Причуды любви

ГЛАВА XVI

Следующий день был яркий и солнечный, один из тех осенних дней, когда кажется, что возвращается весна. Зара после своего возвращения из Борнмаута не видала ни жениха, ни кого бы то ни было из его семьи. Она сказала дяде, что совершенно не в состоянии вынести свидания с ними.

— У меня больше нет сил, дядя Френсис. Вы так умны, придумайте какой-нибудь удобный предлог. Если я принуждена буду встречаться с лордом Танкредом, то я не отвечаю за себя, я не знаю, что сделаю.

И Маркрут понимал, что это правда. Струны ее души были натянуты до последней степени, и он решил дать ей отдохнуть весь вторник.

Зара, не высказывая ни малейшего интереса, подписала различные документы, касающиеся ее брака, но на один из них дядя обратил ее особое внимание. В нем тяжеловесным языком закона говорилось об обеспечении Марио на всю жизнь, но с оговоркой, что если он когда-нибудь вернется к своему отцу или если Зара из денег, предоставленных ей на собственные расходы, будет помогать графу Сикипри, то соглашение между нею и ее дядей относительно устройства судьбы Марио будет считаться недействительным.

Зара стала читать документ, но юридические термины были для нее непонятны.

— Ведь здесь говорится все то, о чем мы давно с вами столковались, дядя Френсис, то есть, что Мирко будет обеспечен и что я в течение своей жизни также буду обеспечена? — спросила Зара.

— Совершенно верно, здесь именно это и говорится.

Тогда Зара подписала и этот документ и отправилась в свою комнату, где тотчас же принялась за чтение. Ведь был канун ее свадьбы, и, следовательно, она не могла позволить себе думать ни одной минуты.

Почитав некоторое время, она подошла к окну и открыла его. Луна стояла высоко, освещая парк. Зара потушила свет, накинула на плечи мех, села у окна и, глядя на освещенные верхушки деревьев, стала молиться.

И ее видел Мимо, стоявший в тени деревьев по другую сторону дороги. Он пришел сюда из сентиментального чувства, желая мысленно послать ей свое благословение накануне новой жизни. Некоторое время он стоял и смотрел на ее окно, и почему-то ему казалось, что если Шеризетта подойдет к окну и откроет его, то это будет для нее добрый знак.

Было еще совсем рано — только половина одиннадцатого, когда Тристрам, проведя вечер у матери и растроганный ее нежными и искренними речами по поводу его будущего брака, отправился домой.

Но когда он вышел на улицу и увидел, как ярко светила луна, то решил пойти пешком. Ему хотелось на свободе отдаться своим мыслям и чувствам, и он отправился в парк.

Итак, завтра в это время прекрасная Зара будет принадлежать ему и, конечно, не сможет уже относиться к нему с такой ледяной холодностью, как сейчас: он сумеет растопить лед между ними.

Картины будущего счастья, одна заманчивее другой, рисовались его воображению, он шел быстро и совершенно незаметно для себя очутился перед домом своей невесты. Его охватило непреодолимое желание взглянуть на ее окно; он перешел через улицу и тут, на другой ее стороне, увидал Мимо, который тоже смотрел на окно Зары.

Тристрам мгновенно узнал в нем того господина, который сидел с Зарой в автомобиле, когда он промчался мимо них на Уайт-холле. Слепая ярость и бешеная ревность овладели Тристрамом, сонм демонов со всех сторон стал шептать ему в уши: «Тебе расставлена ловушка! Ты ведь совершенно не знаешь женщину, которая завтра станет твоей женой. Кто этот человек? В каких он отношениях с ней? Конечно, это любовник! Кто другой станет смотреть в лунную ночь на окна женщины!».

В этот момент Зара открыла окно, и оба они увидели ее силуэт, четко выделявшийся на фоне освещенной комнаты. Затем Зара погасила свет.

Взбешенный Танкред направился к Мимо и вдруг увидел, что губы его шевелятся, как будто шепча молитву, и он действительно вытащил из кармана небольшое серебряное распятие. Подойдя ближе, Тристрам явственно услышал, как тот шептал:

— Святая Матерь Божия, помолись за нее и дай ей счастье!

Здравый смысл мгновенно вернулся к лорду. Если бы этот человек был любовником Зары, то не мог бы так молиться накануне ее свадьбы с другим. Любовник не способен на такое самопожертвование.

Затем Мимо, свойственным ему драматическим жестом, приподнял шляпу и медленно пошел по улице. А Тристрам, раздираемый противоречивыми чувствами, отправился обратно в парк.

Френсису казалось, что вся английская знать собралась в церкви святого Георгия, когда он вошел в нее под руку с прекрасной невестой.

Она была в белом бархатном платье, причем лицо ее под полями изящной черной бархатной шляпы с перьями по цвету нисколько не отличалось от платья. Из драгоценностей лишь нитка великолепного жемчуга, подаренного дядей, обвивала шею, так что единственными красками во всем облике Зары были только алые губы да еще рыжие волосы. Всех присутствующих охватило волнение, когда она вошла, — она походила на сказочную принцессу, появившуюся среди людей.

Когда орган умолк, Зара, как во сне, почувствовала, что опускается на колени рядом с Тристрамом и что епископ соединяет их руки. Она машинально повторила свою брачную клятву и только тогда поняла ее значение, когда Тристрам громко повторил: «Я, Тристрам Лоример Гвискард, принимаю тебя, Зара Эллина, как свою венчанную жену».

Наконец обряд окончился, и лорд и леди Танкред отправились в ризницу подписывать свои имена. Как только Зара сняла руку с руки своего мужа, он наклонился и поцеловал ее в губы. К счастью для них, все их знакомые и друзья стояли сзади, а священник не смотрел на них, иначе все заметили бы, что невеста при этом вздрогнула и на лице ее появилось выражение отвращения. Но Тристрам видел это, и сердце его сжалось от острой боли.

Затем Зару целовали многие. Леди Танкред, ее дочери, леди Этельрида и, наконец, герцог.

— Я пользуюсь своим стариковским правом, — весело сказал он, — и приветствую вас от всего сердца, прекрасная племянница!

И Зара что-то ответила ему, но улыбнуться не могла. Войдя с Тристрамом в новый роскошный автомобиль, она тотчас забилась в угол и закрыла глаза. А Тристрам, взволнованный и возбужденный, не знал, что и думать.

Но когда они приехали в дом Маркрута, Зара продолжала играть свою роль. Стоя рядом с мужем, она мило отвечала на бесчисленные поздравления его друзей и знакомых, которые проходили мимо них и пожимали им руки. А когда вскоре приехала леди Танкред с дочерьми и с Кириллом, то Зара даже улыбнулась в то время, как галантный юнец приподнялся на цыпочки и звучно поцеловал ее. Кирилл был мал для своего возраста, но полон собственного достоинства.

— Вы, вероятно, молодчина, Зара, — сказал он. — Два моих кузена, которые были в церкви, очень поздравляли меня с такой невесткой. Надеюсь, что вы уже скоро будете резать свадебный пирог?

И Тристрам поразился, когда увидел, что гордые губы Зары дрогнули при этих словах и глаза ее затуманились. Он не подозревал, что она в это время подумала о своем собственном брате, который даже не знал, что тут будут резать свадебный пирог.

Затем молодых осыпали рисом и бросили в них старой туфлей. Но все закончилось, и молодые снова оказались в автомобиле. Зара опять забилась в угол и молчала, а Тристрам терпеливо ждал, пока они очутятся в поезде.

Когда же наконец они сели в отдельный салон и поезд стал медленно отходить от станции, лорд Танкред подошел к Заре и взял ее маленькую руку, затянутую в серую перчатку. Она резко выдернула руку и отодвинулась от него.

— Зара! — умоляюще сказал Тристрам.

Она свирепо взглянула на него.

— Неужели вы не можете оставить меня в покое хоть на одну минуту? — буквально прошипела она. — Я изнемогаю от усталости.

И Тристрам, видя, что она вся дрожит, отошел, предварительно поправив ей подушку; а сам затем молча уселся в кресло, взял газету и сделал вид, что читает.

Зара смотрела в окно, и сердце ее громко колотилось; она знала, что это только временное затишье, отсрочка, так как в поезде ей не станут делать сцены; но скоро они приедут в отель, и тут надо будет пройти сначала через обед наедине, а затем… и через все остальное. И при мысли об этом побелели даже ее губы.

О, ненавистные мужчины! Перед ее умственным взором пронеслись картины ее первого свадебного путешествия с Владиславом… Он никогда не принимал во внимание ее желания, никогда не считался с нею; и при воспоминании об этом злость и горечь обиды закипели в ее сердце. Зара не могла быть справедливой к своему нынешнему мужу; она считала его человеком низких побуждений и возмущалась, что он не довольствуется тем, что уже получил благодаря браку с ней. Ему мало того, что она принесла ему богатство, к которому он стремился, и согласилась служить украшением его дома, нет, он хочет еще дать волю своим низменным инстинктам! Он желает обнимать и целовать ее только потому, что она красивая женщина. И закон дает ему право на это — ведь она принадлежит ему, она его жена!

Но она ни за что не подчинится, она найдет выход из этого положения!

На Зару абсолютно не действовало очарование Тристрама, которое влекло к нему других женщин. Она только изредка замечала, что он красив, но ведь и Владислав был красив, и Мимо красив, а между тем все они были или эгоисты, или грубые животные.

Тристрам, наблюдавший Зару из-за газеты, приходил в ужас от выражения ненависти и отвращения, которое искажало ее прекрасные черты. Он понимал, что при таком ее настроении нельзя даже пытаться заговорить с ней.

И вот эти два человека, красивые и молодые, эти новобрачные, совершенно не понимающие друг друга, сидели в напряженном молчании, вместо того чтобы находиться в объятиях друг друга.

Наконец прибыли в Дувр, и автомобиль умчал их в одну из лучших гостиниц. Лакей и горничная приехали раньше их, поэтому гостиная была уже полна цветов и стол накрыт для обеда.

— Мы обедаем в восемь? — высокомерно спросила Зара и, не дожидаясь ответа, направилась в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Здесь она позвонила горничной и, когда та явилась, попросила снять с нее шляпу.

— Это такая ужасная тяжесть, — сказала Зара, — но, к счастью, до обеда еще целый час, так что я успею принять ванну, а затем вы расчешите мне волосы и я, таким образом, отдохну.

Француженка-горничная относилась к своей госпоже с полным сочувствием, и ее удивляло только, почему у миледи совсем нерадостный, а скорее презрительный вид.

За четверть часа до обеда Генриетта все еще расчесывала волосы своей госпожи, а Зара стояла с каменным лицом и невидящим взором смотрела в зеркало. Мысли ее были в Борнмауте; она снова слышала «мелодию мамы», и так явственно, как будто она звучала в комнате, а не в ее ушах.

В дверь постучали, и когда Генриетта открыла дверь, в комнату вошел Тристрам.

Зара испуганно обернулась, и лицо ее вспыхнуло от гнева.

Тристрам был уже одет к обеду и держал в руке большой букет гардений; когда он увидал распущенные волосы Зары, у него захватило дыхание. Он не представлял себе, что они такие длинные и роскошные, и ему показалось, что он в первый раз понял, как прекрасна эта молодая женщина, и она была его жена…

— Милая! — глухим от волнения голосом проговорил он, не обращая внимания на горничную, которая поспешила удалиться. — Как вы прекрасны! Вы сводите меня с ума!

Зара, держась за туалетный столик, походила на пантеру, готовую прыгнуть.

— Как вы смеете входить в мою комнату? Уходите! — сказала она.

Он отшатнулся, как будто она хлестнула его по лицу. Потом повернулся и швырнул цветы в каминную решетку.

— Я пришел только сказать вам, что обед готов, и принести вам эти цветы, — высокомерно сказал он. — Я подожду в гостиной, пока вы оденетесь.

И вышел.

Зара довольно резким тоном позвала свою горничную и приказала заплести ей косы, затем поспешно надела платье и отправилась в гостиную.

Когда она вошла туда, Тристрам стоял, облокотившись о камин и задумчиво глядя в огонь. Он стоял таким образом уже десять минут и решал, как ему быть. Он был очень рассержен и считал себя вправе гневаться. Но в то же время он был безумно влюблен! Как же поступить? Признаться ей в любви и умолять не быть такой жестокой и холодной? Нет, это слишком большое унижение! Разве он не доказал уже свою любовь тем, что предложил ей стать его женой, увидев ее только один раз?! А что ее заставило согласиться? Вероятно, у нее были какие-то серьезные причины, иначе она не согласилась бы на брак с ним, даже не видя его. Затем взбудораженные мысли Тристрама вернулись к Мимо, которого он видел под ее окном. А что, если он, в самом деле, ее любовник и потому она с таким отвращением относится к проявлениям нежности мужа?

И вся буйная кровь Гвискардов бросилась ему в голову. Нет, он не позволит играть собой! Если Зара будет продолжать вести себя таким образом, она заставит его забыть, что он джентльмен, и он начнет поступать как дикарь!

Неудивительно, что когда взоры супругов встретились, то не ее темные, а его голубые глаза метали молнии.

В полном молчании они уселись за стол, к большому изумлению и неудовольствию прислуживавших лакеев. Но Зара была рада, что у Тристрама такой сердитый вид: значит, он хоть на время оставит ее в покое.

Подали суп, затем рыбу, и за это время они не обменялись ни одним словом. Однако оба были слишком хорошо воспитаны, чтобы не понимать, что дальше так продолжать невозможно, и, пока лакеи находились в комнате, говорили друг другу несколько незначащих слов.

Стол, за которым они обедали, был небольшой и круглый, приборы поставлены под прямым углом друг к другу и очень близко один от другого. Поэтому каждый раз, когда Зара поднимала глаза, она невольно видела совсем рядом его лицо. И не могла не сознаться, что все черты этого лица были отмечены удивительным благородством.

К концу обеда супруги, хотя и по разным причинам, были далеки от спокойствия. Гнев Тристрама уже улегся, точно так же, как и его подозрения. Разум у него обычно быстро заявлял свои права, — и по зрелом размышлении он пришел к заключению, что, каковы бы ни были причины отвращения к нему Зары, в них, по-видимому, не был повинен другой мужчина. И ее красота и очарование снова завладели им. Она являла собой страшное искушение, да еще при такой обстановке — ведь они были одни, и она по праву принадлежала ему.

Лакеи вносили блюда, скромно покашливая у дверей; наконец они принесли кофе и ликеры и ушли, закрыв за собой дверь.

Зара осталась наедине со своим мужем.

Тристрам ходил взад и вперед по комнате, видимо, совсем забыв о кофе и шартрезе. Зара тоже поднялась и стояла в полном молчании. Вдруг он подошел к ней и, схватив ее в объятия, страстно поцеловал в губы.

— Зара! — голос его охрип от волнения. — Неужели вы думаете, что я каменный! Я ведь люблю вас! Люблю безумно! Неужто вы не смягчитесь и не согласитесь на самом деле стать моей женой?

Ее яростный взгляд сверкнул как молния.

— Животное! — прошипела она и ударила его ладонью по лицу.

Он выпустил ее из своих объятий, и она попятилась назад, тяжело дыша и побледнев, как смерть, а он, разъяренный пощечиной, стоял, стиснув зубы, глаза его тоже метали молнии.

— Животное! — все также яростно повторила Зара, и вслед затем ее гневная речь полилась неудержимым потоком. — Вам мало того, что вы продались за деньги моему дяде и решились жениться на женщине, которую даже не видели, — взяли ее, как придачу к деньгам, так вы еще осмеливаетесь выказывать вашу безобразную страсть, и смеете говорить, что любите меня?! Да разве вы знаете, что такое любовь? Любовь — чистое, прекрасное чувство, которое не пачкают таким образом! Любовь может явиться только тогда, когда вы знаете человека, уважаете его и преклоняетесь перед ним! А разве можно назвать любовью ту низкую страсть, которую вы чувствуете ко мне только потому, что я женщина? Тут не любовь, а одна грязная чувственность. Всякая другая женщина может с успехом заменить вам меня, если только будет так же красива, как я. Прошу вас запомнить, мой лорд, что я не буду вашей любовницей и ни в коем случае не стану выносить подобное обращение! Оставьте меня в покое. Я ненавижу вас!

Лорд Танкред буквально похолодел под градом жестоких слов Зары и, когда она окончила, был так же бледен, как и она.

— Ни слова больше, Зара! — сказал он. — У вас больше не будет случая упрекать меня за проявление моей любви… Наши отношения будут такими, как вы желаете. Каждый из нас будет жить своей собственной жизнью, и мы будем только играть роль мужа и жены. Но запомните: прежде чем я попрошу вас снова быть моей женой, вы должны будете молить меня об этом на коленях. Вы слышите? Спокойной ночи!

Он повернулся и ушел из комнаты.