Преследуемый Зверем Братвы

Глава 8

Костя

Москва, тринадцать лет назад:

— Ты его получил?

Я слышу его, но не могу ответить. Адреналин все еще бьет слишком сильно. Я до сих пор покрыт слишком большим количеством крови, чтобы думать о чем-либо, кроме того, как раздеться и принять душ, чтобы увидеть, где моя кровь, а где нет.

С содроганием я стягиваю через голову разорванную рубашку. Мое плечо вопит в агонии, когда оно двигаться, и новая волна скользкой влаги стекает по моему боку. Нашел кровь, которая принадлежит мне.

— Костя! — орет Федор с дивана. Поворачивая голову, что бы снова наорать на меня. — Ты, блядь, понял?!

— Da, — бормочу я. Пошатываясь, я иду в ванную, снимая с себя оставшуюся одежду. Вода холодная, но я все равно не чувствую ее. Я прислоняюсь головой к стене, позволяя воде обрушиться на меня заглушая эхо криков.

Через минуту вода начинает плеваться и пахнуть кислятиной. В этом дерьмовом многоквартирном доме это не такая уж редкость. И это означает, что пришло время выбираться отсюда. Я растираю себя полотенцем для рук, вытираясь как можно тщательнее. Я сиплю, когда, выходя из ванной, меня тут же хватают за горло и бросают на пол

— Как ты смеешь!! — Федор с рычанием, бросается на меня. В руке у него полицейская дубинка, и я вздрагиваю, когда он ударяет меня по боку. Пытаюсь уклониться от него, но он ломает мне костяшки пальцев. Я издаю шипение, но когда он ударяет меня по кровоточащему плечу, я взвываю от боли.

— Как ты смеешь игнорировать меня в моем собственном гребаном доме, неблагодарная маленькая дворняжка! — рявкает он на меня. Он снова бьет меня, плюет и выпрямляется. — Еще один раз, Костя, ты, блядь, забрал это?

«Это» — деньги, которые ему задолжал организатор бокса. Вот где я только что был: “возвращал это” тем способом, который у меня получается лучше всего: грубой силой.

“Da, Федор! — Я ворчу. — Да, они у меня.

— Давай сюда, — рявкает он.

Кивая я шаркаю к своим окровавленным штанам на полу. Я вытаскиваю из кармана пачку денег, протягивая ему.

С ухмылкой Федор, выхватывает их. И внезапно его поведение меняется.

— А-а, видишь, мой мальчик? — хихикает он. — Все, о чем я прошу, — это немного уважения в этом доме. Вот и все. Ты делаешь это, и все хорошо, да?

— Да, Федор, — киваю я. — Да, сэр.

Он пролистывает считая пачку банкнот. Затем усмехается.

— Молодец, Костя. Ты хорошо поработал.

— Их было больше, чем мы думали.

— Ничего такого, с чем бы ты не смог справиться.

В офисе, в который я только что ворвался, должен был находиться организатор и двое его охранников. Вместо этого там было пятнадцать вооруженных людей. «Были» — в прошедшем времени. Теперь никто из них не дышит.

Дверь в квартиру открывается, и входит Дмитрий с коробкой пива на плече.

— А-а! А вот и мой призовой боец! — Федор усмехается. Отворачиваясь от меня он подходит к Дмитрию, чтобы обнять. — Как все прошло?

Дмитрий пожимает плечами.

— Никаких проблем. Он заплатил за то, что должен, пока плакал.

Федор смеется.

— Хорошо. Хорошо. И это у тебя?

— Dа, конечно. — Дмитрий улыбается своей обаятельной улыбкой подмигивая мне. Он вытаскивает из кармана пачку денег и протягивает ее Федору.

— Очень хорошая работа, мой мальчик.

— Nyet problem. — Дмитрий пожимает плечами. — Но я все равно сломал ему челюсть, чтобы преподать урок о временных рамках.

Федор хихикает, когда мой старший “брат” открывает ящик пива и достает два. Он открывает одну для Федора, потом для себя, а потом поворачивается и видит меня, все еще мокрого после душа и истекающего кровью.

— Какого хрена ты голый, Костя?

Федор смеется.

— У малыша возникли проблемы с заданием.

Я хмурюсь..

— Это просто инкассация, Костя. Тебе не нужно было их трахать. — Дмитрий смеется

Я закатываю глаза, а он и Федор хихикают.

— Все оказалось сложнее, чем мы думали, вот и все, — ворчу я.

Дмитрий ухмыляется.

— Пришлось испачкать руки, братишка? Ты что, разучился драться?

— Их было пятнадцать, — рычу я.

Но они оба уже направляются к дивану с деньгами и пивом. Я делаю вдох и позволяю гневу отпустить меня. Они просто дразнят меня, вот и все. Это то, что делают семьи. Вот что значит быть частью единого целого. Это просто поддразнивание, и все. Я знаю, Федору небезразлично, что я вернулся домой живым. Я знаю, что его незаинтересованность в небольшом промахе, который я получил сегодня, должна закалить меня — сделать сильнее. Так что в следующий раз, когда за соседней дверью окажется еще двенадцать человек и дюжина пистолетов, я буду лучше подготовлен.

Без него я был бы мертв. Поэтому я принимаю поддразнивание как есть, и двигаюсь дальше.

Я направляюсь в комнату, которую делим с Дмитрием. Я натягиваю на себя какую-то одежду. Но тут что-то бросается мне в глаза. Поворачиваясь я смотрю в окно через двор на соседний многоквартирный дом. Я хмурюсь, когда вижу, как он поднимает руку. Когда он опускает ее, я рычу.

Я не знаю маленькую девочку, которая живет напротив меня. Но я узнаю жестокость, когда вижу ее. Она вскрикивает, забиваясь в угол комнаты. Но через окно я вижу, как мужчина, это возможно, ее отец, несется к ней с ремнем в руке. Я не слышу звука ударов, но почти ощущаю их на себе.

Вздрагивая каждый раз, когда он бьет ее снова и снова. Я прикусываю щеку, сжимая все сильнее и сильнее, пока я не чувствую вкус крови. Наконец мужчина останавливается. Он еще что-то кричит маленькой девочке, а потом пьяно шатаясь выходит из комнаты, оставив ее дрожащую в углу.

Но когда он уходит, она медленно поднимается на ноги. Шаркая ногами к окну, она выглядывает наружу. Я оглядываю широкий пустой двор. Ее глаза бесцельно блуждают, но когда они внезапно переходят на меня, она останавливается, растерянная.

Пятьдесят футов друг от друга, по воздуху, и мы совершенно незнакомы. Но медленно на ее губах появляется легкая застенчивая улыбка. Она машет рукой. Не успеваю опомниться, как машу в ответ улыбаясь. Возможно, это первый раз за последние годы.

— Костя! — ревет Федор. Я хмурюсь и оглядываюсь на дверь. Я оборачиваюсь, но девушки уже нет, ее шторы опущены. Снова улыбаясь, но никому не машу.

— Костя!

С ворчанием я возвращаюсь в гостиную.

— Da?

— Мне нужно, чтобы ты сходил за пивом, — ворчит Федор с дивана, где смотрит футбол.

Я физически истощен. Я устал от драки и убийства пятнадцать человек из-за пары тысяч баксов. У меня все еще течет кровь. Но Федор поворачивается, улыбаясь мне.

— Эй, и купи что-нибудь вкусненькое на ужин. Может, пиццу? — усмехается он. — Ты это заслужил, мой мальчик. Подмигнув, он бросает мне пачку денег.

Я улыбаюсь.

— Dа, Федор.

— Это мой мальчик.

Настоящее время:

Она так прекрасна, когда спит.

Быть рядом с ней снова — это… волнующе. Это заставляет мое сердце биться сильнее от потребности в ней. Если быть честным, это заставляет и другие части меня тоже тосковать и изнывать по ней. Издавая стон я скольжу взглядом по ее спящей фигуре.

В моей голове идет борьба. Идет битва между мужчиной во мне, который хочет защитить ее, и зверем, который хочет сорвать с нее эти больничные одеяла и растерзать ее прямо здесь. Это та часть меня, которая хочет разбудить ее, обернув ее ноги вокруг моей талии, в то время как мой толстый член погружается в ее тугую маленькую пизду.

Чтобы она проснулась, от моего языка, глубоко погруженного в ее сладость, когда она простонет мое имя,

Я тихо рычу, сдерживая себя, прежде чем монстр во мне полностью возьмет верх. Это борьба — и притом постоянная. Я хочу ласкать ее, как нежный цветок. Но также я хочу трахнуть ее, словно животное. Глубоко вдыхая, я отступаю от нее.

Весь план пошел наперекосяк. Но ведь это история моей жизни, не так ли? Часть меня все еще хочет забрать ее и отвести туда, где я смогу присматривать за ней вечно. Но с неохотой я понимаю, что здесь ей безопаснее всего.

Мне удалось проскользнуть в ее больничную палату мимо небольшой армии охранников и полицейских, патрулирующих этот этаж. Но это только потому, что я поднялся на семь этажей по внешней стороне здания, а затем миновав два крыла, проскользнул в ее окно. Но когда я буду уходить отсюда, я добавлю себя к списку тех, кто наблюдает за ней, защищая ее.

В кармане тихо жужжит телефон. Прежде чем вылезти в окно, я еще раз окидываю взглядом Нину. Подтягиваясь я двигаюсь к помещению рядом с ней. Оно пустует, но там есть маленький подоконник, на который я могу взгромоздиться, чтобы ответить на звонок.

— Что ты обнаружил?

Эрик мочит какое-то время.

— Я спрашиваю, что ты…

— Нет, я слышал. Но я звоню не по этому.

Мой взгляд хмуриться. Я передал Эрику кое-что из огнестрельного оружия, которое нашел во время перестрелки, когда эти животные пытались причинить ей боль и забрать ее у меня. Они думали, что им достанется легкая добыча. Но они не учли меня, следящим за ней. Поскольку я наблюдал за ней всю ночь. Я вспоминаю о мягкой, бесхребетной маленькой киске мужчины, которого напугал одним взглядом и одной фразой: “держись от нее подальше”.

Он не представлял угрозы. По крайней мере, не так, как те мужчины, которые пришли за ней позже. Но я не потерплю, чтобы хоть один шакал кружил вокруг нее, обнюхивал, выискивая слабые места. Я прожил так долго, особенно в тюрьме, потому что могу увидеть дьявола в людях. Есть преступники, а есть злые люди, которые совершают злые поступки, потому что это заложено в них природой. Тюрьма научила меня видеть разницу.

Ее “кавалер”, этот мягкий, бесхребетный мужчина, не был злом. И я не думаю, что он намеревался причинить ей боль или даже манипулировать ею, как это делают некоторые мужчины, когда речь заходит о прекрасной невинности, такой как у Нины. И все равно: он должен был уйти. Нужно было ему уточнить, чтобы он держался подальше от того, что ему не принадлежит.

Потому что она моя.

Но те люди с пистолетами, которые сбили ее с дороги, — это совсем другая история. У кого-то были чернила Братвы, а у кого-то нет. Однако все они выглядели как наемные убийцы. На первый взгляд то, что произошло сегодня вечером, выглядело как удар от Братвы. Но кусочки не складываются. И в этом случае все стороны ошибаются. Вот тут, то в игру вступает Эрик-чтобы выяснить, кто охотится за моим ангелом, основываясь на оружии и фотографиях татуировок, которые я передал ему.

— Тогда зачем ты звонишь?

Эрик прочищает горло. Даже если он и храбрый мужчина, он определенно нервничает.

— Мы закругляемся, приятель.

Я хмурюсь.

— Прошу прощения?

— Послушай, парень, я не задаю вопросов, не выбираю команды или стороны, и не играю в политику. Но то дерьмо что ты затеял? Я не могу в этом участвовать.

Моя челюсть скрежещет.

— Я думал, мы договорились.

— Мы так и сделали.

— Я плачу тебе, ты добываешь мне информацию…

— Да, но это не Москва, товарищ. Чикаго-маленький городок, и я слышал о тебе от целой кучи людей. Деньги или нет, но, если станет известно, что я помог тебе уничтожать целые отряды, это будет плохо для меня.

Я снова хмурюсь.

— О чем ты говоришь? Нацистские ублюдки?

— Команда Уайатта? Торговцы оружием? Нет, чувак, к черту этих фашистских ублюдков.

— Тогда я не понимаю, в чем у нас проблема. — я отвечаю огрызаясь.

— Я говорю не об избиении нацистов, брат. Я говорю обо всех остальных командах, которых ты уничтожал и опрокинул ради денег и оружия.

Я становлюсь все более и более хмурым.

— Прошу прощения? — Я понятия не имею, о чем он говорит. Единственная “команда”, которую я уничтожил, это те маленькие ублюдки со свастикой, которые продавали ружья на треногах. И людей, которые собирались убить Нину сегодня вечером. Кроме этого, я был словно гребаный призрак в этом городе.

— Послушай, я знаю, что ты задумал. И как бы там ни было, хэй, это же Чикаго, верно?

— И что же я делаю?

— Ты отрываешь от него кусок. Послушай, парень, я не испытываю к этому негатива. И если тебе понадобится работа в будущем, ты знаешь, где меня найти. Но не раньше, чем осядет пыль…

— Я ни хрена не отрываю.

Эрик вздыхает.

— Послушай, брат, я слышу то, что слышу. Большой русский ублюдок с кучей чернил Братвы захватывает территорию, вербуя парней за большие деньги, уничтожая другие команды? Я знаю, что ты не в команде Виктора Комарова, потому что это ниже его достоинства. И ты не Волков, потому что они с Кащенко заключили мир в Чикаго. Так что, как я понимаю, ты одинокий волк, создающий свою собственную империю или что-то в этом роде.

Я сжимаю от злости челюсть. Но я ничего не говорю.

— Так что смотри, брат. Удачи и всего такого дерьма. Но я ухожу, пока стрельба не прекратится. Ничего личного.

Вешая трубку, я устремляю свой взгляд в темноту ночи. Мой пульс глухо стучит в груди, и мои чувства обостряются.

Эрик одновременно прав и неправ. Он прав в том, что я одинокий волк, одинокий хищник, вышедший на долгую охоту. Но я не строю никакой империи. Я никого не вербую и не охочусь ни за чьей территорией или интересами.

А это значит, что в этом городе есть еще один одинокий волк. Но он совершил ошибку, придя за тем, что принадлежит мне. Он совершил ошибку, стреляя в Нину.

А теперь я собираюсь поохотиться на него. Кем бы он ни был.

Я снова через окно проскальзываю обратно в комнату Нины. Тихонько проскальзываю к ее кровати склоняясь над ней. Я закрываю глаза и вдыхаю аромат ее волос, прислушиваясь, как она глубоко дышит во сне. Прежде чем я успеваю усомниться в себе, я вытаскиваю запасной телефон из кармана и кладу его ей под подушку. Это еще не тот шаг, который я был бы готов предпринять. Но обстоятельства изменились.

Я опускаю губы и нежно целуя ее в лоб.

— Однажды ты спаса меня, мой ангел, — тихо шепчу я. — Теперь я сожгу сам Ад дотла, чтобы спасти тебя.