Препод, который меня...

Глава 3

Ульяна

Нет ни одной причины, объясняющей, почему он до сих пор держит меня.

Заглядывает в лицо, рассматривает.

Я не буду кокетничать и жеманничать. Я знаю, что симпатичная. У меня были поклонники и даже парень. Мы встречались год, а потом отношения сошли на нет.

Он мне рассказывал, что я ни на кого не похожа. Что во мне так много некрасивого и неправильного, но вместе эти некрасивости и неправильности образуют неожиданно идеальную картину.

Козел, скажете вы? Ну конечно козел. Мне было девятнадцать, а ему двадцать три. Он вливал мне в уши горькую патоку, рассказывая, что это нектар богов. Я верила. Что взять с девятнадцатилетней меня.

У меня вздернутый нос, веснушки, рыжие ресницы и одуван вместо волос. Тем не менее, я прекрасно понимаю, что вполне себе, нешаблонно, ага.

— Насмотрелся? — спрашиваю у нового препода.

Хочется, чтобы это прозвучало насмешливо, но звучит как-то даже… уязвимо.

И я жду ответной, даже привычной надменности. Но Никонов отвечает спокойно:

— Нет.

Моргаю несколько раз.

Он правда сейчас это сказал?

— Что, даже не будешь отрицать? — поднимаю брови.

— Не планировал. Знаешь ли, не люблю вранье.

— Тогда, может, перестанешь меня обнимать? — кроткая крошка срочно ушла в спячку, и ее место заняла язва.

Никонов тоже, кажется, пришел в себя. Улыбка на его лице, в глазах полыхает…

— Разве я обнимаю тебя? — спрашивает, еле сдерживая смех.

Только сейчас я понимаю, что это действительно я держу его за плечи. А он, в общем-то, даже не касается меня. Руки у него висят вдоль туловища, пока я хватаюсь (недвусмысленно, надо заметить) за своего преподавателя.

Кровь разгоняется, сердце бьется в груди в безмолвном припадке, а этот гад продолжает насмехаться надо мной.

— Боже… какое же невероятное зрелище: наблюдать за тем, как ты заливаешься краской, Мурашкина Ульяна.

Твою мать! — хочется сказать мне, но нельзя… Делаю два шага назад и где-то отыскиваю свою гордость, подальше засовывая озабоченность сыном ректора.

— Между прочим, это не моя вина! Не я инициировала этот контакт, Максим Аристархович. Нечего было меня хватать. И вообще, вы не имели никакого права нарушать мои личные границы.

Мышцы на лице Никонова дергаются, он поднимает бровь.

— То есть то, что ты вылила пол-литра кофе на меня и мой автомобиль, никакое не нарушение личных границ?

— Да там всего-то двести грамм было! И это скорее следствие ваших аморальных поступков!

— Аморальных поступков? — спрашивает охреневше. — Я лишь поставил автомобиль на место, которое было свободным, а не переехал выводок котят на пешеходном переходе.

Ахаю и хватаюсь за сердце от этой картины.

— Вы бесчувственная сволочь.

— О, поверь, я еще какая чувственная сволочь, — произносит, гипнотизируя меня своим колдовским взглядом.

— Это харассмент! — отступаю.

— Он самый, — кивает нагло и надвигается на меня.

— Я пожалуюсь ректору на вас! — выкрикиваю, упираясь спиной о дверь.

— А я обсужу с ним твою жалобу за бокалом пива под футбольный матч.

Округляю глаза от его наглости.

— Нахал! — когда адекватность уже практически покидает меня.

— Сумасшедшая альтруистка.

Он ставит руку на стену у моей головы и смотрит с вызовом.

— Как вы смеете?!

— Показать как?

Нет, это уже финиш.

Хватаюсь за дверную ручку и буквально вываливаюсь из аудитории, удираю.

— До встречи на зачете, Мурашкина Ульяна! — летит мне вслед.

Надо бы спуститься в буфет, потому что девчонки ждут там, но вместо этого я иду в туалет. Слава богу, тут пусто.

Бросаю рюкзак на подоконник, а сама смотрю в зеркало.

— Ох ты ж блин! — зажмуриваюсь.

Снова открываю глаза.

Привет. Меня зовут Страшила, и я не иначе как сделанное из соломы чучело. А что, в голове вместо мозга у меня точно солома, на голове тоже она.

Пушистые кудри растрепались, все лицо пунцовое, глаза и губы горят оттого, что я их искусала.

Мама дорогая…

Умываюсь холодной водой. В универ я особо не крашусь, только брови укладываю, но сейчас плевать на все. Мочу пальцы в холодной воде и собираю волосы в хвост. Ну… более-менее. Все же лучше, чем было.

Как преступница выглядываю в коридор — нет ли там моего мучителя. А после сбегаю.

Уже скатываясь по лестнице, я думаю о своей горькой судьбе и с ужасом понимаю, что этот семестр не предвещает ничего хорошего.