Пределы страсти

ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ

— Говорят, в «Пале» отличный оркестр, — прокричала Моника, перекрывая шум, царящий в заводском цехе по производству боеприпасов. — Тебе бы пойти со мной на танцы, а не сидеть в одиночестве вечер за вечером. Твой Кен должен понимать, что ты не монахиня.

Хейзл Прайс улыбнулась, убрала под косынку прядь светлых волос.

— Он понимает. Кен не такой уж зануда, если сойтись с ним поближе. Но мне кажется, это нехорошо. Мы же обручились, когда он приезжал в отпуск.

— А что плохого в нескольких танцах, нескольких коктейлях? У большинства девушек женихи служат в армии, но они ходят на танцы. Я считаю, и ты можешь пойти.

Хейзл искоса взглянула на Монику. Ее большие груди распирали комбинезон. На добродушном лице темнело масляное пятно. Некоторые девушки считали Монику очень уж ветреной, но Хейзл нравился ее живой характер. Так что неожиданно для себя она согласилась пойти на танцы.

— Я позвоню тебе в семь, — пообещала Моника. — Вот увидишь, тебе понравится.

И теперь, торопясь к автобусной остановке, Хейзл испытывала противоречивые чувства. Приятно повеселиться с подругой, но что за веселье без Кена. Она поравнялась с витриной цветочного магазина, заклеенной крест-накрест липкой лентой, чтобы при близком разрыве бомбы не разлетались осколки. И хотя времени у нее оставалось в обрез, засмотрелась на бутоньерки — маленькие букетики, которые прикрепляли к платью вместо брошки. Ей понравились и подснежники, и анемоны, но взгляд задержался на прекрасной белой камелии, какие носили актрисы в голливудских фильмах. Камелия могла бы оживить ее далеко не новое выходное платье.

Хейзл любила одеваться и носить красивые вещи, но Кен сказал, что в столь тяжелые времена негоже потакать этой привычке. Однако он гордился ее длинными ногами и стройной фигурой. И называл ее «моя Бетти Грейбл[3]». Все говорили, что она и Кен — идеальная пара. И он устраивал ее во всех отношениях, не так ли? Хорошо сложенный, надежный, честный, пусть иногда и излишне самодовольный.

Она попыталась представить себе его лицо. Однако не смогла. Ее встревожило, что она ничего о нем не помнит: ни какие у него на ощупь волосы, ни запаха лосьона после бритья. Возможно, если бы у них были более близкие отношения… Но Кен сказал, что заниматься этим делом до церемонии бракосочетания — грех. Наверное, он был прав. И она чувствовала себя виноватой, потому что ей хотелось большего.

Как-то на Рождество, отдав должное хересу, Кен запустил руку ей под свитер и потискал грудь поверх бюстгальтера. Потрясенная, стыдясь жара, полыхнувшего у нее между бедер, она оттолкнула его. Кен извинился, а потом она не решалась попросить еще разок поласкать ее. Но ей так хотелось, чтобы он погладил ее бедро повыше много раз штопанного чулка, чтобы его рука скользнула под трусики.

Хейзл покраснела, вспомнив, как потом, в темноте, лежа в постели, она подняла ночную рубашку и пощупала себя между ног. Наружные губы ее «киски» раздулись, их покрывала влага. А когда она погладила маленькую пипочку над «дырочкой», то почувствовала, как импульсы наслаждения начали распространяться по всему телу. Сокрушенная чувством вины, она отдернула руку. Хорошие девушки таким не занимаются.

Хейзл вздрогнула, внезапно вспомнив, где находится. Все тело горело. Не хватает еще, подумала она, чтобы кто-то прочитал на ее лице столь греховные мысли. Продавщица в магазине уже вопросительно поглядывала на нее. Хейзл покраснела еще сильнее, но потом поняла, что причина внимания продавщицы проста: она слишком долго стояла перед витриной. «Автобус», — вспомнила она. Резко повернулась и чуть не столкнулась с американским солдатом, который направлялся к двери цветочного магазина.

— Извините, — пробормотала Хейзл, протискиваясь мимо. На солдата даже не посмотрела. Заметила лишь, что он высок ростом и у него черные волосы. Она тяжело дышала, встав в хвост очереди на автобусной остановке. А буквально через несколько секунд подкатил и автобус. Хейзл уже собралась подняться в салон.

— Извините, мэм, — раздался рядом мужской голос.

Хейзл обернулась. Высокий американский солдат держал в руке бутоньерку. — Вы не соблаговолите принять ее от меня? Я видел, что она вам очень понравилась. Только не сочтите мое поведение за дерзость. Я… ну… Дело в том, что мне очень нравится ваша страна. Англичане такие хорошие люди.

На лице Хейзл отразилось изумление. Солдат держал в руке белую камелию. Как он узнал, какую надо купить бутоньерку?

— Я… Нет. Я не могу… — Она схватилась за поручень, чтобы запрыгнуть в автобус.

Но его рука удержала ее.

— Пожалуйста, возьмите. На моем кителе она будет смотреться довольно глупо.

Женщина, вошедшая в автобус перед Хейзл, обернулась и посмотрела на ее, вскинув брови. Кондуктор переводила взгляд с Хейзл на американца.

— Так что, мисс? — спросила она. — Поднимаетесь в автобус или будете ждать следующего?

— Я… я еду, — пролепетала Хейзл, интуиция подсказывала ей, что от солдата надо держаться подальше. Ни к чему это. Все янки одинаковые. Сорят деньгами и считают, что девушки сами должны падать к ним в объятия. Что ж, она не из тех, у кого от подарков голова идет кругом.

Впервые она пристально посмотрела на солдата. Лицо приятное, черты правильные. Губы раздвинулись в улыбке. И глаза такие искренние. Она улыбнулась в ответ. Протянула руку за бутоньеркой.

— Благодарю вас. Вы очень добры.

Кондукторша театрально вздохнула, звякнула в колокольчик.

— Янки, — пробормотала она. — Закормленные, денег прорва, сексуально озабоченные. Куда ни глянь, они тут как тут.

Сидевшие рядом пассажиры рассмеялись. Когда автобус тронулся с места, Хейзл прошла к своему месту. Она понятия не имела, как зовут американца, увидит ли его снова. Но его подарок скрасил ей день. Она поднесла камелию к лицу, вдохнула сладковатый аромат. Такое обычно случается не в реальной жизни, а в фильмах. То-то Моника будет смеяться, когда она расскажет ей об этом американце.

Позднее, когда она и Моника вошли в дансинг-холл «Пале», оркестр играл мелодию Гленна Миллера[4] «В настроении».

— Как же мне нравится эта музыка! — воскликнула Моника. — А тебе? — И Моника повела плечами, чтобы те, кто хотел, полюбовались видом ее большой трясущейся груди.

— Мне тоже. — Ударные инструменты всегда заводили ее. Она начала приплясывать в такт музыке.

Народ на площадку все прибывал, воздух пропитался запахами разгоряченных тел, духов, сигаретного дыма. Хейзл оправила платье. Наклонилась к Монике.

— А если нас никто не пригласит? — прошептала она.

Моника закатила глаза.

— Быть такого не может. В округе столько войск, что на каждую девушку приходится по три солдата. Не торопи любовь. Скоро от них отбоя не будет.

И тут же рядом с ними возникли два поляка.

— Не желаете потанцевать? — спросили они.

— Отчего же. — Моника плотоядно улыбнулась. — Пошли, Хейзл.

И ее увлекли на танцплощадку. А потом, едва заканчивался один танец, кто-то из солдат приглашал их на следующий. Дансинг-холл, украшенный флагами союзных держав, гудел, как растревоженный улей. Они танцевали с англичанами и норвежцами, которые угощали их выпивкой и показывали фотографии своих близких. Но перед очередным танцем Хейзл не выдержала и с улыбкой покачала головой:

— Мне надо немного передохнуть. Ты иди, Моника.

— Я тоже посижу минутку-другую. — Моника подмигнула Хейзл, показывая, что не намерена проводить весь вечер с теми, кто первым обратил на них внимание. Когда солдаты отошли, она улыбнулась: — Рада, что пришла, не так ли? Ты слишком красива, чтобы все вечера торчать дома.

Хейзл кивнула, пригубила коктейль. Моника уже немного запьянела. Смех ее стал громким и пронзительным, но Хейзл ничего не имела против, потому что сама пребывала в превосходном настроении. Спиртное помогло ей забыть про тяготы воины, длящейся уже пятый год. Как и многие другие, она не могла вспомнить ночь, когда бы ее не будили сирены воздушной тревоги.

Внезапно она заметила высокого солдата, направляющегося к ней сквозь толпу. И едва не выронила стакан.

— Господи, — прошептала она. — Моника, это он!

— Что? Кто? — переспросила Моника.

В этот самый момент к ним подошел американец. Широко улыбнулся:

— О, какой сюрприз. Еще раз здравствуйте. Я вижу, вы прикололи цветок к платью. Он вам очень к лицу.

— Я… э… да, — пролепетала Хейзл. — Он такой красивый.

Моника ткнула локтем Хейзл, прошипела:

— Ты не говорила мне, что он такой красавчик. Он же может сойти за брата Роберта Тейлора[5]. Спроси, нет ли у него приятеля.

— Моника, прекрати! — Хейзл залилась румянцем.

Улыбка американца стала шире.

— Не волнуйтесь. Конечно же, у меня есть приятель. Эй, Барни, подойди сюда и познакомься с этой очаровательной дамой.

Моника скромно потупилась, когда Барни, здоровенный светловолосый веселый парень, плюхнулся на соседний стул.

— Привет, сладенькая, — поздоровался он. — Как жизнь? — И положил руку на спинку стула Моники.

Моника облизнула губки, пододвинулась к соседу, ткнула его локтем в бок.

— Привет, Барни. У твоего приятеля есть имя или оно ему ни к чему?

Высокий американец рассмеялся, облокотился на спинку стула Хейзл. Хотя обращался он к Монике, его глаза ловили взгляд Хейзл.

— Действительно, мы же еще не познакомились. Я — Анджело. Анджело Галлоне. А как зовут вас?

— Моника. А эта застенчивая красотка — Хейзл. Она у нас молчунья. Но далеко не тихоня.

Хейзл встала, придя в ужас от болтовни подруги. Пожалела о том, что она такая белокожая. Потому что сейчас ее лицо цветом могло соперничать со свеклой.

— Не хотите… не хотите потанцевать?

— С удовольствием. — Анджело взял Хейзл под руку и повел на танцплощадку.

Хейзл почувствовала, как ее легко и уверенно ведут в танце. Вблизи Анджело, широкоплечий и мускулистый, казался еще выше. Рядом с ним Хейзл чувствовала себя чуть ли не Дюймовочкой. Для нее это было внове. С Кеном она, наоборот, смотрелась крупной женщиной.

— Итак, это правда? Вы действительно не тихоня? — шепотом спросил Анджело. Хейзл не могла не рассмеяться. Странные ощущения охватили ее. Рука, которую держал Анджело, пульсировала. Тело напряглось. Он и вправду такой красавец! Как получилось, что она не заметила этого на автобусной остановке?

— Это все выдумки. Я очень даже скромная.

Анджело улыбнулся, а потом лицо его стало серьезным.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь. — Его серо-зеленые глаза не отрывались от ее лица.

«Девушка может утонуть в этих глазах», — подумала Хейзл.

Она отвела взгляд, в горле у нее пересохло. Что с ней произошло? Ее тело вдруг ожило. А те места, что касались Анджело, просто горели огнем. Дыхание его пахло мятой и обжигало щеку. Она вдруг осознала, что трусики в промежности намокли. Даже когда Кен целовал и тискал ее, она… не чувствовала такого жара между ног.

Смущение она решила скрыть разговором.

— Эта бутоньерка… Вы всегда так импульсивны?

Он улыбнулся:

— Конечно. А зачем сдерживать свои порывы? В армии никто не знает, сколько ему отмерено. Поэтому надо жить сегодняшним днем. Если оставлять что-то на завтра, можно остаться с носом.

Эти слова она слышала постоянно, но почему-то в устах Анджело они прозвучали по-другому. Образ Кена, расплывчатый, смутный, напоминающий старую фотографию, возник перед ее мысленным взором. «Можно прожить всю жить, ожидая чего-то», — подумала она. И внезапно осознала, что ждать более не желает. Она хотела жить. Попробовать все, каким бы запретным ни считался этот плод. Надоело ей всегда и все делать правильно.

Ночь кружилась вокруг нее в сиянии ярких огней. Лишь изредка прерываясь, чтобы пропустить стаканчик, они кружили по танцплощадке, независимо от того, что играл оркестр: вальс, джигу, румбу или танго. Хейзл уже и не помнила, когда она так веселилась. Она уже не ходила, а летала по воздуху. Моника по-прежнему танцевала с Барни, приятелем Анджело. Хейзл помахала ей рукой, когда они в танце проносились мимо, но Моника этого не заметила. Она во все глаза смотрела на здоровяка-блондина.

— Похоже, твоей подружке Барни приглянулся, — заметил Анджело.

Хейзл механически кивнула, по существу, не расслышав его слов. Запах Анджело, его черные волосы, отутюженная форма… Голова у нее шла кругом от желания. Кровь бурлила. И когда закончился последний танец, ее охватили и разочарование, и предчувствие чего-то удивительного.

— Похоже, тебе сегодня повезло, — заметила Моника, когда они брали в гардеробе пальто. — Он знает, что нужно девушке. Постарайся использовать его на полную катушку.

— Что ты такое говоришь? — ужаснулась Хейзл. — Я не такая.

— Кого ты хочешь обмануть? Мы все такие, если мужчина подходящий. Но я о другом. Завтра Анджело уезжает. Барни сказал, что их часть остановилась здесь на ночлег. А утром они двинутся дальше, на аэродром.

— Анджело мне этого не говорил, — нахмурилась Хейзл. — Да ладно. С глаз долой — из сердца вон.

— Золотые слова. Завтра появится кто-нибудь другой, не хуже этого.

Несмотря на беззаботный тон, сердце Хейзл упало. С Анджело она чувствовала себя желанной. Его взгляд, улыбка зачаровывали ее. А как бережно обнимал он ее в танце! Что ж, все хорошее когда-то заканчивается. Когда она выходила из гардероба, ноги у нее словно налились свинцом. А может, оно и к лучшему. Не будет искушения сойти с пути истинного. А там вернется Кен, и все образуется.

Анджело ждал ее на улице. В шинели и фуражке.

«Какой красавец», — мысленно вздохнула Хейзл.

— Что случилось, сладенькая? — озабоченно спросил Анджело. — Почему ты такая грустная?

Она передала ему слова Моники.

— Это правда, — кивнул Анджело. — Завтра мы отбываем. — Он увлек ее в сторону от парадного входа в «Пале», потом развернул к себе лицом. Она не решалась заглянуть в его серо-зеленые глаза. — Знаешь, может, я сошел с ума, но с самого первого взгляда мне стало ясно, что ты особенная. Впрочем, наверное, все парни говорили тебе то же самое, а? Ты ведь такая красивая! Так что поклонников у тебя пруд пруди…

— Нет. Никого у меня нет. Ты первый, кто за долгое время мне приглянулся.

Низ живота сладко заныл. Она говорила правду. И ее уже не волновало, чем закончится вечер с Анджело. Ей нравились те ощущения, которые он в ней вызывал. Жаль только, что вечер этот не мог длиться, длиться и длиться.

— У меня есть пара часов до возвращения на базу…

— Мы… мы могли бы погулять, — ответила она, беря его под руку.

— Отлично! Бери командование на себя. Так куда мы пойдем?

Хейзл рассмеялась. Командиром она себя не чувствовала. Скорее наоборот.

— Может, спустимся к реке?

Серебристый свет луны заливал поля. Они молчали, ощущая растущее напряжение. Подморозило, и дыхание паром вырывалось изо рта. Хейзл задрожала, и Анджело обнял ее. Естественно, она чуть повернулась и подняла голову, подставляя рот для поцелуя.

Когда их губы соприкоснулись, Хейзл тряхнуло, как от удара электрическим током. От гладкой щеки Анджело шел тонкий запах одеколона. Его язык осторожно раздвинул ее поначалу холодные губы, нырнул глубже. Она всем телом прижалась к нему. Дыхание Анджело пахло мятной жевательной резинкой и сигаретами «Лаки страйк». Сладость поцелуя чувствовало все ее тело, до самых мизинцев.

Анджело увлек ее к каменной стене, за которой они укрылись от холодного ветра. Она прижималась к нему, страстно отвечая на поцелуи. Господи, да ее никогда так не целовали. Кен разве что тыкался в нее губами. Похоже, он понятия не имел, для чего ему нужен язык. А вот твердый язык Анджело, исследующий закоулки ее рта, заставлял ее думать о другом органе, предназначенном для более интимного контакта.

Она не протестовала, когда Анджело расстегнул пуговицы пальто и запустил руки внутрь. Она не отпрянула, когда почувствовала его руку на голом животе. И лишь пискнула, когда рука поднялась выше и легла на грудь.

— Я остановлюсь, ты только скажи. — Анджело убрал руку.

— Нет, не останавливайся, — выдохнула Хейзл, прижимаясь к нему. Она собрала волю в кулак. Потому что знала: теперь или никогда. Слова бурным потоком вырвались из нее. — Я никогда такого не чувствовала. Я хочу, чтобы ты… Я хочу… всего. Покажи мне, пожалуйста.

Его рука вновь принялась ласкать ее грудь.

— Ты уверена?

Она кивнула и прикусила губу, когда его пальцы нашли сосок и начали нежно обжимать его. Удовольствие было так велико, что голова у нее пошла кругом.

— Как ты говорил? Ты говорил… надо жить… сегодняшним днем?

Он улыбнулся. Она знала, что его забавляет ее срывающийся голос, ее неприкрытая страсть.

— Да. Что-то в этом роде. Сделай мне одолжение, сладенькая. Перестань говорить. Просто расслабься.

Она кивнула, ей и самой было уже не до слов. Глядя на Хейзл, Анджело наблюдал за сменой чувств, отражающихся на ее лице по мере того, как его руки исследовали ее тело. Хейзл находила эти руки удивительно возбуждающими, они делали все то, на что никогда не решался Кен. Она пыталась скрыть наслаждение, вызванное его прикосновениями, но сверкающие глаза, раскрасневшиеся щеки, полураскрытые губы выдавали ее с головой. Он не знал пощады. Когда она просила его не смотреть на нее, лишь качал головой и улыбался. Ее раздирали стыд и желание. И она не могла сказать, какое чувство было более сильным.

Анджело задрал ее платье и уже ласкал бедра. Подушечки его пальцев кружили по полоске кожи между чулками и трусиками. Она чувствовала, как от этих прикосновений сводит живот. Потом руки поднялись выше, зацепились за резинку трусиков, спустили их до середины бедер. И нашли ее влажное, пульсирующее местечко.

Хейзл тихонько ахнула и спрятала горящее лицо на плече Анджело, когда его пальцы раздвинули набухшие наружные губы. Импульсы наслаждения распространились вверх и вниз, захватывая живот и бедра. Она и представить себе не могла, что простое поглаживание этого местечка таило в себе столько удовольствия. Когда она трогала себя там, ничего подобного не происходило. Рука Анджело практически не двигалась. Лишь указательный палец то надавливал, то отпускал маленькую твердую «кнопку», возникшую во влажной плоти. Результат ошеломил ее. Бедра сладострастно ходили ходуном. С губ срывались хриплые стоны.

Что он мог подумать? Она вела себя как последняя шлюха. О Господи, до чего ей было хорошо! Влага сочилась из нее и на тот палец, что играл и играл с «кнопкой», и на другие. Она развела бедра пошире. Палец вошел в нее, и одновременно Анджело нашел губами ее рот, и его язык ринулся в атаку. Это уже было выше ее сил. Напряжение росло, росло… и внезапно она закричала, яростно вдавливаясь лобком в запястье его руки. Волны наслаждения сотрясали все тело.

Когда Хейзл успокоилась, Анджело пощекотал ее под подбородком.

— Ты в порядке? Ты кончила впервые, так?

Хейзл кивнула, покраснев до корней волос. Тело трепетало. Так вот почему люди пытались улечься в постель до свадьбы. Ей хотелось поблагодарить Анджело за то, что он так доходчиво разобъяснил ей, что к чему. Руками она обхватила его за шею, наклонила к себе. Они вновь поцеловались, но теперь она чувствовала распирающее его напряжение. Он так старался ради нее! И ей хотелось его отблагодарить.

— Покажи мне, что надо делать, — прошептала Хейзл.

Анджело улыбнулся:

— Правда? Ты, однако, умница. Ты это знаешь? — Он расстегнул ширинку, направил туда руку Хейзл.

Она осторожно прикоснулась к его пенису, распирающему трусы, удивилась, какой он горячий и твердый. Улыбнулась, когда Анджело застонал, ей хотелось сделать ему приятное. Анджело расстегнул пояс, приспустил трусы, и ее пальцы заскользили по торчащему, как мачта, концу.

— Ты действительно делаешь это впервые? — Анджело тяжело дышал.

Хейзл улыбнулась:

— Да, но моя подружка рассказывала мне как это делается. Тогда меня это шокировало. А теперь… — Она вспомнила и кое-что еще, о чем также рассказывала ей Моника. Совсем уже непристойное, просто невероятное. Она не могла поверить, что мужчинам нравится, когда их сосут. Но сейчас ей хотелось попробовать.

Импульсивно она опустилась на колени. Красный пенис Анджело торчал теперь на уровне лица. С потемневшей, влажной головкой. Открыв рот, она осторожно обхватила губами головку, засосала ее.

У Анджело подогнулись колени.

— О Боже! — простонал он. — О, о…

У головки был солоноватый вкус. На Хейзл пахнуло мылом и потом. Она осмелела. Языком прошлась по основанию головки. Анджело задергался, то вставляя член глубже, то чуть ли не вытаскивая его. Хейзл чувствовала, что он сдерживается, не желая достать до горла.

— Боже, о Боже! — вырвалось у него, руками он вцепился в ее волосы. — Ты просто чудо. Тебе бы остановиться, а не то…

«Никогда», — подумала Хейзл. Ей хотелось довести дело до конца. Теперь она уже не только лизала, но и покусывала член. И результат не заставил себя ждать. Анджело громко застонал, она же рукой ухватила его мошонку, а потом, интуитивно, прошлась пальцем по влажному зазору между ягодицами.

И тут уже Анджело прижал ее лицо к своему лобку, а в следующее мгновение теплый поток устремился ей в рот. Хейзл проглотила пахучую жидкость. Она гордилась собой. И ей нравилось, что в момент оргазма Анджело она могла делать с ним все, что хотела, таким он был беспомощным. Она встала, положила голову ему на грудь, ее рука ласкала обвисающий пенис.

Потом они застегнулись на все пуговицы, постояли в обнимку, и в их поцелуях чувствовалась не только страсть, но дружба и умиротворенность. Оба знали, что их пути разойдутся. А этот вечер — лишь мимолетный эпизод военного времени… Анджело проводил Хейзл домой. Попрощались они достаточно сухо и сдержанно.

— Прощай, Хейзл. Спасибо тебе за отличный вечер. Воспоминания о нем будут согревать меня в холодные ночи.

— Прощай, Анджело. Береги себя.

Она наблюдала, как он идет по дороге, грустя о том, что скорее всего больше никогда его не увидит. А когда повернулась, чтобы войти в калитку своего дома, перед ее мысленным взором возник Кен.

Вот теперь она видела его ясно и отчетливо. Ее захлестнула волна любви к своему жениху. До следующего отпуска оставалось несколько недель. И уж теперь она позаботится о том, чтобы, уезжая, он увез с собой незабываемые воспоминания. В конце концов, времена нынче такие, что надо жить сегодняшним днем. Ничего не откладывая на потом. Особенно если речь шла об удовольствии.