Прелестная воровка

7

— Папа, тебе налить чаю? — Жюли держала кувшин с холодным чаем. — Папа? — Он не отвечал. — Папа?

Она подошла к кухонному столу, где он сидел, и подставила кувшин ему под нос.

— Хочешь чаю?

Он вскинул голову и недоумевающе посмотрел на нее, будто только что очнулся от глубоких размышлений:

— Что это такое?

— Это чай, папа. Налить тебе стакан?

— Ах да, пожалуйста, будь добра.

Она вернулась к кухонной стойке, налила чай в стакан и поставила его прямо перед отцом. Последние несколько дней он был больше обычного погружен в свои мысли. Сегодня был один из таких вечеров.

Пару дней Жюли провела за изучением системы сигнализации в доме Джоуна и сегодня тоже планировала туда проникнуть. До нынешнего момента она не придавала значения странному поведению отца. Но сейчас, глядя на него, Жюли впервые почувствовала тревогу.

Забыв об ужине, она опустилась на соседний стул, на что отец не обратил никакого внимания.

— Папа, что случилось? — Она нежно коснулась его щеки и повернула к себе его лицо. — Папа?

Его глаза медленно сфокусировались на ней.

— Жюли-Кристиан… — начал он и смолк.

— Ты плохо выглядишь. — Она дотронулась тыльной стороной ладони до его лба, но жара не было. — Что случилось?

— Жюли-Кристиан. — Печаль исказила его лицо, когда он вытянул вперед руку. — Я сегодня почувствовал, что моя рука дрожит.

— О Господи, бедный папа. — Она знала, что для него это самое страшное доказательство того, что он смертен и стареет, как и все люди. — Но теперь-то ты веришь мне, что не стоит продолжать рисовать подделки?

Его челюсти сжались.

— Я не могу оставить это. Что тогда я буду делать? — Плечи его поникли, точно только сейчас ощутили тяжесть прожитых лет.

Она сжала его руку, как бы пытаясь разубедить отца.

— Твоя настоящая работа — реставрация картин, и ты прекрасно можешь справляться с ней. Никто не делает этого лучше тебя, папа. Ты можешь давать поврежденным картинам вторую жизнь. Это же подарок судьбы, которым не стоит пренебрегать.

— Реставрация? — Он посмотрел на нее так, как будто в первый раз в жизни услышал это слово.

Она осадила свое нетерпение:

— Ты все еще можешь восстанавливать произведения искусства. Ты просто не можешь, да и не должен больше заниматься подделкой картин. Тебя поймают, и у нас будут крупные неприятности.

— Возможно, я буду еще какое-то время…

— Нет! Ни дня больше. То, что ты делал, — преступление. Папа, пойми, что пора остановиться.

Взволнованный, он запустил руку во взлохмаченные седые волосы:

— Никому же не стало от этого хуже.

Ее нервы были натянуты как струны. Она была на грани очередного скандала с упрямым отцом. Она рисковала собой, пробираясь в чужие дома, чтобы вернуть хозяевам похищенные у них шедевры, эта возня с сигнализацией стоила ей стольких сил и нервов, а отец словно бы не понимал этого.

Вздохнув, она сменила тактику:

— Завтра я запишу тебя на прием к доктору. Я хочу, чтобы тебя тщательно осмотрели.

Тот факт, что его руки дрожали, мог быть связан просто с его возрастом, но мог и указывать на что-то более серьезное.

Она ожидала от него взрыва негодования, возражений и потока проклятий, но, к ее удивлению, он опять погрузился в свои мысли, и лицо его приобрело отсутствующее выражение.

Жюли не убедить его прекратить подделывать картины, но он признал, что проблемы действительно есть. Это было началом, дававшим ей какую-то надежду.

«Сейчас или никогда», — подумала Жюли, разглядывая задний двор дома Джоуна. Ей хотелось бы чувствовать себя более подготовленной, но она никогда еще не начинала работу, будучи полностью во всем уверенной. Во-первых, она ненавидела то, что ей приходилось делать. Она не получала никакого удовольствия от чувства риска. Во-вторых, излишняя уверенность в себе влекла за собой ошибки. По своему опыту она знала, что люди, как правило, попадаются на мелких просчетах.

Но сегодня условия были идеальны. Нет собак. Джоун в городе. Тихая ночь с серебристой луной, время от времени исчезающей в облаках.

Из своего укрытия, находившегося примерно в пятидесяти ярдах от дома, она видела лишь несколько освещенных окон. Подсветка сада вокруг дома была выключена. «Большая ошибка, Джоун», — подумала Жюли. Если бы это был ее дом и ее коллекция картин, она бы непрерывно держала включенными все огни, чтобы они освещали каждый дюйм земли вокруг дома. Но, увы, это был не ее дом, и не она обладала бесценной коллекцией живописи.

Она обошла по периметру главный двор, огороженный кустарником. Продвигалась она медленно, с крайней осторожностью.

В этом доме была установлена самая совершенная система сигнализации, с которой она когда-либо сталкивалась, и от нее потребуются недюжинные усилия и весь накопленный за последние несколько лет опыт, чтобы избежать ошибки. В этой системе было все, даже такие устройства, которые она видела только здесь.

Если все пройдет удачно, то у нее будет в распоряжении часа два для работы внутри дома. Впрочем, ей так много времени и не требовалось.

Она затаилась в тени дерева. Из находящегося рядом бассейна доносился легкий запах хлорки. И, словно в противовес ему, воздух был наполнен сильным, приятным ароматом роз и гардений. Откуда-то потянуло запахом дыма. Должно быть, садовник сжигал днем опавшие листья.

За спиной у Жюли, специально упакованные, висели два полотна Матисса и одно — Ренуара, а также небольшая сумка с необходимыми инструментами. Нужно только будет забрать фальшивки и вернуть на место оригиналы. На все три картины уйдет не больше десяти минут.

В качестве страховки она позвонила сюда сегодня в полдень и говорила с Рэйнолдсом, представившись чужим именем. Он подтвердил ей, что Джоуна сейчас здесь нет. Пока не зазвучит сигнал тревоги, обслуживающий персонал будет оставаться у себя в комнатах. Жюли была уверена на, что, как только она окажется внутри, ее никто не увидит.

Посмотрев на балкон, куда выходила спальня Джоуна, она подумала о нем, где он сейчас и что делает. Последние несколько дней Жюли старалась сосредоточиться только на предстоящих делах и не отвлекаться. Но Джоун так прочно засел у нее в голове, что она никак не могла его не вспоминать. Он теперь был в ее жизни, и она должна была с этим смириться. Жюли не представляла, что же произойдет между ними, когда она выполнит задуманное и вернет на место подлинники. Но она знала, что ей предстоит это выяснить.

Жюли глубоко вздохнула и двинулась к дому. Чем скорее все будет сделано, тем скорее она сможет позвонить Джоуну. Мысль об одной только возможности услышать снова его голос заставляла ее сердце биться быстрей.

Ее нога случайно задела какой-то садовый инвентарь, оставленный садовником, она потеряла равновесие и чуть не упала. Терракотовый горшок, стоявший на краю дорожки, с глухим стуком опрокинулся от толчка.

— Кто здесь?

Кровь застыла в ее венах. Джоун? Его голос доносился с балкона второго этажа. О Боже, он был дома…

— Кто здесь? — повторил Джоун. Вспомнив, что в кустарнике есть проход, она отступила назад и притаилась. В этот момент включился свет, как раз то, чего она так боялась.

Жюли не слышала звука шагов, но была уверена, что он сейчас спускается по лестнице. Ее сердце неистово колотилось в груди и руки дрожали, но она заставила себя сконцентрироваться. Она быстро сняла чехол с картинами и засунула картины за изгородь. За ними последовала и сумка с инструментами.

Затем она быстро перебрала в уме все возможные варианты. Жюли могла оставаться за кустами и прятаться. Когда он найдет разбитый цветочный горшок, то скорее всего решит, что это проделка какого-то животного, например, случайно забежавшей собаки. Но, возможно, такой ответ его не удовлетворит, и он продолжит поиски. В таком случае Джоун непременно найдет ее вещи, в том числе и картины.

Закрыв глаза от света рукой, она вышла из-за кустов и увидела его: высокого, внушительного мужчину, решительно идущего вдоль газона.

— Жюли? — громко сказал он. — Боже мой, это ты?

— Да, это я.

Она пошла ему навстречу, с целью увести его подальше от картин. Но не только поэтому, что-то ее потянуло. Это было неизбежно, он действовал на нее как магнит, и даже здесь, на месте, где она собиралась совершить преступление, Жюли не могла усмирить свои чувства, безумствовавшие при одном его виде.

Дойдя до нее, он схватил ее за руки, восторженный и озадаченный.

— Что ты здесь делаешь? В такое время?

— Я… я приехала повидаться с тобой.

— Почему ты не позвонила? Я бы сам приехал за тобой.

Джоун застал ее на месте преступления, но он не должен об этом узнать. Увидеть его было для нее большой неожиданностью. Она не была готова к такой встрече, но должна была что-то придумать.

— Я… я не знала, что ты будешь здесь… Я даже не знаю, как сама здесь оказалась. Я… просто села в машину и поехала.

— Но почему ты приехала сюда, если не знала, здесь я или нет? И почему ты входишь с заднего двора?

— Я… я сама не знаю. Извини… Я не должна была так….

Он притянул ее к себе, обнял, и она почувствовала его силу и нежность. И тут он удивил ее, поцеловав в темечко, практически как священник.

— Мне все равно, почему ты здесь… — прошептал он. — Ты даже не представляешь, как мне хотелось тебя увидеть.

В этот момент и она призналась себе в том, как сильно хотела видеть его.

Он на секунду отодвинулся, окинул ее взглядом, потом склонил голову, и их губы слились в поцелуе. Она почувствовала вкус табака — он недавно курил — и желания. Неважно, что они несколько дней не виделись, они друг друга желали точно так же, как в прошлую встречу. Это было что-то глубокое, животное, это жило у них под кожей, в крови. И они видели, как этот инстинкт прокладывает себе дорогу на поверхность.

— Я сидел на балконе, — сказал он, поглаживая ее щеку ладонью, — думая о тебе, желая тебя, грустя, что ты не со мной. И, когда я увидел тебя, мне вдруг показалось, что я наколдовал, и ты появилась. — Джоун засмеялся сам над собой и взял ее за руку. — Пошли на балкон. Я покажу тебе, как красива эта ночь.

«Поверил ли он моему объяснению»? — подумала она, идя рядом с ним. А почему бы и нет? Он не мог представить себе другого повода, по которому она оказалась здесь. Жюли почувствовала огромное облегчение, и тут же на нее навалилось чувство вины.

— Когда ты приехал?

— В середине дня. Я закончил все дела, и мне незачем больше было оставаться в городе. А здесь еще много чего надо сделать. — Он повел ее за собой по лестнице на балкон. — Но я никак не мог уснуть, поэтому решил выкурить сигару и посидеть на балконе.

Жюли увидела еще дымящуюся сигару в пепельнице рядом с одним из кресел.

— Я не знала, что ты куришь. — Она сказала это, потом вдруг вспомнила коробку сигар у него в квартире.

— Курю, но очень редко. — Джоун нагнулся, потушил сигару, затем повел ее к длинному дивану с подушками. — Садись, расскажи мне, как ты провела эти несколько дней?

— Ничего интересного, много работала.

Ей надо уходить как можно скорее. Пока ей везло — он ей поверил, — но не было необходимости проверять, насколько она удачлива. Жюли была уверена, что он захочет проводить ее до машины. Она бы могла уехать, переждать где-то неподалеку час, потом вернуться и забрать картины. Не место бесценным полотнам в зарослях кустарника. Теперь, поскольку он здесь, подменить картины будет намного сложнее. Вероятно, он не уснет до самого рассвета, так что у нее было очень мало времени, и ей предстояло в него уложиться.

— Ты рисовала?

— Да. — Каждый раз, когда она лгала ему, ей становилось больно. Жюли не терпелось уйти, она не могла дождаться момента, когда Матисс и Ренуар будут на своих местах и она сможет спокойно вздохнуть.

— Ты одета во все черное. — Он указал на джинсы, майку и теннисные туфли. — Когда я тебя в первый раз увидел, ты тоже была одета в черное. Тебе это очень идет. Говорят, черное носят сильные, уверенные в себе женщины.

Она оставила его слова без комментариев, только провела рукой по своим джинсам.

— Когда я выезжаю на прогулку, то, как правило, ни с кем не встречаюсь и нигде не задерживаюсь, так что я останусь всего на пару минут.

— Что случилось, Жюли?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сказала, что мы не увидимся в ближайшие две недели, что ты будешь занята. Насколько я помню, ты говорила что-то насчет отца. Я так понял, что ты привязана к дому. Но ты отправляешься на ночную прогулку и приезжаешь сюда. Почему?

— Да, я действительно была очень занята и проводила много времени с отцом. И я не знала, что ты окажешься здесь.

— Но ты все же приехала.

Это было скорее утверждение, но она ответила на него, как на вопрос.

— Да.

Он едва слышно чертыхнулся:

— Знаешь что? Меня не интересует, почему ты приехала сюда, можешь мне ничего не объяснять, Жюли. Главное, что ты приехала и сейчас здесь, со мной.

Он сказал, что думал о ней. Жюли тоже думала о нем, как раз в тот момент, когда споткнулась и выдала свое присутствие. А до этого она почувствовала запах дыма. Должно быть, она бессознательно дала ему о себе знать… Впрочем, какая разница? Главное, что она была ужасно рада его видеть.

Он провел пальцами по ее шее и сказал:

— Мне на все наплевать. Я хочу заняться с тобой любовью.

Жюли, конечно, могла бы уйти, и он бы ее не остановил. Но она не хотела уходить. Или не могла. Вдруг она поняла, что ее тоже уже ничто не волнует, кроме близости Джоуна. Она хотела заняться с ним любовью.

— Да, — ответила она на вопрос, который еще не был задан.

Джоун вздрогнул от неожиданности. Он сидел здесь один в темноте, тишине, так же, как всегда, и думал о ней, и вдруг появилась она — желание, воплощенное в реальность.

В ней все еще сохранялась какая-то настороженность и покров тайны, который она носила на себе. Ее волосы напоминали клубящееся грозовое облако, глаза излучали огонь и сомнение. Сомнение можно отбросить, и тогда разгорится огонь.

Джоун поднял ее майку, его рука уверенно скользнула под лифчик, к ее груди, нетерпеливо сдвинула его в сторону и сжала нежную плоть. Он вдыхал ее запах, когда они целовались, и пробовал вкус ее губ.

Этот вкус и запах невозможно было забыть. Четыре дня, что они не виделись, тянулись как несколько лет. Он не представлял, как сможет продержаться две недели. В городе, среди миллионов людей, он чувствовал себя одиноким и хотел ее. За городом, в своем родном доме, он тоже был одинок и тоже мог думать только о ней.

Джоун никогда не зависел так сильно от другого человека.

Он почувствовал, как она задрожала, когда он дотронулся до ее затвердевшего соска и проник языком так глубоко ей в рот, как только мог. Его тело жаждало близости, напряглось в ожидании удовлетворения страсти. Он хотел войти в нее и не был уверен, что захочет остановиться даже на рассвете.

За дни их разлуки он вспоминал ее гибкое тело, прильнувшее к нему, те звуки, которые она издавала, когда он целовал или ласкал ее. Те же звуки, что и сейчас.

В нем росло желание. Непреодолимое, животное, неистовое. И только оно имело сейчас значение.

Он легко подхватил ее на руки и понес в спальню.

Жюли отдалась своим ощущениям, отключив полностью разум. Она только чувствовала, что целует его, вцепляется в него пальцами, словно опасается, что он уйдет. Ее майка полетела на пол, за ней последовал лифчик. Его поцелуи и прикосновения к обнаженной коже доставляли огромное наслаждение.

Она слышала свои стоны и возгласы словно со стороны. Когда он обхватил губами ее сосок, по ее телу будто прокатился электрический разряд, внезапно сделавший ее беспомощной и безвольной. Она обвила ногами его талию и тесно прижалась к нему.

Они осыпали друг друга взаимными ласками и поцелуями. Свежий ночной воздух сменился прохладой кондиционера, а тьма, царящая на балконе, — мягким светом лампы у кровати.

Она откинулась на спину, и он последовал за ней. Жюли все еще продолжала крепко обнимать его руками и ногами. Она тяжело дышала, как после длительной пробежки. Напряжение не отпускало, но она чувствовала в себе какую-то мягкость, податливость, как будто она могла обвиться вокруг него, стать его частью.

— Жюли?

Она открыла глаза и натолкнулась на его взгляд. Его глаза улыбались, и это была самая соблазнительная улыбка, какую она у него видела.

— Ты доверяешь мне, — сказал он, как будто решил что-то важное для себя.

— Конечно.

— Милая Жюли. — Улыбка исчезла из его глаз, остался лишь огонь. — Ты об этом не пожалеешь.

Джинсы плотно обтягивали ее бедра, но он с удивительной ловкостью стащил их. Его взгляд попытался охватить всю ее целиком — плоский живот, узенькие черные трусики, длинные ноги…

Джоун застонал:

— Ты хоть понимаешь, что ты со мной делаешь?

Она уже успела расстегнуть его рубашку, хотя не помнила, чтобы делала это. Его кожа была гладкой и горячей. Жюли положила руку на грудь, туда, где билось его сердце, и почувствовала, как тяжело оно стучит.

— Что ты делаешь со мной?

Она подняла голову и коснулась губами его соска, потом лизнула языком, чтобы почувствовать его вкус.

— Это не сравнится с тем, что я собираюсь сделать.

Она ухватилась за его рубашку, стягивая ее с широких плеч. Джоун повел плечами, и рубашка оказалась на полу, но он не отвлекался на такие мелочи, как одежда.

Его рука опустилась на ее живот и проскользнула под трусики, к жару и влажности между ее ног. Стоило ему только дотронуться до нее, как она содрогнулась от удовольствия. Когда он повторил это, она простонала.

— Джоун…

— Да… — прошептал он, целуя ее живот.

Он удивлялся себе, не понимая, как может до сих пор сдерживаться. Внутри его бушевал вулкан страсти, который могла бы усмирить только она. Потом он разберется с тем, почему она имеет над ним такую власть, и решит, что делать. Но сейчас все это было неважно. Он хотел насладиться каждым мгновением близости с нею.

Джоун стянул с нее трусики, снова нашел чувствительную точку между ее ног, дотрагиваясь до которой заставлял ее судорожно вздрагивать, стонать и выкрикивать его имя. Он поцеловал ее живот и так, поцелуй за поцелуем, словно прокладывая дорожку, стал подниматься к ее груди.

Жюли вцепилась в его плечи, когда почувствовала пальцы Джоуна внутри себя и его губы, обхватившие один из сосков. Она содрогалась от желания, трепетала от страсти и хотела его все больше и больше. Она не знала, чего она ожидала, но таких сильных эмоций предсказать не могла. И удовольствие было таким же сильным; Жюли забыла обо всем: о времени, месте, о рассудке.

Каждый его поцелуй и прикосновение сводили ее с ума. Вдруг его зубы легонько сжали сосок, палец задвигался быстрее, и вот она уже кричала и вся выгибалась, а мир вокруг кружился и взрывался.

Он вглядывался в ее лицо, искажавшееся от страсти, испытывая острое наслаждение. С этой ночи она будет принадлежать ему, и только ему.

Когда она немного успокоилась и лежала, раскинувшись на смятой постели, обессиленная, совсем не стесняясь своей наготы, он быстро освободился от одежды, подошел к ней и навис, закрывая ее своим большим телом.

— Я знал многих женщин, но ты, Жюли, особенная… несравнимая… — прошептал он.

— Ты удивительный… — прошептала она ему в ответ.

Окинув ее восхищенным взглядом, Джоун нежно и мягко вошел в нее. Когда он натолкнулся на препятствие, то замер от неожиданности, не сразу догадавшись, что происходит.

— Все в порядке, — прошептала Жюли и, обхватив руками его спину, притянула к себе.

— Ты никогда… — Джоун даже не мог выговорить вслух своего предположения.

— Все хорошо, давай же…

Его тело дрогнуло. Страсть руководила им и требовала своего. Разум посылал ему какие-то сигналы, но тело жило своей жизнью.

Она впилась в него пальцами.

— Джоун… пожалуйста… ну пожалуйста…

Он резким сильным толчком вошел в нее.

Жюли вскрикнула, в голосе ее звучала боль. Он замер, немного растерявшись, но потом вдруг почувствовал, что она двигается под ним, словно приглашая его к продолжению. Он не мог больше сдерживаться.

Джоун двигался осторожно, как только мог, Жюли приноровилась к ритму его движений и тихо постанывала от удовольствия.

Ее восхитительное тело сводило его с ума, доводило до экстаза. И вот, когда он очередной раз погрузился в нее резко, стремительно и глубоко, Жюли испытала необыкновенное ощущение — внезапно она растворилась во времени, пространстве и страсти, содрогаясь под ним. Этого Джоун не мог выдержать, он испытал пик экстаза. Он чувствовал себя опустошенным, вселенная померкла в его глазах, но душа его слилась с ее душой в единое целое, вновь наполняя его новыми силами и новым счастьем.

— Ты была девственницей, — сказал Джоун несколько минут спустя, когда они лежали, обнявшись, удовлетворенные и расслабленные.

— Да.

— Но почему?

Она протянула руку и нежно погладила его по лицу. Потоки прохладного воздуха из кондиционера овевали их обнаженные тела, но его кожа была по-прежнему горячей.

— Я же сказала тебе. Я почти все время одна.

— Да, но…

Ее пальцы прижались к его губам, заставляя его замолчать.

— Разве для тебя это так важно?

Он взял ее руку:

— Нет… Да…

— Хороший ответ, — прошептала Жюли. Джоун вздохнул:

— Я очень счастлив, что стал твоим первым мужчиной, но я безумно удивлен.

Она проворчала:

— Нам обязательно надо это обсуждать?

Он замолчал, но выдержал недолго.

— С тобой все в порядке?

— Абсолютно.

Лицо его приняло озабоченное выражение:

— Но я же сделал тебе больно.

— Только вначале. — Она сплела его пальцы со своими и опустила их руки себе на талию.

— Я много чего о тебе не знаю, но теперь одна твоя тайна мне известна. Готов спорить, что я единственный знаю это. И, — он наклонился, чтобы поцеловать ее, — это только начало.

Ей так и хотелось сказать ему, чтобы он довольствовался лишь этим, не пытался проникнуть в ее секреты и не проявлял бы излишнего любопытства. «Дай мне сделать то, что я хочу и должна, — мысленно попросила она. — И тогда, может быть, мы еще сможем провести какое-то время вместе».

Возвращая ему его поцелуй, Жюли погладила его по щеке и поняла, что слово «навсегда» не приходит ей на ум. «Навсегда» было для нее недостижимым понятием, о чем она не могла себе позволить даже задумываться.