Прекрасная Охотница

11. УЗКАЯ ЛАДОШКА АНГЕЛА-ХРАНИТЕЛЯ

Солнечным днем 4 апреля 1866 года российский император Александр II Освободитель отправился на давно привычную прогулку с племянниками в Летний сад. После чего подумывал наведаться в Зимний дворец, где изредка встречался с Екатериной Долгоруковой в бывшем кабинете Николая I. В кабинете имелись отдельный вход и потайная лестница, соединявшая с личными апартаментами самого Александра.

По этой причине он находился в прекраснейшем настроении духа.

Насладившись свежим воздухом и завершив гуляние, самодержец вышел за ворота, чтобы сесть в коляску. Он уже садился, когда из толпы зевак, с любопытством взиравших на прогулку государя, неожиданно вышел молодой человек с бледным лицом. В мгновение ока юноша выхватил из кармана револьвер и направил его прямо в грудь российского императора!

— Нападение было абсолютно неожиданным, — покачала головою Арбенина. — По всем статьям дело должно было окончиться трагически. Если бы не тот картузник…

При этих словах она загадочно улыбнулась.

Газеты тех лет писали, что императора-самодержца спасла только чистая случайность. Стоявший поблизости крестьянин Осип Комиссаров успел ударить убийцу по руке. Пистолет качнуло, и пуля пролетела мимо. Второго выстрела произвести он уже не успел. Жандармы тут же схватили покушавшегося и подвели его к экипажу императора.

— Наш царь воспитан был Жуковским, — заметила Арбенина. — Тот привил государю острую наблюдательность поэта и умение делать в любой ситуации мгновенные выводы. Император Александр сразу предположил, что покушение, скорее всего, подстроили поляки, в качестве мести за подавленный бунт.

— Ты кто, поляк? — первым делом спросил юношу Александр.

— Я русский, — ответил террорист.

— Отчего ж ты стрелял в меня? — удивился император.

— Ты обманул народ, — ответил молодой человек. — Обещал ему землю, да не дал.

— Вы помните этот разговор дословно? Вы… были там?

Последняя фраза стрелка прозвучала почти утвердительно. Прекрасная Охотница одарила его снисходительной улыбкой.

— После арестованного отвезли в 3-е отделение. Звали его Дмитрием, фамилия Каракозов. Из революционеров — учителей, адвокатов и студентов. Они готовили насильственный переворот. 36 из них приговорили к каторге и ссылке, а самого Каракозова повесили на Смоленском поле.

Фролов остро глянул на молодую женщину. — Вы ведь сейчас сказали… не всё… верно, Диана Михайловна?

— Ну в общем…

Арбенина неопределенно пожала плечиками.

— За исключением двух, малозначительных для истории деталей. После того у нас в России появился новоиспеченный дворянин…

— Ах, славный Осип! — кивнул Фролов. — Сие мне известно.

Мастеровой Осип Иванович Комиссаров после того случая был против всех правил возведен во дворянство «за доблестное спасение жизни Императора Александра II», о чем взахлеб писали все газеты, упиваясь верноподданническими восторгами.

— Нынче он уже не мужик-картузник, а дворянин Комиссаров-Костромской. Потому как происхождения Осип — из крестьян Костромской губернии.

— Удачно подвернулся под руку? — осведомился Петр Федорович.

— Есть и другие версии, — заметила Прекрасная Охотница. — Целых две. В Третьем отделении убеждены, что стрелявший промахнулся в царя исключительно вследствие своей неопытности в обращении с оружием.

— А другая?

— Она малоизвестна, — ответила Арбенина. — Будто бы дуло пистолета господина Каракозова и впрямь оттолкнул стоящий рядом Комиссаров. Но только…

— Что — только?

— Только лишь вследствие того, что Комисарова в свою очередь толкнули. В результате чего пуля-дура и пролетела рядом с головой нашего государя.

— И так удачно толкнули, — продолжил за Охотницей Фролов, — что тот толкнул студента с пистолетом!

— Именно, — кивнула Арбенина, на сей раз уже без тени усмешки.

— Надо полагать, человека, толкнувшего картузника, в итоге так и не обнаружили? — спросил Петр Федорович.

— Разумеется, — подтвердила петербургская гостья. — Сами посудите, до того ли было! Шум, гам, крики, дым пороховой — все боялись, что задело государя.

— Стало быть, это и есть вторая деталь, как вы говорите, для истории малозначительная! — восхищенно покачал головой Фролов. — Ловко!

Он с минуту любовался молодой женщиной, оказавшейся одновременно и яркой, и умеющей оставаться в тени даже на ослепительном свету покушения на государя.

— Чертовски интересно, — выдохнул Фролов, облизывая от возбуждения и любопытства разом пересохшие губы. — У нас в Казани по этому случаю возведена крупнейшая из городских часовен. «В память избавления Государя Императора Александра II от злодейского покушения 4 апреля 1866 года».

Глаза стрелка блестели в этот миг искренним, неподдельным интересом.

— А как же Париж? Вы там тоже…

— Была проездом, — любезно подсказала ему Арбенина… — По чистой случайности, в те же дни, что и наш император.

После чего деланно вздохнула.

— А вы любознательны, Петр Федорович. Что ж, открою вам и этот секрет. Быть может, он поможет вам образумиться.

И, вновь не обращая внимания на протестующие жесты стрелка, поведала Фролову без особых, впрочем, подробностей французскую историю, случившуюся с русским самодержцем.

После покушения 4 апреля что-то изменилось, надломилось, сломалось в прежде стойком и мужественном императоре всея Руси. Александр отныне производил на окружающих тягостное впечатление. Вместо сияющего здоровьем красавца-усача, любителя жизни и любимца женщин, он очень быстро превратился в усталого, поникшего человека, разочаровавшегося во всем и вся.

— А, это вы, голубушка, добрый ангел-охранитель! — обмолвился как-то министр государственного просвещения Головнин, повстречав приватно Арбенину для некоторых консультаций — посоветоваться. Дарья Михайловна старалась на виду не бравировать своими связями при дворе, да и не было в том особенной нужды.

В чем может нуждаться женщина, которой покровительствует сам император всероссийский?

А она в свою очередь незримой тенью хранит его всякий раз, когда государь выезжает в свет?

Кто, спрашивается, в свете сияния, исходящего от государя, обратит надолго внимание на даму в толпе, пусть и видную собой, но в скромных одеждах, диктуемых нынешними демократическими временами?

— Что государь, как он? — спросила Прекрасная Охотница, не видевшая его уже неделю.

— Грустная картина, Дарья Михайловна, — тут же запричитал Головнин. — Он пребывает постоянно в желчном, нервическом раздражении.

— Вот как? А мне он казался только лишь грустным… — заметила Диана.

— И грустным, и скорбным, и… тссс!

Министр приложил палец к губам и воровато оглянулся, точно их кто-то мог подслушать.

— А также — совершенно напуганным. Да-с. Одним словом, он вызывает своим плачевным видом соболезнование.

Однако Александр недолго пребывал в апатии. В скором времени полетели со своих постов петербургский губернатор Суворов и сам Головнин, люди умеренно либеральные, современных взглядов. К большому разочарованию Арбениной подал в отставку ее начальник, шеф Третьего отделения жандармов князь Долгоруков. Взамен их тут же заблистали граф Муравьев, назначенный главой Следственной комиссии, и князь Гагарин, создатель Особой комиссии по разработке мер укрепления внутреннего спокойствия. На петербургское губернаторство сел генерал Трепов, а жандармский корпус возглавил молодой и энергичный граф Шувалов. В скором времени Шувалов утвердился ближайшим и доверенным человеком государя.

А его меж тем поджидала смертельная опасность не только в родной державе. В июне 1867 года Александр II отправился с официальным визитом во Францию. И у тайной полиции, и у ее сверхсекретной сотрудницы Дарьи Арбениной забот прибавилось выше головы. Поскольку тут была замешана императорская любовь!

Всего три недели назад, 20 мая, император уже гостил в Париже. Вместе с двумя сыновьями, Александром и Владимиром, самодержец всея Руси остановился в Елисейском дворце, нарочно выбрав те же апартаменты, которые полвека назад занимал другой российский император Николай I. Формально целью приезда Александра II было посещение Всемирной выставки. Царское семейство встречал Наполеон III, в честь высокого русского гостя в королевском дворце Тюильри был дан роскошный бал, затем Александр отправился на спектакль в Оперу.

— Катька тут, — сетовал Шувалов, давая Арбениной очередные инструкции. — Ах, беда… Я-то, конечно, играю пока роль осла, мол, ни слухом ни духом. Но чует мое сердце: быть у государя свиданию с княжной Долгоруковой. Заранее заявилась в Париж, вертихвостка, прости Господи! Да невестку с собою прихватила, не иначе для отвода глаз. Так что и ты, Дарьюшка, смотри в оба. Государь-то последнюю осторожность потерял, не иначе о Катьке все помыслы. Одно слово — Париж… Треклятый город, одни шашни тут на уме, по себе чую. Даже у самого благонамеренного человека, образца добродетели.

Диана едва сдержала скептическую усмешку при последних словах всесильного фаворита. Граф не был ни евнухом, ни носителем сколько-нибудь значимой добродетели. Однако беспокоился за безопасность Александра денно и нощно. Тому была веская причина: все французское общество было настроено этою весной по отношению к России и ее государю откровенно враждебно.

Уже не раз Арбенина, прогуливаясь по Монмартру с букетиком скромных фиалок в пору государевых выездов, явственно слыхала, как при первом же появлении Александра на улицах Парижа из толпы зевак то там, то сям раздавались дерзновенные, оскорбительные крики:

— Долой сатрапа!

— Да здравствует Польша!!

— Есче Польска не сгинела, пся крев!!!

Это варшавские националисты мстили российскому императору за подавление польского восстания 1863 года и сосланных на каторгу отъявленных бунтовщиков.

И, наконец, гром грянул!

В первую неделю июня, 6-го числа, в честь русского государя на Лоншампском поле, у ипподрома, был устроен военный смотр французских войск. Когда парад и церемониалы завершились, Александр, Наполеон и свиты обоих императоров не спеша, чинным шагом отправились в город.

— Едемте через Булонский лес, — предложил Александр, очевидно, памятуя о каких-то приятных воспоминаниях, связанных с этими рощами, любимым местом отдыха парижан. Оба императора удобно расположились рядом в открытой коляске в окружении детей Александра.

Возле самого Булонского леса официальную процессию встретили крики ликующей толпы.

— Ну, что? — усмехнулся Александр. — Любят меня французы?

Он медленно обводил взглядом радостные лица, милостиво кивал в ответ и выглядел если не растроганным, то, во всяком случае, вполне довольным.

Император не видел, как напротив него стройная парижанка с милой, пасторальной корзинкой в руках и трогательным букетиком фиалок что-то торопливо втолковывала офицеру охраны Наполеона III. Удивительно, как дамочке удалось протиснуться так близко к императорской кавалькаде. Не иначе, причиною тому было ее живое, выразительное личико под красной косынкой, забавно надвинутой на чистый лоб, и обаятельная улыбка, открывавшая идеальные жемчужные зубки. Галантные французы, даром что охрана, не могли отказать отважной дамочке поглазеть воочию на двух императоров великих европейских держав.

А та что-то настойчиво объясняла непонятливому офицеру, отчаянно строя глазки и кокетливо улыбаясь. Вот только косила она не на Александра с Наполеоном, а на другого человека. Невысокий черноволосый мужчина застыл совсем рядом с офицером и не сводил с императорской кареты пристального, ожесточенного взгляда.

— Ныне нас встречает само ликование Парижа, — учтиво, но дипломатично заметил император Наполеон III, милостиво махая платком своим подданным.

И в следующую минуту, ту самую, когда царская коляска проезжала мимо черноволосого мужчины, внезапно раздался негромкий выстрел. А следом — и второй!!

В мгновение ока приветственные крики сменились воплями ужаса и смятения. А громче всех взвилось к небу отчаянное, жалобное ржание.

Пуля из пистолета черноволосого угодила прямо в шею лошади французского шталмейстера!

Как позже писали газеты, стрелявшим оказался эмигрант, некий Антон Березовский, поляк по происхождению. Причиной покушения было желание отомстить царю за подавление польского восстания 1863 года. Пули пролетели мимо русского царя, задев только лошадь, благодаря исключительно смелым и решительным действиям одного из офицеров охраны Наполеона III, вовремя заметившего в толпе человека с оружием и оттолкнувшего его руку!

— Это было уже второе покушение на него за два года… — прошептал Фролов. Он с изумлением смотрел на Прекрасную Охотницу, чья узкая и маленькая ладошка вторично отвела гибель от российского императора.

— Да, — невесело кивнула Арбенина. — Он лишь чудом остался в живых.

— Кажется, вас это не радует? — озадаченно пробормотал Фролов.

— Не в том дело, Петр Федорович.

Казалось, молодой женщине уже много лет некому было излить свою душу, и вот теперь у нее появился внимательный слушатель. Но кто же он был — человек, которого она подозревала в очередном покушении на Александра!

— Государь теперь твердо уверовал в то, что его судьба лежит полностью в руках Божьих. И то, что он до сих пор жив, лишнее тому подтверждение.

В голосе Дианы послышались нотки горечи.

— Император и слышать не хочет о том, чтобы увеличить количество охраны. Он и думать не желает, чтобы временно укрыться в своем дворце — его уже превратили в истинную крепость, а вот поди ж ты! Государь по-прежнему продолжает бывать на приемах, посещает балы и совершенно свободно, не таясь, разъезжает по столице. И вот теперь надумал плыть по России на пароходе, обозревать свою империю воочию… А тут еще это письмо от анонима!

Она задумчиво покачала головой.

— Как видите, нынче все пути так или иначе ведут к вам, в Казань, — вздохнула Диана. — И сходятся, увы, в одной точке.

— В какой же? — с любопытством сказал Фролов.

— А точка эта — вы, Петр Федорович, — развела руками Прекрасная Охотница. — Да-да, не делайте столь изумленного лица!

В ответ стрелок медленно покачал головою.

— Нет, Диана Михайловна, спешу вас разочаровать. Сие никак невозможно — насчет моей скромной персоны. Позвольте заметить, сударыня, что сейчас вы решительно заблуждаетесь.

— Вряд ли, Петр Федорович, — горько усмехнулась Прекрасная Охотница. — Насчет вас у меня нынче никаких сомнений не остается. Были, признаться… Но теперь уже все.

Она помолчала немного, и все это время Фролов был не в силах отвести глаз от ее прекрасного взволнованного лица.

— Я могла бы сейчас перечислить все мои подозрения касательно вашей персоны, — твердо произнесла Арбенина. — Но их с лихвою покрывает одно-единственное, самое главное.

— Какое же? — спросил Фролов, в душе, кажется, уже зная ответ петербургской гостьи.

Но вместо этого Арбенина медленно и раздельно процитировала анонимное послание:

«Не могу больше молчать, дело слишком суриозное. У нас в Казани намерены убить царя в первый же ожидаемый приезд. Стрелять будут из охотницкого ружья, должно быть, еще на пароходе. Ради Бога, приймите меры, заговор слишком хитер, убийца всех искусней, и другого Комиссарова не будет. Пока не высказываю себя, боясь мести убийцы».

— И что с того?

— Стрелять, как вы поняли, неизвестный злоумышленник намеревается, по всей видимости, с набережной. Когда царский пароход будет стоять на рейде или только еще швартоваться. Сие есть дело весьма непростое, на таком-то расстоянии. Я уже немало поднаторела в тонкостях стрелкового дела, разбираюсь что к чему.

И она кивнула на толстый том «Тщательных наставлений…» полковника Труайе.

— А вы, Петр Федорович — наилучший стрелок в губернии. Здешнее Ястребиное Око, как вас кличут, — ответила Диана. — И лишь один способны исполнить столь сложный выстрел. Чему мы все были свидетелями давеча, на турнире.

Она, кажется, даже подмигнула Фролову, хотя лицо ее сейчас было усталым и печальным.

— Господи, — прошептал стрелок. — Так эту затею… эту безумную фантазию вы затеяли чтобы… проверить? Меня проверить — на предмет, попаду ли я из охотничьего ружья в человека на корабельной палубе?

— Конечно, — без тени сомнения в справедливости и резоне своего бесшабашного поступка заявила Арбенина. — Просто я должна была убедиться самолично. Полагаете, для чего я вам только что раскрывала сверхсекретные подробности обоих покушений на государя Александра?

— Дабы убедить: всегда и во всем вы должны быть уверены наверняка, — тихо ответил Фролов. — А это для вас возможно только при личном участии.

— Просто я не верю в Комиссаровых, — столь же тихо ответила Прекрасная Охотница. — И коли уж и существует рука судьбы, то должен быть кто-то, кто сумеет вовремя ее направить. Вы не находите, Петр Федорович?

Стрелок молчал, печально глядя на тайную сотрудницу царской охранки. Нет, не охранки, думал Фролов в эти минуты — а именно охраны. Она — охранительница, добрый ангел императора, перед защитой которого не остановится ни перед чем. Даже подставив собственную голову под ружья всех этих Дубининых, Звягиных, Муртазиных…

— Что же вы молчите? — спросила она, и голос Прекрасной Охотницы впервые дрогнул. — Я спрашиваю вас, Петр Федорович — отчего вы не говорите со мною теперь? Ведь вы неизмеримо лучше, выше и благороднее всех этих…

«…Дубининых, Звягиных, Муртазиных…» — эхом отозвалось и повторилось вновь в мозгу Фролова.

— Так почему же вы решились на такое… такую ужасную затею?

Арбенина смотрела на него с состраданием, она искреннее желала сейчас добра этому спокойному, невозмутимому в обычных жизненных ситуациях человеку.

— Ведь то, что судьба, должно быть, вовремя не протянула к вам руку — в чем здесь вина государя? Почему вы хотите совершить столь ужасный поступок и погубить себя, его и…

Она не договорила — спазм перехватил ее горло. Фролов подошел к ней и взял за руку.

— Сударыня, — сказал он как можно ласковее, проникновенным тоном, бережно сжимая ее пальцы. — В ваши, безусловно, разумные и рассудительные предположения закралась одна ошибка. Все иначе, уверяю вас. И у меня даже в мыслях никогда не было покушаться на государя. Поверьте, я испытываю к нему самые верноподданнические чувства, как и вы, Диана Михайловна.

— Дарья… — прошептала она.

— Что?

— Меня зовут Дарья Михайловна, — прошептала Арбенина, даже не делая попыток вытереть, платочком глаза, покрасневшие от непрошенных слез.

— Красивое имя, — улыбнулся стрелок. — И ничем не хуже… Дианы.

— О какой ошибке вы говорили только что, Петр Федорович? — с трудом беря себя в руки, медленно произнесла молодая женщина.

— Я уже полчаса пытаюсь вам сказать об этом, а вы не даете мне рта раскрыть, — в шутливом негодовании погрозил ей пальцем Фролов. Однако, видя, что его прекрасной собеседнице не до шуток, поспешно добавил: — Как только вы прочли мне письмо этого… анонима. — Стрелок поморщился при упоминания автора доноса, и это не укрылось от внимания Арбениной. — Одним словом, это определение — «убийца всех искусней» — ко мне не подходит никоим образом.

— Но разве вы не самый лучший… не лучший стрелок во всей губернии? — спросила Арбенина, и ее голос предательски задрожал.

— Лучший — быть может. Но — не самый «искусный», — покачал головой Фролов.

— Не понимаю, — встряхнула волосами, отводя со лба прядь, Прекрасная Охотница. Объясните, что это значит.

— Я не должен был стрелять, когда вы стояли на барке, — ответил Фролов. — У меня действительно острый глаз и верная рука, это так. Но мне недостает знаний. Особенно в том, что касается стрельбы со столь дальних расстояний. Там совсем иные поправки на ветер, погрешности из-за качки волн и много чего другого. Я бы просто не решился исполнить то, в чем вы меня обвиняете. Ведь в случае с покушением на пароходе, как я понимаю, необходимо стрелять наверняка — второй попытки уже не будет.

— Но ведь вы выстрелили, — напомнила ему Арбенина.

— Тут другое дело, — покачал головою Фролов. Лицо его стало очень серьезным, он словно стал выше ростом. — Там были вы. И я не мог позволить, чтобы выстрелил эта свинья Дубинин. Или Звягин. А тем более тот, кто…

— Кто же? — порывисто воскликнула Дарья, и Петр Федорович, шагнув навстречу, заключил ее в объятия.

— Бедная… — шептал он, гладя ее по волосам, прижимая к груди, обнимая поникшие, вздрагивающие плечи. — Они ведь могли тебя убить.

Прошло несколько мгновений, минут или даже часов, прежде они смогли оторваться друг от друга. Дарья опустилась в кресло, Фролов стоял подле и говорил, говорил, говорил. Перед молодой женщиной вставала вся история жизни человека талантливого, но не оцененного по достоинству обществом, желавшего приносить пользу, но отринутого бездушной чиновничьей машиной и завистниками.

— Именно Меркушин добился того, чтобы меня удалили из университета, а все опыты и научные работы предали забвению. Я ведь натуралист, Дарья Михайловна, и меня всегда манили дальние страны. А вместо того было предложено заниматься агрономией либо изучать здешних полевых грызунов, и без того давным-давно известных науке. Тогда я уехал. Много путешествовал, благо полученное небольшое наследство позволяло не заботиться о пропитании и жить более-менее сносно. А после воротился и увлекся стрельбою.

— Почему именно ею? — улыбнулась Дарья, нежно пожимая пальчиками его твердую, сильную ладонь.

— Вы не поверите — думал уехать в Африку, в тропики, добывать зверей для зоопарков. В Германии изобрели новый сонный состав, усыпляет всего за пару минут даже слона.

Лицо Фролова озарила мягкая, почти детская улыбка.

— Вот тут-то мне и понадобился учитель. Самый искусный, как вы изволили давеча выразиться.

Лицо Прекрасной Охотницы на миг слово окаменело, лишь уголки тонких губ слегка подрагивали.

— Я его… знаю?

Фролов опустил голову. Казалось, он все еще решается, сказать ли имя человека, которому столь многим обязан как учителю и наставнику в нелегком искусстве стрельбы. Но Арбенина ждала, она была сейчас подобна натянувшейся струне. Казалось, чуть тронь — и оборвется.

— Да, знаете, Дарья Михайловна, — наконец ответил Фролов. — Это Сергей Дмитрич.

— Малинин?

— Именно.

Несколько минуту Прекрасная Охотница сидела молча, закрыв глаза. Фролов терпеливо ждал. Наконец Арбенина порывисто встала и решительно шагнула к дверям.

— Нужно ехать к нему. Все еще можно исправить.

— Согласен, — кивнул Фролов и тут же удержал ее за руку, мягко, но решительно. — Однако прежде нужно решить — к кому.

— «Искусней всех» — сами же говорили, — проворчала Дарья. Тем не менее Фролов на сей раз с нею не согласился.

— Пока вы… эээ… размышляли, Дарья Михайловна… Одним словом, я тоже пораскинул мозгами. Я ведь неплохо знаю Сергея Дмитрича. Записать его во враги государства было бы опрометчиво и неразумно. Не революционер же он! Не тот человек, Дарья Михайловна.

— Вы, кажется, чего-то не договариваете, сударь мой…

— Сейчас объясню.

Фролов потер лоб, затем виски, точно приводя таким образом в движение собственные мысли. И сказал медленно, осторожно подбирая слова. Точно скрадывая лесную дичь, шаг за шагом, движение за движением.

— Судя по вашим словам, сейчас на сцене, если можно так выразиться, четверо человек. Первым делом, конечно, государь.

Прекрасная Охотница согласно наклонила голову, с любопытством слушая стрелка.

— Затем вы, Дарья Михайловна. Его верный ангел-хранитель.

— Допустим.

— Я, как мне думается, пока еще тоже остаюсь в игре, так? Вы еще не избавились от подозрений в отношении моей скромной персоны?

Ответом ему было молчание. Впрочем, Фролов и не настаивал.

— Четвертым на сцену выходит полковник Малинин Сергей Дмитрич. Это новое лицо. И мне представляется наиболее интересным в этакой опасной шараде. Но…

Стрелок загадочно глянул на Арбенину.

— Сдается мне, что Сергей Дмитрич может стать главным действующим лицом. Но — при условии, что в зрительном зале сидит умный режиссер.

— Режиссер?

— Конечно, — подтвердил Петр Федорович. — Тот, кто знает все правила игры и держит в руках ее ниточки.

— Вы в этом так уверены?

— Дарья Михайловна, — в свою очередь спросил Фролов. — Вы, часом, не знаете, что такое Quinta Essentia?

— Эссенция? — нахмурилась Прекрасная Охотница. — Что-то из химии? Кажется, очень густое и насыщенное…

— Точно так, — согласился Фролов. — Насыщенное до того, что становится сутью. Квинтэссенция — пятая сущность. Она должна быть в этой истории, я чувствую. И если только я немного знаю полковника Малинина, речь идет о женщине.

— Никогда не слыхала, что Сергей Дмитрич так уж яро ухлестывает за дамочками, — поджала губы Арбенина.

— И не услышите, — задумчиво ответил Фролов. — У него одна дама сердца. Пойдемте! — внезапно решившись, воскликнул он.

— Куда? — в первое мгновение растерялась Арбенина.

— Возьмем извозчика, — рассудительно сказал Фролов. — Не поедем же мы пешком по вечернему времени? Полагаю, разговор нас ожидает нелегкий.

И он первым перешагнул порог, увлекая за собой молодую женщину.