В экстренной ситуации, на адреналине, у человека вскрываются неожиданные резервы, и он выдает поразительные вещи.
Я же ничего умнее, кроме как стянуть резинку и распустить волосы, не придумала.
У меня грива непослушных вьющихся волос. Я никогда не хожу с распущенными. Сегодня мой дебют.
Раскидываю пушистое облако, и оно сразу ложится на плечи, лезет в лицо, щекочет. Куртку снимаю, оставаясь в однотонной футболке с длинным рукавом. Какова вероятность того, что он меня не узнает? Ну… она есть, да.
Я плохо слышу, что говорит Максим Аристархович, в ушах грохочет сердце. А вот слова всезнающей Ленки слышу хорошо:
— Поговаривают, ректор и его сын поспорили.
— На что? — спрашиваю шепотом.
— На семестр. На то, что этот Максим Аристархович его выдержит и не слиняет раньше.
— Да не так все было, — вздыхает Настя. — Макс поспорил с отцом, что сделает определенный чек за месяц. Не сделал. Вот, теперь отвечает за то, что проспорил.
— Ты зовешь сына ректора Макс? — спрашиваю ошарашенно.
— Ну… — мнется Настя.
— Вот сучка! — ахает Лена. — Откуда ты знаешь их?
— Мой брат и Макс друзья, — нехотя отвечает Настя.
— Мы потом с тобой об этом поговорим, — многообещающе, с нотками злости говорит Лена.
Хочется застонать в голос! Но я опускаю голову, беспокойно вырисовывая неровные квадраты на полях тетрадки.
— Кто у нас староста потока? — спрашивает Никонов, и я зажмуриваюсь.
— Чур не я, чур не я… — шепчу одними губами.
— А вот она! Ульяна Мурашкина! — орет Лешка Брагин и тычет в меня пальцем.
Чтоб тебе, Лешенька, из Владивостока до Анапы в плацкарте ехать. На боковой полке. Верхней. У туалета. С дембелями…
Настя толкает меня локтем, и я резко выдыхаю, вскидываю голову и поднимаюсь на ноги. Подбородок вверх. Плечи ровные. На лице непроницаемая маска.
Максим Никонов поднимает глаза от бумаг, бросает на меня короткий незаинтересованный взгляд:
— В конце пары прошу принести мне журнал с отметками о присутствующих на лекции.
Уф! Пронесло!
Затем опускает взгляд в бумаги, замирает.
Нет. Нет-нет.
Как в слоу-мо, снова поднимает голову, присматривается. Даже щурится.
Нет. Нет. Пожалуйста.
И вот на его лице расцветает улыбка. Нет. Улыбочка. Такая, ну знаете, садисткая. Многообещающая…
— Мурашкина Ульяна, значит? — спрашивает вроде как невзначай, но взгляд… убивает, в бумагах делает пометки.
— Мурашкина Ульяна, значит, — я дура, да. Но я снова возвращаю ему его реплику.
М-м-м, это становится традицией.
— Прекрасно, — выдает Никонов с горящим взглядом. — Не забудьте про журнал после пары, Мурашкина Ульяна.
Ты давай мне еще подмигни, козел!
— Садитесь! — произносит резко, и я падаю на задницу, потому что колени трясутся с такой силой, что едва держат. — В этом семестре я буду вести у вас экономику предприятия. В конце семестра — зачет. Автомат для особо отличившихся предусматривается.
Максим говорит, говорит. А я ловлю себя на мысли, что заслушалась. У него спокойный ровный голос. Весь он собран. Смотрит на всех и ни на кого одновременно. Заискивание женской половины игнорирует, а парни почему-то не наглеют. Сидят спокойно, слушают.
Наш лектор делает начитку, не глядя в учебник. Я уже успела полистать его и знаю, что Никонов дает немного другую информацию. Менее сухую. Такую, что действительно получится применить на практике.
— Говорят, у него бизнес. Довольно успешный, — шепчет всезнающая Ленка.
— Какого фига он тут делает тогда? — бормочу я, конспектируя лекцию.
— А вот тут нам Настена нужна для прояснения! — Ленка играет бровями.
Повезло так повезло, что уж тут говорить… И надо же было зацепиться именно с ним! Ну почему у меня всегда так!
Едва звенит звонок, как все подскакивают, принимаются собирать вещи. Я тоже запихиваю тетрадь в рюкзак, пытаюсь застегнуть молнию, но собачка не поддается.
— Мы тебя в буфете подождем, — говорит Настя, обходя меня.
— Нет! — бросаю я резко, отчего подруга даже тушуется. — Не оставляйте меня с ним наедине.
Ленка громко фыркает:
— На твоем месте любая нормальная девочка хотела бы оказаться с ним наедине. Не драматизируй. Не съест же он тебя! — бросает взгляд на Максима, которого обступили одногруппницы и закидывают вопросами, параллельно заглядывая ему в рот. — А жаль… я б хотела, чтоб он сожрал меня.
Последнее Лена произносит с придыханием.
— Каннибализм наказуем, — холодно выдает Настя и кивает мне, а сама уводит Лену.
Я же наконец справляюсь с гребаной молнией и беру в руки журнал. Иду нетвердой походкой, глядя себе под ноги.
Фан-клуб Никонова уже ушел, да еще и дверь прикрыл, так что мы остались одни. Чем ближе я подхожу к Максиму Аристарховичу, тем сильнее понимаю, что мне хана.
Препод смотрит на меня убийственным взглядом. Но даже при таком раскладе я не могу не отметить, какой же он все-таки красавчик. Высоченный. Когда сидел на капоте, казалось, что он все-таки ниже.
Глаза зеленые, с черными крапинками на радужке. На брови небольшой шрам. Модная стрижка, волосы ухоженные, но без фанатизма. Подбородок гладкий, губы… м-м-м… кому там продать душу, чтобы хоть притронуться к ним?
Разворот плеч… обнять и тереться о них носом. Грудь широкая, рубашка обтягивает накачанные ручищи. Задница там, наверное тоже… ой, мамочки…
Надо вернуться за девчонками и сказать, что в их фан-клубе плюс один — по фамилии Мурашкина.
— Насмотрелась? — Никонов спрашивает насмешливо, с превосходством.
Черт, он заметил! Ну конечно заметил, дура! Ты бы его облизала еще и только после этого удивилась.
— Я не понимаю, о чем вы, Максим Аристархович, — выдавливаю из себя. — Вот журнал, который вы просили. Я отметила всех отсутствующих. До свидания!
Резкий разворот на сто восемьдесят градусов. Бежать! Бежать!
— Стоять! — меня перехватывают за руку, резко дергают назад.
По инерции я впечатываюсь в сильное тело и медленно поднимаю взгляд на нового препода. Тону в его глазах…
Эх… а счастье было так близко.