еду, или не притронусь к ним.

Он колеблется перед тем, как взять от меня деньги и запихнуть в свой бумажник.

– В следующий раз, покупаю я.

Я игнорирую замечание.

– И не пытайся просунуть их обратно в мой кошелек, когда будешь считать, что я не вижу.

Шок вспыхивает в его глазах, но он быстро отводит взгляд.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Ты так делаешь.

– Нет.

– Бек, ты такой…

– О, смотри, столик освободился, – он спешит к столику возле окна и садится.

Я говорю кассиру свое имя, затем направляюсь вокруг столов и падаю на стул напротив него.

Снимаю с плеча свою сумку, ставлю ее у ног, и прислоняюсь руками к столу.

– Окей, что тебе нужно сказать о моей ситуации с жильем? – тон моего голоса формальный, будничный, несмотря на сумасшедше–помешанное сердце.

Он усмехается, по уголкам его глаз собираются морщинки.

– Серьезно, ты иногда самый нетерпеливый человек.

Я тянусь через стол, чтобы быстро ударить его руке, но он бросает свою другую руку на мою, прижав мою ладонь к столу.

– Теперь ты моя пленница, – он злобно ухмыляется. – И я тебя никогда не отпущу.

Мое сердце ускоряется от контакта, и не обязательно в плохом смысле. Я пытаюсь пошевелить рукой, чтобы высвободить ее, но он отказывается отпускать.

– Ни за что, – говорит он. – Я тебя не отпущу, пока полностью не услышишь мою идею.

– Ты заставляешь меня нервничать...раз тебе приходится меня удерживать, чтобы сказать что бы ты там ни собирался.

– Просто хочу произнести свою речь без каких–либо прерываний. Вот и все.

– Но ты боишься, что я попытаюсь удрать?

– Не совсем удрать, а скорее уйти, когда я начну говорить, ты, возможно, не захочешь это слушать.

– Я так не сделаю, – говорю я, прижимая свою руку к столу.

– Иногда ты так делаешь, – он чертит большим пальцем на моей руке, и я дрожу. – Ты сделала так на поле.

Огромный слон в пачке и ​​пуантах появляется между нами и начинает вертеться вокруг, когда неловкая тишина наполняет воздух. Часть меня хочет, чтобы мои губы слиплись, и никогда больше не говорит о том, что произошло, и пусть слон танцует и кружится между нами до конца жизни. Другая часть меня знает, как это будет отвлекать. А желание отвлечься привело меня к тому, что в прошлую пятницу я напилась, что в свою очередь привело к поцелуям с Беком.

– Итак, как твоя идея поможет моей ситуации с жильем? – я заставила слона убраться прочь.

Его брови вскинулись, как будто он наполовину ожидал, что я вообще ничего не скажу.

– Я хочу, чтобы ты переехала ко мне.

Я чувствовала, что он собирался это сказать.

– Не думаю…

Он быстро протягивает свою свободную руку через стол и аккуратно кладет ее на мой рот.

– Пожалуйста, просто выслушай всю мою речь, прежде чем отказывать, ладно? Это не так плохо, как ты думаешь. По крайней мере, я так не думаю.

Я нерешительно киваю, несмотря на то, что не хочу, но у него на лице такой умоляющий взгляд.

Чтобы уменьшить то, что сгустилось между нами, я шучу.

– Боже, да ты, должно быть, в отчаянии... – мой губы двигаются под его ладонью, когда я говорю, а в животе резвятся бабочки. – Если тебе приходится прикреплять мою руку к столу и затыкать мне рот.

Он убирает ладонь, его уголки рта угрожают приподняться вверх.

– Ну, отчаянные времена требуют отчаянных мер, – он кладет вторую руку поверх моей. – Ты делаешь меня отчаявшимся человеком, Виллс.

Я не знаю, что на это ответить, поэтому вообще ничего не произношу. Внутри, мое сердце реагирует судорожным трепетом. Чертово, маленькое извращенное нечто. Оно должно снова начать работать нормально.

Его губы подрагивают на мое молчание, пока он гладит тыльную часть моей ладони кончиками пальцев.

– Я хочу, чтобы ты переехала ко мне.

Мне требуется вся сила воли, чтобы не оборвать его прямо там.

– И я знаю, ты не хочешь подачек от меня, но это не то, чем кажется. Уверяю. Серьезно, думаю, ты могла бы платить небольшую арендную плату. Таким образом, ты будешь себя чувствовать более комфортно, – он вздыхает. – Помимо этого, я знаю, что ты, наверняка, думаешь о списке и том, что его существование – хороший повод, чтобы не переезжать ко мне, но уверяю, что это только сделает ситуацию лучше, потому что она даст нам границы. Она будет держать нас в рамках, так что мы останемся ... просто друзьями, – он тяжело сглатывает в последней части.

– Мне нравится это предложение, – и части меня оно действительно нравится. – Просто я не думаю, что это хорошая идея, учитывая все то, что произошло. И к тому же, я никоим образом не могу себе позволить арендовать у тебя комнату.

– Я это знаю, – говорит он. – И именно поэтому я хочу сделать арендную плату такой, какую ты сможешь себе позволить. Не то, чтобы мне были нужны деньги, поэтому это вообще не имеет значения. Я просто позволяю тебе платить арендную плату, потому что знаю, что ты не согласишься на это, если я так не делаю.

– Я знаю, что тебе не нужны деньги, но... – я напрягаю свой мозг в поисках оправдания. Мне страшно. Страшно переезжать. Страшно переезжать к парню, с которым я целовалась. Страшно переезжать к парню, которого я хочу поцеловать. – В таком случае, зачем тебе вообще нужен сосед? Я имею в виду, что люди, как правило, ищут соседей, чтобы разделить стоимость арендной платы.

– Не хочу делать это только потому, что мне нужен сосед, – акцентирует он. – Я хочу это сделать, чтобы убрать немного стресса, которому твоя мать подвергает тебя на протяжении нескольких лет. И я знаю, что ты хочешь выехать из той квартиры. Ты даже звонила Винтер, чтобы узнать, можешь ли арендовать у нее комнату.

Моя голова наклоняется в сторону, брови сходятся вместе.

– Тебе позвонила Винтер и рассказала об этом?

– Конечно, она это сделала. Она беспокоилась о тебе. Она заботится о тебе, – он обхватывает мою ладонь своими руками. – Она сказала, что ты была расстроенной... Что–то произошло?

Заботится?

Заботится.

Заботится.

Заботится.

По словам моей матери, никому до меня нет дела.

Я пожимаю плечами.

– Моя мама пришла домой, требуя денег на наркотики. Вот что. Я даже не знаю, почему так расстроилась. Не то, чтобы она никогда так раньше не делала.

– Принцесса... – он держит мою руку так, словно она самое ценное в мире. – Так было не правильно каждый раз, когда она это делала, и думаю, что в глубине души ты об этом знаешь. Ты заслуживаешь гораздо большего, даже если так не считаешь, – он чертит своим большим пальцем круги на тыльной стороне моей ладони и смотрит на меня, будто ожидает, что я что–то скажу. Я знаю, что если открою рот, то просто развалюсь. – Позволь мне помочь, пожалуйста. Я хочу... Я хочу заботиться о тебе.

– Мне не нужно, чтобы хоть кто–то заботился обо мне. Я в порядке, – я задыхаюсь от лжи. Правда в том, что я хочу принять его предложение, потому что боюсь, что не получу достаточно хорошую работу, что буду не в состоянии платить арендную плату, что буду жить в постоянных переживаниях – не умерла ли моя мама. Того, что буду женщиной, которая стояла передо мной в моей спальне, выпрашивая деньги и уничтожая снежные шары, которые мне подарил папа, только потому, что у меня не было денег. Женщиной, которая сказала своей собственной дочери, что всем на нее плевать.

Я втягиваю в себя воздух, и еще раз пытаюсь собраться. Я постоянно волновалась и беспокоилась на протяжении нескольких недель, и чувствую себя так, словно стою на вершине скалы и вот–вот упаду.

Он проводит по сгибу моих пальцев.

– Ты не в порядке. Я тебя знаю. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать твое беспокойство из–за матери. Так же, как знаю, что эти мешки под глазами из–за того, что ты не спала прошлой ночью, вероятно, потому что беспокоилась о своей маме и счетах, и Бог знает, о чем еще. Я могу тебе помочь, если ты только мне позволишь, – его голос смягчается. – Просто скажи «да», переезжай ко мне, и позволь мне забрать из твоей жизни чуточку стресса.

Он предлагает слишком много.

Я так сильно этого хочу.

– Ты уже заботился о моей жалкой заднице слишком много раз, – я тру лоб свободной рукой, чувствуя, что подкрадывается головная боль.

Я бы хотела иметь возможность полностью объяснить ему, почему не могу принять его помощь. Объяснить, что ненавижу полагаться на людей. Мне нужно заботиться о себе. Я ненавижу доверять людям, когда они постоянно нарушают это доверие, как мой глупый отец, который думает, что он может уйти, а потом просто вернуться, и что все будет в порядке. Как моя мама, которая разрывает меня в клочья, когда я не делаю то, что она хочет. Я хочу объяснить, как все чертово время я боюсь ошибиться, превратиться в свою мать, стать ужасным человеком, достичь совершенства, а потом его потерять, потерять Бека, что мое сердце разобьют. И не просто разобьют, а того, что это сделает он…

Что за черт? Когда это изменилось? Когда я перестала беспокоиться о том, что мое сердце вообще будет разбито, а стала беспокоиться только о том, что Бек разобьет на куски мое сердце?

В моих барабанных перепонках стучит кровь, когда все страхи и тревоги одновременно проходят через меня. Паника сдавливает горло. Я практически падаю со скалы. Падение, которое, я думаю, происходит уже на протяжении нескольких месяцев.

– Успокойся и сделай глубокий вдох, Виллс. Все нормально, – он сжимает мою руку. – Я собираюсь отпустить твою руку. Мне нужно достать кое–что из кармана.

Я подчиняюсь, вдыхая и выдыхая, пока он лезет в свой карман. Я ожидаю, что он вытащит свой телефон, поэтому, когда он кладет на стол сложенный листок бумаги, замешательство пронзает бурю моего беспокойства.

– Что это? – спрашиваю я, когда он толкает бумагу через стол ко мне. – Это тот список, который я тебе дала?

Он качает головой, не отрывая от меня глаз.

– Хотя, это список включает все причины, по которым ты должна ко мне переехать.

Когда я не поднимаю бумагу, он берет мою руку и кладет листок в мою ладонь.

– Я знал, что разговор с тобой, вероятно, не сработает, – говорит он. – Тебе нужно что–то настоящее, на то можно посмотреть, и над чем можно подумать.

Я складываю пальцы вокруг бумаги, когда слезы угрожают пролиться из моих глаз. Как он может так хорошо меня знать? Как он может меня видеть?

Что еще он видел?

Я держу бумагу, слишком напуганная тем, чтобы посмотреть на список, боюсь того, что там, и чего там нет. Боюсь того, что захочу того, что там написано.

– Бек, мне, правда, нравится твое желание помочь – серьезно, – говорю я, пытаясь дышать и ясно мыслить. – И то, что ты заботился обо мне все эти годы, хотя не должен был... Не существует слов, которые могут выразить то, как я благодарна. Ты – мой герой. Серьезно, я не знаю, где бы я была без тебя... если бы я вообще была бы жива. Что может прозвучать драматично, но я не шучу. Как много раз ты меня подвозил, спасал меня от ночевки в машине и от преследования со стороны наркоторговцев. Или тогда, когда моя мать высадила меня на углу улицы рядом с притоном, потому что ей хотелось, чтобы я сходила и купила ей наркотики, а когда я отказалась, она разозлилась и выгнала меня из машины. Ты приехал и забрал меня, а я была так напугана из–за тех людей, которые все время пытались меня убедить зайти в свои дома... И я серьезно думала, что они убьют меня... – затихаю я, когда начинают капать слезы. – Но тебе больше не нужно обо мне заботиться. Поверь мне, если бы ты знал всю историю, ты бы прекратил так усердно пытаться.

– Ты не права, – он хватает меня за руку, когда я качаю головой и начинаю отстраняться. – Может быть, тебе стоит рассказать мне всю историю и позволить мне судить об этом.

Я не могу сказать ему.

Не расскажу.

Я не буду рисковать, и терять его.

Я не смогу справиться с тем, что он будет по–другому на меня смотреть.

Я хочу, чтобы он всегда смотрел на меня так, как он смотрит сейчас.

С состраданием.

И с потребностью.

С желанием.

И еще с чем–то, что пугает меня до смерти, с чем–то, что я уверена, может нарушить правило под номером три из списка.

Но, когда мой губы раскрываются, все, что из них выливается: глупые и уродливые слова, которые подводят итог плохим решениям, которые я приняла за несколько месяцев. Моя работа. Ложь, которую я ему сказала. Как сильно я себя ненавижу. То, что объявился мой папа. Как сильно, я думаю, что ненавижу его и мою маму. И это все – я, и я это ненавижу. И как он может хотеть что–то такое некрасивое и испорченное?

Когда я заканчиваю, стоит тишина. Никто из нас не двигается. Мы только дышим. Даже тогда, когда называют мое имя, чтобы забрать наш заказ, ни один из нас двигается с места и ничего не говорит.

На самом деле, осталось ли что–нибудь, что еще можно сказать?

– Я не могу дышать, – шепчу я, глядя на стол, не в силах смотреть на него.

Я хочу забрать все это обратно, но не могу.

Моя грудь разрывается, когда продолжается молчание.

Внутри меня создается давление.

Держись, Виллоу. Не теряй свое дерьмо.

– Виллс, я даже не осознавал, что было так…

Его перебивают ножки стула, которые скребут пол, когда я вскакиваю на ноги.

Я мчусь от него, как трусиха, вбегаю в туалет и закрываюсь в кабинке. Затем оседаю на пол, сжимая список Бека, в то время как рыдаю навзрыд. Прямо. Как. Моя. Мать.

Не знаю, как долго я плачу, но к тому времени, как останавливаются слезы, мои глаза опухли, а грудь болит. Я думаю о том, чтобы встать, но двигаться – значит столкнуться с Беком, а я не думаю, что уже готова. То есть, если он еще там.

Это имеет значение? В конце концов, ты должна встать с пола в туалете.

Сглатывая стыд и агонию, я хватаюсь за какую–то ткань, но затем замечаю список, зажатый в руке. Я раскрываю пальцы. Посмею ли я его прочесть? Смогу ли я справиться с тем, что в нем?

Имеет ли это еще значение?

Зная, что Бек, вероятно, никогда снова со мной не заговорит, я делаю глубокий вдох и начаю читать.

Все причины, почему ты должна ко мне переехать:

Потому что это сделает твою жизнь немного легче.

Потому что это позволит устранить чуточку стресса.

Потому что тебе не придется беспокоиться о том, как заснуть во время громких, отвратительных вечеринок. На самом деле, последнее слово всегда будет за тобой касательно того, устраивать ли у нас вечеринку.

Мое жилище ближе к школе, а это ознаает, что тебе не придется так много ездить на том куске дерьма, на твоей машине.

Потому что я люблю, когда ты рядом.

Потому что мы можем драться подушками в два часа ночи.

И не забывай о тех полуночных разговорах, которые у нас постоянно происходят. Только, вместо того, чтобы разговаривать по телефону, мы можем вместе лежать в постели и говорить.

Потому что я буду самым клёвым соседом, который у тебя когда–либо был.

Потому что, пока ты думаешь, что не заслуживаешь помощи от кого–то, это не так.

Потому что, когда мы были моложе, я дал тебе обещание, и, безусловно, самая главное для меня – это быть уверенным, что сдержу это обещание.

Потому что каждую ночь, когда ты в той квартире, я лежу в постели и не сплю, волнуясь из–за тебя.

Потому что твоя мама не заслуживает того, чтобы ты была рядом с ней.

Потому что ты не должна платить арендную плату за свою мать, когда она так плохо к тебе относится.

Потому что я хочу, чтобы ты жила со мной больше, чем, думаю, ты осознаешь.

Потому что ты – мой лучший друг, и я забочусь о тебе больше, чем о ком–либо в мире.

У меня есть больше, но, на данный момент, я остановлюсь на этом. Если ты не согласишься на это, я сделаю достаточно длинный список, который ты будешь читать вечность, и тогда ты просто застрянешь со мной, пока не закончишь.

Забота.

Забота.

Забота.

Он заботится обо мне больше всего в мире?

К тому времени, как я дохожу до конца, то не знаю, то ли плакать, то ли смеяться.

– Я хочу забрать все назад, – шепчу я сквозь слезы. – Не только ложь, но и решения.

В этом все дело. Я не могу забрать все обратно, независимо от того, как сильно этого хочу.

Я не знаю, как долго нахожусь в кабинке, давая слезам скатываться из моих глаз, но, в конце концов, мне удается поднять свою задницу с грязного кафельного пола.

Повернув защелку двери, я открываю кабинку, выхожу, и сразу же останавливаюсь, моргая и моргая, и снова моргая, интересно, стресс, наконец, стал причиной моих галлюцинаций. Независимо от того, сколько раз я моргаю, Бек стоит, прислонившись к двери туалета, с моей сумкой в ​​руке и на его лице такой взгляд, словно он собирается приблизиться к пугливому коту.

– Что ты здесь делаешь? – я тру глаза, пытаясь вытереть все слезы. – Это туалет для девочек.

– Серьезно? – издевается он, как будто потрясен. – Хорошо, что ты мне сказала. Я собирался отлить в одну из раковин.

Я улыбаюсь, но движение причиняет боль.

– Ты такой маленький нарушитель правил.

– Я знаю, – его пристальный взгляд заставляет меня сделать шаг назад.

Я делаю еще один шаг назад, пока он приближается ко мне, останавливаясь только, чтобы не врезаться в стену.

– Не волнуйся; я не собираюсь нарушать твои правила, – говорит он, останавливаясь передо мной.

По правде говоря, нарушение правил было последней мыслью в моей голове.

Я тяжело сглатываю, умоляя свой голос стать полу–нормальным.

– Почему ты здесь?

– Чтобы убедиться, что ты в порядке, – его взгляд путешествует по мне, прежде чем остановиться на моих глазах.

Я вообще не могу его читать, поэтому жду, что он скажет. Но все, что он делает, – берет мою руку, подносит ее к своим губам, и мягко целует мою кожу.

– Пожалуйста, позволь мне тебе помочь, – шепчет он. – Я терпеть не могу видеть тебя такой... страдающей от боли.

Задыхаюсь на следующем вздохе, когда слезы застилают мне глаза.

– Как ты вообще можешь хотеть чего–то... после того, что я тебе рассказала?

Он оставляет на моей ладони еще один поцелуй.

– Ничего из сказанного тобой не изменило то, что я чувствую к тебе. Во всяком случае, это просто придает мне еще больше решительности, чтобы заставить тебя переехать ко мне, и увезти тебя из этого дерьма.

– Никто не заставлял меня это делать, Бек, – говорю я, дрожа от следующего поцелуя. – Я решила работать в том месте, потому что там хорошо платили, а я устала работать на трех работах, и все равно едва могла платить по счетам. Я решила лгать об этом, потому что слишком трусила сталкиваться лицом к лицу со своими плохими решениями.

– Мы все принимали плохие решения. Ты знаешь меня достаточно хорошо, и знаешь, сколько раз я облажался.

– Просто потому, что твой папа думает, что ты облажался, это не означает, что это действительно так.

– Это полностью не соответствует действительности. И только ты видишь это так, потому что ты – хороший человек, который хочет видеть во мне только хорошее.

– Я – плохой человек, – выдавливаю я.

– Нет, хороший, – он снова прикасается губами к моей ладони.

– Нет. Я. Не. Хороший. Человек, – проигрываю битву, теряю свою волю, теряю все.

Еще один поцелуй. Потом еще один.

– Тебе нужно перестать так плохо думать о себе и начать видеть себя такой, какая ты есть: добрая, заботливая, красивая, сильная девушка, которая пережила всякое дерьмо, она с этим справилась и выбралась на первое место. Она закончила школу, поступила в колледж, и сама за себя заплатила. Она заботилась о своей маме, когда еще была слишком юной, чтобы это делать. Она заботится о других людях, так чертовски сильно, что не позволяет себе разваливаться, чтобы позаботиться о них. Я просто хочу, чтобы ты позволила другим людям позаботиться о тебе ... Позволь мне о тебе заботиться.

Забота.

Забота.

Забота.

Он заботится обо мне.

Моя мама была неправа.

Может быть, она была неправа во всем. Может быть, не все ребята сбегают.

Бек не сбежал, он видел меня в худшие дни. И я не сломалась, когда думала, что он ушел. Я поднялась с этого пола в туалете.

Я так сильно хочу его поцеловать, что едва могу дышать. Единственный способ, который я могу придумать, чтобы воздух попал обратно в мои легкие, – это приникнуть губами к его губам.

Так я и делаю.

Его губы в шоке раскрываются, и я практически отскакиваю, опасаясь, что он больше этого не захочет после моего рассказа. Затем его рука обнимает меня за талию, и он прижимает меня так близко, что не остается места для вдоха. И больше воздух не кажется таким важным. Только его поцелуи. Его прикосновения. Ощущение его защиты.

Он всегда заставляет меня чувствовать себя такой защищенной.

Слезы жгут мне глаза, и я понимаю, из–за чего это может быть.

Потрясенная, я отстраняюсь достаточно, чтобы поступил воздух. Бек прислоняется своим лбом к моему лбу, его беспорядочное дыхание ласкает мои щеки.

– Ты в порядке? – шепчет он, схватив меня за талию.

Я качаю головой, затем киваю, настолько неуверенная во всем.

– Я действительно не знаю ...

Он опускает мою голову себе под подбородок и поднимает меня на руки.

– Все будет в порядке. Мы вытащим тебя из этого.

Та часть, где он говорит «мы», ломает что–то внутри меня, потому что после этого я осознаю, что больше не одинока, – и я выбираю не быть такой. Я цепляюсь за него, держусь изо всех сил. И он делает то же самое, может быть, даже еще крепче.

Конец списка ...

Глава 21

Бек

Я не ожидал, что сегодня случится то, что произошло. Конечно, я знал, что у Виллоу были секреты, но тот вес, который она тащила на себе, был тяжелее, чем я думал. То, как ей вообще удавалось тащить все это дерьмо на себе, – ошеломляет. Что еще более удивительно, это то, как сильно она себя винит. Вид боли, связанной с ней, едва ли не разрывает мое сердце пополам.

Когда она хватается за меня, обернув вокруг моего тела свои руки и ноги, как будто я – ее спасательный круг, я держусь за нее всем, что у меня есть, боясь снова опустить ее. Хотя, когда женщина входит в туалет и начинает истерить по поводу моего нахождения там, я понимаю, что нам нужно уходить.

Но это не означает, что я позволю Виллоу куда–то уйти.

– Ты поедешь ко мне? – шепчу я ей на ушко.

Она машет головой вверх и вниз.

– Х–хорошо.

Женщина стреляет в меня неприятным взглядом, когда я прохожу мимо нее, направляясь к двери с Виллоу в своих руках.

– Тебе повезло, что я не вызвала менеджера, – огрызается она, положив свои руки на бедра. – Так неуважительно с твоей стороны быть здесь.

– О, нет, только не менеджер, – я проскальзываю своей рукой под попку Виллоу и держу ее перед собой, пока я совершаю маневр по открытию двери.

– Ты – маленький хулиган, – огрызается женщина. – Как тебя зовут, чтобы я могла сообщить о тебе?

– Мое имя иди–на–хер–и–оставь–меня–в–покое. Я пытаюсь помочь другу, – сообщаю я в ответ, прежде чем выйти и позволить двери закрыться.

Виллоу хихикает, прижавшись своим лицом к моему плечу.

– Это было вроде как грубо.

– Нет, грубым было то, что она подняла такой шум, когда было ясно, что я находился там, чтобы помочь другу, у которого действительно трудный период, – я направляюсь мимо столов, не обращая внимания на изумленные взгляды, которые на нас бросают.

– Да, думаю, ты прав, – она поднимает голову, ее мышцы напрягаются. – Может быть, тебе стоит меня поставить. Люди пялятся.

– Ну, им стоит заняться своими собственными делами, – говорю я достаточно громко, чтобы все услышали, затем улыбаюсь, когда некоторые из них отводят взгляд.

Виллоу кладет свою голову мне на плечо, ее лицо повернуто к моей шее.

– Ты знаешь, я всегда говорю, что ты – мой герой, но прямо сейчас это действительно кажется именно так... уносишь меня отсюда таким образом. Это кажется, очень по–геройски.

– Это потому, что я тайный герой. Вообще–то, супергерой, – когда я достигаю входной двери, то оборачиваюсь и прохожу через нее задним ходом.

Когда я выхожу на улицу, то направляюсь к пешеходному переходу. Ни один из нас не произносит ни слова, мы только держимся друг за друга, когда я перехожу дорогу и бреду по траве к парковке. Когда достигаю своей машины, я открываю пассажирскую дверь одной рукой, затем сажаю ее на сиденье и кладу к ней на колени ее сумку. Не упуская ее из виду, я закрываю дверь, затем поспешно ищу на другую сторону.

Как только я оказываюсь внутри и завожу двигатель, выезжаю со стоянки задним ходом и направляюсь на дорогу. Чем дольше мы едем в тишине, тем больше я хочу что–то сказать. Но я не уверен в том, что именно говорить, и, честно говоря, хочу, чтобы она заговорила первой, таким образом я бы знал, что она готова к общению.

– Она разбила мои снежные шары, – говорит она так внезапно, что я подпрыгиваю.

Сжимая руль, я позволяю своему сердцу успокоиться, прежде чем заговариваю.

– Кто это сделал?

Она отворачивает свою голову от окна, ее глаза тусклые от слез.

– Моя мама. Вчера, когда она просила у меня денег, она их разбила ... все, кроме того, который ты мне подарил, что произошло совершенно случайно, но я все равно была так рада, – она закатывает глаза и вздыхает. – Не знаю, почему я только что это рассказала. Но из всего, что приходило мне на ум, это оказалось первым.

– Я рад, что ты мне рассказала, – я тянусь рукой и переплетаю наши пальцы в надежде, что она не отпрянет. – Что мне не нравится, так это то, что она их разбила. Я знаю, как много они для тебя значили.

Она смотрит на наши переплетенные пальцы.

– Они что–то значили для меня только потому, что мой папа ушел, а я считала, что больше никогда его не увижу. Сейчас то, что у меня есть... Я отчасти рада, что они разбились, – она вытирает глаза тыльной стороной ладони, всхлипывая, перед тем как поднять свой взгляд на меня. – Насколько плохим человеком я становлюсь, когда хочу забыть о существовании своего отца?

Я качаю головой.

– Это вообще не делает тебя плохим человеком. Я хочу забыть о существовании своего отца, а он даже не уходил от меня.

Она наклоняется своим телом к консоли.

– Да, но он так плохо к тебе относится. Он даже не заслуживает того, чтобы быть в твоей жизни.

– Также, как и твой папа, если ты не хочешь, чтобы он в ней был, – говорю я ей, скользя своим большим пальцем по тыльной стороне ее ладони. – Ты заслужила право ненавидеть его в ту секунду, как он тебя бросил. Ты ничем ему не обязана, так же, как ничем не обязана своей матери. Единственный человек, которому ты чем–то обязана, так это ты сама.

– Я с тобой не согласна, – бормочет она. – Я ничего не сделала, чтобы что–нибудь заслужить.

Я думаю, что она снова ссылается на ту работу. Когда она мне о ней рассказала, я хотел выследить ее мать и наорать на нее за то, что она хреновый родитель, и за то, что вынуждает Виллоу считать, что она должна делать все что угодно, чтобы позаботиться о своей матери – все это является источником самобичевания для Виллоу. И ее отец – не лучше. Начнем с того, что ему вообще никогда не следовало ее оставлять. Хотя, после ее рассказа о том гаде, которого он прогнал той ночью, я рад, что он решил попробовать вернуться в жизнь Виллоу. Но твою мать, от того факта, что она вообще попала в подобную ситуацию, мне хочется запереть ее и держать вечно в безопасности, даже если из–за этого я говорю, как контролирующий козел.

– Могу я кое–что спросить? – осторожно подступаюсь я.

– Да... – она колеблется, затем кивает. – Вперед. Я много тебе должна.

– Ты ничего мне не должна. Я хочу убедиться, что ты не планируешь вернуться в то место.

Унижение затапливает ее глаза.

– Ты имеешь в виду в тот клуб?

Я киваю, снова проводя пальцем вдоль тыльной стороны ее ладони.

– После того, что ты мне рассказала... что случилось с тем парнем... а затем о твоем боссе, который хочет, чтобы ты... – я делаю успокаивающий вдох. – Я просто хочу убедиться, что ты не собираешься туда возвращаться.

Ее пальцы сжимаются вокруг моих.

– Я никогда не планировала заниматься этим... В смысле, всем этим ... – ее щеки становятся ярко–красными. – Стриптизом. Я едва могу стоять рядом со сценой, не говоря уже о том, чтобы быть на ней.

– Так ты не собираешься обратно?

– Нет... Но я должна вернуться, чтобы забрать последний чек с зарплатой, – ее плечи опускаются. – Боже, я собираюсь забрать свой последний чек, а у меня даже нет на примете работы.

Мои губы раскрываются.

– Это нормально. Я могу…

– Нет, ты не можешь, – говорит она.

Проклятье, она такая упрямая.

– Я не знаю, почему ты просто не можешь принять мою помощь. В смысле, я понимаю почему, поскольку знаю тебя. Но я, правда, хочу, чтобы ты просто переехала ко мне и позволила мне помочь тебе так, как этого хочу я.

Она снова смотрит вниз на наши переплетенные пальцы. Через минуту или две, улыбка натягивает уголки ее губ. Она быстро отводит взгляд в сторону, прежде чем я могу понять, что заставляет ее улыбаться.

– Ты говорил серьезно? – тихо спрашивает она.

Я сбрасываю скорость, чтобы повернуться в свой район.

– Что говорил?

– Все, те вещи в списке, – говорит она, бросая на меня неуверенный взгляд.

Я выдерживаю ее взгляд.

– Конечно же, я говорил серьезно. Каждое чертово слово, – ее губы снова начинают подниматься вверх, поэтому я давлю дальше, хочу полную улыбку. – Особенно про ту часть о боях подушками. На самом деле, это была самая важная часть списка, поэтому удостоверься, чтобы запомнила это, когда я буду стучать в твою дверь в два часа ночи.

Из нее вырывается смех, когда стена напряженности вокруг нас рассыпается в пыль.

– Хорошо, я это запомню, – говорит она. – Но, может быть, нам стоит превратить это в «бой подушками в десять часов». Я бы очень хотела начать ложиться спать в подходящее время.

Я пока еще не хочу улыбаться, но черт, необходимо много силы воли, чтобы сдержаться.

– Ты говоришь, что будешь жить со мной? – спрашиваю я, когда поворачиваю на подъездную дорожку к своему двухэтажному дому.

Ее грудь поднимается и опадает, пока она часто дышит.

– Буду, по крайней мере, пока не смогу найти еще какое–нибудь жилье. Но я буду тебе платить, – когда я открываю рот, чтобы возразить, она добавляет. – Я должна тебе платить, Бек. Я вот такая, и буду хреново себя чувствовать, если не буду платить.

– Тогда я установлю очень низкую цену.

– Сделай ее разумной.

Я паркуюсь перед гаражом и заглушаю двигатель.

– Разумной, но со скидкой.

– Бек…

Я кладу свой палец на ее губы.

– Тсс. Просто позволь мне сделать только это. Так я буду счастлив, и ты будешь меньше беспокоиться из–за своих финансов.

Она остается неподвижной на время, которое кажется вечностью, перед тем как неохотно кивает.

– Хорошо, я дам тебе выиграть на этот раз.

Я чувствую, что, наконец–то, чего–то добился.

А потом беспокойство вспыхивает на ее лице.

– Я думаю, что мы должны поговорить о том, что случилось в туалете.

– Ты имеешь в виду, когда я обнимал тебя? – я притворяюсь идиотом. Но тут либо делать вид, что я не знаю, о чем она говорит, либо смотреть, как она вытащит лист бумаги и добавит еще больше правил.

А я не хочу больше правил. Я не хочу вообще никаких правил. Чтобы ничего не стояло между нами. Никогда.

– Никаких объятий... поцелуев... – ее глаза опускаются к моим губам, а затем на ее колени. – Я не могу больше этого делать, – бормочет она. – Боже, как наша дружба стала такой сложной?

– Она не стала сложной, – говорю я, понимая, что ступаю по тонкому льду. Но я больше не хочу бороться со своими чувствами. И поскольку мы так много целовались в последнее время, я знаю, что она должна испытывать нечто большее, чем просто дружбу. – Если бы ты просто прекратила бороться с тем, чего действительно хочешь и позволила бы себе это.

Она заправляет прядь волос за ухо и всматривается в меня.

– В этом проблема. Моя мать все время чего–то хотела, и она продолжала это искать в барменах или в соседях. Даже однажды в моем учителе.

– В самом деле? В котором из них?

– В мистере Делайбуфи.

Я не знаю, каким у меня становится лицо, но из–за этого она смеется.

Она закрывает рот рукой.

– Серьезно, я не должна из–за этого смеяться.

– Нет, ты определенно должна, – улыбаюсь я, в основном потому, что улыбается она. – Мы должны были посмеяться над этим еще в пятом классе, когда это произошло. Почему ты никогда мне об этом не рассказывала?

Она убирает свою руку ото рта и слегка пожимает плечами.

– Потому что была смущена. Я имею в виду, что он был нашим учителем и носил тот вульгарный парик, похожий на дохлую кошку.

– О, Боже мой, я забыл про парик, – я корчу рожу. – Ладно, я не поклонник твоей матери, но она и правда не высокого мнения о себе, учитывая, что встречалась с ним.

– У меня, своего рода, такая же точка зрения. Она всегда встречалась с этими чуваками, потому что была в отчаянии и не хотела быть одна. Потом они разбивали ее сердце, и она разваливалась на части, пока не встречала кого–то нового, а затем пыталась исправиться. По крайней мере, такой она была. Потом она начала встречаться с наркоманами и все время была под кайфом, – она вздыхает, ее плечи съеживаются. – Я не хочу стать как она. Действительно, не хочу.

Я изумленно смотрю на нее.

– Подожди, ты думаешь, что станешь такой, как твоя мать?

Она поднимает плечо.

– Иногда, мне интересно, буду ли я такой. А потом я начала работать в том месте, где когда–то работала она ... а потом все эти вещи с тобой ... – она затихает, смотря в окно.

– Что за «все эти вещи» со мной? – тихо спрашиваю я, сердце колотится у меня в​​ груди.

Ее плечи поднимаются и опускаются, делает вдох и выдох. Затем она поворачивает голову в мою сторону. Ее глаза блестят от слез, излучая страх.

– Ты всегда заботился обо мне, а я всегда любила это больше, чем хотела признать. Я помню то время, когда мне было четырнадцать, и ты приехал и забрал меня из моего дома. Когда ты обхватил меня своей рукой: за всю свою жизнь я никогда не чувствовала себя в большей безопасности. И когда ты дал мне обещание... Я так сильно этого хотела. Но желать чего–то подобного от кого–то другого... становиться настолько поглощенной кем–то... Это раз за разом разрушает мою мать. Она никогда не была в состоянии справиться с одиночеством, пока не была под кайфом или пьяной... Мне бы хотелось сказать, что со мной будет все в порядке, если ты оставишь меня, но даже просто мысль о том, что ты уйдешь, заставляет мое сердце болеть, – в конце она яростно дышит, как будто ее слова потрясли ее до смерти.

Моя реакция отражает ее собственную. Никогда, я не представлял себе, она чувствует ко мне то же самое, что и я к ней. Я не имел чертового понятия, как справиться с ее страхом. И все это потому, что она думает, будто я разобью ей сердце, и она, в конечном итоге, станет, как ее мать.

– Хочешь знать, когда я впервые понял, что ты мне нравишься больше, чем друг? – спрашиваю я, а затем задерживаю дыхание, опасаясь, что она скажет «нет».

Она колеблется, кажется, до скончания времен, прежде чем неуверенно кивнуть.

– Когда я вернулся из той поездки в Париж, когда я подарил тебе снежный шар, – у меня ощущение, словно я вырезаю свое сердце, протягиваю ей, и надеюсь, что она его примет, что кажется действительно отвратительно, когда я задумываюсь об этом. – Ты выглядела настолько по–другому, и я заметил это. Я думал, что это просто странность, после разлуки на протяжении трех месяцев, и я, правда, скучал по тебе. Но когда Леви, тот парень, с которым я иногда тусовался, подошел и спросил, – есть ли у тебя парень, – я сильно приревновал и сказал ему, что он у тебя есть.

– Ты так сделал? – удивлённо спрашивает она.

Я киваю.

– Абсолютно точно сделал. Затем я почувствовал себя плохо, потому что ты так сильно мне доверяла, а я никогда не хотел рушить это доверие. Поэтому я рассказал тебе об этом во время ланча. Потом Винтер начала тебя дразнить, что ты запала на кого–то еще, и я подумал (ну, надеялся) что это я. Когда я узнал, что это было не так, то мое сердце было немного раздавлено.

Она поднимает брови.

– Твое сердце было раздавлено, когда тебе было четырнадцать лет?

Я киваю, протянув руку, и обхватываю ее в щеку.

– Так и было. И когда мне было пятнадцать лет. И шестнадцать. И семнадцать. И восемнадцать. И неделю назад. День назад. Каждый раз, когда мне напоминали, что я не могу быть с тобой так, как этого хочу. Никогда мое сердце не было так сильно разбито, как тогда, когда я увидел, что ты разваливаешься из–за чувства вины, которое никогда не должна была испытывать. Меня убивает когда я вижу, что тебе очень больно. И я бы никогда, никогда не сделал ничего такого, что причинило бы тебе такую же ​​боль, и не важно, думаешь ты так, или нет, – я глажу пальцем ее скулу. – И веришь ты мне, или нет, я знаю, что ты никогда не превратишься в свою маму. Твое сердце было раздавлено ею и твоим отцом, и все равно ты заботилась о матери каждый проклятый раз, когда она разваливалась на части.

– Ты такая чертовски сильная, Виллс. Все, кто рядом с тобой, это знают. Твоя мама, черт возьми, знает это, хотя никогда не признается в этом. И я знаю, что ты сильнее, чем все остальные, и не важно что ты там думаешь, я знаю тебя лучше, чем кто–либо другой.

– Я знаю, что это так, – слезы наполняют ее глаза. – Ты всегда был рядом для меня. Даже, когда я пыталась оттолкнуть тебя, ты всегда возвращался.

Мы смотрим друг на друга, наши сердца хаотично стучат, а потом мы оба наклоняемся. Я даже не знаю, кто двинулся первым. Это не имеет значения. Имеет значение лишь то, что наши губы встречаются в середине, а она не отодвигается.

Ее пальцы запутываются в моих волосах, когда она притягивает меня ближе. Мы яростно целуемся, цепляемся друг за друга, хватаем ртом воздух, отказываясь разрывать связь, чтобы вдохнуть.

Я не знаю, как долго мы остаемся в машине и целуемся, но когда солнце начинает садиться, мы разъединяемся и направляемся в дом. В ту секунду, как мы ступаем за порог, наши губы снова сталкиваются.

Вцепившись в ее бедра, я подхватываю ее на руки, а она обнимает своими ногами мою талию. Я стону, вспоминая последний раз, когда она это делала: как я терся об нее, как она стонала.

В этот раз я хочу большего.

Столько, сколько она мне даст.

Уношу ее вслепую через дом, спотыкаюсь, пока иду по коридору в свою спальню. Когда она отстраняется, чтобы посмотреть, где мы находимся, мне кажется, что она готова запаниковать. Вместо этого она припечатывает свои губы к моим и прикусывает мою губу. Мое тело содрогается, и я чуть не падаю на пол, но мне удается, спотыкаясь, добраться до кровати.

Уложив ее на матрас, я накрываю ее тело своим и целую медленно, неторопливо, давая понять, что я не спешу.

– Мы не должны ничего делать прямо сейчас, – неровно шепчу я в ее губы.

– Что если я хочу? – ворчит она, а потом ее глаза расширяются.

Я почти смеюсь. Виллоу никогда не была хороша в разговорах о чем–либо сексуальном. Выслушав, что она говорила о своем прошлом, я могу понять, почему. Бог знает, что она видела, пока жила в том доме с мамой и ее бесчисленными ухажерами. Вероятно, она чувствовала себя неловко все чертово время.

Я поднимаюсь на локти, чтобы посмотреть на нее сверху вниз.

– Я не хочу, чтобы ты чувствовали себя неудобно, когда ты со мной.

Она кладет свою ладонь на мою грудь, и мое сердце стучит под ее рукой.

– Я не думаю, что я вообще себя когда–либо так чувствовала, – потом она обхватывает своими руками мою голову и тянет меня для еще одного поцелуя, одновременно выгибаясь подо мной.

Я стону, опуская свои бедра на нее, вырывая «ох» из ее губ. Снова и снова, мы движемся вместе, так и не разрывая поцелуй. Ее рука блуждает вверх и вниз по моей груди так же, как это было в ту ночь в ее постели. Когда ее пальцы находят подол моей рубашки, я отталкиваюсь назад, чтобы ее стащить и бросить на пол. Потом снова опускаюсь своим ртом на ее рот. Ее вкус сводит меня с ума, и когда она проходит своими пальчиками вверх и вниз по моей груди, я, твою мать, чуть не теряю все свое самообладание. Внезапно, медленный поцелуй становится безрассудным, наши языки переплетаются, наши тела двигаются.

– Так нормально? – спрашиваю я, когда хватаю нижнюю часть ее рубашки.

Она машет головой вверх и вниз, и все мои сомнения разрушаются, когда я сдергиваю ее рубашку. Вскоре следует ее бюстгальтер, и я отталкиваюсь назад и смотрю на нее сверху вниз. Ее каштановые волосы, словно ореол вокруг ее головы, ее большие глаза никогда не выглядели красивее, а ее грудь поднимается и опускается с каждым вздохом. Когда мои глаза опускаются на блестящий бриллиант выше ее пупка, я сдерживаю стон.

Охренеть.

Я скольжу по нему своими пальцами, и мой член становится чертовски твердым, когда она начинает дрожать.

– Когда ты это сделала? – спрашиваю я, проводя вниз по ее животу.

– Около года назад... Винтер меня на это уговорила, – она прикусывает нижнюю губу, схватив одеяло, когда я достигаю пояса ее джинс. – О, мой Бог, Бек, это ощущается так хорошо.

Я практически теряю контроль прямо там.

– Черт, ты такая красивая, – я скольжу пальцами вниз по передней части ее джинсов и прижимаюсь губами к ее губам.

Идеально.

Этот момент – идеальный.

Может быть, если мы никогда снова не выйдем на воздух, то сможем оставаться здесь вечно.

Глава 22

Виллоу

Не могу поверить, что это происходит. Хорошо, может быть, могу. В глубине души, думаю, я догадывалась, что все эти клочки бумаги не могли остановить то, куда мы с Беком направлялись. Я просто откладывала неизбежное. Я могла бы бороться с этим дольше... Может быть. Но когда он сказал все эти вещи (эти замечательные вещи, которые заставили мое сердце биться в груди, а трещину в моем сердце немного зажить), я больше не хотела с этим бороться. Я хотела его. Я нуждалась в нем. Меня пугала нужда, потому что желать и нуждаться – это две разные вещи. Без желания можно прожить. А нужда – она, как воздух. Ты не можешь без него жить.

Я не хочу прожить жизнь без Бека.

Я хочу его.

Я хочу чувствовать себя в безопасности.

Безопасность.

Безопасность.

Безопасность.

Эта мысль проносится у меня в голове снова и снова, пока он страстно меня целует, а наши грудные клетки прижаты друг к другу. Его пальцы внутри меня, снова толкают меня к тому звездному месту. Я потеряла весь контроль и не знаю, что с этим делать, кроме как наслаждаться моментом. Когда все закончится, я сфокусируюсь на следующем. И так далее, и так далее. Конечно, неопределенность моей жизни чертовски пугает, но, когда знаю, что я не одинока, мне становится немного легче. У меня не просто есть Бек. У меня есть мои друзья.

Я не одинока.

Люди заботятся обо мне.

А я забочусь о них.

Я забочусь о Беке.

Я так сильно о нем беспокоюсь.

Больше. Чем. О. Ком–то. Еще.

Мой пульс ускоряется при этой мысли, но я снова отбиваюсь от паники и снова сосредотачиваюсь на этих звездах. Этих замечательных, счастливых, проклятых, удивительных звездах.

Его пальцы начинают замедляться, когда я возвращаюсь к реальности, его губы неторопливо двигаются на моих губах, как будто у нас есть все время в мире. Когда его губы, наконец–то, отрываются от меня, он прикасается своим лбом к моему, его глаза закрыты.

– Ты в порядке? – шепчет он.

Я провожу вверх и вниз по его позвоночнику.

– Чудесно.

Его губы дергаются в улыбке.

– Приятно, что ты, наконец–то, это понимаешь.

Качая головой, я слегка щипаю его за бок. Он даже не дрогнул. Я снова делаю движение, немного щекоча, а он остается равнодушным.

– Попробуй все, что ты хочешь, – говорит он с дерзкой ухмылкой. – Но ты меня не возьмешь.

– Хочешь поспорить? – спрашиваю я, изогнув бровь.

Он расслабляется, его руки расставлены по бокам.

– Вперед, попробуй.

– Прекрасно. Попробую, – ухмыляясь, я сажусь, толкая его вниз на матрас, и седлаю его талию. Затем я щекочу его везде. Ну, почти везде.

Он пристально смотрит на меня, его руки расположены под головой, и лениво улыбается мне.

– Ты пропустила одно место.

Он думает, что я этого не сделаю. Я действительно не хочу этого делать ... ну, вроде того. Окей, я как бы хочу. Я просто чувствую небольшое стеснение.

Сажусь снова, глядя на него сверху вниз.

– Ты думаешь, что я этого не сделаю?

Он посмеивается, самодовольно ухмыляясь.

– Нет, не думаю, но решительный взгляд в твоих глазах, и правда, чертовски очаровательный.

Я думаю обо всех тех временах, когда он меня щекотал, особенно тот раз, когда я почти намочила свои штаны, и внезапно мне, действительно, хочется доказать, что он неправ. Не знаю, что толкает меня на это, – может, от поцелуев я потеряла рассудок, или, может быть, просто из–за Бека я чувствую себя достаточно комфортно, чтобы сделать это. Хотя, так или иначе, я нахожу достаточно мужества, чтобы проскользнуть своей рукой в его штаны.

– Бляяяя, – он испускает стон, его спина выгибается, когда мои пальцы касаются его.

Определенно, не реакция на щекотку, но я, в любом случае, повторяю движение. Он снова стонет, затем тянется и направляет мои губы к своим губам. Я продолжаю к нему прикасаться, когда его язык проникает между моих губ и исследует мой рот, пока он не стонет мое имя, пока он не теряет полный контроль, закрыв глаза, руки сжимают мои бедра.

– Это не справедливо, – говорю я, убирая свою руку из его джинсов. – Я думаю, что ты наслаждался этим слишком сильно, когда я хотела, чтобы ты ответил за все те разы, когда щекотал меня.

Он посмеивается, кажется измученным, но довольным.

– Ты хочешь, чтобы я показал тебе секретное место?

– Я пыталась везде, – дуюсь я.

– Не везде.

Когда мои брови сходятся в растерянности, он садится, стаскивает меня со своих коленей, потом наклоняется, чтобы расшнуровать свой ботинок. После того, как снимает его, он стаскивает носок, хватает меня за руку и проводит моими пальцами вверх и вниз по его ступне. Затем он испускает самое забавное хихиканье, которое я когда–либо слышала. Я прохожусь своими пальцами вверх по изгибу его стопы, снова и снова, пока он не молит о пощаде.

После того, как мы заканчиваем дурачиться, он переодевается в свою пижаму, а я одеваю одну из его рубашек. Затем мы вместе лежим в постели, его руки обнимают меня, наши ноги переплелись.

Безопасность.

Безопасность.

Безопасность.

Я постоянно напоминаю себе об этом, когда мои мысли пытаются уплыть к моему будущему. К моему прошлому. К настоящему. Ко всему, о чем знает Бек.

Он знает меня и не сбежал. Он видел уродство и все еще этого хочет.

Я думала, что потеряла его, и одновременно с тем, что мне было больно, я все равно взяла себя в руки.

Все будет хорошо.

Один шаг за один раз. Не паникуй.

– Просто дыши, принцесса, – шепчет он, его губы трутся о мою макушку. – Все будет в порядке.

– Я чувствую, что мне нужно встать и что–то делать, – признаюсь я. – Решить проблемы.

– Мы это сделаем, – говорит он. – Завтра.

И снова он говорит «мы».

Мне нравится этот звук.

Возможно, слишком сильно.

Может быть, это не так уж и плохо, пока все еще есть я и он между «мы».

Я делаю глубокий вдох, а затем еще один.

– Что мы будем сейчас делать?

– Сейчас мы немного поспим, – говорит он, притягивая меня ближе.

Мне немного страшно закрывать глаза, зная, что завтра придется столкнуться со всем: с переездом, с поиском новой работы, с составлением нового плана. Но, пока я лежу в его объятиях, а он проводит своими пальцами вверх вниз по моей спине, спокойствие достаточно преобладает надо мной, чтобы мои глаза закрылись.

Я засыпаю быстрее, чем за все прожитые годы.

Глава 23

Бек

Я просыпаюсь на следующее утро: голова Виллоу покоится на моей груди, мое колено располагается между ее ног, а телефон безумно звонит. Я не делаю никаких движений, чтобы на него ответить, не желая разрушать этот мирный момент, который удалось перенести с прошлой ночи.

Когда эта хреновина отказывается, к чертям, заткнуться, я сдаюсь и беру ее со своей тумбочки. Когда слово «Папа» начинает мигать на экране, я кривлюсь.

– Кто это? – спрашивает Виллоу, глядя вверх на меня.

– Отец, – я отклоняю вызов, бросаю трубку и притягиваю ее ближе, пока ее тело не располагается на одном уровне с моими.

– Как ты думаешь, что он хочет? – спрашивает она, зевая.

Меня, чтобы пришел в офис. Я сомневаюсь, сказать ли ей, понимая, что она будет беспокоиться, а это последнее, что ей нужно прямо сейчас.

Чувствуя мое напряжение, она поднимает голову и начинает моргать, смотря сверху вниз, ее волосы щекочут мое лицо.

– Что он сделал?

Я скольжу руками вокруг ее талии, побуждая лечь обратно.

– Ничего, чего бы он ни делал раньше.

– Бек... – предупреждает она. – Я знаю, когда ты лжешь.

– О, ты знаешь, да? Тогда скажите мне, если я вру прямо сейчас, – говорю я, позволяя мои пальцам проскользнуть под рубашку, которая на ней. – Я снова хочу поместить свои пальцы в тебя и смотреть, как ты стонешь.

Ее щеки краснеют, но внимательный взгляд так и не отвлекается от моего.

– Не пытайся меня отвлечь. Скажи, что он сделал.

Я провожу своими пальцами взад–вперед по ее талии, обращая особое внимание на этот бриллиантик в пупке.

– Ты, правда, хочешь, чтобы я тебе рассказал о нем вместо того, чтобы сделать это?

Ее губы приоткрываются, но ни одного слова не покидает ее рот, когда я провожу пальцами вниз между ее ногами. В тот момент, когда я практически проскальзываю внутрь, она перехватывает мою руку.

– Мы можем сделать это позже, – говорит она, затаив дыхание. – Прямо сейчас, я хочу знать, что сделал твой отец. Могу сказать, что он что–то натворил.

– О, хорошо, – дуюсь, надеясь, что одержу над ней победу, но, по–видимому, на нее не работает очарование моих небесно–голубых глаз. Все, что она делает, это одаряет меня терпеливым взглядом. – Он шантажировал меня, чтобы я работал в его фирме.

Она отталкивается назад, чтобы посмотреть на меня сверху вниз.

– Шантажировал?

Я вздыхаю и повторяю ей то, что произошло. Я также рассказываю ей о файлах, которые нашел на его компьютере. Когда она спрашивает, может ли увидеть файлы, то я передаю ей свой телефон.

Она выскальзывает из–под покрывала, удостаивая меня великолепным видом на ее длинные ноги, пока подтягивается и опирается об изголовье кровати. Она начинает просматривать файлы, становясь все более заинтригованной с каждым документом.

– Я абсолютно уверена, что он совершает какое–то налоговое мошенничество, – говорит она, внимательно рассматривая экран. – По крайней мере, он это сделал в этом году.

– Серьезно? – спрашиваю я. – Я не знал точно.

– Ну, у меня было несколько занятий по бухгалтерии, так что я помогала владельцу продуктового магазина, в котором работала в двенадцатом классе, и узнала достаточно, чтобы разбираться, что не все эти числа сходятся с некоторыми из документов. Плюс, я определенно уверена, что некоторых из этих счетов не существует, если только твой отец не владеет танцевальным клубом на Гавайях, которого, я абсолютно уверена, у него нет.

– Не владеет, – говорю я, растягиваясь рядом с ней.

– Так я и думала, – она смотрит на меня и протягивает мне мой телефон. – Что ты собираешься с этим делать?

– Я пока не знаю, – чешу свою грудь.

Прошлой ночью я остался без своей рубашки, но оставил пижамные штаны на шнурке. Обычно я сплю голым. Но я не хотел доставлять ей неудобство, во время ее первой ночи здесь. Я приберегу наготу для более позднего срока, когда она захочет раздеться со мной. Ну, до тех пор, пока она снова не испугается и не положит нам конец, из–за этого я до сих пор немного обеспокоен.

– Как ты думаешь, что я должен делать? Честно говоря, я хочу шантажировать его в ответ, но хотел узнать мнение более объективного умника.

– Ты считаешь, меня объективным умника? – спрашивает она, обхватывает колени и прижмает их к груди.

Я тяну прядь ее волос.

– Ты говорила мне, что я не умник, когда мы жили палатке, помнишь?

– Я практически забыла об этом... Тем не менее, я не уверена, должна ли говорить тебе, что с этим делать, – она кладет подбородок на колени. – Хотя, если ты хочешь знать мое мнение, я тебе его предоставлю.

Я киваю, двигаясь к ней.

– Я хочу твоего мнения больше, чем мнения кого–то другого.

Еще одна улыбка. Я чувствую себя так, словно выиграл еще один приз.

Она вытягивает свои ноги, положив их с обеих сторон от меня, прежде чем метнуться ближе ко мне.

– Ну, думаю, я, наверняка, смогу толкнуть тебе ту же речь, которую ты толкал мне в течение последних нескольких месяцев, только вставив вместо моей мамы твоего папу. Так что поехали, – она откашливается. – Ты должен уйти от своего отца. Он никогда не был добр к тебе и пытается контролировать то, что ты делаешь, но это не правильно.

– Да, но что, если он прав? Что делать, если мне нужно направление в жизни?

– Ты купил свой первый дом, когда тебе было восемнадцать. Я абсолютно уверена в том, что ты на правильном пути.

Я засомневался.

– Или я просто еще один избалованный богатый ребенок.

– Поверь мне; ты ни в коей мере не такой, или не такой, как Титзи. – она скользит ближе, пока ее попка не оказывается у меня между ног, а ее руки – на моих плечах. – Эта девушка глупа. Твой отец глуп. Любой, кто когда–либо сомневался в тебе – просто глупец.

И вот она, причина, по которой я влюбился в нее.

Я поворачиваюсь язык у себя во рту.

– Прекрасно. Я сделаю, как ты говоришь, но у меня есть еще один вопрос.

– Окей. Какой?

– Смогу ли я удержать тебя, ну, скажем, навечно?

Ее глаза расширились.

– Бек...

– Что? – я состряпал свой лучший невинный взгляд. – Это разумный вопрос, особенно когда ты такая чертовски ценная. Почему я вообще когда–то хотел сдаться?

Она закатывает глаза.

– Теперь ты просто нелепый.

– Признай это. Тебе нравится моя нелепость.

– Может быть, только немного.

Мы оба улыбаемся, как идиоты, но я прекращаю глупости, когда приступаю к поцелую, увлекая ее к себе на колени.

К тому времени, как наши губы снова разделяются, мой отец пытается дозвониться до меня в семнадцать раз.

– Предоставить тебе честь? – спрашиваю я Виллоу со своим телефоном в руке. – Или это должен сделать я?

– Я думаю, это должен сделать Ты. Это будет, как лекарство, после всех тех лет, когда он подавлял тебя.

Я чувствую нервозность, когда смотрю на имя своего отца в списке контактов.

– Ты будешь в порядке, – настаивает она, стоя на коленях на кровати передо мной. – Просто позвони ему и скажи, что у тебя есть кое–какие из его файлов, и ты действительно хочешь, чтобы он их увидел. И сделай это своим самым бандитским голосом.

Кивнув, я нажимаю пальцем на его имя, затем прикладываю телефон к своему уху. Он отвечает после двух гудков и сразу же начинает орать, что я должен находиться в офисе. Когда он, наконец, делает вдох, я говорю ему, что мне нужно, и, в первый раз в жизни, он слушает.

В середине разговора, Виллоу встает с кровати и направляется через мою комнату к двери. Беспокойство появляется у меня в груди из–за того, что она уйдет, и никогда не вернется, или, что она вернется со списком. И эти последние пять лет, приводящие нас к этой точке, будут уничтожены. Хотя, когда она достигает дверного проема, то оборачивается и улыбается.

– Я скоро вернусь. Я просто хочу пойти приготовить завтрак, пока ты завершаешь расставание со своим отцом, – она хихикает, довольная собой.

Давление в моей груди трескается, когда я понимаю, что с ней все будет хорошо.

Со мной все будет хорошо.

С нами все будет хорошо.

Глава 24

Виллоу

Я так рада, что Бек решил больше не работать вместе со своим отцом. Конечно, шантажировать его может быть не лучший метод, но если честно, я думаю, что это единственный способ, кроме продажи дома Бека.

Когда Бек разговаривает со своим отцом по телефону и объясняет ему, что он нашел, я бреду на кухню, чтобы приготовить завтрак. Я чувствую себя так хорошо отдохнувшей, и даже не знаю, что делать с собой, только улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь и, по–видимому, делаю всякую чепуху. Честно говоря, я как бы чувствую себя такой счастливой, как мультяшный персонаж, когда, танцуя, преодолеваю свой путь через просторную кухню.

Но в середине своего лучшего движения робота, я с визгом останавливаюсь, моя челюсть падает до колен.

– Что, черт возьми, это такое? – бормочу я, снимая листок бумаги, который держится на магните на холодильнике.

Задача № 1: Вытащить Виллоу из того дома.

Задача № 2: Доказать ей, что я не собираюсь ее разрушать.

Задача № 3: Сказать ей, что я ее люблю.

Буквы написаны почерком Бека ниже список правил, которые я ему дала; только, мой список зачеркнут.

Сказать ей, что я ее люблю.

Сказать ей, что я ее люблю?

– Бек любит меня? – шепчу я, чуть не выронив список.

Мой сердечный ритм ускоряется. Мои ладони начинают потеть. Мой мозг под кайфом, летит со скоростью миллион миль в минуту. Я бы подумала, что у меня паническая атака, если бы не две вещи: первое, чертовы бабочки восторженно сходят с ума. И второе, я не хочу бежать к входной двери. Я хочу вернуться в спальню. Поэтому именно так я и поступаю, со списком зажатым в моей руке.

Бек больше не разговаривает, когда я вхожу, выглядя одновременно напуганной, и испытывающей облегчение.

– Ну, хорошая новость в том, что он собирается переписать на меня дом, – говорит он, бросая свой телефон на кровать.

Я делаю шаг к нему.

– А плохая новость?

Он кладет локти на колени и массирует свои виски кончиками пальцев.

– Вероятно, больше мне не будет позволено посещать семейные обеды.

– Ох, Бек, мне так жаль, – еще один шаг к нему, и мои пальцы сильнее сжимаются вокруг списка. – Ты будешь в порядке?

– Я буду в порядке. В любом случае, семейные обеды – отстой, – он отмахивается, но я замечаю чуточку боли в его глазах.

– Что я могу сделать, чтобы ты почувствовал себя лучше? – спрашиваю я, останавливаясь перед ним.

Он откидывается назад на свои руки, когда поднимает под углом свою голову.

– Ну, если ты предлагаешь... – его губы кривятся в озорной ухмылке.

Я стучу пальцем по своим губам.

– Ты хочешь, чтобы я снова пощекотала твои ноги?

Он одаривает меня терпеливым взглядом.

– Не совсем то, о чем я подумал, и что ты могла бы пощекотать. Может, поднимешься немного повыше.

– Что? К твоим лодыжкам?

Качая головой, он ловит меня за бедра, поднимает и кидает на кровать.

Я испускаю смешок, когда подпрыгиваю на кровати, а затем визжу, когда он перекатывается на меня и щекочет мой бок.

– Только из–за этого, я заставлю тебя намочить свои штаны, – дразнит он, скользя своими пальцами вверх и вниз по моим бокам.

– Пожалуйста, не делай этого! – визжу я, сопротивляясь, чтобы выбраться из–под него.

Смеясь, он меня накрывает, удерживая в захвате мои запястья, и прижимает мои руки над моей головой.

– Ты терпишь такое поражение... Подожди, что в твоей руке? – его взгляд переходит на меня, а его кадык движется вверх и вниз, когда он сглатывает. – Где ты это нашла?

– На твоем холодильнике, – шепчу я, стараясь изо всех сил, чтобы в мои легкие попадал кислород. Дыши. Просто дыши. – Это правда…? Задача номер три?

Мышцы его горла двигаются, когда он сглатывает.

– Это так, но я не хочу, чтобы ты паниковала. Это только то, где я нахожусь, но не буду говорить об этом вслух. Я знаю, что ты еще не там, поэтому мы можем пока подождать. Я не хочу давить на тебя или заставить тебя испытывать тебя дискомфорт, пока ты живешь со мной. Ты уже потратила слишком много своей жизни, чувствуя себя неудобно в своем собственном доме. Я не хочу хоть когда–нибудь заставлять тебя чувствовать себя таким образом.

Наступает тишина, наполненная нашим тяжелым дыханием.

– Принцесса, пожалуйста, скажи что–нибудь, – умоляет он, все еще держа меня за запястья.

– Ты заставляешь меня чувствовать себя в безопасности, – бормочу я, не зная, что еще сказать, кроме правды. – Все время. Ты единственный, кто когда–либо это делал.

– Хорошо, – он расслабляется, скользя пальцем по внутренней стороне моего запястья прямо вдоль моего бьющегося пульса. – Это все, что я когда–либо хотел. Убедиться в том, что ты чувствуешь безопасность. С тех пор, как я в первый раз привел тебя к себе домой, и ты провела здесь ночь.

– Ну, ты полностью и на сто процентов преуспел, – я стремлюсь к легкой интонации, однако звучу бесконтрольно задыхающейся.

– Теперь, когда я вытащил тебя из того дома, я выполнил свое обещание, – затем он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

– Бек, – шепчу я прямо перед тем, как его губы прикасаются к моим губам.

Он делает паузу, его веки поднимаются.

– Да?

– М–могу я услышать, как ты это говоришь? – шепчу я. – Я никогда не слышала, чтобы кто–то говорил мне это без манипуляторного смысла, скрытого за словами.

Он кивает, тяжело сглотнув.

– Виллоу, я люблю тебя.

Он так легко это говорит, без каких–либо усилий, не требуя ничего взамен.

Я часто задавалась вопросом, на что будет похоже услышать слово «люблю» и не морщиться. Когда я была моложе, так случалось, но только потому, что я была такой наивной. Возможно, я до сих пор наивная, но в действительности так не думаю. И я не морщусь. Не убегаю. Я не думаю о списках, о работе и о занятиях. Я думаю о Беке и обо всем, что он для меня сделал: о том, как он спас меня от ночевки в машине, как он утешал меня в худшие дни, как он не судил меня за сделанный мной плохой выбор, как он заставлял меня смеяться, даже когда от этого я едва ли не мочила свои штаны.

Затем я задерживаю дыхание и позволяю каждому проклятому слогу погружаться в мое сердце.

– Я тоже тебя люблю, – я шепчу. – Думаю, на протяжение уже некоторого времени.

Его глаза расширяются, но этот взгляд длится только мгновение. Потом его губы оказываются на моих. Вскоре его руки находят мое тело, проскальзывая под мою рубашку. Его пальцы трут мои соски, и моя спина выгибается, колени прижимаются к его бедрам. Он снова повторяет движение, шепча, что он может остановиться, если мне нужно. Хотя, я не хочу, чтобы он останавливался.

Никогда.

И именно это я ему говорю.

Он стаскивает мою рубашку, а я тяну вниз его пижамные штаны и боксеры. Потом он кладет меня спиной на кровать и просовывает пальцы внутрь меня, когда его язык раскрывает мои губы. Он работает надо мной до тех пор, пока я уже не могу дышать. Целует меня до тех пор, пока я не могу ясно думать. Любит меня до тех пор, пока все не кажется правильным, и ничего не кажется неправильным.

Хочу, чтобы он меня никогда не отпускал.

Его мысли, кажется, соответствуют моим, когда он отдаляется только, чтобы надеть презерватив. Затем он располагает свое тело надо мной, медленно целует, словно запоминая каждое касание наших губ.

– Ты уверена, что хочешь это сделать? – спрашивает он, глядя мне в глаза.

Я киваю с явным намеком на нервозность. Но я отпихиваю это чувство подальше и обнимаю ногами его талию, действительно, хочу это сделать.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – заверяет он.

Потом он целует меня, когда проскальзывает внутрь, а я держусь за него и не хочу отпускать.

Может это и не совершенство, но считаю, что, безусловно, близко к нему.

Глава 25

Виллоу

Следующие несколько дней движутся медленно, но самым лучшим образом. Мы с Беком проводим много времени бездельничая, смеясь, и сжигая ужин, потому что я, по–видимому, отстойна в приготовление пищи, которая не проходит обработку и не находится в коробке. Бек считает мои отстойные навыки приготовления пищи довольно забавными, даже когда я запускаю все дымовые детекторы в доме, а его смех делает немного легче мои попытки не паниковать.

Чтобы ослабить еще больше своего стресса, я решаю устроиться на работу в библиотеке и занятия по репетиторству в колледже. Бек пытается отговорить меня от двух работ, но я хочу быть в состоянии позволить себе что–то сама, даже разумную скидку в арендой плате. Я также решаю, что Вэн пришлет мне мой последний чек по почте вместо того, чтобы самой его забирать, никогда снова не хочу возвращаться в это место.

Вэн, кажется, не очень обрадован тем, что я бросаю работу, но я рада. И я, действительно, снова начинаю чувствовать себя собой: планировщиком, человеком, который делает правильный выбор, девушкой, которая любит проводить время со своим лучшим другом – ну, я полагаю, что теперь со своим парнем, что для меня является новым и совершенно незапланированным. Это нормально. Я начинаю понимать, что незапланированные вещи иногда оказываются стоящими.

Кажется, что все идет отлично, пока мне, наконец–то, не приходится признать, что я не могу больше продолжать стирать и снова носить одну и ту же одежду. Я должна вернуться в квартиру, чтобы забрать свои вещи и машину. Так что очень ранним утром пятницы мы с Беком забираемся в его машину и едем обратно к месту, которое, я надеюсь, больше никогда не увижу.

Просто пребывание здесь приводит меня в плохое настроение, и мне интересно, – так ли я себя чувствовала в течение многих лет: ходячим дурным настроением? Я решаю спросить об этом Бека, так как он, кажется, очень хорошо меня знает.

– Ты – не ходячее дурное настроение, – закатывает он глаза, когда хватает одеяла с моей кровати и пихает их в коробку. – Даже сейчас ты не в дурном настроении. Ты просто грустная, потому что это место напоминает тебе о слишком большом количестве плохих времен.

– Да, ты, вероятно, прав, – я открываю верхний ящик комода, чтобы вытащить свою одежду и нахожу снежный шар, который подарил мне Бек. Я улыбаюсь, когда его поднимаю.

– На что ты смотришь? – спрашивает Бек, становясь рядом со мной. На нем джинсы, которые покрыты пылью от перетаскивания мебели, серая рубашка с засученными длинными рукавами, а пряди его волос спутаны. Он выглядит так сексуально. Я не могу понять, как, черт возьми, мне так долго удавалось держать свои руки подальше от него.

Это говорит о слишком большом самообладании.

– На снежный шар, который ты мне подарил, – я поднимаю его и немного трясу.

Он улыбается, глядя на искусственный снег, плавающий в воде.

– Ты знаешь, я очень нервничал, когда его выбирал.

– Серьезно? – спрашиваю, и он кивает. – Почему?

Он пожимает плечами.

– Я думаю, только потому, что это был первый подарок, который я когда–либо тебе дарил.

Мои пальцы обхватывают снежный шар.

– Это был не первый подарок, который ты мне дарил.

Его лоб морщится.

– В самом деле? Что еще я тебе дарил?

– То, чего больше никто никогда не дарил, – я протягиваю руку и переплетаю наши пальцы. – Безопасность.

Его губы дергаются в небольшой, грустной улыбке.

– Однако, это не настоящий подарок, принцесса. Ну, это не должно быть подарком. Это должно быть чем–то, что просто есть.

– Для меня это было подарком. Когда я была моложе, я, правда, много об этом думала, – чтобы у меня был кто–то жизни, кто заставлял бы меня чувствовать себя спокойно вместо того, чтобы постоянно пугать, – я смотрю на снежный шар, наклоняя его назад и вперед. – Я просто никогда не думала, что это произойдет. Затем случился ты, и все изменил. Иногда мне интересно, могло ли так стать, что я жила в этом месте и не превратилась в свою мать, потому что ты всегда был надежным?

Он фиксирует свой палец под моим подбородком и побуждает меня посмотреть на него. Когда наши глаза встречаются, облизывает свои губы.

– Я не думаю, что могу взять на себя полную ответственность за это. Думаю, что ты выжила в этом месте, потому что чертовски сильная.

Я улыбаюсь, затем придвигаюсь, чтобы его поцеловать. Прямо в тот момент, как наши губы соединяются, внутри дома становятся слышны голоса.

– Где вы, ребята! – сквозь хихиканье кричит Винтер. – И что вы делаете? Потому здесь действительно очень тихо.

Я слышу, как Луна с Греем что–то говорят, а потом смеется Ари.

Качаю головой, мои щеки краснеют. Пока я ей еще не сказала, что мы с Беком переспали, когда она озвучивала свои подозрения по телефону. Очевидно, что мой голос оживился, чего с ним не было неделю назад, что бы, черт возьми, это ни значит.

– Какой бы надоедливой она не была, мне нравится, что она заставляет тебя краснеть, – говорит Бек, ухмыляясь, пока легонько ласкает мою щеку.

Я улыбаюсь, но затем мое счастье быстро ослабевает.

– Подожди. Что мы им скажем?

– О чем? – он притворяется глупым, его бровь дразнящее поднимается.

– Знаешь о чем. Про тебя и меня, – я кладу руку ему на грудь, чтобы игриво пихнуть его, но он хватает мое запястье и рывком притягивает меня к себе, наши грудные клетки сталкиваются.

Он кладет руки на мою талию.

– Я уверен, что они уже знают.

– Откуда?

– Потому что это процесс растянулся на четыре года, а они все это время наблюдали за этим.

– Да, может быть... – сжимаю свои губы, не зная, что делать.

– Почему ты кажешься испуганной из–за того, что они узнают? – спрашивает он, пытаясь скрыть свою боль, но его глаза выдают правду.

– На самом деле, я не очень боюсь, что они узнают, – признаюсь я. – Я просто боюсь, что, когда они это сделают, все станет по–настоящему реальным. И станет гораздо сложнее потерять то, что у нас есть.

– Я никуда не собираюсь, – уверяет меня он, нежно целуя в губы. – Прекращай слишком много думать и просто признай, что мы с тобой принадлежим друг другу. Мы реальны, и ты меня не потеряешь. Ты хочешь меня, а я хочу тебя.

Я киваю, меня охватывает нервное состояние, когда Винтер заходит в мою комнату.

Она одета в темно–пурпурное платье, ее волосы вьются, макияж безупречен, и она щеголяет на каблуках.

– Думаю, что просила тебя одеть что–нибудь удобное, – говорю я ей, понимая слишком поздно, что руки Бека все еще на моей талии. Я решаю отступить, затем принимаю решение остаться и принять то, что хочу, как и сказал мне Бек.

Ее глаза бросаются на руки Бека, и коварная ухмылка распространяется по всему ее лицу.

– Я знала, что по телефону ты казалась взволнованной.

– Что это значит? – спрашивает Ари, когда заходит в мою спальню. В отличие от Винтер, он внял моему совету, касательно одежды, и одел старую футболку и дырявые джинсы. Он один раз смотрит на нас с Беком, и облегчение омывает его лицо.

– Слава Богу. Черт, ну наконец–то уже.

Бек с гордостью ухмыляется, в то время как я становлюсь крайне смущенной.

– Секундочку, – говорю я, отступая в сторону Ари. – Ты не кажешься удивленным из–за этого.

Ари дает задний ход с виноватым выражением на лице.

– Послушай, я знаю, что ты имеешь в виду, и я просто хочу сказать, что считал, будто упрощал все.

Я скрещиваю свои руки.

– Как упрощает для меня все рассказ о том, что Бек и Винтер нравятся друг другу?

– Подожди, что? – Винтер поворачивается в сторону Ари. – Ты ей это сказал?

Ари пожимает плечами.

– Она всегда сходила с ума, когда Бек пытался приударить за ней или поцеловать, так что я подумал, что упрощу ей это, позволю ей думать, что Бек любит кого–то еще. Таким образом, она не должна была нервничать каждый раз, когда все мы были вместе.

– Твоя логика немного извращенная, но я ценю это, – чтобы это доказать, я его обнимаю.

– Я просто хочу, чтобы все были счастливы, – говорит Ари, обнимая меня в ответ. – И были в хороших отношениях.

– Ты такой простофиля, – дразнит его Винтер. – Но это нормально. Именно поэтому мы тебя и любим.

Ари закатывает глаза, когда мы делаем шаг назад.

– Я – простофиля? Ты – та, кто всегда ревет при просмотре фильмов. И пока читаешь книги. И когда видишь щенков.

– Эй, щенки очень милые, – спорит Винтер, уперев свои руки в бедра.

Они продолжают спорить, когда в комнату входит Луна с Греем. Тогда мы вшестером заканчиваем упаковывать мои вещи и загружаем коробки в машины. Я не забираю мебель или что–нибудь еще в доме, не в пользу своей мамы, а чтобы начать с нуля.

Хотя я не получаю шанс, что–то исправить, я выбираю – отпустить прошлое и двигаться к новому, менее напряженному будущему.

– Считаешь, что все забрала? – спрашивает Бек, когда я в последний раз обхожу вокруг свою комнату.

Винтер, Ари, Луна и Грей – все они уехали, чтобы доставить кое–какие из моих вещей в дом Бека.

Я киваю, хватая блокнот и листок бумаги.

– Мне просто нужно сделать еще одну вещь.

Он двигается ко мне, когда я наклоняюсь над комодом, чтобы написать записку.

– Что делаешь?

Я прижимаю стержень ручки к листу бумаги.

– Пишу маме записку, чтобы дать ей знать, где я.

– Виллоу, ты думаешь, что это хорошая идея? – в его интонации осторожность. – Что если она попытается разыскать тебя и получить от тебя деньги или что–то в этом роде?

– Я не скажу ей, где буду физически, – объясняю я. – Я скажу ей, где я мысленно.

– Ох, – он больше не спорит, просто становится позади меня и массирует мои плечи, давая мне то утешительное чувство, которое я так сильно люблю. – Тогда, действуй на свое усмотрение.

Я делаю глубокий вдох, а затем пишу.

Мама, я не знаю, как много времени тебе понадобится, чтобы осознать, что я здесь больше не живу, и я об этом очень сожалею. Мне очень жаль, что ты попала в такую ​​ужасную ситуацию, что тебя на самом деле не волнует, увидишь ли ты меня еще раз или нет. Однако, действительно, больно, что тебе все равно, и я больше не могу позволить этой боли меня контролировать. Я потратила так много ночей, беспокоясь о тебе, желая знать, где ты находишься, вернешься ли ты, любишь ли ты меня, и опасаясь всех ответов. Но я устала удивляться, и ждать, и надеяться, и бояться. Я провела так много своей жизни, боясь этого дома, твоих бойфрендов, тебя, того, что стану, похожей на тебя. Знаю, звучит жестоко и, возможно, так и есть, но я говорю тебе все это с надеждой, что, может быть, ты изменишься. Может быть, ты получишь помощь, которую должна была получить давным–давно, так как меня больше не будет рядом, чтобы сделать это для тебя. Я больше не собираюсь быть помощницей. Я собираюсь стать той, кем должна была быть все время: девочкой–подростком, собирающейся в колледж, которая иногда счастлива, иногда грустит, иногда потеряна, иногда испугана, но только из–за своих собственных жизненных решений. И в то время как я боюсь уйти, я знаю, что это к лучшему. Я просто хочу, чтобы ты знала, – если решишь получить какую–то помощь и вылечить себя, ты всегда можешь мне позвонить. Я оставлю свой номер телефона внизу. Только, звони мне, если ты снова станешь моей мамой, а не той женщиной, с которой я жила практически последние тринадцать лет. Я, правда, скучаю по ней.

С любовью, Виллоу

Когда заканчиваю, я кладу ручку и оставляю записку на кухонном столе. Бек остается рядом со мной все время, держит меня за руку, уверяет, что я в этом не одна.

Это для меня совершенно новое чувство, то которое я приму.

Когда мы выходим из дома, я понимаю, у меня есть последняя проблема, о которой нужно позаботиться.

– И «Мерседес» возвращается, – бормочу я, нахмурившись, когда его дверь открывается, и вылезает мой папа.

Бек отслеживает мой взгляд, а потом его рука стискивает мою руку.

– Давай просто сядем в машину. Ты не обязана с ним разговаривать, если не хочешь.

Я, правда, не хочу. В то же время, я знаю, что отсутствие финала меня съест.

– Я просто скажу ему, чтобы он оставил меня в покое.

Я стартую к своему папе, потянув Бека вместе с собой, и он следует без сопротивления.

– Привет, – говорит он, когда я его достигаю. – Я очень рад, что поймал тебя. Я знаю, ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, но я бы очень хотел с тобой поговорить.

На нем рубашка с засученными рукавами, брюки, и офигенно блестящие туфли. Интересно, уехал ли он только что с работы. Интересно, где он работает. Мне интересно узнать много всего, я не знаю о нем ничего, кроме того, что он ушел от своей семьи, не оглядываясь назад.

– Я просто хочу тебе сказать, что никогда не хочу с тобой разговаривать, – говорю я, капельку расслабляясь, когда Бек поглаживает пальцем по внутренней стороне моего запястья.

– Глубоко дыши, – шепчет Бек, предупреждая меня о моем паническом дыхании.

Я делаю то, что он говорит. Воздух вдохнуть. Воздух выдохнуть.

– Виллоу, пожалуйста, просто дай мне несколько минут, – умаляет отец, подходя ко мне.

Я делаю шаг назад, натыкаясь на Бека.

– Ты не заслуживаешь нескольких минут, – говорю я ему. – И если ты хотел эти несколько минут, ты мог бы получить их тринадцать лет назад.

– Я об этом знаю, – говорит он, нервно теребя свои рукава. – Я знаю, что все испортил. Я действительно это делаю. Но парень, которым я был тогда ... Я больше не он.

– Тогда кто ты? Потому что все, что я знаю – это мужчину, который оставил меня с ужасной матерью.

Он проводит рукой по лбу, словно в недоумении из–за этих слов.

– Вплоть до нескольких недель назад, я не понимал, насколько плохой была твоя мать. И вплоть до тех нескольких лет назад, я никогда не думал о тебе или твоей маме, был слишком пьян, чтобы беспокоиться. Потом со мной что–то случилось, это стало настоящим откровением, поэтому я протрезвел и понял... – он прерывисто выдохнул. – Я понял, как сильно я облажался со своей жизнью за последние два десятилетия. И не только со своей жизнью, но и с жизнью своей дочери.

– Если это – правда, тогда почему тебе понадобилось два года, чтобы меня найти? – огрызаюсь я, сдерживая слезы.

– Потому что я хотел хорошо подготовиться. Он медленно подходит ко мне, засовывая руки в свои карманы. – Плюс, я знал, что ты сейчас будешь вся такая взрослая и, вероятно, не обрадуешься моему возвращению.

Из моих глаз скатывается несколько слез, но я их быстро смахиваю.

– Тогда зачем вообще пробовать?

– Потому что я хочу тебя видеть, – он вытаскивает руку из кармана и проходится пальцами по волосам. – Независимо от того, делает ли это меня эгоистичным или нет, я решил попробовать.

– Тогда почему же ты просто не попробовал, вместо того, чтобы следить за мной или наблюдать за домом?

– Потому что я испугался, – признается он. – Потому что я знал, что именно такой будет твоя реакция.

– Я имею право так себя вести.

– Я знаю, что имеешь.

– Ты хоть когда–нибудь чувствовал себя плохо за то, что сделал? – мой голос надламывается.

Его глаза увеличиваются, и он начинает тянуться ко мне, но я отдергиваюсь.

– Конечно же, я плохо себя чувствую из–за того, что сделал, – шепчет он, на грани слез. – Это не дает мне покоя каждый час каждого дня. Я хотел бы забрать обратно все, что натворил, но не могу. Что я могу сделать, так это попросить – молить о еще одном шансе. Даже если это всего лишь несколько минут твоего времени. Пожалуйста, Виллоу, просто позволь мне это.

Мои ноги начинают дрожать, когда тревога проноситься по моим венам. Я должна уйти, должна бежать от этого человека, но я не могу заставить двигаться свои ноги.

Бек кладет руки мне на плечи и массирует мышцы, пытаясь заставить меня успокоиться.

– Ты хочешь уйти? – шепчет он мне на ухо.

Я киваю.

– Я, правда, хочу.

Бек убирает руки с моих плеч, берет меня за руку и ведет к машине. Мой папа смотрит в панике, как я ухожу все дальше от него. Не знаю, что движет мной – паника или, может, где–то в глубине души, я просто хочу несколько минут поговорить со своим отцом. Что бы это ни было, я останавливаюсь у пассажирской двери и возвращаюсь назад.

– У тебя есть визитка с номером телефона?

Он быстро кивает головой, потом роется в кармане в поисках бумажника.

– Да, на самом деле, есть, – он достает визитку и протягивает ее мне. – Это мой рабочий телефон, но ты можешь звонить в любое время.

Интересно, что он делает на работе... кто он сейчас... смогли бы мы когда–нибудь преодолеть прошлое. Я не совсем уверена. Хотя, если я и научилась чему–нибудь за последние несколько месяцев, то это, что я не должна убегать от всего, просто потому, что боюсь. И хотя мой папа, действительно, не заслужил шанс со мной разговаривать, я вроде как должна ему.

– Я не знаю точно, позвоню тебе или нет, – говорю я ему, пряча визитку в карман своих джинсов. – Но я подумаю об этом.

– Это все, о чем я прошу, – быстро говорит он. – Могу я задать тебе только один вопрос?

Я не хочу ничем с ним делиться, но все же киваю.

– Ты больше не живешь в этом месте, верно? – спрашивает он с беспокойством. – Похоже, что ты съезжаешь... в какое–то лучшее место, я надеюсь.

Я не могу удержаться от улыбки, когда я бросаю взгляд на Бека, который стоит рядом со мной, держа меня за руку.

– Да, я переезжаю... туда, где гораздо, гораздо лучше.

Начало нового списка ...

Эпилог

Виллоу

После переезда из той квартиры и после того, как бросила ту ужасную работу, моя жизнь стала намного проще. Я все еще трачу много времени на выполнение домашних заданий, работаю на двух работах, и, вероятно, переживаю больше, чем нужно. Я начинаю понимать, что всегда могла быть беспокойным человеком, но со мной все будет в порядке до тех пор, пока я справляюсь с беспокойством вместо того, чтобы закупоривать его. Поэтому я так и делаю. Я справляюсь с ним самостоятельно и иногда с помощью Винтер, Ари, Луны, и, конечно же, Бека.

Я бы хотела сказать, что имя моей мамы было в этом списке, но, к сожалению, я не слышала о ней ничего на протяжении двух месяцев, с тех пор, как она разбила все мои снежные шары и свалила. Однажды я проезжала мимо квартиры, когда ехала через город. Хотя я не остановилась, слишком боялась того, что там найду или чего не найду. Место выглядело пустым; свет был выключен, темнота окутывала каждое окно. Честно говоря, оно, вроде как, всегда выглядело таким образом.

Оставаясь на позитивной ноте: мой папа не оказался таким ужасным, каким был, когда мне было шесть лет. Пару недель назад, я встретилась с ним на один час, и он мне объяснил, что боролся с алкоголизмом, даже до моего рождения, и что свалил, потому что был глуп, пьян, заботился больше о алкоголе, чем обо всем остальном. Он также сказал мне, что никогда не ненавидел себя больше, чем тогда, когда узнал, что именно я пережила со своей мамой. Проведя столько времени ненавидя саму себя, я сказала ему, что не хочу, чтобы он чувствовал себя таким образом. Он может чувствовать себя плохо, но не ненавидеть. Мы закончили наш разговор неловким рукопожатием и обещанием снова поужинать, когда бы я ни была готова. Пока еще я не решила, когда это произойдет, и не чувствую, что должна спешить с решением.

Один шаг за раз, так всегда говорит мне Бек.

Я не знаю, что бы я без него делала. И еще, я до сих пор боюсь, что однажды мне придется узнать это, но я стараюсь не думать об этом слишком много, сосредоточиваясь на моментах, которые проживаю с ним.

На замечательных, удивительных, захватывающих дух моментах.

На моментах, которых у меня почти не было, потому что я была слишком напугана.

Но прямо сейчас я не боюсь.

На самом деле, я очень рада.

– Десять часов, – объявляю я, когда вхожу в его спальню, мои руки спрятаны за спиной. – А ты знаешь, что это значит?

Он сидит в постели без рубашки, глядя на свой ноутбук, на нем ничего нет, кроме пары джинсов. У меня есть непреодолимое желание подбежать и прикоснуться к нему. И я так и сделаю. Но сначала, мне нужно ему кое–что отдать.

Он бросает взгляд поверх своего ноутбука, его глаза мерцают удивлением, когда он осматривает мои клетчатые шорты и простую майку.

– Я думал, что объявил, что следующий бой подушками будет голышом.

– Я знаю. И я планирую этим заняться всего через секунду, – я подхожу к кровати. – Сначала я хочу тебе кое–что отдать.

Он убирает ноутбук со своих колен и поспешно направляется к краю кровати.

– Что это?

Я держу свои руки за спиной.

– Подарок.

– В самом деле? На нем есть кружево и чашечки, и оно демонстрирует то твое сексуальное колечко на животе? – он проходит своими костяшками по моей талии, ухмыляясь, когда я начинаю дрожать.

Да, даже после трех месяцев, я все еще дрожу и краснею, и у меня везде покалывает всякий раз, когда он меня касается. Хотя, это нормально. Эти ощущения очень приятные, когда я не сопротивляюсь ему.

– Извини, но на этом нет никакого кружева, – хихикаю я, когда он выпячивает свою губу. – Хотя, могу пообещать, что это хороший подарок. По крайней мере, я так думаю.

– Хорошо, давай посмотрим, что у тебя там, – говорит он, взволнованно потирая руки.

Усмехнувшись, я убираю свою руку из–за спины, и передаю ему листок бумаги.

Он моментально хмурится.

– Это хороший список, я обещаю, – стараюсь его успокоить.

Все, что он делает, это сжимает свои губы, отказываясь его принять.

Вздохнув, я сажусь рядом с ним и раскрываю листок бумаги. Потом громко читаю то, что хотела ему сказать в течение многих лет, но слишком боялась.

– Все причины, по которым я тебя люблю:

Потому что ты подарил мне самый клевый снежный шар из существующих.

Потому что ты не думал, что я чокнутая в первый раз, когда пришел в мой дом.

Потому что ты меня все время обнимаешь.

Потому что ты веришь в меня.

Потому что ты самый хороший парень, которого я когда–либо встречала и когда–нибудь встречу.

Потому что ты заставляешь меня чувствовать себя в безопасности, даже в самые страшные времена.

Потому что я могу поговорить с тобой о сексе, и не краснеть... Ну, иногда, пока мы не говорим о чем–то действительно грязном.

Потому что ты заставляешь меня смеяться.

Потому что ты заставляешь меня улыбаться.

Потому что ты знал, что нужно составить для меня список.

Потому что ты отказался меня бросить, даже когда я так сильно сопротивлялась.

Потому что ты – мой лучший друг.

Потому что ты заставляешь меня видеть себя такой, какая я на самом деле.

Потому что ты все еще заботишься обо мне, даже когда я показала тебе самое худшее в себе.

Потому что ты все еще хочешь меня, даже когда я была в своем худшем состоянии.

Потому что ты удивительный, замечательный, добрый, заботливый, милый, смешной, и абсолютно чокнутый. Но давайте посмотрим правде в глаза, я такая же.

Потому что ты показал мне, как любить не только тебя, но и себя.

К концу мой голос дрожит от нервов, и я быстро прочищаю свое горло.

– Я просто хотела, чтобы ты все это знал – знал, как ты для меня важен.

У него пустое выражение на лице, и мне интересно – может, я немного слишком влюблена. Но потом он улыбается, и неожиданно обхватывает мой затылок и притягивает ближе для поцелуя. И внезапно, краткий миг беспокойства улетучивается.

– Я тоже тебя люблю, – шепчет он между поцелуями. – Но ты не упомянула еще кое–что.

Я отталкиваюсь немного назад, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Правда?

Он кивает.

– Ты забыл сказать, что любишь меня, потому что у нас удивительные «обнаженные» бои подушками.

Я смеюсь, качая головой. Но веселье испаряется, когда он снова становится серьезным.

– Я, правда, тебя люблю, – говорит он. – Больше чем что–либо.

– Я это знаю, – говорю ему прежде, чем впиться в его губы своими.

И это правда. Я знаю, что он меня любит. Я всегда знала. Просто была слишком напугана, чтобы это признать. Слишком боялась, чтобы принять. Слишком боялась вещей, которые я не могла контролировать.

Слишком боялась.

Слишком боялась.

Слишком боялась.

Я едва не позволила страху разрушить свою жизнь, почти позволила ему контролировать себя. И я почти упустила идеальный момент, как этот. Потому что, в то время, как жизнь наполнена несовершенством, само совершенство существует в редких, красивых моментах. Редкие, красивые моменты делают жизнь действительно стоящей того, чтобы жить. И я рада, что не так сильно боюсь плохого, что не упускаю хорошее. Честно говоря, думаю, что сделаю это своим правилом номер два в жизни, сразу после первого: любить Бека.