Прекрасная и отважная

10

— Замуж? — эхом откликнулась Линда.

— Ты ведь этого добиваешься, верно? — насмешливо спросил Кэл.

Линда почувствовала себя так, словно на нее вылили ушат холодной воды.

— Нет, ты ошибаешься.

И впервые за время их знакомства увидела изумление и недоумение на лице Кэла.

— Тогда чего же ты хочешь? — хмуро спросил он.

— Я хочу уехать из Лорримора завтра утром, — заявила Линда и, увидев, как на лице Кэла появилось знакомое решительное выражение, поспешно добавила: — Я уже поговорила с Ричи, так что у тебя нет никаких оснований меня здесь держать.

— У меня есть очень веские основания. — Кэл снова присел на край кровати. — Прежде, чем ты куда-нибудь соберешься, нам надо поговорить. Я хочу знать истинную цель твоего приезда в Лорримор.

Он был слишком близко. Линда ощущала его дыхание, тепло его тела и с трудом удерживалась, чтобы не дотронуться до него.

— Давай лучше оставим это, — судорожно сглотнув, произнесла она. — Нет смысла продолжать разговор. Это ничего не изменит для нас обоих.

— Очень даже изменит, — решительно заявил Кэл, не сводя глаз с ее опущенных ресниц. — Хочешь, я начну с самого начала?

Едва заметным движением руки Линда дала понять, что сдается.

— Когда Райан доложил, как ты подцепила Ричи, я решил, что от тебя будет легко откупиться. Однако позже мне стало ясно: ты подстроила встречу с Ричи, думая, что он — это я, ты его не любила и тебе были нужны не только деньги. Я решил, что тебе нужно было проникнуть в замок, а потом либо остаться здесь его любовницей, либо выйти замуж за кого-нибудь из нашей семьи. Табакерка с гербом Лорриморов на крышке навела меня на мысль о том, что все не так просто…

— Так ты все же видел табакерку? Когда я поняла, что ты обыскивал мои вещи… — Линда запнулась.

— А ты рассчитывала, что я ее не найду? Мне очень жаль, но проверка была необходима. — В лице Кэла не было сожаления, лишь упрямство. — Несмотря на твою дерзкую ложь, я знал, что невозможно найти часовню без каких-либо предварительных указаний на то, где ее искать. Так что все указывало на твою связь с нашей семьей. Хотя я знал, что твой дед был примерно ровесником моего, да и его английское происхождение вписывалось в схему, я все же не сразу догадался — по двум причинам. Во-первых, фамилия Саммнер…

— А ты поверил, что это моя настоящая фамилия? Или и это проверил? — с горечью спросила Линда.

Мрачное выражение лица Кэла подтвердило ее догадку. Однако после мгновенной паузы он продолжал:

— Но я был твердо убежден, что Генри погиб на войне. Твоя реакция на запись в Библии убедила меня, что это не так. А остальное домыслить было нетрудно. Ты знала, что моего деда звали Элберт, что он был младшим братом, к тому же спросила, как он унаследовал Лорримор. — На лице Кэла мелькнуло отвращение к самому себе. — Я должен был сообразить раньше. Подумаешь, не та фамилия. Ее ведь можно изменить…

— Или стереть, — с горечью заметила Линда.

— Объясни, что ты хотела сказать этой загадочной фразой, — нахмурился Кэл.

— Когда я рассматривала генеалогическое древо Лорриморов — то, что в старой библиотеке, — я обнаружила, у Джона и Абигайль был только один сын — Элберт, родившийся в 1894 году. Имя дедушки было стерто.

— Ты уверена? — резко спросил Кэл.

— Совершенно. Но ты и сам наверняка об этом знаешь.

— При мне западным крылом уже не пользовались, — возразил Кэл. — Я был в старой библиотеке от силы пару раз в жизни и никогда не рассматривал это генеалогическое древо. Если все так, как ты говоришь, то изменения были внесены уже давно. Вопрос — почему?

Линда не могла высказать на этот счет никаких предположений, и Кэл продолжал:

— Еще одна вещь, которой я не понимаю: почему ты объявилась только теперь? Зачем было так долго ждать?

— Я узнала обо всем только, когда дед был при смерти. Хотя он всю жизнь считал, что у него украли наследство, он никому об этом не рассказывал. А тут дед как-то увидел заметку о том, что Кэл Лорримор приезжает в Нью-Йорк, и его словно прорвало.

— И что он тебе рассказал?

— Вернувшись домой с войны, он обнаружил, что его родители умерли, а Лорримором завладел младший брат. По-видимому, они всегда не ладили, и Элберт не пустил деда даже на порог дома, в котором тот родился. Дед отправился к семейному адвокату, но тот сказал ему, что было составлено новое завещание, по которому все отписано Элберту.

— Понятно, — мрачно сказал Кэл. — Ты знала, что копии семейных завещаний хранятся в шкатулке, к которой у тебя был ключ твоего деда.

Щеки Линды медленно залились краской стыда.

— И ты позаимствовала ключ от архива. Его ты и возвращала на место, когда я тебя застал в моем кабинете.

— Да, — с несчастным видом призналась Линда.

— Должен признать, кузина, что ты весьма ловкая и изобретательная лгунья.

Хотя лицо Линды пылало, она гордо вскинула голову.

— Мне жаль, что пришлось тебя обманывать. Я не люблю делать такие вещи.

— Я тебе верю, — неожиданно сказал Кэл. — Ты нашла то, что искала?

— Копии обоих завещаний были в шкатулке. Второе было в полном порядке и отменяло предыдущее, — коротко ответила Линда.

— А если бы что-нибудь было не так, что бы ты сделала?

— Ничего. Все уже в прошлом. Я лишь хотела убедиться, что дед был прав, утверждая, что должен был стать наследником Лорримора.

— Нет сомнений, что так оно и было, — резко объявил Кэл. — Кстати, учитывая наши стойкие семейные традиции, можно было опротестовать завещание. Почему твой дед не подал в суд?

— Как я поняла, он был просто не в состоянии. Когда деда ранили, он много месяцев пролежал в госпитале. В Англию вернулся совсем больным, да и нервы были в неважном состоянии. Кроме того, и поверенный, и все остальные ни в чем ему не помогали и отказывались что-либо говорить. Дед называл это «заговором молчания». Единственной, кто его поддержал, была Маргарет Саммнер — женщина, которая ждала его с войны. Позднее она стала моей бабушкой. Однако она не желала носить фамилию Лорримор — она ее просто не выносила, и дед перед женитьбой сменил свою фамилию на ее. — Линда вздохнула. — За все эти годы дед ни словом не намекнул на свое прошлое. И если бы не увидел ту заметку, то, скорее всего, умер бы, так ничего и не сказав. — Помолчав, она тихонько прибавила: — Мне даже жаль, что он все рассказал.

— Почему? — резко спросил Кэл. — Ясно же, что тут была допущена страшная несправедливость.

— Дедушка умер, и теперь это не имеет значения.

— Для меня имеет.

— И напрасно, — покачала головой Линда.

Губы Кэла сжались в тонкую линию.

— Я никогда не любил своего деда, но у меня и в мыслях не было, что он мог быть таким бессовестным. Мне просто стыдно.

— Но ведь ты тут ни при чем, — попыталась успокоить его Линда. — Все произошло еще до твоего рождения.

— Я всегда гордился своей семьей, но теперь… — В голосе Кэла звучала неописуемая горечь.

Именно этого Линда и боялась.

— У каждой семьи есть свой скелет в шкафу, — решительно заявила она. — Мне жаль, что я потревожила именно этот. — И, стремясь отвлечь Кэла от мрачных мыслей, попыталась сменить тему: — В особенности, если это могло разрушить жизни двух невинных людей.

— Поверь мне, ничего подобного не случилось бы.

— Но Диана, может, все еще сердится. А вдруг она не простит Ричи?

— Она будет счастлива его видеть, — уверенно заявил Кэл. — Я даже могу поспорить, что он сегодня не вернется домой, а когда явится, то уже будет назначен день свадьбы.

— Откуда такая уверенность?

— Она любит его, а в тот день, когда мы ездили в Давкот, Диана сказала, что, возможно, ждет ребенка. А тут Ричи помолвлен с другой, да еще с такой красавицей. Естественно, она была в шоке. Я пообещал, что сделаю все возможное, чтобы разорвать вашу помолвку. Поэтому я так и форсировал события. А вчера, когда я к ней приехал, Диана была в полной панике. Ее анализ на беременность оказался положительным.

— Так вот почему Ричи… — начала Линда.

— Он ничего не знает, — покачал головой Кэл. — Я обещал, что не скажу ему. Диана не хотела, чтобы он хоть о чем-нибудь догадался, пока все не уладится, и она не будет точно знать, как обстоят дела. Однако мы проговорили слишком долго, — заметил он, взглянув на Линду. — У тебя усталый вид, ты побледнела. По-моему, тебе надо поспать.

Последние часы стоили Линде колоссального напряжения, и, хотя она проспала большую часть дня, предложение Кэла ее вполне устраивало. При одном условии.

— Пожалуйста, Кэл, — осторожно начала она. — Я бы хотела вернуться в свою комнату.

Кэл покачал головой, в мгновение ока превратившись в прежнего диктатора.

— Раз уж ты оказалась в моей постели, я тебя отсюда не выпущу. — Увидев, что Линда открыла рот, чтобы возразить, он с легкой насмешкой добавил: — Я могу лечь спать в другом месте… разве что ты захочешь, чтобы я остался.

— Я не захочу! — сердито заявила девушка.

— Жаль, — вздохнул Кэл и, легко коснувшись губами ее губ, попрощался: — Спокойной ночи, Линда. Увидимся утром.

Линда осталась одна. И внезапно почувствовала себя очень одинокой. Она со вздохом закрыла глаза. Вечер оказался просто изматывающим. Слишком много истин открылось, слишком много было высказано вслух.

Раздался тихий стук в дверь, и Линда подскочила. Недоумевая, кто бы это мог быть, она откликнулась:

— Войдите.

На пороге показался Мэйтклифф с небольшим серебряным подносом.

— Я подумал, вам не помешает выпить молока на ночь, чтобы легче было заснуть, мисс.

— Спасибо, Мэйтклифф.

— Могу я спросить, как вы себя чувствуете, мисс?

— Почти совсем здорова, — бодро ответила Линда.

— Для сэра Кенелма Элберта это большое облегчение, — серьезно заметил дворецкий. — Он страшно переживал, когда принес вас сюда вчера ночью.

— Неужели? — спросила удивленная Линда.

— Да, мисс. Никогда не видел хозяина в таком состоянии. — Мэйтклифф поставил поднос на прикроватную тумбочку. — Что-нибудь еще принести, мисс?

— Нет, большое спасибо, Мэйтклифф.

— В таком случае желаю вам спокойной ночи.

Линда проводила его взглядом. Слова дворецкого продолжали эхом отдаваться в ее мозгу. «Никогда не видел хозяина в таком состоянии». Может быть, Кэл и вправду испытывает к ней какие-то чувства… На мгновение эта мысль наполнила все ее существо радостью, но затем Линда резко спустилась на землю. Да, конечно, он испытывал чувство, но это была не любовь. Это было чувство вины.

Нет, он ее не любит. Но она притягивает его физически, причем настолько, что он даже ревновал к ее гипотетическим любовникам. Поэтому он и предложил ей остаться, даже выйти за него замуж. Правда, в такой форме, что она никак не могла принять его предложение. Всеми силами души Линда жаждала остаться с ним, но понимала, что это ни к чему не приведет. Слишком многое стояло между ними, и рано или поздно должно было привести их к мучительному разрыву.

Терзаемая противоречивыми чувствами и тяжелыми мыслями, Линда ворочалась в постели и только под утро провалилась в какой-то лихорадочный сон.

Было уже почти девять часов утра, когда Линда проснулась и открыла глаза навстречу новому ясному и солнечному дню. Во сне ее подсознание приняло решение, и теперь она успокоилась и была исполнена твердости.

Линда накинула пеньюар и отправилась по галерее в свою комнату. Там она приняла душ и облачилась в элегантный сиреневый костюм и нарядные босоножки, а волосы закрутила в аккуратный узел. Тщательно скрыв под слоем грима синяки и следы тревожной ночи, она уложила чемодан и только после этого отправилась в комнату для завтрака.

Там никого не было, но на буфете стояло блюдо с горячими сосисками и кофейник со свежезаваренным кофе. Линда быстро позвонила в аэропорт и заказала билет на дневной рейс до Нью-Йорка. Покончив с этим, она наполнила тарелку томатным соусом и сосисками, но, взявшись за вилку, обнаружила, что аппетит пропал.

Оставив еду нетронутой, она налила себе кофе. Линда уже допивала вторую чашку, когда появился Хан. Помахивая пушистым хвостом, он подошел поздороваться. Потрепав его по спине, девушка заметила, что на собаке нет ошейника.

— Больше не на дежурстве, да? — чуть насмешливо спросила она.

Пес уселся, насторожив уши, и умильно уставился на тарелку с нетронутой едой. Линда не сразу это заметила, и тогда Хан оскалил пасть в широкой улыбке и протянул ей лапу.

— Ах ты, подлиза, — расхохоталась Линда. — Наверняка тебе не разрешают брать еду со стола. Ладно, один раз можно.

Хан мгновенно проглотил сосиски, а Линда, протерев испачканные пальцы, решила немного пройтись перед последним свиданием с Кэлом. В сопровождении Хана она вышла во двор и направилась через мостик в обнесенный стеной сад. Здесь пес оставил ее и удалился по своим делам.

День становился жарким и душным. На горизонте собирались угрожающие черные тучи. Похоже, можно было ждать грозы. Миновав оранжерею и заросший лилиями пруд, Линда присела на каменную скамью в тени. Через некоторое время она услышала тихие шаги и подняла глаза. К ней шел Кэл, дьявольски красивый и грозный, как сгущавшиеся тучи.

— Доброе утро. — Линда старалась, чтобы ее голос звучал как можно более бесстрастно.

Кэл подошел и сел рядом на скамью. На его лице была написана решимость, а глаза казались темнее, чем обычно.

— Я тебя искал. Хочу тебе кое-что рассказать. Это даст ответы на некоторые вопросы. Я знаю, почему было составлено второе завещание, откуда возник «заговор молчания» и почему имя твоего деда стерли с генеалогического древа.

— Откуда ты узнал?

— Поговорил с Мэри Мэйтклифф. К счастью, она в здравом уме и твердой памяти. Поначалу Мэри не хотела говорить о прошлом — ведь она столько лет хранила тайну. Но когда выяснилось, что я уже многое знаю, старушка рассказала мне остальное.

— Мой прадед Джон Дэвид Джошуа Лорримор, — продолжал Кэл, — женился на Абигайль Айсис. Они прожили десять лет, но детей у них не было. К этому времени оба уже страстно мечтали о сыне и наследнике. Об усыновлении ребенка не было и речи, ибо в древнем роду наследником может быть только тот, в чьих жилах течет кровь Лорриморов. Примерно в это же время камеристка Абигайль вышла замуж, и ее место заняла Мэри Мэйтклифф, которой в ту пору было шестнадцать лет. Вскоре было объявлено, что Абигайль ждет ребенка. Большую часть беременности она неважно себя чувствовала и почти не покидала своей комнаты. Ее почти никто не видел, кроме мужа, камеристки и личного врача. Когда Абигайль пришло время рожать, врач устроил ее в частную клинику. Спустя две недели Абигайль вернулась домой с Генри Джеймсом Робертом. И только муж, преданная служанка и врач знали, что Генри — вовсе не Лорримор. Он был внебрачным сыном семнадцатилетней дочери одной знатной леди и шестнадцатилетнего сына лорда, фамилии которого Мэри не назвала. Абигайль не была беременна. Все было тщательно организовано врачом, которому, надо думать, хорошо заплатили.

— Понятно, — тихо сказала Линда. — Но как в это дело оказалась замешана Мэри Мэйтклифф?

— А ты подумай. Как можно изображать беременность перед личной камеристкой?

— Да, конечно. Глупый вопрос. Но продолжай, пожалуйста.

Кэл поднял голову, вглядываясь в быстро темнеющее небо.

— По иронии судьбы на следующий год Абигайль действительно забеременела, и в марте 1894 года родился Элберт Уильям Джейкоб. Настоящий Лорримор. Увы, было уже поздно, приходилось по-прежнему хранить тайну. Мальчики подрастали, но Элберт всегда был любимцем родителей, которым не давала покоя мысль о том, что они сами лишили их сына законного наследства. А потом началась война, и Генри ушел служить в армию. Элберт же, перенесший в детстве ревмокардит, был объявлен негодным к строевой. Когда пришло известие о том, что Генри «пропал без вести, возможно, убит», Джон и Абигайль воспользовались случаем и изменили завещание. Доказать, конечно, я ничего не могу, но сильно подозреваю, что их поверенному, который был старым другом семьи, все было известно. Наверняка он посоветовал им, как составить завещание, чтобы в нем не к чему было придраться, на случай, если Генри все же вернется. Думаю, что именно тогда имя твоего деда было стерто с генеалогического древа. Ведь там прослеживалась линия рода Лорриморов, а Генри не был Лорримором по крови. Создается впечатление, что Джон и Абигайль изо всех сил старались сделать вид, что Генри и не существовал вовсе. Боюсь, что это рисует моих родных не в очень выгодном свете, хотя вся вина ложится в основном на плечи Джона и Абигайль, а не на Элберта.

— Прошло столько лет, что это уже не так важно, — произнесла Линда. — Но я рада, что наконец узнала правду.

— И правда стоила того?

— Ты имеешь в виду мои ухищрения? — краснея, спросила Линда. — Мне действительно очень неловко. Ричи мне очень симпатичен, но если он узнает, как я его использовала, то просто возненавидит меня.

— Кроме нас двоих, никто ни о чем не знает, так что Ричи останется в неведении. Что до меня, то я считаю, пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Ричи будет думать, что ты приехала сюда, чтобы вернуть ему кольцо, а я…

Слова Кэла были прерваны яростной вспышкой молнии и ударом грома. По пыльной земле застучали тяжелые капли дождя.

— Бежим отсюда, — скомандовал Кэл.

Они помчались по дорожке, но в это время разверзлись хляби небесные. Хлынувший ливень в мгновение ока промочил обоих до нитки. Струи дождя слепили глаза и не давали дышать.

— Сюда, — позвал Кэл, открывая дверь старой оранжереи и вталкивая Линду внутрь.

Освоившись с полумраком, они оглядели друг друга.

— Да уж, мы с тобой достойная парочка, — засмеялся Кэл.

Его волосы прилипли к голове, а рубашка — к телу. По щекам стекали струйки воды. Линда была в еще худшем состоянии. Костюм, в который она так тщательно наряжалась, превратился в бесформенную мокрую массу, босоножки погибли безвозвратно, а выбившиеся из прически пряди волос свисали, как крысиные хвостики.

— Жаль, что ты испортила костюм, — как ни в чем не бывало заметил Кэл. — Теперь ты уже не сможешь в нем ехать.

— Ты знаешь, что я уезжаю?

— Я знаю, что ты собрала чемодан. — Кэл бросил взгляд на струи воды, хлеставшие по стеклам оранжереи. — Но мы здесь, как в ловушке, и, боюсь, что сегодня тебе отсюда не выбраться.

— Нет, я уеду сегодня, — твердо объявила Линда.

И тут же вздрогнула, ибо, словно в опровержение ее слов, раздался оглушительный раскат грома, и дождь заструился по стеклу с новой силой.

— Если дождь не прекратится, я все равно скоро пойду. Я уже промокла насквозь — хуже не будет.

— Это верно. — Взгляд Кэла задержался на ее груди, обрисованной тонким шелком, и Линда с ужасом почувствовала, как сильно она разволновалась. Обхватив себя руками, словно защищаясь, она попыталась унять дрожь.

— Замерзла? — спросил Кэл.

— Да, — хрипло прошептала девушка, хотя ее дрожь была совсем другого рода.

— Воздух теплый, ты дрожишь из-за мокрой одежды. Почему бы тебе не снять ее?

— Нет, — покачала головой Линда. — Я пойду переодеваться. Мне надо быть к двенадцати в аэропорту.

— Господи, — вздохнул Кэл. — Я хочу, чтобы ты осталась в Лорриморе, но, похоже, единственный способ заставить тебя это сделать — применить силу. Если потребуется, я прижму тебя к себе прямо в мокрой одежде и буду любить до тех пор, пока ты не скажешь «да».

Линда попятилась, натолкнулась на шезлонг и, испуганно остановившись, взмолилась:

— Я не могу здесь остаться!

— Тогда скажи, почему. — Видя, что она упрямо молчит, Кэл снова пошел в атаку. — Из-за Ричи? Тут все уладилось. Он звонил утром сообщить, что через несколько недель они с Дианой поженятся.

— Я очень рада, — воскликнула Линда. — Ведь когда я узнала о ребенке, мне стало просто страшно, что Диана из-за меня так напереживалась.

— Не волнуйся, я ее уже успокоил насчет тебя, — улыбнулся Кэл. — У Дианы сейчас другие проблемы. Ее отец уже некоторое время болеет. Сейчас наконец поставили диагноз, и выяснилось, что ему нужно длительное лечение. Родители Дианы не могут мотаться туда-сюда между Лондоном и Давкотом, поэтому они решили продать дом и переселиться в Мэйфэр. Диана страшно расстроилась из-за того, что приходится покидать родное гнездо. Ричи тоже всегда любил Давкот, и я решил подарить им особняк на свадьбу — это будет лучше, чем им обоим жить в Лорриморе.

— Я очень рада за них, — повторила Линда, — но это не изменит моего решения.

Кэл взял ее лицо в руки и пристально заглянул в глаза:

— Готов поклясться, что ты хочешь остаться. Я предложил тебе все, что, как мне казалось, для тебя важно, да вот, видно, ошибся. Я не люблю и не умею просить. Поэтому спрашиваю в последний раз. Если ты и на этот раз скажешь «нет», я признаю свое поражение и отпущу тебя.

Линда храбро встретила его взгляд.

— Прежде, чем я что-либо скажу, мне нужно знать кое-что. Что именно ты сказал обо мне Диане, чтобы она успокоилась?

— Я сказал ей то же, что позднее сказал Ричи: что я влюбился в тебя с первого взгляда и намерен сам на тебе жениться.

— Что? — ахнула Линда.

— Я сказал, что намерен на тебе жениться.

— Нет, первую часть.

Глядя на ее лицо, все в потеках грима и с блестящим носом, Кэл подумал, что в жизни не видел ничего прекраснее.

— Я полюбил тебя с первого взгляда.

Линду затопила такая волна счастья, что на мгновение она лишилась дара речи.

— Почему ты мне раньше этого не сказал? — наконец выдавила она.

— Потому что, хотя ты и обнадеживала меня, например, явно ревновала к Диане, я не был до конца уверен в твоих чувствах и не хотел давать тебе преимущества. Предлагая тебе стать моем невестой, я надеялся, что ты согласишься, и тогда я смог бы начать… Но тебе, похоже, совсем не хотелось знать о моих чувствах. — Кэл помолчал. — В общем, хорошенькую пытку ты мне устроила, моя прелесть. В последний раз спрашиваю: выйдешь за меня замуж?

— Если ты меня любишь, мне все равно, женаты мы или нет.

— Боюсь, мне придется на этом настаивать не только ради собственного удовлетворения, но и ради наших детей.

— Я всегда мечтала иметь двух сыновей и двух дочерей, — мечтательно прошептала Линда.

— Ты так и не дала мне прямого ответа, — нетерпеливо произнес Кэл. — Черт побери, женщина, ты противилась мне с самого начала. Не пора ли уже утихомириться и…

— Я не люблю так просто сдаваться, — лукаво покачала головой Линда. — Кэл… ты что-то говорил о том, что готов любить меня до тех пор, пока я не скажу «да».

Темная бровь Кэла взлетела вверх. Линда приподнялась на цыпочки, легко прикоснулась губами к его губам и шепнула:

— Начни сейчас, и посмотрим, сколько я смогу продержаться.

Он стал страстно ее целовать, и только тут Линда вспомнила, что так и не сказала, как она любит его. А впрочем, сейчас это не имело значения. У них впереди была целая жизнь, прекрасная жизнь, чтобы говорить друг другу о любви.