Прекрасная Джоан

Глава 27

Я часто задавалась вопросом: разрешил бы мне Раймонд ехать с ним, если бы сам не придумал переодеться пилигримом? К счастью, никто не станет проверять личность вдовы, совершающей паломничество к святым местам.

– С той минуты, когда я решила ехать с тобой, – говорила я, – для меня нет ничего невозможного. Если бы матушка хоть словом, хоть взглядом поощрила меня, намекнула, что впоследствии она одобрит наш брак, я, скорее всего, осталась бы с нею и делила бы с ней ее радости и печали… А сейчас, когда мои придворные остались в Ньюарке, никто не знает, где я и что со мной. Никто не будет меня искать. Леди Амичия полагает, что я вернулась к королеве; матушка же считает, что я поехала в Лестер с леди Амичией.

– Возможно, – перебил меня Раймонд, – сейчас всем стало не до тебя. Но скоро выяснится, что тебя нет ни в Лестере, ни в Ньюарке.

– Да, – согласилась я. – Перед отплытием я отдам сэру Джону письмо к матушке, в котором объясню, что намерена предпринять и почему; я предложу матушке говорить всем, кто спросит обо мне, что я направляюсь к леди Беренгарии. Я не лгу, Раймонд. После того как мы найдем Ричарда и получим его согласие на наш брак, я бы хотела поехать к Беренгарии и обвенчаться у нее при дворе.

– Дорогая Джоан, – печально отвечал он, – не следует так слепо верить в то, что я найду Ричарда… или в то, что он удовлетворит мою просьбу. Не хочу тебя пугать, но, возможно, его прячут в таком отдаленном замке, что ни я, ни другие не найдут его.

Сердце у меня упало. Возможно, я все же повела себя как дура. Может, лучше вернуться в Ньюарк с сэром Джоном и помириться с матушкой? Вдруг Раймонд сожалеет о том дне, когда мы с ним познакомились?

Пока я предавалась горестным мыслям, Раймонд расхаживал по церковному залу. Наконец, он подошел ко мне и взял за обе руки.

– Джоан, – сказал он, – Джоан, любовь моя, давай поженимся сейчас! Я найду здесь, в Бостоне, священника, и мы переплывем Ла-Манш уже мужем и женой. Затем я отошлю тебя к Беренгарии, а сам отправлюсь на поиски Ричарда, зная, что нас с тобой уже никто и ничто не разлучит. Ведь тогда и он, и королева уже будут бессильны…

– Ты ошибаешься, – возразила я. – Они могут аннулировать наш брак или упрятать меня в монастырь до конца жизни! Мы, конечно, можем оказать им открытое неповиновение – укрыться в Тулузе и ждать, пока их гнев остынет… Если окажется, что по-другому нам нельзя соединиться, мы так и поступим. Но сначала давай найдем Ричарда! Уверена, он выслушает нас, а за ним – и матушка; она будет так признательна тебе и так рада…

– Так тому и быть, дорогая, – ответил он. – Едем, милая паломница, я куплю тебе шляпу и посох. Все будет так, как ты захочешь, – и мы обязательно найдем Ричарда!

Так началось наше приключение. Те несколько часов, что оставались до отплытия, мы были очень заняты, и у меня не было времени подумать о предстоящем путешествии. Когда мы наконец взошли на борт, моих сил хватило только на то, чтобы свернуться калачиком на соломенном тюфяке и укрыться тяжелой попоной. Над моей головой, на палубе, слышался топот ног, крики матросов, обычный скрип деревянных переборок, но я заснула и даже не слышала, как мы снялись с якоря.

Мария, моя верная служанка и теперь единственная спутница, спала на таком же тюфяке рядом со мной. Когда я открыла глаза, мы обе невольно рассмеялись: поскольку, кроме нас, женщин на корабле не было, нам с ней отвели самую крошечную каморку. Не знаю, что находилось там первоначально. В каморке стоял длинный и низкий рундук и больше ничего не было. Однако рундук служил нам верой и правдой. По ночам я клала на него свой тюфяк и он служил мне постелью; внутри были сложены наши вещи. На рундуке мы умывались, ели и пили; на нем я сидела в часы досуга. Между рундуком и дверью места хватало лишь для тюфяка Марии, на котором она спала ночью и сидела днем, если у нее не было других занятий.

Скука царила неописуемая, так как во время нашего путешествия я была практически пленницей. Из-за проливного дождя и сильного ветра невозможно было подняться на палубу; поскольку же в кубрике постоянно спала очередная смена матросов, я понимала, что не буду там желанной гостьей. Иногда приходил Раймонд; мы с ним разговаривали через дверь. Однако чаще всего мне оставалось любоваться голыми стенами и толстыми балками над головой.

Я постоянно думала о Ричарде. В какой темнице его держат? Может быть, его узилище теснее моей крошечной каморки… Может быть, он закован в цепи и сидит на голом каменном полу, страдая от приступов лихорадки и утратив надежду живым выйти на волю… Страхи мои усиливались, когда я вспоминала письмо императора Генриха королю Филиппу, и тогда я не находила себе места…

Наконец, мы бросили якорь в Антверпене, и я покинула свою каморку навсегда. О, с каким удовольствием вдыхала я соленый морской воздух! С какой радостью ноги мои ступали по твердой земле! С каким наслаждением вкушала я скромную трапезу в приюте для паломников!

Раймонд, у которого за время пути начала отрастать очень шедшая ему бородка, с аппетитом ел свежую рыбу и грубый черный хлеб; наши спутники улыбались, когда мы просили добавки. Паломники отнеслись к нам по-дружески; как только закончился обед, нас с Раймондом пригласили присоединиться к их маленькому отряду.

Это были паломники, приплывшие из Бостона незадолго до нас: три купца с женами из Ноттингема. Им хотелось поскорее отправиться в путь, но они еще не купили мулов и лошадей, так как не разменяли деньги. Теперь им предстоял визит к менялам. Деньги! Я с ужасом посмотрела на Раймонда, но он достал монету из мешочка, висящего на шее, и протянул ее купцу, сидящему рядом. Раймонд сказал, что нам и нашим слугам также понадобятся крепкие, выносливые лошади. Вскоре все мужчины отправились в город, а я осталась ждать с женщинами.

Он купил мне низкорослую и крепкую кобылу испанской породы; вскоре нам удалось поговорить наедине. Однако новости его не радовали.

– Никто ничего не слышал о Ричарде, – сказал он, – хотя я, как пилигрим, мог свободно расспрашивать кого захочу.

– А ты думал, что узнаешь что-нибудь о нем уже здесь?

– Нет, но надеялся… Знай, Джоан, мы можем вообще ничего о нем не узнать, а до Вены путь неблизкий. И все же, вероятнее всего, мы что-то выясним в Кельне.

По подсчетам наших спутников, мы должны были добраться до Кельна за четыре-пять дней. Мы выбрали маршрут, которым, по словам одного монаха, следовало большинство пилигримов. Он посоветовал идти через Диет, Маастрихт и Юлих, где мы найдем постоялые дворы или приюты для паломников.

Через четыре дня мы оказались в Кельне. В этом большом городе, чьи башни высились на берегу Рейна, куда каждый день стекались путешественники со всего света – пешие, конные, по воде и по суше, – мы очень надеялись узнать хоть что-нибудь о моем брате. Раймонд намеревался обойти весь город, и, поскольку поиски могли занять много времени, мы решили здесь расстаться с нашими спутниками.

Теперь нас окружали не только старые знакомые из Антверпена; войдя в огромный зал приюта, мы увидели, что он переполнен другими паломниками. Одни шли в Святую землю, другие возвращались оттуда. Народу было так много, что нам нужно было либо пристраивать свои тюфяки прямо на полу, между другими, либо искать другого ночлега. Раймонд решил, что безопаснее остаться здесь и затеряться среди массы людей.

С утра он отправился на поиски. Мне же оставалось лишь молиться и справляться с ожившими страхами и опасениями.

Раймонд вернулся вечером, когда столы уже накрывали к ужину.

– Ты что-то узнал! – воскликнула я, увидев его лицо. Однако было непонятно, какие вести он принес – хорошие или плохие.

– Да, узнал, – негромко ответил он. – Давай отыщем тихий уголок, где мы могли бы поговорить.

В это время прозвенел колокол, и все бросились за стол, в том числе и те паломники, кто стоял рядом с нами.

– Говори, – приказала я.

– Не жди от меня многого, Джоан, – предупредил Раймонд. – Я был в соборе, возле урны с мощами трех волхвов. Среди прочих там находились и два англичанина-крестоносца; они не спеша возвращались домой, посещая по пути все гробницы святых. Естественно было расспросить их о Ричарде; они сказали, что вначале его содержали в Дюрренштейне на Дунае, недалеко от Вены, но Леопольд, эрцгерцог Австрийский, в начале января увез его в Ратисбон для встречи с императором Генрихом. Генрих обвинил короля в сдаче Святой земли, в убийстве Конрада и сговоре с Танкредом, а затем приказал снова бросить его в темницу. Куда его увезли, крестоносцы не знают. Может быть, его вернули в Дюрренштейн – тамошний замок стоит на высокой скале и считается неприступным; однако его могли увезти в любой другой замок во владениях Генриха или Леопольда.

– По крайней мере, он жив! – медленно промолвила я. – Но подумать только, как далеко еще до Вены и до тамошних крепостей!

– Вначале необходимо выяснить, где сейчас находятся Генрих и Леопольд. Мне кажется, Ричард недалеко от них; наверное, кто-то из их придворных окажется словоохотливым. Как бы там ни было, нам нужно отправляться в путь, идти по берегу Рейна в Майнц, а затем свернуть на восток, во Франкфурт.

– Мы поедем сами?

– До Майнца – нет. В городе я встретил наших спутников; они собираются нанять лодку, которая повезет их вверх по реке. Мы поплывем с ними.

После ужина в зал вошли три пестро одетых странствующих певца и хорошенькая танцовщица; они приготовились развлекать всю компанию. Я слышала, что странствующие менестрели неплохо зарабатывают, переходя от одного приюта к другому, но встретилась с бродячими артистами впервые. Несмотря на скромный талант бродячих певцов, публика тепло встретила их песни: все хлопали, топали ногами и требовали спеть еще. Однако после певцов на середину залы вышла девушка и начала танец. Я привыкла к более соблазнительным движениям танцовщиц на Сицилии и в Акре; после них молодая артистка с грязными распущенными волосами и в дешевом красном платье показалась мне скованной и неуклюжей.

Однако Раймонд пристально наблюдал за бродячими певцами. На мой вопрос он отвечал, что намерен поговорить с ними, прежде чем они уйдут.

– Такие странствующие труверы часто ходят от замка к замку. Они везде желанные гости и могут знать, где держат Ричарда. С ними говорят все – от владельца замка до поварят.

На следующее утро, когда мы уже плыли по реке на лодке, я спросила Раймонда, что ему удалось узнать.

– Ничего. – Он покачал головой. – То есть ничего о Ричарде. Но они рассказали мне о замках, в которых побывали, и о том, как там живут.

Дул резкий, пронизывающий ветер; но, несмотря на холод, пробирающий до костей, плыть на лодке было приятнее, чем скакать верхом, мы стали любоваться красивыми видами, открывающимися с реки. Берега здесь были крутые, лесистые, и мы видели много замков, стоящих на скалистых уступах. Тяжело было думать, что в любом из них мог содержаться Ричард; однако Раймонд сказал, что едва ли его увезли так далеко от Ратисбона. По пути он, как обычно, расспрашивал о нем всех встречных.

В Майнце мы распрощались с нашими спутниками, объяснив, что в городе у нас есть дела, которые могут нас задержать. Они пошли дальше на юг, мы же повернули к востоку и отправились во Франкфурт, вдоль берега Майна. До города мы добрались вечером того же дня и остановились на маленьком, но чистом постоялом дворе. Сойдя с дороги пилигримов, мы больше не могли выдавать себя за паломников, и я слышала, как Раймонд объяснял трактирщику, что мы брат и сестра и разыскиваем следы моего мужа-крестоносца. Я растерялась, услышав его следующий вопрос:

– Есть ли где-нибудь по пути монастырь, где я мог бы оставить сестру и ее служанку на несколько недель? Она уже давно в пути и очень устала, дальше я хотел бы ехать один и вернуться к ней после окончания поисков.

Трактирщик ответил, что монастырей здесь несколько и лучший из них – монастырь бенедиктинок в Зелигенштадте. Мне с трудом удалось промолчать, однако, когда трактирщик ушел на кухню, я набросилась на Раймонда:

– Я ничуть не устала и еду дальше с тобой!

– Прошу тебя, Джоан, выслушай меня. – Он взял меня за руку и посмотрел в глаза. – Я взял тебя с собой, потому что знал, что паломнице в пути ничто не угрожает. Но сейчас, если я хочу найти Ричарда, мне придется переодеться кем-нибудь другим, чтобы иметь возможность заходить во все замки между Франкфуртом и Веной. Я уговорил странствующих артистов продать мне свою одежду. Отныне я – менестрель.

Когда, подумав, я признала его правоту, он сказал, что следующим же вечером отправится в замок Зелигенштадта.

– Мне будет спокойнее, если ты к тому времени окажешься под защитой монастырских стен, и к тому же недалеко от меня.

После ужина он достал лютню и спел для меня. Пока он пел, я забыла о предстоящем расставании, но песня кончилась, Раймонд ушел, и оказалось, что я не могу ни спать, ни думать ни о чем, кроме него.

Ворочаясь в постели, я спрашивала себя, почему я до сих пор не отдалась ему. Ведь я не молодая невинная девушка, а с завтрашнего дня его странствия будут полны опасностей. Быть может, я больше никогда его не увижу…

Я осторожно села и прислушалась. Мария храпела на своем тюфяке. Отбросив покрывало, я, крадучись, вышла в коридор. Там было темно; я не видела даже стен. Ощупью, на цыпочках, прокралась я к комнате Раймонда, тихо открыла дверь… Сердце мое колотилось так сильно, что готово было выскочить из груди.

Еще один шаг – и я наступила на что-то мягкое. Опустившись на колени, я осторожно дотронулась до него рукой. Он крепко спал. Я не знала, что делать: позвать ли его тихо по имени или лечь рядом и разбудить поцелуем?

Однако, пока я стояла на коленях, не зная, на что решиться, перед моим мысленным взором всплыло смуглое лицо Бургинь. Вот как она заманила Раймонда в ловушку! Она без приглашения явилась к нему в палатку и предложила ему свое мягкое, горячее тело молодого животного…

Даже пощечина не отрезвила бы меня сильнее, чем мысль о том, что он может – пусть и невольно – сравнить меня с Бургинь! Я поднялась на ноги и, дрожа, вернулась в свою комнату. Однако, когда я легла и укрылась теплым шерстяным одеялом, образ Бургинь исчез, и вскоре, успокоенная, я крепко заснула.